В очередном серийном отрывке нашего уважаемого автора, Сираиси Масааки,
Сугихара Тиунэ оказывается «отказником» с той только значительной разницей, что
события протекают в непривычном - с позиции общепринятой терминологии -
«обратном направлении» и речь идет об отказе в получении въездной визы в
Советский Союз. Несомненно, это одна из особенностей жизненного пути Сугихара,
как и то необыкновенное обстоятельство, о котором, кажется, мы не всегда
помним, что судьба привела его туда, где Катастрофа была предельно безжалостна
к нашему народу: в Литву. И если предаться размышлениям на тему «альтернативной
истории», - например, что было бы, если бы Сугихара устроился на работу в
посольстве Японии в Москве и не оказался бы в Каунасе в то роковое лето? – то
можно с определенностью, вовсе не свойственной «альтернативной истории»,
сказать одно: всех тех, кого Сугихара спас, ждала неминуемая гибель в
кратчайший срок.
И еще реже приходит на ум то, что
Сугихара, будучи «возвращенным» в Литву вскоре после распада Советского Союза,
невольно оказался нашим с вами современником, причем не просто современником,
а, пожалуй, вместе с тем и невольным, при этом активнейшим, участником той
драмы, которая насыщена все еще малопонятной проблематикой: в какой именно
степени Катастрофа оказывалась навязанной местному населению повсюду, где
доводилось диктовать свои условия нацистам, и в какой именно степени она
коренилась в деятельности местного населения и властей?
При подобной постановке вопроса разнообразных ответов будет множество,
что отражает чрезвычайную многоликость Катастрофы, ее достаточно отчетливо
выраженную ориентацию на развитие в зависимости от конкретного пространства ее
распространения.
Что касается Литвы, то именно в
ее пределах участие местного населения в истреблении евреев чрезвычайно заметно
и характерно.[1]Я коротко напомню
хотя бы те свидетельства, которые приведены в исследовании Дова Левина.[2] В своем предисловии к книге Иегуда Бауэр
коротко суммирует, что если до вторжения нацистской Германии в Литву, которое
началось 22 июня 1941года, в Литве проживало примерно четверть миллиона евреев,
то всего лишь через полгода в стране осталось только четыре гетто, в которых
проживали сорок тысяч евреев. Точнее, согласно данным Левина, большинство
евреев, проживавших в провинциальных районах Литвы, были убиты в июле и августе
1941 года, в то время как большинство евреев, проживавших в крупных городах
страны, были загнаны в гетто и в большинстве истреблены в период времени между
сентябрем и ноябрем того же года. К концу декабря 1941 года более 180 тысяч
евреев Литвы (примерно 72 процента общей численности) были убиты, а оставшиеся
в живых примерно 40 тысяч человек в большинстве были размещены в гетто Вильны
(17 тысяч), Ковно (16 тысяч), Шауляя (4700 человек) и Свенц («Svencian»; 2
тысячи).[3]
Что касается фактора участия
местного населения, то Дов Левин, в частности, отмечает наличие двух фаз соучастия
в геноциде: относительно короткий период соучастия, начиная со времени
вторжения немецких войск в конце июня 1941 года, завершившийся после
консолидации нацистского режима, и последовавший длительный период соучастия
вплоть до поражения нацистов, уже в начальной стадии которого большинство
евреев Литвы были убиты.
Перейдя границу советской Литвы,
немецкие войска стремительно продвигались вперед, уже в первый день вторжения
заняв значительную территорию на западе и юге Литвы и вынуждая советские войска
так же стремительно отступать. Лишь примерно 15 тысяч евреев смогли пересечь
границу Советского Союза, в то время как множество тех, кто пытался бежать,
либо вынуждены были вернуться в свои дома, либо погибли при бомбардировках или
же под пулями литовских националистов. Дов Левин отмечает враждебность в
отношении евреев со стороны местных националистов, антисоветского подполья, а
также и ряда ключевых фигур среди «властных структур», совместными усилиями
которых в короткий период времени до прихода немецких войск и в то же время в
условиях отсутствия советских органов власти в различных регионах Литвы
совершались кровавые погромы: например, когда немецкие войска вступили в город
Расейниай 28 июня 1941 года, они увидели на улицах трупы растерзанных евреев и
обнаружили, что собственность убитых была разграблена, а в ночь на 25 июня в
одном из пригородов Ковно под названием Слободка были убиты тысяча двести
евреев, включая детей и женщин, вооруженными литовцами, называвшими себя
«партизанами».
По мнению Дова Левина, прибытие немецких войск и последовавшая
консолидация нацистского режима правления с одной стороны способствовали
активизации истребления евреев, в особенности благодаря деятельности отрядов
немецкой полиции под общим названием «Einsatzgruppe», которые были сформированы
еще до начала советско-германской войны с целью осуществления, выражаясь
современным русским языком, незамедлительных «зачисток» на оккупированных
территориях, а с другой - способствовали систематизации и введению своего рода
дисциплинарного контроля в отношении процесса истребления местного еврейского
населения. При этом Дов Левин считает, что в систематическом истреблении
еврейского населения Литвы активно участвовали литовцы, которые состояли
членами подсобных подразделений полиции, особенно при отрядах «Einsatzgruppe».
Об активном участии в истреблении еврейского населения «литовских
партизан», действовавших согласно указаниям
немецких властей, включая расстрелы, свидетельствует и так называемый «Jaeger
Report» - короткий отчет, составленный 1 декабря 1941 года полковником SS по
имени Karl Jaeger, который возглавлял Einsatzkommando 3, действовавшую в Литве
и входившую в состав Einsatzgruppe А, одного из четырех такого рода
подразделений, прикрепленных к немецким войскам, участвовавшим в нападении на
Советский Союз. Кроме того, Karl Jaeger в Литве возглавлял Полицию безопасности
(Sipo) и Службу безопасности (SD).[4]
Согласно этому отчету, с начала
июля 1941 года подразделение Einsztzkommando 3 «ликвидировало» 133 тысячи 346
евреев, в то время как к моменту начала деятельности этого подразделения
«литовские партизаны» посредством погромов и расстрелов убили 4 тысячи евреев.
При этом Karl Jaeger в своем отчете с гордостью писал, что его
подразделение достигло цели «решения еврейского вопроса» Литвы с учетом того,
что в Литве оставались в живых около 34 тысяч пятисот евреев «рабочих евреев»
(«Arbetsjuden»), включая их семьи, которых Karl Jaeger также намеревался
расстрелять, но был вынужден приостановиться по требованию гражданской администрации,
нуждавшейся в рабочей силе.[5] Однако при этом Karl Jaeger
предупреждает, что по его мнению следовало немедленно стерилизовать «рабочих
евреев» мужского пола, и упоминает, что если «тем не менее еврейка забеременеет,
ее будет необходимо немедленно ликвидировать».
В свою очередь литовский историк
Арунас Бубнис в своем ценном исследовании утверждает, указывая на все еще
скудную историографию этой проблематики, что Литовская полиция безопасности
(LSP или «Saugumas») непосредственно участвовала в «геноциде еврейского
народа», организованном нацистами, и являлась «неотъемлемой частью»
репрессивного механизма, действуя в соответствии с указаниями и приказами как
Полиции безопасности (Sipo), так и Службы безопасности (SD) нацистских властей.[6] Характерно замечание литовского историка
по тому поводу, что Литовская полиция безопасности наиболее активно участвовала
в решении «еврейского вопроса» во второй половине 1941 года (к концу года, как
мы помним, подавляющее число литовских евреев были «ликвидированы»), после чего
центр внимания ее деятельности переключился на преследование коммунистов и
польского подполья.
При этом Бубнис склонен различать
деятельность Литовской полиции безопасности в крупных городах и провинциальных
регионах, указывая, что если в крупных городах офицеры Литовской полиции
безопасности не принимали непосредственного участия в «ликвидации» евреев,
поручая это прочего рода полицейским частям, то в провинции они не только
допрашивали, но и доставляли людей на места казни и непосредственно участвовали
в расстрелах.
«Под знаком равенства и братства
здесь зрели темные дела», - писал Александр Блок, что вполне подходит для
описания того потока событий в постсоветской Литве, которые непосредственно
связаны с проблематикой истребления евреев в Литве в годы нацистской оккупации,
и, пожалуй, их содержательность и накал можно попытаться представить, коротко
сопоставив выступление в Кнессете в начале марта 1995 года Алгирдаса
Бразаускаса, в то время президента Литвы, в ходе которого прозвучало извинение
в адрес еврейского народа за преступления тех литовцев, кто в годы войны
«безжалостно убивал, расстреливал, ссылал и грабил евреев», с событиями того же
периода времени, связанными с расследованием деятельности в годы войны в Литве
в качестве шефа «Саугумуса» (Литовская полиция безопасности) Вильнюсского
округа Александраса Лилейкиса.
Речь Бразаускаса в Кнессете была
настолько насыщена эмоциями и позитивными утверждениями: «Память о сотнях тысяч
евреев, проживавших в Литве, и об их страданиях не позволяет многим из моих
скромных соотечественников жить в мире с самими собой... Я обращаюсь к вам как
президент возрожденной Литвы – Литвы, которая знает, что правда должна
объединять, а не разделять нас, правда, которую историки призваны постоянно и
последовательно восстанавливать с тем, чтобы не позволить повториться
прошлому..», - что один из присутствовавших, бывший член парламента Густав
Элиаким Бадиан, репатриант из Румынии, выживший в Катастрофе, был отправлен в
больницу прямо из здания Кнессета с подозрением на сердечный приступ, а член
парламента от партии «Ликуд» Дов Шиланский, репатриант из Литвы, также выживший
в Катастрофе, упомянув в своем ответном выступлении то, как его одноклассник,
литовец, управлял маршем евреев-смертников, ничего не сделав, чтобы помочь
Дову, как литовцы пытали и издевались над городским раввином и мясником прежде,
чем закопать их заживо в землю, как рыли 13 могильных ям в том самом чудесном
лесу, где он любил гулять, одна из которых предназначалась для него самого, и
объяснив причину этого тем, что евреи были народом без родины, без земли под
ногами, не в состоянии защитить себя и зависимым от доброй воли окружающих,
обратился к Бразаускасу со следующей просьбой: «Когда Вы вернетесь в свою
страну, расскажите своему народу, что Вы своими глазами видели возрожденный
еврейский народ, его прекрасную родину и были свидетелем наличия его духовной
силы».
Необходимо при этом отметить, что
в своем выступлении Бразаускас подчеркнул, что правительство Литвы несет полную
ответственность за преследование виновных в соучастии в геноциде евреев и что
это будет осуществляться последовательно, осознанно и открыто. В связи с этим
уместно припомнить и то, что хотя премьер-министр Израиля Ицхак Рабин и назвал
Бразаускаса «одним из друзей», он вместе с тем выступил с осуждением того, что в
Литве оправдывали военных преступников и просил разобраться в этом, а также
отметил важность признания исторических фактов и борьбы с ревизионизмом в
отношении Катастрофы. Спустя два года 92 члена парламента подписали письмо с напоминанием президенту Литвы о
его обещании преследовать виновных.
Опасения Рабина и членов
парламента были достаточно обоснованы, что явствует хотя бы из характера
«преследования» в отношении Александраса Лилейкиса. Отношение литовских властей
к злодеяниям, совершенным бывшим шефом полиции Вильнюсского округа, впервые
стало явным в январе 1995 года, незадолго до поездки Бразаускаса в Израиль,
когда правительство Литвы заявило, что среди массы документов, предоставленных
Департаментом Юстиции США и содержавших доказательства виновности гражданина
США Лилейкиса, в том числе и материалов с личной подписью Лилейкиса, которые
историк, состоявший на службе в Департаменте Юстиции США, обнаружил в архивах
Литвы, «не было обнаружено доказательств того, что...Лилейкис принимал участие в убийствах или же отдавал приказы убивать
кого-либо».
Вскоре после этого посольство
Литвы в США выступило с аналогичным заявлением, но принимая в учет возмущение
по этому поводу за рубежом, президент Бразаускас накануне своего официального
визита в Израиль заявил, что решение по делу Лилейкиса еще не было официальным
и объявил о формировании группы специалистов, призванных тщательно расследовать
обвинения в адрес Лилейкиса, что было, в частности, воспринято Центром
Визенталя с характерной иронией, выраженной в оценке одного из его
представителей, который отметил, что «литовцы умело идут на минимальные
уступки, откладывающие решения, которые они не хотят выполнять».
После очередной серии проволочек
со стороны литовских властей в феврале 1996 года обвинительные органы США
предоставили в распоряжение суда тысячи страниц текста с доказательствами
виновности Лилейкиса, включая приказы с его личной подписью об истреблении
евреев, а список документов был выслан в посольство Литвы в США. Спустя около
трех месяцев суд постановил лишить Лилейкиса гражданства США, и 18 июня 1996
года Лилейкис обосновался в Вильнюсе. Несмотря на наличие крайне убедительных
доказательств достоверности документации суда и соответствующие оценки со
стороны экспертов, литовские официальные лица высказывали предположения о том,
что документы были «подделаны» органами КГБ бывшего Советского Союза, продолжая
ссылаться на отсутствие убедительных доказательств виновности Лилейкиса в
соучастии в геноциде, а также и на некие «нерешенные технические препятствия» в
плане преследования Лилейкиса. Кстати, в ответ на вышеупомянутое обращение,
подписанное 92 депутатами Кнессета, Бразаускас спустя два с половиной месяца в
свою очередь также ссылался на наличие неких «юридических и практических
сложностей».
Лишь после последовавшего через
некоторое время вмешательства в то время вице-президента США Ала Гора
обвинительные органы Литвы приняли решение начать судебное разбирательство в
отношении Адександраса Лилейкиса по обвинению в геноциде жителей Литвы, что не
помешало им спустя три недели вновь изменить развитие процесса на
неопределенный срок со ссылкой на этот раз на состояние здоровья подсудимого. В
конце 1997 года помощник прокурора, сотрудник Департамента Юстиции США, Дэвид
Мэки предупреждал, что «скоро 90-летний Лилейкис умрет, и пятно на общественной
совести Литвы останется не смытым».[7] Действительно: в сентябре 2000 года
обвиняемый в геноциде литовских евреев 93-летний Александрас Лилейкис скончался
от инфаркта в Вильнюсской университетской больнице.
Я составил этот крайне
поверхностный обзор – не коснувшись при этом таких основательных и требующих
ответа вопросов, как, например, состоявшееся вступление Литвы в состав Европейского
Союза с учетом проблематики общеевропейских ценностей, степень влияния фактора
поиска самоопределения среди литовцев в постсоветский период или же размышления
по поводу того, почему правительство Советского Союза не воспользовалось
наличным архивным материалом с целью расследования соучастия, в частности,
Лилейкиса, в геноциде евреев,
а также и в истреблении коммунистов – прежде всего для того, чтобы очертить
роль «культа Сугихара», возникшего в постсоветской Литве. При этом, вероятно,
полезно отметить, что если в то самое лето 1939 года, когда Сугихара раздавал
«визы на жизнь», собираясь вскоре покинуть Литву казалось бы навсегда, и когда
еще было трудно вообразить, что 28 и 29 октября 1941 года на улицах Каунаса
будет проводиться «Gross Aktion» при участии литовской полиции и убьют 9 тысяч
200 евреев, Сугихара действовал сознательно, то его триумфальное возвращение в
Литву в начале 90-х годов осуществилось без его ведома, потому что Сугихара
Тиунэ уже не было на этом свете. Разве это справедливо? И кто имеет право на принятие
такого рода решений?
Дело в том, что в «деле Сугихара»
есть еще одна особенность: его признали очень поздно, напрочь лишив героя
самостоятельности, что по самой своей сути вступает в непримиримое противоречие
с идеалами חֲסִידֵי אֻמּוֹת הָעוֹלָם: ведь «праведники народов мира»
самостоятельно решали, а вернее: «решались» спасать евреев, несмотря на
всяческий риск, и именно поэтому мы их так высоко ценим. По странному стечению
обстоятельств один из в целом трех «Праведников народов мира», представляющих
Китай и Японию, включая Сугихара Тиунэ, китаец по имени Фэн Сян Хо (Feng-Shan
Ho) – бывший консул Китая в Вене, который в период времени с марта 1938 года по
май 1940 года, нарушая указания своего прямого начальника, посла Китая в
Германии, выдал несколько сот или, возможно, тысяч виз евреям на переезд в
Шанхай, христианин по вероисповеданию, подобно Сугихара – был также признан со
значительной задержкой, а точнее получил титул «Праведника» посмертно в октябре
2000 года (Фэн Сян Хо проживал в США с 1973 года, принял гражданство США и умер
в Сан Франциско в 1997 году в возрасте 96 лет). Однако лишь спустя 8 лет после
признания заслуг Фэн Сян Хо в Израиле правительство США наконец-то оценило
значимость своего соотечественника, когда в начале июня сего года Конгресс США
принял резолюцию, чествующую память Фэн Сян Хо.
Если заслуги китайского
«Праведника» были признаны посмертно, а в запоздалой резолюции Конгресса США
прослеживается потенциал оказания давления на коммунистический Китай, судя по
времени принятия резолюции и длительной практике уподобления «тибетского
вопроса» геноциду евреев, то аналогичные заслуги Сугихара Тиунэ были признаны в
Израиле всего лишь за год до его смерти, а в чествовании посмертно его памяти,
в частности, в постсоветской Литве также ощущается политический интерес
заинтересованных сторон.
Заглянув в мой предыдущий
комментарий к очередному переводу серийных статей Сираиси [8],
читатель припомнит, что в октябре 1991 года посланник японского правительства
Судзуки Мунэо в сопровождении Сато Масару, сотрудника посольства Японии в
Советском Союзе, направляется в Литву на встречу с в то время президентом Литвы
Витаутасом Ландсбергисом. Сато настоятельно советует Судзуки не поднимать тему
Сугихара при встрече с Ландсбергисом, учитывая враждебные отношения между
литовскими националистами и еврейскими организациями, в центре противостояния
которых была личность президента Ландсбергиса.
Подумав, Судзуки сказал:
«Сато-сан, президент Ландсбергис – человек, который упорно боролся с
абсолютизмом КПСС и принес в Литву свободу и демократию. Он поймет гуманизм
Сугихара-сан! Первоклассные политики – именно такие люди».[9]
В ходе встречи Судзуки
рассказывает Ландсбергису о Сугихара. Под впечатлением рассказанного президент
приказывает присутствовавшему при встрече сотруднику МИДа Литвы, отвечавшему за
протокол, внести в программу визита посещение здания бывшего консульства Японии
в Каунасе и вместе с тем дает Судзуки обещание переименовать один из проспектов
Вильнюса в «проспект Сугихара».
В свою очередь Сато был
взволнован тем, что увидел своими собственными глазами, как действует
«первоклассный политик» на основе «перспективного мышления». А что касается
Сугихара Тиунэ, то именно так началась его вторая жизнь в Литве, причем без его
собственного ведома.
Вероятно, Судзуки доставил
Ландсбергису подарок, оказавшийся куда более ценным и желанным, чем Судзуки мог
предполагать. Может быть, даже чересчур ценным и к тому же обещавшим пир во
время чумы...
Рождение первого сына и отказ во въезде в СССР
Через год после женитьбы Сугихара
на Юкико случилось радостное событие. Родился их первый сын, которого назвали
Хироки. Хироки родился 20 сентября 1936 года, как раз когда Сугихара Тиунэ был
в командировке и находился на советском Дальнем Востоке, так что, к сожалению,
присутствовать при родах он не мог. Но, согласно воспоминаниям супруги Юкико,
вернувшись из командировки домой, Сугихара сразу же подошел к постельке, в
которой спал Хироки, осторожно поднял его еще неокрепшее тельце, приговаривая:
«Я – твой папа», - и ходил по всему дому, всем своим видом воплощая радость.
Сугихара очень любил детей – когда он работал в Каунасе, Сугихара, например,
очень любил одного мальчика по имени Солли Ганор, о чем мне еще предстоит
рассказать вам, и такого рода эпизодов – немало.
Сугихара с детьми
в Бухаресте.Слева направо: старший сын Хироки, третий сын
Харуки, второй сын Тиаки.
При этом автор этих строк не
может не вспомнить с радостью свой непринужденный разговор с супругой Юкико во
время прохождения форума в Цуруга в 2001 году, о котором я писал в прошлый раз.
Как раз в то время по телевидению сообщали печальную новость об издевательствах
над детьми, по поводу чего супруга Юкико с чувством сильного отвращения
сказала: «Дети – свои или же чужие – все милые. Как ужасно, что все же
находятся такие люди, которые над детьми издеваются». В то время у автора еще
не было своих детей, и, похоже, что толком осознать смысл сказанного ему
супругой Юкико он был не в состоянии. Ему тогда подумалось, что представлять
своих собственных детей милыми вроде бы можно, но при чем же тут «чужие дети»,
как выразилась супруга Юкико?.. Однако после того как автор женился и у него
родилась дочь, смысл слов супруги Юкико стал ему понятен. Своя дочь значительно
дороже, чем это представлялось ранее, но при этом и не свои дети – все дороги,
и всем хочется пожелать, от всего сердца, - стать счастливыми! Именно такого
рода чувство хотела тогда выразить супруга Юкико.
Более того, именно потому, что
это была та самая супруга Юкико, которая питала чувство глубокой любви не
только к своим собственным детям, а ко всем детям как таковым, - когда она
заметила, что среди беженцев, окруживших здание консульства в Каунасе, были и
дети, ей непременно захотелось каким-либо образом помочь, потому что нельзя
было поступить иначе. Действительно, одна из причин того, что визы тогда были
выданы, заключается, видимо, в том, что супруга Юкико глубоко любила детей и не
могла оставить без помощи детей евреев-беженцев.
Сразу же после того, как у него
появился первый сын, событие чрезвычайно радостное, Сугихара довелось пережить
еще одно значительное для его жизни событие. Конечно же, тем единственным
местом, где Сугихара мог бы ярко проявить себя как знаток русского языка, была
– в пределах системы Министерства иностранных дел – служба в одном из
представительств Японии в Советском Союзе, в особенности – в посольстве Японии,
располагавшемся в Москве, и при этом сам Сугихара очень хотел работать в
посольстве Японии. И вот в конце 1936 года Сугихара был назначен переводчиком
второго ранга при посольстве Японии в СССР! Как я уже писал, одной из причин
того, что Сугихара ушел с работы в Иностранном отделе государства Манчжоу-го
было то, что армейские власти принуждали его заниматься разведывательной
деятельностью по советской проблематике, и Сугихара, не желая «прислуживать» в
интересах Армии, вернулся в МИД Японии, при этом отказавшись от карьеры
сотрудника Иностранного отдела Манчжоу-го. И вот теперь наконец-то он сможет
пользоваться русским языком в качестве дипломата! Сугихара радовался безмерно,
и вся семья, включая Юкико и первого сына Хироки, а также и младшую сестру Юкико
по имени Сэцуко Кикути, которая хотела расширить свой жизненный кругозор, пожив
за границей и которую решили взять с собой, приступила к подготовке к отъезду.
Кикути Сэцуко,младшая сестра супруги Юкико.Проживала вместе с cемьей Сугихара в Хельсинки, Каунасе, Праге,Кенингсберге и
Бухаресте
Однако поскольку советское
правительство медлило с выдачей въездной визы семейству Сугихара, со своей
стороны МИД Японии через посредство как посольства Японии в Советском Союзе,
так и посольства СССР в Японии принялся настаивать на ускорении процесса. В
ответ на эти меры соответствующие советские органы дали знать, что Сугихара с
позиции советских властей являлся «персоной нон грата» и не имел права на
получение въездной визы, что было равнозначно отказу в утверждении в должности
сотрудника посольства Японии в СССР. Конечно же, это должно было поразить
Сугихара, а МИД Японии в свою очередь резко опротестовал такого рода решение,
рассматривая тот факт, что во въезде было отказано дипломатическому сотруднику,
которого назначило непосредственно министерство, как серьезный беспрецедентный
в мировой практике инцидент, который не ограничивался проблемой трудоустройства
одного дипломата, а превратился в чрезвычайно важный неразрешенный вопрос
уровня двусторонних отношений.
Центральной фигурой с японской
стороны в процессе переговоров по вопросу о назначении Сугихара стал Сюити
Сако, в то время занимавший пост советника при посольстве Японии в СССР. Сюити
был дипломатом, специализировавшимся по проблематике Советского Союза: в
частности, поскольку он был очень хорошо знаком с проблематикой рыболовства,
что в тот период времени составляло спорный вопрос в отношениях между Японией и
СССР (в 1936 году истекал срок действия соответствующего японо-советского
договора, и было необходимо возобновить договоренность), ему довелось быть
центральной фигурой также и в переговорном процессе по рыболовству, советскую
сторону которого представлял некто по имени Казловский. Кроме того, - что я
намереваюсь описать в следующей главе этой серии – когда в конечном итоге, став
«отказником», Сугихара стал работать в дипломатической миссии Японии в
Финляндии, Сюити оказался его начальником в качестве посланника Японии, и при
этом в сугубо личном плане он очень тепло относился к Сугихара. Как только возникла
проблема с выдачей въездной визы для Сугихара, Сюити 4 февраля 1937 года
позвонил Казловскому, который тогда возглавлял Второй Дальневосточный отдел,
встретился с ним на следующий же день и выразил свое возмущение, но Казловский
лишь сообщил, что Сугихара было отказано в получении визы по усмотрению
соответствующих инстанций. Конкретно на данном этапе он ничего не сообщил о
том, почему же Сугихара было отказано во въезде в СССР.
И поэтому 23 февраля на этот раз
заместитель министра иностранных дел Японии по административным вопросам
Хориути Кэнсукэ вызвал на встречу временно исполнявшего обязанности посла СССР
в Японии по фамилии Лайбит и попытался переубедить его, но Лайбит ясно
разъяснил причину, по которой Сугихара было отказано во въезде в СССР,
сославшись на то, что Сугихара в период свой рабочей деятельности в консульстве
Японии в Харбине или же в правительстве Манчжоу-го состоял в близких отношениях
с так называемыми «белоэмигрантами», которые питали враждебные чувства к
Советскому Союзу. В ответ на это МИД Японии продолжал опротестовывать решение
советских органов, а в качестве меры возмездия отказал в выдаче въездной визы в
Японию назначенному на должность вице-консула токийского филиала консульского
представительства СССР в Японии. Кроме того, МИД Японии обратился с запросом и
лично к Сугихара по поводу наличия в его прошлом связей с «белоэмигрантами», в
результате чего и был составлен отчет Сугихара под названием «Обстоятельства
наличия связей переводчика Сугихара с белоэмигрантами».
В определенном смысле нельзя не
признать того , что благодаря этому инциденту нам стала известна описанная им
самим деятельность этого выдающегося дипломата в молодости и в наших руках
оказались первоклассные исторические источники. Но лично для Сугихара это, наверное,
были события, заслуживавшие глубокого сожаления. В отчете по данному вопросу
Сугихара четко заявлял, что хотя по служебной необходимости он неоднократно
вступал в контакты с русскими, - и «красными», и «белыми» - ему никогда не
приходилось заниматься при этом политической деятельностью. Более того, он
сообщал, что в своей разведывательной деятельности ему приходилось чаще
общаться скорее с «красными», вплоть до того, что после того, как он перешел на
работу в Иностранный отдел государства Манчжоу-го, его даже стали подозревать в
симпатиях к Советскому Союзу, что могло только причинить многим беспокойство.
Однако нельзя забывать, что этот
самый отчет является в конце концов разъяснением со стороны собственно
Сугихара. В особенности поскольку советские власти отказали ему в выдаче визы
из-за того, что он якобы поддерживал «политического рода» отношения с
«белоэмигрантами», вполне разумно будет предположить, что даже если Сугихара и
на самом деле состоял в такого рода отношениях с ними, он стал бы отрицать это,
учитывая опасность признания «невыгодных» для себя сведений. Нельзя же считать
справедливым такой подход, который опирался бы исключительно на доводы самого
Сугихара.
Но, с другой стороны, когда 28
февраля посол Японии в СССР Сигэмицу Мамору встретился с исполнявшим
обязанности Наркома иностранных дел Борисом Стомоняковым для обсуждения
спорного вопроса, Стомоняков вел себя крайне неестественно, что вполне может
служить доказательством того, что в вышеупомянутых заявлениях Сугихара нет
ложных данных. Дело в том, что хотя советская сторона и настаивала на том, что
Сугихара будто бы поддерживал связи с «белоэмигрантами», конкретных сведений о
том, «когда», «с кем» и «каким образом» не приводилось, и к тому же в ходе
встречи речь зашла о том, что не имело непосредственного отношения к делу, а
именно о том, что в японской газете, печатавшейся в Тяньзине, было опубликовано
поздравление в адрес «белоэмигрантов» от имени Командующего сухопутных войск
японской армии, базировавшихся в Тяньзине, и Генерального консула Японии в
Тяньцзине, и Стомоняков подверг критике помощь в отношении «белоэмигрантов» со
стороны Японии. Проблемы, возникшие в Тяньзине, прямого отношения к делу
Сугихара не имели, и можно сказать, пожалуй, что подход советской стороны был
крайне необычен.
Вспоминая отказ в выдаче въездной
вызы Сугихара, супруга Юкико пишет, что советская сторона опасалась Сугихара,
который так блестяще владел русским языком, что отличить его от русских было
просто невозможно, и к тому же изрядно помучил их в ходе переговоров о статусе
Северно-манчжурской железной дороги, и поэтому не стремилась выдать ему
въездную визу. Конечно же, одной их причин отказа было нежелание советской
стороны допускать к работе способного дипломатического сотрудника,
специализировавшегося на проблематике Советского Союза, профессионального
разведчика. Однако в данном случае речь идет о серьезнейшем инциденте, в ходе
развития которого японская сторона подчеркивала «беспрецедентность с точки
зрения международной практики» и активнейшим образом опротестовывала решение
советской стороны. Необходимо более основательно выяснить причины того, что
японская сторона настолько серьезно отнеслась к «обеспокоенности» или же своего
рода «мести» в отношении своего дипломата с советской стороны.
Позвольте же мне еще немного
покопаться в японо-советских отношениях того периода времени по вопросу о
«белоэмигрантах». Дело в том, что в 1936 году советская сторона протестовала
против того, что Япония якобы осуществляла поддержку политической деятельности
«белоэмигрантов» в государстве Манчжоу-го, в то время как японская сторона это
отрицала...
[1]
Илья Куксин писал следующее: «Ни в одной стране, попавшей в руки немецких
фашистов, не было такого масштабного характера полного уничтожения евреев. Ни в
одной из оккупированных стран местное население так активно не участвовало в
зверских убийствах своих граждан, основной виной которых было еврейское
происхождение. По разным оценкам в акциях принимало участие 22-25 тысяч только
специальные отряды, в задачи которых входила охрана гетто, конвоирование к месту
убийства и непосредственное участие в нем . Евреев убивали или выдавали этим
отрядам их соседи, которым доставалась часть имущества убитых. По различным
оценкам общее число убитых литовских евреев, составляет не менее 215-220 тысяч
человек - это 95-96% еврейского населения Литвы, проживавшего на то время на
территории республики». См. http://berkovich-zametki.com/2008/Zametki/Nomer5/Kuksin1.php
[2] Levin, Dov
(1985). Fighting Back: Lithuanian Jewry's
Armed Resistance to the Nazis, 1941-45. Holmes
& Meier,
298pp.
[4]
См. полный сканированный текст отчета http://www.holocaust-history.org/works/jaeger-report/htm/img001.htm.de?lang_from=ja
[5] На
конференции в Ванси, состоявшейся в январе 1942 года, тщательная запись
прохождения которой была в то время составлена Адольфом Эйхманом, число евреев
Литвы, - подлежавших как таковым поголовному истреблению, - было обозначено как
составлявшее 34 тысячи человек, а Эстония фигурировала как «освободившаяся от
евреев». Landau. Ronnie S. (2006). The
Nazi Holocaust. Its History and Meaning.I.B.Tauris,
p. 168.
[7] Mackey,
David S. (1997). Even Now Lithuania Ignores Holocaust Evidence. The Boston Globe. December 14. (accessed
through www.highbeam.com on August 25,
2008).
[9] Я
опираюсь на изложение событий в воспоминаниях Сато Масару. См. Сато, Масару
(2005). Кокка-но вана (В западне
государства). Синтё Бунко, стр. 364-365.
