<<Старина -- категория не времени, а качества: все станет когда-нибудь стариной, если не умрет раньше>>
Номер 11 4
ноября 2003 года
Л. Образно говоря, ты и продюсер, и режиссер, и один из главных актеров в популярных сериалах под названиями "Заметки по еврейской истории" и "Еврейская Старина". По Станиславскому каждая постановка имеет свою сверхзадачу. Как бы ты сформулировал ее в твоем случае?
Е. Любые лозунги, конечно, условны. Я, рассчитывая на читателя с юмором, сформулировал бы два: "Еврей -- это звучит гордо" и "Быть евреем -- это труд".
Холокост по размаху и трагической глубине есть общая модель геноцида человечества. И те немногие, кто противостоял адской машине изнутри ее самой, – праведники в нацистских мундирах – автоматически становятся моделью праведника. В результате выбор героев для этой книги – среди немцев, итальянцев и других народов, чьи правительства в той или иной степени оказались в ареале нацистского влияния, – обретает особый смысл.
На специальном заседании Бундестага 27 января 1998 года, посвященном Дню памяти жертв нацизма, председатель международного Центра изучения Холокоста в Яд-Вашеме Иегуда Бауэр сказал: "В Библии записаны Десять Заповедей. Вероятно, мы должны к ним добавить еще три:
-- Ты, твои дети и дети твоих детей никогда не должны быть преступниками.
-- Ты, твои дети и дети твоих детей никогда не должны быть жертвами.
-- Ты, твои дети и дети твоих детей никогда не должны быть пассивными наблюдателями при массовых убийствах, при уничтожении народов и -- мы надеемся, что это никогда не повторится, -- при трагедиях, подобных Холокосту".
Чтобы подобные трагедии не повторялись, люди не должны забывать те уроки добра, которые оставлены нам героями, праведниками и другими людьми, жившими в страшное время.
Вокруг этой войны крупнейших раввинов возникли многочисленные легенды. Говорили, что датский король тайно посетил Эйбешеца и, восхищенный его эрудицией, присвоил ему звание барона. Однако Эйбешец, рассказав об этом однажды членам своей семьи со смехом как о курьезе, сжег грамоты о присвоении дворянского титула – столь мало он ценил земные привилегии. (В основе этой легенды лежит тот факт, что сын Йонатана, Вульф Эйбешец выдавал себя за барона)
Но никогда половому воздержанию не приписывалось достоинство религиозной ценности, и мистики не были исключением. Слишком глубокий отпечаток наложило на их умы первое предписание Торы: плодитесь и умножайтесь. Это одно из главных различий между еврейской и нееврейской мистикой. Нееврейская мистика, восхвалявшая и пропагандировавшая аскетизм, завершалась иногда переносом эротики на отношение человека к Богу. Напротив, каббалисты испытывали соблазн обнаружить тайну половой любви в самом Боге. В остальном же они отвергали аскетизм и продолжали рассматривать брак не как уступку бренной плоти, а как одну из святейших тайн.
Глубокое отвращение к этому добровольному рабству, рабству мысли охватило меня. Я буду думать, я буду запоминать все. Я должна выжить и донести все, что видела, до людей. Я не могу сейчас всего понять, но я вижу, что творится злое дело. Я буду свидетельствовать. Это решение, созревшее во мне, наполнило новым содержанием мою жизнь. Я стала вникать в каждую услышанную повесть, запоминать все, что вижу вокруг. Жизнь моя обрела смысл.
Следует в этой связи напомнить, что слово «еврей» воспринимается подчас расширительно: национальное его содержание дополняется социальными, культурными и прочими оттенками. «Еврей» – это определенный человеческий тип, противостоящий «истинно русскому» (или «арийцу», неважно) прежде всего в социокультурном плане, отличный от него по своим взглядам (как правило, либеральным), поведению, внешнему виду... Отличный, то есть чужой; чужой, то есть враг.
Все, что имеет начало, имеет и конец. Отчетливо виден уже и конец русской нити, вплетенной в судьбу рода Эйгенсонов. Еще и не такой короткой нити. Александр Моисеевич Городницкий написал об этом так:
Мой дед в губернском Могилеве
Писал с ошибками по-русски.
Мои израильские внучки
Забудут русские слова ...
Это получается всего два-три поколения с родным русским. У нас, все-таки, побольше, по крайней мере, на пару поколений, отдавших привязанность неяркой, да и не больно ласковой, северной стране и ее волшебному языку.
Вряд ли найдётся что-либо, в большей степени, нежели музыка (наряду с поэзией и математикой), отвечающее природе метафизического. Гленн Гульд сказал как-то в беседе с Бруно Монзайнжоном: „Самое существенное в явлении контрапункта состоит в том, что каждая нота в горизонтальном измерении музыкального текста должна иметь как прошлое, так и будущее...".
Алгебра совести – это не метафора, это именно алгебра. Аристотель и его ученики построили, в первом приближении, формальную логику как метод отделения истинного от ложного, не вдаваясь в суть дела. Понадобилась тьма веков, чтобы в конце 19-го века Джон Буль математизировал основные процедуры мышления и формальной логики. Эта, булева алгебра, и является математическим аппаратом моей работы. Меня не интересуют частности и детали исторических или сиюминутных событий, они пройдут, а метод алгебры совести останется, теперь уже навсегда. Моя работа – в ряду и продолжении работ Аристотеля и Джона Буля.
Передо мной стенограмма заседания Союза писателей. Того самого, на котором Живаго из членов этого самого Союза исключили. Лучшего поэта России! Величайшего!
Смотрю на имена выступавших. Бездарь, бездарь, бездарь… Все бездари? Увы, нет! Так почему же? Говорил у же – у своры много имен.
Как изменились улицы, те, на которых прошла Первая и, без сомнения, самая лучшая треть Жизни. Так сквозняком обдают по утрам зеркала, Напоминая о времени. Лучше бы в них не смотреть.