* * *
Калифорнийское вино
Струится изо всех сосудов,
И все чужие пересуды
Осадком выпадут на дно.
Забьётся жилка о висок,
Вгрызёмся, как младенец в маму,
В нетронутый, чистейший самый,
Искристый виноградный сок.
Мои квартиранты
По извилинам тут и там,
Вечно что-то сожрать готов,
Рыщет маленький Минотавр
В лабиринте моих мозгов.
А среди сухожилий и жил,
Там где нервы наперечёт,
Примостился зубастый Вампир
И тайком полнолуния ждёт.
А под рёбрами, там где должна
Быть душа, раздавая дары,
Там уж просто живёт Сатана,
Затаившись до лучшей поры.
Кузнец
Кузнец взял в руки молот. Наковальня
Вся вздрогнула, навстречу подалась,
Как женщина, сама не сознавая,
Экстазом отвечая на экстаз.
Ковал кузнец размашисто, свободно,
Лишь искры убегали в облака.
Казалось, он царил над преисподней
И дьявол раздувал ему меха.
И было это таинство похоже
На пляски у священного костра,
И отблески огня на влажной коже,
Игра оттенков, мускулов игра.
Всю душу отдавая на закланье,
Кузнец, не человек уже, а бог,
Прошелся молотом по телу наковальни -
И вот в руках сверкающий клинок.
Свершилось! Навалилася усталость,
И молот стал увесистым в руке.
Всё кончилось, остался блеск металла
На чистом, новорожденном клинке.
Боярыня Морозова
Была та година и хмурой, и жуткой,
Горели болота и гарь коромыслом,
А с дымом кругом расползалася смута
Жестока, слепа, беспощадна, бессмысленна.
И столько носилось запутанных истин
И веяло в воздухе вероучений.
Тогда Сатана, видно, Богу молился
И вымолил всё же Москву для мучений.
И страх наползал, будто запах полыни,
И старообрядцы молитвы шептали.
Крестились во имя Отца или Сына,
Крестились, крестились двумя перстами.
Молились, ходили к святому причастию,
Терзали веригами плоть человечью.
Страдальцы в святых превращаются часто,
Своих же мучителей увековечив.
Искали крамолу в боярских хоромах,
Калёным железом хлестали, хлестали.
Отцу или Сыну и Духу Святому
Молитесь, молитесь тремя перстами.
Москва - третий Рим, и не будет четвёртого,
Как есть, Византия из праха восстала.
Палач к топору прикасался, как к чёрту,
Сжимая его десятью перстами.
Зеваки пресытились, казни смакуя,
Толпа многоликая стыла на площади,
А в небе висела в дыму Аллилуя
Во всех литургиях и денно, и нощно.
И над кровавой резнёй и пожарами
Туда, где ждала её плаха пустая,
В цепях, как в венце, проезжала боярыня,
Толпу осеняя двумя перстами.
Волчий вожак
Отдали красную девку чёрному волку Велеса -
Пусть лучше справляет свадьбу, чем тут за деревней выть.
К ёлке её привязали в чаще густого леса.
Видно, судьба такая ей - волчьей невестой быть.
Вернулась она в деревню наутро еле живая
С ворсинками волчьего меха, торчащими из волос.
Все ахали, удивлялись и лишь головами кивали,
Никто спросить не решился, как это ей удалось.
А через год под осень она родила. Не верил
Никто, что может у волка быть человечий сын
С затравленными глазами вечно голодного зверя.
Боялись его в деревне и люди, и злые псы.
Люди молились Перуну, ходили в святилище часто.
Собаки скулили тревожно, хвосты норовя поджать.
А парень бродил по деревне, и каждой весной в одночасье
Стали красные девки одна за другой исчезать.
Люди в жертву Велесу резали скот и птицу.
Девки безвыходно в избах сидели от страха дрожа.
А волки выли в оврагах ночами до самой зарницы.
У них появился новый злой на людей вожак.
* * *
Губы сжав в скупой улыбке,
Бровь дугою подняв,
Сатана играл на скрипке
В центре преисподней.
Взмаху лёгких рук послушен
По спирали лунной
Вверх смычок взбегал по душам,
Вниз слетал по струнам.
Князь теней, страстей заложник,
В каждой ноте - вскрики.
Только он, наверно, может
Так измучить скрипку.
Только он на свете жаждет
Всё без всякой меры,
Жуткий демон, ангел падший,
В шкуре Люцифера.
Он готов принять с улыбкой
Груз страстей господних
И потом играть на скрипке
В центре преисподней.
