Михаил Хейфец

 

 

 

 

 

 

Ханна Арендт судит XX век

(продолжение. Начало в №№ 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24 )

                   
   
   
    

ТОТАЛИТАРНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

 

Но если идеология и пропаганда тоталитарных Движений, как мы убедились, выглядят традиционными, плоскими, пошлыми, зато формы организации - абсолютно новы.

Движение действует в реальном мире, но – по правилам мира, ею выдуманного. Цель его: воплотить пропагандистские фикции, вроде «всемирного заговора евреев» или всемогущей сети троцкистов, или всевластия «трехсот семейств», – в повседневную, бытовую жизнь и противопоставить мнимому «заговору» свой контрзаговор.

Иногда думают, что самым важным в структуре тоталитаризма был непререкаемый авторитет вождя (Сталина, Гитлера). Но как раз этот принцип позаимствован - из военной диктатуры. Отличие  тоталитарного вождизма от военного руководства - кардинальное: военная власть распространяется сверху вниз, вся система военных приказов ограничивает абсолютную власть верха. Верхи    вынуждены, во-1-х, делегировать какие-то полномочия нижестоящим чинам, главное же – командир вынужден считаться с собственными приказами, отданными раньше. (Отсюда, кстати, настойчивое желание Гиммлера «не публиковать указов, определяющих понятие «еврей» – всеми этими глупыми обязательствами мы только свяжем себе руки».) В нацистском же понимании лишь бесконечно извергаемая наружу воля фюрера служила неизменным законом народу и государству (то же относилось к СССР, где главную роль в системе власти играли не формальные постановления ЦК или Совнаркома, но личные распоряжения т. Сталина И. В., часто никому, кроме его конкретных адресатов, неизвестные).

Анонимность реальной власти, лишь прикрытой законными инстанциями, - это и есть особенность тоталитарной структуры, в отличие от военной.

Движение разделяют на членов партии и сочувствующих («беспартийных коммунистов»). В основу деления положен принцип, что большинство людей лениво и трусливо, что только меньшинство способно бороться за убеждения. В германской ветви Движения господствовала директива, что сочувствующих должно быть как можно больше, число же членов партии следует ограничивать! (Из семи миллионов членов «Гитлерюгенд» только 50 тысяч было принято в партию в 1937 году). В СССР использовали иной принцип – партию делили на номенклатуру и рядовых членов («внутреннюю и внешнюю партию» - по Дж. Оруэллу).

Главной организационной новинкой тоталитаризма стало создание фасадных организаций (видимо, ВЦСПС, МОПР, ВОКС, Комитета защиты мира - в СССР и пр.). Мне думается, что Ханна Арендт именовала в Германии «фасадной» всю официальную, правительственную ветвь власти, поскольку та была лишена влияния на политические решения и беспрекословно выполняла волю «закрытых» структур (реализовавших, в свою очередь, волю «фюрера»). Если я прав, то расхождений у Германии с СССР не обнаруживается…

В чем сила столь странной системы – когда подлинный «мотор» решений скрыт от глаз  собственного народа, когда на «фасаде» видны лишь те, кто ничего не решает и полномочий решать вообще не получает?

Зато «фасад» придавал режиму видимость нормальности! Возникал некий перекидной мостик, дававший возможность членам партии общаться с людьми из нормального мира, работать всерьез, а не в мираже идеологических иллюзий. «Фасадные» организации создавали пристойную видимость для рядовых партийцев: якобы на деле мир полон тайными союзниками партии – разумеется, в их число не входили открытые враги, вроде евреев, или наоборот, капиталистов – но все-таки в мире есть множество людей, которые общаются, «сочувствуют нам», только у слабаков сил не хватает – характера или ума? - чтобы открыто взять нашу сторону, будущих победителей. Сильные-то люди уже сейчас с нами, а остальные – пока в стороне… Это успокаивало и даже вдохновляло Движение.

А остальной мир получал представление о тоталитарном Движении по тем же «фасадным» организациям: «виртуальная реальность» тоталитаризма распространялась вовне в относительно мягких, приемлемых для мира формах, давала вождям возможность вводить посторонних в заблуждение. Причем  заблуждение оставалось взаимным: члены партии не догадывались, как именно остальной мир станет к ним относиться, если поймет суть их Движения, а внешний мир мог считать цели Движения почти нормальными, т. е. национальными, хотя и амбициозными, или социальными, хотя и слишком крайними… Фасад работал как двойной фасад - и вовнутрь, и наружу!

Любопытно, что те же «фасады» работали внутри Движения: простые члены партии имели нормальные профессиональные и общественные связи, им хотелось видеть свою партию более спокойной, более нормальной – ну, короче, некоей государственной организацией. Истинную роль «боевых групп» в своей партии они – опять же до поры-до времени – не разгадывали, ибо те были скрыты «фасадами». Основной принцип тоталитаризма («два мира – две системы») выглядел притупленным: даже членам партии казалось, что враждебность к ним остального мира – чисто идеологическое явление, а вовсе не факт политического, тем паче военного противостояния. Они настолько были защищены «фасадами» от реальностей, что всегда недооценивали ужасную рискованность политики своих вождей.

Другое достоинство «фасадных организаций» для бытия системы – возможность постоянно создавать без помех новые организационные подразделения и перераспределять по воле вождя их уровни активности, не затрагивая амбиций и полномочия старых бюрократических структур (что всегда представляет серьезную проблему для других государственных режимов). Сталин, например, создавал «тройки», «пятерки», «семерки» для решения любых важных проблем в обход обычного аппарата власти («прямо игра в карты какая-то!» - жаловался Хрущев). А вот - германский пример. В 1922 году самая активная структура в партии – СА (штурмовики). Но в 1926 году возникает СС, более активная, чем СА, пока что – внутри СА. С 1929 году СС отделяется от СА. С 1930 году возникают «ударные отряды» – уже внутри СС. Затем - «Мертвая голова», потом СД, Управление по делам расовой политики… В итоге обычный член партии был по рангу ниже члена СА, член СА – ниже члена СС, член СС – ниже члена спецподразделений СС и т. д.

Такая подвижность позволяла контролировать спецслужбы, отодвигая ветеранов на периферию, к «фасаду», и наоборот, выдвигая новых, более воинственных исполнителей для исполнения личных приказов фюрера или вождя. 

Попутный вопрос: почему время от времени силовиков истребляли - в обеих империях?

В этих структурах регулярно возникал соблазн: поменять их политический режим на военную диктатуру – она виделась им более близкой, понятной, что ли… Рем, например, заявил: «Я не могу понять, почему несоединимы  три вещи: моя преданность наследникам баварской короны (дому Виттельсбахов), мое восхищение совестью германского народа – генералом Людендорфом и моя дружба со знаменосцем политической борьбы Адольфом Гитлером». Ну, так вот, ему объяснили - раз и навсегда…

Ханна Арендт не изучала эту проблему в приложении к СССР. Но какое российское наблюдение следует из ее посылок? Если тоталитарной системе нужна, по Арендт,  полная зависимость  подданных, тем более, «боевых группировок» от Единой и Вышней воли вождя, то нам как раз невозможно не заметить в Союзе вечного «правого уклона» органов, всегдашних их попыток использовать оказавшиеся в руках палаческие возможности, чтобы получить хозяйственную независимость от начальства. Стать себе хозяевами! На двадцатом году советской власти «во всех слоях общества наблюдалось утомление и усталость, - отмечал видный большевик Ф. Ильин-Раскольников. - Все жаждали порядка, спокойствия, законности  и свободы. Казалось, что самое трудное время позади: навсегда отошли в прошлое голод и ужасы первых лет коллективизации”. Интересны показания, данные на следствии в НКВД одним из руководителей советской внешней разведки А. Х. Артузовым в 1937 году. Он припомнил высказывание экс-наркома НКВД Ягоды: “Довольно потрясений, нужно наконец зажить спокойной, обеспеченной жизнью, открыто пользоваться теми благами, которые мы как руководители государства должны иметь”. («У самого Ягоды были… дачи-поместья», - замечает цитировавшая Артузова писательница Е. Игнатова, из книги которой «Заметки о Ленинграде» я позаимствовал эту информацию).

А вот несколько примеров из исследования проф. Г. Ивановой: «Начальник Карагандлжилстроя майор А. Свиридов за несколько лет до денежной реформы 1947 года внес в сберкассу четверть миллиона рублей... В ходе расследования выяснилось, что Свиридов за бесценок скупал в лагерях мебель и другие бытовые вещи, изготовленные заключенными, и перепродавал их через комиссионный магазин. Его сняли с должности с формулировкой: «допускал незаконные капиталовложения»... «Прокурор Мослагуправления Минский с помощью начальника лагеря Тимошенкова выстроил себе в Подмосковье дачу, оцененную экспертами в 120 тысяч рублей. Строительство вели заключенные, стройматериалы выписывались якобы на нужды лагеря» («Гулаг...», стр. 98). А ведь это были небольшие «шишки», находившиеся к тому же (географически!) на виду у проверявших инстанций. Что ж творилось на более дальней периферии? Вот почему т. Сталин  вынужден был поэтапно убирать уже выбракованный человеческий материал – и, по возможности, радикально: слишком многое про режим успевали узнать... Приходилось убивать, не было у вождя иного выхода!

Далее Ханна рассуждает об оргпринципах формирования элитных подразделений. Их умышленно делали подвижными, чтобы там не могли завязать никакие постоянные связи в обычном мире. Например, члены дивизии «Мертвая голова» (охрана концлагерей) никогда не призывались на  службу в своем районе. Каждое подразделение сменялось на постах после трех недель службы. Вообще любой эсэсовец должен был знать, что навсегда покинул прежнюю жизнь! Геббельс: «Опыт учит, что движения и люди, сжегшие за собой мосты, борются с большей целеустремленностью, чем те, кому есть куда отступать». Член Движения должен был чувствовать себя в безопасности только внутри Движения. Вне организации грозила гибель – и не обязательно от  рук «своих»…

 

*                     *                      *

 

В центре Движения мотор нации – вождь. Его абсолютное всевластие напомнило Арендт ритуал тайных обществ (или сект), когда члены подполья добровольно выбирали лидера, но потом уже слепо ему подчинялись.

Вождь окружен свитой. Обычно из инициаторов  Движения. Она может носить формальный характер, как у Сталина (политбюро), или неформальный, как у Гитлера (меняющийся время во времени список любимцев). Свита излучает в нижестоящие структуры ауру «непостижимого превосходства» вождя над  всеми особями, живущими на грешной Земле. Вот, кстати, разница тоталитаризма с обычными системами: о лидерах прочих стран, включая монархов, можно найти много информации про их частную жизнь, про семью, про друзей – ничего подобного не было известно о жизни вождей. Никто, даже в германских спецслужбах, не знал, например, женат ли Сталин (почему-то некоторые там считали, что он женат на мифической сестре Кагановича?!); никто в спецслужбах США, Великобритании, СССР не имел информацию о существовании Евы Браун (фрау Гитлер). В тоталитарных Движениях отвергнут демократический принцип - «высшие из нас всего лишь люди», ибо вождь все-таки – больше, чем человек, неправда ли?

Вождь необязательно должен обладать «харизмой»,  ораторским талантом, считаться могучим «силовиком», блистать организаторскими качествами. Троцкий как оратор, да и как организатор аппарата власти намного превосходил Сталина… Именно военное министерство, возглавляемое «Львом революции», считалось образцовым учреждением, а не наркомат по делам национальностей или рабоче-крестьянской инспекции, руководимые Сталиным. Влияния в силовых структурах Троцкий имел тоже много больше, чем Сталин (ему верны были, например, командиры Московского военного округа, решавшие исход любой силовой схватки). И власть Гитлера тоже не зависела от поддержки его в СС или СА. А вот Рем, расстрелянный фюрером, считался, подобно Троцкому, любимым шефом силовых партийных структур, имел хорошие отношения с генералами рейхсвера...  Чтобы сделаться вождем, требовалось обладать совсем иным, действительно уникальным талантом: нужно было, как никто, чувствовать нюансы человеческих отношений, гениально плести интриги, посвятить себя подбору персонала власти и уметь постоянно его тасовать. Вскоре после вступления во власть не было ни одного сановника и крупного чиновника, кто не был бы обязан вождям своим персональным назначением. 

Автор российского послесловия к книге Х. Арендт, философ Ю. Давыдов, справедливо напомнил, что когда Сталина избрали генеральным секретарем ЦК, его должность означала всего-навсего – «главный делопроизводитель партии», нечто вроде завкадрами. Стать генсеком не стремился никто из «харизматических лидеров» РКП (б). Но именно Сталин понял великий секрет Движения, о котором пишет Арендт: вождем станет тот, кто научится тасовать «кадры». «Кадры решают все!»…

(Здесь вспомнился эпизод из личных кладовых памяти. Л. И. Брежнев не был тоталитарным вождем, но кое-что из наследия Сталина он сохранил. Помню, на одном из выступлений, предлагая выдвинуть на какой-то пост сановника -  Соломенцева или Капитонова? - генсек бубнил, не отрывая глаз от бумажки. Но вот дошел до кадрового вопроса: «Товарищ Соломенцев…», и, отложив в сторону чужой текст, Леонид Ильич стал шпарить речь наизусть: где, в какой должности, сколько тот прослужил и в каких партийных органах. Эти детали генсек знал на память –  и лучше любого из своих помощников!)

Довольно быстро, несмотря на  интриги, перетасовки,  взаимную ненависть партийных бонз, положение вождя становится стабильным: все убеждены, что без него – ну, никак! Все погибнут! В обычных тираниях между диктатором и исполнителями соблюдается дистанция. В тоталитаризме же напротив – вождь отвечает за действия любого исполнителя. Каждый исполнитель считается лишь солдатом вождя. В 1932 году Гитлер взял на себя ответственность за убийства, совершенные штурмовиками СА, хотя, естественно, не имел к ним никакого отношения. Если же подчиненные в чем-то нарушили волю вождя, то ошибку исправляет он сам - скажем, убивает подчиненных… Сталин, к слову, любил свои злодеяния (или ошибки) перекладывать на жертвы собственных преступлений, на тех, чью гибель он заранее запланировал. Например, Троцкого убил… конечно, троцкист! Террор развязал – ясно, Ягода. Потом - Ежов.

На деле кровавые и жестокие меры определял вождь. Лично! Всегда! Даже Гиммлер был потрясен, впервые услышав о плане «окончательного решения еврейского вопроса»…  Даже Каганович просил Сталина воздержаться от разрушения Сухаревских ворот или храма Христа Спасителя в Москве. Но вождь любил представать перед миром в облике  «умеренного лидера». «Когда распространялись слухи о радикальных мерах партии или гестапо, - вспоминал гросс-адмирал Редер, - фюрер вел себя так, будто они исходят не от него. Но… постепенно я пришел к выводу, что фюрер склонялся к самым кардинальным мерам без какого-либо внешнего влияния». (Сталин в 1936 году на вопрос о «мировой революции» ответил так: «Мы никогда не имели таких планов и намерений… Это недоразумение».)

Тоталитарным Движениям присущи не государственные модели в управлении, им ближе организационные привычки тайных обществ. Например, регулирование частной жизни функционеров (в СССР, к примеру, номенклатурщикам не рекомендовали заводить собственные автомобили; запрещалось не пользоваться закрытыми распределителями; одеваться по не принятой «в кругах» моде и пр.). Да вообще само наличие касты «посвященных»… Например, лишь во время войны элите нацистского Движения (и то не всей!) сообщили о лагерях уничтожения. Лидер нацистских профсоюзов Роберт Лей узнал о них только на Нюрнбергском процессе и, видимо, страшно был напуган – покончил самоубийством. Гудериан утверждает, что название «Освенцим» услышал лишь в 1945 году, когда служил начальником Генерального штаба.

В Движении господствовал принцип – «кто не с нами, тот против нас». Гитлер: «Все человечество – от миллиарда до полутора – объединится против нас, нордических народов». Гиммлер: «Мы выстроились в один ряд, маршируем в будущее, следуя неизменным законам… братского сообщества нордических   народов… Мы должны быть честными, лояльными, порядочными и дружественно настроенными по отношению к тем, в чьих  жилах течет наша кровь – и ни к кому больше».

Особо важен в Движении ритуал: он вообще крепче скрепляет людей, чем даже посвящение в общую тайну. Ритуал, культивировавшийся в Движениях, был близок к идолопоклонству. Это видно, скажем, в большевистском культе мертвого тела Ленина. Впрочем, нацистский «зов крови» тоже напоминал тотемные церемонии дикарей…

В революционных партиях обычно имеется некая «боевая», группа: она играет ту же самую роль, что армия в обычном государстве и должна по идее контролироваться политиками партии. Но в Движении тоталитаристов производили «госпереворот», и «боевые группы» захватывали реальную власть, оттесняя кадровых политиков. (Орудием таких переворотов служила, например, мобилизация в партию необразованной массы новичков  - в СССР был так называемый «ленинский призыв в партию», в европейских компартиях – Народные фронты). У нацистов начали с господства  военизированных подразделений, но завершили действо все-таки захватом власти заговорщиками из спецслужб. (По мнению Ханны Арендт, СС задумывалась Гитлером именно как внутрипартийная шпионская структура, и только потом, когда Гиммлера назначили главой гестапо, он перетащил туда эсэсовцев и использовал «внутрипартийную спецслужбу» для общегосударственного шпионажа.)

Важная особенность тоталитарной организации – смесь доверчивости чиновников с их цинизмом. В XX веке исчезла прежняя иллюзия, будто доверчивость – это слабость недалеких (или примитивных) душ, а цинизм напротив – мудрость утонченных умов. Массовая пропаганда обнаружила, что любая аудитория способна верить в абсурд, в чушь, но, с другой стороны, она же всегда готова и к тому, что ее обманут. Мол, обман в политике – в порядке вещей. Поэтому широкая публика Германии и СССР, с одной стороны, казалась доверчивой, но одновременно – была  весьма и весьма циничной!

Тоталитарная пропаганда исходила из психологического предположения, что убедить массы можно абсолютно в чем угодно: главное, не бояться разоблачений! Если люди даже поймут, что их обманули, они успокоят себя собственным цинизмом. Мол, мы  всегда знали, что это ложь, но как ловко фюрер (или вождь) умеет всех провести, а?! Какой молодец, однако!

Такое пропагандистское открытие было заложено в самое структуру партийной организации. Один уровень власти в партии отличался от другого большим уровнем цинизма и меньшим уровнем доверчивости. Чем выше был статус «лейтера» или секретаря, тем чиновник оказывался циничней! Мол, политика вообще грязная игра, ложь играет ту же роль, что дисциплина в армии, потому фюрер прав, если говорит заведомо ясную для нас, его исполнителей, ложь… Фюрер вообще всегда прав. «Он был всегда прав и будет всегда прав» (Гесс). Только Он, Один!

Кстати, а что значит в принципе – «прав»? Правота проявится в ходе истории, и не нам, современникам, о ней судить… «В состоянии ли правительство установить правильные законы? Это вопрос… судьбы. Реальные злоупотребления (власти – М. Х.) будут наказаны историческим Провидением, ниспосылающим неудачи, падения, гибель  - в соответствии с правилами жизни, а не законами министерства юстиции» (Вернер Бест, ветеран партии).

Вот как такое же явление смотрелось в России – глазами национального поэта Александра Твардовского:

 

Когда кремлевскими стенами

Живой от жизни огражден,

Как грозный дух он был над нами, -

Иных не знали  мы имен…

 

И было попросту привычно,

Что он сквозь трубочный дымок

Все в мире видел самолично

И всем заведовал, как Бог.

 

Что простирались эти руки

До всех на  свете главных дел –

Всех производств,

Любой науки,

Морских глубин и звездных тел…

 

Мы звали - станем ли лукавить? –

Его отцом в стране-семье.

Тут не убавить,

Ни прибавить. –

Так это было на земле.

 

То был отец, чье только слово,

Чьей только брови малый знак –

Закон.

Исполни долг суровый –

И что не так, скажи, что так.

 

            («За далью даль»)

 

Да, цинизм в организации был столь же востребован, как  и доверчивость. Члены «фасадных» организаций партии презирали доверчивых партийцев; члены номенклатуры презирали доверчивых «фасадчиков»; элита партии презирала доверчивых низших номенклатурщиков… Арендт пишет: «Нацист презирал обычных немцев. Штурмовик – членов партии. Эсэсовец – штурмовика» (ibid, стр. 503). В СССР аппарат ЦК свысока смотрел на корпус секретарей обкомов, в обкомах презирали райкомовскую (особливо комсомольскую) шушеру...

Но почему, наряду с цинизмом, оставалась важнейшим качеством элиты (номенклатуры) - доверчивость?

Да, от партийцев требовалось разбираться в тактической лжи Движения. Но одновременно полагалось веровать, как христианам в Евангелие, во всеобъемлющую ложь идеологии - как в некую святыню. Веровать, что полная победа Движения безусловно достижима, что преграда - лишь в вымирающих группах, например, в иностранных капиталистах-империалистах или в низших нациях (прежде всего, в евреях, но – не только в них…).

В элите Движения ситуация складывалась особая. Идеологические штампы придумывались для масс, те были связаны с обычным миром, потому не могли не искать хоть какую-то истину, хоть какое-то обоснование для своих действий. Штампами обрабатывали их мозги, чтоб они работали, как надо… Элите же истина не важна была принципиально! Для элиты важна была цель. Люди массы, например, хотели бы сначала порассуждать о неполноценности евреев или о злодейской группе эксплуататоров-капиталистов – до того, как они начнут уничтожать тех или других. Но элита всегда понимала: объявление евреев неполноценными или капиталистов эксплуататорами как раз и значило реально –  уничтожение.

Элита не сравнивала идеологию с реальностью: вождь как талисман ниспосылал ей победу вымыслов над реалиями! Элита свободна была, например, от установок даже собственной идеологии, скажем, от антисемитизма: да, он был когда-то полезной доктриной, но полезность убывала по мере истребления евреев. Гиммлер: «Мы, в первую очередь, должны решить проблему крови, и под этим не подразумевается антисемитизм. Антисемитизм есть санитарная обработка. Уничтожение вшей не есть идеология. Это лишь вопрос чистоты. Но для нас вопрос крови остается вопросом нашего достоинства, реальной основой, объединяющей немецкий народ». И «чистота крови» определялась не генетикой, не заблуждайтесь, господа, а спецрешениями Расовой комиссии во главе с партайгеноссе Гиммлером. Кто думал по-иному – для тех и работали концлагеря.

То же относилось к большевикам, заметно свободным от   своих «классовых предрассудков». Именно свобода от содержания собственной идеологии характеризует особый уровень высшего партийного руководства.

Почему же вождь обязательно должен оставаться непогрешимым, почему его правоту (или неправоту) нельзя было ни - в коем случае! - обсуждать? Никому, нигде, даже на секретнейшем уровне…

Потому что в пылу дискуссий может разлететься мир фикций: его способно сокрушить, например, случайное вторжение, несколько слов высказанной вслух информации. Лишь под мудрым руководством вождя такой смертельной опасности, парализующей волю и динамику Движения, можно избежать. Иначе крах всему, включая главную ценность - карьеры элиты.

Но есть более глубокий мотив безграничной преданности этих прожженных циников своему вождю.

Их всех связывала глубокая и искренняя вера во Всемогущество Человека. Их цинизм, вседозволенность были основаны на  внутреннем убеждении, что все возможно. «Они, как и низшие касты, обмануты, но не заговором Уолл-стрита или евреев, но наглой и тщеславной идеей, что можно делать все, что все существующее можно преодолеть силой организации. Они мыслят этот мир большой дорогой, где банда всегда способна отобрать у проезжего богача его  плохо охраняемое богатство. Они постоянно недооценивают истинную силу остальных сообществ и переоценивают двигательную силу своего Движения. Более того, они перестают понимать, что их собственный заговор против мира способен вдохновить весь мир реально, а не только в их воображении объединится против них», - пишет Арендт (ibid, стр. 508).

Поэтому, даже несогласные с вождем, партийцы не могли довериться собственным мозгам! Ибо внутри них жило тайное убеждение, что факты существуют где-то в остальном мире, а в их жизни даже самый безумный ход вождя может привести к успеху, если он «хорошо отлажен». Да и что вообще считать успехом? По мнению Арендт, например, индустриализация в СССР была проведена с фантастическими ошибками, но – для коммунистов-то она обернулась великой выгодой, ликвидацией рабочих как единого и по-своему сплоченного класса! Нельзя ж не признать…  Или ужасающее истребление трудовых рук на оккупированной территории СССР привело к «прискорбным потерям для хозяйства» III рейха. Но – «не стоит сожалеть, если мыслить категориями будущих поколений» (Гиммлер). И с точки зрения расовой теории он, конечно, был прав…

Может, вождь действительно интуитивно знает, что именно им потребно – для их конечной цели, для вечного движения вперед?

 

(продолжение следует)

---

   

---

    
         

___Реклама___

---