Биниамин Файн

Вера и неверие

(продолжение. Начало в №2-3/2016)

Глава 2. Наука

1. Введение

Теме науки в этой книге посвящена отдельная глава. Причина этому следующая: многие люди, особенно те, которые непосредственного отношения к науке не имеют, видят в ней нечто вроде преграды на пути религии. Они говорят о научном мировоззрении и утверждают, что справедливость атеистического взгляда на мир уже доказана. Им кажется, что наука объясняет происхождение жизни на земле, деление на виды и даже появление человеческой души (либо же они отрицают существование таковой). Короче говоря, наука объясняет все, религии же и вере места нет. Ниже мы увидим, что подобный подход лишен основания; тем не менее, многие придерживаются такого взгляда, оказывающего в высшей степени разрушительное влияние на веру и на религию. По-видимому, именно поэтому целое направление в иудаизме решило отгородиться от любых связей с миром науки, и получилось так, что два полярно противоположных сообщества, будучи поверхностно знакомы с наукой и ее устройством, пришли к одному и тому же ошибочному заключению, что религия и наука несовместимы друг с другом. В этой связи важно подчеркнуть данные, которые отражают положение дел в мире: количество верующих среди исследователей, занятых в сфере точных наук, превосходит количество верующих исследователей в области наук гуманитарных. По моему мнению, это обстоятельство объясняется очень просто: те, кто занимается точными науками, очень хорошо осознают их ограниченность и их гипотетичность, в то время как многие из ученых, занимающихся гуманитарными науками, получают свои научные сведения из вторых рук.

Влияние и авторитет науки объясняются серьезными достижениями, которых она добилась в современную эпоху.

Ишаягу Лейбович пишет в своей книге «Наука и духовные ценности», что само существование рода человеческого в наше время обусловлено прогрессом науки. Вот уже порядка двухсот лет, как человек окружен миром, созданным наукой. По сути дела, человек отошел от использования сырого, естественного материала, и вот результат: за 10-12 поколений от середины 18-го столетия и до наших дней численность населения земного шара увеличилась в шесть-семь раз, в то время как на протяжении предшествующих двух тысячелетий она выросла всего лишь вдвое.

Здесь мы будем обсуждать то, что принято называть естественными науками, то есть физику, химию и биологию. Физика является основой всех естественных наук, математика занимает особое место по отношению к естественным наукам, но сама к ним не принадлежит. Основанием науки является теоретическая наука, фундаментальные общие правила, которые называются законами природы. Что служит источником человеческого знания? Как человек постигает законы природы? Несмотря на то, что вопрос этот, на первый взгляд, кажется несложным, проблема происхождения источника научного познания является одной из фундаментальных и труднейших в общей философии и, в частности, в еврейской философии. Человеческая способность постигать знания, развивать теории и открывать законы природы находится в категории чуда и не объяснима с точки зрения светской философии и науки. Мы уже говорили выше (1.8) о подобном явлении, когда обыкновенный человек не способен понять глубины проблемы: а почему это чудо? Мудрец же понимает глубину проблемы, но не всегда способен разрешить ее. Мы уже упоминали Карла Поппера, великого философа двадцатого века в области философии науки. Он пишет: «Феномен человеческого знания, вне сомнения, является величайшим чудом в нашем мире» (К.Поппер, «Объективное знание»). Аналогичное высказывание мы встречаем и у Альберта Эйнштейна: «Вечная загадка мира – это его познаваемость... Сам факт этой познаваемости – это чудо» (А.Эйнштейн «Собрание научных трудов IV», стр. 201-202). Точно так же считает и рав Соловейчик: «Процесс познания – это проблема проблем и тайна тайн человеческих» (И.Б.Соловейчик, «Человек Галахи – явное и сокрытое», стр. 18).

В этой части, посвященной науке, мы попытаемся понять, что же такое наука, каково ее строение и каков ее источник. Когда мы поймем, почему научное познание является чудом (с «научной» точки зрения), мы поймем также структуру науки и ее ограниченность. Поэтому сосредоточимся на проблеме научного познания.

2. ПРИНЦИП ИНДУКЦИИ

Как можно познать мир? Этой проблемой занимается главный раздел философии – теория познания, или эпистемология. Многие, а может быть большинство людей, не видят в проблеме научного познания какой-либо сложности. Они полагают, что можно вывести науку, научные теории и законы природы из опытов, наблюдений и открытий. Иными словами мы познаем мир с помощью пяти наших чувств. Опытных данных и логических выводов (рационального мышления) достаточно для того, чтобы сформулировать законы природы. Такой подход – от частного к общему – называется индукцией. Противоположный процесс, когда из общего выводят частные следствия, называется дедукцией. В основе индукции лежит принцип, утверждающий, что можно вывести общее (научные теории, законы природы) – из частного, т.е. из результатов опытов, из данных экспериментов и наблюдений.

Надо сказать, что ученый, занятый исследованиями в конкретной области, не обязательно является экспертом в области теории познания и, как правило, он придерживается принципа индукции. Мало того, один из величайших философов ХХ века Бертран Рассел выразил мнение, что без принципа индукции наука не была бы способна открывать законы природы. И, по-видимому, принцип индукции отвечает здравому смыслу.

Тем не менее, уже в 18-м столетии шотландский философ Давид Юм заявил, что принцип индукции неверен. В своей книге «Трактат о человеческой природе» он доказывает, что невозможно вывести законы природы на основании экспериментов. По его мнению, принцип индукции не имеет реальной силы, и логическое рассуждение не способно «доказать, что те события, о которых у нас нет никаких опытных данных, подобны тем, о которых у нас опытные данные есть». Иными словами, «даже наблюдение часто или постоянно встречающейся совокупности объектов не дает нам достаточного основания для вывода относительно какого бы то ни было объекта, находящегося за пределами нашего опыта». Иначе говоря, мы не можем вывести теории из опыта. Разумеется, говоря, что невозможно вывести теорию из опыта, мы имеем в виду, что невозможно построить теорию рациональным путем, логическими методами и на основании одних только наблюдений.

Проиллюстрируем сказанное аналогией из арифметики. Пусть дана последовательность чисел. Спросим себя, возможно ли вывести какое-либо следствие относительно этой последовательности на основании знания о части ее (даже сколь угодно большой части). Например, если нам известен отрывок этой последовательности 1,2,3,4, что мы можем сказать обо всей последовательности на основании этого отрывка? Вполне возможно, что это натуральный ряд чисел 1,2 .... 10..., но это может быть и другая последовательность: 1,2,3,4,1,2,3,4,1,2,3,4... Точно так же и более детальное знание – например, если нам известен отрывок 1,2,3,4,1,2,3,4

– тоже не доказывает, что перед нами вполне определенная, заранее известная последовательность. Это может быть, например последовательность 1,2,3,4,1,2,3,4,4,3,2,1,4,3,2,1

– по сути, имеется бесконечное разнообразие возможностей того, как можно продолжить данный отрывок. И на основании знания любого ограниченного отрывка мы не сможем заключить ничего определенного о числовой последовательности в целом.

Карл Поппер в особенности подчеркнул важность отрицания принципа индукции и сформулировал формальное доказательство этого отрицания.

Доказательство ошибочности принципа индукции

Доказательство Поппера основано на том, что ряд предшествующих наблюдений (тех, которые проделаны в прошлом) и возможное наблюдение в будущем – например, речь может идти о явлении солнечного затмения – образуют совместно согласованную систему наблюдений. Рассмотрим некоторое множество результатов опытов, наблюдений – назовем ее группой К, – которая включает только утверждения, проверенные результатами опыта и поэтому все утверждения, входящие в эту группу, согласуются с друг другом. Теперь возьмем множество В, которое включает также утверждения о будущих наблюдениях. Например, В может включать утверждение о том, что завтра будет солнечное затмение. Поскольку солнечные затмения уже бывали в прошлом, утверждение В является возможным с чисто логической точки зрения. Теперь, если В – это согласующееся утверждение об определенном будущем наблюдении и К – это множество истинных утверждений относительно результатов прошлых наблюдений, тогда можно присоединить В к К без логического противоречия. Открытие Давида Юма можно сформулировать следующим образом: никакое будущее наблюдение, которое является логически возможным, не может противоречить множеству наблюдений, произведенных в прошлом.

Один из законов логики гласит, что, если возможно присоединить утверждение В к множеству утверждений К, то возможно присоединить его также к любым утверждениям, которые выведены из К. Логически возможное будущее событие В не будет противоречить утверждениям, выведенным из множества К прошлых наблюдений.

Обратимся к теории Ньютона и рассмотрим закон гравитации и силу притяжения. Предположим, что можно вывести Ньютоновскую теорию из множества К наблюдений, которые проделаны в прошлом. Тогда мы приходим к заключению, что произвольное утверждение В относительно возможного будущего наблюдения (например, о солнечном затмении, которое произойдет завтра) не противоречит теории Ньютона, но мы знаем, что завтра не будет солнечного затмения (разумеется, мы выбрали произвольное завтра). Полученное противоречие свидетельствует о том, что предположение, согласно которому можно вывести Ньютоновскую теорию из множества К, неверно. Теорию Ньютона невозможно вывести из наблюдений, произведенных в прошлом. Тот же самый вывод справедлив и в общем случае: невозможно вывести какую бы то ни было теорию из опыта и наблюдений – к такому выводу пришел Карл Поппер в результате исследования сочинений Давида Юма.

Принцип индукции, таким образом, противоречит простой логике. Если бы этот принцип был верен, то теория, основанная на определенном множестве прошлых опытов, определяла бы исходы всех опытов прошлого и будущего. Отсюда следует, что знание, ограниченное определенным набором прошлых опытов, устанавливает исходы бесконечного количества опытов прошлого и будущего. В этом состоит суть принципа индукции, и этому нет никакого обоснования, это всего лишь предположение, которое не зиждется ни на каком разумном основании. В приведенном выше примере бесконечной числовой последовательности принцип индукции определял бы всю последовательность на основе знания ее ограниченного отрезка. Следует отметить, что пример последовательности опирается на скрытое предположение о том, что существует в следовании чисел этой последовательности определенный порядок. Это упрощенное предположение не обязательно соответствует действительности. Когда мы располагаем результатами определенного количества опытов, то мы не только не способны установить результаты всех будущих опытов, но мы не можем даже утверждать, что есть какой либо определенный порядок в будущей действительности, и, во всяком случае, подобного рода вывод никоим образом не вытекает из результатов наших опытов и не зависит от количества проделанных испытаний. Как бы велико оно ни было, рациональным путем на основании логического вывода невозможно построить научные теории из опытов, из эксперимента.

Отрицание принципа индукции ставит перед теорией научного познания серьезную проблему. Каким образом возможно формулировать законы природы иначе, чем выводя их из результатов наблюдений? Бертран Рассел выразил свое мнение об этом («История западной философии», стр. 672) следующим образом: «Давид Юм дошел до чудовищного вывода о том, что из опыта и из наблюдений ничему невозможно научиться. Не существует такой вещи, как рациональная вера... Сумасшедшего, который верит, что он яичница, можно упрекнуть лишь в том, что он составляет меньшинство... Это точка зрения отчаяния, и нужно надеяться, что есть способ избежать такой точки зрения».

Такова проблема индукции, как назвал ее Карл Поппер. По его утверждению, он разрешил ее – в той степени, в какой ее возможно разрешить в рамках секулярного мышления (которое не признает духа, находящегося вне жизни, вне человека). Но Иммануил Кант, который предшествовал Попперу, уже предложил свое решение этой проблемы. Об этом решении мы расскажем ниже, в разделе 4.

3. Теорема Гёделя

Давид Юм доказал, что люди не в состоянии вывести законы природы методом индукции от частного к общему, на основании результатов испытаний и логических выводов. Можно ли полагать, что в математике положение иное? Казалось бы, здесь мы попадаем в царство чистой логики. И можно было бы предположить, что путем логических рассуждений окажется возможным получать из одних утверждений другие, что различные теоремы можно выводить, положив в основание определенные аксиомы: от общего к частному методом дедукции, а не индукции. Первое впечатление таково, что, возможно поставить все на твердое основание и что математические истины можно выводить путем логических и рациональных действий, алгоритмов. Алгоритм – это конечная последовательность строго определенных логических операций (команд), которые включены в определенную программу.

Давид Гильберт, который был одним из серьезнейших математиков начала ХХ века, высказал гипотезу о том, что все математические истины можно вывести с помощью алгоритмов из определенного набора аксиом. Он не доказал этого предположения и, по сути дела, оставил его в качестве одной из нерешенных проблем. Если эта гипотеза верна и действительно существует процесс, позволяющий решать математические задачи с помощью алгоритмов, то компьютер, если он достаточно совершенен, и человеческий мозг, который является самым совершенным компьютером на свете, способны решить все математические проблемы.

Предложенная Гильбертом программа построения алгоритмической структуры всей математики потерпела поражение, когда блестящий австрийский математик Курт Гёдель доказал свою поразительную теорему – теорему Гёделя. Курт Гёдель дал ответ на вопрос Гильберта: существует ли в принципе процедура, с помощью которой можно решить все математические задачи одну за другой? Ответ оказался отрицательным!

Гёдель доказал, что во всякой математической системе аксиом и правил вывода теорем некоторые утверждения невозможно ни доказать ни опровергнуть (то есть доказать, что оно неверно). Теорема Гёделя доказана в единственном предположении – что рассматриваемая система достаточно богата и включает в себя правила, или теоремы, арифметики. К геометрии (эвклидовой или неэвклидовой), например, в ее классической формулировке, нельзя применить теорему Гёделя, так как в этой формулировке не содержится никакой арифметики. Что же касается аналитической геометрии, в которой для описания геометрических понятий используются алгебраические и аналитические методы – так, что каждая точка описана некоторым набором чисел, – к ней теорема Гёделя применима.

Гёдель доказал, что существуют математические истины, которые невозможно получить с помощью алгоритмических действий. По сути дела, Курт Гёдель пришел к выводу, подобному тому, к которому в свое время пришел Давид Юм. Он доказал, что даже в области абстрактной математики логические и алгоритмические действия не позволяют достичь всех новых «законов», математических истин. 

4. Решение проблемы индукции Иммануилом Кантом 

В глазах И.Канта, так же, как в глазах подавляющего большинства его просвещенных современников (XVIII столетие), ньютоновская механика была истиной в последней инстанции. Поэтому ему предстояло справиться со следующей проблемой: каким образом доказать эту теорию на основании данных опытов, в то время как Давид Юм доказал, что это невозможно? Вопрос, которым задался Кант, был таков: как вообще возможна наука (иными словами, ньютоновская механика)?

Немало времени потребовалось Канту для того, чтобы прийти к решению этой проблемы (Кант думал, что он ее решил). Его решение было весьма оригинальным и новаторским, даже революционным, и довольно трудным для понимания. Правда, этому решению предстоит еще претерпеть в дальнейшем заметные изменения (решение Поппера, в следующей главе), но Иммануил Кант привел к прорыву в области теории научного познания. Поэтому имеет смысл сделать умственное усилие для того, чтобы понять суть его решения – даже если невозможно будет достичь полного его понимания.

Идея Канта заключалась в том, что человеческий разум, человеческий интеллект вырабатывает и навязывает свои законы сырому материалу опыта. Эти законы человек постигает априорно, изначально, до опыта, без связи с опытом. И эти априорные законы (не являющиеся порождением опыта) организуют сырые данные опыта, и законы эти суть общие универсальные утверждения, которые мы принимаем относительно эмпирического мира. Евклидово пространство и время являются априорными категориями такого рода. По мнению Канта, эти категории не вытекают из опыта, а являются функциями и правилами человеческого разума, позволяющими организовывать и упорядочивать данные нашего опыта и использовать их. Надо сказать, что предположение об евклидовом характере геометрии пространства оказывается вовсе не само собой разумеющимся. На самом деле, уже немецкий математик Карл Гаусс (1777-1855) заметил, что утверждение об евклидовости пространства допускает экспериментальную проверку, и он даже пытался проделать это. С возникновением общей теории относительности Эйнштейна выяснилась зависимость геометрии пространства от содержащейся в нем материи.

По сравнению с Давидом Юмом, доказавшим, что рациональным путем невозможно вывести из опыта принцип причинности, Иммануил Кант утверждает (Иммануил Кант, Том 4, «Пролегомены ко всякой любой будущей метафизике», стр. 71), что существует априорный принцип, согласно которому всякое событие имеет свою причину: «Возьмем для примера проблематическое понятие Юма (этот его crux metaphysic orum), а именно понятие причины. [Прежде всего] посредством логики мне a priori дана форма обусловленного суждения вообще, то есть применение одного данного познания как основания, а другого как следствия...»

Это был большой шаг вперед в философии вообще и в философии научного познания в частности: у человеческого разума есть активная роль в установлении законов природы. Кант назвал свою теорию «Коперниковой революцией». Человеческие существа – не просто устройства, обрабатывающие данные, поступающие к ним из внешнего мира. На современном языке эту мысль можно выразить так: самый совершенный компьютер не смог бы установить законы природы, даже если бы в его распоряжении были все мыслимые данные (утверждение Давида Юма), а человек может (утверждение Канта).

Основной вклад Иммануила Канта состоял в открытии роли, которую играет человек в процессе научного познания. Однако ряд вопросов остался открытым: как человек доходит до априорного знания? Является ли это знание однозначным? Ответ, предложенный Кантом на последний вопрос, вытекает из его веры в то, что известная ему физика – это абсолютная наука, истина в последней инстанции. Поэтому априорное знание также однозначно. Что же касается первого вопроса, он остался открытым.

Вернемся теперь к первому вопросу. Здесь важно отметить, что Иммануил Кант различает два типа априорных суждений: аналитические и синтетические. Аналитические суждения Кант определяет как суждения, которые разъясняют и не добавляют нового знания к имеющемуся, они дают знание, которое вытекает логическим путем из того, что было известно ранее.

Аналитические суждения не добавляют нового знания. В отличие от них, синтетические априорные суждения к имеющемуся знанию добавляют нечто новое. Иными словами, синтетическое априорное суждение представляет собой новое знание.

Фраза «Высокий человек есть человек» – это аналитическое суждение, вытекающее из закона противоречия: предположение, что высокий человек не есть человек, содержит внутреннее противоречие. Всякое суждение, известное нам из опыта, является синтетическим. Невозможно дойти до истин типа «вчера был дождливый день» (синтетическое суждение), с помощью одного лишь анализа понятий.

Ясно, что научные теории и законы природы суть синтетические суждения, они представляют собой новое знание. Учение Канта занимается синтетическими априорными суждениями, которые человек способен открывать своим разумом.

Каким же образом человек способен открывать их? На этот вопрос у Канта, по сути дела, ответа нет. Он много пишет об этом, называя свой подход трансцендентальным: метод, который принимает научное знание как факт, и ищет принципы, которые объяснят, как это возможно. Иными словами, рационально постичь, как человек способен открывать новое знание, невозможно.

Философское открытие Давида Юма, отрицание принципа индукции, бросает серьезнейший вызов человеческой мысли. Можно сказать, что здесь мы доходим до предела нашего разумения, до того предела, о котором говорилось выше, в первой главе нашей книги (1:8).

Решение, найденное Иммануилом Кантом, явилось важным шагом в понимании научного познания, но не все мыслители согласились с ним. Мы уже приводили высказывание Бертрана Рассела, который не был согласен принять решение Канта. Он пытался спасти принцип индукции. По его мнению, без этого принципа наука вообще не может существовать: «Если этот принцип (индукции) несправедлив, то всякая попытка вывести общие законы науки из конкретных наблюдений обречена на провал...» (там же, 674). Но решение, предложенное Расселом, принципиально не отличается от решения Канта. Рассел полагал, что индукция является самостоятельным логическим принципом, который невозможно вывести ни из опыта, ни из других логических принципов. А «...без этого принципа наука невозможна» (там же, стр. 674). Ясно, что Рассел ввел здесь утверждение, что принцип индукции является синтетическим априорным суждением. Утверждение, что принцип индукции является синтетическим априорным суждением, принципиально ничем не отличается от утверждения Канта, что принцип причинности является синтетическим априорным суждением.

Здесь мы должны сделать одну существенную оговорку. Обычное научное рассуждение основано на логике, на дедуктивном выводе следствий, от общего к частному. Существуют общие правила дедуктивного вывода, но для индуктивного вывода мы не располагаем никакими общими правилами. Самое большее, что можно сказать на основании принципа индукции – представляется, что будущее не должно сильно отличаться от прошлого. Это правило настолько расплывчато, что не может особенно помочь в деле научного исследования.

Теория Канта – это «странная смесь абсурда и истины» (Поппер, «Предположения и опровержения» («Conjectures and Refutations»). Она пытается доказать нечто недоказуемое – абсолютную истинность теории Ньютона. Но его попытка повела нас в правильном направлении: люди являются создателями научных теорий.

5. Решение проблемы индукции Карлом Поппером

А теперь перейдем к решению проблемы индукции, данному Карлом Поппером. Напомню, что проблема индукции – центральная проблема в теории научного познания. Проблему можно представить следующим образом: с одной стороны, Давид Юм доказал, что на основе данных опыта, из наблюдений невозможно вывести никакой теории, никакого закона природы. С другой стороны, человек, тем не менее, открывает научные теории и законы природы. Возникает вопрос: что, если не опыт, может служить для этого основанием?

Решение проблемы индукции Карл Поппер предлагает в своих монографиях: «Логика научного открытия», «Предположения и опровержения», «Объективное знание» и «Нескончаемый поиск». Но суть его теории научного познания можно сформулировать очень кратко. Поппер ввел вместо индуктивной методологии, которая пытается прийти к законам науки из наблюдений, от частного к общему, методологию дедуктивную, от общего к частному. По мнению Поппера, наука не индуктивна, ибо: «...индукция была мифом, который лопнул под руками Давида Юма». Мы обязаны рассматривать все законы и теории как гипотезы, как предположения, (то есть как догадки). Эти теории являются изделием человеческих рук. Они – не что иное, как основополагающие предположения, которые невозможно вывести из опыта, из наблюдений. Поэтому строение науки оказывается дедуктивным, от общего к частному.

Как Кант, так и Поппер, согласны с тем, что наука дедуктивна и что человек является создателем научных теорий. Различие между ними состоит в том, что, согласно Канту, теории основываются на априорных категориях (доопытных, а не выводимых из опыта), абсолютных, в то время как К.Поппер полагает, что теории – всего лишь гипотезы, догадки. Это различие, по сути, коренится в той революции, которая потрясла физику с появлением теории Альберта Эйнштейна. И.Кант видел в ньютоновской механике и в его теории тяготения абсолютные истины, поэтому Кант должен был держаться за категории и понятия априорные и абсолютные. После появления частной и общей теории относительности Эйнштейна и квантовой теории стало ясно, что физические теории перестали считаться абсолютными истинами в последней инстанции.

Новые теории отрицают старые и оставляют им ограниченную область применения. И новые физические теории – частная и общая теории относительности, квантовая теория – тоже не более чем гипотезы, предположения или догадки. Такая позиция хорошо согласуется с точкой зрения Эйнштейна, который писал: «...все понятия, возникающие в процессе нашего мышления и в наших словесных выражениях, с чисто логической точки зрения, являются свободными творениями разума, которые нельзя получить из ощущений. Это обстоятельство нелегко заметить лишь по следующей причине: мы имеем привычку так тесно связывать определенные понятия и суждения с некоторыми ощущениями, что не отдаем себе отчета, что мир чувственного восприятия отделен от мира понятий и суждений непроницаемой стеной, если походить к этому вопросу чисто логически» (А.Эйнштейн «Собрание научных трудов, IV», стр. 251 – курсив мой, Б.Ф.).

В другом месте он пишет: «Высшим долгом физиков является поиск тех общих элементарных законов, из которых путем чистой дедукции можно получить картину мира. К этим законам логический путь не ведет» (там же, стр. 40) Поппер (и Эйнштейн согласен с ним) признает, что научная теория – это порождение человека. Она является гипотезой, предположением. И если так, возникает вопрос: существуют ли рациональные доводы или опыты, которые способны дать предпочтение одной гипотезе по сравнению с другой.

Ответ К. Поппера таков: ни одну из этих гипотез или догадок (то есть научных теорий) невозможно подтвердить опытами. Для того чтобы подтвердить теорию, потребовалось бы произвести бесконечное количество опытов, включая будущие испытания, что принципиально невозможно. Многократное повторение испытаний может только подкрепить научную теорию, но не доказать, что она верна. Было проделано большое количество опытов, которые подтвердили выводы механики и теории тяготения Ньютона. На протяжении длительного периода подавляющее большинство ученых и мыслителей были убеждены, что теория Ньютона доказана, что она является окончательной, абсолютной истиной. Тот, кто посмел бы заикнуться, что, быть может, есть сомнение в истинности ньютоновской теории, считался бы еретиком! Так и произошло со Шломо Маймоном, который умер в 1800 году, почти 100 лет спустя после Ньютона (ниже мы расскажем подробнее о личности и учении Ш.Маймона). Когда Ш.Маймон высказался в том смысле, что Ньютоновская теория является гипотезой, то это вызвало «землетрясение». Кант не мог состязаться с Маймоном, и в частном письме писал о нем, что он – паразит, как и все евреи. «Когда такой универсалист, как Кант, высказывается с презрением о человеке, относящемся к определенной группе, следует полагать, что он в очень стесненном интеллектуальном положении и что он не говорит честно» (Иосеф Агасси, «История новейшей философии», стр. 278).

Невозможно доказать какую бы то ни было теорию (которая является всего лишь гипотезой, оценкой, предположением). Единственный путь (согласно К.Попперу) – это предпочесть одну теорию другой, опровергнув одну из них. Опровергнуть теорию можно путем обнаружения (теоретического или эмпирического, опытного) несостоятельности дедуктивных выводов (полученных с помощью логических правил) из этой теории. Поэтому достаточно ограниченного числа опытов или даже одного опыта, который бы противоречил этой теории, чтобы ее опровергнуть. Научные теории, пока они не опровергнуты, остаются в статусе гипотез и предположений.

Разумеется нам хотелось бы знать истину и открывать истинные теории, но как мы уже отметили выше, мы не в состоянии с помощью опытов доказать утверждение, что теория верна. Между доказательством и опровержением теории существует асимметрия в том, что касается опытной проверки. Для того чтобы опровергнуть теорию, достаточно произвести один опыт, который будет противоречить дедуктивным выводам из этой теории (выводу, который логически следует из этой теории). Иными словами: «Все теории находятся в статусе гипотез, и все может быть опровергнуто» (К.Поппер, «Объективное знание», стр. 29).

В определенном смысле теория научного познания Поппера является порождением революции, произведенной Эйнштейном в науке. Теория Эйнштейна разрушила теорию Ньютона и оставила ей ограниченную область применения. Отныне нет более места притязаниям на окончательное доказательство истинности какой-либо теории. Теория – это свободное творение разума, и человеческий интеллект не должен навязывать своего творения природе. «Напротив, – пишет Поппер (К.Поппер «Предположения и опровержения», стр. 192) – мы спрашиваем у природы, как учил нас делать Кант, и мы пытаемся вывести из ее отрицательных ответов определенные заключения относительно истинности наших теорий. Мы не пытаемся доказать или подтвердить их, но мы испытываем их, пытаясь опровергнуть их или показать их несостоятельность».

Данное Поппером решение проблемы научного познания основано на гипотезах, догадках, производимых гениями. Эти гипотезы (теории) не обязательно верны, очень может быть, и даже вполне вероятно, что они будут заменены новыми теориями – гипотезами, которые, в свою очередь, будут находиться в статусе догадок.

6. СПОСОБНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА ОТКРЫВАТЬ ЗАКОНЫ ПРИРОДЫ.

Мы еще не приблизились к сути проблемы научного познания. По нашему мнению, суть проблемы заключается в способности человека открывать законы природы.

Карл Поппер даже и не пытается справиться с этой проблемой; более того анализ сущности научного познания приводит его парадоксальным образом к выводу, что оно невозможно. «Даже если предположить, что до сих пор наши поиски знания были успешными, и мы уже обладаем определенным знанием о мире, тем не менее, этот успех настолько невероятен, что можно его считать чудом, поскольку обращение к бесконечной последовательности невероятных событий (вероятность которых равна нулю) невозможно считать объяснением» (К. Поппер «Объективное знание», стр. 28).

Ни одна теория не способна объяснить, почему наш поиск законов природы оказывается успешным: «Вероятность успешного объяснения должна быть равна нулю, в предположении, что мы измеряем эту вероятность как отношение числа «успешных» гипотез к числу всех тех гипотез, которые человек может измыслить» (К. Поппер, «Предположения и опровержения», стр. 96).

Здесь мы подходим к необычайно важному моменту. И прежде, чем мы займемся более подробно формулировкой и обоснованием, ввиду важности предмета приведем еще два свидетельства. Сначала я вернусь к А.Эйнштейну: «К этим законам логический путь не ведет». Но история показала, что из всех мыслимых построений в данный момент только одно оказывается преобладающим» (Собрание Научных Трудов, IV, стр. 41). И вот свидетельства еще двух выдающихся ученых, Пенроуза и Вигнера:

«Реальный мир поразительным образом соответствует точным математическим моделям (физическим теориям)... Очень часто отмечают, до чего необычайна степень этого соответствия» (Е.Т. Вигнер, «Непостижимая эффективность математики» в Commun. Pure Appl. Math 13 [1960], 1-14).

«Мне трудно поверить в то, что такие превосходные теории могли оказаться, как пытаются объяснять некоторые, просто результатом случайного отбора идей, позволяющего выживать только лучшим из них. Хорошие слишком уж хороши для того, чтобы оказаться выжившими из тех представлений, которые возникали случайным образом» (Пенроуз «Новый мозг императора», стр. 556 – курсив мой).

По мнению К.Поппера, все теории – не более чем гипотезы, предположения. После эйнштейновской революции стало ясно, что не только теория Ньютона, но и все физические теории находятся в статусе гипотез. «Мы должны отказаться от поисков уверенности, от поисков твердого основания для знания» (К.Поппер, «Объективное знание», стр. 37).

Теперь мы в состоянии понять логику научного познания: априорные гипотезы, их опровержение, новые гипотезы, и так далее, до бесконечности. Но центральной проблемой научного познания является вопрос об источнике этих гипотез. И этот вопрос лежит вне всего изложенного подхода. Атеистический анализ, который отгораживается от взаимодействия с бесконечным разумом, приходит к парадоксальному заключению, что человек неспособен удостоиться научного открытия или, если пользоваться научной терминологией, можно сказать, что вероятность найти подходящую гипотезу равна нулю.

Для того чтобы показать, что это утверждение – не просто абстрактное высказывание, я приведу два примера «подходящих» гипотез. Открытия современной физики не являются наглядными, очевидными, они не поддаются чувственному восприятию подобно тому, какими были физические открытия в классический период. В теории Ньютона можно воспринять гравитацию при помощи чувств, наблюдая яблоко, падающее с дерева. В эйнштейновской теории гравитации (в общей теории относительности), движение в гравитационном поле описывается геодезической линией в искривленном пространстве-времени четырех измерений. Квантовая теория еще более абстрактна: физические величины, такие как координата (место), импульс, энергия и тому подобные, описываются абстрактными математическими понятиями, которые не связаны с нашим опытом. Нет никакого смысла даже пытаться объяснить эти понятия, достаточно знать, что это весьма абстрактные понятия, которые ничего общего не имеют с нашими чувственными восприятиями.

Короче говоря, физическая теория, гипотеза не есть нечто, имеющее близкое подобие результатам наблюдений, опыта. Теория может быть сформулирована в терминах настолько абстрактных, что едва ли человеческие создания способны вообще их постичь.

С логической точки зрения, создание новой фундаментальной теории – это создание чего-то из ничего. Прежде, чем А. Эйнштейн сформулировал свою общую теорию относительности, этой теории не существовало. Ее невозможно вывести логическим путем из чего-то, что существовало прежде. Она не построена из какого-либо материала или представлений, которые уже существовали, и не является их продолжением. Иными словами, новые фундаментальные теории, подобные механике Ньютона, общей теории относительности Эйнштейна, квантовой теории – это новые творения. Они сотворены ex nihilo (из ничего). Однако не все то, что представляется людям как создание из ничего, является таковым на самом деле, и мы уже говорили об этом в первой главе (1:7).

До сих пор в проведенном в этой главе анализе мы не касались отношений между человеком и Творцом. Уже в первой главе мы писали, что создание чего-то из ничего обозначает открытость мира, и человека в том числе, Богу. И теперь мы приходим к еврейскому взгляду на проблему научного познания.

7. НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ В РЕАЛЬНОМ МИРЕ. ЕВРЕЙСКИЙ ВЗГЛЯД.

До сих пор мы говорили об абстрактном, воображаемом мире, мире философов, который является плодом попытки реконструировать мир без божества. Пользуясь языком приведенной выше притчи (1:6) это попытка объяснить физический мир, в котором нет света. Сотворение мира с физической точки зрения – это сотворение из абсолютного ничто. Это, безусловно, соответствует мировоззрению Рамбама («Наставник колеблющихся», часть 2, глава 3) и другим еврейским источникам, но в этих источниках присутствует еще один существенный компонент: Божественное начало.

Мы узнаём о еврейском взгляде на миропонимание уже в том описании сотворения мира, которое содержится в книге Берешит. Бог сотворил мир высказываниями (Авот, 5:1): «Десятью изречениями был создан мир».

Чему это нас учит? Тора рассказывает, что мир сотворен десятью высказываниями для того, чтобы научить нас, что мир наделен смыслом, и, несмотря на то, что мы способны в принципе достичь некоего частичного понимания этого смысла, но реализация этой способности зависит от желания Всевышнего, от Его открытия нам с тем, чтобы частично научить нас смыслу мира.

Источником нашего знания о действительности является высказывание Всевышнего, мысль Всевышнего. В словосочетании «сотворен высказываниями» кроется смысл: способность, возможность, потенция понимания. Всевышний превращает «высказывания» в действительность: «И сказал Бог: да будет свет, и стал свет» (Берешит, 1:3). Это значит, что суть действительности доступна пониманию. Действительность реальна и к тому же рациональна. В Торе процесс сотворения представляет собой не что иное, как явление порядка из хаоса. Бог сотворил порядок и упорядоченность.

Какая альтернатива существует еврейскому подходу, согласно которому источником действительности является Бог, Его слово, Его высказывание? Материалистический взгляд видит источник всего в материи. И если так, то нет причины предполагать, что мир будет нам понятен, и нет также причины, чтобы в этом мире существовал порядок, нет причины, чтобы он был разумен.

Светская, но более умеренная, дуалистическая позиция – это версия трех миров К.Поппера, но и она не решает проблемы научного познания и возможности понять мир (как мы видели выше). Дело в том, что в мире, составленном из трех миров – 1, 2 и 3 – мира вещества (мир 1), внутреннего мира человека (мир 2) и мира объективного знания, который является продуктом человеческих мыслей (мир 3) – сама возможность нового творения чего-то из ничего не существует в этом мире и, если такая возможность на самом деле существует, то она является чудом (что-то возникает из ничего) и находится в прямом противоречии с секулярным подходом.

Мы приходим к выводу, что в том, что касается постижимости (возможности понимания) мира, светские подходы разного рода не являются разумной альтернативой иудаизма.

В первый день творения не было создано ничего, за исключением отделения света от тьмы. Это говорит о том, что свет имеет особое значение в Танахе, он занимает в нем специальное место. Свет – это не только физический объект (хотя у него есть и эта сторона): «И увидел я, что есть превосходство мудрости над глупостью, как превосходство света над тьмой» (Коѓелет, 2:13). «Новый свет над Ционом воссвети, и удостоимся мы все вскорости Его света, Благословен Ты, Всевышний, создающий светила» (утренняя молитва). В изречениях мудрецов образ света передает смысл прояснения и понимания действительности.

«Рабби Иеѓуда говорит: Свет сотворен сначала, а после этого – мир. Это подобно царю, который вознамерился построить дворец в темном месте. Что он сделал? Зажег свечи и фонари, для того, чтобы знать, как располагать строительные материалы. Так и свет был создан изначально» (Берешит Раба, 3). Понятие света в Писании включает два фундаментальных представления: положительное отношение к действительности и возможность понимания ее, то есть возможность исследовать и постигать ее. Здесь заключен источник глубокого оптимизма Писания. Мир начинается с высказывания и света. Это мир, который возможно понять.

Бог сотворил человека и мир с тем, чтобы они взаимодействовали друг с другом (Берешит, 1:26). Иными словами, Бог запланировал мир и человека таким образом, что человек способен в надлежащей степени узнавать мир. Способность познания мира требуется человеку по следующим причинам:

1.         Само по себе научное познание мира представляет собой творческое усилие, достойное человека, созданного по «подобию Божьему». Человек, сотворенный по образу Бога, одарен человеческим разумом, способным противостоять внешнему миру и исследовать его сложное функционирование (Рабби Соловейчик, 1991, Одинокий верующий человек, стр. 102).

2.         Познание мира дает человеку власть над природой. В тот миг, когда Всевышний благословил человека и поручил ему покорять природу, Он направил его на использование практических способностей разума, с помощью которых он может возобладать над природой (там же).

3.         Узнавание мудрости Всевышнего, Его могущества, Его добрых дел и исследование Его творений приводят человека к любви ко Всевышнему. Любить Всевышнего – это повелевающая заповедь: «Люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душой твоей и всем силами твоими» (Дварим, 6). Рамбам подчеркивает, что эта любовь связана с пониманием мира как божественного творения («Наставник колеблющихся», 3:28; 1:39; 3:51; Основы Торы, 2:2; Законы о тшуве («тшува» – возврат к вере), 10:6).

Из сказанного видно, что доступность мира человеческому пониманию, способность человека понимать мир вытекают из мировоззрения, основанного на Писании.

Пророчество Писания о постижении мира реализуется постепенно. Спустя почти три тысячелетия после того, как Псалмопевец увидел своим пророческим взглядом величие мира: ««Как велики дела твои, Господи, глубоки твои замыслы (Псалмы, 92)», – Ньютон открыл теорию гравитации, Эйнштейн открыл (откровение!) общую теорию относительности, которая является, быть может, вершиной всех научных теорий. В ХХ веке была открыта и квантовая механика (в ее создание Эйнштейн тоже внес весьма значительный вклад); эта теория не всегда согласуется с нашей интуицией и доныне не вполне понятна. Эйнштейн пишет о восхищении: «...гармонией законов природы, демонстрирующей нам гений Высшего разума, по сравнению с которым все поверхностные мысли и действия человека кажутся лишь жалким, бессмысленным подражанием» («Идеи и Мнения», стр. 50).

Рамбам много занимался проблемой постижения разумом. Мы уже приводили выше (1:8) его слова из книги «Наставник колеблющихся» (часть 1, гл. 1), что интеллектуальное достижение человека происходит благодаря Божественного разума, соединяющегося с ним (с человеком).

Мы уже подчеркивали в предыдущем параграфе, что открытие новой фундаментальной теории подобно сотворению из ничего, ex nihilo. С чисто светской, атеистической точки зрения такое творение является чудом (согласно выражениям Эйнштейна и Поппера – см. выше), не имеющим рационального объяснения. В таком взгляде недостает важного компонента, подобного свету в физическом мире в модели (1:6). Рациональное объяснение найдется, если мы примем во внимание связь между человеческим и Божественным разумом. Эту связь, присоединенность, Рамбам описывает так (часть 3, гл. 51): «... и это разум, которым одаряет нас Бог благодаря нашей присоединенности к Нему. И в твоей власти выбрать: если захочешь укрепить эту связь – сможешь, если захочешь понемногу ослаблять ее, так что в конце концов она прервется, – сможешь».

Связь между сотворением мира и процессом познания подчеркивается еще в одном источнике: «Ибо мир [сотворен] от излияния Всевышнего, который вложил в него все, чему предстоит возникнуть в нем, и точно так же говорят, что Он излил от Себя свое знание [мудрость] на пророков» («Наставник колеблющихся», часть 2, глава 12). Несмотря на то, что здесь подчеркнуто именно пророческое постижение, у этого излияния Божественного интеллекта есть гораздо более широкий аспект, который включает и процесс познания: «Так сказано: Ибо с Тобой источник жизни» (Псалмы, 36:10) – здесь говорится об источнике реального мира, и точно так же сказано «В Твоем свете мы увидим свет» – это и есть утверждение, что в излучении разума, который исходит от Тебя, мы научимся постигать Разум и тем самым поймем Его» (там же, курсив мой).

Интересно отметить, что исследователь из университета Бар-Илан, профессор Шуберт Спиро, пришел к подобному выводу, исследуя философию Галахи рава Соловейчика. Рав верит в то, что «Бог проявляет себя в человеческом сознании не только в редких случаях пророчества, но и в тех напряжениях, кризисах и неразрешимых противоречиях, которые составляют неотъемлемую часть жизни обычных людей» (S.Spero, «Tradition» 30:2, 1996, p. 45).

Эта же тенденция ясно видна в сочинениях рава Кука. Он рассматривает всю нашу цивилизацию – во всех ее формах и проявлениях – как Божественное откровение: «Высшая святость, когда она раскрывается отдельному человеку или обществу, ставит их на уровень Высшей воли, которая проявляется во всем сущем ... Возвышение воли к этим высшим уровням обновляет и возвышает привычные стереотипы бытия; законы жизни, законы неба и земли озаряются высшим светом, светом величия, светом, вносящим жизнь во всесущее в высшей, широкой и полной форме света Того, Кто является жизнью всех миров и источником жизни живых» (Рав Авраам Ицхак Кук «Орот Ха-кодеш», том 2, глава 3).

К этим представлениям следует добавить мнение рава Соловейчика: «Бог сотворил мир как отдельную, отграниченную сущность, но не дал ему самостоятельного существования. Мир существует потому, что он питается от бесконечного бытия Бога... Искажение правды коренится в заносчивости современного человека, который питается завоеваниями культуры; это кичливость разума, который радуется своей ограниченной и временной доле и не устремлен к источнику разумности. Царством истинного познания является Небесное Царство, при раскрытии которого свет знания осветит всю Вселенную» (Рав И.Д.Соловейчик «Человек Галахи – явное и сокрытое», стр. 202-203).

В еврейской философии еврейское познание составляет только часть общего подхода. Познаваемость мира и научное познание являются прямым следствием общей философской позиции иудаизма. С другой стороны, как мы уже показали выше, светская наука и философия неспособны предложить разумное объяснение факту познаваемости мира. Как с точки зрения светской атеистической философии, так и с точки зрения науки, способность человека открывать фундаментальные законы природы является непостижимой тайной.

В этой главе я использую термин «рациональный». Определение этого термина у К.Поппера следующее (приведено выше, 1:4): «То, что является рациональным согласно основаниям логики». Согласно словарю Вебстера, слово «рациональный» определяется как нечто основанное на здравом смысле (reason).

С другой стороны, одним из главных утверждений настоящей книги является то, что человек не может основывать свое мировоззрение исключительно на разуме – в отличие от того, что полагало наивное мировоззрение, которое называется рационализмом.

Человек в своем мировоззрении неизбежно должен подниматься на метафизический уровень, независимо от того, сознает он это или нет. Это может быть материализм; это может быть светский дуализм (типа попперовского); это может быть иудаизм (по-видимому, возможны и другие метафизические посылки, но, по моему мнению, они менее существенны).

Не существует логических или эмпирически-опытных доказательств той или иной метафизики. Но у иудаизма, который является продуктом Божественного откровения, – положение, не равное различным философским теориям и течениям. Тем не менее, не все признают эту выделенность иудаизма, и об этом мы поговорим в последней главе этой книги, посвященной истории.

Когда Поппер встретился с А.Эйнштейном, «он [А.Э.] ясно увидел, что нет ни малейшего основания для вывода теории из опыта, и, несомненно, не менее ясно он увидел, что нет никакого основания для перехода от науки к метафизике (вывода метафизики из науки)» («Открытая Вселенная», стр. 89). Таким образом, существуют три уровня: опыт, теория и метафизика. Как мы можем проверять различные теории и сравнивать их между собой, точно так же можно проверять и сравнивать между собой различные системы метафизики.

Вернемся теперь к понятию рационального. Поднявшись на уровень метафизического, мы как бы абстрагируемся от рационального, от здравого смысла. Утверждение, что материя является источником всего, включая наши души, личное «я» каждого из нас, не вытекает ни из какого разумного основания. Здесь я подхожу к важному моменту в разъяснении этой мысли. Еврейская метафизика утверждает, что бесконечный разум связан с человеческим разумом, и отсюда вытекает, что человеческая разумность связана с бесконечным Божественным пониманием. Когда мы говорим, что рациональное объяснение появляется, когда мы примем в расчет связь с Богом, то это – рациональность в плоскости метафизического, рациональность еврейская. На этом уровне человеческий разум не изолирован, и существует связь между ним и бесконечным разумом. Рациональность человека является частью общей разумности. Рациональность обозначает разумение человеческого разума, прикрепленного к бесконечному разуму. На уровне еврейской метафизики, у понятия рационального имеется смысл, отличный от того, как понимается разумность отдельного человека, оторванного от Бога, разумность в понимании светской рациональности. Светская рациональность не объясняет научного открытия. Для нее это просто чудо. В еврейской метафизике научное открытие имеет рациональное объяснение.

Поппер считает материализм иррациональным по критериям логики. Но дуалистический подход Поппера не делает его мировоззрение рациональным. Не существует рациональной светской теории познания; постижимость мира – чудо, и всякая новая фундаментальная теория – тоже в категории чуда. В отличие от этого, иудаизм включает рациональность в общую картину мира. Но это – не светская рациональность, ибо в эту картину входит ratio, постижение бесконечного Божественного Разума.

8. ШЛОМО МАЙМОН И ЕГО ФИЛОСОФИЯ

Соломон (Шломо) бен-Иегошуа родился в городке Сокобибуше (по другим сведениям – в Нисвеже) в 1753 году. В детстве он получил традиционное талмудическое образование и уже в юности прославился своим необычайным дарованием. Богатые евреи состязались за честь получить его в зятья. Он женился в 11-летнем возрасте, а в 14 лет стал уже отцом. Семью он содержал, зарабатывая на пропитание в качестве меламеда (учителя) в разных местах вдали от дома. Сильнейшее влияние на Соломона оказали сочинения рабби Моше бен-Маймона (Рамбам), и из почтения к нему он стал называть себя Шломо Маймоном. С течением времени в нем все больше возрастала непреодолимая тяга к общему образованию, в особенности – к философии. Он покинул Литву и отправился в долгие скитания – в Кенигсберг в Пруссии, в Штетин, Берлин и Познань, снова – в Берлин и в Гамбург, через море – в Голландию и потом опять – в Гамбург, Дассау, Бреслав и др. За это время он превратился из местечкового литовского меламеда в знаменитого философа; состоял в переписке с Иммануилом Кантом и оказал заметное влияние на немецкого философа Фихте. В процессе своих странствий он посетил также Магида из Межерича, ученика Баал Шем-Това. Шломо Маймон познакомился с Моше Мендельсоном и был принят в его кружок. Шломо Маймон похоронен как вероотступник за пределами еврейского кладбища в Глогау в Германии в 1800 году.

Жизнеописание Шломо Маймона содержится в его поучительной автобиографии, которая была написана в 1792-1793 гг. и сразу привлекла большое внимание. Ниже мы приводим ряд выдержек из нее.

«К вечеру я добрался до постоялого двора и обнаружил там еврея, профессионального бродячего попрошайку. Я несказанно обрадовался, встретив собрата из своего народа, с которым можно было поговорить и который хорошо знал эти места.

И я решился пуститься в бродяжничество вместе с ним и кормиться тем же способом, хотя трудно было бы найти во всем свете двух человек, настолько отличающихся друг от друга. Я был учен и имел звание раввина, а он – полный неуч. Я до сих пор зарабатывал на пропитание достойным образом, а он – профессиональный попрошайка. Я был человеком, впитавшим в себя понятия нравственности, приличия и подобающего поведения, он же не имел обо всем этом ни малейшего представления. Наконец, я был хрупкого телосложения, в то время как тот был крепок и плотен и мог бы служить в самых отборных войсках.

Не раздумывая обо всех этих различиях, я присоединился к этому человеку, поскольку был вынужден скитаться по неизвестным мне местам и иначе не смог бы прожить. В процессе наших странствий я старался привить моему спутнику представления о религии и истинной нравственности, а он, в свою очередь, обучал меня науке попрошайничества, принятым в ней оборотам речи и настоятельно советовал поносить и проклинать тех, кто отказывал в подаянии.

Но, как он ни старался, я никак не мог усвоить его премудрости. Формулы попрошайничества вызывали у меня отвращение. Так мы скитались около полугода по той округе, размеры которой не превосходили нескольких миль. В конце концов, мы решили направиться в Польшу.

Мы пришли в город Познань и остановились в еврейской ночлежке, хозяином которой был портняжка. Здесь я решил покончить с бродяжничеством, и будь что будет.

Наступила осень, дни стали очень холодными. Я был почти совсем раздет и бос, здоровье мое сильно пошатнулось из-за этих непрерывных скитаний, в которых я ни разу как следует не поел, а в большинстве случаев был вынужден довольствоваться огрызками заплесневелого хлеба и водой. Ночевал я на лежалом сене, а иногда и на голой земле. Кроме того, приближались Дни Трепета, дни раскаяния. Я был тогда еще человеком очень богобоязненным и не мог вынести мысли, что проведу в праздности это время, которое люди посвящают исправлению души.

Поэтому я решил дальше не идти... Тут я вспомнил, что один раввин из моего местечка за несколько лет до того получил место раввина Познани и что он взял с собой в качестве сойфера (писца) одного моего знакомого, с которым я был дружен. Я спросил у молодых людей об этом моем друге и, к величайшему моему огорчению, узнал, что он уже не в Познани; тот раввин получил должность раввина в Гамбурге, и мой друг отправился туда вместе с ним. Но он оставил здесь своего сына, юношу лет двенадцати, у нынешнего раввина, который предыдущему раввину приходится зятем.

Я спросил, где живет новый раввин, и отправился туда, но, поскольку, я был почти гол, мне было стыдно войти в таком виде в дом, и я стал ждать. Наконец я увидел человека, который входил туда, и попросил, чтобы он оказал мне любезность и вызвал ко мне сына моего друга.

Тот сразу же узнал меня и необычайно удивился, увидев меня в таком жалком состоянии. Я сказал, что сейчас не время рассказывать обо всех бедствиях, которые я претерпел и которые привели меня к такому состоянию. И теперь все, что он может сделать – это немного облегчить мое нищенское положение. Он пообещал исполнить это, пошел к раввину и сообщил ему обо мне. Рассказал ему, что я большой знаток Торы и человек богобоязненный, доведенный обстоятельствами до крайней степени бедствования.

Раввин, ученый острого ума, обладавший к тому же великодушием и добрым нравом, был в высшей степени растроган, услышав о моих бедствиях. Он позвал меня в дом и долго разговаривал со мной, обсуждал со мной важные темы из Талмуда и заметил, что я хорошо разбираюсь во всех областях Торы.

После этого раввин спросил меня о моих намерениях. Я сказал, что хотел бы получить должность учителя в каком-нибудь доме, но на данный момент у меня нет иной просьбы, кроме как провести святые дни праздника и прекратить мои странствия, по меньшей мере, на эти немногие дни от Рош а-Шана до Йом Кипура.

Добрый раввин уверил меня, что я могу не беспокоиться об этом, и сказал мне, что я прошу очень малого и просьба моя оправданна и достойна. После этого он дал мне денег, сколько было у него на тот момент, пригласил на субботние трапезы за его столом на все время моего пребывания в городе и дал распоряжение своему помощнику подыскать мне достойное жилье» («Жизнь Шломо Маймона» часть 1 глава 22)».

Скитания и страдания не помешали Маймону завершить свое образование, углубиться в исследования и добывать пропитание в качестве ученого философа. Самым важным его сочинением является трактат «Исследования по трансцендентальной философии», вышедший в свет в 1790 году.

Шломо Маймон пишет об этом так:

«Итак, я написал Канту письмо и послал ему мое сочинение. И господин N. написал ему письмо. Но прошло много времени, а ответа все не было. В конце концов, ответ пришел. В письме к господину N говорилось, среди прочего:

«Но что это тебе, дружище, пришло в голову послать мне такой объемистый пакет тончайших исследований – и притом не просто для прочтения, а для вдумчивого изучения? Ведь мне уже идет шестьдесят шестой год, и я загружен многочисленной работой по завершению моего плана (отчасти, составление последней главы Критики – имеется в виду критика способности суждения, которая вскоре должна выйти в свет, а отчасти обработка системы метафизики природы и свойств в соответствии с требованиями указанной критики). Помимо этого, меня беспрерывно донимают многочисленные письма, которые требуют детальных разъяснений по поводу ряда вопросов в моей системе, кроме того, здоровье мое тоже пошатнулось. Поэтому я почти уже окончательно решил вернуть рукопись с извинениями, в основе которых лежат приведенные выше соображения. И однако же, едва заглянув в рукопись, я немедленно распознал ее огромную ценность. Мало того, что ни один из моих оппонентов не понял из моих слов и в моем принципиальном вопросе столько, сколько понял господин Маймон, но, к тому же, лишь немногим дарована такая великая острота ума, чтобы провести настолько глубокие исследования, как эти. И это побудило меня״». В другом месте в этом же письме сказано: «Сочинение Маймона содержит множество настолько острых замечаний, что, если их опубликовать, наверняка это создаст ему хорошее имя״».

«И в письме ко мне он говорит: «Я очень хотел бы исполнить Вашу просьбу... И, если я не смог исполнить ее в полной мере и написать рецензию на Ваши исследования, то следует Вам знать, что причиной этому является то, что я изложил в письме к господину… Будьте, уверены, что никоим образом не пренебрежение послужило причиной этому, поскольку я не отношусь с пренебрежением ни к каким серьезным усилиям в тех областях интеллектуальных исследований, которые занимают человечество, а тем более к такому исследованию, как Ваше, из которого поистине видно редкостное дарование к серьезным наукам».

«Легко понять насколько важной и приятной для меня была похвала такого большого знатока. В особенности приятным было для меня его свидетельство, что я правильно понял его...» (Жизнь Ш. Маймона).

Теперь представим вкратце философию Шломо Маймона, особенно в той части, которая касается темы настоящего раздела. Глубокое изучение трудов Канта привело Маймона к заключению, что Кант не решил проблему научного познания. По мнению Маймона, Кант потерпел неудачу в попытке определить природу постижения, считая, что источником нашего априорного знания является интуиция. Маймон пришел к выводу, что мы не смогли бы прийти к научному познанию, которым мы располагаем, если бы наш разум не был бы частью бесконечного Разума: «Мое мнение, таким образом, отличается от мнения господина Канта только в том, что я полагаю вместо״ идей, которые он кладет в основание, одну-единственную идею (бесконечного разума); и я приписываю этой идее объективную реальность – но не как некоей вещи, которую мы рассматривали бы саму по себе (поскольку это противоречит природе этой идеи), а только в той степени, в какой она принимает для нас в разных отношениях вид объективной реальности посредством объектов рассмотрения» (Ш. Маймон «Исследования по трансцендентальной философии»). Поэтому Маймон вводит метафизическое понятие, чтобы придать научному познанию истинную реальность. Проблема априорных синтетических утверждений, которая идентична проблеме создания нового знания, разрешается тем, что для бесконечного разума – то утверждение, которое является синтетическим для людей, – является аналитическим. Напомним, что аналитическое утверждение не содержит нового знания. Например, аналитические утверждения типа: «высокий человек – это человек» или «равносторонний треугольник – это треугольник» и т.п., не содержат новой информации. Обратное утверждение, что «равносторонний треугольник – это не треугольник» содержит внутреннее противоречие. Аналитические утверждения тавтологичны и не обогащают запаса наших знаний.

Существенность, реальность синтетического утверждения, которое включает в себя новое знание, – вот что является основой научного познания, и убеждение в этой

реальности может основываться только на предположении о бесконечном разуме, для которого утверждения, являющиеся синтетическим для нас, людей, являются утверждениями аналитическими. Для бесконечного разума не существует нового знания. Для людей же, напротив, новое знание открывается (как Божественное откровение) постепенно, до бесконечности. Ш. Маймон пишет в завершение своей книги: «Наши мудрецы говорят в Талмуде: «У учеников мудрецов нет покоя ни в этом мире, ни в Грядущем», и, по своему обыкновению, они для подкрепления этой мысли приводят сказанное в Псалмах (84:8): «Идут от крепости к крепости и явятся Богу в Сионе».

«Если бы Маймон не покинул Польшу, он, по-видимому, стал бы светилом раввинского мира, и его гениальность обогатила бы иудаизм. А если бы он родился в той земле, в которой он умер и в которой провел большую часть своей жизни, то, скорее всего, он стал бы величайшим мыслителем 18 столетия» (Еврейская Энциклопедия). Вполне возможно, что сказанное верно, но более вероятно, на мой взгляд, что тот прорыв, который совершил Маймон в философии научного познания, в которой он преодолел то, обо что споткнулся И.Кант, вытекает из его еврейского воспитания и в первую очередь из наследия Рамбама.

9. ЗАКЛЮЧЕНИЕ. НАУКА – БОЖЕСТВЕННОЕ ОТКРОВЕНИЕ

Основное утверждение этой главы, посвященной науке, состоит в том, что источником научного знания и законов природы является Божественное откровение.

Согласно распространенному мнению, основой научных теорий являются опыты и наблюдения, из которых выводятся законы природы. Или говоря точнее: из результатов опыта, эксперимента можно логическим путем вывести научные теории и законы природы. Такое мнение бытует не только среди людей, далеких от науки, но также и среди тех ученых, которые не углубляются в теорию познания, в эпистемологию. Для того чтобы убедиться в несостоятельности такого взгляда, достаточно заглянуть в современную лабораторию. 

 

В лаборатории можно увидеть зеркала, лазеры, лазерные лучи, компьютеры и т.д. Это пример современного эксперимента (смотри иллюстрацию выше), цель которого состоит в том, чтобы понять нечто относительно свойств молекул. Чтобы спланировать (и выполнить) эксперимент такого типа, человек должен обладать большим запасом теоретических знаний. Он должен учиться более 20 лет! Это значит, что постановке опыта предшествует большая теоретическая база.

Уже в 18 веке, когда люди были еще не в состоянии ставить сложных опытов, Давид Юм открыл, что невозможно вывести научную теорию из экспериментальных данных. Имеется в виду, что невозможно логическим путем, с помощью логических операций вывести теоретические утверждения из результатов эксперимента. Мы уже успели обратить внимание, что Бертран Рассел, один из самых значительных философов 20 столетия, считал, что вывод Давида Юма неприемлем. По мнению Рассела, этот вывод потрясает рациональное основание науки.

Для Иммануила Канта критически острым был вопрос: как вообще возможна наука? Ответ Канта трудно понять, и, тем не менее, он является революционным: «Человеческое понимание не черпает законы природы из природы, но навязывает их природе» (Кант, «Пролегомены ко всякой любой будущей метафизике», раздел 36). Фундаментальные законы природы можно постичь априорно, высшая законодательная инстанция законов природы находится в нашем разуме и в нашем понимании, и там нам следует разыскивать эти законы. Согласно Канту, человек способен открывать априорные синтетические утверждения (новые знания), которые составляют основу фундаментальных законов. Каким образом? Это свойства разума!

В 20-м веке Карл Поппер, выдающийся мыслитель и исследователь структуры и логики науки, казалось бы, разрешил эту проблему: каким образом возможно открывать законы природы, в то время как невозможно вывести эти законы из опыта? Его решение просто – Карл Поппер согласен с Кантом в том, что научные теории строятся априорным образом; то, что ученый предлагает в качестве своей теории, по сути дела, является априорным утверждением, а не логическим выводом из результатов опыта. Согласно Попперу, теории – не что иное, как гипотезы, предположения или догадки. Нужно проверять, не противоречат ли эти теории и гипотезы результатам опытов. Нужно подвергнуть эту теорию ряду испытаний, которые подтвердят ее, однако же никогда невозможно сказать, что какие-либо опыты доказали истинность теории (если только не провести бесконечное число испытаний, включая и испытания будущие). Можно ли предпочесть одну теорию-гипотезу другой? Невозможно доказать истинность гипотезы, но возможно ее опровергнуть, и для этого достаточно одного-единственного эксперимента, который бы противоречил этой теории. Гипотеза, которая все еще не опровергнута, предпочтительнее той, которая уже опровергнута. Если мы захотим сравнить две теории гравитации, а именно теорию Ньютона и теорию Эйнштейна, то можно сказать, что теория Эйнштейна предпочтительнее. Теорию Ньютона опровергли, а теорию Эйнштейна (пока что!) не опровергли.

Как Кант, так и Поппер, согласны в том, что, что человек является создателем научных теорий. Различие между ними – в том, что, согласно Канту, априорное знание является абсолютным, а Поппер полагает, что теория - всего лишь гипотеза.

Различие между Кантом и Поппером не так уж велико, как кажется сначала. По мнению Альберта Эйнштейна: «История (физики) показала, что из всех мыслимых построений в данный момент только одно оказывается преобладающим. Никто из тех, кто действительно углублялся в предмет, не станет отрицать, что теоретическая система практически однозначно определяется миром наблюдений, хотя никакой логический путь не ведет от наблюдений к основным принципам теории (Собрание научных трудов, IV, стр. 41). Иными словами, в определенные моменты времени на сцене появляются блестящие ученые, и им удается непостижимым образом дойти до той единственной теории, которая в точности соответствует опыту, и «часто отмечали, насколько потрясающе точным может оказаться это соответствие» (Пенроуз, стр. 556). Мы еще вернемся к вопросу о различии в подходах Канта и Поппера (по вопросу о том, является ли новая научная теория однозначной или нет).

Учением о научном познании занимались великие мыслители (Юм, Кант, Поппер, Эйнштейн). И при всем при этом остался открытым вопрос: каким образом возможно научное познание? Если из опыта невозможно вывести законы природы, а Давид Юм доказал, что это невозможно, тогда сам человек, его понимание и разум ответственны за создание теории. Именно человеческий разум априорно открывает синтетические утверждения (новое знание, новую информацию). На вопрос: как человек способен выводить новое знание, создавать новое творение из ничего? – нет удовлетворительного ответа. Более того, как Поппер, так и Эйнштейн признают, что создание новой теории – это чудо и тайна.

Мы оказываемся, по сути, в тупике, потому что исходим из антропоцентрической позиции, когда в центре мира находится человек. Если человек не способен логическим путем выводить законы природы из результатов опыта, то он способен выводить законы природы из собственного разума априорно, до опыта. Однако мировоззрение, которое отгораживается от Божественного, не отвечает на вопрос, каким образом человек способен устанавливать законы природы априорным путем. Такое мировоззрение приходит к выводу, что это чудо (в светском подходе). Тупик – это плата, которую такому мировоззрению приходится платить за то, что оно игнорирует Божественное и подставляет человека на место Бога. И.Кант видел в такой антропоцентрической ориентации общую тенденцию. Он развил гуманистическую теорию этики, в которой единственным мерилом добра и зла являлся человек. По мнению современного еврейского философа Эмиля Факенхайма, такой подход саморазрушителен.

Способность человека доходить до познания законов природы – неоспоримый факт. Шломо Маймон пришел к выводу, что единственным объяснением этого факта с точки зрения философии является наличие связи человеческого разума с Бесконечным Разумом. И теперь можно в принципе понять, каким образом человек оказывается в состоянии вырабатывать априорные синтетические утверждения, то есть новое знание, новую информацию. В распоряжении Бесконечного Разума находится абсолютно все знание на свете, в том числе и новое знание. Синтетическое априорное утверждение, которое человек производит будто бы из собственного разума, по сути дела, не что иное, как часть общего знания, принадлежащего Бесконечному Разуму. Таким путем Ш. Маймон спасает рациональный подход и показывает, что возможна формулировка синтетических априорных утверждений. Без метафизической позиции Маймона возможность дойти до синтетического априорного утверждения представляется невероятной, почти мистической. И Поппер вынужден согласиться, что деятельность ученого является мистической («Открытое общество и его враги», том 2, стр. 228).

Если смотреть с точки зрения общей философии, подход Маймона кажется новаторским, однако же с точки зрения еврейской философии здесь нет ничего особенно нового, и ясно прослеживается влияние Рамбама.

Мы уже сказали (2:5), что новая физическая теория, скажем теория тяготения Ньютона, общая теория относительности Эйнштейна, квантовая теория и тому подобное – это новое творение, творение из ничего. До того, как А.Эйнштейн сформулировал свою общую теорию относительности, она не существовала. Рамбам подчеркивает в нескольких местах (2:6), что способность человека постигать постижения разума, творить что-то из ничего существует благодаря Божественному Разуму, с которым он соединен. Рациональное объяснение способности человека доходить до синтетических априорных утверждений, открывать что-то новое из ничего становится возможным, если принять во внимание связь человеческого разума с бесконечным Божественным Разумом. И этот разум, который истекает на нас от Бога, – это та связь, которая существует между нами и Им («Наставник колеблющихся», часть 3, глава 51).

Подводя итог, мы можем сказать следующее: наука, научное знание, фундаментальные законы природы, – все это Божественное откровение. Ясно, что знать заранее, предвидеть, когда произойдет Божественное откровение, мы не можем – это выходит за рамки человеческих возможностей. Это часть Божественного плана, Божественный замысел. Так же, как Синайское Откровение и Дарование Торы, это часть Божественного Плана, точно так же и открытие законов природы – это продолжающаяся реализация замысла Всевышнего. Научное знание «высвобождается» для человечества постепенно, согласно этапам Божественного Плана. Сначала – греческая математика, потом – физика: классическая физика, релятивистская физика Эйнштейна (частная и общая теории относительности), квантовая физика. И параллельно происходит развитие математики.

Спрашивается: как можно согласовать эту картину с философией К.Поппера, согласно которой каждый новый этап развития науки, по сути дела, отрицает и разрушает предшествующий этап? Например, теория Эйнштейна отрицает теорию Ньютона. Если положение таково, то как может быть, что Бог открывает людям неправильные теории? В связи с этим вопросом стоит напомнить принцип, который называется «принципом соответствия», который утверждает, что новая теория содержит в себе старую как частный случай самой себя. Теория относительности Эйнштейна, таким образом, включает ньютоновскую теорию как свой частный случай, применимый до тех пор, пока скорости движения тел (например, снарядов) очень малы по сравнению со скоростью света (300,000 км/сек). Таким образом, формулы ньютоновской механики справедливы для расчета траекторий тех тел, которые движутся с «обычными» скоростями, потому что скорость света превосходит скорости движения этих тел во много раз. Большая точность результатов, получаемых на основании ньютоновской механики, освобождает нас от необходимости пользоваться теорией Эйнштейна, несмотря на то, что это было бы возможно. Только при скоростях, приближающихся к скорости света, например, когда речь идет о движении элементарных частиц, применение теории относительности становится неизбежным.

Ниже представлена картина, на которой схематически изображены различные слои научного знания, которые высвобождаются постепенно, по стадиям. Каждый новый слой представляет собой новую теорию со своими границами и ограничениями. Она поглощает «нижележащий слой», т.е. предшествующую теорию. И мы полагаем, что будущая теория «впитает в себя» также теорию Эйнштейна и Ньютона, подобно тому, как теория Эйнштейна «впитала» теорию Ньютона. Пользуясь термином «впитала», я подразумеваю под этим, что новая теория оставляет старой теории ограниченную область параметров, например, ограничение низкими по сравнению со скоростью света скоростями. 

Накапливание научного знания с течением времени 

С логической точки зрения, как мы уже говорили выше, невозможно доказать какую-либо теорию. Для этого необходимо было бы произвести бесконечное количество опытов, включая и будущие. С другой стороны, прошло около 300 лет со времени открытия Ньютоновской теории, с тех пор произведено огромное количество опытов, и нет ни одного опыта, который противоречил бы его теории в области ее применения. Более того, появилась новая теория – теория Эйнштейна, и из нее следует справедливость ньютоновской теории в определенной области (разумеется, при предположении, что сама теория Эйнштейна справедлива). Новая теория также определяет область применения ньютоновской теории и ньютоновской механики. По сути, теория Эйнштейна укрепила теорию Ньютона в области ее применения и определила границы этой области, что не было возможно до открытия теории Эйнштейна. Понятно, что сама новая теория не определяет границ собственного применения. Это под силу только будущей новой теории.

Согласно теории научного познания К. Поппера, открытие теории Эйнштейна опровергает ньютоновскую механику. Существует область таких значений параметров, в которой механика Ньютона недействительна, в то время как теория Эйнштейна до сих пор не опровергнута. По этой причине теория Эйнштейна предпочтительней. Но можно взглянуть на общую картину с другой точки зрения: если до появления теории Эйнштейна существовало только опытное подкрепление ньютоновской механики, то теперь появилось еще и теоретическое подкрепление. Теория Эйнштейна доказывает истинность механики Ньютона в определенной области. Теория Эйнштейна приводит к выводам, результатам, предсказаниям, которые почти в точности совпадают с выводами, вытекающими из механики Ньютона в той области, где она работает. И различие между результатами этих двух теорий настолько незначительно, что им можно практически пренебречь. Механика Ньютона вытекает аналитическим путем из теории Эйнштейна как ее частный случай в области медленных по сравнению со скоростью света движений.

Важно отметить, что новая теория не только определяет опытную границу применения. Новая теория открывает новую научную картину. Мир общей теории относительности не имеет ничего общего с физическим представлением гравитации в теории Ньютона, так же, как квантовая теория открывает совершенно новую картину физического мира. С этой точки зрения новая теория опровергает старую физическую теорию и представляет собой более полное приближение к истине.

Научное знание, фундаментальные законы природы – это откровение Всевышнего. Известно, однако, что не все то, что выглядит как открытие, на самом деле является откровением Всевышнего. Были лжепророки, но категория истинности научного открытия является довольно определенной. Как мы уже отмечали, бесчисленное множество опытов подтвердили ньютоновскую механику в области ее применения. Новый слой нашего научного знания (теория Эйнштейна) теоретически подтвердила механику Ньютона и установила ее границы. Можно сказать, что открытия новой теории, теории Эйнштейна, создало более прочное основание для ньютоновской механики в ее области и определило те пределы и обрисовало ту область, которая ранее была неизвестна. Имеет смысл добавить к этому следующее замечание: здесь нет противоречия с концепцией Карла Поппера, относящейся к ситуации, когда на чаше весов – две теории и речь идет о сопоставлении двух гипотез – там теория Эйнштейна предпочтительнее. До сих пор еще не было опытов, которые противоречили бы теории Эйнштейна, а вот опыты, которые не согласуются с механикой Ньютона, есть. Эти опыты противоречат механике Ньютона в той области, где скорости движения высоки. Но в то же время, новая теория утверждает действенность механики Ньютона в ограниченной области значений параметров. Поэтому можно предположить, что будущая теория ограничит теорию Эйнштейна, но утвердит ее в некоторой ограниченной области параметров. И таким путем новые открытия будут добавлять один за другим новые слои к новому знанию – до бесконечности. «Ученики мудрецов не имеют покоя ни в этом мире, ни в Грядущем мире», они «будут идти от достижения к достижению ...» (Псалмы, 84:8).

Интересный вопрос: каким образом ученый доходит до изобретения чего-то нового? Отвлечемся здесь от проблемы, является ли всякое новое изобретение Божественным откровением. Но можно сказать, что всякое откровение – это изобретение. Почему я подчеркиваю слово «изобретение»? В чем отличие между открытием и изобретением? Колумб открыл Америку. Она существовала и перед тем, как он ее открыл. Франклин изобрел громоотвод, и до него подобного устройства не существовало.

Известный математик Жак Адамар написал исследование о математических изобретениях. Называется этот труд «Исследование психологии процесса изобретения в области математики». Адамар собрал множество свидетельств об изобретениях в области математики. Мы уже отмечали выше (2:3), что математика не очень отличается от физики. В математике, так же как и в физике, невозможно дойти до новых законов посредством чисто логических действий. Один из величайших математиков Гаусс рассказывает, как он пришел к формулировке некоей арифметической теоремы, которую ему не удавалось доказать на протяжении многих лет. «Наконец, два дня назад я добился успеха, но не благодаря моим величайшим усилиям, а благодаря Божественному милосердию. Как при вспышке молнии, проблема внезапно оказалась решенной. Я сам не могу сказать, какова природа путеводной нити, которая соединила то, что я уже знал, с тем, что принесло мне успех» (там же, стр. 19).

Изобретатель Николь пишет: «Это как творение. В противоположность последовательному приобретению знаний, такой акт не имеет ничего общего с логикой, рассуждением...» (там же, стр. 22).

Для этих свидетельств и для многих других общим является то, что есть два вида процессов, приводящих к изобретению или к научному постижению.

(1) Процесс логической деятельности рационального мышления. Этот процесс возможно осуществить с помощью определенных логических элементов действия, то есть алгоритмов (2:3). Можно представить себе, что такой процесс как бы выполняется с помощью личного компьютера человека – его мозга.

(2) Процесс, у которого нет никакой связи с последовательным логическим мышлением. Он имеет характер вспышки. В противоположность процессу последовательного логического мышления, в этом втором случае человек не властен над этим процессом. Озарение приходит к нему, не он делает нечто, а нечто происходит с ним. И не с каждым это происходит. Человек должен быть готов к этому. Он должен быть сосудом, обладающим емкостью для этого. В древние времена были школы пророков. Человек без научной подготовки не может дойти до научного постижения. Но научная подготовка – это условие необходимое, но не достаточное. Озарение не зависит от человека. Он не может вызвать его волевым усилием.

Рамбам пишет о процессах познания, которые схожи в областях наук Божественных и естественных: «Не думай, что эти великие тайны полностью и совершенно известны кому-нибудь из нас. Это не так. Но иногда блеснет нам истина подобно дню. Эта истина будет закрыта, ее заволокут материальные помехи, привычки. И мы снова погрузимся в густую ночь, подобно той, в которой были изначально. Мы подобны человеку, которому раз за разом блистает молния, когда он оказывается в густой ночной тьме. И кому-то из нас эта молния будет блистать постоянно, так что он будет находиться при свете без перерыва, и ночь вокруг него будет как день. И это тот уровень, на котором находился величайший из пророков, которому было сказано: «ты здесь оставайся со мной», и о нем сказано, что «лучилась кожа его лица» («Наставник колеблющихся», Введение).

Можно сказать, что наука – это нечто, что случилось с человечеством. Один из признаков истинного откровения – то, что оно изменяет порядок вещей. Невозможно отрицать, что откровение у горы Синай изменило облик всего, что происходит на Земном шаре, как в духовном, так и в материальном смысле. А другое откровение – это наука, которая вызвала глубокие изменения в жизни человечества. Как мы отмечали выше (2:1), начиная с середины 18-го столетия, когда наука стала проникать в жизнь людей, за 10-12 поколений население Земного шара возросло в 6-7 раз, в то время как за предшествующие примерно 2000 лет – всего лишь вдвое.

Вне сомнения, наука является религиозной деятельностью, но она представляет собой другую разновидность принятой религиозной деятельности. Понимание того, что наука – это Божественное откровение, является абсолютно необходимым для того, чтобы приблизиться, прилепиться ко Всевышнему и полюбить Его всем сердцем, всей душой нашей и всеми нашими помыслами. Такая позиция находила поддержку у Рамбама. В «Наставник колеблющихся» (часть 3, глава 51) Рамбам приводит такую притчу: в городе есть царский дворец. Чем человек ближе к дворцу и к царю, тем ближе он к Богу.

«И те, кто хотят войти в дом царя и пройти к нему, но никогда не видели царя вообще, – это то множество людей Торы, т. е. простолюдинов, которые занимаются исполнением заповедей. А те, кто доходит до самого здания и ходит вокруг него – это люди ученые, которые придерживаются истинных верований, полученных по традиции, и изучают законы служения [они верят в истинные принципы, потому что получили их по традиции, занимаются изучением Галахи], но не приобрели привычки к исследованию корней Торы и не исследовали обоснования веры.

И знай, сын мой, что до тех пор, пока ты занимаешься мудростями изучения и ремеслом рассуждения [математикой и логикой], ты принадлежишь к категории тех людей, которые ходят вокруг здания в поисках ворот, как сказали в притче наши мудрецы, благословенна их память: «Бен-Зома все еще снаружи» (Хагига, 15А). И когда ты поймешь естественные предметы (естественные науки), тем самым ты уже вошел в коридор здания. А когда ты завершишь занятия естественными предметами, и поймешь Божественное, тем самым ты вошел туда, где находится царь, в его внутренний двор, и ты находишься в одном доме с ним, и это – тот уровень, на котором находятся мудрецы. И они находятся на разных уровнях совершенства. Но те, кто устремит все свои помыслы, усовершенствовавшись, к Божественным предметам и всем своим существом будут стремиться к Всевышнему, Благословен Он, и освободят свою мысль от всякого другого предмета и направят работу своего разума на испытание всего сущего для того, чтобы увидеть из него свидетельство Божественности Всевышнего, чтобы узнать Его управление, – эти вошли в Царский Дворец. И это уровень пророков».

Следует подчеркнуть, что понимание строения науки, метафизики науки – это одна из ступеней, ведущих к достижению уровня пророчества. Когда мы говорили, что наука представляет собой род религиозного занятия, мы не имели в виду, что занятие наукой как таковое приближает к Богу, но что попытка понять мир и понимание того, что источником знания является Божественное Откровение – это ведет к близости ко Всевышнему. Рамбам явно подчеркивает, что занятие одной только Торой недостаточно, чтобы приблизиться к Богу, и что занятие наукой в широком смысле является абсолютно необходимым. Это было написано около восьмисот лет тому назад, и не все соглашались с ним. И в наше время есть широкие круги мыслителей, которые категорически возражают против каких-либо контактов с наукой, которая, по их мнению, ослабляет и разрушает веру.

В наше время, когда мы являемся свидетелями Божественного Откровения в виде науки, занятие наукой и понятие ее строения абсолютно необходимо для приближения к Богу. Проблема заключается в отсутствии понимания того, что это Божественное Откровение. И игнорирование науки и отдаление от нее только усугубляет невежество и отдаляет от истинной веры. Об этом невежестве писал Псалмопевец: «Как велики дела твои, Господи, глубоки твои замыслы, человек невежественный не узнает, и глупец не поймет этого» (Псалмы, 92).

10. ВТОРОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ. НАУКА И ВЕРА

Иногда противопоставляют науку и веру: слепая вера против твердой и обоснованной науки. Давайте поразмышляем о понятии веры. Некоторые представляют себе веру как нечто относительное, непроверенное, не имеющее настоящего основания. Я покажу сейчас, что такое представление неточно.

Начнем с примера, о котором говорили в главе 1: речь идет о свободе выбора. Невозможно опытным путем или путем рассуждений доказать, что человек обладает или не обладает свободой выбора. Но я верю абсолютной верой, что я обладаю свободой выбора, и это является основой моей веры в иудаизм. Как мы уже отмечали, без свободы выбора лишаются смысла заповеди Торы. Но некоторые из моих коллег, очень просвещенные, тем не менее, сомневаются в наличии свободы выбора. Не так давно я слушал лекцию некого специалиста в области мозга, который завершил ее следующей фразой: «Необходимо найти биофизический механизм иллюзии свободы выбора людей».

Вот еще один пример: я верю в существование внешнего мира (мира, находящегося вне меня). Большинство людей не задумываются над этим и принимают это как само собой разумеющееся, несмотря на то, что это по сути дела – вера, и этого нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

Два приведенных примера веры показывают, что она является абсолютной с точки зрения того, кто верит. Моя собственная вера в мою свободу выбора не нуждается ни в каком доказательстве, это нечто, заключенное в моей личности, что я ощущаю непосредственно. Этими примерами я намерен воспользоваться в качестве введения к более возвышенной вере, к вере в Бога, несмотря на то, что уровни веры, отмеченные в названных примерах, сами по себе являются частью веры в Бога. Делалось множество попыток доказать существование Бога, особенно в средневековой философии, а также в новейшее время. После анализа принципа индукции, предпринятого выше в этой главе, ясно, что невозможно дать никакого доказательства бесконечному при помощи конечного. Это по сути дела была бы попытка доказать от частного к общему. Рав Соловейчик писал так: «Мы не имеем права пользоваться категориями, порожденными конечной действительностью, обусловленной и временной, для того, чтобы доказать истинность бесконечной, абсолютной и вечной действительности. Эти категории, которые столь плодотворны, когда их привлекают для установления формально – количественных законов и для создания моделей научного мира, не могут выйти за рамки научного опыта и определять порядки в мире безграничном, сверхчувственном, надопытном и сверхразумном» («Человек Галахи – явное и сокрытое», стр. 128).

Точно так же, как я не нуждаюсь в доказательстве свободы выбора и существования мира (и таких доказательств не существует), я не нуждаюсь и в формальном доказательстве существования Бога. Я чувствую присутствие Бога (в те возвышенные моменты, когда я дохожу до этого) непосредственно. «Вечность доступна непосредственному восприятию точно так же, как чувственное» (там же, стр. 129).

Вера в наличие свободы выбора и вера в реальность внешнего мира являются частью нашей веры в существование Бога. Я снова обращаюсь к раву Соловейчику:

«Точно так же, как сознание действительности вообще и осознание своей собственной сущности, в частности, не опирается на логические выводы, а составляет саму духовную суть человека, верно и относительно непосредственного восприятия Бога. Оно целиком первично, оно есть начало и конец существования человека. Абсолютно и извечно оно предшествует всякому логическому приему и выводу. Оно – самое несомненное из всех несомненных. Истина из всех истин. Если существует мир, если существует существование вообще – а в этом не сомневается ни один человек, кроме того, кто погряз в бесплодных философствованиях, – то есть Бог, который является Создателем того, что существует, и его Источником. Если существую я, если существует человек – а это человек тоже знает наверняка, – то существует личный, живой Бог, который наполняет личное сознание. Невозможно думать, говорить и судить о реальности мира и человека, если не переживать и не чувствовать Источника существования, чье Имя: «Буду, который буду» (там же, стр. 128-129). Итак, в конечном счете, вера является безусловной и абсолютной, она не нуждается в доказательствах и к тому же принадлежит к такой области сознания, где доказательства вообще невозможны.

Все это хорошо и прекрасно, но мы можем спросить себя, из чего вытекает наша вера? Мы уже установили достоверность факта существования веры и то, что она существует на разных уровнях в каждом из нас, но мы еще не задали себе вопроса: откуда к нам приходит эта вера? Положение очень похоже на то, с которым столкнулся Кант, когда задал себе вопрос, каков источник науки. Ответ Канта заключался в том, что человеческий разум является источником науки. Наш анализ привел нас к заключению, что связь с Бесконечным Разумом ответственна за новое научное знание, которое появляется как Божественное Откровение. Я думаю, что нечто подобное можно сказать и по поводу веры. Ясно, что наша вера находится в нашем «я», в «я» каждого из нас. И в этом есть параллель с новым научным знанием, которое находится в «я» того ученого, который его открывает. Но, в конечном счете, первоисточником научного знания, а также и веры, является Бог, с которым мы связаны. В наших молитвах мы произносим: «Ты даруешь человеку знание и научаешь человека пониманию. Даруй от Себя нам мудрость, понимание и знание. Благословен Ты, Господь, дарующий знание». В книге «Тания» слово «знание» объясняется как соединение между нами и Всевышним. Связь с Богом является объективным основанием веры.

Теперь я возвращаюсь к теме науки. В предыдущем заключении я привел рассказ о развитии науки, когда новая теория «поглощает» старую, устанавливает ей границы и утверждает ее в этих границах. Существует «принцип соответствия». О науке подобного рода мы сказали, что она представляет собой Божественное Откровение. Здесь я хочу подчеркнуть кое-что очень важное в нашем обсуждении взаимоотношений науки и иудаизма. Между фундаментальной наукой (механика Ньютона, его теория гравитации, частная и общая теории Эйнштейна, квантовая теория и т.п.) и иудаизмом нет никаких противоречий. Но словом «наука» пользуются в разных смыслах. Есть научные принципы и правила их применения. Обычно мы делаем много дополнительных допущений, включая метафизические, для достижения применения теории. В то время как нет никаких противоречий между иудаизмом и основными положениями науки, определенные конкретные выводы из науки могут быть, в принципе, несовместимы с иудаизмом из-за использования (часто неявного) определенных метафизических предположений.

Теория «Большого взрыва», например, описывает «сотворение мира» как одноразовое событие и поэтому не является типичным примером научного применения. Эта теория основывается на метафизическом предположении, что физики достаточно, чтобы описать творение и развитие вселенной. Я не собираюсь этим сказать, что теория «Большого взрыва» противоречит иудаизму. Однако вряд ли можно сказать, что она доказывает иудаизм (как некоторые пытаются сделать). Я уже цитировал рава Соловейчика: «мы не имеем права пользоваться категориями, порожденными конечной действительностью, обусловленной и временной, для того, чтобы доказать истинность бесконечной, абсолютной и вечной действительности».

Другим примером употребления слова «наука» является область библейской критики. Среди множества предположений, которыми она пользуется, есть одно, основополагающее: игнорирование связи между человеком и Всевышним, той самой связи, которая зачастую засвидетельствована в исследуемых библейских текстах. Еще один пример: многие свидетели Катастрофы еврейского народа еще живы, а уже появилась «наука», которая Катастрофу отрицает. Следует подчеркнуть, что «противоречие» между Торой и иудаизмом возникает только в контексте науки такого рода, как последние из приведенных примеров. Возможно, следовало бы более основательно проанализировать и обсудить эту науку «второго рода», но здесь я ограничусь сделанными замечаниями.

(продолжение следует)

---

---

Всего понравилось:0
Всего посещений: 3473

Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer4/Fajn1.php - to PDF file

Комментарии:

---

Олег Колобов
Минск, Белоруссия - at 2016-05-02 06:32:28 EDT
Не могу удержаться и не дать отклика, хотя и осознаю, теперь в 63 года, свою глубокую и неизбывную принадлежность к «образованщине» разлива из 12 тыс. ёмкости кроманьонцев из погребов «прикладной математики» БГУ.

Сначала о главном, а потом эмоциональное, вплоть до 4000 знаков.

На мой взгляд очевидно, что происхождение ключевых озарений объясняется натуральной, а не божественной, этикой элиты кроманьонцев (верю, что неандертальцы не смогли бы пройти «тест Бойтендайка» (см. А.Р.Лурия начало «Язык и Сознание») возможно в обозримом будущем появятся некие принципиально иные пост-кроманьонцы (см. например, Татьяну Черниговскую из СПБ).

Ричард Фейнман (духовный наставник Виталия Гинзбурга) главный акцент в открытии Ферма в 1652 конечности скорости цвета, сделал на аналогии траектории преломления двух скоростного движения спасающего СВОЮ ЛЮБИМУЮ тонущую в воде, когда он был занят шашлыком на берегу. (уложился до 800 знаков…)

Этика элиты представлена для меня такими (не)верующими, как Эндрю Карнеги, Альберт Швейцер, А.Н.Яковлев, Андрей Илларионов сегодня…

Делая перевод недавней речи Стивена Коэна для Carnegie Council в Нью-Йорке о сотрудничестве с Россией, внимательно перечитал его книгу о Бухарине и понял две очень важные вещи:
1) Почему Капица, уже после своего похищения из Англии Сталиным, не мог прервать свой спор с Бухариным, которому, чтобы его докончить пришлось даже купить ж-д билет до Питера и перейти в купе к Капицам (см. «20 век Анны Капицы», 2005), не давая им заснуть. А потому что именно Бухарин сделал фурор своим философским докладом на высшем форуме мировой научной элиты в Лондоне.
2) Кроме того именно Бухарин создал бесподобный «институт истории естествознания», в котором в основном евреи достигли такого уровня, который и породил среди прочего «теорминимум Ландау-Лифшица», а также воспитали человека, который обоснованно начал критиковать (см. здесь у Берковича) сверхвыдающийся 900-стр. перевод Ньютона, сделанный адмиралом-математиком Крыловым (и тестем Капицы) от нечего делать во время революции.

(уложился в 2000зн.)

---

Борис Дынин
- at 2016-04-30 23:18:47 EDT
Три обстоятельства побудили меня прочитать книгу Биньямина Файна «Вера и разум», как только он попала мне в руки.

Во-первых, он, будучи учеником и другом академика Виталия Гинзбурга, выдающегося ученого и атеиста-активиста, совершил духовную одиссею от секулярного советского еврея к сионисту и ортодоксальному иудею. Описанный им самим во второй части этой книги его путь к вере вместе с его путем в науке есть свидетельство цельности его характера и ума.

Во-вторых, он был замечательным физиком теоретиком, специалистом в квантовой радиофизике, получившим международное признание. В его книге мысли о вере демонстрируют ту же серьезность, последовательность и рациональность, какие он демонстрировал в своей научной работе

И, в-третьих, редкостное единство чувств, мысли и действия, проявлявшееся в течение его жизни, особенно ярко в годы борьбы за возрождение еврейской культуры среди евреев СССР, в годы борьбы с КГБ за право евреев быть евреями не только по паспорту, а затем, после нескольких лет сидения в отказе, в годы жизни в Израиле.

Отклик на мысли такого человека о науке и вере не может ограничиться словами одобрения. Понять их значит углубиться в них, а углубиться в них, значит откликнуться на них вопросами, ибо проблемы, которые обсуждает проф. Файн укоренены в самом существовании человека, а оно всегда проблематично. Биньямина Файна уже нет с нами, и он не ответит письменно на наши вопросы, но, можно быть уверенным, он был бы рад, видя, как читатель его книг задумывается над тем, что его так волновало при жизни.

Обратите внимание на один из главных волнующих его вопросов:
"Суть проблемы заключается в способности человека открывать законы природы...

Согласно распространенному мнению, основой научных теорий являются опыты и наблюдения, из которых выводятся законы природы. Или говоря точнее: из результатов опыта, эксперимента можно логическим путем вывести научные теории и законы природы. Такое мнение бытует не только среди людей, далеких от науки, но также и среди тех ученых, которые не углубляются в теорию познания, в эпистемологию. Для того чтобы убедиться в несостоятельности такого взгляда, достаточно заглянуть в современную лабораторию".... и далее.

Чудо познаваемости природы, реализующееся в науке, ощущение которого было столь важным, например, для Эйнштейна, раскрывается Б. Файном как форма Божественного открвения. Его репутация как ученого, я думаю, должна побудить тех, кто рассуждает и спорит здесь о вопросах веры и знания, прочитать аргументы Б. Файна. Его эрудиция и стиль изложения не разочаруют читателя.

---

---

---