А песня крепчает - "Взвивайтесь кострами!"
И пепел с золою, куда ни ступи...
Александр Галич
Сколько лет протекло, а все не идет из головы эта
причудливая сцена. Произошла она в фойе Кремлевского дворца съездов на правительственном
банкете по случаю очередного съезда Союза композиторов - то ли СССР, то ли
РСФСР. Моим соседом оказался московский музыковед-теоретик Павел Вейс, о котором
я слышал, что он - бывший венгерский коммунист-энтузиаст, приехавший в сталинскую
Россию строить социализм и - во второй половине тридцатых - загремевший в
лагерь. После смерти Сталина был реабилитирован, восстановлен в Союзе композиторов,
защитил кандидатскую о "релятивной сольмизации" - методе массового музыкального
воспитания детей.
Заговорил я с Павлом Филипповичем, преодолевая смущение
и робость: уж очень он был искалечен. Похоже было, что у него перебиты чуть
ли не все суставы рук и ног. Стоял он с трудом, тяжело опираясь на палку.
Мы только обменялись первыми фразами, как возле нас
внезапно вырос человек, при виде которого мой собеседник необычайно оживился
и моментально забыл о моем существовании.
"Вы, конечно, оттуда? Да? Я сразу понял! А
когда вас взяли? Где сидели? В каких тюрьмах, лагерях?" - быстро заговорил
подошедший. Он чем-то неуловимо походил на Вейса, хотя руки-ноги у него вроде
были целы. О том, что он тоже оттуда, говорили странная, скованная
манера держаться, согнутая спина, изможденность лица, а главное - какое-то
особое, трудно передаваемое словами выражение глаз: в них было что-то потустороннее,
непостижимое для тех, кого миновала чаша сия...
Мне бы отойти, ретироваться, но я словно бы прирос
к роскошному кремлевскому полу, забыв обо всех правилах приличия. И весь превратился
в слух... Разговаривали эти двое увлеченно, взахлеб, отстранившись от всего,
что их окружало. То и дело слышалось: Воркута... Сучан... Ухта... Вятлаг...
Карлаг... Норильлаг...
"А вы знаете, кто я? - вдруг спросил Вейса товарищ
по несчастью. - И, не дожидаясь ответа, запел:
Взвейтесь кострами,
Синие ночи!
Мы, пионеры, -
Дети рабочих!
Близится эра
Светлых годов.
Клич пионера:
"Всегда будь готов!"
"Ну да, Дешкин Сергей Федорович! Псевдоним - Кайдан-Дешкин!
Тот самый! Я эту песню еще в двадцать втором году сочинил. На слова Жарова..."
Вот тебе и раз! Автор легендарной песни, одной из
любимых мелодий моего детства, звучавшей как сигнал пионерского горна... А
я-то и не знал, что он был "репрессирован"! И вот - стоит в полутора метрах
от меня, живой и почти невредимый... Посреди Москвы, в Кремле, откуда только
недавно был выдворен амнистировавший его Никита Хрущев...
"Арестовали меня в тридцатом, мне было двадцать девять
тогда... Обвинили в том, что я, мол, контрреволюционер, способный на террор
и шпионаж. Взяли, значит, "на всякий случай"... Судили в тридцать втором,
дали червонец и отправили в Вятлаг. А через три года - в Норильлаг..."
Там, в 1937-м, он стал руководителем то ли духового,
то ли джазового оркестра, где играл ударник из знаменитого оркестра Цфасмана...
Об этом я узнал уже через сорок лет. Вычитал в интернете.
"В одну из ночей в барак, где спали заключенные,
пришел охранник, поднял Кайдан-Дешкина с нар и с вещами увел с собой, - читаю
в частном электронном архиве А.Л. Рашковского. - Опытные лагерники определили,
что Сергея Федоровича отправили во второе отделение Норильлага, откуда назад
дороги не было: всех находившихся там заключенных расстреливали. Было это
перед праздником. На следующий день для проведения важного мероприятия потребовался
оркестр. Музыканты оркестра наотрез отказались играть без руководителя. Уговоры
и угрозы не помогли. В конце концов, лагерное начальство согласилось с требованием
музыкантов и вернуло Кайдан-Дешкина в оркестр. Вернулся он седым...".
Музыканты уважали своего руководителя "за исключительную
честность и человечность, за природный музыкальный талант". Это его и спасло.
Надо думать, те же качества проявил он и после освобождения из лагеря (в 1940
году), работая в Норильском заполярном театре драмы имени В.В. Маяковского.
"Это был знаменитый театр, в труппе которого работали первоклассные мастера,
- продолжает автор биографической справки. - Театральным художником там работала
Ольга Бенуа. В театре играли урожденная княгиня Евдокия Урусова (актриса театра
им. Ермоловой), Виталий Головин (сын певца Большого театра, обвиненный в убийстве
Зинаиды Райх), Георгий Жженов, Иннокентий Смоктуновский. В Норильск была сослана
в полном составе Львовская хоровая капелла...".
Разговор тем временем перешел на дела текущих дней.
"Я, можно сказать, в полном порядке, - улыбнулся Сергей Федорович, и в его
потухших глазах замерцали неожиданные искорки. - Жизнь продолжается. Меня
в школы приглашают - поделиться воспоминаниями, как я ту песню написал. Представляете?
Прихожу к детям, рассказываю, сажусь за рояль..."
Взвейтесь кострами,
Синие ночи!
- снова запел он, энергично взмахивая рукой.
Я взглянул на Вейса. На его лице не было ни тени
иронии или удивления. Павел Филиппович понимающе, сочувственно улыбался. А
я вспомнил слышанный незадолго до этого в Ленинградской консерватории хор
старых большевиков, состоявший почти сплошь из бывших лагерников. Они ездили
по ВУЗам и школам и пели надтреснутыми голосами старые революционные песни.
Глаза их горели неугасающим энтузиазмом.
И еще я вспомнил свою тетю Маню, сестру отца, которая
эмигрировала в США еще до революции. И там стала коммунисткой. Вышла замуж
за Мару Мышкиса, тоже коммуниста, оба окончили биохимический факультет Чикагского
университета и в тридцать третьем году приехали с сыном Джимом в Киев помогать
строить самое справедливое общество в мире... В тридцать седьмом Мару обвинили
в том, что он в своей лаборатории готовил яды с целью отравить украинское
руководство. И упекли в лагерь. Маню сослали в Сибирь. Джим погиб в самом
начале войны в рядах ополчения, его родители выжили - им разрешили работать
врачами. Мара умер в уральской ссылке, куда был отправлен после лагеря, от
запущенного аппендицита.
Тетю Маню я впервые в жизни увидел после XX съезда,
когда она приехала в Ленинград. Я смотрел на нее во все глаза. И, улучив удобный
момент, спросил: "Что ты думаешь о Сталине теперь, после того, что случилось
со страной и с твоей семьей?" Тетя Маня с минуту молчала. "Знаешь, Вова, -
начала она тихо и как бы нехотя, - у него... действительно было много врагов.
И от них надо было избавляться. Сталин делал большое дело, а мы... мы были
маленькими щепками. Ты же знаешь: "Когда лес рубят..." Больше я ей вопросов
не задавал...
Недавно я позвонил живущей в Вашингтоне Ирене Орловой,
фортепианному педагогу из Питера, которая, как и Вейс, была увлечена "релятивной
сольмизацией" и хорошо знала Павла Филипповича. "Что это был за человек?"
- спросил я ее? "Хороший профессионал, - услышал я в ответ, - но в остальном
- полный идиот. Ни лагеря, ни двадцатый съезд его не перевоспитали: он продолжал
свято верить во весь этот бред, даже в то, что раз Хрущев обещал, то коммунизм
непременно наступит через двадцать лет...".
Одним словом, "близится эра светлых годов"... Вот
она, рукой подать. Как видно, мысль о том, что ничего такого не близится,
его так и не посетила...
Жаль, что Вейс и Дешкин не попались на моем пути
года через два, когда Галич, откликаясь на вторжение в Чехословакию, написал
горькую и негодующую "Балладу о чистых руках", в которой звучат убийственные
парафразы на три советские песни - "Тачанку", "Каховку" и "Взвейтесь кострами":
...Над кругом гончарным поет о тачанке
Усердное время - бессмертный гончар.
А танки идут по Вацлавской брусчатке
И наш бронепоезд стоит у Градчан!
А песня крепчает - "Взвивайтесь кострами!"
И пепел с золою, куда ни ступи.
Взвиваются ночи кострами в Остраве,
В мордовских лесах и в казахской степи...
Помня себя тогдашнего, уже освободившегося от наваждения,
но продолжавшего ужасаться тому, как я мог так слепо и так долго верить в
кровавый советский мираж, я почти уверен, что эти строки им бы спел. Из желания
не столько услышать их реакцию, сколько прочитать ее на их лицах... А может,
и не спел бы - из элементарного сочувствия к тем "старшим товарищам", для
которых отречься от веры в обветшавшую Утопию означало перечеркнуть всю свою
жизнь, признать ее страшной и непоправимой ошибкой...
