В 1996 году вышла в свет моя книжечка "Голограммы",
сборник более ста маленьких рассказов. Первый из них - "Придурок" - был написан
в 1946 году.
Я считал, что на издании книжечки закончено появление
маленьких рассказов. Но удивительное дело! Они продолжают рождаться! На второе,
дополненное издание "Голограмм" я не надеюсь.
Кухня
Завершились десять лет пребывания в аду. Десять
лет существования в кухне родительской однокомнатной квартиры. Кухню превратили
в комнату. В ней она ютилась с мужем и маленьким сыном. Но куда страшнее была
моральная обстановка. Беспрерывные баталии между зятем и тёщей. И вот, наконец,
счастье! Она получила двухкомнатную квартирку. Девятый этаж нового дома на
самой окраине. Но была и своеобразная компенсация: дом примыкал к опушке леса.
Перевезли свой нехитрый скарб: тахту, стол, два стула, раскладушку, на которой
спал сын и разваливающийся фанерный шифоньер.
Вместе со счастьем два инженера немедленно ощутили,
что без кухонной мебели им не обойтись. Муж уехал в Сибирь подработать на
стройке. А она, выстояв несколько ночей в очереди, сумела приобрести кухню.
Оплатила даже доставку. К сожалению, в день, когда должны были привезти кухню,
испортился лифт. Увы, в новом доме постоянно случались перебои - то с лифтом,
то с электричеством, то с водой.
Два грузчика взмыленные втащили кухню на девятый
этаж и сейчас вопросительно взирали на хозяйку. Доставку она действительно
оплатила. И всё же взоры трудяг не нуждались в оглашении. Беда только - у
неё не было ни копейки. Она надеялась завтра на работе занять десятку до получки.
- Ну, хоть выпить чего найдется? - Спросил грузчик.
- Нет ничего, - с трудом выдавила она из себя, безнадежно
разведя руки.
- Хозяюшка, так хоть воды дай напиться.
И тут она заплакала. С утра прекратилась подача воды.
Она не знала этого и не запасла воду.
Нарушитель
Он всегда пересекал осевую линию, выезжая на работу
из двора и поворачивая налево. Чтобы соблюсти правила дорожного движения,
надо было повернуть направо, доехать до площади и там развернуться. Но какого
черта!
Однажды его застукал автоинспектор.
- Так, гражданин. Нарушаете?
- Нарушаю. И буду нарушать. Вот тебе, младший лейтенант,
трояк. Ты всегда можешь получить его в восемь часов утра, когда я еду на работу.
Автоинспектор усвоил услышанное. Свой трояк он получал
дважды или трижды в неделю.
Но всему приходит конец. Однажды нарушитель увидел,
как рядом с его домом рабочие наносят краску на поблекшую осевую линию.
- Ребята, хотите пол-литра?
- А кто не хочет?
- Тогда вот здесь, против выезда, сделайте прерывистую
линию.
На следующее утро он выехал из двора и, как обычно,
повернул налево.
Автоинспектор уже стоял наготове. Но автомобиль не
остановился. Вернее, не остановился рядом с младшим лейтенантом, а метрах
в двадцати дальше.
Бывший нарушитель вышел из автомобиля и неторопливо
направился к обалдевшему автоинспектору.
- Чего вы здесь, товарищ младший лейтенант?
- Как чего? Нарушаете?
- Что нарушаю, товарищ младший лейтенант?
- Как что? Осевую линию.
- Какую осевую линию, товарищ младший лейтенант?
Тут прерывистая. Но так и быть. Вот вам трояк на прощание.
Вот жиды! - в сердцах подумал автоинспектор. Возмущение
его было объяснимо. Но почему он употребил множественное число? Мзду-то он
перестал получать только от одного жида.
Дядя из другой галактики
Очень богатый дядя из Лос-Анжелеса приехал в Одессу
в гости к племяннику. Несмотря на постоянные временные затруднения, племянник
оказывал капиталисту неописуемое гостеприимство. Затруднения возникали не
на гастрономической почве. Даже не на идеологической. Племянник не жаловал
социалистическую систему. Просто иногда дяде не возможно было объяснить вещи,
которые четырёхлетним сыном племянника воспринимались как очевидные.
- Не могу понять, - сказал как-то дядя, - в магазинах
либо пусто, либо ужасное убожество, а люди на улице неплохо одеты.
- Покупают на барахолке, - объяснил племянник.
- Что значит "на барахолке"?
- Понимаешь, Одесса - портовой город. Моряки привозят
из-за границы всякое барахло и продают его на барахолке.
- Покажи мне эту барахолку.
Барахолка произвела на дядю ошеломляющее впечатление.
Плотные ряды продающих. Плечо к плечу. Между покупателями не протолкнуться.
Дядя обратил внимание на пожилого мужчину, покорно держащего на уровне груди
пару туфель.
- Это у него образец?
Племянник с сожалением посмотрел на дядю. Как это
такой бестолковый человек сумел заработать свои миллионы?
Светоощущение
Фима задумался и проехал на красный свет. Мощная
трель милицейского свистка захлестнула его, как аркан на шее мустанга. С повинной
и тремя рублями в руке Фима направился к автоинспектору. Лейтенант уставился
в Фимин шнобель, будто не замечая приготовленной взятки.
- Так. Так что вы сделали?
- Виноват, товарищ лейтенант, нарушил.
- Я спрашиваю, что вы сделали?
- Ну, я же говорю: нарушил.
- Что нарушили?
- Ну, поехал на красный свет.
- На какой?
- Ну, я же говорю: на красный.
- На красный? Чего же вы суете мне зеленую?
Фима спрятал в карман трояк, извлек десятку и вручил
ее автоинспектору.
- Это правильно, - сказал лейтенант. - Если садишься
за руль, надо различать цвета.
Нокаут
Фима был неважным водителем. Может быть потому,
что он владел "Запорожцем". А запорожцы, как известно, не жаловали лиц Фиминой
национальности. К тому же, его шнобель почти касался ветрового стекла автомобиля.
И все таки трудно уверить, что именно Фима был виновен, когда в щель между
его драндулетом и шикарным "ЗИЛ"ом, выплывшим из-за угла, с трудом можно было
протиснуть лезвие безопасной бритвы.
Фима и амбал за рулём "ЗИЛ"а, полтора центнера с
квадратной ряжкой и вздёрнутым носом, примерно, четвертой частью Фиминого
шнобеля, одновременно обрушили друг на друга водопады отборнейшего мата. Следует
заметить, что Фимин словарный запас, если это можно называть словами, даже
несколько превосходил таковой у представителя коренной национальности. Дуэль
приняла затяжной характер. И тут Фима вдруг выпалил:
- Ты, жидовская морда!
Полтора центнера осели. Из открытого рта амбала не
вырвался даже выдох.
Фима сдал назад, со скрежетом переключил передачу
и с победным видом рванул вперёд мимо замершего в ступоре лимузина.
Скромный автоинспектор
Борис проезжал нерегулируемый перекрёсток по всем
правилам. Даже не зная, притаился ли где-нибудь автоинспектор, даже если на
расстоянии километра с одной и другой стороны не было намёка на автомобиль,
он покорно останавливался на знак стоп. Остановился и сейчас на пустынном
шоссе. Отсчитал пять секунд и поехал.
За перекрёстком внезапно возник автоинспектор и жезлом
приказал остановиться. Остановился. Открыл окно и терпеливо ждал, пока автоинспектор
вперевалочку шествовал к автомобилю. Подошёл. Взял под козырёк.
- Смотрю я на вас, и должен сказать, что ещё не видел
более дисциплинированного водителя. Ну хоть бы раз нарушили! Так ни разу.
Но хоть бы плюнули в мою сторону.
Борис улыбнулся, вытащил из бумажника трояк и молча
вручил его автоинспектору.
Автоинспектор тоже улыбнулся и взял под козырёк.
Что ни говорите, а трояк лучше плевка.
Ювелиры
Два королевских ювелира получили заказ: ко дню рождения
архиепископа изготовить крест. В центре - большой бриллиант. Во все стороны
от него - бриллианты поменьше. Возможно, вы уже догадались, что королевскими
ювелирами в Румынии были евреи. Получив заказ, ювелиры переглянулись. Их труд
оплачивался вполне прилично. Но всё-таки... Ко всякой оплате они обычно кое-что
добавляли, выкраивая из материала. А тут ко всему явное несоответствие - евреи
и крест. По мнению ювелиров, это требовало справедливой компенсации.
То, что компенсацией будет один из бриллиантов, они
успели договориться, переглянувшись. Но какой? Взглядов тут уже было недостаточно.
После совещаний и экспериментов они изъяли центральный бриллиант, заменив
его хрусталём таких же размеров и формы. Недаром они были королевскими ювелирами,
лучшими в Румынии! Окружающие центр бриллианты они расположили так, что их
сверкание отражалось в гранях хрусталя. Ни король, ни архиепископ, ни тогда,
ни после не заметили подмены.
С двумя ювелирами я познакомился вскоре после войны.
Более весёлых людей, но и больших жуликов мне встречать не приходилось. Лично
меня они не обжулили лишь потому, что не было чего сжулить.
Условный рефлекс
Для Вени, истощённого мальчика, недавно эвакуированного
из блокадного Ленинграда, слово "дурак" было запредельным сквернословием.
Употребить его, краснея при этом, он мог, когда гнев уже перехлёстывал в ярость.
Осенью их восьмой класс мобилизовали на уборку картофеля
в колхозе. Бригадир с горечью и одновременно с презрением посмотрела на его
укреплённые веревочкой очки, на лицо с несмываемой печатью голода, на свисающие
плетью руки, забрала у него лопату и назначила ездовым.
У межи неподвижно стояла кляча, запряжённая в телегу.
Веня взобрался на мешки с картофелем, взял вожжи и скомандовал: "Ну!".
Лошадь не шевельнулась. Бригадир, колхозницы и ребята
из его класса с интересом наблюдали, как Веня всё громче повторял своё "Ну!".
Никакого эффекта. Колхозницы рассмеялись.
- Пацан, - сказала бригадир, - она к твоему "Ну"
не привычная. Она к матюгам привыкша. Матюгни её и она пойдёт
Веня молча слез с телеги и взял лопату.
Доказательство
Собрание партийного актива Сталинского района города
Киева в 1937 году. Клеймят врагов народа. В третье ряду поднялась крупногабаритная
дама:
- Среди нас находится помощник бывшего наркома здравоохранения,
презренного врага народа Канторовича, некий Лев Медвидь. Я по глазам вижу,
что он тоже враг народа. Я предлагаю исключить его из партии.
- Ставлю на голосование, - объявил председатель.
- Почекайтэ, - поднялся доктор Медвидь, украинский
парубок, в своё время замеченный наркомом Кантовичем и выбранный им в помощники.
- Дайтэ мени сказаты.
- Нечего! Всё и так ясно! Исключить! - Завопила аудитория.
- Та я не про себэ, - спокойно заявил доктор Медвидь.
- Я по цю жинку.
Про эту женщину? Другое дело. Дать ему слово.
Доктор Медвидь, не торопясь, поднялся на сцену, посмотрел
в зал, нацелил указательный палец в ту самую крупногабаритную даму и очень
убедительно сказал:
- Ця жинка блядь. Я по очам бачу.
Хохот грохнул в аудитории.
Так Лев Иванович Медвидь спас себя от исключения
из партии и всего, что могло за этим последовать.
Способ определения
На приём к министру здравоохранения Украины Льву
Ивановичу Медвидю пришёл профессор из так называемых национальных кадров.
Министр пригласил его сесть и придвинул к нему пачку папирос. -
Спасибо, Лев Иванович. Я не курю.
- Жаль. Мне очень хотелось увидеть, где у тебя лицо.
Случается...
Люди, знавшие заведующую кафедрой начертательной
геометрии, не могли поверить в случившееся. Не только грубое слово, даже случайная
ошибка в грамотной речи вызывала брезгливую гримасу на её интеллигентном лице.
А тут...
Тяжко быть студентом в пятидесятилетнем возрасте.
Даже заочником. Но Ивану Степановичу, скатившемуся с руководящей должности,
понадобился диплом инженера, чтобы не скатиться ещё ниже. Пацаны в комнате
общежития, в котором, приезжая на экзаменационную сессию, пребывал Иван Степанович,
помогали ему всеми правдами, а чаще неправдами, преодолеть очередной барьер.
Но начертательная геометрия! Эта старая ведьма (Иван Степанович так называл
профессора, свою ровесницу) трижды заваливала его чертежи.
О её красном карандаше поколения студентов слагали
легенды. Говорили, что он оставляет царапины на алмазе. Не было ни малейшей
возможности избавиться от красных исправлений, прочерчивавших глубокие канавки
в ватмане. Приходилось предъявлять новый лист.
Полночи пошло на четвёртый чертёж. Утром ребята проверили
его. Не нашли ни единой ошибки. Иван Степанович вошёл в битком набитую аудиторию.
Профессор позволила. Уважила возраст студента. Он развернул перед ней лист
ватмана. Взором неторопливо планирующего орла, выискивающего добычу, профессор
оглядела чертёж. И вдруг красный карандаш стремительно спикировал на кружок
в верхнем правом углу и пересёк его. Словно ножом полосонуло Ивана Степановича.
- А это почему?
- Осевая линия.
- На х... мне ваша осевая линия?!
- То есть, как это - на х...?
Аудитория затряслась от хохота. Случается иногда
невероятное.
Резолюция
- Вы заетэ, дохтур, чому я самая прынцыпияльная санитарка в нашей больнице? Бо я змолоду была такая. Мэни вже тридцать два года, пидстаркуватая я, а даже вы, я помичаю, зыркаетэ на мои грудя. А тогда, в девятнадцать лет! Нэ було в нешому сели дивкы такой красывой и складной, как я. Парубкы з уму сходылы. А ще если какому удавалось поцеловаты меня и дотронутысь до грудей, то хоч отправляй в сумасшедшую больницу. Що правда, я тоже иногда, когда менэ стыскував и целовал крепкий парубок, чувствовала у голови будто выпыла стакан самогону, а у спыни, вот тут - у крыжах, и внизу живота что-то такое сладкое обрывалось. Но я сказала, что до свадьбы никому нэ дам. И нэ давала. Это константация хвакту. Но однажды пришёл ко мне по обчественным делам секретарь партийной организации колхоза. Я была секретарём комсомольской организации. Посидел, значится. Поговорили. Выпили немного. Потом вже говорил о делах не обчественных. Но не тискал. Не целовал. Он же не парубок. Ему же уже было где-то под сорок. Но так сладко говорил, так сладко гладил, что в крыжах и внизу живота загорелся тот сладкий вогонь. Даже не понимаю, как мы пошли у кровать. А потом аж тремтила, когда он приходил ко мне. Но село это же вам не Киев. Пошли разговоры. И однажды пришла его жинка. Ушла от меня с двумя "фонарями" под глазами. Правда, я тоже была вся поцарапаная. А на другой день я получила от него письмо. Значится, он меня любит, но у него жена, дети, и жена хочет пойти в райком по поводу морального облику коммуниста. Поэтому, значится, он больше ко мне не прийдёт. А я была прынцыпияльная. Взяла красный карандаш и вверху навскосяк наклала резолюцию: "Не возражаю".
Награда за победу
Когда я слышу об астрономических заработках современных
футболистов, вспоминаю, как Жора Граматикопуло, полусредний нападающий киевского
"Динамо" (сейчас его назвали бы полузащитником) в нашей ординаторской рассказывал
хирургам, только что закончившим операции, о недавней поездке в Австрию.
Австрия! Тогда, в конце пятидесятых годов, да и потом,
до самого отъезда из Совдепии, Австрия была от меня так же далека, как Полярная
звезда.
Рядом с больницей находился Республиканский врачебно-физкультурный
диспансер. Наше отделение оказывало хирургическую помощь не только украинским
спортсменам, но и корифеям из разных столиц, в том числе - из Москвы. Но Жора
был у нас на особом положении. Мы любили его мрачный юмор и неистребимый смачный
грузинский акцент уроженца Сухуми.
Вот и сейчас он рассказывал о футбольном матче в
Вене:
-Панимаете, мы вииграли у австрийцев со счётом два-один.
Но австрийцы палучили вот такую кучу шиллингов. - Жора поднял ладонь над декой
стола. - А мы палучили вот такую кучу, - Жора ещё выше поднял ладонь, - паздравительных
телеграмм.
Двусмысленность
Доцент Василий Павлович (кличка у студентов-архитекторов
Васька) щедро пересыпал свои лекции двусмысленностями. Порой весьма рискованными.
Парни, большинство которых пришло в институт сразу после фронта, реагировали
на них жирным смехом. Девушки, недавние школьницы, покрывались густым румянцем.
Такая реакция - блаженство для Васьки.
В тот день группа сдавала проект - секция жилого
дома. Девушка, чья нежная красота восхищала Василия Павловича, поставила перед
ним доску с чертежом. Казалось, красота, изящность, общение с бывшими фронтовиками
к двадцати одному году должны были избавить её от избыточной застенчивости.
А она всё ещё оставалась робкой ученицей. К тому же в тот день она предстала
перед грубияном Васькой простуженная, напрочь потерявшая голос.
- Что это? - Спросил он, ткнув карандашом в чертёж.
- Спальня. - Шепот её был едва слышен.
- А это что?
- Спальня оказалась непропорционально длиной, и я
в торце отгородила альков.
- Ну, а дверь-то зачем из алькова в коридор?
Девушка растерялась.
- На всякий случай, - чуть слышно прошептала она.
Доцент не должен был сомневаться в том, что эта девушка
не способна на двусмысленность. Но этот секретный шепот...
Васька тоже растерялся.
Вещественное доказательство
Инцидент можно было спустить на тормозах. Можно было
обвинить вполне успевающую студентку третьего курса в том, что пришла на экзамен
по фармакологии, не зная даже, как выписать аспирин. Но ведь она, подлая,
из окна кабинета на четвертом этаже выбросила на улицу профессорские брюки.
Ну, а дальше обычная административно-партийная мудистика.
На заседании парткома, заключая патетическую речь,
профессор-хирург упрекнул своего друга:
- Мы все не шестикрылые серафимы. Но что же ты, старый
козёл, снял штаны с обеих ног?
У футбольных ворот
Футбольное поле университетского спортивного комплекса.
Вратарь всем корпусом опёрся о штангу. Нападающие противника приближаются
к его воротам. Вратарь, не меняя позы, флегматично изрёк:
- Будет штука.
Прогноз был точен. Мяч коснулся сетки ворот у ног
вратаря.
Кое-что о вкусе
В разгаре выпивон в большой комнате технологического
отдела по поводу успешного завершения проекта. Оле не хотелось уходить. Но
дома, забрав сына из детского сада, ждал муж.
Борис не отрывал глаз от Оли. Эта недотрога давно
не давала ему покоя. Надо же такое! Что ему баб не хватало? А сколько ещё
их, желающих ему отдаться! Но Оля…
Она встала и пошла в свою комнату в строительном
отделе.
Борис немедленно последовал за ней.
Оля не включила свет. Чтобы взять сумку, было достаточно
света из окон. Борис вошёл в полутёмную комнату. Его это устраивало. И надежда
на вино, выпитое Олей. Он нежно взял её руку и попытался поцеловать.
Оля недвусмысленно и довольно убедительно отшвырнула
его.
- Ну, чего ты? Ты же понимаешь, как я отношусь к
тебе, как ты нужна мне. Ты такая… такая. У нас в институте все бабы бляди,
а ты такая светлая, такая…
- Я тоже блядь. Но ты совсем не в моём вкусе.- Она
взяла сумку и быстро вышла из комнаты.
Уже на трамвайной остановке она подумала: а был ли
в её вкусе какой-нибудь мужчина, кроме мужа?
Простодушие
Начало рабочего дня в редакции республиканской газеты.
Яков домучивает статью, упёршись разваливающейся головой на левую ладонь.
Мимо него к своему столу проходит Наташа, корректор, милая девушка, недавняя
выпускница университета.
- Ну что? Голова болит? Опять надрался? Небось, из-под
каждого глаза можно выжать по сто пятьдесят граммов коньяка.
- Дурёха. А у тебя в такие периоды не бывает головной
боли?
- В какие периоды?
- В какие. Во время менструации.
- А разве у мужчин бывает менструация?
Сотрудники оторвали головы от своих столов и с интересом
повернулись в их сторону.
- Надо же. Дожить до двадцати трёх лет и не знать
таких вещей. У отца хотя бы спросила. И вообще, вместо того, чтобы морочить
мне голову, принесла бы ваты.
Комната затряслась от хохота.
Воскресение
Пасха в районном центре в Подмосковье. Ещё далеко
до полдня, но горбатый электрик Федя, вдрызг набравшись, уже отдыхает на ступеньках
перед домом культуры. На площадь вываливается пьяная компания, ведомая расхристанным
гармонистом.
Приходи Маруся с гусем.
Пое…мся и закусим.
С другого конца площади к дому культуры, пошатываясь,
направляется Верка, тридцатилетняя алкоголичка. В одной руке у неё нераспечатанная
чекушка водки. В другой - крашенное яйцо. Три ступеньки к площадке Верка преодолевает
на локтях и коленях и, примостившись к Феде, восклицает:
- Христос воскрес!
Никакой реакции.
- Федя, Христос воскрес!
Молчание. Верка настойчиво прикасается чекушкой к
Фединым губам. Федя приоткрывает левый глаз.
- Федя! Христос воскрес!
- Ну и х… с ним.
Сексуальный бандитизм
Площадь Святого Марка нашпигована голубями и туристами.
Ушлые венецианки по евро за штуку продают крохотные бумажные пакетики с зерном
для птиц. Туристы покупают и кормят. Многие не забывают увековечить этот акт
человеческой доброты фотоаппаратом или видеокамерой.
Мужчина лет сорока присел на корточки и с руки кормит
примостившуюся на его ладони голубицу. Подлетел ещё один предполагаемый претендент
на зерно. Но нет. Он взгромоздился на голубицу и трахнул её.
Этот акт сексуального бандитизма для голубицы, мужчины
и наблюдавшей публики оказался полной неожиданностью.
Окружавшие отреагировали смехом. Голубица улетела.
А мужчина выпрямился и смущённо развёл руки. В том числе и руку, которая в
полном смысле слова поддержала непорядочное, не полюбовное совокупление.
Инопланетянин
Личная безопасность, раскованность, свобода, супермаркеты,
поражающие воображение, зарплата, гигантская в сравнении с нищенской подачкой,
которой оплачивался его труд инженера-исследователя в Советском Союзе, - всё
это было, конечно, идеально. Но, Боже мой! Даже устроившись истопником накануне
эмиграции в Америку, он не был лишён такого необходимого человеческого тепла,
взаимопонимания, выпивок на кухне, во время которых можно было даже показать
власть предержащим фигу в кармане. А тут? Вежливые улыбки. Безразличное "how
do you do" Более чем примитивное представление о Совдепии. Ощущение безысходного
скитания по безграничной интеллектуальной пустыне. И вдруг однажды во время
ланча подарок небес. Инженер из соседнего отдела, крепкий янки лет сорока,
проявил к нему интерес именно как к выходцу из страны советов. Так началась
их дружба.
Дик знал о Советском Союзе всё. Он прочитал "КГБ"
Джона Баррона, и кучу мемуарной литературы, и почти весь диссидентский "тамиздат".
С ним можно было разговаривать на равных. Выпивая с Диком, Саша чувствовал
себя так же, как во время выпивок там, на кухне.
В течение десяти лет у Саши в Америке появился круг
друзей и знакомых. Но Дик оставался единственным в своем роде. С ним на равных
можно было говорить не только о настоящем, но и о прошлом.
Вот и сейчас, во время ланча, Саша рассказал Дику,
как там изгнали с работы его доброго знакомого.
- Понимаешь, семья была обречена на голод.
- Но почему обречена? Он ведь получал пособие по
безработице.
Саша выпал. На несколько секунд он замер с вилкой
в руке, не в состоянии произнести ни слова. Он смотрел на Дика, как на инопланетянина,
которого увидел впервые. А ведь это американец, который знал о социализме
всё.
Размышления о топорах
Кемпинг в старом лесу на берегу большого озера. Русскоязычная
компания. Доктор медицинских наук не сдал экзамена на лайсенс американского
врача и работает в биологической лаборатории. Его материальное положение значительно
лучше, чем до эмиграции из Москвы. Он смотрит, как Саша, выбрав один из четырёх
топоров, у каждого из которых своя функция, с удовольствием разделывает толстенную
сосновую колоду.
- Не умеют американцы делать топоры, - сказал бывший
доктор медицинских наук.
Саша с недоумением посмотрел на него, ничего не сказал,
но подумал, откуда это расейское высокомерие и спесь?
Прошло четыре года. Тот же кемпинг. Та же компания.
Саша рубит на поленья длинный поваленный ствол берёзы.
- Не умеют американцы делать топоры, - сказал бывший
доктор медицинских наук.
Саша перестал рубить.
- Понимаешь, американцы слетали на Луну, убедились,
что там нет лесов, и решили, что могут обойтись без топоров.
Компенсация
- Алекс, вы уже пять лет работаете в нашей компании
и ни разу не взяли отпуска по болезни.
Бывший советский инженер с некоторым беспокойством
посмотрел на своего шефа.
- Слава Богу, за всё это время я ни разу не болел.
- Но ведь по статистике американский инженер в год
в среднем берёт шестнадцать дней отпуска по болезни. Так что никто не запретил
вам воспользоваться этим.
- Спасибо, бос. В советском Союзе мне пришлось столько
лгать, что этого хватит на несколько жизней.
Точность
Пикник решили завершить стрельбой по целям. Поставили
два щита на расстоянии метра друг от друга. Прицепили мишени. Правый щит для
стрельбы из пистолетов, левый - из карабина.
Мужчины достали пистолеты, и, как истинные джентльмены,
предложили начать женщинам. Нетерпеливые амазонки стали стрелять по двум мишеням.
Инна устроилась под кустом и с недоумением, изредка отрываясь от книги, поглядывала
на вошедших в азарт подруг. Пьяная компания не оставила её в покое. Пришлось
уступить.
Тяжёлый пистолет взяла в руку с отвращением, как
лягушку. Инструкции посыпались со всех сторон - как держать, как целиться,
как нажать на спусковой крючок. Нажала. Закрыла глаза, оглушённая выстрелом.
Мужчины помчались к щиту.
- Потрясающе! Впервые в жизни стреляет и в десятку!
Невероятно!
Инна неторопливо подошла к щиту.
- Чего ж ты говоришь, что впервые? Определёно ты
уже тренировалась когда-то?
- Нет, впервые. Но только я целила не в эту мишень,
а в правую.
Восприятие живописи
Сиэтлский музей изобразительных искусств. Выставка
работ художника Джона Сарджента. Залы едва вмещают посетителей. Школьники
с экскурсоводами. Инвалиды в колясках. Старики. Молодёжь. Относительно тихо.
Большинство посетителей слушают объяснения электронных гидов. Перед отличной
картиной - обнаженный юноша - остановилась пожилая супружеская пара. И вдруг,
- вдруг, потому что в этом зале ни сном, ни духом я не ожидал услышать русскую
речь, - дама задала мужу вопрос в полной уверенности, что её никто не понимает:
- Как ты думаешь, он обрезанный?
- Не знаю. Подойди и посмотри.
Маневрируя между любопытством и смущением, дама приблизилась
к картине. Возвратилась к мужу:
- Нет, он не обрезанный. Он негр.
Примерно в полуметре от дамы, не отрывая взгляда
от картины и забыв о правилах приличия, на том же русском языке я изрёк:
- Негры тоже бывают обрезанными.
Лучше бы я промолчал. Нехорошо доводить людей до
шока.
Открытие Америки
Иркутская авиакомпания решила не то арендовать, не
то купить "Боинг" для обслуживания пассажиров. С этой целью в Сиэтл прибыли
двенадцать пилотов и два переводчика. Возможно, русскоязычные знатоки английского
языка были в состоянии перевести на русский даже Джойса. Но в общении между
американскими и русскими пилотами они оказались на уровне новорожденных. Поэтому
администрация Боинга вместо них пригласила Александра. Талантливый инженер-электронщик
в Советском Союзе с золотой медалью окончил школу и с отличием - два института.
К тому же, Саша - лётчик-любитель. В Сиэтле он более двадцати лет.
Между Сашей и русскими пилотами чуть ли ни с первых
дней и в воздухе и на земле установились приятельские отношения. Как-то он
предложил покатать их на своём самолёте, с высоты показать Сиэтл и живописные
окрестности.
"Цесна" четырёхместный самолёт. Саша повёз первую
тройку в аэропорт Рентон на окраине Сиэтла, на берегу красивейшего озера.
Автомобиль подкатил к воротам аэропорта. Саша открыл окно и, не выходя из
автомобиля, на цифровом табло набрал код. Открылись ворота. Это слегка озадачило
гостей. Мимо многих десятков самолётов Саша подъехал к своему. Нигде ни одного
человека. Саша вынул колодки из-под шасси, отцепил крепление плоскостей, открыл
кабину и начал планомерный осмотр самолёта. Озадаченность гостей нарастала.
Профессионалы, они понимали каждое движение Александра. Но ведь этому не предшествовало
обращение к начальству, да и просто общение с кем-либо. Саша закончил осмотр
и пригласил пилотов занять места в самолёте. И тут их прорвало:
- Как, просто так? И тебя никто не проверит?
- В каком смысле - проверит?
- Ну, там кровяное давление, и главное - подуть в
трубку, проверка на алкоголь.
- В этом нет необходимости. Существуют правила. Их
не нарушают.
Ошеломлённые пилоты заняли места в "Цесне".
Так русские открывали Америку.
Критерий
Маленький сухонький еврей. Но ручищи! Такие вызвали
бы удивление, будь они даже у богатыря. Еврей перехватил мой взгляд и улыбнулся:
- С детства вкалываю. Я этими руками третий дом себе
строю. Два оставил в Советском Союзе. А сейчас в Израиле третий заканчиваю.
- И не жалеете, что оставили там два дома?
- А чего жалеть? Там за свою зарплату я мог купить
тридцать пол-литр водки. А тут - триста. И не пол-литр, а по семьсот пятьдесят
грамм.
Где справедливость?
Конец рабочего дня на военном заводе. Работники
торопливо отбивают карточки. Их ожидают автобусы. Инженер репатриировался
в Израиль из Советского Союза около двух лет назад. Он не торопится. У него
свой автомобиль. Рабочий лет тридцати пяти всунул в автомат свою красную карточку
и с явным неудовольствием посмотрел на зелёную в руке инженера.
- Никогда в Израиле не будет справедливости. Я на
этом заводе уже двенадцать лет и всё ещё простой рабочий. А ты не успел приехать
- и уже инженер.
Статистика
- Еду я, значит, в университет, - начал он рассказ.-
Впереди меня машина, вся обклеенная стикерами "Шалом ахшав", "Хавер, ата хосер",
"Дор шалем дореш шалом"* и подобными. Заметил, что за рулём женщина. Сразу
представил себе очередную кикимору. Среди этой породы я ещё ни разу не встречал
достойной внимания. А когда на экране телевизора появляется Шуламит Алони,
я немедленно смотрю на жену, чтобы не стать гомосексуалистом. Машина все время
впереди до самой университетской стоянки. Остановились. Ожидаю, какое чудовище
сейчас вывалится. Но тут! Убей меня - такой красивой бабы я ещё не встречал.
Что лицо, что фигура - совершенство! Представляю себе мой обалделый вид.
Она с удивлением посмотрела на меня. Я опомнился и рассказал, о чём думал
всю дорогу, следуя за ней, о результате моего многолетнего наблюдения. Она
рассмеялась и спросила, за кого я голосовал. "За Натаниягу" - ответил я. "А
я - за Ганди". "За Ганди? Так чего же у тебя такие стикеры?". "Во-первых,
это машина моего хавера. Во-вторых, он ещё правее меня. В-третьих, он только
позавчера купил этот автомобиль у кретина, у профессора-историка и не успел
отодрать всю эту пакость". Понимаешь, мало того, что такая внешность, так
ещё и мировоззрение - бальзам на мою душу. И я ей сказал: "Знаешь, о чём я
сейчас искренне жалею? Что я не выше на тридцать сантиметров и не моложе на
тридцать лет". Тут она улыбнулась, - посмотрел бы ты, как она улыбнулась!
- и, показав на мое пузо, добавила: "И не легче на тридцать килограммов".
"Дорогая, - сказал я, - так, где бы у меня осталась сила, чтобы тебя удовлетворить?".
Она рассмеялась: "Ладно, на двадцать килограммов". Сошлись на пятнадцати.
Мы тепло пожали друг другу руки и разошлись. Какая баба! Так что в моей статистике
пока нет исключений.
___________________
* (иврит) "Мир сейчас", "Товарищ,
тебя недостаёт", "Целое поколение требует мира" - лозунги леволиберальных
и пацифистских движений.
Не заживающее опасение
Завтрак в ресторане фешенебельной гостиницы на Мёртвом
море. Немыслимое изобилие и разнообразие вкусной еды. Самообслуживание. Официанты
непрерывно пополняют медленно опустевающие блюда.
Старушка с пятизначным номером - татуировкой на сморщенной
коже высохшего предплечья опирается на пожилую женщину.
- Визьмы молоко.
- Мама, зачем тебе сейчас молоко? Потом возьмём.
- Ни, потом нэ будэ.
Заменитель
- Не могу я тебя понять. Такая красивая, стройная,
умная, устроенная. И всё ещё не замужем. А ведь тебе скоро двадцать девять.
- Не судьба. Ещё не встретила своего суженого.
- Но у тебя, кажется, есть Моше?
- Моше? Он у меня вместо вибратора.
Израильское изобилие
В Израиле мы продолжали праздновать День Победы.
Как-то мне захотелось отметить этот день по-фронтовому, при свете коптилки,
сооружённой из снарядной гильзы. Сын, в ту пору служивший в армии, уверил
меня, что для него не проблема принести гильзу сорокапятимиллиметрового снаряда.
В одно прекрасное однажды на звонок жена открыла
дверь. В проёме стоял невысокого роста лейтенант, придавленный тяжестью стопятимиллиметрового
унитарного патрона - гильза со снарядом длиной около метра. Мы ахнули. Но
не только мы. Ахнули и наши соседи, оказавшиеся на лестнице.
До праздника оставалось два дня. Исправить ошибку
не удалось. У стола я поставил снаряд, а на его верхушку, на взрыватель водрузил
свечу. На фронте, правда, такого не бывало. Не было у нас свечей. Да и снаряды
были меньшего калибра - всего лишь восьмидесятипятимиллиметровые. И не было
у нас на фронте таких закусок, хотя мы стоически пытались сымитировать армейскую
кормёжку.
В течение недели тринадцать квартир нашего дома (мы
не в счёт) дрожали в ожидании взрыва, пока из подразделения, в котором служил
сын, не приехали и не забрали необычный подсвечник.
Завещание
В Иерусалиме умирал старый еврей. Скорбящие сыновья
окружили ложе. Отец вручил заклеенный конверт старшему сыну.
- Через несколько минут я уйду в другой мир. Немедленно
вскроете конверт и выполните мою волю. А это второй конверт. Вскроете его
сразу же после похорон. Третий конверт у нашего адвоката. Он сообщит вам мою
волю.
Старый еврей скончался ещё до того, как сыновья успели
понять, о чём идёт речь. Здесь же, у ложа покойника они вскрыли первый конверт.
"Я требую, чтобы меня похоронили в носках" - Прочли сыновья содержимое конверта.
Но ведь это невозможно! Это нарушение еврейских законов!
И всё же следует выполнить пожелание отца.
Все усилия сыновей, все их бесчисленные обращения
к религиозным авторитетам, все попытки, в конце концов, за любые деньги купить
разрешение нарушить закон, установленный Торой, оказались тщетными. Не удалось
похоронить отца в носках. Над свежей могилой сыновья вскрыли второй конверт.
"Дорогие мои дети, - написал отец - у вас была возможность
убедиться в том, что ваш отец был не только миллионером, но и религиозным
евреем. Ваш отец отлично знал, что наша религия требует предать земле голый
труп, завёрнутым в саван. Я просто хотел вам напомнить, что даже миллионер
на тот свет не может взять с собой несчастной пары носков".
