Berkovich1

Из новой книги «Сага о Прингсхаймах. Смятение умов в эпоху диктатуры»

На относительно ровном фоне «образованного антисемитизма», редко выходившего за рамки внешнего приличия, антисемитизм немецкого студенчества с давних пор выглядел как радикальная форма ненависти, не знающая компромиссов.

Еще в конце девятнадцатого века националистически настроенные студенческие объединения Австрии решили исключить из своих рядов всех евреев, причем еврей понимался в расистском смысле: крещение ничего не меняло в глазах юных предшественников нацистов. За австрийцами последовали и немецкие студенты.

Цитируемый выше историк Михаил Катер связывает студенческий антисемитизм с конкуренцией: на факультетах юридическом и медицинском, где антисемитизм проявлялся особенно резко, доля еврейских студентов была особенно высока[1].

В первые годы Веймарской республики большинство студенческих союзов и объединений присоединились к новой откровенно националистической и антисемитской организации «Кольцо немецкой высшей школы» («Deutschen Hochschulring»), которая вскоре стала определять общую студенческую политику в Германии.

Условием для членства в этом Кольце было чисто арийское происхождение, даже гражданство не играло существенной роли: немцы по происхождению (так называемые фольксдойче - Volksdeutsche) из Австрии или Судетской области могли вступить в эту организацию, даже не будучи гражданами Германии.

«Кольцо немецкой высшей школы» господствовало в немецких университетах до середины двадцатых годов, после чего само присоединилась к «Национал-социалистическому союзу немецких студентов» («Nationalsozialistische Deutsche Studentenbund»). С конца двадцатых годов демонстрации и нападения правых студенческих экстремистов на их политических врагов в немецких университетах стали происходить все чаще.

Флаг «Национал-социалистического союза немецких студентов»

Один только показательный пример. Газета «Берлинер Тагесблатт» («Berliner Tagesblatt») сообщила 12 ноября 1930 года, что около 500 национал-социалистических студентов напали на республикански настроенных и еврейских однокашников: «В происшедшей бойне был до крови избит один социал-демократический студент, которому потребовалась медицинская помощь. В здании университета одна студентка-еврейка была повалена на пол и избита ногами. Нападавшие хором выкрикивали лозунги: «Германия, вставай!» и «Евреи, прочь!»»[2].

Скоро под огонь критики национал-социалистических студентов попали многие либерально настроенные профессора-пацифисты, выступавшие против нацизма: Теодор Лессинг, Гюнтер Ден (Günter Dehn), Эмиль Юлиус Гумбель (Emil Julius Gumbel), Эрнст Кон...

Теодор Лессинг, которого так не любил Томас Манн, стал мишенью националистов в 1925 году, сразу после президентских выборов, на которых в первый раз победил маршал Пауль фон Гинденбург. В Первую мировую войну фон Гинденбург был начальником Генерального штаба, про него говорили, что он выиграл битву при Танненберге и проиграл мировую войну. В то время мало кто видел в таком президенте опасность для Германии – необразованный солдафон, открыто гордящийся тем, что в своей жизни прочитал только одну книгу: Новый Завет. Обостренным чутьем провидца Лессинг понял тогда, что за подобным «человеком-никто» может придти «некто».

Буквально за день до выборов Лессинг писал в газете «Прагер Тагесблатт» («Prager Tagesblatt»), что не сомневается в личной честности старого солдата. Но Гинденбургу не хватает духовных качеств, необходимых на таком высоком государственном посту. Он легко может стать игрушкой в руках опытных политических интриганов. Статья заканчивалась поистине пророчески: «В лице Гинденбурга на трон взойдет не философ. Это будет только представительский символ, только Вопросительный Знак, Нуль, Никто. Могут сказать: “лучше Никто, чем Нерон”. К сожалению, история показывает, что за Никто всегда скрытно стоит будущий Нерон»[3].

Так и получилось: за Никто последовал Нерон. Кто выбирал Гинденбурга, выбрал Гитлера.

На следующий день после факельного шествия в честь победы Гинденбурга на выборах в ганноверских газетах появились статьи, упрекавшие Лессинга в оскорблении “национального героя”. За этим незамедлительно последовали многочисленные антисемитские выходки, демонстрации и угрозы, так называемые акции “самозащиты народа”, призывы защитить немцев от оскорблений “зарвавшегося еврейского профессора”. Особенно усердствовали студенты ганноверского Технического университета, куда профессор философии Лессинг был принят по рекомендации Альфреда Прингсхайма.

Кульминацией явилось демонстративное шествие студентов из Ганновера в Брауншвайг. Студенты прошли по городу, собрались на главном вокзале, где им был выделен специальный поезд, и с плакатами “Евреи прочь! Лессинг прочь!” направились в Брауншвайг, где их ждали учащиеся местной высшей школы.

В результате студенческих беспорядков Лессинг был отстранен от чтения лекций. Такая же судьба постигла и Эмиля Гумбеля, изгнанного из университета Гейдельберга еще до прихода нацистов к власти.

В 1931 году национал-социалисты получили большинство в «Немецком студенческом союзе» («Deutsche Studentenschaft»). Это было первая организация общегосударственного уровня, попавшая под полный нацистский контроль. Скоро в распоряжении Гитлера стояла целая армия студентов, готовых отдать свою энергию, активность и образованность делу национал-социализма.

Особенно возросла мощь студенческого нацистского движения после прихода Гитлера к власти.

Факельное шествие через Бранденбургские ворота в Берлине 30.01.1933

В день всегерманского бойкота еврейских предприятий 1 апреля 1933 года руководитель имперского союза студентов Оскар Штабель (Oscar Stabel) призвал всех студентов присоединиться к акции нацистов. У входа в университетские залы и аудитории, где должны были читать лекции и вести занятия еврейские профессора и преподаватели, были выставлены специальные студенческие посты, чтобы отговаривать тех, кто собирался войти внутрь. У некоторых «постовых» были в руках фотоаппараты, чтобы запечатлеть на фотопленке тех «предателей», кто все же решится посетить занятие, проводимое евреем-преподавателем.

Подобная деятельность студенческих нацистов-активистов была особенно поощрена речью министра образования Руста 5 мая 1933 года в Берлинском университете. В официальной «Прусской газете» («Preußische Zeitung») смысл этой речи формулировался так: «Наука для еврея, в отличие от народа-хозяина, не означает ни задания, ни обязанности, ни творческой активности. Так произошло, что важнейшие кафедры немецкой высшей школы оказались занятыми евреями. Мы уступили им исследовательские места для их паразитической деятельности, и их награждают нобелевскими премиями»[4].

Ситуация в немецких университетах часто складывалась трагикомическая. Виктор Клемперер отмечал в своих дневниках 1933 года, что на семинаре по романистике, который в дрезденской Высшей технической школе проводил профессор-еврей, как участник Первой мировой войны избежавший увольнения, самой усердной и активной участницей была руководительница ячейки национал-социалистических студентов.

В начале апреля 1933 года «Немецкий студенческий союз» создал специальный отдел для прессы и пропаганды. Его первым и важнейшим делом стало проведение всегерманской акции сожжения «вредных книг». Решение об этом было принято 8 апреля и должно было выглядеть как реакция на «бессовестную травлю Германии» со стороны мирового еврейства. Между 12 апреля и 10 мая должна быть проведена «информационная компания», а публичное сожжение назначено на 18 часов в последний день компании - 10 мая 1933 года.

Действо было продумано до мелочей – в таких акциях нацисты разрабатывали сценарий до малейших деталей. Было выдвинуто двенадцать тезисов, которые студенческие руководители должны были зачитать при сожжении книг. Не все тезисы были направлены против евреев, другими мишенями служили марксизм, пацифизм и «разрушающая душу переоценка животных инстинктов», так замысловато называлось учение Фрейда и его школы. В целом, акция была задумана как «мятеж немцев против антинемецкого духа». Однако по сути главными врагами немцев студенты видели тех же евреев. Новая акция переносила идею бойкота еврейских предприятий с экономического поля в идеологическое.

К 13 апреля студенческие тезисы были вывешены на досках объявлений всех университетов Германии, транспаранты с текстами тезисов «украшали» многие здания. Седьмой тезис гласил: «Если еврей пишет по-немецки, он лжет». Студенты требовали, чтобы в будущем книги евреев на немецком языке снабжались пометкой: «перевод с еврейского».

Этот тезис привел к конфликту в столичном университете. Ректор Эдуард Кольрауш (Eduard Kohlrausch) потребовал снять со здания плакаты с этим тезисом и убрать его с досок объявлений. В ответ студенты потребовали отставки ректора[5].

Вечером 10 мая по всей стране началось действие, более подходящее временам средневековья, чем двадцатому веку. В Берлине было сожжено около двадцати тысяч книг, в других крупных немецких городах – от двух до трех тысяч. В столице огромный костер был разожжен вблизи государственной оперы. На митинге одним из выступавших был министр пропаганды и гауляйтер Берлина Йозеф Геббельс. Среди сожженных «ядовитых книг» особенно отмечали работы Карла Маркса, Фердинанда Лассаля, Зигмунда Фрейда, а также доброго друга Хедвиг Прингсхайм Максимилиана Хардена.

Еврейская газета «Юдише Рундшау» (Jüdische Rundschau) писала о костре на оперной площади: «Не только евреи, но и люди чисто немецкой крови были обвиняемыми. Но они осуждались отдельно за свои поступки. Для евреев же не было необходимости выискивать индивидуальные грехи. Для них действовал общий лозунг: «Еврей будет сожжен!»».

Национал-социалистические студенты не только сжигали книги или бойкотировали еврейских лекторов. Они активно вмешивались в решения ректоратов, когда те восстанавливали еврея-фронтовика на работе. Показательное письмо направил 6 мая 1933 года руководитель национал-социалистического студенческого союза высшей технической школы в городе Хильдбургхайзен министру образования Тюрингии. Письмо выдержано далеко не в почтительном тоне и доводит до сведения министра, что студентам стало известно, будто преподаватель-еврей по имени Берман вновь восстановлен на работе. Руководитель студенческого союза сомневается, что Берман действительно был на линии фронта во время Первой мировой войны, что дает ему право не быть уволенным в соответствии с законом о чиновничестве. Но главное, по мнению руководителя студентов-нацистов, состоит в следующем: «Возмущение среди студентов очень велико, так как 40 процентов их состоят активными членами «Национал-социалистического союза студентов», и у них не укладывается в голове, что им должен преподавать доцент чуждой расы. «Национал-социалистический союз студентов» обращается к национал-социалистическому правительству Тюрингии с настоятельной просьбой отменить восстановление на работе названного еврейского доцента»[6].

Неизвестно, остался ли на работе доцент Берман, но подобные бесцеремонные письма почувствовавших свободу студентов-нацистов стали вызывать неудовольствие у некоторых представителей власти. Студенты стали явно «перегибать палку». Партийные бонзы стали «осаживать» зарвавшуюся молодежь.

Из письма партийного руководителя округа «Центральная Германия» (Mitteldeutschland) премьер-министру земли Саксония Манфреду фон Киллингеру (Manfred von Killinger): «Последние три месяца я борюсь всеми силами и со всей настойчивостью против радикализации университетов. В соответствии с Вашими указаниями я запретил национал-социалистическим студентам любой бойкот профессоров»[7].

Иногда студенты сами понимали, что зашли слишком далеко. Так, в число «вредных авторов» они внесли Герберта Уэллса и Эптона Синклера, а также сторонника европейского единства графа Рихарда фон Куденхов-Калерги (Richard Graf von Coudenhove-Kalergi), чем был очень недоволен министр иностранных дел. Лидер студентов-нацистов вынужден был оправдываться и обещать в будущем быть более осмотрительным и осторожным.

Но в целом действия национал-социалистических студентов не вызывали каких-либо серьезных протестов среди немецких интеллектуалов. Как и на увольнения еврейских профессоров не последовало ни одного официального возражения их немецких коллег. Когда число еврейских студентов в университетах резко сократилось, не последовало ни одного вопроса ни от какой факультетской комиссии. На акцию сжигания книг еврейских авторов не возразил ни один немецкий интеллектуал в Германии. Молчала и церковь, пока нарушения христианской догматики не стали вопиющими.

Весной 1933 года Гитлер увидел, что он может рассчитывать на полную поддержку немецких интеллектуалов в своей антиеврейской политике. Общечеловеческая мораль не подавала голоса, когда диктатура выпустила на свободу низменные инстинкты. Этот урок диктатор хорошо усвоил. Ситуация с еврейскими учеными и деятелями культуры в первые месяцы Третьего Рейха стала пробным камнем нацистской политики вплоть до «окончательного решения еврейского вопроса».

Примечания

[1] Kater Michael. Studentenschaft und Rechtsradikalismus in Deutschland 1918-1933. Hamburg 1975.

[2] Там же, стр. 155.

[3] Беркович Евгений. Теодор Лессинг - пророк и жертва. В книге «Банальность добра» (см. примечание 56).

[4] Schottländer Rudolf. Antisemitische Hochschulpolitik: Zur Lage an der Technischen Hochschule Berlin 1933/34. In: Rürup Reinhard (Hrsg.). Wissenschaft und Gesellschaft: Beträge zur Geschichte der Technischen Universität Berlin 1879-1979. Bd.1, Berlin 1979, S. 447.

[5] Sauder Gerhard (Hrsg.). Die Bücherverbrennung. München 1983.

[6] Цитируется по книге Friedländer Saul. Das Dritte Reich und die Juden. Die Jahre der Verfolgung 1933-1939. dtv, München 2000.

[7] Там же, стр. 71.

От редакции.

Другие аспекты темы см. в следующих статьях Е.Берковича:

Немецкий антисемитизм: факты и вымыслы

Первый антисемит

В начале было слово

Смятение умов, или как еврейские лидеры встречали приход Гитлера к власти

«Вы уволены, господин профессор!»

Антисемитизм высоколобых

«Если еврей пишет по-немецки, он лжет!»

Смятение умов: свастика и звезда Давида

Грех антисемитизма

Можно ли христианину мыться в бане с евреем? Иудео-христианский диалог вчера и сегодня

Смятение умов: «банкроты от искусства»