Wulf1

Эти стихи написаны девочкой-беженкой в марте-мае 1920 г. за несколько часов до переправы через Днестр, видимо, в предчувствии скорой гибели. Она утонула вместе с матерью. Стихи же были направлены уполномоченными Левиным и Гохгелертнером по адресу, в котором говорит почти каждое слово: Бердичев, Старо-Иудейская, дом 16. М. Сироте (для его жены Ободяник).

Дошло ли письмо – неизвестно. Копия осталась. О судьбе девочки, если бы она выжила, не могу и не хочу строить никаких предположений.

Вместо этого – нехитрая загадка: в Гражданской войне 1918-1922 гг. погромы совершали все: гетманцы, петлюровцы, бандиты, деникинцы, красноармейцы, булак-балаховцы, савинковцы и бело- (так их называли в советских газетах) -поляки. Немцы, правда, которые в 18-м там тоже были, отложили это дело лет на двадцать. Так вот, я приведу здесь, допустим, три кратких описания погрома, убрав, извините за выражение, воинскую принадлежность погромщиков, а вы уж сами определите, кто был кто.

1. «В дом Крочака ворвались 8 чел. и первым делом разбили вдребезги все окна. Пятеро вошли в дом, а трое остались на улице. Вошедшие схватили старика Крочака за бороду и потащили к кухонному окну, откуда перебросили его к тем, которые стояли на улице, где его тут же убили. Затем они убили старуху-мать и двух дочерей, а бывшую у них в гостях барышню они за косы вытащили в другую комнату, затем выбросили ее на улицу, где она была зверски убита. Затем они вновь вернулись в дом и нанесли несколько тяжелых ран 8-летнему мальчику, который затем совершенно оглох. Старшему брату они нанесли 9 ран в живот и бок, положив его на труп убитой матери, нанесли ему еще две раны, сказав: «Теперь мы уже с ним покончили».

В доме Зазули убита дочь, которую долго мучили. Мальчик в доме получил несколько ран и притворился мертвым. Мать предложила убийцам деньги, но они ответили: «Мы только за душой пришли».

2. «Первая часть отряда вступила и разместилась в городе, вторая и третья разместились на предместье. Скоро начали доходить слухи, что /…/ гребенковцы уже хозяйничают. Я тогда бросил исправления колодца, поручил работу работавшему со мной Буряну, указав уходя, ему причину. Явился домой и, не успел умыть руки, как к окну подъезжает пьяный кавалерист и обращается ко мне: «Жид, дай голову, я тебе ее снесу». Я думал, что он шутит, но сразу заметил, что тут мне с ним шутить не приходится, и я велел семье убраться через черный вход во двор. Все-таки я использовал время для ухода семьи, я начал ему указывать, что я рабочий завода, и как он видит, я только что пришел с работы. В это время подъезжают еще два кавалериста и кричат ему: «Что ты смотришь? Руби в окно». Он, недолго думавши, соскакивает с лошади и упал. Я использовал этот момент и удрал во двор, забираю семью, сидевшую в сарае, и попробовал пробраться в центр, где все-таки власть на глазах, думая, что в центральных улицах все, наверное, спокойно. Но, пробравшись на верхние улицы, увидел, что там то же самое, но немного слабее. Все-таки, когда пришел к знакомым, я увидел, что в доме сидеть нам не удастся, так как /…/ не пропускали ни одного еврейского дома. Тогда решили спрятаться во дворе, где высокая трава, и там заметить человека трудно. Так я с семейством промучился три дня… После 11 часов войска начали выступать из города. Утром еврейское население уже появилось на улице, и только тогда начали подбирать и хоронить убитых евреев за три дня хозяйничанья гребенковцев. Описать погром я теперь уже не в силах. Я помню, что было около 15 убитых и около 20-25 раненых, из которых часть умерли, были насилия. По лицу можно узнать с большим трудом: если бы они были революционерами, то узнать было бы легко, но это обыватели, и поскольку это так, то узнать трудно (курсив здесь и далее мой. – М.В.). Список убитых и раненых я Вам наверное представлю вскорости. Если я Вам напишу о тех криках горло раздирающих о помощи, я думаю, что Вам не интересно… Если я вспомню, потом дополню».

3. Гофштейн Лея, 35 лет: «Мой муж (извозчик) с детьми уехал в четверг 9 июня в Птичь, а я осталась здесь, ушла к знакомому крестьянину и у него переночевала. На рассвете в местечко ворвались бандиты и стали грозить крестьянам убийством, если найдут у них евреев. Хозяин велел мне идти из дома. По совету хозяйки я спряталась в огороде между двумя гумнами. Я слышала, как бандиты спрашивали на улице, где тут евреи, им ответил кто-то, не знаю кто, что по правой стороне улицы живут евреи, а по левой – русские. Я побоялась остаться во дворе и побежала в канаву, где лежал еще еврей. Так мы пролежали до ухода бандитов, после ухода бандитов пришла хозяйка того дома, где я ночевала, и просила идти к себе, говоря, что опасность миновала, я, однако, побоялась и осталась в канаве. Та же крестьянка принесла мне сюда хлеба. Я видела бандитов, они были одеты в желтые польские мундиры».

Все примеры как здесь, так и дальше взяты мной из толстой – 995 страниц – книги под названием «Книга погромов. Погромы на Украине, в Белоруссии и европейской части России в период Гражданской войны 1918-1922 г. Сборник документов. Москва. РОССПЭН, 2007». Очень полезная, хотя чрезвычайно трудная для чтения: неповоротливая, и слезы застилают глаза.

Впрочем, это дело частное, непролетарское, а вот как подходил проблеме погромов Семен Маркович Диманштейн, главный в те годы еврей РСФСР:

«Нужно наконец признаться, что нельзя отказаться от исторической судьбы. Нужно всмотреться прямо в глаза действительности, а она говорит нам: есть только один путь к спасению еврейского народа от погромов и никакие другие лекарства не помогут. Этот путь – Мировая Социалистическая революция и победа коммунизма… Вы меня спросите, должны ли мы, евреи, служить нашей кровью смазочным материалом мировой истории. Должен вам ответить: такова воля Бога мировой истории. Положение евреев, в какое их поставила многолетняя мировая история, таково, что они вынуждены быть козлами отпущения всяких мировых событий. Нужно с этим считаться и приспособиться… Что же делать пока? Есть один только ответ. Нужно стремиться, чтобы еврейская кровь служила бы не только смазочным маслом, которым мы поливаем помимо нашей воли колеса мировой революции: нужно превратить ее в винтики, в колесики, в механизм, творящий революцию, двигающий революцию и развивающий ее… Как марксист, я знаю хорошо, что, несмотря ни на какую логику, еврейский мелкобуржуазный элемент не потеряет своих вожделений и не станет коммунистическим, но я верю в «мелкого буржуа по недоразумению», который сильно пролетаризовался благодаря нашим реквизициям и национализациям[1]. Из подобных элементов и состоит в настоящее время большинство нашего еврейского населения в России. Их пустые карманы не давят больше на их мозги, и они вынуждены будут думать самостоятельнее, тогда они увидят, что их путь с нами. Еврейский народ пролетаризуется, большая его часть скоро будет в наших рядах… Самый уверенный путь – это к коммунизму через Красную армию» («Жизнь национальностей», 1918, 1 декабря).

Другими словами, через ту самую армию, которая, судя по результатам немногих расследований, делала вот что: «1) шесть чел. евреев от 54 до 75 лет красноармейцы арестовали, стали избивать, а затем загнали в реку Рось и, подержав их там некоторое время, выпустили, взяв у одного 3 тыс. руб. в виде выкупа и ранив другого тяжело в голову. Остальным удалось разбежаться; 2) мальчика 17 лет Длугача Г. рубили шашками, после чего он, промучившись три дня, умер в больнице; 3) старуху шестидесяти лет Резникову красноармейцы пытались изнасиловать, и один из них заставил ее целовать в…, для чего он спустил брюки; 4) старика и старуху Брачик раздели догола, сняв у них даже рубахи, и избивали их; 5) у красноармейца Фельдмана Хаима, несмотря на то, что он показал свои документы, что он в отпуску, сняли сапоги; Причем порвали его документы, крича ему «коммунист», забрали также 800 руб. керенками и ранили его в правую руку; 6) у извозчика Палинского брали несколько раз выкупы за лошадей, и когда, наконец, у него не осталось денег, забрали и лошадь с повозкой; 7) у Петрушанского, раненого белогвардейскими бандитами, красноармейцы пытались выбить прикладами две золотые коронки; 8) у водовоза старика Хромова И.А. красноармейцы забрали последние пожитки и изнасиловали его 18-летнюю дочь на глазах у родителей; 9) инвалида Каменецкого, в ответ на его просьбу не грабить его, ранили в грудь и руку. Когда его родственники повезли в больницу, появились 10 красноармейцев, между которыми были и ранившие его, и стали стрелять в раненого и сопровождавших его. Каменецкий на второй день скончался от полученных ранений; 10) красноармейца 3-го Интернационального полка, отпущенного в отпуск по ранению, лично ограбил один, по виду из комсостава, порвал его документы; 11) у вдовы Ш. Быковской, муж которой убит деникинцами, а сын служит в Красной армии, красноармейцы забрали последние пожитки; 12) к Д.Н. Фертману явилось 15 красноармейцев, один из которых, бывший на лошади, назвался украинским комиссаром Таращанского полка, и потребовали под угрозой 20 пудов муки, 15 пудов овса, 2 пуда соли, сечку и другие продукты. Населением было собрано 20 пудов муки и 20 тыс. руб. деньгами, которые и были переданы им; 13) фельдшеру т. Полищуку пришлось перенести издевательства и угрозы от красноармейцев за то, что оказывал помощь раненым евреям, кричали ему «жидовский наймит», и один ударил его прикладом по руке; 14) ограбили также народного судью Брайковского, называя его коммунистом, а жену хотели изнасиловать, но она откупилась, дав им свое обручальное кольцо; 15) жене кузнеца Гринберга два кавалериста отрубили четыре пальца руки.

Интересно отметить показания фельдшера Полищука, что после того, как он оказал ей первую помощь, он намеревался отправить ее на той же подводе в городскую больницу. В это время подъехало 7 красноармейцев, которые стали спрашивать, жидовка ли раненая. Фельдшер и привезшие ее больные русские стали утверждать, что она русская, но красноармейцы не поверили, и лишь после того, как это подтвердил и другой фельдшер Титаренко, красноармейцев удалось уверить, и таким образом удалось спасти больную; 16) старика X. Кармазина, два сына которого служат в Красной армии, и один из них даже в Таращанском полку, ограбили и ранили, после чего он умер, а брата его ранили в голову; 17) в доме Розы Каган два кавалериста изнасиловали женщину, отняв от нее предварительно ее грудного ребенка, и произвели разгром в квартире; 18) в доме ткача Петрушанского два красноармейца изнасиловали больную женщину, избив при этом самого Петрушанского за попытку ее защитить; 19) среди белого дня на глазах у людей два красноармейца изнасиловали женщину 18 лет, несмотря на месячное положение».

Кроме славного Таращанского, был еще не менее славный Богунский полк, и совсем уж славная Первая Конная под водительством Ворошилова и Буденного[2].

«…Стало слышно, что наступают поляки. При отступлении советских войск последней проходила Богунская дивизия, которая в течение нескольких дней грабила город».

(Таращанский и Богунский полки были сформированы из участников Звенигородского восстания 1918 г.; у истоков формирования Богунского полка стояли А. Богунский (Шарый) и Н. Щорс[3], Таращанского полка – В. Баляс, и затем В. Боженко.)

«В приказе Реввоенсовета 1-й Конной армии № 89 от 9 октября 1920 г., в частности, говорилось: «…Полки 31-й, 32-й и 33-й, забыв революционную дисциплину, растоптав прежнюю свою боевую славу, начали совершать грязные мелкие преступления и променяли, таким образом, поставленное властью рабочих и крестьян свое красноармейское командование на руководителей громил и предателей. В м. Любар 29 сентября произведен был грабеж и погром мирного населения[4], причем убито было 60 чел. В Прилуках в ночь со 2 на 3 октября тоже были грабежи, причем ранено мирного населения 12 чел., убито 21 и изнасиловано много женщин. Женщин бесстыдно насиловали на глазах у всех, а девушки, как рабыни, утаскивались зверями-бандитами к себе в обоз. В Вахновке 3 октября убито 20 чел., много ранено, изнасиловано и сожжено 18 домов. При грабежах преступники не останавливались ни перед чем и утаскивали даже у малышей-ребят детское белье…»

Впрочем, они были, надо сказать, ничуть не хуже других.

«Атаман Семесенко… вступил в исполнение обязанностей начальника гарнизона.

Свое вступление он ознаменовал пышным угощением гайдамаков и за обедом угостил их водкой и коньяком. По окончании трапезы он обратился к гайдамакам с речью, в которой обрисовал тяжкое положение Украины, понесенные ими труды на поле сражения и отметил, что самыми опасными врагами украинского народа и казаков являются жиды, которых необходимо вырезать для спасения Украины и самих себя. Он потребовал от казаков присяги в том, что они выполнят свою священную обязанность и вырежут еврейское население, но при этом они также должны поклясться, что они жидовского добра грабить не будут.

Казаки были приведены к знамени, и они принесли присягу, что будут резать, но не грабить. Когда один полусотник предложил вместо резни наложить на евреев контрибуцию, то Семесенко пригрозил ему расстрелом. Нашелся также один сотник, который заявил, что он не позволит своей сотне резать невооруженных людей. Этот сотник, имевший большие связи в правительстве Петлюры, был вместе со своей сотней отправлен за город, а остальные казаки, выстроившись в походном порядке, с музыкой впереди и санитарным отрядом позади отправились в город и прошли по Александровской улице, в которой разбились на отдельные группы и рассыпались по боковым улицам, сплошь населенным евреями». Что было дальше, я уже изложил вкратце в примере № 1.

На четырехлетнюю годовщину погрома в г. Проскурове откликнулся «Еврейский вестник» статьей одного из его редакторов И.А. Клейнмана «Кошмарный силуэт (Атаман Семесенко)». Автор статьи приводит описание погрома, которое было дано в польской газете «Rzecz Pospolita» (также откликнувшейся на это событие) писателем Тадеушем Опиолой, перемежая их своими дополнениями: «Ранним утром… вся громада Семесенки вошла в еврейский квартал. Переходя от дома к дому, по приказу атамана, она вырезала три тысячи евреев. Били прикладами, чтобы не тратить зарядов, делали свое дело в гробовом молчании и как бы в галлюцинации: "Ризали, тай ничово!" Потом с таким же спокойствием еврейские трупы были вывезены на еврейское кладбище, и ватага Семесенко мрачно смотрела, как их хоронят всех в одной общей могиле» (И.А. Клейнман). «Один русский священник вышел с крестом навстречу забрызганной кровью громаде молодцов. Он был изрублен шашками, и всю ночь лежал распластанный крестом поперек улицы. На другой день к нему [Семесенко] пришла вдова убитого священника.

– Пиши, – обращается Семесенко к есаулу, – выдать миллион карбованцев для нее и детей.

Но в кассе пусто. Атаман Семесенко приказывает оставшимся в живых евреям срочно собрать миллион карбованцев для попадьи» (Т. Опиола)[5].

В сводке польского Генерального штаба говорилось, что «местное еврейское население содействовало большевикам, стреляя в польские части»[6]. В ответ на это последовал запрос еврейских депутатов сейма во главе с доктором С. Вейнциером с требованием прекратить распространение непроверенных сведений, которые создают легенду о еврейской измене и провоцируют погромы против еврейского населения. Ответ военного министра содержал утверждение о гибели 35 евреев Лиды от случайных пуль в ходе их борьбы с польскими войсками на стороне большевиков. После этого еврейский клуб депутатов составил письмо на имя председателя сейма, в котором опровергалась официальная версия событий и заявлялось: «Прилагая фактический материал, мы утверждаем: 1) население в Лиде было настроено антикоммунистически; 2) были расстреляны не евреи, взятые с оружием в руках и проявившие себя как враги польских войск, а невинные люди, не принадлежавшие ни к какой политической партии, которых солдаты вытащили из их квартир даже не во время уличных боев; 3) убивали стариков, женщин и даже паралитиков; 4) от случайных пуль погиб только один еврей; 5) много евреев были подвергнуты истязаниям: одному жгли ноги в печке; двоих посадили в яму с нечистотами и через них ездили верхом; одного впрягли в телегу и т.д. Все это имело место не во время «горячего боя», но спустя полтора месяца по окончании военных действий; 6) сообщение, что были найдены изувеченные тела убитых поляков, оказалось неверным, что и подтверждено местным ксендзом; 7) войско, которое грабило и убивало евреев в их квартирах, не разбиралось в их партийной принадлежности, большевики они или нет; 8) еврейское население города Лиды терроризировано; два месяца после занятия города евреев грабили, у них вымогали деньги».

Не лучше вели себя ВСЮР (Вооруженные силы Юга России – деникинцы):

«Ночью в верхней части города, в городском саду, был устроен торжественный бал в честь вступивших добровольцев. Сад был роскошно иллюминирован, пускали фейерверки, музыка играла, а внизу в это время шла, в буквальном смысле слова, резня еврейского населения. Вопли избиваемых и насилуемых смешивались с лихими звуками военного оркестра, торжествовавшего победу казаков, которые в это время безнаказанно и планомерно убивали еврейское население всей нижней части города Черкассы. На одной Красной улице и смежной с ней Раскопной были убиты в ту ночь 49 евреев. Улицы буквально превращены в груды развалин и представляют собой картину разрушения, как после артиллерийского обстрела. Был пущен навет, что из еврейских домов стреляли в казаков, – и на этом основании дома подвергались поджогу и полному разрушению… Всех попадавшихся погромщики жестоко избивали, били прикладами и подвешивали, требуя денег. Случаи подвешиваний насчитываются сотнями[7]. Многие от перенесенных потрясений умерли через некоторое время, и их также следует причислить к жертвам погрома. Количество избитых колоссально, и впечатление от этого погрома превосходит по своему ужасу впечатления от первого ужасного погрома в мае 1919 г. Отряд за отрядом ходил по квартирам и забирал решительно все ценное. То, чего не могли или не хотели забрать, предавали тут же на месте уничтожению… Более ценные вещи (серебро, золото, меха и т. п.) грабители забирали с собой, а все остальное спускали за бесценок на местном рынке. Из нашего двора, где стояли казаки, вывезли три тяжело нагруженных фуры с награбленным добром. Было много случаев, когда награбленное клалось на подводы и вывозилось систематически, не торопясь. Казаки очень неумело отличали евреев от христиан, и этой «неумелости» некоторые обязаны своим спасением. Так, например, одна семья спаслась тем, что на вопрос «кто здесь, жиды или русские?» ответили: «Мы – русские подданные». Этим ответом казаки удовлетворились и ушли. Было очень много случаев изнасилований (как полагают – до 300 жертв), причем не щадили ни малых детей, ни старух. Были изнасилованы 50-летние старухи и маленькие 10-летние девочки. Так, например, на глазах одного моего знакомого изнасиловали его единственную дочь 11-летнего возраста. Бедняга в течение нескольких часов совершенно поседел, и мы не могли узнать в сгорбившемся осунувшемся седом старике жизнерадостного, молодого на вид человека средних лет, счастливого отца... Фамилия изнасилованной девочки редакции известна. По вполне понятным причинам оглашать ее неудобно.

Убитых насчитывается до 150 чел. Многие были убиты при переходе через улицу. Ввиду невозможности показаться на улицу, еврейская община ничего не могла предпринять против погрома. Говорили, что в погроме принимали участие и офицеры Добрармии, но я лично этого не заметила.

Погром оставил после себя неизгладимые следы, и к моменту моего отъезда из Черкасс (5 недель после погрома) жизнь все еще не вошла в колею: магазины стояли закрытыми (большинство было разграблено), и никакой торговой или общественной жизни не было. По приказу властей было созвано заседание городской думы дореволюционного состава, причем в приказе было подчеркнуто, чтобы сошлись все гласные, кроме большевиков и евреев. Была назначена управа с городским головой Королевичем, бывшим при гетмане повитовым старостой. Начались спектакли в пользу Добрармии, на которые местные христианские дамы заставляли евреев брать билеты, хотя ни один еврей вечером не выходил из дому. Жизнь начинала протекать под новым режимом».

По поводу того, чего автор свидетельства не заметила лично, позволю себе привести цитату из письма, обращенного к Деникину:

позвольте мне, простой русской женщине, матери сыновей добровольцев, сказать Вам несколько слов. После взятия нашими войсками гг. Елисаветполя и Екатеринослава там произошли еврейские погромы. При этих погромах изнасиловались[8] десятками невинные еврейские девушки и даже девочки. Это часто совершалось в присутствии родителей, и это делали солдаты и даже офицеры. Ваше высокопревосходительство, на одну минуту представьте себе этот безграничный ужас, то непередаваемое отчаянье, которое испытали родители этих девушек. Вспомните Вашу мать и сестер и Ваших дочерей, если они у Вас есть, и Вы вместе со мной содрогнетесь. Мне, как матери двух добровольцев, мужественных и самоотверженных юношей, привыкшей с гордостью и любовью смотреть на нашу геройскую армию, бесконечно тяжело думать, что эти несчастные родители, у которых отняли самое дорогое им в мире – надежду на счастливое будущее их детей, имеют право посылать проклятья нашей армии. Мне кажется, что нет почти преступления, заслуживающего такую кару. Я знаю, что странно думать, что Вы, Ваше превосходительство, занятый наиважнейшими делами – устроением нашей Родины, могли бы следить за поведением офицеров и солдат. Но Вы – душа нашей Добровольческой армии, а если душа что-либо захочет, то слабое грешное тело ей всегда подчинится. Если раздастся Ваше могучее веское слово против подобных проступков, если офицеры и солдаты, их совершающие, будут строго караться, то они исчезнут. Ваше Высокопревосходительство, мы, матери, отдающие Родине больше собственной жизни – своих детей, смеем надеяться, что у нас не отнимут то, что дает нам силы переносить свой тяжелый и вместе с тем сладостный подвиг – возможность считать перед Богом и своей совестью своих детей героями, а не насильниками. Насильникам, хотя бы скрытым и скрываемым из жалости, не место в нашей доблестной армии.

Преданная всей душой Добровольческой армии русская мать».

И еще, уж очень кстати, фрагмент одного письма (адресат тот же):

«Прослужив в русской армии 3,5 года, в Добровольческой – 8 месяцев по 22 августа 1919 г., когда был уволен в отставку только за то, что я еврей, я понял, что Россия для евреев только мачеха, и мне как лишнему, выброшенному за борт, остается причалить к другому берегу в надежде, что в другом месте отношение будет по достоинству и не по национальному признаку, а потому прошу распоряжения о выдаче мне документа в том, что со стороны Добровольческой армии не встречается препятствий для выезда моего за границу и что прослуживший в рядах Добровольческой армии с 25 декабря 1918 г. – противник большевизма. Представив такой документ в Английской миссии в Константинополе, я получу от Миссии пропуск на выезд в Палестину, где я думаю найти применение своим физическим и духовным силам».

Штатские евреи, однако, ситуации еще не понимали: «Мы уже ждали с нетерпением Деникина. Думали – вот наше спасение. Евреи говорили: "Дядюшка Давид идет"».

Действительно, генерал Деникин (так же как Скоропадский, Петлюра, Балахович и Савинков, и даже Сикорский, командовавший польскими войсками, в дальнейшем премьер эмигрантского правительства в Лондоне) активным антисемитом не был. Поэтому прапорщика Шифрина он отпустил живым и здоровым, зато принял делегацию состоятельных евреев (тем более что сам Черчилль предупреждал его, что прекратит поставки оружия, если он не справится с погромами, и даже был доволен деятельностью Деникина в этом направлении[9].

Но вот отрывок из протокола встречи с евреями:

«…Ген. Деникин заявил, что вследствие существующей сплоченности между евреями, мы могли бы повлиять на еврейские большевистские дружины.

Делегация выразила удивление по поводу того, что ген. Деникин мог думать о каком бы то ни было влиянии евреев на большевиков, которые именно как большевики потеряли всякую связь с еврейством».

«Делегация: «Не следует ли считаться с настроением еврейских масс, уязвленных в своем национальном достоинстве? Можно ли от них требовать, чтобы они отдавали свою голову, идя в армию, из которой выбрасывают их братьев?»

«Их увозили за город на расстояние 5-15 верст группами, там пытали их, переламывали руки и ноги, уродовали лица, насиловали женщин и потом расстреливали. Многих секли нагайками, и тела их представляли кучу растерзанного человеческого мяса. Некоторых евреев секли нагайками по голому телу, предварительно уложив их на землю.

Казакам усиленно помогали и добровольцы из местного населения. Одного еврея увели для расстрела и, раздев его, сказали: «Убегай, Троцкий», – вообще евреев называют Троцкими».

Молчал и гетман Скоропадский, молчала петлюровская Директория:

«Все еврейское население, без различия класса и партий, было взято под подозрение. Поступки отдельных лиц или отдельных групп еврейского населения стали опять приписываться всему еврейству. По мере роста большевизма на Украине, когда Директория, склонная вначале заключить соглашение с большевиками для борьбы против Деникина, начала все более терять почву под ногами, отношение ее к национальным меньшинствам, в том числе и к евреям, все ухудшалось, а национальная политика ее агентов на местах приобретала все более двусмысленный характер. Командный состав войск Директории был настроен определенно антисемитически. В действиях местных властей Директории, в особенности военных, начинало все более проявляться стремление совлечь революционно настроенные массы с пути классовой борьбы и направить их на путь национальной борьбы. Зная, что волынское крестьянство и мещанство издавна настроено антисемитически, что направить страсти против евреев всего легче, военные власти Директории, приобретавшие все большее влияние, вели нередко политику, имевшую яркий антисемитический характер. Представители военного командования войск Директории на местах сплошь и рядом отказывали в приеме евреев в армию (в Черняховке евреи не были приняты в войска даже по мобилизации), а члены Директории в то же время обвиняли евреев в том, что они не вступают в армию. Обвинения, бросавшиеся еврейскому населению, нередко взаимно противоречили друг другу. Так, гетманские власти грозили залить Житомир еврейской кровью за то, что еврейская молодежь борется против гетмана вместе с войсками Директории, а в военных кругах Директории раздавались обвинения по адресу евреев в том, что они не помогали Директории свергнуть гетмана. Во время борьбы немцев с войсками Директории евреев, опять-таки не отдельные элементы еврейства, а всех евреев вообще, обвиняли, с одной стороны, в сочувствии немцам, с другой стороны, сами немцы обвиняли их в антинемецком настроении и в оказании помощи войскам Директории; взяли в качестве заложников ряд представителей еврейской буржуазии и демократии (тогда как из других национальностей никто взят не был) и даже высказывали взгляд, что петлюровцы подкуплены евреями и потому действуют против немцев. Для евреев все истолковывалось не в их пользу, и даже то обстоятельство, что евреи-солдаты, понимавшие или быстро научившиеся понимать немецкий язык благодаря сходству с ним еврейского разговорного языка, назначались в германских лагерях для военнопленных переводчиками, что влекло за собою некоторые привилегии, вызывало неудовольствие среди солдат-христиан, грозивших, что они расправятся за это с евреями, когда вернутся на родину».

Молчал В.И. Ленин. К нему обратилась с письмом делегация Рашковской комиссии по делам беженцев с просьбой о приеме:

12 000 разоренных, голодных, отчаявшихся беженцев из погромленных местечек Киевщины и Подолии, находящихся в Рыбнице, в Каменке, в Рашкове, послали нас в Москву к Вам рассказать о нашем тяжелом положении. Они нам наказали рассказать Вам о всем, что с ними делается, о всем своем положении, и без этого не возвращаться обратно. Мы знаем, что Вы неустанно работаете для освобождения всех трудящихся во всем мире и что в Вас наша защита. Мы просим Вас принять нас лично, чтобы мы Вам могли все рассказать, и тогда Вы увидите, что эти тысячи беженцев – это все несчастный трудовой люд, преданный Советской власти, что гонит нас только горькая нужда и вечный страх за жизнь от всяких банд. Когда мы будем знать, что Вы знаете о нашем положении, мы сумеем быть спокойными за себя и за нашу судьбу…»

Эту просьбу поддержал и «Поалей Цион» (еврейская коммунистическая партия) с очень интересной мотивацией: «…Политическое значение личного приема делегатов Вами было бы огромным. В то время, когда в заграничной прессе жадно ловят все случаи репрессий и беззаконий, совершаемых властями против беженцев, чтобы очернить Советскую Россию в глазах широких общественных кругов, когда там вокруг запрещения и строгих преследований всей этой нищей, голодной, разоренной массы за попытки переезда границы к родным и близким, представители которых, приехавшие из Америки, ждут их на той стороне этой границы, ведется демагогическая кампания еврейской буржуазией и румынскими и польскими империалистами, делаются попытки «выступления в защиту этой массы» перед Лигой Наций, перед польским правительством и т.д. – в это время личный прием делегации этой массы Вами, сделавшись известным, сразу даст возможность борьбы против буржуазной демагогии, доказав доверие, которое беженско-эмигрантская масса питает к Советской власти, к Вам лично…

В то время, с другой стороны, когда в низах украинской администрации так развилось убеждение в том, что еврейская масса – это беззащитная дичь, эксплуатация которой чуть ли не рекомендуется, когда среди населения укрепляется благодаря этому антисемитизм, – весть о Вашем приеме приостановит это и даст беженцам уверенность, что их не оставляют на полный произвол, и создаст среди администрации сознание, что по отношению к ним отнюдь не все позволено».

Ленин, наверное, принимал ходоков, поэтому он все переадресовал… кому? Естественно, наркомнацу т. Сталину.

Как относились к погромам соседи-христиане?

Выше я уже привел пример крестьянки (см. № 3), которая принесла еврейке хлеба.

«Около 5-ти час. послышалась стрельба, я бросился бежать. Я встретил крестьянку Ефимию Лазарчик, которая предложила мне идти на чердак. Там я спрятался. Несколько раз приходили бандиты, спрашивали, нет ли евреев, Ефимия отвечала «нет»; ей даже грозили убийством за укрывательство евреев, но она твердо отвечала, что евреев у нее в доме нет, и таким образом я спасся. Несколько раз она присылала ко мне на чердак своего шестилетнего мальчика, чтобы успокоить меня; моя квартира уцелела, отца совершенно разграбили».

Отмечен ряд случаев, когда совестливые христиане укрывали у себя евреев, заступались за них и тем спасали их от погрома и смерти. «На Торговой ул. христианин-офицер спас своим вмешательством целую улицу, в то время как в других случаях чиновники и интеллигенция вполне равнодушно наблюдали сцены погрома и убийств своих соседей по квартирам, евреев, не делая никаких попыток вмешаться или хотя бы сказать слово защиты. Наоборот, в иных случаях были картины злорадства, закрывания дверей перед молившими о защите и прямого науськивания на своих соседей-евреев. Из числа случаев глубочайшего морального растления следует привести вполне достоверные следующие: за Красным Крестом, на поле, было расстреляно 5 евреев, из коих один, старый еврей с белой бородой, не был убит сразу, а долго мучился, агонизируя. Это привлекло к себе внимание христианских детей данного района, которые, собравшись, стали добивать его камнями. Недалеко оттуда бандитами же был расстрелян какой-то еврей, упавший убитым. Его, однако, подняли и привязали веревками, стоя к забору, после чего долго упражнялись в стрельбе в человеческую мишень…»

«Отношение христианского населения как к погромам, так и к евреям, пострадавшим от погромов, выразилось в сочувствии к погромщикам и в отказе евреям, обращающимся к ним за помощью. Местные органы власти заявляли в то время, что они бессильны бороться с бандитами».

«Зазвонили церковные колокола, и был созван сход. Посредством поднятия рук сход, против двух голосов, высказался за убиение всех местных евреев без исключения. Вернувшись со схода, бандиты выделили из толпы всех мужчин и отвели их на Причеповку (местечковый переулок), там после команды «ложись» все пали на колени. Началась стрельба. Заметив, что часть уцелела, бандиты бросились к груде тел и начали избивать их прикладами, рубить шашками и прокалывать штыками. Некоторые из евреев, однако, прикинулись мертвыми и все-таки уцелели. Женщин бандиты вывели под город и тоже, уложив их в одну кучу, взяли было их на прицел. К счастью, в этот момент появился на станции броневик, на котором находились 30 чел. Богуславской еврейской самообороны, и начал бить по местечку снарядами. Бандиты сразу бросились бежать, оставив женщин и детей. Часам к 6-ти все в местечке затихло. Раздавались только душераздирающие стоны раненых, лежащих под трупами людей, истекавших кровью. Так они пролежали всю ночь. Назавтра снова появились несколько бандитов, которые успели убить еще несколько человек, найденных ими в погребах. Местное христианское население бросилось на добычу – опустевшие дома. Власти до сих пор еще в местечке нет».

«Нет возможности описать то кровавое дело, которое здесь творили люди «сознательные». Я пишу «сознательные», так как к этому кошмару, как говорят, прикладывали руки и рабочие с определенным революционным прошлым, и интеллигенты, хотя и без этого прошлого».

Возник другой вариант – самооборона, охрана.

«Повторяю: дело не терпит отлагательств. Каждая секунда дорога. Телеграфируйте в Бобруйск, чтобы нам выдали оружие. В данное время, когда мы являемся беззащитными, создается мнение, что нападения и погромы на евреев делаются с ведома Советской власти, так что это дает повод к увеличению числа бандитов».

Дискуссия о том, давать или не давать оружие безоружным, была острой: «Царское правительство душило всякую возможность проявления самообороны или самозащиты, вместе с погромщиками неофициальными против нее тотчас же выступали погромщики его величества – царские казаки. Евреев и приучились бить главным образом потому, что это было всегда без риску и всегда сходило безнаказанно. К сожалению, такое сознание проникло и в еврейскую массу. Потому-то десятки бандитов нападают на целые местечки, а шестьсот мерзавцев идут на 120 000 население Киева (погром на Куреневке). Долг республики трудящихся не только разрешить еврейской бедноте защищаться от насилия, но и способствовать выявлению такого естественного порыва, выдавая оружие, присылая инструкторов и т. д. Против самообороны выдвигают два довода. Первый: вооружение одной части населения вызывает озлобление другой. Это заявление говорит о том, что его авторы сидят верст за 500 от погромов. Немногочисленная, наиболее озлобленная часть крестьянства не нуждается в новых погромных мотивах: она с ними или без них всегда готова громить. Вся остальная крестьянская масса прекрасно осведомлена о происходящих погромах и грозящей их и соседнему местечку опасности, и наоборот, – полная беззащитность местечка возбуждает у колеблющихся крестьян, кроме удивления, старое чувство дозволенности, старое воспоминание о безнаказанности. Довод второй: деятельность самообороны озлобит бандитов, погромы местечек после победы банды над самообороной будут еще более жестоки. История погромов петлюровской Украины с ее григорьевыми, палеями, оскилками, зелеными, глазниками, струками, ангелами, соколовскими, настоящей и поддельными марусями, погромы Балаховича [...] – и эти погромы против довода о непротивлении населения банде. Говорят, самооборона может дать лишь новое оружие бандитам, но, во-первых, банды завалены оружием, а во-вторых, самооборона должна быть хорошо организована. В бою самооборона оружия не сдаст живой, а без боя в Гомельской губ., случалось, сдавали оружие и кавалерийские части. После долгих споров вокруг указанных доводов самооборона разрешена на Украине. Правда, эта затяжка оплачена дорогой ценой. У нас о самообороне молит население, оно требует хоть права выбора смерти».

«И охрана действительно стоит на высоте своего положения. За время ее существования Богуслав не подвергся ни одному бандитскому нашествию, не было ни одного налета, ни одного убийства. Население так уверено в своей безопасности, что некоторые и дверей не запирают на ночь.

Эта хорошо организованная и в высшей степени дисциплинированная охрана состоит из трех разделенных на отделения взводов, которые подчиняются своим командирам. Последние, в свою очередь, подчиняются начальнику охраны. Вся же охрана в целом подчиняется местному военному, который использует ее для несения караульной службы и др. нарядов: как сопровождение арестованных и т. д. Главным же образом охрана используется для борьбы с бандитами. Часто одна, чаще же с другими отрядами, богуславская охрана выступала против банд. Она выгнала бандитов из городища, захватив пленных и в том числе жену атамана Голаго. Она одержала победы над бандитами под Таганчей, под Потоками, под Медвежом. Под Мироновкой банда Завзятого была разбита богуславской охраной. При Медвене охрана вместе с отрядом особого отдела захватила в плен 22 бандита. Весть об отважной богуславской охране дошла и до бандитов, из которых многие успели уже на себе испытать ее удары. Соединившиеся в окрестностях Богуслава 4 банды (Цветковского, Грызла, Завзятого и Черного Ворона), обладая огромными силами в 3000 пехотинцев и 900 всадников, 15 пулеметов и два орудия, все-таки не отважились пойти на Богуслав. Не раз охоронцы, окруженные со всех сторон повстанцами, храбро отбивались и еще захватывали в плен бандитов. Были случаи, когда не только местный военком, но и другие воинские части обращались к охране за помощью в борьбе с бандитизмом. В штабе охраны имеются много документов, свидетельствующих, что последняя принимала горячее участие вместе с другими отрядами в походах против бандитов и великолепно выполняла свои задания».

Но это в Богуславе. А вот как в других местах:

Апрель: «Еврейское население переживает страшные дни. Ангел смерти витает перед местечком каждый день. В феврале было разрешена самооборона из 40 чел. – членов местного союза, но до сих пор нет оружия – не дают. У партийных людей имелось 49 винтовок, но и эти были отобраны – так хотел председатель Ревтрибунала 17-й дивизии Бирюкович, который вообще во многих случаях выказывал несерьезное отношение к евреям в деле борьбы с бандами (говорят, что он арестован)».

«Уже осенью прошлого года почувствовали любанские евреи свою опасность со стороны банд. Сейчас же сорганизовали самооборону. Я был выбран поехать в Бобруйск похлопотать об оружии. Но уездная власть смотрела на это косо и всегда поговаривала: «Мы сами примем решительные меры против банд».

«…Но стоило власти окрепнуть, как отношение официальных верховных инстанций к самообороне меняется: в ответ на глуховский, воронежский, витебский погромы, где действующими лицами являлись красноармейцы (см. пример № 2), Совнарком запрещает еврейскую самооборону и постановляет бороться с погромами при помощи агитационных митингов и брошюр».

Оставался последний путь. Я уже писал об обращении к Ленину. Вот подробности:

«Кровавый год, пережитый украинским еврейством, развил в нем не стремление к эмиграции, а к бегству из зачумленной страны. Движение в Америку и в Палестину началось еще с прошлого года из местностей, прилегающих к румынской границе, но массовая эмиграция началась в средних числах июля. В Бердичеве состоялся съезд представителей местечек, на котором решено было немедленно послать делегатов к границе и узнать о возможностях поездки за границу. Делегаты вернулись и сообщили, что движение началось давно и продолжается, все время возрастая. В ответ на это из Ружина Сквирского уезда Киевской губ. выехало 42 чел. в Палестину, от которых мы имеем письмо, что они сели на пароход в Констанцах. Затем началось движение из всех окрестных местечек. Были посланы делегаты в Кишинев, и вот приблизительно те условия поездки, которые они привезли с собой.

На румынской стороне сначала эмигрантов преследовали, но теперь наблюдается массовый переход границы, и никого не прогоняют. Это объясняется тем, что румынская власть находила эмиграцию для себя выгодной, но также и работой Палестинского комитета, находящегося в Кишиневе, с Коганом-Бернштейном во главе. Комитет принимает эмигрантов под свою защиту и выдает едущим в Палестину губернский паспорт за 40 руб. николаевскими. Шифскарта из Констанцы до Яффы стоит 1 500 руб. николаевскими. Самое тяжелое время переживает эмигрант при переходе границы. Собрав все свои крохи и имея николаевские деньги, ему все время приходится дрожать, как бы имущество у него не забрали. Последнее время ЧК и Особый отдел оставляют у едущих по 3-4 тыс. руб. николаевскими деньгами, а золото забирают. Куда уходит оно – неизвестно. Затем начинается переход границы. Тут рвут мародеры-агенты с эмигранта семь шкур. Достаточно указать, что в августе переход границы стоил 100-200 руб. николаевскими, а теперь 1 500 руб., но повторяю, что эмиграция не останавливается, а усиливается».

«По всем дорогам, ведущим к румгранице, тянулись вереницы подвод с этими выходцами из трагических местечек с их жалким скарбом. По дороге их грабил всякий, кому не лень, используя их запуганность и бессилие. Окончательно измученные, ограбленные почти до нитки, они добирались, наконец, до Каменки. Здесь они попали в безвыходное положение. Отсутствие квартир, холодный прием со стороны местного населения, враждебное отношение со стороны властей, закрытая граница – вот что их ожидало в Каменке.

Более богатые и сильные кое-как устроились – кто в местечке, кто – на окраине, в крестьянских избах; бедные же, неудачники, захватили молитвенные дома, водворились там и были счастливы, что нашли наконец бесплатный приют. Скопились они все вместе, и, естественно, образовали очаг нечистоты и заразы. Стар и млад, мужчины и женщины, больные и здоровые – все валяются кучей. Шум и гам, ругань и крик, стоны больных и плач детей наполняют спертый, отравленный воздух этих домов.

Тут же стоит длинный стол, вокруг которого сидят 20 с лишним ребятишек и старый ребе обучает их грамоте.

С нашим появлением становится тихо, и занятия прекращаются. К нам подбегает молодой бледный парень с блуждающими глазами, явный кандидат в дом умалишенных, смотрит на меня расширенными зрачками и скороговоркой спрашивает: «Правда ли, что надо зарегистрироваться? Правда ли, что нас вышлют?»

Одна девушка, бледная как смерть, часто мигая своими пораженными трахомой глазами, приближается ко мне и спрашивает дрожащим голосом: «Куда нас пошлют, домой? Разве есть у нас дом? Мы теперь бродячие собаки, бездомные». «Уйди, уйди, – кричит молодой парень, – я буду говорить. Чего хотят от нас? Кому мы нужны? Почему нас не выпускают? Разве мы здесь способны что-нибудь сделать?» Вдруг раздается пронзительный крик. Оказалось, что один больной тут же испустил дух.

«Уже несколько смертных случаев у нас за последние дни, – рассказал нам один печальным голосом, – жутко это видеть. Что же будет с нами, чем все это кончится?»

А помощи действительно ждать неоткуда. Гражданская власть относится к этим несчастным крайне недоброжелательно и не только не помогает, но иногда явно нарушает их интересы. Военная же власть для них является грозой и пугалом, они боятся обратиться к ней за помощью. Общественных деятелей молодых, отзывчивых, полных сил почти нет. Все эмигрировали. Оставшиеся обыватели индифферентны и совсем не интересуются «этими делами». Другие же, более отзывчивые, боятся что-либо делать, так как, по их словам, власть неприязненно относится к беженцам и запрещает помогать несчастным.

Медицинской помощи в настоящее время нет никакой. Дороговизна неимоверно растет. Некоторые деятели из беженцев открыли было жалкий кооператив для беженцев, но кто-то их обнадежил, что продовольственная помощь будет оказываться этим жертвам контрреволюции и бандитизма властью, и они этот кооператив закрыли.

Но помощь не приходила. Беженцы были предоставлены самим себе и вынуждены были буквально нищенствовать. Каждое утро расползаются они по местечку, выпрашивая кусок хлеба, полено дров, картошку или лук. Нищенствуют и дети, и взрослые мужчины и женщины. Местное население к этому давно привыкло и относится к нужде беженцев безучастно. Только смертные случаи, участившиеся за последнее время среди беженцев, выводят его иногда из этого безучастия. Оно боится, что с наступлением весны разразится эпидемия, которая может опрокинуться и на него. Тем не менее для предупреждения этой беды ничего не делается, ибо нет веры, что можно сделать что-нибудь одной личной частной инициативой…

В какую бы то ни было помощь со стороны власти беженцы изверились. На наше предложение – послать делегацию в центр или губернию – их представители ответили, что до получения оттуда ответа их, наверное, уже не будет, ибо до того времени они погибнут от голода и заразы.

Это безвыходное положение еще усугубляется отсутствием простой личной безопасности для беженцев. Их грабят со всех сторон. За последние дни участились на окраинах местечка случаи бандитизма. С наступлением темноты являются туда вооруженные парни, никто не знает – красноармейцы ли они, местные ли парни или чужие бандиты – и грабят беженцев так, что они покидают свои жилища и бегут в местечко, чем еще более ухудшают положение, как свое, так и других.

Небезопасно также ехать по дороге. Беженцев грабят все, всегда и везде, а они, несчастные, боятся даже жаловаться, чтобы не попасть в Особый отдел, где они будут арестованы «за попытку перейти границу», так что грабители-бандиты остаются в большинстве случаев безнаказанными…»

Между тем Советская власть вздумала слупить деньги за погромы с Антанты:

К союзникам, вдохновившим и поддержавшим деникиных, врангелей, балаховцев и Петлюру, будет предъявлено требование о возмещении убытков, которые понесло русское еврейство от погромов, учиненных над ними вышеназванными генералами. Этими словами советский министр по иностранным делам Чичерин подтвердил известие, которое раньше было известно неофициально в заявлении, данном Еврейскому корреспондентскому бюро».

Однако еврейский эмигрантский журнал «Рассвет» особо подчеркнул пропагандистский характер предпринятой большевиками перед Генуэзской конференцией кампании (были слишком известны случаи погромов, учиненных Красной армией): «Никто не сомневался в том, что инициаторы сами не верят в возможность реализации подобного рода счета, хотя – чтобы дать делу законный вид и толк – во многих местах собирали точные справки о потерпевших, выясняли суммы, цифры, вселяли уверенность, что проводится не простая демонстрация, а акция, долженствующая принести реальные результаты...» Тем не менее во все время заседаний конференции не слышно было о выступлениях советских представителей с «еврейскими требованиями» к всесильной Антанте. Подготовленный счет остался в архиве, ибо российским делегатам на конференции оказалось неудобным пустить этот «еврейский козырь» в ход»[10].

И, словно ставя точку во всей этой истории (задолго до ее окончания) еженедельник «Еврейская неделя» привел выдержку из статьи органа народных социалистов «Народное слово»: «Опубликованное на днях в газете «Вперед» сообщение члена одного из провинциальных советов наводит на грустные размышления. Оказывается, антисемитизм махровым цветком распустился в среде провинциальных Советов. При удалении из Совета «контрреволюционной оппозиции» с.-р. и меньшевиков, среди которых были евреи, раздавалась густая, отборная брань из лексикона союзнической чайной доброго старого времени, стражи социалистической революции в совете из фракции большевиков посылали вдогонку «еврейской оппозиции» обещание «расправиться с жидовьем»… А если вспомнить, что натворил в Глухове с евреями так называемый рославльский отряд «революционной советской армии», учинивший там погром и ужасами своими затмивший подвиги царских опричников, то поневоле задашься вопросом: кто же защитит еврейское население от его «защитников»?»

Теперь, в виде бонуса к этой невеселой статье, несколько слов о Михаиле Булгакове, который присутствовал в Киеве в 1918-1919 гг., причем за это время успел побывать (врачом) как у петлюровцев, так и в Красной армии и у Деникина, в 3-м Терском казачьем полку (известном своими погромами). И вот как он писал, между прочим, о евреях в «Белой гвардии», не считая мелких упоминаний.

О Троцком: «Да, это имя его, которое он принял. А настоящее его имя по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион, что значит губитель». Эти слова автор, впрочем, подарил пьянице и сифилитику.

«Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, но 1919 был его страшней.

В ночь со второго на третье февраля у входа на Цепной Мост[11] через Днепр человека в разорванном и черном пальто с лицом синим и красным в потеках крови волокли по снегу два хлопца, а пан куренной бежал с ним рядом и бил его шомполом по голове. Голова моталась при каждом ударе, но окровавленный уже не вскрикивал, а только ухал. Тяжко и хлестко впивался шомпол в разодранное в клочья пальто, и каждому удару отвечало сипло:

– А, жидовская морда! – исступленно кричал пан куренной, – к штабелям его, на расстрел! Я тебе покажу, як по темным углам ховаться. Я т-тебе покажу! Что ты робив за штабелем? Шпион!..

Но окровавленный не отвечал яростному пану куренному. Тогда пан куренной забежал спереди, и хлопцы отскочили, чтобы самим увернуться от взлетевшей, блестящей трости. Пан куренной не рассчитал удара и молниеносно опустил шомпол на голову. Что-то в ней крякнуло, черный не ответил уже «ух»... Повернув руку и мотнув головой, с колен рухнул на бок и, широко отмахнув другой рукой, откинул ее, словно хотел побольше захватить для себя истоптанной и унавоженной земли. Пальцы крючковато согнулись и загребли грязный снег. Потом в темной луже несколько раз дернулся лежащий в судороге и стих.

Над поверженным шипел электрический фонарь у входа на мост, вокруг поверженного метались встревоженные тени гайдамаков с хвостами на головах, а выше было черное небо с играющими звездами.

И в ту минуту, когда лежащий испустил дух, звезда Марс над Слободкой под Городом вдруг разорвалась в замерзшей выси, брызнула огнем и оглушительно ударила.

Вслед звезде черная даль за Днепром, даль, ведущая к Москве, ударила громом тяжко и длинно. И тотчас хлопнула вторая звезда, но ниже, над самыми крышами, погребенными под снегом.

И тотчас синяя гайдамацкая дивизия тронулась с моста и побежала в Город через Город и навеки вон.

Следом за синей дивизией, волчьей побежкой прошел на померзших лошадях курень Козыря-Лешко, проплясала какая-то кухня... потом исчезло все, как будто никогда и не было. Остался только стынущий труп еврея в черном у входа на мост, да утоптанные хлопья сена, да конский навоз.

И только труп и свидетельствовал, что Пэтурра не миф, что он действительно был... […]

А зачем оно было? Никто не скажет. Заплатит ли кто-нибудь за кровь? Нет. Никто.

Просто растает снег, взойдет зеленая украинская трава, заплетет землю... выйдут пышные всходы... задрожит зной над полями, и крови не останется и следов. Дешева кровь на червонных полях, и никто выкупать ее не будет.

(Михаил Булгаков. Избранная проза. Изд-во «Художественная литература». М., 1966, с. 342-343).

[1] То есть он уже ободран и ограблен советской властью, о чем говорится с гордостью. Не случайно в письме Диманштейну о незаконном выселении евреев, авторы писали: «Что же касается существа травли, то мы ничего предлагать не можем, Вам виднее».

[2] О ней см. отчасти мемуары С.М. Буденного «Пройденный путь», «Книгу погромов», книгу «Конармия» Исаака Бабеля, а также песню «Марш конников Буденного», сл. Д'Актиля, муз. Дм. Покрасса (последние трое евреи, Д'Актиль, впрочем, перешел в католичество).

[3] Да, тот самый, который «мы сыны батрацкие, мы за новый мир»; застрелен, по Википедии, выстрелом в затылок с близкого расстояния при смутных обстоятельствах.

[4] Слово «еврей» не упоминается как хлопотное и неприличное. Это традиция давняя, 90 лет по крайней мере.

[5] Иначе говоря, без ограбления все же не обошлось.

[6] Этот аргумент применялся, по крайней мере с Первой мировой войны, всюду и всеми, включая большевиков. Он был очень удобен, ибо давал основания для обысков, плавно переходящих в погромы. Вот, например, телеграмма ОСВАГу из Киева: «По выяснении неизбежности очищения части Киева (митрополит Антоний, священники, монахи, чиновники, профессора, женщины и дети. Занятию Богунским красным полком частей Киева содействовало местное еврейское население, открывшее беспорядочную стрельбу по отходившим добровольцам…

5 октября наши части выбили последние разрозненные деморализованные отряды красных и отогнали их к Ирпени. Благодаря массовому участию евреев в наступлении на Киев, также деятельной поддержке красной стороны части еврейского населения зарегистрированы возмутительные случаи стрельбы из засад, разным видам шпионажа. Среди христианского населения царит с трудом сдерживаемое властями негодование. 5 октября произошли патриотические демонстрации, овации населения по адресу Добрармии. Сегодня служили всенародные маневры на площадях с крестными ходами».

[7] Это особое искусство – подвесить так, чтобы еврей испытал все муки удушья и при этом не задохнулся, пока не отдаст все, что есть; и, как видим, казаки достигла массового овладения им (искусством).

[8] Тут замечателен пассивный залог!

[9] См. Мартин Гилберт. «Черчилль и евреи».

[10] А если бы пустили и получили деньги, интересно, как и кому они бы их распределили?

[11] Тот самый мост, про который телеграмма, только прописными.