BAltshuler1

Много лет тому назад один из моих знакомых, узнав, что я хочу купить квартиру или маленький домик в Германии, сказал:

– Зачем тебе связываться со всякими маклерами, когда есть возможность купить недвижимость напрямую, без посредников. Я познакомлю тебя с одним стариком, который покупает и продаёт дома. Если ты ему понравишься, он может тебе здорово помочь: и с банками, и со страховками. И, почему-то понизив голос, прошептал:

Как будто разговор этот происходил в средневековой Испании, а не в сегодняшней демократической Германии. Общение с евреями всё ещё не сама собой разумеющаяся, каждодневная рутина. Правда, есть тут профессиональные евреи, сделавшие на своём еврействе настоящую карьеру. Они выступают по радио и телевидению, участвуют в диспутах, пишут книжки, которые обычно мало читают, и распоряжаются состоянием общин, которого не наживали. Но эти люди вошли когда-то в струю, они активны, и они даже зарабатывают иудаизмом себе на жизнь. Молодое поколение немцев начинает обходиться с тематикой без невроза, с большим интересом. Во многих произведениях немецкоязычной прозы теперь часто неожиданно появляется протагонист-еврей, и тогда оно, произведение, почему-то становиться исполненным смысла...

Есть малочисленные коренные немецкие евреи, успевшие давно оставить гитлеровскую Германию, чтобы потом, после войны и Холокоста, вернуться в свой любимый ландшафт, к родному немецкому языку. Таких немного, остатки немецкого еврейства осели большей частью в Америке, Израиле или во Франции.

Много выходцев из Восточной Европы, польских евреев и их детей, оставшихся после концлагерей в Германии в качестве «перемещённых лиц». В еврейских общинах немало израильтян, чьи родители были когда-то немецкими гражданами и считали себя патриотами. В последние годы появилось много выходцев из бывшего СССР, приехавших сюда «по еврейской путёвке».

По русской еврейской путёвке приехали целые украинские и кавказские деревни и роды, приходящие по пятницам и субботам в синагогу, где они блестят металлическими зубами, нательными православными крестами или золотыми исламскими медальонами. Бабушка или дедушка – евреи, – и этого достаточно.

Кто только сюда не приезжает! Приезжают фашисты из общества «Память», антисемиты из Чечни и Азербайджана, утверждающие, что они горские евреи Кавказа, таты; христианские, православные и неправославные, фундаменталисты, которых вообще не колышет тот факт, что они приехали в обеспеченную Западную Европу за чей-то еврейский счёт и, наконец, крещёные евреи, обозлённые на самих себя и весь еврейский народ.

Это – еврейская эмиграция, которую организовывают и чьи проблемы решают неевреи. Значительная её часть приехала, похоже, по недоразумению и состоит из крещёных людей, которые сразу же уходят в общины протестантов, баптистов, меннонитов, миссионерствующих на каждом шагу, поют молитвы в церквях, в католических хорах. Одна знакомая семья из русской глубинки приехала сюда с тремя религиями: древние дед с бабушкой ещё евреи, приехавшие насладиться немецкой социальным помощью; дочь-филолог, когда-то крещёная из-за мужа в православную веру, а с ними бойкая и очень эмансипированная тринадцатилетняя внучка-католичка, мечтающая через пару лет уйти в монастырь...

С точки зрения всех этих людей их приезд в Германию за счёт шести миллионов погибших в Холокосте евреев – дело совершенно нормальное, хотя у меня лично на голове встают дыбом волосы из-за такого смятения умов.

Фамилия старика, с которым меня познакомили, была... скажем, Гродецкий. Он приехал в Германию из Польши как беженец в 1968 году, во времена Гомулки, когда евреев гнали вон из страны. Старик говорил, что когда-то он был министром. До сих пор не знаю: была это липа или нет? Возможно он и был министром после войны, в короткий период, когда Сталин ещё не приказал задавить Михоэлса грузовиком, не раскрутил в Чехословакии зловещий «процесс Сланского», а перед своей смертью ещё и «дело кремлёвских врачей-отравителей». Был он мужиком патентным, видным и успел ещё в Польше жениться несколько раз. Его сын, с которым я позже познакомился, был рослым блондином, работавшим на таможне в Гданьске.

Бывший министр, выкинутый из своей страны, стал на старости лет искать заработка. Поскольку это было и тогда тяжело, ему пришлось самому о себе позаботиться. Он нашёл фирму по установке игральных автоматов, которая в отчаянии искала агентов по раскрутке бизнеса, которым никто не хотел заниматься. Тогда же старик женился уже в Германии в очередной раз.

Со сбытом автоматов было не так уж просто. Немецкие пивные, кнайпе, не очень спешили ставить у себя эти автоматы, поэтому Гродецкий решил эту проблему гениально-просто: он стал покупать старые дома, ремонтировать их, приводить в порядок, заселять жильцами и оборудовать на первых этажах пивные, которые он тоже сдавал в наём, но с условием установки игральных автоматов. Причём все эти годы он оставался единственным евреем в городке. Все, конечно, это знали, крутили носом по поводу его заработков и завидовали.

Два раза в неделю он объезжал со своей женой пивные, выгребал свои автоматы и с мешками, полными мелочи, заявлялся в банк. Со временем такие инвестиции стали для банка неудобными, тогда он со своей немецкой женой, вдовой одного из его бывших партнёров, стал сам подсчитывать и заворачивать мелочь в свёртки и приносил их в банк, так сказать, в готовом виде. Их пытались несколько раз ограбить, но старик оказался боевым, мужественно сопротивлялся, и его в конце концов оставили в покое.

Это была просто-напросто гениальная идея: доходами от своих игральных автоматов он финансировал покупку старых домов, на переустройство которых он получал ещё дополнительно новые кредиты. В этих домах он открывал новые пивные, а в них в свою очередь размещал всё новые и новые автоматы. Система «автоматы – доходные дома – автоматы» успешно функционировала много лет, пока, наконец, настала тяжёлая пора. Жирные, сытые годы остались позади, пивные позакрывались и, соответственно, всё меньше денег стало поступать из автоматов. Старик стал распродавать свою недвижимость по частям. Это было тоже не совсем просто, потому что рынок был и тогда забит предложениями.

Господину Гродецкому выпала неспокойная старость. Его рабочий день начинался рано утром и кончался поздно ночью, потому что у его жильцов постоянно что-то горело, текло, разбивалось, обваливалось и разрушалось. Управдомов он, экономя деньги, не нанимал. Поэтому с утра сам садился в свой 500-й «мерседес» и начинал инспекционную поездку по объектам. Ему было скучно вот так продавать дома и квартиры, поэтому он стал заезжать за мной на своей машине в обеденный перерыв или вечером, чтобы показать свои владения, похвастаться, а заодно и поболтать.

Он купил старый, доходный многоэтажный дом в Америке, в Вест-Голливуде, отремонтировал по своим немецким стандартам, поселил там сестру с племянницей, чтобы приглядывали. Один из апартаментов был зарезервирован для самого хозяина. Им Гродецкий и его жена пользовались летом, когда наезжали в Штаты, чтобы смотаться в Лас- Вегас, где он обязательно смотрел шоу немецких фокусников, Зигфрида и Роя с их белыми тиграми, а потом играл на автоматах, так хорошо знакомых ему из Германии. Очень часто он выигрывал, тогда его фотографировали, и фото помещали в качестве рекламы в стенгазету казино. Один раз Зигфрид и Рой услышали в толпе немецкую речь и охотно помогли с входными билетами в распроданный зал, – так Гродецкий лично познакомился и сфотографировался с замечательными артистами. Эти фотографии в рамках из Лас-Вегаса и Голливуда пользовались большим успехом у рабочих в его фирме в Германии.

Дом или квартиру у него я так и не купил, но мы подружились. Однажды вечером он сидел как-то у меня в саду, и вдруг признался без всякой, казалось бы, связи:

– Моя настоящая фамилия совсем не Гродецкий. Я еврей из Галиции, где наши милые соседи вырезали всю мою семью. Я забыл русский и украинский, но понять кое-что могу. Только вот польский ещё остался в башке.

В конце июля, когда нашу колонну вели на расстрел, я бежал, прятался несколько ночей по лесам, уходил от облав, пока не нашёл мою Ганку. Она пустила меня к себе на хутор, спрятала в подпол, где я просидел всю войну. Только по ночам выходил подышать свежим воздухом. После войны я на ней женился, ведь я был ей многим обязан. Оказалось, что не один я выжил с помощью польки... Многие такие пары уехали в Израиль.

Моя жена умерла через три года после войны от рака. Я остался с двумя маленькими детьми, женился потом ещё три раза. Мои дети крещены, они не захотели жить в Германии. Внучка выходит сейчас замуж в Гданьске. Венчание будет в костёле, надо теперь ехать в Польшу и везти подарки.

– А заодно рассказать вашим детям и внукам правду о вашей семье, уничтоженной в годы войны.

Я попал в самое больное место, потому что старик стал вдруг так вопить, что соседи вышли из домов:

– Ни в коем случае! – кричал он. – Они христиане, они поляки, и я не желаю им моей судьбы. Я еврей, я несу с собой свою судьбу, я умру евреем, но моим детям это ни к чему. Где был еврейский Бог, когда убивали евреев на Украине и в Польше?

Мой отец был известный хасид и каббалист, но это его не спасло, хотя ему даже удавались чудеса. Он верил в грядущее царство мессии, когда все двенадцать колен Израилевых вернутся в Палестину. Мой тате[1] строго следовал учению великого каббалиста, рабби Исаака Лурия из Цфата. Хотя Каббалой по еврейскому Закону можно заниматься только с сорока лет, я успел узнать от отца очень многое.

Вы же знаете, что праведник, «хасид», а в идеальном случае Спаситель, Мессия – это те личности, которые должны спасти мир, окружённый тонкими «клипот»[2], сломанными в результате космической катастрофы, разрушения Второго Храма, за прегрешения людей. Хасид чинит эти оболочки и только тогда течёт вновь по скорлупам эликсир жизни и восстанавливается гармония во Вселенной.

Мой отец был хасид, который никому не сделал ничего плохого. Мы жили мирно вместе с поляками и украинцами, но настала война, и они вместе с немцами вырезали всю мою семью.

– Еврейский мир стоит на Торе, Талмуде и на Каббале, но моему отцу, каббалисту, моей маме, братьям и сёстрам это не помогло – они все сгорели в огне Холокоста. Скажите мне: где был Бог?

– Есть очень печальная шутка, – ответил я. – Господу было тогда некогда, потому что Он вышел на минутку пописать и покурить...

Прошло несколько месяцев после этого разговора, и Гродецкий позвонил мне вновь. Его жена совсем сдала, и нам надо поговорить. Когда мы встретились, я обнаружил, что не жена, а сам он здорово сдал. Старик пережил инсульт, и теперь тянул левую руку и ногу, но всё ещё ездил на своём «мерседесе».

– Вы не хотите отдать ваши права? – спросил я его.

– Ни в коем случае! – ответил Гродецкий. – Моя жена разрешает мне ездить лишь на этой машине, потому что в ней я хорошо защищён.

– Я за рулём уже сорок лет, – ответил старик. – Пока ещё никого не задавил. – Потом последовала пауза. – Мы дружны с одной семьёй. Он сантехник. Симпатичный такой мужик. Уж не знаю: было у него что-то с моей женой или нет, но это была такая дружба, такая дружба...

Дела шли у него не особенно, поэтому он занялся вдобавок ещё и маклерством. Но таким подонком, как большинство маклеров, он не стал, поэтому и не очень преуспел. Жена уговорила меня дать ему частную ссуду. Ссуду я дал, но и это не помогло. Четыре дня назад его нашли в подвале фирмы, он повесился там на трубе. Вот я и спрашиваю вас: это тоже было угодно Богу?

– Господин Гродецкий, – ответил я, – я читал недавно работы, Гершома Шолема. Так вот, он исследовал очень интересное понятие, которое, кстати, впервые ввёл в Каббалу Исаак Лурия – «цимцум»[3]. Это добровольное сокращение божественного начала, прежде заполнявшего всю Вселенную, для того, чтобы дать место материальному миру людей. Бог преднамеренно сокращает свои размеры и уходит от нас всё дальше и дальше во Вселенную. Другими словами, он уходит от нас в диаспору. Это очень интересная идея Гершома Шолема и современной еврейской теологии: Господь Бог оставил нас наедине с самими собой, и находится Сам в диаспоре. Поможет это вам понять Холокост?

– Вы хотите мне сказать, что я, сын каббалиста, жил без Бога, если все эти годы после войны ни разу не был в синагоге, ни разу не молился, не искал Его, а мои дети и внуки католики. Но как вы объясните мне убийство всей моей родни, а их было сорок семь человек? Я давно уже подозревал, что Он сбежал и оставил нас в этом жутком мире одних!

Мы ещё поговорили и пофилософствовали, и Гродецкий уехал на своём мерсе. После обеда позвонила жена, искавшая его по всем знакомым: очень пунктуальный, он не явился к обеду. Вечером мы нашли его, наконец, в Уни-клинике, в реанимационной неврологического отделения.

После нашего разговора, по дороге домой, в Сульцбахе с ним случился за рулём очередной инсульт. Тяжёлая машина вдруг замедлила ход, выехала влево, на встречную полосу к шарахавшимся от неё автомобилям и врезалась в забор с рекламой, ободравший весь бок тачки. Приехавшие на место происшествия полицейские обнаружили вместо пьяного шофёра г-на Гродецкого с перекошенным от инсульта лицом, который с трудом говорил, скорее мычал.

Через несколько недель он умер. Я узнал об этом из газет. Его вдова довольно быстро продала почти всю недвижимость, с таким трудом нажитую её покойным мужем на старости лет тяжёлой работой. Позднее я узнал, что он очень хотел меня видеть и в клинике звал меня всё время к себе. Врачи и его жена не нашли это такой уж хорошей идеей.

Дело было в том, что Гродецкий нёс в больнице всё время какую-то околесицу: он утверждал перед смертью, что нашёл в диаспоре Бога, и теперь знает совершенно точно, где Его надлежало теперь искать мне. Меня об этом не известили, и этот важный для нас всех каббалистический секрет исчез из жизни вместе с Гродецким.

[1] Тате – отец (идиш)

[2] «Клипот» – оболочки (иврит)

[3] «Цимцум» – сокращение (иврит)