Majburd1

В наше время последователи Маркса не афишируют, а другие недооценивают то обстоятельство, что Маркс всю свою жизнь провел в нетерпеливом ожидании пролетарской революции в Европе.

В некоторых позднейших описаниях дело выглядит, чуть ли не так, будто Маркс и Энгельс пророчески предвидели Октябрьскую революцию 1917 г. и едва ли не ради нее писали все свои книги и делали все свои дела. Действительно, Маркс несколько раз говорил о возможной революции в России. Он даже специально для России сотворил исключение из своей теории смены общественно-экономических формаций, разрешив России прийти к социализму, миную капитализм. Чего не сделаешь ради хорошего дела!

Но нам интереснее сейчас обратить внимание на другое. Самым серьезным образом Маркс и Энгельс, на основе своего учения, рассчитывали увидеть революцию в Европе – пролетарскую, настоящую, свою! – и принять в ней активное участие. Предсказывали они ее неоднократно и всякий раз «на днях». Поэтому оба перманентно готовили себя к революции и к переменам. Каждый по-своему.

Энгельс, как профессиональный воин (в юности был вольноопределяющимся артиллеристом, в 1849 г. участвовал в партизанском походе отряда Августа Виллиха в качестве адъютанта последнего) долгие годы изучал военные науки, чтобы руководить вооруженной борьбой пролетариата на уровне века (в связи, с чем в семье Маркса и, позднее, (не с подачи ли друга?) в Интернационале, получил кличку Генерал).

Если младший товарищ претендовал на столь высокий чин, то к какой же роли готовил себя старший? Напрасно мы стали бы искать в первоисточниках соответствующих признаний. Их просто не может там быть – его подняла бы на смех вся Европа. Но и без этого некоторые понимали, куда он метит.

Не так просто установить, когда появился марксистский термин “диктатура пролетариата” как выражение, наиболее адекватное сумме политических последствий чаемого Марксом революционного переворота.[1]

Теперь, попробуйте-ка найти в марксистской литературе определение этого термина! Ничего внятного не найти, кроме таких «объяснений», как «вооруженное подавление одного класса другим», «вооруженное подавление эксплуатируемым большинством эксплуататорского меньшинства» и тому подобной болтовни. А ведь кто-то из вождей – чуть ли не сам Маркс – учил, что истина конкретна. И марксисты-ортодоксы так любят словечко «диктатура пролетариата», будто знают его сокровенный смысл. Как выглядит на деле то, что этим словом называют, известно. Но совсем другой вопрос: как сам Маркс понимал это выражение.

Диктатура пролетариата – самый загадочный термин в марксизме, а соответствующее понятие – наиболее эзотерическое во всем лексиконе марксизма, который в целом не отличается особой ясностью и однозначностью. Марксисты никогда не делали попыток раскрыть подлинное значение сказанного термина по Марксу. Попробуем сделать это за них.

Перед нами письмо Энгельса к Марксу от 2 ноября 1864 г., по возвращении из Шлезвига и Дании, куда он ездил по коммерческим делам. Среди описания путевых впечатлений мы находим такое не совсем понятное место:

Северный Шлезвиг, во всяком случае, сильно онемечен, и очень трудно было бы сделать его опять датским, так как впоследствии ради приличия здесь все равно придется уступить кое-что скандинавам. (31/5)

Что это еще за планирование территориальных уступок «ради приличия»? Когда – «впоследствии»? кому это – «придется»? Говорится мимоходом, в тоне самоочевидности, которая не может вызвать у адресата подобных вопросов, так как об этом было не раз говорено с глазу на глаз.

Не станем мы гадать, но снова обратимся к документам. «Манифест коммунистической партии», глава II «Пролетарии и коммунисты»:

В каком отношении стоят коммунисты к пролетариям вообще?

Коммунисты не являются особой партией, противостоящей другим рабочим партиям.

У них нет никаких интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом.

…они всегда являются представителями интересов движения в целом.

Коммунисты, следовательно, на практике являются самой решительной, всегда побуждающей к движению вперед частью рабочих партий всех стран, а в теоретическом отношении у них перед остальной массой пролетариата преимущество в понимании условий, хода и общих результатов пролетарского движения. (4/437)

(…как прелестно это “следовательно” в последнем абзаце – будто впрямь вытекает логически из вышесказанного… Мы уже имели случай сообщить читателю, что подчас Маркс пишет одно, подразумевая другое. Поэтому осторожно: логика тут есть, только особая...)

К сему необходимо присовокупить одно весьма многозначительное место из того же документа, глава I «Буржуа и пролетарии»:

… как прежде часть дворянства переходила к буржуазии, так теперь часть буржуазии переходит к пролетариату, именно – часть буржуа-идеологов, которые возвысились до теоретического понимания всего хода исторического движения. (4/433)

Сказанное “теоретическое понимание” (последовательность социально-экономических формаций и все остальное) является стержнем содержания I главы того же документа, откуда взята данная цитата. Вследствие этого (здесь “вследствие” вполне уместно), мы обязаны сделать вывод, что упомянутые буржуа-ренегаты, представляющие исключение из закона «базиса и надстройки» – в силу того, что им открылась истина относительно всего хода исторического движения, – эти, сказали бы мы сегодня, отщепенцы суть не кто иные, как авторы «Манифеста Коммунистической партии».

В непримиримой классовой борьбе пролетариата с буржуазией самой решительной силой являются коммунисты. Они ничем не отличаются от остального пролетариата, кроме своей особой решительности и особого теоретического понимания всего, что происходит с движением пролетариата. А из среды коммунистов выделяется особая часть – идеологи, “которые возвысились до теоретического понимания всего хода исторического движения”. И кто же такие эти сверхмудрые человеки? Понятно, авторы “Манифеста”. Видите, какая железная логика?

Совсем коротко: коммунисты такие же пролетарии, только лучше, а Маркс и Энгельс такие же коммунисты, только еще лучше. Как кажется, марксистский термин диктатура пролетариата постепенно раскрывает свой эзотерический смысл.

Теперь перед нами «Обращение Центрального комитета к Союзу коммунистов» от марта 1850 г.

Весьма любопытный документ. Копаясь в архивах Маркса-Энгельса, хранимых европейскими эсдеками, русский политэмигрант Ленин (такой молодой!..) читал его с толком (и юный Октябрь впереди!..). Итак, там говорится, что –

– В Германии только что подавлена буржуазно-демократическая революция и теперь ожидается буржуазно-демократическая революция (sic! – Авт.).

– Как только буржуазия победит, она обернет оружие против пролетариата. Чтобы этого не допустить, разработан железный план. Как мы сказали бы сегодня: “Две тактики социал-демократов в демократической революции”:

Уничтожить влияние буржуазных демократов на рабочих, немедленно создать самостоятельную и вооруженную организацию рабочих (назовем ее, к примеру, “красной гвардией”) и создать условия, по возможности наиболее тяжелые и компрометирующие для временно неизбежного господства буржуазной демократии (для начала, лозунг: “никакой поддержки Временному правительству!”), – вот главное, что пролетариат, а вместе с ним и Союз должны иметь в виду во время и после предстоящего восстания. (7/264)

После свержения существующих правительств, как только представится возможность, Центральный комитет немедленно отправится в Германию (любым доступным транспортом), тотчас же созовет конгресс (или Съезд рабочих депутатов, что то же самое) и внесет на его рассмотрение необходимые предложения относительно централизации рабочих клубов под руководством органа, находящегося в самом центре движения. (там же).

Обратим внимание: немедленно проводится централизация “рабочих клубов” (то есть, самых активных групп революционеров) под руководством – чьим? Кто у нас находится “в самом центре движения”?

Однако, говорится далее в документе ЦК, победившая буржуазия будет гнуть свою линию. В этой первой фазе революции буржуазия организует выборы в представительное собрание. Но как сделать, чтобы на выборах победил пролетариат, а не буржуазия?

При этом рабочие не должны дать обманывать себя фразами демократов, например, о том, что это, дескать, раскалывает демократическую партию и дает реакции возможность победы. Все эти фразы имеют своей конченой целью одурачить пролетариат…

…если демократия с самого начала выступит решительно и террористически против реакции, влияние последней на выборах заранее будет уничтожено. (7/265)

Не следует впадать в заблуждение относительно словечка «демократия» в последнем предложении. В боевой год с июня 1848 по май 1849 Маркс издавал и редактировал в Кельне «Новую рейнскую газету», которая имела довольно смелый подзаголовок: «Орган демократии»[2]. Не должно сомневаться, однако, что Главный редактор, коль скоро такое бы понадобилось, мог бы с полной убежденностью сказать: «демократия – это я». Мы нисколько не преувеличиваем способностей Карла Маркса. Ниже увидим, как однажды он и сказал почти то же самое, если не хлеще. См. (29/354)

Было в «Обращении» и такое предписание к поведению рабочих:

…Они не только не должны выступать против случаев народной мести по отношению к ненавистным лицам или официальным зданиям, с которыми связаны только ненавистные воспоминания, они должны не только терпеть эти выступления, но и взять на себя руководство ими… (там же)

Короче, взять на себя организацию актов террора против политических противников. А заканчивается документ так:

Конечно, рабочие не могут в начале движения предлагать чисто коммунистические мероприятия. Но они могут: … доводить до крайних пределов предложения демократов, которые, конечно, будут выступать не революционно, а лишь реформистски… Следовательно, требования рабочих всюду должны будут сообразовываться с уступками и мероприятиями демократов.

… Их боевой лозунг должен гласить: «Непрерывная революция». (7/267)

Как бы не толковалось это последнее выражение в России 1917 г. и Китае 1966-68 гг., в данном контексте оно значит вполне определенно: перерастание буржуазно-демократической революции в пролетарскую[3].

В июне того же года последовало второе Обращение ЦК, в котором мы, среди прочего, читаем:

Рабочая партия при известных условиях вполне может использовать для своих целей другие партии и партийные фракции, но она не должна подчиняться никакой другой партии. (7/325)

В заключение, ЦК призывает всех членов Союза

…к самой усиленной деятельности именно теперь, когда отношения так напряжены, что взрыв новой революции не заставит себя ждать. (7/328)

Несомненно, они ждали нового взрыва, когда только что была подавлена революция. Поскольку история того периода известна, постольку мы можем полагать, что социально-политическая обстановка тех лет в Европе не могла давать каких-либо оснований для подобных ожиданий. Мы делаем вывод, что взрыв ожидался исключительно в соответствии с теорией научного коммунизма. Об этом-то и писал Энгельс спустя полвека: “мы были неправы”.

Правда, не в Германии, а в Лондоне: взорвался Союз коммунистов.

Официально-марксистское (от Издателя) объяснение раскола Союза коммунистов совершенно неудовлетворительно:

К августу 1850 г. Маркс и Энгельс пришли к выводу, что при начавшемся всеобщем экономическом подъеме в ближайшее время нельзя ожидать новой революции. Отсюда основоположники марксизма делали вывод, что важнейшей задачей Союза коммунистов в обстановке наступления реакции является пропаганда идей научного коммунизма и подготовка кадров пролетарских революционеров для будущих революционных боев. Против этого трезвого анализа и научно обоснованной тактики выступили члены Центрального комитета Союза коммунистов Виллих и Шаппер. (27/567)

Прежде всего, небезынтересно отметить мимоходное признание советских марксистов, что за подавлением революции в Европе немедленно последовал всеобщий экономический подъем.

Далее мы должны констатировать следующее. Еще в марте и даже в июне, согласно теории научного коммунизма, ожидался немедленный революционный взрыв, и была разработана революционная тактика. Не прошло и двух месяцев, как, согласно теории научного коммунизма, был сделан вывод, что революция в ближайшее время невозможна. Тут же волшебным образом возникла новая тактика, совершенно противоположного характера, но столь же научно обоснованная, как и предыдущая (вот вам и обещанные выше “две тактики”).

Давно пора бы понять: что бы ни делали Маркс и Энгельс – все и всегда было научно обосновано!

Мудрено ли, что кое-кто, например, Виллих и Шаппер не успевали за столь внезапными превращениями научного коммунизма?

Достойными внимания считаем мы и другие обстоятельства. Продолжает Издатель:

Виллих, Шаппер и их сторонники отстаивали сектантскую, авантюристическую тактику немедленного развязывания революции без учета реальной обстановки в Европе.

(ту самую авантюристическую тактику, которой учили весенне-летние воззвания марксова ЦК)

Возникшие на этой почве разногласия в Центральном комитете Союза резко обнаружились уже в августе и первой половине сентября и приняли наиболее острый характер на заседании 15 сентября 1850 г., на котором произошел раскол Союза… Большинство Центрального комитета во главе с Марксом и Энгельсом решительно осудило раскольническую фракцию Виллиха-Шаппера.

На этом заседании по предложению Маркса полномочия Центрального комитета были переданы Кельнскому окружному комитету. Общины Союза коммунистов в Германии повсеместно одобрили решение большинства лондонского Центрального комитета. 17 сентября 1850 г. Маркс и Энгельс вместе со своими сторонниками вышли из лондонского Просветительного общества,[4] так как большинство его членов встало на сторону фракции Виллиха-Шаппера. (там же)

Заметим: меньшинство починяется большинству, когда последнее у Маркса (в ЦК). Там, где у Маркса меньшинство, оно выходит из организации, раскалывая ее.

Перед нами протокол того самого заседания ЦК Союза Коммунистов от 15.9.1850. (8/581-585)

Присутствуют: Маркс, Шрам, Пфендер, Бауэр[5], Эккариус, Шаппер, Виллих, Леман и др.[6] По открытии заседания Маркс вносит предложение из трех пунктов.

Первое. Перенести ЦК из Лондона в Кельн, передав его полномочия тамошнему окружному комитету сразу после закрытия сегодняшнего заседания. Мотивы: меньшинство ЦК «подняло открытое восстание против большинства», поэтому во избежание раскола партии предлагается такой ход.

Второе. Нынешний устав Союза отменяется, новому ЦК предложено выработать новый устав.

А это – тоже во избежание раскола? Чем устав не нравился Марксу, мы не знаем, но уверены, что проект нового устава наверняка готовил бы сам же Маркс – от имени и по поручению нового ЦК.

В Лондоне образуются два круга, не поддерживающие друг с другом абсолютно никаких сношений и связанные только тем, что оба состоят в Союзе и переписываются с тем же самым Центральным Комитетом.

Мотивы: Именно ради единства Союза и нужно создать здесь два округа. Помимо личных противоречий обнаружились, даже в Обществе, противоречия принципиальные.

Ради единства Союза, мы его раскалываем. Нельзя не восхититься столь сложно и хитроумно задуманной интригой. К чему бы это? Но пока – к протоколу.

Шаппер, выступая, отмечает разрыв между теми, кто «представляет партию в отношении ее принципов», и «теми, кто организовывает пролетариат». Поддерживает перевод ЦК в Кельн и изменение Устава. Предсказывает, что новую революцию возглавят не те, что в 1848 г. Если мы не начнем рубить головы, нам будут рубить. Но надо действовать или отправляться на покой.

В предстоящей революции меня наверняка гильотинируют, но я поеду в Германию. Если же вы хотите образовать два округа – пусть будет так, но в этом случае Союз прекратит свое существование, а потом мы снова встретимся в Германии и, быть может, тогда сумеем опять пойти вместе. Я личный друг Маркса, но если вы хотите разрыва, что ж – тогда мы пойдем одни, и вы пойдете одни. Но в таком случае должны быть образованы два союза. Один – для тех, кто действует пером, другой – для тех, кто действует по-иному.

Считает: чем два округа в Лондоне, два общества и т.д. – лучше два союза.

Молодой Фридрих Эйнгель и Молодой Карл Маркс

Маркс отвечает, что его не поняли. Два округа отделяются друг от друга, но в одном Союзе и под одним ЦК. Личных жертв он принес не меньше, но не личностям, а классу. Далее он говорит:

Я всегда противился преходящим мнениям пролетариата. Мы посвящаем себя партии, которая, к счастью для нее, как раз не может еще прийти к власти. Пролетариат, если бы он пришел к власти, проводил бы не непосредственно пролетарские, а мелкобуржуазные меры. Наша партия может прийти к власти лишь тогда, когда условия позволят проводить в жизнь ее взгляды… (Уж не оттого ли все затеяно, что “условия” не позволяли проводить в жизнь “взгляды партии” – т.е. ЦК, т.е. Маркса?). Расколоть Союз мы не можем и не хотим, мы хотим только разделить Лондонский округ на два округа.

Эккариус делает разъяснение по вопросу о приходе к власти. Леман и Виллих, не говоря ни слова, уходят. Голосование. Все три пункта принимаются единогласно при воздержании Шаппера, который заявляет протест и говорит, что кельнцы пойдут за ним. На вопрос, имеет ли он возражения против протокола, Шаппер отвечает, что возражать излишне. Протокол подписывают все оставшиеся, кроме Шаппера. В числе подписей: Маркс, председатель ЦК, Энгельс, секретарь. У нас все схвачено, как говорится…

Мы не строим пустых догадок, а продолжаем констатировать и сопоставлять. На первом плане были, по словам Маркса, какие-то личные противоречия, помимо которых он отметил и принципиальные. Это раз.

Шаппер определенно не хотел раскола (о чем молчал Виллих, мы не знаем). К расколу вело предложение Маркса, хотя изображалось оно как мера, сохраняющая единство (ну, железная же логика!). Это два.

На третье у нас будет странное несоответствие между большинством Маркса в ЦК и подавляющим большинством Виллиха-Шаппера во всем Обществе. (Включая Маркса, из Общества вышло 12 человек). Известно – и мы вскоре вернемся к этому, – что во всех руководящих органах, где был Маркс, рано или поздно у него формировалось большинство.

Поведение Вилллиха и Лемана на заседании ЦК будет выглядеть последовательным, если предположить, что они были против раскола, но, считая исход голосования предрешенным механическим большинством, не видели смысла ни выступать, ни молчаливо одобрять этот спектакль своим присутствием.

Мы согласны, что установка на немедленное разжигание революции в наступивших условиях (как мы знаем их задним числом) может быть названа авантюристической. Однако мы бы не стали называть позицию Виллиха-Шаппера сектантской перед лицом того, что их поддержало подавляюще большинство лондонского Просветительного общества. Но действительно ли разногласия возникли по вопросу о революции, как сообщает Издатель?

На том заседании, как видим, если и говорилось о невозможности – то не революции, а прихода к власти. Это было “невозможно”, потому что не тот был состав ЦК – так мы понимаем. В ЦК были какие-то личные разногласия, а уж за ними – “принципиальные”. Новая тактика состояла в том, прежде всего, чтобы выжить Виллиха и Шаппера из руководящего органа партии.

Реорганизация ЦК лишала Виллиха и Шаппера руководящей роли в Союзе, но объективно эта мера, вроде бы, соответствовала установке на активизацию деятельности Союза в Германии…

Утверждению Издателя, что общины СК в Германии одобрили решение ЦК от 17 сентября, нам нечего противопоставить, кроме слов Шаппера о том, что группа Маркса – это идеологи и писатели, а его, Шаппера, группа – это те, кто «организовывает пролетариат», и его же намека на то, что у него есть реальные связи с немецкими общинами. Впрочем, те люди в Германии, которые разделяли взгляды Шаппера, могли одобрить перевод ЦК в Кельн как меру, стимулирующую деятельность Союза в Германии. Тогда и вправду выходит, что революция все еще стоит на повестке дня.

В свете заявления Издателя о перемене мнения Маркса и Энгельса и о том, что революция откладывается, их инициатива перевода ЦК в Кельн выглядит странно. Если же революцию не отменили, тогда все понятно. И то, почему общины в Германии могли поддержать перевод ЦК в Кельн. И то, что нужно было удалить чересчур активных товарищей, прежде чем “приходить к власти”.

Однако, в свете политической обстановки в Германии после подавления революции это мера – перевод центра в Кельн – была объективно провокационной. Активизация в Германии деятельности Союза в тогдашних условиях означала ликвидацию Союза.

Лондонский окружной (теперь) комитет… точнее, один из двух, а именно – группа Маркса, послали в Германию эмиссара с весьма серьезными бумагами. Какая была в этом необходимость, неизвестно. Вообще, в марксистских источниках эта история освещается мимоходом и невнятно, хотя (или как раз потому, что?) речь идет о судьбе первой в истории коммунистической партии!

Короче, связной был схвачен вместе с бумагами. Это привело к аресту Кельнского ЦК в мае 1851 г. и разгрому местных организаций Союза. После кельнского процесса коммунистов в 1852 г., Союз формально объявил о своем роспуске (по предложению Маркса).

Мы далеки от мысли обвинить Маркса и Энгельса в преднамеренной провокации разгрома Кельнского ЦК немецкой полицией. Конечно, Маркс и Энгельс действовали, как всегда, правильно, безошибочно и научно обоснованно.

Не зря на заседании ЦК 15 сентября Маркс дважды сказал, что два новых лондонских округа будут переписываться с новым ЦК, не поддерживая между собой отношений. Не прошло и двух месяцев, как из Лондона в Кельн ушло знаменательное письмо: «Предложение Лондонского округа Союза коммунистов Центральному комитету Союза в Кельне» (от 11 ноября того года) (7/564).

Этот документ, составленный «при участии Маркса и Энгельса» (Издатель), назван именно так, как у нас написано, – а ведь с 15 сентября в Лондоне было два округа Союза!

Предложение было кратким: исключить всю противную фракцию из Союза, а для начала сделать это с Виллихом, Шаппером и еще пятью лицами. Основания изложены в четырех пунктах. В общих выражениях и без конкретных фактов. Похоже, наши предположения о сути новой тактики основоположников научного коммунизма были верны.

Предоставляем читателю самому судить о том, насколько серьезны изложенные обвинения против фракции Виллиха – Шаппера:

1) Члены противной группировки сообщили о расколе другим эмигрантским группировкам (как будто такие вещи можно скрыть эмигрантской среде, где все друг у друга на виду).

2) Они действуют вопреки каким-то (неназванным и, возможно, несуществующим) решениям нового ЦК, они послали в Германию своего эмиссара (о последнем в наших источниках сведений нет, но мы знаем, что именно это сделала группа Маркса).

3) Они нарушают «все обязательства, возлагаемые на членов тайных обществ».

4) Со времени раскола Союза, как сказано там буквально, хотя группа Маркса расколола пока только лондонский округ (одна часть – 12 человек, другая – Просветительное общество), они нарушают «все законы тайных обществ».

Так и написано, хотя существование в природе свода «всех законов тайных обществ» весьма сомнительно, а обязанность коммунистов соблюдать «все законы тайных обществ» едва ли была зафиксирована в партийном уставе (попробуем только вообразить свод всех законов хотя бы нескольких из известных тайных обществ: масонское общество, Коза Ностра, Ку-клукс-клан...).

Нам кажется, что мотивировка тройного предложения Маркса на заседании лондонского ЦК была лицемерием. Но слова – словами, а дело – делом. Маркс все делал правильно, говорим мы, и смотрел далеко вперед, а Шаппер ошибался, хвастаясь «дружками в Кельне». В тамошнем ЦК седел давний приспешник Маркса Г. Бюргерс. Предложение «лондонского округа» было принято, каковым актом был довершен и оформлен раскол Союза коммунистов, затеянный Карлом Марксом.

На Кельнском процессе 1852 г. Бюргерс был приговорен к шести годам заключения в крепости. По отбытии срока он не вернулся в стан Маркса и позволял себе какие-то нехорошие намеки в связи с событиями, приведшими к аресту Кельнского ЦК.

В связи с революционной деятельностью Маркса, в тогдашней печати появился ряд разоблачений.

С одной стороны, брошюра Маркса «Разоблачения о кельнском процессе коммунистов (8/423-491), где имела место попытка доказать необоснованность обвинений и подложность документов, предъявленных прокуратурой. Брошюра была напечатана в Швейцарии, но при попытке переправить ее в Германию, тираж был конфискован полицией. Одновременное американское издание этой брошюры вызвало активную критику Виллиха, о существе которой мы не имеем сведений.

Не считая свое исследование полным, все же отметим, что мы не нашли никаких следов того, чтобы у кого-либо возник вопрос о личной явке Маркса на суд в качестве свидетеля защиты. В качестве подсудимого он на процессе тоже не фигурировал, насколько позволяют судить наши материалы. Но самое интересное в том, что написаны “Разоблачения” были уже по окончании процесса! Так что целью книги не могло быть влияние на ход суда, но могло быть ее целью что-нибудь другое, например, снять с себя и возложить на Виллиха ответственность за события, которые привели к провалу Союза коммунистов.

С другой стороны, еще раньше, в 1850 г., вышла книга бывшего сотрудника Маркса по «Нойе Райнише Цайтунг» Э. Мюллера-Теллеринга «Предвкушение будущей диктатуры Маркса и Энгельса в Германии» (Műller-Tellering, Cőln[7], 1850), о содержании которой мы можем лишь гадать. Интересно, сумеет ли кто-нибудь ее разыскать? Говорят, автор был антисемитом…

В качестве приложения к истории бесславного конца первой в истории Коммунистической партии приведем выбранные места из переписки основоположников марксизма.

Энгельс – Марксу, 13 февраля 1851 г. (заметим, до процесса коммунистов в Кельне):

У нас есть теперь, наконец, опять – в первый раз за долгое время, – возможность показать, что мы не нуждаемся ни в какой популярности, ни в какой поддержке со стороны какой-либо партии какой бы то ни было страны и что наша позиция совершенно не зависит от подобных пустяков. Отныне мы ответственны только за самих себя, а когда наступит момент и эти господа будут в нас нуждаться, мы сможем диктовать им свои собственные условия. До того времени нас, по крайне мере, оставят в покое… разве мы в продолжение стольких лет не делали вид, будто всякий сброд – это наша партия, между тем как у нас не было никакой партии, и люди, которых мы, по крайней мере, официально, считали принадлежащими к нашей партии, сохраняя за собой право называть их между нами неисправимыми болванами, не понимали даже элементарных начал нашей теории? Разве могут подходить для какой-либо «партии» такие люди, как мы, которые, как чумы, избегают официальных постов?..

(подобное – диалектическое – сочетание самомнения и скромности еще не раз встретится нам на этих страницах)

Какое значение имеет «партия», то есть банда ослов, слепо верящих нам, потому что они нас, считают равными себе, для нас, плюющих на популярность, для нас, перестающих узнавать себя, когда мы начинаем становиться популярными? Воистину мы ничего не потеряем оттого, что нас перестанут считать «истинным и адекватным выражением» тех жалких глупцов, с которыми нас свели вместе последние годы…

А теперь, после добавочной порции диалектики скромнейшего высокомерия, обращаем внимание на следующие, по-видимому, с досады вылетевшие слова:

… Эту позицию мы можем и должны занять при ближайших событиях. Не надо не только никаких государственных постов...

Доподлинно известно, что ни виги, ни тори не предлагали им постов. О чем же тогда речь, о каком государстве?

Издатель нас информировал, что основоположники признали невозможность революции в ближайшее время, – теперь выходит, что это чуть ли не клевета. «Ближайшие события», которые могут поставить в порядок дня предложение Марксу и Энгельсу государственных постов, – по нашему мнению, это не что иное, как революции в Германии («эти господа» – конечно, группа Виллиха и Шаппера). А почему партия – это банда ослов?

Бравада Энгельса прикрывает тот факт, что к настоящему моменту, еще до Кельнского процесса, у Маркса и Энгельса уже не было партии. Была лишь маленькая секта в Лондоне, с которой им теперь вовсе нечего было делать. Если не относить выражение «банда ослов» к товарищам, заключенным в Кельне в ожидании суда, следует принять вывод, что большинство партии отвернулось в тот момент от двух идеологов. Не располагая на этот счет прямыми доказательствами, мы делаем сказанный вывод, сопоставляя поведение основоположников в ноябре 1850 г. (инспирировали исключение противников из Союза в борьбе за партию) и в феврале 1851 г. (два вождя без партии).

…но, пока возможно, – и никаких официальных партийных постов, никаких мест в комитетах и т.д., никакой ответственности за ослов, беспощадная критика, по отношению ко всем, и затем тот юмор, которого нас не смогут лишить все вместе взятые «заговоры» этих тупиц. И мы это можем…

Юмора и вправду будет еще предостаточно. «Беспощадной критики по отношению ко всем» – тоже. Впереди 13 лет полной изоляции, склок и юмора.

…По существу мы можем всегда быть более революционными, чем эти фразеры, потому что мы чему-то научились, а они нет, потому что мы знаем, чего хотим, а они нет… (27/177-178)

Долго ли, коротко ли – мы истории не пишем, а собираем материал для обзора превращений марксизма – и вот мы снова в Лондоне, а на дворе уже 1859 год. Утекло много воды. Наших друзей теперь не узнать.

Фридрих Энгельс преобразился в добропорядочного буржуа. Он теперь приказчик в манчестерском отделении фирмы «Эрмен и Энгельс» (бумагопрядильня) и представитель в Англии своего отца как одного из двух владельцев фирмы. Он постоянно живет в Манчестере и столь же постоянно шлет в Лондон денежные переводы на содержание семейства Маркса, напрасно мечтая о занятиях чистой теорией.

С Карлом Марксом произошли тоже некоторые превращения. Он помирился с Шаппером и восстановил свои отношения с Просветительным обществом посредством Вильгельма Либкнехта, который даже возглавил это общество. Деятельный Виллих эмигрировал в США, где вскоре ему предстояло стать генералом армии северян во время Гражданской войны Севера и Юга. Сам Маркс не состоит ни в какой организации. Он теперь ученый, он занимается чистой теорией и готовит очередное уничтожение прудонизма под названием «К критике политической экономии». (29/375)

Кроме того, оба превратились в завзятых журналистов и регулярно пишут для нью-йоркской газеты «Дейли Трибюн» – еще один источник доходов Карла Маркса (включая гонорары Энгельса). Непосредственной политической борьбой они не занимаются. Уже давно им ясно, что новая революция произойдет при ближайшем экономическом кризисе, который и ожидается с нетерпением.

Кризис разразился в 1857 году. Серьезного спада он не вызвал, но «Трибюн» наполовину снизила гонорар Маркса. (ФМ, 276) На Германию друзья вовсе махнули рукой, там у них никого теперь не было. Из бывших соратников-коммунистов в Англии отношения поддерживаются со считанными людьми – Вильгельмом Вольфом, первым другом Маркса и безусловным его сторонником, Фрейлигратом, который вовсе отошел от политики, но оказывал Марксу финансовую поддержку, Либкнехтом, который продолжал хранить верность вождям, даже войдя снова в Просветительное общество (скорее, потому и войдя), да еще с верным Эккариусом. Тогда и произошло то событие, о котором Маркс сообщил другу в мае:

При моем свидании с одной делегацией этих обывателей (я отказался посещать какое бы то ни было общество, однако Либкнехт председатель в одном из них, а Лапландец в другом) я заявил им напрямик: наш мандат представителей пролетарской партии мы получили от нас самих, а не от кого-нибудь еще. И он подтвержден за нами той исключительной и всеобщей ненавистью, которую питают к нам все фракции и партии старого мира. Можешь себе представить, как были огорошены эти болваны. (29/354)

Насколько мы понимаем, это не было шуткой. И с пониманием относимся к членам делегации. Такое наглое самозванство может кого угодно огорошить.

Мы полагаем, Маркс несколько утрировал отношение «всех фракций и партий старого мира» к себе и Энгельсу. По всему, что известно из имеющихся документов, ясно: если кто в Европе и испытывал к ним неприязнь, то скорее бывшие друзья по Союзу коммунистов, несколько эмигрантских группировок «буржуазно-демократического» толка (Герцен, Мадзини, Луи Блан, Кошут…) и часть просвещенных пролетариев (Прудон).

Мы думаем, в те годы всем группировкам и партиям «старого мира» было глубоко наплевать на двух обладателей абсолютной истины о путях спасения человечества. Интернационал и «Капитал» были еще впереди, а пока единственное учреждение «старого мира», интерес которого к двум доктринерам может быть достоверно установлен, это полиция Германии, Франции и Бельгии. Едва ли ненависть будет адекватным словом для характеристики того, что делалось названным учреждением по долгу службы. Осложнений с английскими властями, насколько известно, ни у того, ни у другого не было. Ни тогда, ни прежде (ни после, кстати сказать).

Таким образом, как можно понять, у Маркса был всегда наготове мандат представителя пролетарской партии, который он выдал себе сам.

Относительно возможного использования этого «мандата» также не следует строить иллюзий. В 1866 г., ввиду назревавшей прусско-австрийской войны, ожили надежды Маркса-Энгельса на Германию.

Из переписки. Энгельс – Марксу, 13 февраля 1866 г.:

В Пруссии дело продвигается со сказочной быстротой. Бисмарк форсирует кризис… Какой же толк в том, что будут готовы несколько глав в конце твоей книги, если нельзя будет сдать в печать первый том из-за внезапно наступивших событий? Во Франции тоже каждый день может что-нибудь произойти… (31/149)

Книга – это «Капитал», 1 том которого Маркс готовил к печати. «Что-нибудь» – это не что-нибудь, а ясно что.

Что ты скажешь о Бисмарке? Теперь, кажется, похоже, что он ведет дело к войне и там дает Луи Бонапарту наилучшую возможность заполучить без всякого труда кусок левого берега Рейна… но все-таки главное мое желание – чтобы пруссаков здорово вздули. В этом случае мыслимы две возможности: 1) австрийцы в двухнедельный срок диктуют мир в Берлине; этим предотвращается прямое вмешательство из-за границы и одновременно делается невозможным теперешний режим в Берлине, начинается другое движение… или же 2) в Берлине происходит переворот до прихода австрийцев, и тогда тоже начинается движение. (31/168)

“Движение” – это то самое “что-нибудь”, которое… впрочем, ясно.

Обе армии Энгельс расценивает приблизительно равными, но австрийского генерала ставит выше прусского. Дальше взвешиваются все варианты военных действий предполагаемой войны.

Военные пророчества Энгельса сбывались немногим чаще его революционных пророчеств.

Если дело, действительно, дойдет до потасовки. То в первый раз в истории развитие событий будет зависеть от поведения Берлина. Если берлинцы выступят вовремя, дело может пойти хорошо – но кто может на них положиться?.. Атмосфера очень наэлектризована, и, быть может, мы скоро буем опять в самой буре…(31/173)

Ошибочно понимать, что берлинцы, выступления которых ждет Красный генерал, – это какая-нибудь подпольная или не подпольная марксистская организация. В тот сказочный период у наших вождей не было никого, кроме нескольких агентов. Берлинцы – это левая буржуазия, которая должна выступить исключительно в соответствии с теорией Маркса (никаких связей ни с кем из них не было, как и никаких сведений о наличии в Берлине какой-нибудь группы, силы, партии, готовящей выступление).

В нашем отечестве, по-видимому, дело все-таки пока еще не доходит до потасовки. Когда еще прусские хвастуны решатся обнажить меч! (31/176)

«Прусские хвастуны» – это те же «берлинцы», которые по научному предвидению должны свергнуть правительство, назначить выборы в представительное собрание, – а тем временем нагрянувшая из Лондона в Берлин «демократия» выступит против них террористически… и т.д. по теории научного коммунизма.

…Бисмарк хочет войны во что бы то ни стало… Надеюсь, что если это ему удастся, берлинцы восстанут. Если они провозгласят там республику, то вся Европа будет переделана в 14 дней. Да, но выступят ли они? Как обстоит дело с нашими связями там?.. На днях я, желая опять немного подхлестнуть свою старую злобу, прочел книгу Реккеля[8], дрезденского заключенного 1849 г., об обращении с ним в тюрьме. Эти подлости саксонцев превосходят все, что мне известно. Необходимо будет устроить строгий суд над очень многими канальями. (31/178)

Неизвестно как другие вакансии, но место берлинского прокурора уже забронировано Энгельсом. О «наших связях там» ничего конкретного в переписке нет. И этот важнейший вопрос, оставленный Марксом без ответа, больше не поднимается Энгельсом.

Если у австрийцев хватит ума не нападать первыми, то в прусской армии, наверное, начнется катавасия. Они никогда еще не были настроены так мятежнически, как при этой мобилизации. К сожалению, узнаешь лишь ничтожнейшую часть того, что происходит на деле, но и этого достаточно для того, чтобы убедиться, что с такой армией невозможна наступательная война… (31/185)

Итак, война все-таки будет, если не случится какое-нибудь чудо. Пруссаки раскаются в своем хвастовстве, и в любом случае идиллии в Германии наступит конец. Прудоновская клика среди парижских студентов («Courier français») проповедует мир, объявляет войну устаревшей, национальности – бессмыслицей, нападает на Бисмарка и Гарибальди и т.д. Как полемика с шовинизмом, это тактика полезна и объяснима. Но когда верующие в Прудона (к ним принадлежат также мои здешние добрые друзья Лафарг и Лонге) думают, что вся Европа может и должна сидеть тихо и смирно на своей задней, пока господа во Франции отменят «нищету и невежество», под власть которых они тем более подпадают, чем сильнее кричат о «социальной науке», – то они смешны… (31/187)

Речь идет о воззвании «Студентам университетов Германии и Италии – студенты Парижа». Лафарг и Лонге тогда еще не были даже кандидатами в зятья автора письма, но уже находились под обаянием будущего тестя.

Хотя этот факт не следует абсолютизировать, вырывая из исторического контекста, тем не менее, заслуживает интереса, что Маркс согласен был принять пацифизм и интернационализм в качестве тактики.

Я думаю, что недели через две в Пруссии дело начнется. Если эта возможность не будет использована, и люди это допустят, тогда мы можем спокойно уложить свои революционные пожитки и погрузиться в чистую теорию. (31/191)

3 июля в сражении у Кенингграца прусская армия нанесла австрийцам сокрушительное поражение.

Наряду с крупным поражением пруссаков, которое, быть может (уж эти берлинцы!), повело бы к революции, ничто не могло бы быть лучше, чем их безмерная победа. (31/196)

Тем временем Бисмарк снова удивил наших друзей, неожиданной для них проведя решающую меру по объединению Германии, которое Маркс и Энгельс считали делом революционного пролетариата.

Все это имеет ту хорошую сторону, что положение упрощается, революция облегчается тем, что устраняется драка мелких столиц… Итак, по-моему, нам не остается ничего другого, как просто считаться с фактом, не одобряя его, и использовать как можно шире открывающиеся теперь большие возможности для национальной организации и объединения германского пролетариата. (31/203)

С 1863 г. существовал уже Всеобщий рабочий германский союз – массовая организация, созданная Лассалем, который настойчиво и неоднократно предлагал Марксу сотрудничество, всякий раз решительно отвергаемое. Теперь, после гибели Лассаля в 1864 г., Маркс и Энгельс еще меньше были настроены на сотрудничество с ВГРС. Внешне они поддерживали отношения с одним из его лидеров – Швейцером, но между собой ругали его последними словами. Агент Маркса в Германии В. Либкнехт не был в состоянии предпринять что-либо против ВРГС.

8 декабря Маркс сообщает Энгельсу о сатирическом выпаде против себя и друга в одной из берлинских газет:

Прусские свиньи ведут себя именно так, как мы должны были бы желать. Без отрубленных голов дело не обойдется. (31/224)

Прусские свиньи действуют, конечно, превосходно. Столь глупыми я их все-таки не считал, но действительно трудно представить себе, до чего они глупы. Тем лучше. Ведь дело уже пошло в ход, тем скорее начнется революция, и на этот раз она, наверное, не обойдется без отрубленных голов, как ты говоришь. (31/225)

Рано или поздно кто-то должен был проговориться о том, что у обоих было на уме. Проговорились сразу оба – и Диктатор пролетариата, и поддакивавший ему Генерал. Так что не будем обольщаться и в этом отношении. Первым делом, которое реально планировала, если так можно выразиться, коммунистическая демократия, была гильотина. Старый призыв Прудона изобрести для пролетариев, просим прощения, напиток с человечьим лицом, остался втуне.

Мы хотим еще раз обратить внимание на некоторые факты.

У Маркса-Энгельса в тот период не было собственной организации в Германии, ни собственной партии в эмиграции – в Германии даже не было секции Интернационала. Это с одной стороны. С другой стороны необходимо отметить, что у дружков не было почти никаких достоверных известий о реальном положении дел в Пруссии и в самом Берлине – в обществе, в рабочей среде, в армии. Два-три раза у Энгельса проскакивает в письмах: «такой-то рассказал, что на улицах много безработных», «такой-то рассказал мне случай с одним офицером» и т. п. – все на подобном уровне. Остальное они знали только по газетам.

В то же время мы видим, насколько серьезно они ждали революции, насколько верили в ее реальную близость. Такое искреннее ожидание революции на днях – могло ли оно базироваться на сведениях из газет, которые они между собой постоянно высмеивали и которые не могли дать оснований для революционных прогнозов, или из анекдотов о прусских офицерах, или из оценки состояния прусской армии, которой Энгельс в глаза не видел (и, как видим, таки ошибся)?

Смешно думать так – не такими они были людьми, чтобы строить политические планы на двух-трех анекдотах.

Только на одном базировалась такая абсолютная уверенность – на истинно научной теории. Таковая у них была. Согласно этой теории им было ясно, как дважды два, что «недели через две начнется», что «Европа будет переделана в 14 дней» и так далее.

В произведениях тех лет, включая переписку, мы не находим никаких указаний об обратном влиянии «надстройки» на «базис», об относительности этой схемы. И не могло их быть – Маркс не простил бы такого даже Энгельсу, и тот хорошо это понимал. Только после смерти Маркса его «научный коммунизм» стал превращаться из вульгарной схемы в подобие чего-то более глубокого, так же как «революция через две недели» стала превращаться в «революцию когда-нибудь».

Но остается еще один немаловажный вопрос касательно «революционной ситуации» 1866 года. Маркс и Энгельс не только прогнозировали революцию, они, вне всякого сомнения, рассчитывали возглавить «диктатуру пролетариата». Это в то время, когда в Германии их сила была представлена всего одним человеком – Либкнехтом, которого они между собой именовали не иначе как ослом. Была ли их амбиция одной лишь маниакальной самоубежденностью или на чем-то она базировалась?

Есть основания полагать, что расчет Маркса-Энгельса на власть был далеко не беспочвенным хвастовством. Правда, строился он не на обладании собственной организацией, которой не было, и не на каком-либо их моральном авторитете в рабочей среде, которого в те годы тоже не было. И не на теории «научного коммунизма» была основана их потрясающая уверенность в достижении реальной личной власти. В марксистских книгах ничего прямо не говорится о методике данного вопроса.

Мы уже раскрыли два аспекта понятия «диктатуры пролетариата» Один аспект понятия – персонификация диктатуры в лице Маркса-Энгельса. Второй аспект – реализация диктатуры посредством гильотины. Теперь нам предстоит раскрыть третий и последний аспект понятия «диктатуры пролетариата». Это наиболее трудная часть задачи, потому что даже в переписке, не говоря уже о публичных выступлениях Маркса и Энгельса, нам не удалось найти никаких прямых формулировок – пусть в виде нечаянных обмолвок. Продолжая грешить анахронизмом (путем употребления терминологии, которой в то время еще не существовало), мы бы назвали этот третий аспект: технология власти[9].

Третий аспект понятия диктатуры пролетариата, который мы называем технологией власти, есть исключительно эзотерический момент марксизма. Непросто уяснить и два предыдущих, но внимательное изучение литературного наследия основоположников научного коммунизма обеспечивает адепту постижение двух низших степеней марксистского служения. Однако это еще не гарантирует ему личной власти.

Только постижение третьей ступени может превратить обычного адепта в магистра марксистских наук. Таких кавалеров ордена Маркса трех степеней были считанные единицы за столетие. Называть их нет нужды (имена ненавистны!). Их знает весь мир.

Вспомним, как должны развиваться события революции по схеме Маркса. Предпосылка – большое общественное потрясение – военное поражение правительства или глубокий экономический кризис. В общем, сильнейший катаклизм, который потрясет основы общества. Его наступление от Маркса не зависит. От Маркса зависит, как он будет использован.

Первая фаза революции – буржуазно-демократическая. Либеральная буржуазия (хвастуны, ослы и свиньи) выступает против правительства и свергает его. Объявляются буржуазные свободы.

Как только представляется возможность, эмигрантский комитет репатриируется и созывает рабочий конгресс, на котором принимается решение о создании центрального органа, находящегося в самом центре движения. Рабочие вооружаются. При этом необходимо всеми средствами осложнять и компрометировать мероприятия временного господства буржуазной демократии, а так же организовывать самосуды и погромы.

В это время либерально-буржуазные ослы организуют выборы в представительное собрание. В той мере, в какой у пролетариев нет шансов для победы на выборах, они должны эти шансы создать, выступив террористически против реакции, то есть против всех противников пролетарской демократии. Реализуется непрерывная революция.

Больше ничего конкретного на бумаге не зафиксировано, но мы должны понять, что к тому моменту, на котором кончается бумага, все главное уже сказано. А главное – сделано.

Ибо в центральном органе рабочего конгресса уже давно сидят Маркс и Энгельс и в этом центральном органе за ними устойчивое большинство, и оба они уже руководят. Один – войском, другой – центральным органом и гильотиной. Вопрос: как ими это удалось? Здесь и есть момент самого загадочного – алхимического – превращения марксизма – из идеологии кучки отщепенцев в могучую диктатуру. Поскольку в теории формально имеется пробел, следует обратиться к практике. Правда, Марксу и Энгельсу так и не удалось реализовать настоящую диктатуру пролетариата, на некий черновой набросок был сделан.

Нам кажется, что пора обратиться уже к опыту работы Маркса в Интернационале. Именно здесь следует искать ответ на самый неясный вопрос марксистских превращений. Коротко и справочно осветим этот совершенно не скрываемый никем и все же малоизученный момент в истории марксизма.

В ноябре 1863 г. лондонские рабочие активисты послали в Париж обращение по польскому вопросу «Работникам Франции от трудящихся Англии».

Парижские рабочие прислали в Лондон делегацию, и на 28 сентября 1864 года был назначен митинг. Его организовали лидеры тред-юнионов сапожников (Оджер) и каменщиков (Кример). Маркса пригласили как представителя немецких рабочих. Ввиду того, что предполагалось, как он писал другу, присутствие «действительных сил», Маркс, вопреки обыкновению, согласился. Присутствовали также лондонские представители итальянских рабочих.

Было решено учредить «Международное Товарищество Рабочих», Генеральный Совет которого должен находиться в Лондоне и «осуществлять связь» между рабочими обществами в Германии, Италии, Франции и Англии… (31/11)

– сообщал Маркс между прочими текущими новостями «дорогому Фредерику» в Манчестер 4 ноября. В избранный на собрании Временный комитет попали от Германии Маркс и рекомендованный им Эккариус – давний и преданный сотрудник Маркса по Союзу коммунистов. Похоже, что они двое только и представляли Германию на учредительном митинге. Все эти события выглядят довольно случайными. Никто еще не знал, во что все это выльется. Интернационал был основан как координирующий орган.

Пока все идет хорошо. Я присутствовал на первом заседании Комитета. Был избран Подкомитет (куда попал и я) для выработки декларации принципов и составления временного устава. Болезнь помешала мне присутствовать на заседании Подкомитета и на последовавшем за этим заседании пленума Комитета. (31/5)

Подкомитет – комиссия, избранная Временным Центральным советом для выработки программных документов Международного Товарищества Рабочих; после завершения этой работы продолжала собираться, как правило, еженедельно, превратившись в исполнительный орган Генерального Совета; с лета 1865 г. стала называться также Постоянным комитетом. В состав Постоянного комитета входили председатель Генерального Совета, вплоть до сентября 1867 г., когда, по предложения Маркса, этот пост был упразднен, почетный генеральный секретарь и секретари-корреспонденты для отдельных стран. Фактически руководство Постоянным комитетом осуществлял Маркс, входивший в его состав в качестве секретаря-корреспондента для Германии. (31/514)

На двух, пропущенных Марксом, заседаниях были приняты устав и декларация принципов. Проект устава был предложен Итальянским рабочим обществом, базировавшемся в Лондоне. Оно находилось под влиянием Мадзини, почетным председателем был Гарибальди.

…Я в мягкой форме возражал, и после долгих переговоров Эккариус предложил снова передать эти документы на «редакцию» Подкомитету…

…у меня было твердое решение по возможности не оставить без изменения ни одной строчки этой чепухи. Чтобы выиграть время, я предложил: прежде чем нам «редактировать» введение, необходимо «обсудить» устав. Так и сделали. Уже час ночи, когда первый из 40 пунктов устава был принят. Кример сказал (я этого как раз и добивался): «Нам нечего предложить Комитету, который должен заседать 25 октября. Надо его отложить до 1 ноября и сделать попытку достичь окончательного результата». Это предложение было принято, и «документы» были «оставлены» мне для просмотра. (31/12)

Кому хотелось возиться с этой бумажной работой? А Маркс (спасибо ему) сам вызвался. Наверное, так это происходило.

Он перерабатывает материал в корне. Составленный им «Учредительный Манифест Международного Товарищества Рабочих» заменил «декларацию принципов», в уставе он оставил 10 пунктов вместо 40. Можно представить разницу того, что было прежде:

Чрезвычайно фразистое, плохо написанное и совершенно незрелое введение, претендующее быть декларацией принципов, в котором то и дело проглядывал Мадзини сквозь оболочку самых расплывчатых обрывков французского социализма (там же)

и того, что сделал Маркс. Безусловно, он обладал самым сильным и ярким пером среди руководства Товарищества. Его характеристике «введения» можно поверить. И понятно, что при известной осторожности формулировок все, что писал Маркс для Интернационала, нравилось его учредителям. А между прочего всякого можно было вписать как бы нейтральные и никого не обязывающие, но с дальним прицелом, формулировки, которые помогут в будущем.

Подкомитет принял все мои предложения. Меня только обязали во введении к «Уставу» вставить две фразы об «обязанностях» и «праве», ditto об «истине, нравственности и справедливости», но они вставлены таким образом, что это не может принести никакого вреда.

На заседании Центрального Совета мой «Манифест» и т.д. был принят с большим энтузиазмом (единогласно)…

…Было очень трудно сделать так, чтобы наши взгляды были выражены в форме, которая сделала бы их приемлемыми для современного уровня рабочего движения. Эти же самые люди недели через две будут устраивать митинги вместе с Брайтом и Кобденом по поводу избирательного права. Требуется время, пока вновь пробудившееся движение сделает возможной прежнюю смелость речи. Необходимо быть fortiter in re, suavriter in modo[10] (31/13)

Все же хорошо, что мы опять связываемся с людьми, которые, по крайней мере, представляют свой класс; в конце концов, это же главное. Особенно важно влияние на итальянцев, тут все же имеются шансы на то, что лозунгу «Dio e popolo» будет положен конец среди рабочих; для бравого Джузеппе это явится неожиданностью. Впрочем, я полагаю, что это новое Товарищество очень скоро расколется на теоретически-буржуазные и теоретически-пролетарские элементы, лишь только вопросы будут немного уточнены. (31/15)

Прицел на раскол общеитальянского движения Джузеппе Мадзини, по счастью для Италии, не реализовался в массовом масштабе. Не раскололся и Интернационал, но по иным причинам: Маркс не форсировал «уточнение вопросов», которое прежде всегда приводило к расколам. Поссорившись со всеми активистами 40-х годов, друзья надеялись завязать связи в новом поколении рабочего движения («реальные силы»).

Маркс – Энгельсу, о пробивании своего «Манифеста»:

Дело было не столь трудным, как ты думаешь, так как все же ведь имеешь дело с «рабочими». (31/17)

Это он умел. “Рабочие” с большим уважением относились к “науке”…

10 декабря Маркс описывает, как он помешал приглашению в Интернационал Луи Блана, также находившегося в лондонской эмиграции после 1848 г.:

Предвидя, что могут быть сделаны подобного рода попытки, я, к счастью, уже до этого успел провести решение, что никто не может быть приглашен (за исключением рабочих обществ) и что ни один человек не может быть почетным членом. (31/34)

25 февраля 1865 г. Маркс пишет, что к Товариществу присоединяются все новые тред-юнионы

…так что мы постепенно становимся силой. Но отсюда вытекает и трудность…

В члены Совета выдвинут некий Билс, «сейчас один из популярнейших людей в Лондоне». Фигура довольно влиятельная – Президент Национальной лиги независимости Польши, один из основателей Лиги реформы избирательного права.

Понятно, никаких влиятельных личностей рядом с Марксом быть не должно.

…Мне это было очень неприятно. Я, конечно, мог этому помешать насильно, так как все континентальные представители голосовали бы со мной. Но мне не хотелось прибегать к такому голосованию. Поэтому путем частных писем к главным английским членам я повел дело так, что предложивший Билса не подтвердил своего предложения. (31/70)

Какая ювелирная работа! Маркс был уже реальной силой, но действовал закулисно. Тщеславием он не страдал. Тред-юнионы были совершенно необходимы Интернационалу как главный источник финансирования. Кроме того, у него были свои виды на английское рабочее движение.

В начале марта Маркс почти на месяц уезжает в Голландию выбивать кусок наследства, оставленного теткой, умершей без завещания. Вернувшись, в начале апреля, сообщает массу новостей о персональных переменах в Товариществе, мало нам понятных кроме одного:

Итальянский рабочий клуб не вышел из Товарищества, но уже больше не имеет представителя в Совете. Пока что я при посредстве Бакунина подведу во Флоренции контрмину против г-на Мадзини. (31/89)

Какое-либо влияние Мадзини в Товариществе было предотвращено еще в первые дни операцией «Манифест-Устав». Контрмина Бакунина сработала впоследствии – в большей степени против Маркса, чем против Мадзини и Гарибальди…

Я так и думал, что пора наивного всеобщего братства в Международном Товариществе не долго будет длиться. (Там же)

Лига реформы – дело наших рук. В узком комитете, состоящем из 12 человек (6 буржуа и 6 рабочих), рабочие – все члены нашего Совета (среди них Эккариус). Все посреднические попытки буржуазии совлечь рабочий класс с правильного пути нам удалось разбить. Движение в провинции находится на этот раз в полной зависимости от лондонского… Если удастся этим путем вновь оживить политическое движение английского рабочего класса, то наше Товарищество, без всякого шума, сделает для европейского рабочего класса больше, чем это было возможно каким-либо другим путем. (31/95)

Это уже требует перевода. Лига реформы избирательного права возникла как результат внутренних процессов в рабочем движении Англии, но Марксу удалось принять участие в этом деле на завершающем этапе (учреждение Лиги, создание программы) и даже внести свою креатуру, Эккариуса (немецкий эмигрант), в руководство Лиги, созданной исключительно для внутрианглийских дел.

Добровольных доброхотов и помощников никто не отгонял, тем более, с таким пером, как у Маркса. В итоге, в руководстве Лиги оказались люди Маркса. В программу были вписаны какие-то радикальные пункты, которые привели к расколу с умеренным крылом, чего Маркс и добивался. Но расколоть английское рабочее движение в целом («наше Товарищество сделает для европейского рабочего движения…» и т.д.) не удалось. Даже если где-то Маркс преувеличивал перед Энгельсом свои достижения, нет сомнения, что он становился все более влиятельной силой, хотя продолжал держаться в тени.

Как повсюду, так и среди лондонских рабочих, естественно, имеется кучка ослов, дураков и жуликов, группирующихся вокруг одного мошенника. Этим мошенником в данном случае является Джордж Поттер, мерзавец, которого поддерживает продажный, но остроумный и опасный как агитатор ирландец по имени Конолли. Хотя буржуа и ненавидят упомянутого Поттера как главного зачинщика стачек, они все же поддерживают его против наших людей, поскольку чуют в нем продажность, между тем как о наших они знают, что это преданные люди. Влияние Поттера проистекает в особенности из того, что он в настоящее время является редактором «Bee-Hove», официального органа тред-юнионов, хотя он и использует его против официального совета этих юнионов, находящегося в наших руках. Но так как этот орган издается на паях, то важно теперь распространить как можно больше паев (пай стоит 5 шилл.) среди наших рабочих… Если только мы будем достаточно сильны (а Оджер, например, поручился за 50 паев) для того, чтобы избрать наблюдательный совет, то плут Поттер окажется всецело в наших руках (он только редактор). Дело имеет решающее значение для всего движения. (31/98)

Едва ли мы должны верить характеристикам Поттера и Конолли – даже если Маркс сам верил в то, что на них наклепал. Мы ведь знаем, что любой твердо несогласный с Марксом в важных вопросах попадал в его личные враги и, что одно и то же, враги рабочего движения всей Европы, а также в ослы, мерзавцы и хуже того. Маркс, по-видимому, очень хотел расколоть тред-юнионы. Лондонский их совет (о нем речь в письме) он уже почти прибрал к рукам. Чем прогневил его Поттер? По-видимому, назвал вещи их именами.

Операция «Поттер» Марксу не удалась, ему, как правило, не удавались финансовые операции. Разумеется, один Маркс во всем Лондоне знал истинную цель мероприятия и всю его важность. Накануне общего собрания пайщиков газеты Оджер и компания уехали в Манчестер на конференцию сторонников реформы избирательного права (считая это, видимо, более важным для своего движения) и тем довершили провал операции «Поттер». Но мы можем отметить, как росло могущество Маркса.

Блестящий провал билля Бейнса (что повлечет за собой смену кабинета и переход власти к тори), первоначально поддержанного правительством, … произошел в палате общин под непосредственным воздействием выставленных недавно рабочим классом (то есть нашими людьми) «экстравагантных» требований. (31/101)

Карл Маркс уже влияет на политически климат и общественно-политический процесс в Англии? Мы не знаем, пал ли кабинет вигов в этот раз (кажется, нет), но весьма умеренный билль Бейнса об избирательной реформе действительно был провален, возможно, как следствие радикальных требований Лиги. Провал билля Бейнса был успехом Маркса – ему это избирательное право было нужно, как гвоздь в диване.

24 июня Маркс сообщает, как ему удалось отсрочить конгресс Интернационала, назначенный на этот год:

Все же мне удалось – что имело решающее значение – склонить здешний Совет в пользу того, чтобы, принимая во внимание движение за реформу избирательного права и т.д., в этом году состоялась лишь предварительная (частная) конференция в Лондоне, на которую иностранные центральные комитеты пошлют по одному делегату (не присоединившиеся общества, а их руководящие комитеты). Я уверен, что конгресс в Брюсселе провалился бы. Дело еще не созрело для этого.(8/423-491)

Отсрочка была решена вопреки противодействию важных деятелей-социалистов и членов Интернационала во Франции. «Провал конгресса» может означать либо неудачу марксовой линии, либо раскол, либо то и другое. Раскола Интернационала Маркс не мог желать в то время, когда он реально был близок к устойчивой единоличной власти в Товариществе. Еще раз о конгрессе (31 июля):

Я считаю, что при нынешних обстоятельствах это бы нас только скомпрометировало – особенно при отсутствии у меня времени написать для Центрального Совета нужные документы. (31/112)

Времени не хватало из-за работы над «Капиталом». «Нужные» документы, видимо, написать было не просто в связи с необходимостью очень четкого лавирования. Доверить еще кому-то их написание, естественно, было нельзя.

В совете Интернационала и в правлении газеты[11] царит невероятная неразбериха и обнаруживается большое желание восстать против отсутствующего «тирана»… (31/160)

В эти месяцы Маркс много болел и усиленно работал над подготовкой к печати I тома «Капитала». Он мог себе это позволить, потому что «восстать против отсутствующего тирана» было уже совсем не просто: везде были его креатуры. Кажется, лондонские профсоюзники начали что-то понимать, да не поздно ли? Собрание акционеров газеты («Commonweath»):

К первому заседанию г-н Кример все подготовил, чтобы устранить Эккариуса, и если бы не мое появление, так бы и произошло. Но результатом заседания было только то, что г-н Кример добровольно вышел из редакции[12]…

О резолюции вокруг Мадзини (ее поддержали Оджер, Кример и другие лидеры тред-юнионов):

Это был бы недурной ход со стороны Мадзини – позволить мне добиться для Товарищества стольких успехов, а потом присвоить его себе. Он требовал от англичан признания его главой континентальной демократии, как будто господа англичане имеют право назначать нам главарей!..

В субботу (10 марта) секретари Товарищества для отдельных стран собрались у меня для военного совета (Дюпон, Юнг, Лонге, Лафарг, Бобчинский)…

Юнг был секретарем для Швейцарии, Дюпон – для Франции, Лафарг – для Испании, Лонге – для Бельгии, Эккариус (не присутствовал?) – для Америки. Никто из них не был делегирован рабочими указанных стран. Лафарг, Лонге и Эккариус вообще имели сомнительное касательство к «своим» странам (видимо, такие вещи не вызывали нареканий в силу специфики Подкомитета как рабочего – якобы вспомогательного, на деле руководящего – органа Генерального Совета (эта организационная структура сама по себе была детищем Маркса). Все перечисленные лица – ставленники Маркса, который был «секретарем для Германии». Бобчинский был секретарем для Польши, его фигура нам не совсем ясна. «Военный совет» решил, что Маркс на ближайшем заседании Центрального Совета выразит от имени всех секретарей протест против резолюции о Мадзини как незаконной (основание – мелкое нарушение процедурного характера).

Против всякого ожидания, дело сошло хорошо…

…Ле Любе я устроил головомойку. Во всяком случае, англичанам (на самом деле и здесь речь идет лишь о незначительном меньшинстве) стало ясно, что весь континентальный элемент, как один, стоит на моей стороне и что здесь никоим образом не идет речь о немецком влиянии, как изображалось в инсинуациях г-на Любе. Любе пытался доказать им, что я в качестве лидера английского элемента Совета подавляю остальной континентальный элемент; напротив, господа англичане убедились теперь в том, что я как только они делают глупости, всецело держу их в руках при помощи континентального элемента. (31/162-164)

Так сообщал Маркс другу 24 марта 1866 года, через неполных пятнадцать месяцев со дня рождения Международного Товарищества Рабочих. Фактический правящий кабинет Интернационала – Подкомитет – был уже давно органом Карла Маркса. И хотя главные бои в Товариществе были еще впереди, именно в первый год была проделана главная (если не по объему, то по значению) часть работы. Кадры решают все, как сказал один знаменитый марксист.

Похоже на то, что Энгельс довольно скептически относился к новому хобби друга. Он мог считать (и скорее всего, таки считал), что это у Маркса блажь, отнимающая время от “Капитала”. Мы увидим во второй части данной работы, какое значение придавал он работе друга над этой книгой и как он досадовал на бесконечные отсрочки с ее окончанием. Дружба дружбой, а материально Маркс всецело зависел от него. Перманентную финансовую поддержку Маркса Энгельсом можно, с большим правом, чем что бы то ни было, назвать капитальными вложениями в книгу Маркса.

Такими обстоятельствами объясняем мы тот отрадный факт, что в нашем распоряжении теперь имеются подробные письменные отчеты Маркса о всех (скорее, лишь о многих) его затруднениях, интригах и победах в Интернационале.

Вот один из таких отчетов. После второго конгресса Интернационала в Лозанне Маркс, ликуя, пишет другу (письмо от 11.9.67):

Между тем, наше Товарищество сделало крупные успехи. Паршивая «Star», пытавшаяся совершенно нас игнорировать, вчера в передовой статье объявляет, что мы имеем больше значения, чем конгресс мира. Шульце-Делич не мог помешать своему Рабочему союзу в Берлине примкнуть к нам. Кроме «Cоurrier Français», о нашем конгрессе поместили сообщения: «Liberté» Жирардена, «Siècle», «Monde», «Gazette de France», и т. д…

И, чтобы все, наконец, стало ясно другу Энгельсу и будущим историкам:

…Дела идут. И когда наступит следующая революция, которая, возможно, ближе, чем это кажется, то мы (то есть ты и я) будем иметь эту могучую машину в наших руках. Сравни с этим результаты деятельности Мадзини и др. за тридцать лет! И притом без денежных средств! С интригами прудонистов в Париже, Мадзини в Италии, с завистливыми Оджером, Кримером, Поттером в Лондоне, с Шульце-Деличем и лассальянцами в Германии! Мы можем быть очень довольны! (31/291)

Да, были все основания ликовать. И он имел полное право гордиться собой. Ибо все эти успехи были делом его ума, таланта, энергии и целеустремленности. Он совершил нечто из ряда вон выходящее.

Во-первых, Международное Товарищество Рабочих движений, задуманное просто для координации и связи национальных рабочих объединений, превратилось в самостоятельную интернациональную и экстерриториальную, то есть не подотчетную никакому национальному движению и неподвластную никакому правительству политическую силу беспрецедентного характера и небывалых возможностей.

Во-вторых, случайно затесавшийся на учредительное собрание малоизвестный за пределами Германии и малопопулярный в самой Германии эмигрант-экстремист Карл Маркс стал Ришелье Интернационала и готовился стать серым кардиналом всего рабочего движения Европы, не считая и это последней ступенью карьеры.

В-третьих, власть имеет тот, кто ее заслуживает. По всей видимости, из числа руководителей международной демократии, Маркс был единственным человеком, кто понимал все беспрецедентные возможности такой организации, как Интернационал. Он был самым выдающимся членом этой организации еще и потому, что людей, потенциально равных себе, он к Интернационалу даже близко не подпускал (примеры с Мадзини и Луи Бланом).

То был момент, когда он проявил все свои подлинные возможности и свой самый главный талант: управлять хаосом, направляя его в нужную сторону и, покуда никто ничего не понимает, придать ему необратимую форму собственной диктатуры.

В свое время он примкнул к Союзу Справедливых, существовавшему много лет в невзрачной форме рабочих кружков, и превратил его в Союз коммунистов, нацеленный на борьбу за власть. Вместо утопической вейтлинговой программы всеобщего братства он дал Союзу взрывчатый «Манифест».

Экстремистская программа коммунистов не могла увлечь рабочие массы. Союз оставался тайной организацией заговорщиков, которая могла лишь ожидать своего часа, то есть, крушения политических режимов и хаоса. Этого, по-видимому, не могли понять Виллих и Шаппер, желавшие (во всяком случае, так нам говорят) действовать сами.

Естественно, Маркс не хотел брать не себя ответственность за авантюры, заведомо обреченные на неудачу. Оставить Виллиху тайную налаженную сеть, когда в любой момент может грянуть революция, а самому остаться в стороне – было не по нему. И оставлять в ЦК самостоятельную фигуру (ввиду скорой революции) тоже было нельзя.

Раскол был тактическим маневром, направленным на овладение партией обходным путем – в фигуральном смысле и в прямом, через Кельн. Ход был рискованным для партии, так как несколько пешек было подставлено под удар. Но сам Маркс ничем не рисковал. Союз мог быть только партией Маркса. Другой жизни для партии уже не было. С арестом Кельнского ЦК в игру вступил новый фактор, и Маркс сдал партию, но игру он не проиграл. Ничья. Сколько мы о нем знаем, он всегда играл в беспроигрышную игру.

Интернационал возник хаотично и без малейшего представления у кого бы то ни было о том, что это такое и что из этого может выйти. Маркс придал ему нужную ему структуру и нужное ему же направление. Он сам создал ту власть, которую он захватил.

Маркс открыл Интернационал как форму власти, ведущую к Власти. Форму власти над рабочим движением, ведущую к государственной власти.

То, что виделось ему и было одно время довольно реальной целью, правильнее должно было бы называться не Интернационал, а Супернационал.

Если же хаоса нет, его нужно создать. И тогда другая, настоящая Власть сама упадет тебе в руки, если ты заранее к тому готов.

Нужна только одна малость, в которой был бессилен наш великий революционер – свержение существующего правительства и крушение существующего политического режима, то есть революция.

Нужна была буржуазная революция, а с ней – атмосфера политической свободы и неразберихи. Пользуясь такой благоприятной атмосферой, нагнетать хаос – до этого места дошло воззвание ЦК к Союзу коммунистов 1850 г., не сказав остального.

Дальнейшее сказал Интернационал. Хаос – начало главных дел. Встать во главе хаоса нетрудно, когда нет необходимости с ним бороться, когда хаос – это твоя стихия. Одни ничего не понимают и не претендуют на власть, которой нет. Другие скоро поймут, да будет поздно.

Возглавив хаос, самому остаться в тени, расставить везде верных, испытанных людей – и ход событий в твоих руках. К тому моменту, когда туман начнет проясняться, – диктатура пролетариата уже готова.

Схема кажется весьма упрощенной. Да иначе и быть не может. До сих пор, до этих строк, описанная технология вообще не была зафиксирована на бумаге. И того, что мы написали – слишком мало. И слишком много, ибо самое главное в этой технологии – творческий подход. В этой части марксизма абсолютно исключается какой-либо догматизм. Поэтому любая попытка схематизировать данный момент марксизма в виде алгоритма – будет упрощением. Единственное правило, которое нам удалось найти у Маркса, сформулировано предельно обще:

В политике ради известной цели можно заключать союз даже с сами чертом, – нужно только быть уверенным, что ты проведешь черта, а не черт тебя. (8/410)

Это было опубликовано в газете «Нью-Йорк Дейли Трибюн» 1 декабря 1852 г. в заметке против Кошута и Мадзини, не подписанной именем Маркса (!).

Маркс, по-видимому, не придавал значения тому, что любая сделка с чертом, в конечном счете, заканчивается выигрышем последнего.

Но Маркс не был мистиком. В более практическом плане, сказанное означает просто-напросто ничто иное, как допустимость употреблять в политической борьбе любые действия. Разумеется, речь идет в особенности о таких, которые не укладываются в моральные нормы иудео-христианской цивилизации. Выражаясь иначе, провозглашается принципиальная неразборчивость в средствах.

Мы не сделаем открытия, сказав, что политика – вообще дело грязное. Правило Маркса, по нашему мнению, выделяется тем, что возводит беспринципность в принцип.

Мы утверждаем, что цитированное правило, есть не что иное, как ФОРМУЛА МАРКСИЗМА, которая содержится во всех его проявлениях и обнимает все его составные части. Ибо марксизм, во всех своих частях, есть политика, и вносит политику во все области, где появляется.

В данном правиле – эзотерическая часть учения Маркса. Большего говорить нельзя и не нужно, ибо умный и так понимает, а ослам бесполезны любые объяснения.

Все, кто сумел постичь сей гнозис марксизма, вышли в магистры тайного ордена Карла Маркса. Сам “доктор красного террора”[13] сумел осуществить только генеральную репетицию, создать и испытать методологию технологии власти. Но сделал он это блестяще.

В узком плане политическая методология Маркса выражается очень простым рецептом. Присоединяться к любому подходящему общественному движению становясь его крайне левым крылом, и раскачивать это движение влево. [14] Раскачивать постоянно, покуда оно может раскачиваться.

Результат может выйти двояким. Либо движение целиком переворачивается на левый бок и все в целом становится – открыто или прикрыто – марксистским. Либо, если оно имеет сильный противовес и не опрокидывается в марксизм, раскачка раскалывает его, и марксистской добычей становится его левый кусок.

Маркса и его последователей устраивают оба результата – их тактика, как мы отметили, беспроигрышна. При такой тактике вопрос численности первоначальной группы становится второстепенным. Можно начать даже с двоих. Всегда найдутся ослы, слепо верящие им, потому что считают себя равными им, в то время, как только они по-настоящему знают, чего хотят.

Так было с демократическим движением в 1848-49 гг. (поражение революции остановило раскачку), так было с Союзом коммунистов. С Интернационалом не случилось ни первого, ни второго. С раскачкой его Маркс не спешил, так как ни в коем случае не хотел раскола. Ему нужен был цельный Интернационал, единый и неделимый. Здесь его ставка была на фактор совершено иного порядка, имеющий непосредственное отношение к теме нашей книги.

[1] В 1875 г. Маркс употребил данное выражение в письме, опубликованном позднее под названием «Критика Готской программы». Но еще в 1869 г. – в памфлете против Фогта Маркс цитирует свою жертву, которая писала, что целью Маркса уже в 1848 г. была диктатура пролетариата. Первое упоминание в Сочинениях относится к 1850 г. Неизвестно, кто это выражение впервые ввел в оборот, его употреблял уже О. Конт. Но у Маркса это выражение имеет свой смысл.

[2] Заодно перечислим состав редколлегии: Энгельс, Веерт, Вольф, Дронке, Фрейлиграт, Бюргерс… Мы уже видели эти имена на наших страницах и еще встретимся кое-с кем.

[3] В неосуществленном плане Маркса легко разглядеть то, что писал и осуществил Ленин. Так кто же из лидеров 2-го Интернационала был истинным марксистом?

[4] Просветительное общество немецких рабочих, основанное в Лондоне Шаппером в 1840 г. После образования Союза коммунистов стало прикрытием лондонской секции Союза.

[5] Генрих Бауэр, сапожник по профессии, «Святому семейству» не родня. В 1851 г. уехал в Австралию, на чем и закончил свою революционную карьеру.

[6] К тому времени обе фракции в ЦК уже оформились. Меньшинство: Шаппер, Виллих, Леман и Френкель (последний на заседании не присутствовал).

[7] Такова транслитерация имени города Кельна в справочном аппарате Сочинений Маркса и Энгельса, изд. ИМЛ при ЦК КПСС.

[8] Август Реккель (Rőckel) известен как личный друг Рихарда Вагнера. Вместе участвовали в дрезденском восстании 1849 г., потом, разлученные судьбой, много лет переписывались.

[9] См. А. Авторханов. “Технология власти”. Описана борьба Сталина за единоличную власть в период ниспровержения Н.Бухарина.

[10] Сильным по существу, мягким по форме.

[11] Газета «Commonwealth» («Содружество»), которую группа Маркс хотела использовать для подрыва «Bee-Hive» («Улей») Поттера.

[12] «Содружество» вскоре скончилось по финансовым причинам, но проблема «Улья» все же была решена: у них в редакции оказался Эккариус.

[13] Титул, присвоенный Марксу английской прессой за его выступления в связи с Парижской Коммуной.

[14] Меринг, как цитировано у нас в Прологе, говорит: «толкать вперед», что и переводим мы с марксистского как «раскачивать влево».