Два рассказа
Где Коба?
В
понедельник утром ко мне зашёл начальник отдела.
–
Хорошо, что ты не опоздал, - сказал он. – Нас с тобой вызывает Брайен. Лично.
–
Когда?
–
Немедленно. Поправь галстук и пошли.
Больше
ничего на надо было спрашивать. Брайен О’Липшиц – президент компании, и если он
вызывает немедленно, значит... Кто знает, что это может значить?
–
Садитесь, - сказал Брайен, не глядя на нас. – Линда, закрой дверь и никого ко
мне не пускай. Вы – Алекс, да?
Вопрос
был задан мне, но при этом он почему-то посмотрел на моего начальника.
– Да,
это Алекс, - подтвердил начальник.
–
Прекрасно, - сказал Брайен. – Я много о вас слышал. Вы родились в России,
правильно? Вы можете говорить по-русски?
– Могу,
- подтвердил я.
– Ага.
Русский и грузинский – это один и тот же язык?
– Не
совсем, - сказал я осторожно. – То-есть совсем не один.
Президент
посмотрел на меня с недоверием.
– Мне
сказали, что Грузия – это часть бывшего Советского Союза. Там что, люди
говорили на разных языках?
– Алекс
очень умный, - вмешался мой начальник, пнув меня ногой под столом. – Он будет
говорить по-грузински, если это в интересах нашей компании. Правильно, Алекс?
–
Конечно, – сказал я с достоинством. – Кроме того, там в Грузии все говорят
по-русски.
– Очень
хорошо, - сказал Президент. – Вы выедете в Грузию завтра. Линда вам закажет
билет прямо в Таллин.
–
Таллин, по-моему, в Эстонии, сказал я, на всякий случай отодвигаясь от своего
начальника.
– Это
не одно и то же? – подозрительно спросил Президент, заглядывая в свои записи. –
Да, вы правы, я немного перепутал. Не в Таллин, а в Тбилиси. Поручение это
очень ответственное, но больше недели он у вас занять не должно. Вопросы есть?
–
Вопросов нет, – сказал мой начальник. – Ему всё ясно.
– Если
можно... – сказал я, стараясь не глядеть на посеревшее лицо начальника, – один
маленький вопрос. Какова цель моей поездки?
– Это
не имеет значения, – сказал Президент. В Трансильвании вас встретит наш местный
представитель Гоги. Он вас введет в курс дела.
– Он
поедет со мной в Тбилиси?
Президент
поморщился и снова заглянул в свои записи.
– Я
имел в виду Тбилиси. Он встретит вас в Тбилиси. Счастливого пути. Если
возникнут какие-нибудь осложнения, звоните лично мне.
... На
пересадке в Париже я долго слонялся по аэропорту, пока, наконец, не увидел маленькую
группу озабоченных людей в больших кепках с раздутыми чемоданами. Я понял, что
мне с ними по пути. И точно, следуя за ними, я оказался у стойки, на которой
было неприметно написано: “Georgian Airlines”. Три
часа спустя я приземлился в Тбилиси.
Гоги
оказался невысоким лысеющим человеком средних лет со светлыми, лучистыми
глазами и постоянной полуулыбкой на губах. По-русски он говорил почти без
акцента. Он отвёз меня в гостиницу и немедленно, не дав переодеться, повел
обедать в небольшой ресторан, который находился на тихой боковой улице, в
полуподвале с низким сводчатым потолком.
–
Понимаешь, – сказал он, сразу перейдя на «ты», – у нас в Тбилиси такая
проблема: никто не знает, как по-настоящему делать хинкали. Только в этом
ресторане повар их делает правильно. Ты сам увидишь. Это не повар, а художник!
Рембрандт! Он делает двадцать пять складок на каждой хинкали! Двадцать пять!
Гоги
откинулся на спинку стула, чтобы полюбоваться произведенным впечатлением.
– Вот
это да! – восхитился я, стараясь вспомнить, что такое хинкали. Вспоминать
пришлось недолго. Подали хинкали, а с ними заодно купаты, кебабы, хачапури,
травы и красное имеретинское вино. Гоги произносил тосты, я благодарил и пил.
Мы выпили за наше знакомство, за меня, за мою жену, за моих детей, за дружбу
грузинского и американского народов, за мир во всём мире и, наконец, за успех
моей командировки в Грузию.
– Гоги,
- спросил я, поймав удачный момент, - Ты знаешь, в чём цель моей командировки?
–
Слушай, зачем волноваться? – сказал Гоги. По мере потребления имеретинского его
акцент становился заметнее. – Твой командировка будет всё нормально. Завтра я
буду тебя знакомить с самим Гиви. Гиви всё сделает, что тебе надо.
– А что
мне надо?
– Гиви
знает, что тебе надо. Что надо, то и сделает.
– Кто
такой Гиви?
– Гиви
не знаешь? – искренне удивился Гоги. – Все знают Гиви. Он личный друг Зураба.
Они в школе вместе учились.
– Кто
такой Зураб?
– Даже
Зураба не знаешь? - ещё больше удивился Гоги. – Зураб
Какава
– заместитель министра. Да ещё какой заместитель! Первый!
–
Министра чего? – спросил я в надежде приблизиться к ответу на мучивший меня
вопрос.
– А чёрт его знает! – сказал Гоги. – Какая
разница? Зураб личный друг президента Грузии. Он у него сына крестил. Если Гиви
захочет, он тебя может представить Зурабу, Гиви очень хороший человек. Но
сначала ты должен ему понравиться.
Я
похолодел.
– Гоги,
он что... это... как это по-грузински...
– Нет,
нет, не ТАК понравиться, а ТАК – понравиться.
Мы
заочно выпили за Гиви, за Зураба, за их семьи и за дружбу народов во всём мире,
после чего Гоги отвёл меня в гостиницу.
Утром
оказалось, что Гиви будет занят весь день и сможет с нами встретиться только на
следующий день, в пятницу. Весь четверг Гоги возил меня по Тбилиси на своем
«Москвиче» цвета немытой моркови. Человек мягкий и вежливый, за рулём этого
дребезжащего «Москвича» Гоги зверел. Он превращался в исступлённого хищника, у
которого в жизни нет другой цели, кроме того, как обогнать все машины и
передавить всех пешеходов в Тбилиси. Поясным ремнём он не пристёгивался и мне
не разрешал. На завтрак, обед и ужин Гоги водил меня в рестораны, где мы ели
хинкали и пили молодое вино, разбавляя его лимонадом. К концу дня стало ясно,
что более близкого друга, чем Гоги, у меня никогда не было и не будет.
В
пятницу утром Гоги позвонил мне в гостиницу и сказал, что Гиви будет занят весь
день и может с нами встретиться только вечером. Он приглашает нас в ресторан
кушать хинкали. Меня охватило беспокойство, переходящее в панику. Прошло больше
половины отпущенного мне времени, а я ещё не только не приступил к работе, но
даже не выяснил, в чем она заключается. Вся надежда была на могущественного
Гиви.
Гиви
оказался таким же симпатичным человеком, как Гоги. После нескольких стаканов
имеретинского стало ясно, что более близкого друга, чем он, у меня никогда не
было и не будет. Не считая Гоги, конечно. На правах старого друга я решил
спросить Гиви, где он работает, в надежде, что это приблизит меня к цели.
– Я
являюсь представителем одной крупной итальянской фирмы, – скромно объяснил
Гиви. – Очень крупной, понимаешь?
– Что
эта фирма делает?
–
Слушай, откуда я знаю? - сказал Гиви. – Какая разница? Её давно уже нет на
свете. Обанкротилась.
– Ага,
- попытался сообразить я. – Но деньги тебе платит?
– Какие
деньги? – возмутился Гиви. – Зачем мне их деньги? Что у меня, своих денег нет?
Я
устыдился бестактности своего вопроса, и мы перешли к десерту. Когда закончился
обед и мы встали из-за стола, Гиви сказал:
– В
понедельник я тебя представлю Зурабу, а потом можешь ехать домой.
– Как
домой? - встревожился я. – А как же моё ответственное задание? Зачем я сюда
приехал?
– Ты
что, домой не хочешь?
– Хочу,
Гиви. Но у меня, понимаешь, есть обязанности.
–
Слушай, зачем ты себе проблемы делаешь? - укоризненно сказал Гиви. – Тебе что,
у нас не нравится? Ты пьёшь вино, кушаешь хинкали. Что тебе ещё надо? У вас что
там, в Америке, все такие сумасшедшие?
– Гиви! - взмолился я. – Пойми, у меня важное
поручение. Если я его не выполню, меня выгонят с работы! А у меня семья, Гиви!
Дети у меня маленькие! Скажи честно, для чего меня сюда послали?
Гиви
погрустнел.
–
Ай-ай, как нехорошо! – сказал он. – Зачем хорошего человека с работы выгонять?
Сами послали в Грузию, а теперь выгонять! Зачем послали, зачем послали. Откуда
я знаю? Наверно потому, что ты – хороший человек, затем и послали.
– Может
Зураб знает?
– Ты с
ума сошёл! – испугался Гиви. – Не вздумай его спрашивать такие пустяки! Он
государственный человек.
– О чём
же мне с ним говорить?
– Зураб
– государственный человек, понимаешь? – назидательно повторил Гиви. – Говори с
ним о важных вещах. Скажи, как тебе понравился Грузинский народ. Или что-нибудь
про мир во всём мире...
Отчаявшись,
вечером я решился позвонить своему президенту, благо в Нью-Йорке был ещё день.
– Тебе
придётся немного подождать, - сказала Линда. – Мистер О’Липшиц сейчас занят.
Минут
двадцать она держала меня на линии, потом вернулась и сказала, что мистер
О’Липшиц всё ещё занят и говорить со мной не сможет. Он просил передать, что он
в курсе моих дел и чтоб я пришёл к нему с детальным докладом, когда вернусь в
Нью-Йорк.
Следующие
два дня были суббота и воскресенье. В выходные дни ни Гоги, ни Гиви со мной не
встречались, им надо было отдыхать. Два дня я провалялся на кровати в
гостинице, глядя телевизионные передачи на грузинском языке и мучаясь от
тяжелого запора, который вызывали хинкали. В понедельник утром Гиви повёз меня
на приём к Зурабу.
Зураб,
несмотря на свою высокую должность, принял меня, как своего старого друга.
Сначала он подробно расспрашивал меня о моей жене и детях, потом так же
подробно рассказывал о своей жене и детях, а потом спросил:
– Как
там поживает мой друг Брайен О’Липшиц?
Это
было полной неожиданностью, и я решил воспользоваться моментом, несмотря на
предупреждение Гиви.
–
Мистер О’Липшиц поживает хорошо, – сказал я учтиво. – Он передавал вам большой
привет. Вы, конечно, знаете, зачем он меня сюда послал, да?
Последнюю
фразу я произнес подчёркнуто безучастно, но с лёгким упором на вопросительную
интонацию. Это не помогло.
–
Брайен мой большой друг, - сказал Зураб. – Он очень умный человек. Наверно вы
тоже очень умный, раз Брайен вас сюда послал. Как вам понравилась Грузия?
Я
поймал на себе внимательный взгляд Гиви и сказал, что Грузия мне чрезвычайно
понравилась. И что самое замечательное в Грузии – это великий грузинский народ.
И что, по моему личному мнению, все народы должны жить в мире и дружбе.
Зураб
кивал головой, улыбался, и я понял, что проявил политическую зрелость. Я
вспомнил старый анекдот армянского радио и хотел добавить, что прочный мир и
дружба во всём мире обеспечат возможность спокойно бить армян, но решил эту
мысль не развивать.
– Вы
летите обратно завтра утром. – Зураб не спросил, а скорее констатировал факт. –
Я уже сообщил в аэропорт, что вы летите. Завтра там дежурный начальник смены мой
друг Коба. Если будут какие-нибудь осложнения, обращайтесь прямо к нему.
Я от
всей души поблагодарил Зураба и сказал, что никаких осложнений не предвижу.
– Это
напрасно, – огорчился Зураб. – Осложнения всегда надо предвидеть. У вас много
вещей?
– Да
нет, какие там вещи. Один маленький чемоданчик, который я беру с собой в
самолёт.
– Ну, это совсем нехорошо, – ещё больше
огорчился Зураб. – Почему вам не взять несколько бурдючков саперави для своей
семьи? Саперави – замечательное вино. У вас в Америке такого нет. Обязательно
возьмите несколько бурдючков. В пределах разрешённого, конечно.
– А
сколько разрешается вывозить?
– Для
вас это не имеет значения. Я скажу Кобе – он вам сколько хотите пропустит.
Я тепло
распрощался со своими гостеприимными хозяевами, и на следующее утро Гоги
доставил меня в аэропорт. Следуя совету первого заместителя министра, я купил
два трёхлитровых бурдюка саперави. Бурдюки уместились в чемодан, который сильно
потяжелел и теперь больше тянул на багаж, чем на ручную кладь. Так и оказалось.
–
Чемодан надо сдать в багаж, - сказала девушка на регистрации.
–
Девушка, ну пожалуйста! – заныл я. – Чемоданчик-то маленький!
– Ничем
помочь не могу, – холодно сказала девушка. – У нас строгие правила. Ваш чемодан
превышает максимально дозволенный вес ручной клади, понимаете? Правила есть
правила.
–
Понимаю, - тоскливо сказал я. – Вы не знаете, где Коба?
–
Следующий! – выкрикнула девушка. – И повернувшись ко мне, добавила: – Берите
свой чемодан и идите на посадку. Счастливого пути!
... В
среду утром, дрожа от страха и не заходя в свой кабинет, я отправился прямо к
президенту компании. Линда велела мне подождать в приёмной, зашла к президенту
и вернулась через несколько секунд.
–
Мистер О’Липшиц занят, – сказала она, не глядя мне в глаза. – Он сказал, что
твой начальник в курсе дела. Он тебе всё объяснит.
Мне
окончательно стало ясно, что моя песенка спета. Я провалил ответственное
задание, а это не прощается. Я почувствовал, как к горлу подступила лёгкая
тошнота, и в желудке запорхали бабочки. По дороге к начальнику отдела я
позвонил жене и сказал, чтобы она не удивлялась, если я приду с работы раньше
обычного.
Начальник
отдела встретил меня сухо, что подтвердило мои худшие опасения. Тем не менее,
он предложил мне сесть.
–
Скажи, что там произошло в Грузии? – мрачно спросил он.
– Я...
я... не знаю, – заблеял я. – Я ничего такого не делал...
–
Понимаешь, Брайен в восторге от результатов твоей командировки. Ему сообщили из
Грузии, что ты блестяще справился с порученным заданием. Теперь он считает, что
я должен повысить тебя в должности и прибавить зарплату. А у меня бюджет на
этот год исчерпан. Где я возьму дополнительные фонды?
Бабочки
резко порхнули куда-то вниз.
–
Ничего, найдёшь, – сказал я, поднимаясь со стула. – Это твоя проблема. Не
будешь же ты игнорировать советы президента компании.
Пока в Тбилиси был день, я позвонил Гоги, Гиви и Зурабу и поблагодарил их за содействие в выполнении моего сложного и ответственного задания. Я хотел ещё позвонить Кобе, но он в этот день не дежурил.
Медицинская история
Мы часто слышим критические, и
даже негодующие возгласы в адрес нашей медицины. Вот, дескать, в Америке врачи
только и думают о том, как бы побольше заработать, а к больному не проявляют ни
малейшей чуткости. Они, понимаете ли, заводят себе по десять кабинетов, сажают
в каждый такой кабинет по пациенту, и бегают от одного к другому со скоростью
света. Чем быстрее этот бессовестный врач пробежит и чем меньше времени
проведёт с пациентом, тем больше он, значит, заработает. Стыд, да и только. Это
так у нас принято считать. Но я, честно вам признаюсь, с этой беспощадной
критикой не совсем согласен. Мне кажется, что такая конвейерная технология
обслуживания пациентов даже имеет свои достоинства. Вот, например, история
моего друга Миши.
Случилось однажды так, что у
Миши заболела коленка. Почему-то слово “коленка” у многих моих знакомых
вызывает улыбку, хотя я не понимаю, что может быть такого смешного в
обыкновенной коленке, особенно если она болит. Пошёл Миша, а вернее сказать, похромал
к врачу-ортопеду. Его, конечно, как полагается, сначала приняла медсестра. Она
отвела его в один из десяти кабинетов, померила ему температуру и давление, взвесила,
записала все жалобы и сказала, что сейчас придёт врач и будет его лечить. Но
врач, к Мишиному удивлению, в кабинет не зашёл, а, только, пробегая мимо, выкрикнул:
– На рентген его!
И помчался дальше, даже не
оглянувшись на больную коленку своего несчастного пациента. Медсестра же вовсе
не удивилась, а велела Мише раздеться до нижнего белья, надеть этакий
инфантильный халатик с завязками на спине и проследовать за ней на рентген. Что
он и выполнил. По завершении процесса медсестра говорит:
– Теперь, мистер, идите обратно в свой кабинет
и ждите врача.
– Спасибо, до свиданья, - говорит
Миша и, как велено, хромает обратно.
И тут он замечает, что коридор
этот довольно длинный, дверей в нём тьма, и которая из них ведёт в его кабинет,
Миша понятия не имеет. Оглядывается, чтобы спросить у медсестры, а её уже и
след простыл. У неё тоже, видать, пациентов много, и всех надо успеть обслужить.
Тогда Миша напрягает свою немолодую память, и ему начинает казаться, что
медсестра сказала что-то вроде “третья дверь налево”. И, решив так, он
открывает эту самую третью дверь налево и входит в кабинет.
Я понимаю, что тут вы, дорогой
читатель, наверно, ждёте чего-то неожиданного. Но я вас должен разочаровать. Ничего
такого неожиданного не происходит, а всё, наоборот, очень даже буднично, и
кабинет этот – совершенно обыкновенный кабинет, точно такой же, как тот, который
Миша недавно покинул. Единственное отличие – что в нём сидит на стуле какая-то
барышня в таком же, как на Мише, голубом халатике с завязками на спине. Барышня
вполне солидная, полноватая, можно даже сказать не барышня, а дама, которой на
вид лет сорок. Ну, может, сорок с небольшим, но уж в любом случае никак не
больше шестидесяти. В общем, дама – как дама, только в халатике.
Миша, конечно, говорит:
– Ох, извините!
И хочет немедленно ретироваться.
Но дамочка почему-то нисколько не пугается, а наоборот, встаёт со стула и
говорит с приятной улыбкой:
– Ничего, ничего, я не спешу.
И протягивает Мише руку и
называет себя по имени – то ли Нэнси, то ли Кэрол. Он, бедняга, от смущения
плохо соображает, но, как вежливый человек, трясёт ей руку и тоже называет себя
по имени. И просит её сесть, потому что его благородное воспитание не позволяет,
чтобы дама стояла в его присутствии. Дама садится и тут же, ни с того, ни с
сего, заводит разговор о том, что у неё уже давно болит коленка. Она очень
красочно описывает эту нестерпимую боль. И предлагает Мише свою больную коленку
пощупать. Он, конечно, как вежливый человек, коленку пощупал и говорит:
– Подумайте, – говорит – какое
совпадение! И у меня тоже коленка болит. И, представьте, тоже левая.
И, конечно, как вежливый
человек, предлагает даме, в свою очередь, пощупать эту свою коленку. Тут эта
дамочка, то ли Нэнси, то ли Кэрол, почему-то страшно развеселилась. Уж не знаю,
что смешного она нашла в Мишиной коленке. Хохочет прямо до слёз.
– Ох, – говорит, – какой вы, право
шутник! Прямо, как мой гинеколог!
Миша хотел было спросить, над чем это её гинеколог так замечательно шутит, но потом решил эту тему на всякий случай не развивать. А дамочка пока что продолжает подробный рассказ о своей левой коленке. И время от времени предлагает Мише эту коленку щупать, что он и делает, конечно, из вежливости, но и не без некоторого удовольствия. Однако, чем тщательнее он щупает её коленку, тем яснее до него доходит, что дамочка эта не иначе, как приняла его за доктора. Что, между прочим, вполне можно понять: с какой стати посторонняя личность, да ещё мужского пола, стала бы заходить в кабинет к полуодетой даме? При этом, её почему-то не удивляет, что доктор ходит в таком же, как на ней, инфантильном халатике, из-под которого очень не эстетично торчат голые мужские ноги.
Когда Миша осознал всю
неудобоваримость этой ситуации, его прямо холодным потом прошибло, и боль в
коленке прошла. Вернее, ему стало не до коленки. А дамочка, между тем, спрашивает,
не хочет ли Миша, чтобы она легла на стол, и тогда ему будет её ещё удобнее
осматривать.
– Да, да, конечно, располагайтесь
поудобнее, – говорит Миша вежливо. А сам думает: ну, влип! Может, думает, признаться,
что никакой он не доктор? Представляете, какой тогда скандал дама поднимет
после всех этих ощупываний, и какие страшные обвинения ему предъявит? Может, ничего
не говорить и продолжать щупать ей коленку? Тогда вообще не известно, до чего
можно дощупаться. В общем, думает Миша, надо мотать отсюда, пока настоящий врач
не пришёл. Он говорит:
– Вы тут немного полежите, а я тем
временем ненадолго отлучусь.
И берётся за ручку двери, чтоб
смыться. Но дверь эта сама открывается, и в кабинет вбегает врач. Принесла его
нелёгкая в самый неподходящий момент. Ну, думает Миша, всё. Начинается.
Но врач этот на него почти
никакого внимания не обратил. С дамой он поздоровался за руку, а Мише просто
кивнул. И начинает даму осматривать и щупать за коленку, не смущаясь Мишиного
присутствия. Вот болван, думает Миша. Не иначе, как совсем свихнулся от своей
потогонной работы. Но тут до него начинает доходить, что врач вовсе не
свихнулся, а просто принял его за мужа пациентки. Это бывает, что мужья и жёны
сопровождают свою половину при визитах к врачам. Вот и Миша, значит, за такого
любящего супруга сошёл.
Ну ладно, дальше думает Миша, а
дамочка-то почему молчит? Почему она на эту позорную ситуацию никак не
реагирует? Вроде бы, должна была закричать, забиться в истерике, вызвать
полицию. Что вот, дескать, нахал какой, вовсе, оказывается не врач, а меня за
коленки хватает. Но нет, молчит дамочка и даже улыбается, когда смотрит в
Мишину сторону. Тут до него опять начинает доходить, что она, дура, не иначе, как
принимает его за ассистента доктора или просто за медсестру. Что, впрочем, тоже
можно понять: раз доктор его не выгоняет, наверно думает она, значит он тут
законный работник. И тогда Миша, чтобы поддержать репутацию, начинает хмыкать, кивать
головой, в общем, показывать, что он тоже участвует в осмотре коленки и с
диагнозом врача полностью согласен. А потом, окончательно осмелев, спрашивает
врача, не нужна ли ему его, Мишина, помощь в ощупывании пациентки. Врач
бормочет:
– Нет, нет, спасибо, я сам справлюсь.
И продолжает это своё
непристойное занятие. А Миша начинает чувствовать нечто вроде ревности. С какой
стати, думает он, этот грубиян, совершенно посторонний человек, так
бесцеремонно обращается с его знакомой, а ему не позволяет? Он говорит, обидевшись:
– Извините, мне надо отлучиться.
И опять берётся за ручку двери.
Но дверь эта, опять же, сама открывается, и в кабинет входит медсестра. Та
самая, что Мише рентген делала. Только этого ещё не хватало. Ну, думает Миша, теперь
точно хана. Эта меня в два счёта раскусит.
Но опять происходит чудо. Медсестра,
вместо того, чтобы схватить Мишу за шиворот и вытолкать из кабинета, наоборот, улыбается
ему, как старому знакомому, и говорит:
– А, вы тоже здесь!
Значит, она тоже явно думает
что-то такое, чего нет на самом деле, но что Мишу вполне устраивает.
– Да, – с достоинством отвечает
он. – Я тоже здесь.
В общем, ситуация создалась
довольно несуразная. Находятся в кабинете, можно сказать в четырёх стенах, четыре
человека, и все думают по-разному.
Пациентка думает, что Миша –
ассистент доктора, потому что доктор его не выгоняет.
Доктор думает, что Миша – муж
пациентки, потому что она его не выгоняет.
Медсестра думает, что Миша – то
ли друг, то ли родственник, то ли пациентки, то ли доктора, потому что ни та, ни
другой его не выгоняет.
А бедный Миша ничего такого
идиотского не думает. Он один знает страшную правду. И тихо соображает, как бы
так осторожно смыться, не нарушая своей сложившейся репутации мужа, медработника,
друга и родственника. Он говорит, с достоинством и даже с оттенком развязности:
– Вы тут, ребята, давайте, работайте,
а мне надо ненадолго отлучиться.
И, наконец, благополучно
покидает этот зловещий кабинет и оказывается в коридоре. Тут уж ему не до врача
и не до коленки, только бы одеться и рвать когти. Но где осталась его одежда, он
по-прежнему не знает. От отчаяния он начинает заглядывать во все кабинеты
подряд, и в каждом из них обнаруживает по дамочке, которой Миша, конечно, говорит
“Ах, извините”, а дамочка, конечно, взвизгивает, как полагается каждой
порядочной женщине. С четвёртой попытки Миша, наконец, попадает в свой кабинет,
в котором, слава Богу, женщины нет, но зато сидит этот проклятый врач. Врач
говорит:
– А, старый знакомый! А я вас
тут уже целую минуту жду.
Он трясёт Мише руку, при этом
одновременно щупает Мишину коленку, выписывает ему лекарство и стремглав
убегает.
Тут, дорогой читатель, мы, вроде
бы, можем вместе с Мишей перевести дух, поскольку опасность разоблачения
миновала. Миша так и делает. Он переводит дух, не спеша одевается, выходит из
кабинета и направляется домой. Но в этот момент и происходит самое пакостное: в
коридоре он нос к носу сталкивается с той самой дамой, чью коленку он только
что щупал под видом медсестры. Дама эта, уже одетая, тоже направляется домой. И
надо сказать, что в одежде она выглядит ещё привлекательнее, чем в халате с
завязками. Миша пытается сделать вид, что он – это не он, но даму, похоже, не
проведёшь. Она говорит:
– Ах, как хорошо, что вы ещё
здесь! У меня, понимаете, машина в ремонте, и меня сюда привезла подруга. Не
могли бы вы меня подкинуть домой, чтобы её снова не беспокоить? Это совсем
недалеко.
Ну, тут Миша не сплоховал и
говорит:
– Как же, как же, конечно, конечно,
я как раз закончил свою смену.
Это он так специально говорит, чтобы
дама продолжала не сомневаться, будто он медсестра или что-нибудь в этом роде, в
общем – лицо официальное, которому при исполнении обязанностей позволяется
щупать чужие коленки.
И вот Миша привозит даму, то
есть, вроде бы, свою пациентку, домой, галантно раскланивается и хочет уехать. Дама,
конечно, горячо благодарит Мишу за его бескорыстную помощь и, в порыве
благодарности, предлагает ему зайти к ней и выпить чашечку кофе, на что Миша, поколебавшись
для вида, соглашается.
Тут, дорогой читатель, я не
стану описывать дальнейшие события, потому что ваше испорченное воображение с
успехом может за меня это сделать, и, стало быть, незачем зря изводить бумагу. Скажу
только, что чашечка кофе затянулась на долгие месяцы.
В процессе этого
продолжительного кофепития Мишина дама сердца, которая в недавнем прошлом была
дамой его левой коленки и которая оказалась вовсе не Нэнси и не Кэрол, а, наоборот,
Глория, призналась Мише, что два года назад потеряла мужа и всё ещё тоскует по
нему, но теперь уже не так сильно. Миша, в свою очередь, тоже признался – с
горечью, но без особого сожаления, - что недавно развёлся с женой.
В общем, они довольно щедро
обменивались признаниями, а всякое признание, как известно, облегчает душу. Только
в одном у Миши не хватало мужества признаться: что он никакой не медик, а
обыкновенный инженер-строитель. Но однажды он, наконец, собрался с силами и, втянув
голову в плечи, выдавил из себя это страшное признание. Он ожидал бурной
негодующей реакции, и она последовала незамедлительно.
– Как, инженер? - закричала
Глория. – А я всегда думала, что ты – скрипач. У тебя такие тонкие, чувствительные
пальцы!
Мишино кофепитие с Глорией
продолжается по сей день, и ещё неизвестно, к какому счастливому концу может
нас привести. Как видите, положительный исход может быть даже у такого ужасного
явления, как поточная американская медицина.
