У Господа война против
Амалека из рода в род.
Исход, 17, 16
Все последние недели Саймон Блюм жил в ужасном напряжении.
Заседания, совещания, встречи и конференции следовали с повышенной интенсивностью,
он уходил из дома рано утром и возвращался чаще всего около полуночи. Хелен
не ложилась спать, дожидалась его, и пока он выпивал на кухне обязательный
перед сном стакан тёплого молока, чистил зубы (то есть помещал свою вставную
челюсть в контейнер с очищающей таблеткой) и раздевался, она возбужденно говорила,
что такая работа ему больше не под силу, пора на покой, пусть другие, кто
помоложе, придут на его место.
- Посмотри на себя, - говорила Хелен, подавая ему
пижаму, - на кого ты похож, тебе уже, слава Богу, скоро семьдесят. Люди в
этом возрасте живут спокойно во Флориде. В крайнем случае, в Калифорнии.
Саймон знал наизусть все её причитания и ничего не
отвечал. Она ведь тоже знала, что уйти сейчас, в это страшное время, когда
буквально, без преувеличения, жизнь миллионов людей оказалась в одном шагу
от смерти, было бы дезертирством, поступить так Саймон не имел морального
права.
Но рассказывал ей Саймон не всё. То есть почти всё,
за исключением самого главного, что на внутреннем языке еврейских организаций
получило название распределение.
Саймон отвечал на брюзжание жены ничего не значащими
фразами - "да-да, я обдумываю это" - или старался перевести разговор на другую
тему: "Рейчел звонила? Как Джошуа?". Он ложился в постель, отворачивался к
стенке и притворялся спящим. Но уснуть он не мог: перед глазами его стояли
жуткие сцены последнего распределения...
...Их привозили из аэропорта Кеннеди в жёлтых школьных
автобусах, примерно сто - сто тридцать человек в каждой партии. Возраст разный
- от двух лет до тринадцати.
Распределение начиналось с того, что среди
детей отбирали раненых. Тяжело раненых среди них не было, вернее, не должно
было быть, поскольку они не перенесли бы дорогу. Но понятие "тяжелое ранение"
всё время менялось. Потеря (ампутация) конечностей, например, тяжелым ранением
больше не считалась, примерно неделю назад перестали считать... Раненых сразу
же направляли в госпиталь, и тут разыгрывались душераздирающие сцены. Сами-то
больные, как правило, не сопротивлялись, но вот если у них в той же партии
были братья и сестры, особенно старшие, то начинался крик. Ведь расставаясь,
мама сто раз повторила: "не оставляй ни на минуту Лилечку", и теперь он, старший
брат, ответственный за младшую, кричал и брыкался, цепляясь обеими руками
за полуживое тельце сестры, не отдавая ее никому, и оторвать его от сестры
силой можно было только с её кровавыми бинтами... В таких случаях Саймон настаивал,
чтобы детей не разлучали и везли в больницу вместе.
Распределение по детским домам (собственно говоря,
это были наскоро созданные временные пристанища), тоже проходило нелегко.
Дома несчастные матери, усаживая ребенка в автобус, старались успокоить его,
а ребенок цеплялся за маму, не хотел уезжать. И тогда отчаявшаяся женщина,
понимая, что обнимает ребенка скорей всего последний раз в жизни, говорила,
что тоже полетит в Америку, очень скоро, прямо сейчас, и они там встретятся,
- что угодно, лишь бы успокоить и заставить сесть в автобус... И вот сейчас,
оказавшись уже в Америке, ребенок вспоминал мамино обещание и отказывался
ехать, куда бы то ни было без матери. "Эйфо има? Эйфо има шели?" ("Где моя
мама?")
После этих распределений Саймон весь день
ходил больной, а надо было ещё столько сделать, побывать на стольких совещаниях...
А самое главное, не опоздать на инструктаж, который проводил Ларри Полски,
председатель федерации, в десять-тридцать.
Совещание происходило в малом зале главной квартиры,
причем Ларри Полски появлялся на экране телевизора, и неизвестно было, где
он находится - в Израиле, в Омане или на соседней улице здесь в Нью-Йорке.
Начинал он обычно с обзора военного положения, это имело прямое отношение
к проблемам беженцев. Пока наступление шло с севера, детей из Тель-Авива вывозили
южным путем, через Беер-Шеву и далее на восток. Но неделю назад началось наступление
с юга, из Газы, дорога на Беер-Шеву оказалась перерезанной. Попытка Красного
Креста договориться с военным командованием Египта потерпела неудачу.
- К счастью, - сказал Ларри, - правительства некоторых
нейтральных мусульманских стран с сочувствием отнеслись к гуманитарной проблеме
и взяли на себя доставку беженцев в аэропорт, коль скоро они будут вывезены
из района военных действий. Таким образом, вопрос на сегодня заключается в
том, чтобы вывезти детей из города куда-то в безопасное место. Кто это сможет
сделать, пока неизвестно, переговоры ведутся с бедуинскими племенами, которые
запросили огромные деньги. Но проблема не в деньгах, деньги мы соберём, проблема
в том, насколько реальны возможности этих бедуинов. Между тем, с началом южного
наступления обстрел Тель-Авива ракетным огнем усилился, жертвы каждого налёта
исчисляются сотнями. То же можно сказать и о ситуации в Иерусалиме. Осада
продолжается, и все попытки организовать "коридоры" для вывоза детей пока
результата не дали.
"Если у Ларри не получается, ни у кого не получится",
уныло подумал Саймон. Все знали, что Полски широко известен в мусульманском
мире, и к нему там относятся хорошо... ну, сравнительно хорошо - насколько
хорошо могут относиться к еврею в мусульманских странах. Он ведь был первым
из руководителей еврейской общины, публично заявившим в статье в "Нью-Йорк
таймс", что создание Израиля было ошибкой, а существование его противозаконно.
Конечно, подобные голоса раздавались и раньше, но чтоб такое сказал один из
официальных руководителей еврейской общины - это было впервые. Имя Ларри замелькало
на страницах всех газет во всем мире, его приглашали, чуть ли ни на все международные
конференции по мирному урегулированию ближневосточной проблемы, а в канун
нынешней войны журналисты из мусульманских стран брали у него интервью ежедневно.
Хотя к этому времени точка зрения, высказанная ранее Ларри, была уже отнюдь
не уникальной, а можно сказать, преобладающей, по крайней мере в Нью-Йорке,
в среде либеральных евреев.
Когда энергичное лицо Ларри в очках а ля Киссинджер
исчезло с экрана, на председательском месте появилась Джуди Винер, глава комитета
по спасению беженцев. Саймон Блюм числился её заместителем. Её новости тоже
были невесёлыми, хотя она из всех сил старалась придать оптимизм своему тону.
В общем, места во всех детских домах и временных пристанищах заполнены, больше
нет ничего. У городских властей удалось выпросить старое школьное здание,
но его нужно переоборудовать и обустроить, а пока что некуда девать тех детей,
которые вот-вот прилетят в Америку. Ближайшие города - Филадельфия, Бостон,
Балтимор, - тоже жалуются, что заполнили все места. Есть план наладить чартерные
рейсы в дальние города, вплоть до Лос-Анжелеса. Но это скорее проект на будущее...
если, конечно, вывоз беженцев продолжится... А пока что куда девать детей,
которые прибудут на той неделе? Она, Джуди Винер, предлагает в качестве временной
меры расселить детей в семьях частных граждан. Да, просто так: обратиться
к евреям Нью-Йорка с призывом: кто может взять на несколько недель израильского
ребёнка? Должны ведь найтись добрые души.
Идея Джуди возражений не вызвала, тем более что ничего
другого никто из участников совещания не предложил. Тут же создали рабочую
группу, которая должна была начать кампанию по устройству детей, иначе говоря,
обзванивать знакомых и незнакомых людей по спискам синагог, просить их взять
в свою семью на время израильского ребёнка.
В рабочую группу назначили восемь человек, возглавил
группу по поручению начальницы Саймон Блюм. К работе приступили немедленно.
Саймон по спискам отбирал возможных кандидатов, руководствуясь, в основном,
размером пожертвований того или иного кандидата в благотворительные фонды,
а остальные сотрудники тут же звонили по телефонам, подчеркнутым Саймоном
синим карандашом.
Джуди Винер рассчитала правильно: многие соглашались
принять к себе под крышу израильских детей. Более того, слух о том, что еврейская
федерация проводит такую кампанию, моментально распространился по городу,
и у Блюма и его сотрудников стали раздаваться звонки от желающих приютить
ребёнка. Правда, один такой звонок вызвал замешательство. Звонила некая миссис
Стивенсон. "Я не еврейка, - уведомила миссис Стивенсон, - но я хотела бы помочь
Израилю. Могу я взять на время ребёнка? Больной ребёнок меня не испугает,
у меня есть опыт".
Сотрудница, принявшая звонок от миссис Стивенсон,
пришла за согласием к Блюму, но тот побоялся принять столь рискованное решение
и пошёл за санкцией к Джуди Винер. И тут Саймон впервые за много лет совместной
работы увидел Джуди растерянной.
- С одной стороны, конечно, нехорошо ей отказывать
только потому, что она христианка, - рассуждала Джуди вслух. - Но мы ведь
не знаем, кто она такая. Про остальных мы всё же можем справиться в синагоге,
а здесь как быть? Представь себе, она возьмет и окрестит ребёнка. В каком
положении мы с тобой окажемся? Ведь спросят с нас...
Она задумалась, посмотрела в окно, словно ища ответ
на кирпичной стене соседнего здания.
- Знаешь что, поговори с ней как-нибудь повежливей,
скажи, что мы её будем иметь в виду, но в ближайшее время новых партий беженцев
не будет. А там, глядишь, и рассосётся... Пожалуйста, сделай так.
Саймон кивнул головой и вернулся на своё место -
к спискам и телефонным звонкам. В разгар работы на цыпочках вошла секретарша
отдела и сказала Саймону шёпотом, что звонила жена и просила позвонить домой
как можно скорее.
"Что там ещё?" - ворчал Саймон, набирая номер телефона.
Он считал, что Хелен иногда склонна к панике без достаточных к тому причин.
- Ну что у тебя? У меня здесь важная работа, - сказал
он недовольным голосом, когда она отозвалась.
- Рейчел звонила... Джошуа...- сказала Хелен прерывающимся
голосом, и Саймон почувствовал, как сердце затрепетало и опустилось куда-то
в желудок.
...Когда Рейчал двадцать с лишним лет назад родила
мальчика, Саймон был в расцвете лет, середина сороковых, молодой дедушка.
Всепоглощающая любовь к внуку возникла почти что сразу, когда тот был ещё
ослепительно рыжим малышом с озорными жёлтыми глазами и неспокойным характером.
Саймон мог подолгу играть с ним, выполняя его не всегда такие уж невинные
прихоти, как например, бегать по двору на четвереньках, изображая иноходца,
или служить живой движущейся мишенью для стрельбы из духового ружья. "Интересное
дело, - пожимала плечами Хелен, - со своей дочкой он не мог посидеть и пяти
минут, а здесь, посмотри..." Саймон и сам сознавал это. "Почему люди имеют
детей, когда они молодые и не в состоянии ценить всей радости, которую дают
дети? - часто думал Саймон. - Ведь только теперь, когда перевалило за пятьдесят,
начинаешь понимать, что лучше этого нет ничего на свете... Это и есть нахес".
Джошуа между тем быстро подрастал. Его отдали в частную
еврейскую школу, учился он не очень хорошо, не проявил особого интереса и
к иудаизму, зато отличался в спорте. Рейчел, его мать, развелась с его отцом
довольно рано, так что на бейсбольные матчи и тренировки его возил дедушка.
В университет Джошуа поступил в Бостоне, в известный Брендайс - идеальное
место для еврейских детей, не проявляющих никаких особых талантов. Тем не
менее, в прошлом году Джошуа окончил филологическое отделение и получил степень
магистра в области английской литературы...
...- Что с ним? - хрипло выдохнул Саймон.
- Да ничего, не пугайся, он жив-здоров, но ты должен
с ним серьезно поговорить. Я не хочу по телефону рассказывать, но он такое
тут затевает... Приезжай к Рейчел, как только сможешь. - И она заплакала.
"Типичная Хелен, - подумал Саймон с досадой. - Сказать
не можешь, так зачем звонишь?" Остаток рабочего дня он провёл в нервном напряжении.
Он путал имена и номера телефонов, гадая на все лады, что могло там случиться
с Джошуа.
С работы Саймон, к удивлению сослуживцев, ушёл в
пять часов, чего не случалось давно. Он пробормотал что-то насчет семейных
обстоятельств и, не дожидаясь лифта, бегом спустился с четвёртого этажа.
Всех троих он застал у Рейчел, в её квартире на Второй
авеню. Женщины были заплаканы, Джошуа сидел с каменным выражением лица, жёлтые
веснушки проступили на побледневших щеках.
- Что происходит? - спросил Саймон, едва перешагнув
порог.
- Полюбуйся на своего внука, - сказала Хелен плачущим
голосом. - Воевать собрался. В Израиль летит. Оттуда бегут, а он туда…
Джошуа никак не реагировал на её слова.
- Всё эта проклятая школа, - зло сказала Рейчел.
- Не надо было отдавать его в еврейскую школу… Теперь ему неудобно: его школьные
друзья едут, и он туда же…
- А это неправда, - подал голос Джошуа. - Друзья
по еврейской школе здесь не причем. В нашей группе добровольцев их вообще
нет ни одного. Зато много христиан.
- Значит, твои школьные друзья раньше уехали. Может,
их в живых уже нет... - Хелен зарыдала в голос.
- Ты что - серьёзно? - спросил Саймон, придерживаясь
за косяк двери.
- Уж куда серьёзнее? - ответила за него Рейчел. -
Через неделю самолёт.
- Пойдем, поговорим.
Саймон взял Джошуа за руку и повёл в соседнюю комнату.
Там он посадил его на кровать, а сам сел напротив на низкий пуфик.
- Рассказывай всё по порядку, - приказал Саймон.
- Да рассказывать особенно нечего. Я пошёл в пункт
набора добровольцев и записался. Там просто: предъявляешь удостоверение личности
- ну, водительские права или там метрику - и если тебе больше двадцати одного,
тебя посылают на медицинскую комиссию, а если меньше, то письменное согласие
родителей требуют. Я медкомиссию прошёл без проблем. Вот и всё. На той недели
самолёт из Кеннеди.
- Почему ты записался, ты можешь мне объяснить?
- Как это "почему"? - Джошуа жёстко посмотрел на
деда. - Я не могу издали наблюдать новый Холокост. Сколько раз мы говорили
never again? А когда настал момент... Кстати, лозунг never again вовсе не
означает, что у евреев больше не будет врагов. Он означает, что мы никогда
больше не будем так беспомощны, как в тот раз. И что мы не допустим повторения
Холокоста.
- Кто это "мы"?
Джошуа пошёл красными пятнами:
- Мы - это те, кто не предал Израиль в политических
играх. И ещё девяноста миллионов американских христиан.
- Так, - сказал Саймон и поднялся с пуфика. - Давай
разговаривать как взрослые люди, а не выкрикивать лозунги. - Он нервно зашагал
по комнате. - Что касается христиан, с ними давно всё ясно. Ты считаешь, что
им дорог Израиль. Не будь таким наивным! На самом деле они верят, что после
войны, которая станет всеобщей, придёт их мессия Иисус Христос. И тогда все
мы должны будем обратиться в христианство. Каково?
- А ты веришь, что придёт их мессия?
- Конечно, нет!
Джошуа в возбуждении вскочил с кровати:
- Тогда чего ты боишься? Странно вы рассуждаете:
они хотят пришествия своего мессии, значит они против нас. Но мы тоже хотим
пришествия своего Машиаха. Если ты веришь, что придёт наш Машиах, почему ты
их боишься? Самое главное, они готовы биться за Израиль. Они на деле доказали,
они послали уже сотни добровольцев. С их участием удалось остановить наступление
с севера, разве ты не знаешь? Чего же вы их сторонитесь, как чумы?
- Ты еще слишком молод, ты не знаешь, что они представляют
собой политически. Ведь они и есть правые консерваторы. Понимаешь? Правые
консерваторы! Это их правительство втянуло нас в войну на Ближнем Востоке.
Джошуа махнул рукой с безнадёжным видом:
- Опять то же самое... Если бы тогда мы воевали,
как следует, а не слушали вас, то сегодня не было бы ужасной ситуации в Израиле.
- Пойми, что проблемы у Израиля неизбежны. Посмотри
правде в глаза: Израиль был создан на отнятых у палестинцев землях, такое
государство выжить не может.
Джошуа громко засмеялся, неестественно громко:
- Вот этот довод меня смешит больше всего. "Незаконно,
на отнятых землях"... А на чьих землях существует Америка? И на основании
каких законов? Или, к примеру, Турция? Почему бы ей не вернуть свою территорию
грекам? Или та же Россия? Ведь всего триста лет назад в Сибири не было ни
одного русского. По крайней мере, Израиль создан на основе решения ООН. А
какой мандат был у Колумба, позволь спросить? И вы смеете говорить, что Израиль
существует незаконно? В момент, когда жизнь пяти миллионов людей под угрозой!..
Саймон ничего не ответил. Он стоял против внука с
опущенной головой и бормотал что-то себе под нос. Джошуа не мог разобрать
его слов, а когда он поднял голову, глаза его были полны слез. Глядя на внука,
он спросил высоким жалобным голосом:
- Какая от тебя польза в действующей армии? Что ты
умеешь? Рассуждать о поэзии Чосера? Ты пропадешь там задаром... пропадёшь...
вей из мир... пропадёшь...
Он порывисто обнял внука и заплакал, прижимая его
рыжую кудлатую голову к груди.
Выйдя из спальни, Саймон почти физически ощутил на
себе два взгляда, смотрящих на него из разных концов комнаты: "Ну что? Что?
Тебе удалось его убедить?"
Саймон поплотнее прикрыл дверь, опустился в кресло,
и сокрушённо покачал головой:
- Ничего не могу с ним сделать. А он там погибнет...
Нет, мы не должны этого допустить, надо что-то придумать... Рейчел, на тебя
вся надежда.
- На меня? А я что могу? - она вся дрожала. - Он
и маленький был, не очень-то меня слушал... Боже, что делать, что делать?..
В канун очередного распределения в комитете
беседовали с теми, кто выразил желание принять в семью израильских детей.
Понимая серьёзность этого дела, Саймон хотел лично познакомиться с каждой
семьёй, попытаться понять, что ими руководит, каковы мотивы их поступка. Задачу
облегчало то, что довольно многих из этих людей Саймон знал лично: за полвека
(почти что) работы в разных еврейских организациях, он завёл обширные знакомства,
сам был широко известен среди нью-йоркских евреев. И сегодня в его кабинете
побывали, можно сказать, лучшие из них.
Обычно для беседы приходила мать семейства. Иногда
это бывала молодая женщина, у которой есть дети разных возрастов; она говорила,
что еще один ребенок в семье будет как нельзя более кстати, другие дети будут
заботиться о нем. Иногда появлялась пожилая женщина; она говорила, что свои
дети выросли и разъехались, а она еще полна сил и вполне может ухаживать за
ребёнком, даже за больным.
Поэтому для Саймона было несколько неожиданно, когда
в его кабинете появились двое, мужчина и женщина, - хотя что же тут удивительного,
что по такому делу супруги приходят вместе, сразу же подумал Саймон. Еле прошептав
приветствие, женщина сразу опустилась на стул, а муж подошёл к столу и представился:
- Меня зовут Джо Стивенсон. Моя жена говорила с вами
по телефону дня три назад. Но вы отвечали как-то неопределённо... мы решили
зайти и поговорить, если вы не возражаете.
- О, конечно, я помню разговор с миссис Стивенсон,
- торопливо заговорил Саймон. - Садитесь, прошу вас. Очень хорошо, что зашли.
Он широко улыбнулся миссис Стивенсон, но та смотрела
мимо него отсутствующим взглядом.
Помолчав немного, Стивенсон сказал:
- Мы бы не хотели, мистер Блюм, выглядеть навязчивыми...
что вот мы добиваемся особого отношения... Нет. Но мы всё же просим учесть
наши обстоятельства.
С этими словами он вытянул из бокового кармана конверт
и положил его на письменный стол; Саймон заметил надписи на иврите и изображение
меноры, как на всех официальных израильских документах.
- Что это? - осторожно спросил он, не притрагиваясь
к конверту.
- Извещение. Наш сын Крис погиб в Израиле. Месяц
назад, в уличных боях за Хайфу. Его часть входила в дивизию Голани.
Саймон часто задышал и взглянул на миссис Стивенсон
- она всё так же смотрела мимо него, куда-то в пространство, её взгляд ничего
не выражал. Наступила глухая пауза. Саймон сидел, сгорбившись над столом.
Ему захотелось рассказать этим людям про внука, но его остановила простая
мысль: "Они скажут (или подумают про себя): твой внук еврей, он должен быть
там. А вот наш Крис... Хотя нет, так они не скажут и не подумают".
Стивенсон словно услышал его мысли:
- Мы хорошо понимаем, что Израиль - только начало.
Это как ворваться в дом - нужно сначала сломать дверь. Вот Израиль - наша
дверь, у нас в церкви так и говорят.
- Я раньше работала в больнице, у меня есть опыт,
- подала голос миссис Стивенсон. - Мы могли бы взять раненого ребёнка. - И
добавила: - Не только, чтобы помочь Израилю, мы ещё в память о Крисе...
Саймон почувствовал, как сердце его сжалось. В память
о Крисе, о погибшем мальчике... Каким он был? Саймон попытался представить
себе его лицо, но память подсовывала образ внука, Джошуа...
- Я сочувствую вам всей душой, - сказал Саймон глухим
голосом. - Конечно, ваша просьба будет удовлетворена. На будущей неделе, на
первом же распределении...
В этот момент в кабинет протиснулась секретарша.
- Извините, что прерываю, - сказала она, - там звонит
миссис Блюм, говорит, очень срочно. Там что-то случилось...
Саймон схватил трубку.
- Я у Рейчел, у неё сердечный приступ. Приезжай немедленно,
- сказала Хелен дрожащим от напряжения голосом.
- Вызови неотложку.
- Уже вызвала. Приезжай немедленно. Не связывайся
с такси, на метро скорее.
У их подъезда Саймон увидел машину скорой помощи.
Бегом по лестнице он поднялся на третий этаж.
Укрытая простынёй Рейчел лежала на диване в гостиной,
и лицо её почти не отличалось цветом от простыни.
- Сделали укол, предлагают отвезти в больницу, она
не соглашается, - отрапортовала Хелен.
В дальнем углу комнаты Саймон увидел Джошуа - он
неотрывно смотрел на мать, губы его были плотно сжаты.
От укола лучше не стало. Старший из санитаров, лысый
и с усами, попросил подписать какие-то бумаги и еще раз настойчиво повторил,
что необходимо отвезти в больницу, но Рейчел опять категорически отказывалась
уезжать из дома:
- Он без меня... он улетит, даже не попрощается...
- прошептала она.
- Но тебе нужно в больницу, это может оказаться инфаркт,
- настаивала Хелен. И в полном отчаянии: - Он сам погибнет и мать угробит!
Саймон приблизился к изголовью:
- Рейчел, пойми, твоя жизнь в опасности. Не делай
глупостей, езжай в больницу.
- Нет, - прохрипела она и закрыла глаза.
И вдруг из своего угла заговорил Джошуа:
- Мам, я тебе обещаю. Ты слышишь? Я обещаю дождаться
тебя. Попрошу отсрочки по семейным обстоятельствам, они дадут. Слышишь? А
ты, мам, езжай. Я тебя навещу в больнице.
- Что значит "дождаться"? - немедленно отреагировала
Хелен. - А потом всё сначала - так тебя понимать? Ты ей даёшь небольшую отсрочку,
и это всё?..
- Оставь его в покое! - неожиданно резко крикнул
Саймон. - Он согласен отложить отъезд, Рейчал должна немедленно ехать. - И
санитарам: - Она согласна, везите. Только поосторожней.
На лестнице Хелен непрерывно давала указания санитарам,
как нести носилки с Рейчел, и старший не выдержал:
- Извините, мэ'эм, я это делаю, можно сказать, всю
жизнь, это моя профессия.
На улице носилки вкатили в автомобиль. Старший санитар
объяснил Саймону, как лучше добраться до больницы и посоветовал приехать как
можно скорей, поскольку состояние больной может оказаться тяжёлым, и лучше
семье быть поближе, на всякий случай...
В больницу они приехали на такси. Сначала долго сидели
в вестибюле, потом их попросили пройти в комнату ожидания при кардиологическом
отделении. Потянулось томительные минуты тревоги и неизвестности. Хелен маячила
по комнате из конца в конец, и набрасывалась с расспросами на каждую медсестру.
Саймон расположился в кресле, поближе к входу в палату, откинулся на спинку
и закрыл глаза. Ему казалось, что так время шло незаметнее. И вдруг он почувствовал,
что на соседнее кресло кто-то сел. Он посмотрел: Джошуа. Довольно долго они
сидели молча. Потом Джошуа шёпотом спросил:
- Как ты думаешь, она выживет... мама?
Лицо его, искаженное волнением до неузнаваемости,
поразило Саймона.
- Думаю, обойдётся. Скорей всего, это приступ на
нервной почве, а не инфаркт. У неё и раньше сердце пошаливало, когда она с
твоим отцом расходилась.
Опять наступила долгая пауза. Саймон чувствовал,
что внук хочет ещё что-то сказать, но видимо не может решиться. Наконец, он
снова заговорил:
- Дедушка, если с мамой обойдётся... То есть я хочу
сказать: когда мама поправится, я всё равно полечу туда... ну, в Израиль.
Я должен.
Саймон вздохнул и положил руку на плечо внука:
- Я тоже так считаю: ты должен.
