©"Заметки по еврейской истории"
август 2009 года

Шуламит Шалит

«Этот молодой человек – гений»

(Дов Гапонов, 1934-1972)

«Гениальным поэтом-переводчиком», «жемчужиной еврейского духа», «метеором на небе еврейской литературы», «феноменом» так уже несколько десятилетий называют Дова[1] (Бориса) Гапонова. Много статей посвящены его жизненному и творческому пути. И не только в Израиле, но и в США, Франции, Канаде, Польше...

«Я знаю, что не на мне одном лежит печать проклятия», писал Борис Гапонов, когда многие уже считали, что он одарен печатью гения... Вот-вот в его переводе должен был выйти на иврите грузинский национальный эпос «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели, который прославит его имя на весь мир. Он же надеялся, что выход этой книги поможет ему вступить... в Союз советских писателей. Тогда он избавится от своей изнурительной работы в заводской многотиражке и, может быть, выберется из своего подвала...

Тяжело, горько читать эти строчки и сегодня, спустя десятилетия: «Я знаю, что не на мне одном лежит печать проклятия. На мирý и смерть красна если все терпят от той же беды; но когда все спаслись, кроме одного, у него есть право роптать: с вами вместе я нес глину и кирпичи, почему же меня не перевели через Чермное море?.. Приходит конец испытаниям, но приходит конец и человеку»[2]. Впрочем, тот год, 1968-й, многое изменил в его жизни: неожиданно появился обширный круг знакомых, письма шли не только из разных городов Союза, но и из Израиля, где на страницах печати появились первые заметки о живущем в Грузии одаренном молодом человеке, который прекрасно знает иврит и переводит на него русскую и грузинскую классику. Вскоре в Израиле в его переводе увидели свет некоторые стихи М. Лермонтова, «Терновый куст» М. Цветаевой, «Гробница Рахели» И. Бунина. Он произносил любимые стихи Лермонтова на языке, который никто из окружающих никогда не слыхал, а его мама знала только идиш, и когда он чуть-чуть напевал эти строки, подпевала ему по-русски. (Позже она мне объяснит и даже «покажет», как это происходило).

Борис Гапонов

Мать Бориса, Берта (Белла) Самойловна Мазе-Гапонова, пережила сына на тридцать один год... Кажется, друг Бориса, Лазарь Любарский, дал ей номер моего телефона. Я попросила ее написать о сыне, но, когда мы встретились, она протянула мне тетрадку, на обложке которой было написано: «Трагедия моего отца", а на обороте и его имя. Уже при мне она приписала дату: 23.4.1996. Поэтому я точно знаю день нашей встречи, когда я приехала к ней в Нетанию. Все стены маленькой гостиной были завешаны фотографиями Бориса. Мы встретились как давние знакомые, ибо этой встрече предшествовали долгие, а временами и частые разговоры по телефону.

Передо мной лежал перевод Бориса Гапонова, стихотворение «Выхожу один я на дорогу», а она просила, чтобы я, как это делал он, Борис, читала ей нараспев стихи, а она будет напевать те же строки на известный мотив (муз. Е. Шашина). После первой строфы она переходила почему-то сразу к третьей (то ли забыла вторую, то ли именно в третьей было что-то, волновавшее ее лично?), вопросов я не задавала, и мой палец послушно скользил вниз:

Левадад йацати эль ħа-дэрэх;

Арафелъ мавкийа брак натив;

Лейль дмама. Эль-аль тихра коль берэх,

Вэ-кохав мэсиях им ахив.

 

Ме-хайай квар эйн ли ма лакахат,

Ло йецар ли алъ авар би-м'ум;

Ахапес рак хофеш вэ-рак нахат!

Бирцони лишкоах вэ-ланум!..

 

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,

И звезда с звездою говорит.

 

Уж не жду от жизни ничего я,

И не жаль мне прошлого ничуть;

Я ищу свободы и покоя!

Я б хотел забыться и заснуть!

 

Сначала Берта Самойловна готова была отдать мне все фотографии Бориса для пересъемки, разумеется, потом решила дать только один портрет, и тот затребовала назавтра обратно она не может с ним расставаться... Память о Борисе это все, чем она живет. (К ее тетрадке мы обратимся чуть ниже).

Борис Гапонов в детстве

Дов (Борис) Гапонов родился 20 февраля 1934 года в Евпатории, в Крыму. По словам Берты Самойловны, ее мужа, отца Бориса, звали Пиня Гурвич, он был инженером, фамилию сменил на фронте, став Гапоновым. Ушел на войну летом 1941 года и домой уже не вернулся. Мальчик рос без отца, но с мамой, дедушкой и бабушкой. Дед, Шмуэль Мазе, был двоюродным братом крупного общественного деятеля, московского раввина, публициста Якова Мазе (1859-1924). Яков Мазе мировому еврейству стал известен после того, как выступил экспертом по вопросам иудаизма на процессе М. Бейлиса (Киев, 1913). В 1919 году еврейская делегация во главе с Яковом Мазе обращалась к наркому просвещения А. Луначарскому с протестом по поводу объявления иврита «реакционным» и «контрреволюционным» языком. Его воспоминания на иврите (4 тома) были изданы в Тель-Авиве в 1936 году. Они полны живого юмора и чувства собственного достоинства. В его честь названа улица в центре Тель-Авива.

И Шмуэль Мазе был раввином, воспитанником известной виленской иешивы. Это он учил внука ивритскому алфавиту, но не по учебникам и не по словарям, которых не было, а по Торе с толкованием Раши и с переводом на идиш, по молитвенникам и другим религиозным книгам, которые удавалось доставать у местных евреев. Благодаря деду юный Борис Гапонов пристрастился к языку, который станет для него радостью и печалью, смыслом жизни, целым миром.

Судьба самого Шмуэля Мазе сложилась трагичнее, чем судьба брата Якова. Об этом рассказано в той самой тетрадке...

Тринадцати лет Шмулик решил, что хочет учиться «на раввина». Мать молчала, отец был против. Ночью мальчик убежал из дому. На его письма никто никогда не отвечал. Он не знал, что не выдержав разлуки, мать умерла от горя через полгода после его побега. Не знал, что по нем сидели «шиву»[3]. Прошли годы, настал счастливый час: он получил «смиху»[4] и надеялся, что теперь его простят и примут с любовью. Отец не пустил его на порог, и он, со слезами на глазах, пошел к брату, от него-то и узнал про «шиву», когда отец объявил его покойником, и про смерть матери. Брат дал одежду, немного денег, и молодой раввин отправился искать свою судьбу. В селе Хиславичи его хорошо приняли, в местной синагоге молодой и серьезный юноша всем понравился, и вскоре его женили. Жена была красивой и считалась богатой. Впрочем, здесь у каждого были своя деревянная изба, корова, огород. Шмуэль продолжал писать письма отцу, просил прощения. От брата узнал о смерти отца.

Об этой трагедии Шмуэль никогда не рассказывал ни своим детям (три его сына погибнут от рук гитлеровцев, останется в живых только дочь, Берта), ни любимому внуку Береле. Только разбитая параличом бабушка, после смерти мужа, расскажет, как он страдал от того, что его не простили.

То ли в 1924-м, то ли чуть позже Шмуэля по доносу («этот старик с белой бородой всех агитирует ехать в Палестину») арестовали и отправили в Магадан. Восемь из десяти лет этот «враг народа» провел среди воров и бандитов. Над ним издевались, отрезали бороду. Выпустили, когда тюремный врач определил у него рак желудка. Но известный профессор, уже на воле, скажет, что положение его не опасно, тревожиться нечего, он еще поживет.

В войну им удалось эвакуироваться. Берта Самойловна пишет: «С хама пана не будет, а с "пана" раввин Мазе ради хлеба стал сторожем по ночам и дворником днем». О себе Берта Самойловна пишет скупо: в эвакуации тяжело работала, тогда же умер ее младший трехлетний сын.

В 1944 году, после долгих скитаний, семья Мазе-Гапоновых оказалась в Грузии, в городе Кутаиси, там и закончит свои дни многострадальный Шмуэль Мазе первый друг и учитель Бориса Гапонова.

Они остались втроем в сыром и темном подвале, где парализованная бабушка целых пятнадцать лет пролежала в двух метрах от кровати Бориса. Он помогал матери купать бабушку, выносить ее на воздух, делал ей уколы.

Получив от деда только первые уроки иврита и первые познания в религиозной литературе, всю остальную жизнь Борис учился сам, в одиночку, сам себе составляя словари, сравнивая тексты и запоминая все, что читал и записывал. Память у него была феноменальная.

В 1953 году он закончил среднюю школу с золотой медалью. В 1956-м поступил в Московский институт востоковедения, но, будучи практически единственным кормильцем семьи, вынужден был прекратить учебу. Работал до 1969 года в заводской многотиражке, где делал все: переводил с грузинского на русский рабкоровские заметки, переписывал, перепечатывал, правил, корректировал, верстал...

Борис Гапонов в юности

Они прожили в своем подвале не год и не два, а четверть века. И это здесь, буквально «из-под земли», расцвел его удивительный талант. Этот странный мальчик в стране, где иврит был приговорен к смерти и практически истреблен еще до его рождения, в 1949 году, в пятнадцать лет, переводит первое стихотворение Лермонтова.

Спустя двадцать-тридцать лет его переводы назовут блестящими, передающими дух и форму подлинника, классическими, но пока и еще долгие годы, да почти всю жизнь, он будет в одиночестве и учиться, и творить...

Лауреат Нобелевской премии Шмуэль-Иосеф Агнон писал на иврите, Шолом-Алейхем на идише, а большинство великих еврейских писателей на языках стран, где они жили. Но те, кто писал на иврите, взросли на еврейской почве или оказались в младые годы на еврейской земле. Одна из удивительных загадок явления Дова Гапонова именно в том, что кроме азов языка, полученных в детстве, не было вокруг, почти до самой смерти, звуков живой еврейской речи, разве что в последний год, на земле Израиля, но тогда сам он был лишен дара речи...

Борис Гапонов во время службы в армии

Неприспособленный, неумелый, непрактичный в бытовых вопросах, не слишком здоровый и в юные годы, лишенный столь необходимого ему признания, после вынужденных и унизительных усилий Борис получает, наконец, необходимые для приема в «писатели» рекомендации, надо заметить, самые аргументированные и лестные, но Союз советских писателей Грузии не нашел возможным принять его в свои ряды...

При его врожденном таланте к языкам кроме русского, он выучил древнегрузинский и современный грузинский, идиш, немецкий, английский, персидский, арамейский, иврит, при его поэтическом даре, его усидчивости и трудолюбии, самозабвенной любви к литературе он мог бы, наверное, сделать удачную карьеру, и его ожидала бы более долгая, здоровая и обеспеченная жизнь. Но он был плоть от плоти дома Израилева, он дышал ивритом, думал и творил на иврите, а добрался до своей обетованной земли уже парализованный и немой. Берта Самойловна рассказывала, что когда они уезжали из Ленинграда, крупный врач, профессор, как все вокруг потрясенный его подвигом, кричал ей: «Куда вас черт несет? Он же умрет по дороге, он не выживет, не выдержит». Она ответила ему: «Мы едем на родину!»

28 мая 1971 года, в полночь, Гапоновы прибыли в Израиль. С аэродрома Борис был доставлен в больницу. Наутро его навестил известный израильский поэт и переводчик Авраам Шлионский[5] (1900-1973). Он писал в Ленинград Аврааму Белову-Элинсону, что приезд Бориса Гапонова взволновал всю общественность Израиля, что уход за ним идеальный, и что он надеется на чудо.

Чуда не случилось, но он жил, да, сидя в инвалидной коляске, лежа в постели, но он видел, слышал, дышал еще 14 месяцев...

К нему ходили с цветами писатели, поэты, киббуцники, и те, что писали ему письма в Кутаиси, и совсем незнакомые люди. А как ухаживали за ним сестры в больнице! Одну из них Берта Самойловна, верившая в скорое исцеление сына, особенно полюбила и прочила ему в жены...

Б. Гапонов и А. Шлионский. Газета «Маарив»

Вот вырезка из газеты «Маарив» за 21 февраля 1972 г. Заголовок: «Двойной праздник Гапонова: день рождения и новый перевод». Автор, Менахем Шмуэль, писал: «Вчера, когда Ноэми Шемер поцеловала Дова Гапонова, автора перевода грузинского эпоса "Витязь в тигровой шкуре", Симха Гольцман, "отец всех раненых", объяснил ему, что это не простой поцелуй, это поцелуй автора песни "Золотой Иерусалим". Дов Гапонов кивнул головой и поблагодарил ее одними глазами, говорить ему все еще тяжело. Друзья Гапонова собрались у него на квартире в Рамат-Гане, чтобы отметить его 38-летие и выход в свет нового шедевра его перевода книги Лермонтова "Герой нашего времени". Первые экземпляры книги принес ему из издательства "Сифрият ħа-поалим" поэт Авраам Шлионский». [На фото: Авраам Шлионский сосредоточенное усталое лицо, огромная белоснежная грива волос, он держит в руках стакан с вином, наклонился к Борису, а Гапонов к нему. Видно, что болен, волосы поредели, открыв огромный лоб (а «лбом» в Израиле всегда выделялся именно Шлионский, только на фотографии его не видно), взгляд Гапонова безучастен, глаза опущены вниз, их плечи соприкасаются.] Необыкновенная близость двух высочайше одаренных людей и великих тружеников. Далее автор заметки рассказывает, что среди поздравлявших был и профессор Михаил Занд, и добавляет странные слова: «без кипы и без бороды». Но тут же приводит объяснение самого Занда: «Я знаком с Гапоновым еще с тех пор, когда мы, пятеро друзей, знавших иврит, боролись за алию советских евреев в Израиль. Я поклялся тогда носить кипу и не стричь бороду до тех пор, пока хоть один из нас будет оставаться в галуте. И вот последний из пятерых тоже здесь. Я сдержал клятву». И последняя фраза: «У госпожи Гапоновой только одно пожелание: лишь бы ее сын был здоров».

Через пять месяцев Гапонова не станет. Год жизни останется Шлионскому... Борис Гапонов прожил всего 38 лет. 20 февраля те, кто его знал и помнит, отмечают день его рождения.

Поразительный талант знатока иврита из Кутаиси не мог не привлечь к нему сердца. Но до этого были годы кропотливой учебы и самоотверженной любовной работы над словом, над ивритом. Он составил русско-ивритский словарь на 20 тысяч слов, сборник из 600 русских пословиц с их эквивалентами из ТАНАХа и Талмуда, русско-ивритский фразеологический словарь на 5 000 выражений.

Страница из русско-ивритского фразеологического словаря, составленного Б. Гапоновым

Лазарь Любарский – узник Сиона, преданный Гапонову человек – подарил мне копии двух уникальных документов: рукописи «Русско-ивритская фразеология» и факсимильное, осуществленное на собственные средства Любарского, издание переводов из Лермонтова, послужившее основой для сборника стихов, выпущенного позже, в 1989 году, издательством «ħа-Кибуц ħа-меухад» Меня потряс почерк Бориса Гапонова: так пишут переписчики Торы.

Фрагмент перевода Б. Гапоновым стихотворения М. Лермонтова «Нет, не тебя так пылко я люблю»

...В самом конце 1950-х Борису Гапонову удается завязать переписку с Израилем. Сначала это был ручеек, но он ширился. В 1983 году под внимательным оком опытного литератора, знатока иврита, русской и ивритской литературы Шломо Эвен-Шошана, с его предисловием, примечаниями и именным указателем вышла книга «Письма с Кавказа». В ней более 300 писем на иврите Бориса Гапонова. Хотя первое письмо помечено 8 сентября 1959 года, основная часть писем отправлена между 1966-м и 1970-м. Это был самый интенсивный период в творческой жизни Гапонова.

До начала этой переписки Гапонов не держал в руках ни одной израильской книги, он видел дореволюционные издания Х.Н. Бялика, Ш. Черниховского, 3. Шнеура. А тут Ш.-И. Агнон и А. Шлионский... Именно он, Авраам Шлионский, сыграл в судьбе Гапонова – и личной, и творческой – роль доброго волшебника, который бескорыстно и щедро отдает свой талант на благо таланта другого, а в конечном итоге – на благо своего народа. Когда в руки Авраама Шлионского попали первые отрывки из перевода Гапоновым с древнегрузинского на иврит эпоса «Витязь в тигровой шкуре», он был потрясен. Причем не только уровнем его иврита и мастерством перевода, сочностью языка, профессионализмом, обилием словообразований, но и рассказом о жизни переводчика в каком-то далеком Кутаиси.

 

Развороты в израильском «Витязе в тигровой шкуре» Ш. Руставели (Т-А., 1969) на иврите («Оте ор намэр») и грузинском

А. Шлионский ходил и твердил всем: «Этот молодой человек – гений». Он забросил все дела, написал каждому, кого знал в Союзе, о безвестном еврейском гении. И тогда к переписке с Гапоновым подключились Авраам Белов-Элинсон[6] из Ленинграда, Израиль Минц[7] и Авраам Мучник из Москвы, о каждом из которых можно рассказывать отдельно, и многие другие.

       

Фреска с изображением Шота Руставели (XII век, Иерусалим, Монастырь св Креста). Марка издана к 32-й годовщине перевода поэмы «Витязь в тигровой шкуре» на иврит, осуществленного Довом (Борисом) Гапоновым. 2001

Иерусалим. Здесь находится грузинский Монастырь св. Креста, где по преданию похоронен поэт Шота Руставели

Шота Руставели. Старинная миниатюра. (Она воспроизведена и в книге и на ее суперобложке)

Перевод «Витязя в тигровой шкуре» вышел в Израиле в 1969 году в издательстве «Сифрият ħа-поалим» (Тель-Авив) – превосходно оформленная книга, со вступительной статьей редактора А. Шлионского, с предисловием переводчика Дова Гапонова, с его же переводом статьи академика А. Барамидзе о Шота Руставели и его гениальном эпосе. В статье говорится о пяти переводах эпоса на русский язык, о том, что Руставели был в Иерусалиме, где скончался, и здесь, как полагают, его могила. Тут же – статья художественного редактора Цви Зоара об истории грузинской миниатюры и достоинствах иллюстраций. В книге приводится и толкование слов и выражений на иврите, сделанное самим Гапоновым. Этот перевод (6676 строк!), переправленный в Израиль в рукописи (пишущую машинку Гапонов получил позднее, когда писать уже не мог и выстукивал тексты одним пальцем), был удостоен нескольких литературных премий, среди них и самой почетной – премии имени Ш. Черниховского (1969 г.) за лучший художественный перевод; о нем писали все газеты и журналы, его читали, им восхищались даже далекие от литературы люди. Первое издание мгновенно раскупили, и в сентябре того же года вышло второе! (Последнее издание, которое мне довелось видеть, вышло в 1991 г. – Ш.Ш.)

Прошло полтора года. Дов Гапонов стал почетным членом Израильской академии языка иврит, получив признание не только литераторов, но и ученых:

«Уважаемый и дорогой господин Гапонов!

Академия языка иврит, которая по закону нашего государства является высшим учреждением по языку иврит, избрала Вас на своем заседании 30 июня 1971 года почетным членом Академии».

А еще через год ученый секретарь Академии профессор Ш-Ф. Мельцер[8] напишет, что подобного в истории нашей Академии языка иврит еще не было. Молодого человека в возрасте 37 лет, известного, и то далеко не многим, переводом одного-единственного произведения, которое в оригинале никто из академиков не читал, принимают не тайным, а открытым голосованием в почетные члены Академии.

Эту редчайшую фотографию Ш.-Ф. Мельцера (вверху) вместе с другом его юности М. Кульбаком передал нам его сын Гури Мельцер

Год назад, признается Ш.-Ф. Мельцер, это было скорее актом милосердия: «Мы знали, что его доставили в Израиль больным, парализованным, на носилках. Но вот я прочел один раз перевод "Витязя в тигровой шкуре", прочел еще раз... И как когда-то о рабби Кахана из Вавилона было сказано: "Арье (Лев) явился к нам из Вавилона", так сегодня можно сказать: "Дов (Медведь) явился к нам из Грузии". Сказать, что Дов Гапонов – лингвист, мало. Такое знание языка не дается только изучением, даже усердным и последовательным, это – дар небес. Он получил его свыше: иврит спустился к нему с неба – разом, весь, целиком...

Будь Гапонов даже очень одаренным переводчиком и знай он в совершенстве иврит, он не смог бы так перевести поэму почти в 7 000 строк, если бы он сам не был поэтом высшей милостью... Гапонов как будто окутал "Витязя в тигровой шкуре" светлым сиянием языка, на котором была создана Тора, на котором был сотворен мир».

Кроме уже названных произведений, переведенных Б. Гапоновым и изданных в Израиле, существуют ненапечатанные и даже не собранные вместе статьи, словари, документы. Кое-что осталось в Москве, хранится у частных лиц. В израильском журнале «Пеамим» мне довелось прочесть интересное исследование ученого-востоковеда Гершона Бен-Орена (Цицуашвили) «Дов Гапонов и евреи Грузии». Достойны быть хотя бы упомянуты, коль скоро невозможно обо всех рассказать, имена людей еще неназванных, которые в разной степени и на разных этапах помогали Борису и его маме. Это Давид Ицхак, д-р Давид Бен-Иосиф Шимшилашвили, Нисан Бабаликашвили, д-р Меир Гельфонд, Тина Бродецкая, Лея Мучник-Гольдштейн, Моше Невяжский, Ишаягу Пундак, Меир Канторович, Цви Прейгерзон, Хава Эйдельман, Ирмиягу Друкер, академик Владимир Иоффе. Именно В. Иоффе оплатил все дорожные расходы и позаботился о госпитализации Б. Гапонова в Ленинграде. И пусть простят меня те, кого я не назвала.

«Нисану Бабаликашвили[9] по просьбе переводчика и с лучшими пожеланиями от издательства». А. Шлионский, 1970

Когда-то Шлионский писал в своем дневнике: «Несчастье наше, когда большой талант занят мелкими делами, а великие идеи приходят к мелким талантам. Как знать, если бы можно было с юных дней угадывать, отличать гениев и создавать особые условия для развития их талантов, не вырождались бы сами эти таланты?» Возможно, мысли эти родились в раздумьях над творческой и человеческой судьбой гениального переводчика из Кутаиси...

Из письма Бориса Гапонова к Шломо Эвен-Шошану по поводу многотомного словаря языка иврит, составленного его братом Авраамом Эвен-Шошаном: «Я прочел его от начала до конца, как читают роман, и как будто разговаривал со своим собеседником на его родном языке». В очередном издании словаря, в 7-м томе, в списке источников использованной литературы появляется имя Дова Гапонова, то есть Авраам Эвен-Шошан с пером в руке прочел все 400 страниц поэмы «Витязь в тигровой шкуре» и извлек из перевода примеры для своего словаря современного иврита. Их, говорят, много.

Как найти примеры? Автора словаря давно нет в живых, а мне нужно было спешить: я готовила первую передачу о Гапонове на радио. Завтра запись. Звоню Шломо. Он обещает позвонить через несколько дней. Но у меня их нет. Я говорю, то ли ему в утешение, то ли себе в оправдание: «Впрочем, важен сам факт, не так ли?» Он соглашается. Я еще полистала 7-й том, ничего не нашла, но когда ставила книгу на полку, она выпала из моих рук, раскрылась, как бы взмахнув крыльями, и упала. Я наклонилась ее поднять. И на открывшейся странице внизу, слева, за какой-то фразой в скобках – Гапонов. Прочла эту строку. В буквальном переводе: «И нашел лекарство для пылающего сердца и вылечился». Вот эту форму слова «вылечился» и придумал, создал Б. Гапонов. В переводе Н. Заболоцкого на русский она звучит так: «Значит, есть бальзам для сердца, что неистово горело». «Бальзам для сердца» – точное определение звучания переводов Гапонова на иврите...

2 июня 1969 года Борис писал А. Белову-Элинсону, что завершил перевод 140 стихотворений М. Лермонтова. Собирается перевести последнее, 141-е стихотворение, потом займется поэмами.

Нет, не тебя так пылко я люблю,

Не для меня красы твоей блистанье;

Люблю в тебе я прошлое страданье

И молодость погибшую мою.

Давайте послушаем эту строфу в переводе Гапонова на иврит:

Ло, эйн зо ат, малħевет эт либú,

Ло бишвили орот-йафейх яфóзу:

Аħавти бах эйдай ашер нагóзу

Ва-алумай ше-таму бэ-ибú.

Можно не знать языка, но нельзя не услыхать, как эта строфа легко пропевается на знакомую нам с детства, зазвучавшую, наверное, и на ваших устах мелодию знаменитого романса на музыку А. Шишкина.

Через две недели Борис сообщает другу, что в «Вечернем Тбилиси» напечатали статью о его переводе Руставели, радуется, что скоро в отпуск, и зовет А. Белова к себе. «Как чудно было бы, если бы вы приехали, и хотя средства мои невелики, все бы как-нибудь устроилось». И добавляет на идиш: «Обэр аз цвэй метим гейен танцн...» («Но когда два мертвеца пускаются в пляс...»). Он часто шутил в письмах. Горькие такие шутки. Вместе с первой тетрадкой Берта Самойловна передала мне листочек со стихотворением Бориса Гапонова:

Я зарабатываю грош

От напечатанного знака.

Я жду вопроса: «Как живешь?»

Чтобы ответить: «Как собака».

Когда бездомен верный пес,

И хлеба кус во рту случаен,

Не задавай ему вопрос:

Какой же пес его хозяин?

Вскоре у него обнаруживают опухоль мозга. В таком состоянии почти нечеловеческим усилием воли он заканчивает перевод «Героя нашего времени» и просит Шлионского поспешить с его изданием.

Он бывал у врачей в Москве, Ленинграде. Зимой 1971 года Борис Гапонов в третий раз прилетает в Ленинград. Профессор Владимир Ильич Иоффе договорился о его госпитализации. Мать снимает с него пиджак, Авраам Белов развязывает ему шнурки на ботинках. Речь его уже невнятна. В день операции пришло сообщение, что Борису и его маме разрешен, наконец, выезд в Израиль... Кто знает, если бы ему разрешили выезд два года назад, когда он был официально приглашен в Израиль для получения премии Черниховского, может, его можно было спасти? Авраам Белов пишет: «Отказ был для него ударом, после которого он уже не мог оправиться».

Жизнь короткая, трагическая. Изучая его работы, убеждаешься, что тут нет преувеличения: «жемчужина еврейского духа», «метеор на небе ивритской литературы», «феноменальный талант», «гениальный поэт-переводчик»...

Вот еще один перевод. Стихотворение М. Лермонтова «Парус» (и снова в ушах мелодия, на сей раз А. Варламова):

Мифрас бодэд мальбин ба-офек

Митхоль--ħа-ям ħа-метушташ.

Мадуа эль хоф зар йихсоф ħу

У-ба-моледет ма наташ?

 

Йишрок машав, галим яфозу,

Тарно йишах вэ-йахарок;

Аħа, эль-ошер ло йахфоз ħу

Вэ-ло ме-ошер йарок.

 

Тахтав силон баħир ми-тхелет,

У-швив ħа-паз аляв нишоль: –

Вэ-ħу ба-саар сам тохелет,

Кэ-илу нахат ба-нахшоль!

 

Белеет парус одинокой

– В тумане моря голубом. –

Что ищет он в стране далекой?

Что кинул он в краю родном?

 

Играют волны, ветер свищет,

И мачта гнется и скрипит;

Увы! – он счастия не ищет

И не от счастия бежит! –

 

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой: –

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!

 

Подготовленная мною радиопередача о Борисе Гапонове прозвучала накануне его 60-летия. Через какой-то час раздался телефонный звонок. С автобусной станции, из автомата, звонил человек, назвавшийся другом детства Бориса Гапонова. В его голосе звучало такое волнение, что я боялась его перебить. Он четвертый год в Израиле. Сохранил и привез все письма Бориса с 1946 года. Переписка прервалась в 1965-м. Нет, нет, они личного характера. Нет, никаких копий. Может быть, он напишет сам, когда-нибудь расскажет. На следующий день он привез мне одно письмо со стихотворением Бориса, посвященным 10-летию независимости Израиля и датированным апрелем 1958 года. То же стихотворение позже передаст мне Берта Самойловна, а еще позднее окажется, что в машинописной копии «самиздата» в 70-е годы минувшего века, без имени автора, оно ходило по рукам. А написано было еще в 1958 году. В письме к своему другу детства Борис написал: «Хочу показать тебе свое последнее стихотворение. Нечто единственное в своем роде, чего не печатают за ненадобностью».

Ты говоришь: «Евреев нет,

Как нету древних амореев;

Давно иноплеменный свет

Ассимилировал евреев!

Во Франции еврей – француз,

А в Англии он – англичанин,

В России он – великорус,

А на Ютландии – датчанин».

 

А кто ж, по-твоему, еврей,

Живущий там, в отцовском доме,

На берегах своих морей:

В Эйлате, Хайфе и Содоме?..

 

И еще 8 строф…

Отрывок из письма Гапонова другу (1-я стр., переснято с оригинала)

Однажды Лея Мучник-Гольдштейн (1920-2005), вдова Авраама Мучника, переписывавшегося и со Шлионским, и с Гапоновым, взяла тяжеленный том «Витязя в тигровой шкуре» и отправилась делать копии иллюстраций – по просьбе А. Белова. По дороге она зашла в какое-то учреждение. В дверях ее остановил молодой человек из службы безопасности, «битахонщик», как мы говорим. Она раскрыла сумку. Увидав алый фолиант, он попросил вынуть книгу. Лея рассмеялась: «Это не оружие, это только книга!» Юноша погладил обложку и рассказал ей, что после армейской службы в поисках себя оказался в киббуце и там, на библиотечной полке, нашел эту книгу и заинтересовался: грузинский эпос на иврите?! Кому надо было заниматься этим делом? Он читал «Витязя» четыре или пять месяцев, читал, восторгался и перечитывал. И вот сейчас у него такая приятная возможность вновь дотронуться до книги.

   

«Витязь в тигровой шкуре» на иврите, первое издание 1969 г., ок. 400 стр., слева суперобложка

От нее же я узнала, как попали в израильское издание «Витязя...» миниатюры М. Тавакарашвили. К Мучникам в Москве по-соседски заходил Израиль Борисович Минц, знаток иврита, учитель многих отказников, сам просидевший 20 лет в советских тюрьмах и лагерях. Однажды он чуть не с досадой сказал, что Шлионский уже измучил их всех: просит присылать иллюстрации к «Витязю в тигровой шкуре», которого издаёт в Израиле, и всё отвергает. Это не то, и это не то. Тут мама Леи старенькая Евгения Моисеевна Розентул тихонечко вышла из комнаты и вернулась со старой открыткой, присланной ей когда-то мужем из командировки, из Грузии. На открытке, а это была иллюстрация к поэме Руставели, стояло имя художника XVII века Мамуки Тавакарашвили. На сей раз Шлионский написал и Белову и Минцу: «Вот это то, что мне нужно!». И они бросились доставать в Грузии остальные иллюстрации, всю серию.

 

Иллюстрации с миниатюрами М. Тавакарашвили, включенными в первое издание «Витязя в тигровой шкуре» Ш. Руставели на иврите, 1969

***

Недавно снова повторяли радиопередачу о Гапонове. А. Арш, житель Беэр-Шевы, рассказывает в письме ко мне, что не только сделал доклад о Борисе Гапонове в местном кружке изучающих иврит, но и удивил всех чтением наизусть его переводов поэзии Лермонтова. «Я хожу на работу в Университет пешком. Это примерно 5 км, а по времени немногим более часа. В дороге очень удобно повторять выученные стихи. Я начал с коротких стихов (перечисляет их на иврите – Ш.Ш.). Теперь на очереди «Парус». Рассказ на иврите о Вашей передаче произвел сильное впечатление, особенно на женщин...».

Разумеется, не всё из моего архива о Гапонове могло войти в радиопередачу. Часто мои «герои» продолжают возвращаться ко мне снова и снова. Иногда слушатели и читатели дополняют штрихи к их облику и образу.

Я рассказывала о тетрадке матери Бориса, которую она сама приготовила к нашей встрече, но там было не о сыне, а об отце, дедушке Бориса.

Прошли годы, вышла моя книга «На круги свои»... Один звонок меня поразил. Неизвестный, назвавшийся Реувеном Лейбзоном, звонил из Нетании. Нет, он не литератор, он директор супермаркета. Берта Самойловна Гапонова была его постоянной клиенткой, рассказывала о своем сыне, горевала, Реувен ее жалел, помогал, чем мог. Имя ее сына ему не было известно. На днях он был на вечеринке у своих друзей, увидал на полке мою книгу, перелистывая, нашел там рассказ о Гапонове и тут же прочел его. И стал меня разыскивать. Решил отдать мне три тетради, доверенные ему Бертой Самойловной. Так, спустя 35 лет после смерти Бориса Гапонова и 6 лет после кончины Берты Гапоновой, они пришли ко мне как живые – через эти три тетради. Все – о сыне. В одной – стихи Берты Самойловны о Боре на русском и идише. В другой тетради – ее полные горечи письма врачам в Москву и Ленинград. Третью она назвала «Сны о сыне Боре». Этих снов много, она их записывала, а потом размышляла над ними. Когда сын умер, она решила носить только черное или темно-синее. И вот Боря приходит к ней во сне и говорит: если она пойдет по улице Бялика и дойдет до строящегося банка, то ей следует эту стройку обойти, и она найдет магазин, где подберет себе одежду. Она не знала, что там есть магазин. И наутро пошла, и нашла магазин, и купила себе платье. Все перемешано: картинки далекого прошлого, но и Борин смех, его лучистые синие глаза, иногда недовольство ее поступками, и она признает, что он был прав, сколько ошибок... Сны как жизнь на кинопленке... Есть поразительные детали о встречах и беседах с сыном, которого нет, с уходом которого она не может смириться. Эти страницы воскрешают светлый образ Бориса в сердце глубоко страдающей женщины. Она хотела, чтобы и мы его запомнили не только талантливым ученым, литератором, переводчиком, но и умным, добрым, красивым, необыкновенным человеком. Куда подевались все фотографии Бориса Гапонова, которыми были увешаны стены гостиной в квартире его матери? Я кое-что поснимала тогда при встрече, но хотелось сделать большой портрет и хорошего качества, и один она позволила снять со стены. Именно этот портрет гуляет сейчас в интернете. Но куда пропали остальные?

...Проезжала мимо улицы Дова Гапонова. Это в Рамат-Гане, в городе, где им с матерью сразу по приезде дали квартиру. После смерти сына подруга Берты Самойловны уговорила ее переехать в Нетанию, поближе к ней, чтобы не так остро чувствовать свое одиночество. Когда же Берте Самойловне стало трудно самой ездить на могилу сына, она не могла себе простить этого поступка. Считала, что бросила сына. Улица имени Гапонова – совсем близко от больницы, где делали все, чтобы ему помочь. Улица недлинная, тихая, вся утопает в зелени. Остановилась, спросила у подростков, знают ли, кто такой Гапонов? Один неуверенно произнес: «Гибор Исраэль». Не знает, но определение дал точное: Гапонов – Герой Израиля! Про себя подумала: перевести бы рассказ о Гапонове, да хотя бы и свой, на иврит и положить в каждый почтовый ящик, чтобы знали...

Я хоть и живу в Тель-Авиве, но улица Дова (Бориса) Гапонова в пяти минутах езды от моего дома.

P.S.

Рассказ о Дове (Борисе) Гапонове вошел в мою книгу «На круги свои…» (Филобиблон, Иерусалим, 2005). Эта публикация для сайта «Заметки по еврейской истории» дополнена, заново отредактирована и включает много новых иллюстраций.

Примечания



[1] Дов – медведь (ивр.). В детстве его называли Береле, от Берл (Бер – медведь – идиш), а по-русски – Борис.

[2] Из письма Б. Гапонова к А. Мучнику от 22 мая 1968 г. (из Кутаиси – в Москву). Авраам Мучник (1904-1970) – инженер-электрик, сионист, знаток иврита. 

[3] Шива (ивр.) – семидневный траур по покойнику.

[4] Смиха (ивр.) – присвоение звания раввина. 

[5] Сам Шлионский именно так предпочитал писать свою фамилию, а не Шленский.

[6] А. Белов-Элинсон (1911-2000) – писатель, публицист и переводчик.

[7] И. Минц (1900-1989) – ветеран сионистского движения, узник Сиона.

[8] Шрага-Файвл Мельцер (1897-1970) – друг юности поэта Мойше (Моше, Моисея) Кульбака. В Эрец-Исраэль с 1920 г. Профессорское звание получил в США. В должности ученого секретаря Академии языка иврит с 1923 г. 40 лет жизни он отдал научным исследованиям в области ТАНАХа и литературы на иврите.  

[9] Нисан Бабаликашвили – востоковед-гебраист и переводчик с иврита на грузинский (1938-1986). Нисан по приглашению матери Б. Гапонова в 1974 году побывал в Израиле. Грузинский профессор Г. Антелава писал: «Мало кто знает, сколько он (Нисан) бился за улучшение условий жизни и облегчение страданий Б. Гапонова».

 


К началу страницы К оглавлению номера

Всего понравилось:0
Всего посещений: 7785




Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomer14/Shalit1.php - to PDF file

Комментарии:

Лариса
Харьков, Украина - at 2018-06-08 21:47:07 EDT
О Гапонове узнала из магнитофонной записи уроков иврита Цили Клепиш С тех пор ( это было около 20 лет тому) не могу забыть песню " Выхожу один я на дорогу" на иврите.Кто исполнял не знаю. Пыталась найти в интернете, чтобы поделиться со своими Израильскими родственниками, но не нашла... Почему так мало о Гапонове публикаций , ведь это необыкновенный человек!
Николай
Москва, Москва г, Россия - at 2018-01-13 19:03:58 EDT
Огромное спасибо, дорогая Шуламит. Я впервые узнал о Борисе Дов Гапонов, когда два года назад побывал в Кутаиси и увидел памятник. Как несправедлива судьба, какая ранняя смерть. Прочитав ваши строки я еще раз уверился в его величии как поэта и как переводчика. Спасибо вам за ваш труд. Ам исраэль хай!
Иван Нав
Кирьят-А, Израиль - at 2017-01-08 12:02:51 EDT
Совершенно потрясающие переводы...Глубочайшие стихи. Низкий поклон Вам , Шуламит, за этот труд. О неизвестном мне до сих пор "Гибор Исраэль!" Героическая судьба у человека. У меня к Вам вопрос. А эти тетради, таким чудесным образом к Вам попавшие, изданы?
Элиэзер
- at 2016-06-18 19:07:23 EDT
Только сейчас, читая другую статью г-жи Шалит - о Нисане Бабаликашвили, - вышел на эту её статью о гениальном Борисе Гапонове, о котором столько слышал. Сколько же он успел за свои 38 лет!
BEK
- at 2009-08-18 21:02:37 EDT
Дорогая Шуламит! Могу более или менее внятно сказать, за что люблю Вас как писателя. И так же - чем трогает судьба Бориса Гапонова. И видел много биографий - от так себе до замечательных, в которых автор оставался с героем в отношениях - по М.Буберу - "Я - Оно", в параллельных мирах. В Вашем рассказе произошла встреча, открывшая вход в диалог "Я - Ты". Не судьба этого человека положена Вами перед читателем, но он говорит через Вас. Спасибо!
Самуил
- at 2009-08-18 20:03:04 EDT
Как же больно читать о человеке, гениально одаренном и ушедшем, не дожив даже до сорока. К тому же, проведшем краткие свои годы в глухой советской провинции, живя в подвале, зарабатывая на пропитание в убогой заводской газетенке... И при этом — успевшем сделать так невозможно много! Это сколько бы он сделал, если бы... Как же несправедливо, неправильно, горько складываются судьбы! Спасибо уважаемой Шуламит Шалит за сохранении памяти о необыкновенном человеке.