Евгений Беркович
Барон Лёвенштейн и его нацистская тетушка
(Семейный портрет в историческом интерьере)
Часть первая
Содержание
Дом на улице Кудамм
Семья
Развод как средство воспитания
Простые и привилегированные браки
Фамильное серебро
Его полное имя звучит торжественно: Ханс-Оскар барон Лёвенштейн де Витт. Лёвенштейн -- фамилия отца-еврея, а бароном де Виттом он являлся по матери, происходившей из старинного голландского рода. Среди его предков был знаменитый Ян де Витт, великий пенсионарий, фактический правитель Нидерландов во второй половине семнадцатого века.
Мрачное время гитлеризма Ханс-Оскар пережил в Берлине, после войны надолго уехал в Израиль, а затем снова вернулся в город своего детства. Сейчас он живет в маленькой квартирке неподалеку от центральной берлинской улицы Курфюрстендамм, или, как ее ласково называют горожане, Кудамм. На Кудамм жил он когда-то с родителями в роскошной четырнадцатикомнатной квартире -- площадью свыше шестисот квадратных метров, с тремя ванными комнатами и тремя туалетами. Его отец до 1933 года был руководителем биржевого отдела и представителем крупного берлинского банка.
Родственники по линии матери занимали высокое положение в немецком обществе. Тетка Елизавета (Лило, или Ли, как ее звали родные) была замужем за последним демократически избранным бургомистром Потсдама Фосбергом. Супруги жили в знаменитом замке -- дворце Лихтенау, который Фридрих Вильгельм Второй, наследник Фридриха Великого, построил в Потсдаме для своей фаворитки. Все послевоенные годы до распада социалистического лагеря здесь размещалось отделение Штази -- тайной полиции ГДР.
От прошлого у Ханса-Оскара осталось несколько старых фотографий и чудом уцелевшее огромное собрание фамильного серебра -- старинные тарелки, вазы, столовые приборы с монограммой де Виттов. Серебро напоминает о добрых старых временах, когда семья жила в любви, достатке и благополучии. Ханс-Оскар почти не застал это время: он родился в 1926 году и к моменту прихода Гитлера к власти ему было только семь лет. Зато тяжестей и лишений выпало на долю Лёвенштейнов в избытке.
Против брака родителей Ханса-Оскара их родные -- ни евреи Лёвенштейны, ни христиане де Витты -- не возражали. Все они придерживались либеральных взглядов, свободных от национальных и расовых предрассудков.
Дед со стороны матери, капитан дальнего плавания, служил в прусском флоте. Это был в хорошем смысле слова космополит, человек широких взглядов, совершивший пятнадцать кругосветных путешествий. Его дочь Йоханна, или просто Ханна, мама Ханса-Оскара, росла и воспитывалась в богатой аристократической семье, где уважали общечеловеческие нравственные ценности.
В семье де Виттов не было нацистов. Единственное исключение составляла уже упомянутая "тетушка Ли", которая еще в 1921 году вступила в национал-социалистическую партию, почему-то посчитав, что Гитлер будет полезен для немецкого крестьянства: она сама владела большими поместьями в Пруссии. Никакой партийной работы тетушка не вела и расистские взгляды гитлеровцев не разделяла, но за партийный стаж получила от нацистов высокую награду -- Золотой значок ветерана партии, "золотой бонбон", как она шутливо называла его. Носителей этого значка было немного, он пользовался у нацистов огромным почтением, открывал двери кабинетов и помогал решать важные вопросы. И тетушка Ли не один раз с его помощью спасала Лёвенштейнов от верной гибели.
В семье деда и бабки со стороны отца еврейские темы почти не обсуждались. Как и многие немецкие евреи, Лёвенштейны были практически полностью ассимилированы в немецкое общество. Фриц, отец Ханса-Оскара, был очень далек от иудаизма. Правда, крещение и переход в христианство он тоже считал для себя неприемлемым.
Как истинный немец-патриот, в 1914 году Фриц Лёвенштейн пошел добровольцем на Первую мировую войну -- воевать «за Бога, Кайзера и Отечество». К тому времени он только успел закончить школу. Получить звание унтер-офицера на войне еврей мог сравнительно легко -- для этого достаточно было быть хорошим солдатом. Дослужиться до лейтенанта или тем более капитана являлось крайне редким случаем для некрещеных евреев, но Фриц сумел и это. А вот дальнейшее продвижение по служебной лестнице было возможно только после крещения. В 1917 году Фрица вызвали в Генеральный штаб, где один важный чин сказал ему:
-- Послушайте, Лёвенштейн! Это всего лишь проформа, наш полковой священник быстренько принимает вас в евангелическую церковь, и вы немедленно переходите на службу в Генеральный штаб с серьезным повышением.
-- На что тот ответил:
-- Господин генерал! Я не имею понятия об иудаизме, не знаю ни одной буквы по-еврейски, никогда не был в синагоге. У нас в семье уже сто лет празднуют и Рождество, и Пасху. Но прямо выйти из еврейской общины я бы не хотел -- это слишком походило бы на предательство.
Генерал помолчал и закончил разговор:
-- Очень жаль. Тогда оставайтесь капитаном.
В 1918 году Фрица Лёвенштейна тяжело ранило, и он вынужден был уйти из армии.
У Ханны де Витт кроме Елизаветы была еще одна сестра, Елена. Отношения между всеми сестрами были очень теплыми и сердечными. Елена обожала зятя и часто говорила:
-- Ханночка, если бы я встретила такого мужчину, как твой Фриц, я была бы счастливейшей женщиной на свете.
Так продолжалось до 1933 года.
Приход к власти нацистов внес в семью раскол. И если тетушка Ли стала настоящим ангелом-спасителем для своих еврейских родственников, то Елена буквально отвернулась от них и прекратила всякие отношения. На все просьбы ее матери, бабушки Ханса-Оскара, помочь нуждающимся Лёвенштейнам она неизменно отвечала: "Я евреям ничего не даю!".
Трещина между евреями и неевреями прошла не только в семье де Виттов. Она разломила все немецкое общество.
Любопытный случай произошел в 1938 году, сразу после ноябрьского всегерманского погрома, названного "Хрустальной ночью". Соседом Лёвенштейнов по дому на Кудамм, 73 был знаменитый киноактер Вилли Фрич. Однажды он встретил Ханну Лёвенштейн в лифте и очень вежливо обратился к ней:
-- Ах, сударыня, у меня к вам большая просьба. Пожалуйста, не обижайтесь, если я когда-нибудь не поздороваюсь с вами на улице. Я ведь персона общественная, и боюсь, как бы это не повредило моей репутации.
Дело происходило за три года до введения обязательных шестиконечных звезд для евреев! Ханна была поражена:
-- Да, господин Фрич, я понимаю. Ведь я очень похожа на еврейку, не так ли?
Ханна Левенштейн-деВитт
Ханна де Витт имела типично арийскую внешность. Да и Фриц Лёвенштейн не слишком походил на еврея. Как правило, нормальный немецкий еврей имел мало общего с тем евреем, каким его рисовала нацистская пропаганда. Дружить с евреями, а тем более здороваться с ними на улице не запрещалось немецкими законами. Смертельно опасными были только такие отношения, которые вели к «порче немецкой расы". Но таково уж обостренное немецкое законопослушание, что требования властей не только неукоснительно выполнялись, но часто и «перевыполнялись».
В удостоверении личности, выданном Хансу-Оскару, его имя звучит так: Ханс-Оскар Израиль Лёвенштейн. По требованию нацистов добавку "Израиль" получили к своим именам все еврейские мужчины. Ханс-Оскар был ребенком от смешанного брака -- "мишлингом", как тогда говорили, который при определенных условиях мог получить все права арийца. Однако он официально был признан "фактическим (действующим) евреем" (Geltungsjude) и должен был, как и отец ("полный еврей" -- Volljude), носить опознавательный знак -- шестиконечную звезду. Но сначала в их жизни произошли важные события.
Пора было подумать об образовании мальчика. Как сына еврея его не брали в обычную немецкую школу, а чтобы учиться при еврейской общине, нужно было состоять в ней, т. е. признать, что исповедуешь иудаизм.
В 1937 году маму Ханса-Оскара пригласил к себе на аудиенцию шеф гестапо Генрих Мюллер. Как рассказывала она потом, Мюллер очень приветливо и доброжелательно разговаривал с нею. Естественно, он знал тетушку Ли -- в то время был еще жив ее муж, правящий бургомистр Потсдама. Этот город -- резиденция кайзеров и культурный центр Пруссии -- всегда играл важную роль в политической жизни Германии.
Мюллер сделал Ханне очень заманчивое предложение. Он рассказал, что нацистские власти решили открыть в Потсдаме первую специальную школу-интернат для сыновей арийской элиты. Обучение в интернате гарантировало юношам поступление в высшее учебное заведение и блестящую карьеру в будущем. Само же предложение состояло в следующем: "Вы разводитесь со своим евреем, а мы обещаем, что ваш сын под именем Оскар де Витт станет учеником этой школы и получит прекрасное образование".
Ханна Лёвенштейн ответила твердым отказом.
Через несколько дней одиннадцатилетний Ханс-Оскар был вызван на специальное "расово-генеалогическое исследование" в Главное управление родства, крови и семьи. Не пойти было нельзя. Люди в белых халатах измеряли длину носа и толщину губ, делали другие обмеры и анализы.
Три месяца спустя Ханну Лёвенштейн вновь пригласили к шефу гестапо, и тот сказал ей:
-- Послушайте, мы имеем стопроцентные доказательства того, что ваш сын принадлежит к чистому северо-арийскому типу. Нет никаких препятствий к тому, чтобы немедленно принять его в элитный интернат. Вам нужно только подписать заявление на добровольный развод с мужем. Он может сразу уехать в Англию и взять с собой все, что захочет.
Эмиграция евреев в то время была еще допустима. Правда, нужно было получить разрешение на въезд в выбранную страну, а это, как правило, было нелегко.
Ханна опять отказалась.
-- Вы в этом раскаетесь, -- пообещал Мюллер. -- Подумайте еще.
Супруги Лёвенштейны много раз обсуждали возможность отъезда Фрица в Англию, где он мог бы дождаться конца нацистского режима. Но это казалось слишком рискованным. Не было никакой гарантии, что его не схватят и не убьют сразу после развода. Они знали множество подобных случаев. Об Освенциме станет известно через несколько лет, но опасность уничтожения евреев ощущалась уже в 1938 году.
Фриц и Ханна твердо решили не соглашаться на развод ни при каких обстоятельствах.
Двоюродный брат Ханны граф Вольфганг Хелльдорф был в то время начальником полиции Берлина. Когда Лёвенштейны обратились к нему за советом, он сказал:
-- Это все из-за Елизабет -- они не хотят, чтобы в ее семье были евреи. Такое создается впечатление… Получается, что и у меня, начальника полиции Берлина, есть породненная с евреем кузина! Но, как говорится, не так горячо естся, как варится. Ничего они с вами не сделают.
В это еще верили в 1938 году!
Примерно за три месяца до "Хрустальной ночи" Ханну снова вызвали в гестапо – на этот раз вместе с сыном. Эту встречу Ханс-Оскар описал через много лет после войны.
Ординарец проводил их в огромный кабинет, где Мюллер -- как всегда, приветливо --спросил у Ханны:
-- Ну наконец-то все улажено? Вы хорошо подумали и теперь согласны на развод?
-- Нет и нет, -- ответила Ханна, -- я не желаю разводиться.
Не выдержав, Мюллер вскричал:
-- И вы еще хотите называться достойной немецкой женщиной?! А сами держитесь за эту еврейскую свинью! Стыдно!
Ханс-Оскар вспоминал, что лицо шефа стало пунцово-красным, а мать, наоборот, сильно побледнела.
-- Да, -- четко произнесла она, -- именно потому, что я хочу быть достойной немецкой женщиной, я храню верность и честь в любви и держусь за своего мужа, которого люблю и который является отцом моего ребенка.
Затем Ханна повернулась к сыну и сказала:
-- Ханс-Оскар, мы уходим.
Крепко держась за руки, они вышли из кабинета.
Ханс-Оскар рассказывал, что в голове у него была только одна мысль: "Все, сейчас нас расстреляют…". Но на этот раз обошлось.
"Хрустальная ночь" и мировая война были еще впереди…
Нацисты стремились разделить немецкое общество на арийцев и не арийцев и по возможности изолировать последних, прежде всего евреев. Не было до конца ясно, куда отнести детей смешанных браков между немцами и евреями. Они могли попасть в число "арийцев" или стать "действующими евреями". Важную роль здесь играла категория смешанного брака -- то есть являлся ли он "привилегированным" или "простым". Эти определения ввел лично Гитлер, но официально ни в законе, ни в инструкциях они не были зафиксированы. Тем не менее власти руководствовались ими в каждом конкретном случае.
"Привилегированным" считался брак арийца с еврейкой. Брак Лёвенштейна, напротив, был «простым». Ханс-Оскар мог быть приравнен к арийцам только в случае развода родителей. Отцу этот развод, вероятно, стоил бы жизни. Лёвенштейны все же сделали попытку облегчить ребенку жизнь.
После всегерманского еврейского погрома 9 ноября 1938 года вышло постановление о так называемой "ариизации": дети смешанных браков евреев и не евреев могут подать прошение в упомянутое Главное управление родства, крови и семьи о признании их арийцами. В то время люди еще не вполне представляли себе, что может принести статус "ариизированного еврея". Обязательный опознавательный знак в виде шестиконечной звезды был введен только в сентябре 1941 года -- и тогда же было определено, что привилегированные мишлинги не обязаны носить звезды Давида.
Лёвенштейны решили подать прошение. Заполнить формуляр помог граф Хелльдорф. Он же сам направил письмо в соответствующее ведомство.
Через два месяца пришел ответ: "Отказать". Правда, в письме сообщалось, что в течение трех месяцев решение можно обжаловать. Это было сделано, но окончательный ответ снова содержал отказ. Вместо подписи стояло факсимиле рейхсфюрера СС Гиммлера.
Когда отчаявшаяся фрау Лёвенштейн пришла к своему кузену, начальник полиции Берлина только развел руками:
-- Извини, Ханна, но больше я ничем не могу вам помочь.
Таковы были последствия того, что Ханна Лёвенштейн не согласилась на развод.
Ханс-Оскар хорошо помнит тот день в сентябре 1941 года, когда все евреи -- и "полные", и "действующие" -- должны были выйти на улицы с пришитыми к одежде "на стороне сердца" звездами Давида. Такую же звезду нужно было укрепить и на дверях квартиры. Многие чувствовали страх: как-то отнесутся жители Берлина к явно обозначенным евреям? Первое ощущение было ошеломляющим: Ханс-Оскар увидел сотни людей со звездами на груди. Оказывается, и сосед, и человек, живущий напротив, были евреями. Сотни, тысячи евреев. В то время в Берлине проживало несколько десятков тысяч людей этой национальности.
Остальные берлинцы поначалу с любопытством разглядывали «помеченных» евреев на улицах. Но очень скоро привыкли и перестали реагировать на людей со звездами. Нет, немцев нельзя обвинить в невежливости или неприветливости. Просто, по словам Ханса-Оскара, "они были, как пограничники в ГДР, -- абсолютно стерильны".
С начала Второй мировой войны евреи были обязаны сдать государству практически все свое имущество. Постепенно им запрещалось иметь граммофоны, газовые и электрические плиты, картины, книги, велосипеды…
Очередной приказ касался предметов, изготовленных из драгоценных металлов.
Сегодня многие недоумевают, почему евреи не пытались продать свои ценные вещи на черном рынке или хотя бы обменять их на продукты. Но все не так просто: нацисты проявили в этом деле дьявольскую предусмотрительность.
В 1937 году гестапо распространило среди евреев специальный опросный лист, в который следовало вписать предметы их домашнего имущества. Власти обещали, что внесенные в список вещи не будут облагаться пошлиной при эмиграции. При таком условии люди не только охотно перечисляли все, что у них было, они покупали новую утварь, чтобы внести в список и ее тоже. Ведь если, например, у вас был не один электрический холодильник, а два, то второй вы могли потом продать в эмиграции, чтобы получить хоть какие-то деньги на жизнь.
Через три недели вышло новое предписание: вещи из списка запрещено дарить и продавать без письменного согласия гестапо, причем в прошении должны быть указаны точные адресные данные получателя подарка или покупателя. Таким образом гестапо обеспечило себя полной информацией обо всех имущественных делах евреев. Излишне говорить, что любые нарушения грозили смертью.
Когда пришло указание сдать драгоценные металлы, Лёвенштейны упаковали серебро во множество коробок и ящиков. Полицейский участок находился на Грольманштрассе, 28 (где он, кстати, находится и сегодня). Ко всем предписаниям о сдаче вещей прилагалось еще одно иезуитское дополнение: евреям запрещалось заказывать какие бы то ни было транспортные средства -- свое имущество они должны были доставить в полицию сами. Ни возраст, ни здоровье во внимание не принимались. И в назначенный день на улицах Берлина можно было видеть тысячи людей, мужчин и женщин, которые как угодно -- на самодельных тележках, в детских колясках -- тащили скарб.
Сдав имущество, Ханна сразу же поехала в Потсдам к сестре, "нацистской тетушке" Ханса-Оскара, и все ей рассказала. Та возмутилась:
-- Как вы могли отдать наше фамильное серебро? Это невозможно!
Она надела свой "золотой бонбон" и вместе с Ханной отправилась в полицейский участок. Там она не встретила никаких препятствий: перед Золотым значком все стояли навытяжку.
Едва войдя, тетушка потребовала вызвать начальника и прежде чем тот успел раскрыть рот, перешла в наступление:
-- Хайль Гитлер! Скажите-ка, как это вам пришло в голову забрать наше фамильное серебро? Я буду лично рейхсфюреру СС жаловаться! Что вы, собственно, себе позволяете?
При виде разгневанной женщины с Золотым партийным значком на груди начальник участка перепугался и, слегка заикаясь, спросил:
-- Как, разве ваша сестра еврейка?
-- Ну разумеется, нет, ведь она моя сестра. Она замужем за евреем. А серебро принадлежит нашей семье.
-- Почему же, товарищ, она ничего не сказала? Сейчас все будет улажено, -- сказал начальник, оправдываясь.
Через десять минут все коробки и ящики с серебром были возвращены и на специально выделенном грузовике перевезены в Потсдам, в тетушкин дворец Лихтенау, где оставались до 1944 года.
Перед самым приходом советских войск тетушка Ли закопала фамильное серебро в парке. Там оно пролежало до 1950 года, когда Лёвенштейны уехали в Израиль. Тетушка боялась оставаться в городе, оккупированном русскими. Ночью она тайно выкопала сокровища и перебралась в Гамбург.
Ханс-Оскар Левенштейн
Теперь все реликвии вновь находятся в квартире Ханса-Оскара Лёвенштейна, недалеко от знаменитой берлинской улицы Курфюрстендамм, которую берлинцы ласково называют Кудамм.
Продолжение следует