Matlin1
"Заметки" "Старина" Архивы Авторы Темы Гостевая Форумы Киоск Ссылки Начало
©"Заметки по еврейской истории"
Апрель  2007 года

 

Владимир Матлин


Научная истина

 

Дождливым осенним вечером 1941 года в дверь каморки в полуподвале дома номер восемь по Шорной улице громко постучали. Еще недавно здесь жил дворник, но с 16 июля, когда по приказу германских властей евреи оккупированного Минска были переселены в специально отведенный для них район, в каморке оказался профессор Иоффе с женой.

Громкий стук в дверь обычно не сулил обитателям гетто ничего хорошего...

Профессор переглянулся с женой и приблизился к двери. Прихожей не было, дверь открывалась прямо на улицу.

- Кто там? - спросил профессор, на всякий случай по-немецки.

Вежливый голос ответил на безукоризненном немецком:

- Могу ли я поговорить с господином профессором Иоффе?

Профессор с трудом отодвинул засов, явно рассчитанный на силу дворника, приоткрыл дверь, пропуская в комнату высокую фигуру в мокром черном плаще.

Вошедший стянул с головы капюшон, пригладил ладонями растрепавшиеся волосы и посмотрел на профессора. Его молодое румяное лицо со светлыми глазами кого-то напоминало.

- Чем могу быть полезен? - спросил профессор по-немецки и поклонился - такой вопрос следовало задавать с поклоном, он усвоил это в юности, в Берлинском университете.

Молодой человек развел руками и сказал по-русски:

- Неужели я так здорово изменился? Семен Евсеевич, это же я, Раухе, не узнаете?

- Господи! - скорбно выдохнул профессор. - Алик! Ну как я мог не узнать вас сразу? Входите, входите!

Входить было некуда, Раухе и так был в комнате. Он снял мокрый плащ и, свернув, положил его на пол у двери. Рядом с плащом он поставил толстый портфель.

- Позвольте представить вас моей супруге. Ева, это Алик Раухе, ты слышала о нем тысячу раз. Ну, диссертация по хазарам... Помнишь, его статья в «Вестнике» наделала шуму?

Раухе покраснел и замотал головой:

- Что вы, Семен Евсеевич!..

Представляясь Еве Исаевне, он шаркнул ногой:

- Альберт Раухе. Очень приятно.

Его отглаженный костюм странно контрастировал со всей обстановкой.

Ева Исаевна освободила для него единственный табурет, а сама села на кровать, покрытую стеганым одеялом.

- Садитесь, прошу. Видите, как живем?..

Она повела рукой, словно приглашая осмотреть закопченные стены, расшатанный деревянный стол, железную печурку в углу.

- Это не самое страшное, - сказал профессор, присаживаясь на кровать рядом с женой. Он сильно похудел за то время, что Раухе его не видел, лицо потемнело, но длинные седые волосы не поредели, и голубые глаза все так же ясно смотрели из-под густых бровей.

- А что самое страшное? Каждый день ждешь... - ее голос прервался, она плотно сжала губы и закрыла глаза.

- Ладно, Ева, - профессор дотронулся до ее руки. - Не надо опять об этом... Давай лучше послушаем Алика.

Он повернулся к Раухе:

- Как вы очутились здесь? Вы ведь в гетто не живете, верно?

- Нет, нет, я живу в Берлине. Собственно, вся моя семья живет в Берлине: мой отец получил назначение на довольно большую должность.

- В Берлине? - переспросила Ева Исаевна.

- Да в Берлине. Я служу в Министерстве по делам восточных территорий. Мы переехали еще в начале августа... - Он смущенно улыбнулся. - И знаете, с тех пор я ни разу не говорил по-русски.

- Значит, в министерстве? - перебил его профессор.

Раухе пожал плечами:

- Я научный консультант по истории и этнографии южной России - это, собственно, и есть моя специальность. Люди в министерстве, между нами говоря, не особенно разбираются во всем этом. - Он вдруг рассмеялся. - Простите, я вспомнил, как один коллега на днях перепутал грузин с гуннами, а другой всерьез утверждал, что цыгане - потомки скифов. Так что, видите, с какой публикой приходится иметь дело.

- Вижу, - неопределенно отозвался Семен Евсеевич.

- Я это рассказываю не без умысла. Я ведь к вам по делу: как раз с одним из вопросов.

- Насчет грузин и гуннов?

Раухе вежливо улыбнулся шутке профессора:

- Нет, гораздо хуже - насчет караимов. Вы не представляете, что творится в министерстве из-за этих караимов. Прямо война междоусобная...

Раухе встал с табуретки и попытался пройтись по комнате, но тут же натолкнулся на стену и сел на место:

- Они просто одержимы хазарской теорией! Столько серьезных работ написано - взять хоть ваши! Казалось бы, камня на камне не осталось от этих выдумок, ан нет - поговорите с моими коллегами, они вам скажут, что это точно: караимы происходят от хазар. А какие доказательства? А вот, караимы говорят на тюркском языке. Простите, я им возражаю, восточноевропейские евреи говорят на идиш, то есть на германском диалекте. Но не станете же вы утверждать, что они произошли от немцев?

Раухе сокрушенно всплеснул руками.

- Знаете, Семен Евсеевич, по-моему, хазарская теория сродни мифотворчеству. Жили когда-то хазары... Пушкин их упомянул... А тут вдруг перед тобой - живой потомок хазар. Романтично, что ли? А последователь еврейской секты - не романтично.

- Да нет, Алик, - профессор Иоффе вздохнул. - Я думаю, все гораздо проще: сами караимы в России настаивали на этой теории... правильнее сказать - гипотезе. Соображения у них были сугубо практические: отмежеваться от еврейства, чтобы к ним не применяли антиеврейских законов. Все это носило чисто конъюнктурный характер поначалу. А потом - пожалуйста - «теория»... В других странах, в Египте, скажем, тамошним караимам и в голову не приходило отмежевываться от еврейского происхождения. Наоборот, на каждом углу кричали, что они-то и есть подлинные евреи!

- Господи, да я все эти доводы тысячу раз... - Раухе вскочил, схватил с пола свой портфель, открыл его и начал копаться в бумагах. Потом махнул рукой: - Я вам лучше так все расскажу, без этих докладных.

Он сделал паузу и продолжил:

- Не знаю, каким образом, но еще до войны, в циркуляре от второго января тридцать девятого года было записано, что караимы произошли от хазар и потому в расовом отношении ничего общего с евреями не имеют. Затем начинается война, наши вступают в Польшу, Литву; на восточных территориях оказываются тысячи караимов - и никто их евреями не считает. Наконец, наши приходят в Крым, и вот там начинается!.. Кто такие крымчаки? Евреи? Но они неотличимы от караимов! Значит, и караимы - евреи? И вот уже в Киеве каких-то караимов хватают как евреев. А из Трокая, от главы караимов идут отчаянные жалобы. Появляются ходатаи: караимы-де - не евреи. К этому времени я уже работал в министерстве, и мне предложили написать объяснительную записку. Я пишу как есть: что крымчаки - евреи, что караимы - тоже евреи, но имеют некоторые религиозные отличия: не признают Талмуд, не верят в приход Мессии, не едят горячей пищи по субботам... Ну, вы знаете. И вот эта записка с сопроводительным письмом моего непосредственного начальника попадает к самому министру, к Розенбергу... Все это строго между нами, Семен Евсеевич, вы должны понять...

Раухе понизил голос:

- Тот, говорят, прямо рассвирепел. Что же получается? Циркуляр от тридцать девятого года неверен - и вся политика в этом вопросе ошибочная? А люди, которые все это делали, они здесь, в министерстве, и они, конечно, насмерть бьются за свою правоту. Ох, Семен Евсеевич, если бы вы только знали! До научной истины никому дела нет - у каждого своя чиновничья амбиция. Ну и пошло! Пишут опровержения на мою докладную, цитируют Фирковича, вытащили книжки советских ученых. Хазары - и все тут!..

Раухе перевел дух. Иоффе тоже молчал. Ева Исаевна сидела сосредоточенная, с закрытыми глазами, и невозможно было понять, слушает ли она разговор или прислушивается к звукам, доносящимся снаружи.

- Вот тогда я и придумал ход.

Раухе торжествующе посмотрел на супругов:

- Я сказал им: давайте проведем экспертизу. Давайте выслушаем мнение по этому вопросу крупных еврейских историков. Кто же может знать предмет лучше?

- Еврейских историков? - переспросил профессор. - Это, собственно, как понимать? Имеются в виду историки - евреи по национальности или специалисты по истории евреев?

- Ну, это значит: евреи - специалисты в данном вопросе. Там, в министерстве, меня отлично поняли. И согласились! Можете себе представить?

- Согласились, - проговорил профессор. - Ну, и кто же эти «еврейские историки»?

Раухе хлопнул себя ладонями по коленям:

- А уж кандидатуры подсказал я... Вы знаете, откуда я сейчас приехал?

- Из Берлина. По-моему, вы сказали - из Берлина.

- Я живу в Берлине. А сюда я приехал непосредственно из Варшавы. А там я виделся... догадайтесь, с кем? С профессором Балабаном!

- С Меиром? - оживился Семен Евсеевич. - Как он там?

Раухе покачал головой:

- Нельзя сказать, что хорошо... В общем, так же, как вы.

- В гетто?

- Да, но... Я сказал профессору Балабану, кое-что можно изменить... в известных пределах, конечно. Я никакой административной власти не имею, но я получил заверения своего непосредственного начальника, а он человек влиятельный и очень заинтересован в результатах этой экспертизы. В двух словах я могу объяснить ситуацию. Он в министерстве человек новый, и с большим будущим, как все говорят. Он не связан ошибками прошлого руководства и сразу поддержал мою докладную. Для меня это вопрос научной истины, а для него - карьеры...

- Если я догадался правильно, меня тоже привлекают для экспертизы?

- Конечно! Господи, разве я до сих пор этого не сказал? Вот же, вот же...

Он опять схватил свой портфель и извлек плотную коричневую папку. Из нее он бережно вынул документ на бланке, украшенном орлом со свастикой в когтях.

- Вот, пожалуйста, официальная рекомендация привлечь вас в качестве эксперта.

Он положил бумагу на одеяло рядом с профессором. Тот, не притрагиваясь, разглядывал ее с интересом. Через некоторое время он проговорил без всякого выражения:

- Чуть ли не все мои работы перечислены...

- А как же, - с гордостью отозвался Раухе, - я целый день провел в библиотеке. Это было не просто: в общем фонде их нет. Ну, вы знаете государственную политику в отношении неарийских ученых... Но в специальном хранилище я разыскал. Да! Можете себе представить, я держал в руках даже рукопись вашей диссертации! С вашими поправками - можете представить?..

Это замечание не произвело на Иоффе впечатления. Все тем же бесцветным голосом он сказал:

- Вы говорите - научная истина. А привлекли для экспертизы только противников хазарской теории: Балабана, меня... кого еще?

- И что из того? - Раухе искренне недоумевал. - Вы же сами говорите, что это никакая не теория, а просто политическая спекуляция...

- Да они их убьют! Они их будут убивать, как нас, ты что - не понимаешь? - вдруг прокричала срывающимся голосом Ева Исаевна. Лицо ее стало пунцовым. - Этих людей надо спасти, слышишь, Семен? Иначе их будут убивать, как евреев!

- Ева, ради Бога, успокойся! - Иоффе взял жену за руку. - Почему ты кричишь? Мы же только обсуждаем...

- Как ты можешь это обсуждать? Он предлагает уничтожить еще один народ - ты это будешь обсуждать?

- Почему же уничтожить? - запротестовал Раухе. - Караимы - евреи и должны разделять судьбу всего еврейского народа.

- Это значит - погибнуть! Вы, молодой человек, не знаете, что происходит? Нас заперли в гетто, сказали - чтобы охранить от толпы, но людей все время убивают. Уже два раза были погромы - власти ничего не сделали. На прошлой неделе опять расстреляли заложников... Люди мрут на этих принудительных работах... Неужели не ясно, чем это кончится?

- Ева, зачем ты все это говоришь?

- Как это «зачем»? Он приезжает из Берлина, от тех, кто все это сделал, и рассуждает с тобой о научной истине... А на самом деле они - убийцы, а он - с ними!..

Табуретка с грохотом отлетела в сторону. Раухе вскочил на ноги, лицо его было искажено. Он пытался что-то сказать, но не мог. Иоффе сжал руку Евы Исаевны, и она замолчала.

Тяжелая пауза длилась несколько секунд; наконец Раухе произнес:

- Я должен был... мне с самого начала следовало... - Он перевел дух. - Я вполне понимаю ваше положение, оно, действительно ужасно. Наверное, я должен был начать с того, что не одобряю многого... Зачем нужно запирать в гетто таких людей, как вы? Или профессор Балабан? Все эти жестокости мне неприятны. Но от меня ничего не зависит. Мое дело - история, а этим занимаются другие люди. Если бы вы знали - какие... Но все же решения принимают не эти люди, они лишь исполнители. А такого решения - намеренно истребить целый народ - не существует. Я это могу сказать определенно, я бы сказал, если бы такое решение где-то приняли. - Голос его окреп, он говорил уже спокойно. - А что касается караимов, то, Ева Исаевна, стоит ли за них так беспокоиться? Вы знаете, сколько они причинили вреда остальным евреям? Сколько гадостей о евреях написали караимские хахамы? Один Фиркович чего стоит! Это он в 1859 году написал в Петербург, в сенат: «Караимам не присущи те пороки, которыми обладают евреи». Потому что-де, когда евреи распяли Христа, караимы жили в Крыму. А караимы как еврейская секта только появились через восемь веков после Христа... И вот эту чушь надо терпеть? Семен Евсеевич, неужели истории больше не существует?

Ева Исаевна хотела что-то сказать, но профессор опять сжал ее руку - она только покачала головой.

- Не знаю, Алик, что случилось с историей, - проговорил Иоффе. - Я больше ничего не понимаю...

- Но мы говорим о происхождении караимов, о том, что к хазарам они отношения не имеют. Хотя бы потому, что хазары исповедовали иудаизм в его обычном виде - с Талмудом, Мессией, раввинами, а караимы - нет! Это же исторические факты!

Профессор Иоффе покосился на лежавший рядом с ним на кровати документ - имперский орел со свастикой в когтях хищно смотрел по сторонам.

- Не знаю, Алик. Все это совсем не просто...

- Но позвольте! Не согласитесь же вы с хазарской теорией?

- А почему нет? - сказал профессор, твердо глядя в глаза Раухе. - Вполне возможно... Караимы говорят по-тюрк­ски, как хазары...

Раухе дернулся, как от удара. Он хотел что-то сказать, затем резко повернулся к стенке, схватил с пола свой плащ и начал его надевать. Рука застряла в рукаве. Он высвободил руку, бросил плащ на пол. Затем повернулся к профессору:

- Как вы можете, Семен Евсеевич?! Слышать такое от вас... от вас! Вы для меня были всегда воплощением ученого... если угодно - идеалом. - На глазах у Раухе выступили слезы. - Господи, вы, наверное, и не помните... Однажды на семинаре по скифам... вы еще, помню, запоздали. И вдруг заговорили не о скифах, а о науке - о ее великой истине, которая выше всякой конъюнктуры. Это ваши слова! Вы очень горячо говорили, и тогда, в тридцать седьмом году, они звучали потрясающе... Я нашел в них опору, смысл своей жизни. Посудите: в университете мне вбивали в голову, что главное - интересы пролетарской революции; дома отец шепотом объяснял историческую роль германской расы. А я знал, что на свете есть одна истина - наука! Как вы можете, Семен Евсеевич!..

Профессор тяжело вздохнул:

- Семинар по скифам? Я очень хорошо помню тот день. Это было девятнадцатого февраля, в тот день арестовали Якова, моего брата. И то, что я говорил вам, предназначалось не вам, студентам, а ему... Это были мои последние слова в нашем долгом споре. Он был младшим, я его очень любил, но мы спорили... Он был предан им, как... Он был героем Гражданской войны, командовал округом. Даже перед расстрелом - нам потом сказали - он кричал «Да здравствует Сталин!». Когда я говорил об исторической правде, он смеялся. Он повторял, что правда - это то, что в интересах партии. Я его очень любил. Меня не радовало, что в нашем споре я оказался прав. Я, в самом деле, был тогда убежден, что выше науки правды быть не может.

- Тогда?.. А теперь?

Профессор покачал головой:

- Не знаю, Алик, это очень сложно... - Он подумал и, показав на документ, сказал уже другим тоном:

- Хорошо, я принимаю предложение. Свое заключение я отправлю по почте. Ничего, если оно будет написано от руки? У меня нет машинки.

Раухе поклонился и надел плащ. Застегивая пуговицы, он сказал:

- Если вам безразлична наука, подумайте о жене.

Когда он распахнул дверь, Семен Евсеевич окликнул:

- Постойте! Я хочу вам объяснить. Я искренне так считал - тогда. Но с тех пор я многое понял...

Раухе стоял, придерживая дверь, и вопросительно смотрел на профессора, но тот больше ничего не сказал - он опустил голову и задумался. Тяжелые седые пряди закрывали его лицо.

Раухе пожал плечами и вышел.

 

 

В основе этого рассказа лежит исторический факт: три историка-еврея по запросу германского министерства дали заключение о происхождении караимов от хазар. Имена этих историков известны - никто из них до тех пор не был приверженцем хазарской теории, скорее наоборот... Считают, что благодаря этим трем заключениям караимы были объявлены неевреями и уцелели. Все три историка погибли в гетто.

 


   


    
         
___Реклама___