Над Бабьим Яром шелест диких трав,
Деревья смотрят грозно,
по-судейски...
И сам я,
Как сплошной беззвучный крик,
Над тысячами тысяч погребённых.
Е. Евтушенко "Бабий Яр"
В мае этого года я во второй раз решила посетить свой
родной город Днепропетровск. Летела, как и в первый раз, до Москвы, чтобы
там вдохнуть, увидеть мой самый любимый и самый для меня прекрасный город
на земле. А уж потом Днепропетровск. В Москве живёт и всегда жила моя подруга
(наши мамы продружили всю свою жизнь, познакомившись, когда возили нас в колясках,
рассказывая сказки). Она решила поехать в Днепр со мною; там она родилась,
это была родина её родителей, там осенью 1941 года были расстреляны её бабушка,
дедушка, младшая её тётя, тётин сын - братик - ровесник. Ей сейчас оказалось
душевно необходимым подойти к памятнику жертв Холокоста, положить цветы, постоять,
подумать, оглянуться в ту жуть, вспомнить всех, кого она любила и потеряла.
Со мною это было сделать проще. Во-первых, потому что я родной человек и хорошо
знала многих из её семьи, а, во-вторых, потому что я знала, где находится
памятник жертвам Холокоста и Бабий Яр Днепропетровска. Холокост коснулся и
моей семьи. Почти все двоюродные братья моей мамы-киевлянки были расстреляны
в городе Киеве. Я их не знала, но разве это имеет значение?!
Итак, мы сели в поезд Москва-Днепропетровск, чтобы
утром следующего дня туда приехать. А уже днём, когда термометр показывал
35 градусов, мы подъехали к университетскому городку, где уже без малого 20
лет выросли на территории Ботанического сада ведущие факультеты университета.
Но овраги Ботанического сада, которые, собственно, и были Бабьим Яром, так
и остались, как страшная память тех незабываемых, беспощадных дней. Перед
этими оврагами стыдливо примостился более чем скромный памятник евреям, расстрелянным
в сентябре 1941. Только сейчас поняла, как быстро управились: в 20 числах
августа город был оккупирован, а в сентябре уже - расстреляли. Мы с Валей
(так зовут мою подругу) бросили белые розы на дно оврага, положили цветы к
памятнику, и я отошла от неё, оставив одну. Стала невдалеке, и потекли мысли
- воспоминания.
1945 год.
Валина мама, Дуся Григорьевна Левина-Раева, приехала
к своей старшей сестре Марии Григорьевне и её мужу Флавию Семёновичу Белахову,
чтобы увидеться, наконец, после долгой разлуки. Уже можно ездить без литеров,
уже кончилась война, и она приехала, чтобы вместе со спасённой сестрой выплакать
горе потерь и пасть перед её мужем, Флавием Семёновичем на колени, рассказать
какой неоплатный долг она и вся её семья испытывают перед ним за спасение
единственной оставшейся в живых старшей сестры Мани (см. выше).
Флавий Семенович Белахов с женой в Киеве уже после войны
Ну, вот и настало время рассказать историю, которая
осталась в моей памяти с детских лет, но для этого необходимо хоть и кратко
познакомить читателя с этой семьёй.
Жили-были Раевы, еврейская семья папа, мама и три
дочки: старшая Маня, средняя Дуся и младшая Рахиль. Старшая вышла замуж за
взрослого русского человека Флавия Семёновича Белахова из бывших (он был племянником
губернатора г. Екатеринослава), средняя - за инженера-железнодорожника Яна
Семёновича Левина, с которым перед самой войной переехала в Москву (мужа перевели),
да так там и осталась. Младшая вышла замуж за Баскина, к сожалению не знаю,
кем он был до войны, но знаю, что, прошагав всю войну до Берлина, вернулся
домой майором и уже дома узнал о гибели всей его семьи.
Моя подруга прислала мне снимки, на одном из которых
две сестры, младшая и старшая со своими мужьями отдыхают в городе Сочи. Стоят
молодые, красивые, счастливые.
Флавий Семенович Белахов со своей женой
Марией Григорьевной,
которую он спас в 1941 году от расстрела. С ними младшая сестра Марии Рахиль с
мужем Баскиным
А ещё есть снимок молодого отца Баскина с сыном. Мальчик ещё совсем малыш. Когда его расстреляют, ему будет 6 лет.
Муж младшей сестры Баскин с их сыном, которого в сентябре 1941 года расстреляют в шестилетнем возрасте
Но вернёмся к сентябрю 1941. К этому времени Флавий
Семёнович уже знал, что ждёт тех, кому велено с вещами прийти к центральному
универмагу, что в самом центре города. Оставив жену дома, он не велел ей выходить,
а сам пошёл к месту сбора. Увидел в последний раз всех родных жены, которых,
прожив вместе 10 лет, успел полюбить и твердо решил спасти хотя бы ребенка.
Он шёл за колонной долго, но оказалось не судьба. Флавий Семёнович вернулся
домой, посадил жену в мешок и понёс её днём через весь город на кладбище,
где оставил до ночи, пообещав обязательно вернуться. Ночью он действительно
забрал её и вывез в село, где в гражданскую войну скрывался и работал фельдшером.
Его там помнили и любили. Для порядка он, конечно, пригрозил расправой, но
никто не выдал его жену, а в 1943 после освобождения Днепропетровска они вернулись
в город. Моё детство, юность и молодость прошли в постоянных встречах с ними.
Особенно счастливы они были летом, когда Валя, её
младшая сестра Лина и их мама - подруга моей мамы приезжали в гости на летние
каникулы из Москвы в Днепропетровск. Флавий Семёнович выгодно отличался от
многих своей культурой, умением общаться по взрослому с нами - детьми, воспитанностью,
а главное, необыкновенным образным ироничным, я бы даже сказала, изысканным
языком. Мы все его очень любили и уважали, но при этом всегда держали дистанцию.
Мне бы и в голову не пришло назвать его, как всех я тогда называла, дядя Флавий.
Умер он на два года раньше своей жены, в 1972 году.
Я присутствовала на его похоронах и хорошо помню чувство печали и сожаления,
которое охватило меня тогда.
Вот о чём я вспоминала и думала в тот день, стоя возле
оврага со своей подругой.
