Моя тётя Мишка
Вильгельмине Германовне Славуцкой к её Столетнему юбилею
Публикуемый материал написан для женского интерактивного журнала «Женщина в Европе». Именно с этих позиций в нём ведётся повествование о человеке, о котором мы уже неоднократно писали – о Вильгельмине Германовне Славуцкой*). В июне 2005 года этой замечательной женщине исполняется 100 лет.
Что я могу подарить своей любимой тёте к её столетнему юбилею?!
Вот уже пять лет, как она не встаёт, не говорит и не отвечает на вопросы. Ни на одном из пяти языков, которыми всю жизнь владела в совершенстве. Она прожила удивительную жизнь. Её знают, пожалуй, как одну из замечательнейших женщин Европы. О её жизни сняты фильмы, ей посвящаются главы в книгах. Но я знаю её ещё и совсем с другой стороны. И вот сегодня, в канун юбилея, я хотела бы рассказать вам об этой уникальной женщине, о моей тёте Мишке.
Её имя, Вильгельмина, для русских несколько непривычно. Если кто-то хотел назвать её ласково, то получалось: Вильгельмишка. Это было длинно и трудно произносимо, поэтому из «Вильгельмишки» родилось просто «Мишка». С тех пор все так её и зовут.
Мишка сыграла большую роль в судьбах очень многих людей. Думаю, что и в истории многих стран она оставила глубокий след. Но для меня, племянницы, главная её прелесть, да и загадка, состоит в том, что всегда, в самых неординарных ситуациях, ей удавалось оставаться настоящей, очаровательной женщиной. При любых обстоятельствах.
Мишка
К тому времени, когда я родилась, Мишка провела в сталинских лагерях и ссылках уже около 15 лет. Я познакомилась с тётей во время её очередного нелегального приезда в Москву. Они с мужем приехали хлопотать о реабилитации, а я в то время ещё спала в кроватке с высокой решёткой. И вот оно, то самое, моё первое воспоминание: незнакомая тётя будит меня ночью, ласково мне что-то говорит и от неё вкусно пахнет. Потом тётя с дядей приезжали еще много раз, потом мы переписывались. Я писала письма тёте Мишке в ссылку, печатными буквами, а мама водила моей неопытной рукой. Буквы, которые я забывала вставлять в слова, приписывались в нижнем уголке письма. И это никому не мешало.
Своих детей у Мишки не было, не довелось. Может быть поэтому она относилась ко мне особенно тепло и внимательно. А я помню абсолютно все её советы. Тетя не говорила мне – это хорошо, а это плохо. Не воспитывала меня специально, а просто приводила какой-нибудь пример из своей жизни или ненавязчиво рассказывала о какой-то девочке. Обычно это была принцесса, а мне так хотелось быть похожей на принцессу!
Одна принцесса, как и я, очень любила шоколад и потихоньку таскала из шкафа конфеты. Однажды ночью за этим занятием её застал принц. Ох, как же ей было стыдно! Ведь она собиралась выйти за него замуж! Обычно истории эти не имели конца. Я сама должна была додумать конец – хотя меня никто и не спрашивал. Запомнила я и то, как тётя Мишка рассказывала мне, что когда она была совсем маленькой, бонна, или гувернантка, била её по коленкам, если она их разводила. Ни при каких обстоятельствах женщине не разрешается разводить коленки, у настоящей женщины коленки должны быть всегда вместе! И нужно было видеть мою тётю, уже совсем старенькую, которая даже ходила уже с трудом, как она садилась в машину или ложилась в постель – ножки аккуратно сведены, носочки вместе.
Как-то раз, когда я оживлённо рассказывала о чём-то, тётя Мишка внимательно посмотрела на меня и спросила: «Зачем ты морщишь лобик? Знаешь, ведь привычные морщинки с возрастом не разглаживаются...»
Сама Мишка – малюсенькая женщина, хрупкая и миниатюрная. Но манера говорить всегда была чёткая: разговаривая, смотрит собеседнику прямо в глаза, внимательно слушает, не перебивает. Отвечает медленно, хорошо обдумав. Думать прежде, чем ответить, за всю жизнь ей пришлось научиться.
Выглядела Мишка исключительно элегантно, одевалась продуманно, вещи на ней были только высокого качества, подобранные под её небольшие габариты. Туфли – только кожаные, пальто и костюмы – из хороших тканей и прекрасного покроя. Как ей удавалось в то время это делать, не знаю. Но даже если она занималась уборкой, на ней были кокетливый халатик и аккуратные, не стоптанные туфельки. Как правило, в работе по дому Мишке кто-то помогал, да к тому же считал это за честь. Вообще, она всегда вела себя, как графиня, и у неё начисто отсутствовал тот «комплекс бедной девушки», которым страдают многие женщины, подчас даже некоторые владелицы собственных домов. Не говоря уж о советских женщинах.
До самого последнего времени Мишка ходила на каблуках, спина прямая, голова высоко поднята. И когда она где-то появлялась, у всех создавалось впечатление, что вошёл значительный человек. Значительная женщина. Именно женщина – какие бы серьёзные вопросы ей ни приходилось решать.
Мне не довелось видеть Мишку в молодости. Все говорят, она была очаровательна до умопомрачения. Хрупкая, женственная, великолепно воспитана, говорит на многих европейских языках, с чувством юмора и абсолютно гибкая в достижении своих целей. Эти твёрдость в отношении к себе и гибкость в отношении к другим – может быть и есть её главная загадка?
Автор с Мишкой
Родилась Мишка в семье зажиточных людей, в Риге. С детства её воспитывали бонны и разговаривали с ней только по-немецки. Так немецкий стал её первым родным языком. Училась она в привилегированной школе (Лютершуле), но позже, немного повзрослев, поддалась модному в то время влиянию – революционным идеям, уехала в Берлин, а через несколько лет переехала в Москву, к своим тёте и дяде (к моим бабушке и дедушке). Москва к тому времени стала эпицентром революционных идей. Дедушка мой был известным революционером, а в то время, в конце 20-х, работал в Коминтерне («Коммунистический интернационал» – международная организация, объединяющая коммунистические партии различных стран).
В Москве Мишка почувствовала себя в своей стихии. Жизнь кипела вокруг неё, она вращалась в самых высших эшелонах руководства иностранными молодёжными организациями. Одно слово – Интернационал! Пальмиро Тольятти, Матьяш Ракоши, Георгий Димитров, Долорес Ибаррури, золотая молодёжь того времени – все они были мишкиными друзьями, соратниками по интернациональному движению. Мишка была из них самая молодая и чертовски привлекательная. Её друзья и коллеги обожали её. Один из друзей подарил Мишке маленький американский автомобиль. И она была, наверное, первой женщиной, ездившей в начале 30-х годов по Москве в открытом автомобиле...
До сих пор в её квартире висит подарок Тольятти – резной миниатюрный ларец. И как только ей удалось сохранить этот подарок?
Первым мишкиным мужем стал Курт Мюллер, бывший тогда председателем Коммунистического союза молодёжи Германии (КИМ). Начались многочисленные поездки в разные страны, в том числе и в Германию, ведь перед Коминтерном в то время стояла задача – поднимать молодёжь разных стран на революционную деятельность! Жизнь била ключом, казалась ярким и вечным хороводом событий. Но через несколько лет наступили страшные времена, 1936-й год. Вначале взяли Курта. Через несколько месяцев пришли за Мишкой.
Много лет спустя, когда я расспрашивала её об этих событиях, Мишка ответила просто: «Мы все жили тогда в отеле «Люкс» (около Кремля), номера рядом. Я пошла попить кофе к Долорес Ибаррури, но не допила чашку. За мной пришли. Было это в марте 1936 года». К этому она больше ничего не добавила.
Вообще, Мишка не была любительницей рассказывать о своей лагерной жизни. О каком-то эпизоде она могла вспомнить, но без комментариев. И без эмоций. И от этого её рассказ становился только сильнее. Например, меня интересовало, каким образом тёте удавалось в лагере сохранять себя в чистоте, когда мужчины и женщины, вперемешку, жили в бараках, в районе вечной мерзлоты. Я спросила об этом, Мишка подумала и ответила: «Утром, до работы, когда все ещё спали, я вставала, набирала снегу, полностью раздевалась и мылась...»
Встреча с Наумом Славуцким стала для Мишки спасением и её судьбой. Познакомились они в лагере. И с тех пор, вот уже почти шестьдесят лет, Мишка и Наум вместе. Но я не ставлю перед собой задачу описывать судьбу моей тёти. Об этом рассказано много и, кстати, не всегда однозначно. Мишкина жизнь, безусловно, стала отражением событий двадцатого века. Но то, как она сама влияла на судьбу, и как при этом ей удавалось оставаться уникальной, это другая её загадка.
Мишка и Наум
После освобождения и реабилитации тётя Мишка и дядя Наум поселились в Москве. Несмотря на штамп «враги народа» им вскоре удалось снова стать центром притяжения в обществе тех, кто боролся с несправедливостью. Это общество состояло из самих реабилитированных, а также некоторых прогрессивных писателей, журналистов, учёных и врачей – тех, кому были не безразличны перемены, происходящие в стране и в Европе. Дом дяди и тёти стал одним из «штабов», местом, где люди могли свободно поговорить, получить неофициальную информацию, иногда даже экстренную помощь. Кому-то здесь давали читать самиздатовскую книгу, для кого-то договаривались привезти из-за границы необходимое лекарство, кто-то в этом доме просто знакомился.
Мне нравилось заходить к ним в гости, мне было у них приятно и интересно. Да и сама квартира являлась предметом моего восторга. Всё сделано и подобрано с большим вкусом. Дядя Наум был мастер на все руки, а Мишка придумывала, как лучше обустроить дом. Небольшими средствами, но аккуратно и удобно. И получалось очень уютно. Сюда любили приходить люди всех возрастов, часто бывали и совсем молодые люди. Всех встречали радушно, всем уделяли внимание, решали какие-то вопросы.
Тогда, в 60-е годы люди одевались скромно, а молодёжь – тем более. Самой изысканной одеждой, когда я уже училась в университете, считалась белоснежная кофточка. На первом курсе я всё ещё ходила с косой. Как-то Мишка посмотрела на меня внимательно и задумчиво произнесла: «Галочка, у тебя такие красивые волосы, а ты этим не пользуешься...» Я посмотрела на себя её глазами и поняла, а ведь она права! Сказать родителям, что я собираюсь отрезать косы, мне было страшно. И мы решили сделать им сюрприз. Тётя повела меня к своему хорошему мастеру, мне сделали красивую причёску – волосы до плеч, и родители меня поняли.
Мишке часто доводилось бывать за границей. Из поездок она обязательно привозила нам какие-то подарки. Значительные или незначительные – неважно, обычно это были вещи или просто красивые, или нужные в жизни, или украшающие жизнь. Но главное – в своих поездках Мишка не забывала о нас.
Теперь понимаю, что во взаимоотношениях и со знакомыми, и с родными Мишка всегда поступала так, как считала нужным, в соответствии с собственными принципами и так, как ей это было удобно. Умела использовать любую возможность, чтобы достичь своей цели. Она уважала поступки других людей, даже если они шли вразрез с её пониманием, но и сама поступала так, как ей этого хотелось, без объяснений. К Мишкиной работе и к её отношениям с родными не все относились однозначно. Некоторых смущало её «немецкое» воспитание. Меня это не смущало, напротив, мне это даже импонировало.
И всё же, был грустный момент в наших отношениях. Несколько лет мы почти не общались. Так сложились семейные обстоятельства. За это время успело произойти немало. В моей жизни произошли большие перемены, у Мишки и Наума тоже. К ним на квартиру пришли с обыском, искали запрещённую литературу. Потом Мишка перенесла серьёзную операцию... И в какой-то момент я решила переступить через всё и прийти к ним. Мишка очень обрадовалась, обняла меня, долго внимательно на меня смотрела, а потом спросила: «Как ты живёшь?» - О размолвке не было произнесено ни слова.
Через несколько лет Мишка и Наум переехали в Германию. Первое время жили у друзей, в семье Генриха Бёлля. Затем перебрались в свою квартиру. И опять их дом стал центром притяжения, и опять Мишка стала маленькой хозяйкой большого дома. На её девяностолетии присутствовало почти девяносто гостей. Приехали люди со всех концов земли. В тот день тётя чувствовала себя не совсем хорошо. Она сама призналась мне в этом и с улыбкой добавила: «но ничего, ведь не я же буду говорить, а обо мне...» Весь вечер Мишка, в розово-голубом летнем костюмчике, с букетиком в руках просидела в центре террасы ресторана, как всегда, бок о бок с дядей Наумом. А вокруг них сидели и стояли гости, в честь именинницы говорили тосты, дарили подарки, кто-то вспоминал прошлое, кто-то пел песни, романсы... – до самой ночи. Мишка почти не говорила, только глаза её светились, и тёплая улыбка не сходила с губ.
Последние десятилетия мы с Мишкой идём по жизни снова вместе. За это время она постарела, стала ещё более хрупкой и совсем больной. Но не сломленной. Волею судьбы мы опять оказались с ней в одном городе. Мы прекрасно сознаем слабые и сильные стороны наших характеров, но не говорим об этом. Во время прогулок по Кёльну она всегда крепко держала меня под руку и с удовольствием рассказывала о своём отце, о маме, о брате... А я рассказывала ей о чём-то своём. И в ответ никогда не слышала никаких комментариев. Чувствовала только большой интерес.
Теперь Мишка уже больше ни о чём не спрашивает. Лежит в кровати и, наверное, думает о чём-то своём. Так ли это? - Не знаю. Но и в теперешнем её положении она выглядит, как настоящая женщина – ухоженная, свежая, пахнущая вкусным кремом, в красивой ночной рубашке и обязательно с маникюром. Теперь об этом заботятся её любящий муж и окружающие её любящие люди.
А для меня моя тётя всегда остаётся той тётей Мишкой, которую я помню.
*) Примечание редакции. О Мишке см. также
Наталия Кюн, Галина Карасева.
Мишка - свидетель и дитя своего времени,
"Заметки", №
37
Наталия Рапопорт. Мишка.
"Заметки", №№
42,
43
