Grutman1.htm
"Заметки" "Старина" Архивы Авторы Темы Отзывы Форумы Ссылки Начало
©"Заметки по еврейской истории"
Май  2006 года

 

Лариса Грутман


Жгучий вопрос

 

Эта статья продолжает серию, начатую в прошлом номере "Заметок". По замыслу автора, каждая следующая статья - о новом витке эмиграции и интеграции, затрагивающем мысли и чувства, накопление опыта и понимание происходящего в чужой среде.



     Прошёл уже четвёртый печальный год с тех пор, как расстались мы родиной, с любимыми и друзьями. Теперь я была уже не такая беспомощная, немая и глухая вдобавок, как в первые недели пребывания в Эсслингене, когда стояли мы с мужем около местного театра, рассматривая три комические железные фигуры, вероятно, запечатлевшие швабов 19-го столетия: немолодую женщину с собачкой под рукой и двух почтенных мужчин, один из которых стоит, очевидно, на принесенном из дома стульчике, другой, поднялся на цыпочки, они, похоже, через ограду смотрят весёлое театральное представление. Театр, перед которым стояли мы, не посмотришь, поднявшись на цыпочки или взобравшись на стульчик, это солидное современное, хотя и небольшое здание. На афише перечислены совершенно неизвестные нам пьесы, названия которых мы прочитали по слогам. Однако нет, в конце стоит короткое наименование: "Фауст". О, радость! Конечно, это опера "Фауст"! Мы покупаем билеты, не удивляясь их дешевизне - откуда нам знать театральные цены в Германии. По такому случаю, выбрала я впервые в Эсслингене в одном из магазинов белую блузу с чёрным бантом, соседка по комнате в общежитии делает мне причёску. Предвкушая удовольствие, идём в театр. Но вокруг темно и пустынно. На двери объявление: "Фауст" перенесен на следующий месяц. Мы не имели понятия, где мы будем через месяц, но сейчас было достаточно времени, чтобы внимательно рассмотреть театральную фотовитрину и понять, что пьеса "Фауст" вовсе не опера. Как говорят: нет худа без добра. На следующий день отдали мы наши билеты и впредь посещали только концерты, объявленные в соборах часы органной или другой музыки, чтобы отвлечь и порадовать душу. Нам всё же повезло, что не пришлось насовсем уехать из приятного Эсслингена. Благодаря любезности одной немецкой пожилой пары, сняли мы в городке поблизости, название которого напоминало фамилию моей несколько лет назад умершей матери, небольшую квартиру. Привлекательность ее была в том, что обе комнаты имели почти на всю стену окна и застеклённые двери, выходящие на узкую террасу, к которой примыкал небольшой земельный участок с маленьким искусственным водоёмом и высокими елями за ним. Вечером, если сидишь на террасе, не включая свет, можно было видеть большого ежа, отправившегося на охоту, а в конце апреля прилетали утка и селезень, щипали траву, плавали в озерце.
    
     Мы общались с различными людьми, некоторые из них во многом помогли нам. Без лести скажу: с враждебностью немцев не разу мы не столкнулись. Почему же мне не даёт покоя одна по существу мелочь, вопрос, который главным образом задавали совсем незнакомые люди при первой встрече. Что хотели они услышать, какой исчерпывающий ответ получить?
     На одной из выставок из Санкт-Петербурга попытался мой муж что-то объяснить двум пожилым дамам о русских царях. Услышав его немецкий, тут же спросили они его в один голос: " Почему вы сюда приехали?" Он пришёл в другой зал ко мне и в раздражении рассказал об этом, на что я ответила несколько поучающе: " Зачем ты без необходимости вступаешь в разговор?" Однако я сама еще раньше попала впросак. Это случилось на второй месяц после нашего приезда. Карманный словарь "Русско-немецкий" был нашей первой покупкой, не считая продуктов. Меня поразило одно из объявлений в рекламном журнале, в котором я с помощью словаря прочла, что в одной из гимназий по вечерам проводятся курсы русского языка. На родине преподавала я русский язык иностранцам, возможно, и здесь мне это удастся?! Но как найти эту гимназию, эту учительницу? В наше общежитие один раз в неделю приходили добровольные помощницы, сервировали в специальной комнате кофе-чай, пирожное, я показала журнал одной из них, кое-как объяснив, что мне нужно. На следующей неделе она принесла мне номер домашнего телефона учительницы. Я поговорила с ней из телефонной будки и получила предложение приехать к ней после девяти утра, когда её дети уйдут в школу.
    
     Впервые ехала я автобусом в совершенно незнакомый мне район Эсслингена. Было начало марта, раннее утро. Шёл снег, переходящий в дождь. Автобус шёл в гору. Я не знала, на какой остановке мне выходить, как найду нужную мне улицу и дом. Но всё решилось очень просто: у меня был чертёжик, название улицы. Шофёр обратился к пассажирам: кто знает, где выйти, чтобы попасть на такую-то улицу? Через некоторое время сказала одна женщина, что я должна выйти с ней, и она мне покажет дорогу. Я пришла вовремя. Учительница, блондинка лет сорока, пригласила меня в гостиную, показала книги, по которым немцы учат русский, спросила, откуда я, где живу. Прощаясь, предложила посетить в Мёрике-гимназии её вечернее занятие. Обратно шла я пешком, с горы вниз. С неба, затянутого серыми тучами, моросило, но в сердце моём сияло солнце. В мыслях была я на будущем занятии. В голову пришла, как мне казалось, хорошая идея. Через несколько дней встретились мы с любезной учительницей в старинном вестибюле гимназии. Моё предложение приняла она без возражений. К классной комнате сидело немного больше, чем десять человек женщин и мужчин. Я поздоровалась по-русски, сняла плащ, положила, как и другие, на задний стол и села в первом ряду. Учительница представила меня по-немецки. Это был, наверно, короткий рассказ обо мне, то, что она узнала из нашего общения. Из этой речи поняла я лишь одно-единственное слово - Лариса. Я кивнула и спросила, а учительница перевела: почему они учат русский? Оказалось, почти все они принадлежат к кругу друзей белорусского города Молодечно, некоторые переписываются с русскими друзьями и подругами. Через учительницу предложила я ответить на интересующие их вопросы о сегодняшних событиях в России, охваченной вихрем "гласности" и "перестройки". Но услышала один-единственный вопрос: "Зачем Вы сюда приехали?". Я попыталась рассказать о тысячах противоречиях, поднявшихся теперь на поверхность, о кровавых конфликтах в Азербайджане, в Грузии, в Прибалтике, о пустых магазинах, о длинных очередях, о шокирующем повышении цен, но, несмотря на всё это, надежда долго ещё не умирала. Однажды летним утром во время отпуска, который мы проводили на берегу Волги на даче, разбудил нас крик соседки: "Президент арестован, в направлении Москвы движутся танки!" Весь день, включая радио, слышали звуки музыки Чайковского. Ночью не могли спать. Что ждёт нас завтра? Границы на замке, новая большая ложь и старое всеобщее послушание? Бесцельно включили телевизор и вдруг увидели по американской Си-Н-Н: танки в Москве, толпы безоружных людей, баррикады, костёр у Белого Дома.
    
     На следующий день уехали мы автобусом в город. Там господствовало неожиданное спокойствие. Казалось, колоссальная волна, поднявшаяся в Москве, не начала еще свой разрушительный бег. Люди работали, отказывались бастовать. Однако напряжение чувствовалось во всём. Маленькие газеты, которые в последнее время появлялись, как грибы из-под земли, печатали крики о помощи в защиту юной демократии. И через несколько дней праздновала демократия победу. Похороны трёх жертв в Москве вылились в многотысячную демонстрацию. Но мы не знали тогда, что была это Пиррова победа. Всё громче звучали голоса, объявлявшие Октябрьскую революцию заговором евреев против России. Антисемитски-националистические газеты свободно распространялись. На стенах домов появились надписи: " Евреи - убирайтесь в Израиль!"
     Одна из слушательниц спросила: "Получала ли вы прямые угрозы?" - Нет, но когда мой муж позвонил в милицию по поводу надписей на стенах и спросил, что он должен делать, ему ответили: "Сидеть дома". После перевода услышала я снова: "Но ведь ничего не случилось, почему же вы всё-таки..."
     Я потеряла, в конце концов, желание и надежду найти общий язык. Почувствовав это, люди стали дружелюбнее, спросили через учительницу, в чём я нуждаюсь. Пожилая женщина с белоснежными волосами смотрела на меня сочувственно, её большие голубые глаза излучали доброту, впоследствии именно она помогла нам с жильём.
    
     Но в этот вечер, идя в общежитие в сумерках, была я рада небольшому дождю, скрывавшему мои слёзы. В голове шевелились злые мысли: я ведь не спрашиваю, почему их отцы и деды бомбили нас... Постепенно мне стало легче, но горький осадок остался. В связи с этим хотела бы я рассказать один эпизод из послевоенного времени. Это было в Саратове. Мы с мамой жили в бараке, в новом кирпичном бараке, который был гораздо теплее и прочнее старого, деревянного, но всё же единственное окно нашей комнаты нуждалось в ремонте. Наступила осень. Неподалёку работали пленные немцы. С наступлением холодов, приходили они каждый день к нам в коридор, чтобы согреться или поесть. С двумя из них договорилась мать, чтобы они отремонтировали окно за небольшое количество денег. Они сделали хорошо и к тому же утеплили дверь.
     Мать решила накормить их, поставила на стол, что имела, и к тому же бутылочку спирта (она работала в химической лаборатории). Один немец сел, ел и пил с большим аппетитом, второй взял деньги и ушел, не дотронувшись до еды. Поведение пленного удивило мать, она рассказала об этом соседям. Один сказал, ухмыляясь: "Наверно, боялся, что вы его отравите". "Похожа я на сумасшедшую?" - спросила она.
    
     Прошло лишь всего два года после войны. Она была истощена. Её муж, два брата и невестка погибли, сама она с трудом избежала гибели. Но в пленных видела она голодных людей. Почему один из них отказался есть? Иногда думала я, что он действительно боялся её. Бывало, сидела она и смотрела куда-то вдаль. Мне казалось, что её глаза, неподвижные за стёклами очков, видят что-то страшное, они расширялись как будто от ужаса. Я пугалась, начинала трясти её, кричала: "Мама, мама, что ты там видишь, что-нибудь страшное?" Будто проснувшись, говорила она: " А? Нет, ничего... Я просто задумалась... успокойся". Возможно, и пленный этот взгляд заметил?
     В течение первых четырёх лет нашей жизни в Германии разговаривала я не один раз с бывшими пленными из СССР, ни один из них не задал мне "жгучий" вопрос.
     В первой, снятой нами квартире в Германии, поставила я на письменный столик бюст, привезенный из России. Любопытная соседка, часто заходившая ко мне, что было мне кстати - говорили мы по-немецки - спросила: "Это Ленин?" "Нет, Пушкин, поэт", - ответила я. Она неопределённо улыбнулась. " Знаете его?" - хотелось мне узнать. "Ну конечно, знаю водку "Пушкин"! Да, водка и Пушкин здесь русские символы. Для меня же таящиеся в глубине памяти стихи его, всплывая на поверхность, приносят радость, музыку и тихий голос: "Если жизнь тебя обманет,/ Не печалься, не сердись,/ В день уныния смирись,/ День веселья, верь, настанет./ Сердце будущим живёт,/ Настоящее уныло,/ Что печально, то пройдёт,/ Что пройдёт, то будет мило".
    
 


   


    
         
___Реклама___