Koval1

Узел 1. Музыкальный и другие моменты. Казахи и евреи

Из одной школы. Пришла пора пройтись по улицам Советской и Пролетарской, примыкающим к парку 28 панфиловцев, соответственно, с юга и востока. На Советской против парка в 50-х в старом здании мужской верненской гимназии располагался университет, где на одном курсе набора 54 года учился на нефтяного геолога Олжас Сулейменов, а на химика учились – Арарат (Арик) Машанов и моя будущая жена.

С двумя первыми я учился (на класс старше) в образцово-показательной 28-й мужской школе им. Сталина, которая размещалась западнее на углу Советской и Фурманова.

Личных контактов с будущим поэтом Сулейменовым у меня не было. Потом-потом до меня дошло, какая он величина в русско-казахской культуре. Я старался покупать все его книги и посещать публичные выступления. По занудной привычке все классифицировать и объяснять собственные предпочтения я так определял четырех самых-самых поэтов моего поколения: Евтушенко – самый лиричный, Вознесенский – самый виртуозный, Сулейменов – самый образованный, Рождественский – самый никакой. А кроме всего прочего у Сулейменова была явная симпатия к книжникам (есть у него замечательные стихи о погибающих от набегов степняков древних книгах, он представляет себя одним из нукеров Батыя, он допускает свою измену, которую называет святой, ради этих книг) и к евреям вообще. Это свое тяготение к нашему брату он подчеркивал в непростые антисемитские времена. Иногда по серьезному поводу, иногда по мелкому. Он считал, что телефонное слово "алло(hallo)" восходит к еврейскому "элоим" – обозначению имени Бога.

Носители соввласти могли по причинам не всегда ясным привечать внутренне свободных деятелей культуры. По-видимому, партократу Кунаеву было важно иметь в своем окружении такого человека как Олжас. И он последовательно оборонял поэта и от нападок квасных патриотов (особенно усилившихся после "Аз и Я"), и от патриотов кумысных, которым шибко не нравилось, что пишет он на русском. Кунаев вывел Олжаса из-под огня, сделав его республиканским министром кино, а в этом ведомстве членом коллегии (на экономической должности) был мой старший брат.

Пришла перестройка – Кунаева сняли, произошли декабрьские 1986 года события, в разжигании которых обвинили в числе прочих и Олжаса, а потом стали прикапываться к деятельности его конторы. Сулейменов был министром необычным. А тут его обложили, началось что-то вроде следствия, приятели и покровители - испарились. Олжас был вынужден тайком с автомата звонить домой Марату и советоваться с ним – как правильно отвечать на тот или иной вопрос.

После 91 года две соседних молодых страны держат на дипломатической работе в Западной Европе двух очень значительных писателей, творящих на русском: Киргизия – Чингиза Айтматова, Казахстан – Олжаса Сулейменова.

С возрастом во внешности Олжаса родовые черты проявляются все сильнее. Стал не так задирист, но и в 50 мог публично ехидно пошутить над честью и совестью эпохи. А в молодости у высокорослого Олжаса была романтическая внешность, он носил длинные волосы, любил яркие красные рубашки и заграничные штаны. Последний раз я его видел в нашем институте на выступлении в актовом зале корпуса военной кафедры. Ответственный от парткома принимал и фильтровал записки (анонимные кумысные патриоты из числа студентов не стеснялись в выражениях). Олжас вспоминал свою молодость, иронизировал над собственным тогдашним обликом, рассказал, как его тянули в партию. Один старый местный письменник советовал ему постричься, сменить рубашку и обещал такую рекомендацию, что его "в какую хочешь партию примут".

Он сказал: «… возвысить степь, не унижая гор». Его обозвали пантюркистом, казахским националистом, сионистом и просто фашистом. (Из интернет-издания «Аргументы и факты» - Казахстан)

Мастер. В 66(?) году в Алма-Ате прошла первая c 20-х или 30-х годов публичная выставка скульптора Иткинда. Три мощных российских художника в XX веке много работали с деревом. Это русский Сергей Тимофеевич Коненков (1874-1971), мордвин Степан Дмитриевич Эрьзя-Нефедов (1986-1959) и еврей Исаак Яковлевич Иткинд (1871-1969).

Все трое, несомненно, принадлежали культурной европейской традиции. При этом каждый подпитывался от соответствующих национальных корней. Коненков, вернувшийся из американской эмиграции в Россию в 45 году, был обласкан властью. Эрьзя тоже вернулся после войны домой, но ему все время доставалось от правоверной критики и партийных вседержителей, которых он чем-то крепко раздражал. Иткинд Советскую Россию не покидал, хотя легко и с большой для себя пользой мог это сделать в 20-е, жил и творил в Питере. И высказывался, что только при советской власти он может спокойно проживать в бывшей столице империи, а до революции постоянно подвергался ограничениям в выборе места жительства. За несколько лет до 37 года Иткинда, выполняя план, замели при одной из чисток Ленинграда. Сослали – в северный Казахстан. И забыли. Это спасло ему жизнь. В конце войны мастеру удалось перебраться в пригород Алма-Аты и продолжить свою жизнь и художественную работу в более или менее терпимых условиях. Его скульптуры казахстанского периода были по-прежнему навеяны библейскими сюжетами, а современные персонажи (Робсон, Джамбул) органично вписывались в эти сюжеты. Его изваяния мудрецов постепенно обретали черты одновременно казахской и еврейской натуры.

Искусствовед Анисимов называет Иткинда «Ван Гогом в скульптуре». Не могу судить – не специалист, но что-то в этой метафоре есть.

Я несколько раз побывал на его выставке. Она элементарно воспитывала неискушенного потребителя искусства. Не сразу, но был убежден свободой и властью Мастера над материалом. Например, в библейском сюжете – мечте о мире, где козленок мирно возлежит рядышком со львом – ему потребовалась выразительно-стариковская фактура коры карагача. И он попросту приколотил гвоздями в нужном месте кусок коры.

На выставке Иткинд, которому в то время было, на минуточку, 95 лет, с детской непосредственностью наслаждался атмосферой, публичностью, обожанием посетителей. Он так и не научился толком русскому. Предпочитал идиш, да с очень немногими мог поговорить на родном языке. Когда я подошел к нему, он спросил «Ты еврей?» и добавил «Я люблю евреев». Он подарил мне машинописную копию перевода на русский своих воспоминаний о годах юности и молодости – одновременно благопристойных и эротичных. Где-то затерялись... Найти и опубликовать бы. И вообще еврейскому государству стоит позаботиться о наследии Иткинда. Неужто нельзя договориться с казахами об организации в Стране его циклически обновляемой экспозиции? Скорее всего, многие его работы нуждаются в реставрации. Перед отъездом я заглянул в республиканскую художественную галерею. Экспонировалась лишь одна работа Иткинда, а в закутке под открытым небом сохла (или мокла) другая – большая очень.

Я учился в 9-м классе, а Арик Машанов - в 8-м. С ним мы были знакомы со времен летних пионерских лагерей в Катыр-Булакском ущелье. Я уже год был комсомольцем, и Арик попросил у меня рекомендацию. Прошло с тех пор 55 лет, я не помню тех, кто ручался за меня, но свое единственное поручительство – почему-то запомнил. Арарат Машанов закончил химфак университета и отправился в Москву за вторым – киношным - образованием. Вернулся домой, занялся документальным кино. В 1966 году он в качестве режиссера снял фильм «Прикосновение к вечности» про скульптора Исаака Иткинда.

После кончины патриарха фильм показали по республиканскому телевидению. Скорее всего это кино я пропустил, в памяти никакой зацепки. Но хорошо помню взволнованный голос отца в телефонной трубке. Почти сразу Арон Моисеевич перестал следить за русскими субтитрами, но при этом все понимал в речи Мастера. Двуязычный отец не сразу сообразил, что Иткинд говорил на идиш.

Не исключаю: «Прикосновение к вечности» - единственный после 48 года советский фильм, снятый, по-существу, на «маме лошн» Мастера. Отдадим должное Машанову: это был смелый по тем временам шаг, симпатичный и художественно оправданный. На имперской окраине местные интеллигенты могли позволить себе собственное суждение иметь по «еврейскому вопросу».

Музыкальный момент. Свернем на улицу Пролетарская у восточной границы парка. Здесь находится историческое здание архитектора Зенкова. До революции в нем размещалось собрание – казачье и/или офицерское. После войны там был ОДО – Окружной Дом Офицеров. А когда штаб нового – супротив китайцев – Средне-Азиатского военного округа на самом деле обосновался в Алма-Ате, рядом построили несуразную современную громадину ОДО, а старое здание уже в конце 80-х богато отреставрировали и разместили в нем музей казахской музыкальной культуры.

Олжас Сулейменов сетовал: «Кочевник скачет, время – стоит». Все так, да имеются исключения. Протоказахи погуляли по просторам Евразии. И у народа сложилась очень богатая музыкальная традиция – и ориентальная, и с европейским ладом. Не только песенная, но и, что уникально, - инструментальная (кюи). Народ же помнил не только сами произведения, но и имена их авторов, не знавших нот.

(Казахи, плотно соприкасавшиеся с джунгарами-китайцами, не попали под их музыкальное влияние. А вот на генезис казанских татар, по-моему, указывает их народная музыка – китайская по строю. Так что в вопросах происхождения народов иногда стоит следовать указанию персонажа Шварца из «Золушки». Министр балета советовал в спорной ситуации – танцевать. А можно - и петь).

С образованием Киргизской (Казахской) автономии в 1920 году в ее тогдашнюю столицу Оренбург приехал этнограф и композитор Затаевич Александр Викторович (1869-1936). За несколько лет он сумел записать около 2300 произведений казахского музыкального фольклора. И издать в 20-х годах «1000 песен казахов», а потом еще «500 казахских песен и кюев». Затаевич в казахской музыкальной культуре сыграл выдающуюся роль, как Даль в русском языкознании. После него алма-атинским музыковедам осталось заниматься комментариями, перелистывая книги и архивы Александра Викторовича. А композиторы, я надеюсь, по сей день роются в них в поисках вдохновения. В своих оценках Затаевич иногда становился на позиции исконно-посконного в музыке. И если обнаруживал у бардов второй половины XIX века инородные влияния, то морщился. Досталось даже Абаю за несколько его популярных в народе песен со следами влияния русского городского романса.

Сразу после казахского музыкального Даля пришло время фигурального Глинки-Петипа. Им стал Евгений Борисович Брусиловский(1905-1981), выпускник Ленинградской консерватории, которого в 1933 году командировали в Алма-Ату. С тех пор он главный казахский композитор, автор национальных опер «Кыз-Жибек», «Ер Таргын» и др., ряда симфоний, государственного гимна Казахстана, профессор и завкафедрой композиции алма-атинской консерватории. Среди его учеников известные казахские, уйгурские и русские композиторы Байкадамов, Тулебаев, Кужамьяров, Зацепин и др. Плюс ко всему он напрямую продолжил дело Затаевича, на его счету около 250 впервые зафиксированных народных песен и кюев.

Большинство источников называют Брусиловского казахским композитором, для иных он – композитор русский. Некоторые его произведения можно считать русскими. В качестве примера - знаменитый романс «Две ласточки», написанный в годы войны. В шутку, а может и всерьез, говорили, что это единственное музыкальное произведение, посвященное эвакуированным евреям. Романс исполняют по сей день, его можно послушать в Сети, но мой компьютер с этим заданием не справился. Поэтому изложу по памяти стилизованный сентиментальный текст(автора установить не удалось): две ласточки торопятся на север к девочке-подружке; «они спешат к себе домой встречать на родине весну»; «но здесь, как видно, враг прошел»; ласточки учуяли, что «в другом конце родной земли певунья-девочка живет»; птички полетели к ней «и сели на её/Я плечА» и т. д. Замечательный романс, который равноуспешно исполняли и выдающаяся оперная дива Дебора Пантофель-Нечецкая, и народная любимица Куляш Байсеитова.

В 90 или 91 году гости из Москвы попросили меня показать им город. Забрели в музыкальный музей. Он оказался изощренно антибрусилОвским. Ни одного замеченного упоминания. В то же время рубрикатору музыки, членкору местной Академии Ерзаковичу (еврею тоже) был посвящен большой стенд. Пояснения давал картинно красивый, как из персидской миниатюры, но с монголоидными чертами, молодой человек, скорее всего выпускник консерватории – теперь Института искусств. Я спросил парня: «А куда девался Брусиловский?». Наглый ответ: «А кто это?».

Старая, очень старая история... Вот пашет человек поле, поднимает целину, весьма плодородную в данном случае, а все - чужой. Обидно, досадно, не ладно ...

Унижения Брусиловского начались в достопамятные 52-53 гг. Но продолжились и даже усилились после смерти Усатого. Сперва Евгения Борисовича удалили со всех его многочисленных руководящих постов. Затем уязвили посильнее: публично лишили авторства опер: довольно долго на театральных афишах значилось: «Казахская народная музыка в обработке Е. Брусиловского».

В начале 60-х стали распространяться слухи, что Брусиловский давит местные таланты, не дает им пробиться. Особое сочувствие вызывал талантливый мелодист Шамши Калдаяков, автор нескольких очень популярных песен того музыкального направления, которое высокомерно не жаловал Затаевич. Парень долго пребывал в качестве студента консерватории, которую так и не одолел. Говорили, что Шамши толком не может записать нотными знаками свои мелодии, вынужден по любому поводу обращаться к грамотным музыкальным неграм. Определенно Калдаяков пил. Так или иначе консерваторию он покинул. Несмотря на всю народную любовь, он после долгих лет бесквартирных скитаний был удостоен лишь камышитовой хрущебки в самом непрестижном промышленном районе города – на север от Ташкентской улицы за кладбищем. Взлет, несомненно, талантливого человека был кратким, после середины 60-х Калдаякова не было слышно. Умер он 62 лет отроду. Если бы Калдаяков не загулял, преодолел себя и получил приличное образование, он мог сделать много.

В 63 году мне довелось провести время в казахской компании. Главным человеком в ней был 31-летний проректор нашего института Джолдасбеков Умирбек Арсланович. После московской аспирантуры в университете по специальности «механика» он вернулся домой. И началась его стремительная административно-академическая карьера. Толковый человек, умница и, чего таить, хитрый политикан. Потом он станет республиканским академиком, ректором университета. После декабрьских событий 86 года его с должности ректора уберут: студенты университета были активны в демонстрациях на Новой площади. Но все остальные регалии останутся при нем.

Так вот, после нескольких рюмок чая речь зашла о Шамши. Часть компании осуждала Брусиловского, который, якобы, в очередной раз поставил Калдаякову двойку по специальному предмету, что привело к исключению из консерватории ее старожила. «Уймитесь, - сказал Джолдасбеков, - получать двойки у великого мастера – это немалая честь. На самом деле доценты, за которыми он числился, не помогли способному человеку».

Музыкальные чиновники разных национальностей продолжали гнобить Брусиловского, и он в 65 лет оставил Алма-Ату и поселился на заблаговременно приобретенной подмосковной даче уже в качестве пенсионера. Последние 11 лет своей жизни он практически безвылазно прожил там. Работал, но его время завершалось.

Я полистал в Интернете многочисленные ссылки на Брусиловского. Все статьи, все упоминания о нем успешных казахских деятелей культуры выдержаны в самом почтительном тоне, употребляются высокие эпитеты. Чиновные же бездари в открытую не выступают, они насладились унижениями ненавистного Брусиловского – втемную.

Состоявшиеся казахские мастера отнюдь не стыдятся того, что два великих инородца – русский Затаевич и еврей Брусиловский – так много сделали на ниве музыкального казахского чернозема - великого национального достояния.

Приходится признать, что и на партийных верхах случались недураки и справедливые люди. В 80 году Брусиловскому исполнилось 75 лет. Юбилей национального значения. Союз композиторов как бы о нем подзабыл. Но те, кто почитал Мастера, - помнили. Из ЦК цикнули. И в Москву срочно отправилась чиновная делегация уговаривать старика. Его привезли на пару дней домой, почествовали, как положено. Через год Брусиловский умер. Прошло еще несколько лет, власть ослабла, и кумысно-квасные патриоты отыгрались на экспозиции музея. Но время, надеюсь, все ставит на свои места.

Карту Алма-Аты лучше разглядывать по оригиналу: http://infokz.com/city/rmpall.htm . На ней легко обнаруживаются улицы, которые носят теперь названия в честь трех персонажей настоящего очерка. Вот улица Калдаякова -довольно престижная быв. 8-го марта(а до революции Казначейская). Она примыкает к музыкальному музею с востока. Шамши умер в 92 году, о нем вспомнили, а в это время в городе, как я понимаю, поднялась волна переименований, избавления от идеологизированных идентификаторов (типа им. Второго издания третьего тома сочинений Гениалиссимуса, см. Войновича). В 99 году скончался Джолдасбеков. И ему отрезали от ул. Тимирязева небольшую улочку в окрестностях университетского кампуса. Широкая, протяженная, шумная улица Руднева обозначилась на карте Алма-Аты при Хрущеве. Промышленный район, рядом домостроительный комбинат. Не знаю когда, но явно недавно, в независимые времена ее переназвали в честь Брусиловского. (Справедливости ради следует сказать, что алма-атинская мэрия и в 60-е годы в вопросах именования новых улиц отличалась широкими взглядами. Кому интересно - могут отыскать на местности или карте полукилометровые улочки Шолом-Алейхема, Исаака Левитана и, не хухры-мухры, Вильяма нашего - Шекспира).

В Сети обнаружилось немало изображений Брусиловского. Но я решил процитировать из Википедии марку, выпущенную к столетию композитора. «Кол а-кавод!» - это в адрес казахского правительства.

Обратите внимание на надписи, отражающие двуязычность республики. Сверху – название страны по-казахски и латинскими буквами. Про героя – на русском, но его звание народного артиста указано снова на казахском.

Еще немного о дружбе народов. Касаться темы межнациональных отношений, особенно в фазе их обострения, все равно что заходить на минное поле. О русском антисемитизме лично мне говорить проще: вот это - народные, бытовые, как теперь говорят, проявления, а тут государство, царь или партия постарались. Но и здесь так не хочется обобщать, потому что кроме гнетущего юдофобства, русского шовинизма, который заражает, кстати, и нашего брата, разного рода комплексов то ли великого, то ли порабощенного сионистами народа в русской цивилизации есть немало привлекательного.

Казахи и русские живут вперемежку примерно три столетия. Казахи в советские времена имели определенные привилегии. А положение русских - не было подобным статусу англичан в колониальной Индии. Русская ксенофобия, направленная на казахов, в ее т.с. простонародной и не самой тяжелой форме баек и анекдотов носила покровительственно-оскорбительный характер. Сколько раз доводилось слышать, как какой-нибудь алкаш (и не обязательно алкаш) уязвлял казаха: «Да мы вас всему научили, даже – сцать стоя!».

А и мы не безгрешны. Почему бы, например, не посмеяться над примитивностью казахской домбры. Один эстрадный текстовик когда-то описал впечатления западного туриста от игры местного виртуоза (национальность для рифмы изменена): «И этот молодой башкирка/ Играл Шопен на палка с дырка». Уже здесь в Израиле я прочел в газете, что бывший доцент консерватории, проработавший в Алма-Ате лет 5 после войны, якобы «сделал» казахскую профессиональную музыку. Нехорошо свысока относиться к культуре другого народа и в то же время приписывать себе в непочтительной форме заслуги великого человека, который на это дело жизнь положил.

Антисемитизм заразен, особенно, если его сознательно всеми средствами внедряют в массы на протяжении десятилетий. Для так называемого простого казаха все европейцы – на одно лицо, т.е. русские. Другое дело – образованная часть казахского общества. Здесь имели место проявления двух тенденций. О первой я писал: симпатия, сочувствие, интерес, разного рода карьерные предпочтения, если была возможность выбора между русским и евреем на должность заместителя. Словом, нашему брату в науке, образовании, медицине, промышленности, искусстве после смерти Усатого жилось в Казахстане куда как комфортнее чем в Белоруссии, Ленинграде и тем более на Украине.

Но существует и другая часть общества, которая переняла от старшего брата его предрассудки и заморочки. Почему-то в памяти остаются не самые ужасные, можно сказать сравнительно мелкие инциденты. В январе 53 года старик-профессор читал очередную лекцию по специальности в медицинском институте. Его прервал студент, который стал кричать о зловредных евреях, которых – жаль – недоуничтожили в войну и т.д. Затем он подошел к кафедре и оплевал лектора. Не нужно думать, что его поступок вызвал всеобщее одобрение: аудитория безмолвствовала. Но героя даже не пожурили, и после апреля – ему ничего не было. Прошло лет 20-25, этого врача-хама поймали на каком-то тяжком преступлении. И лишь тогда журналист-казах припомнил соплеменнику его подвиг 53 года, правда, без указания еврейского фона: «плевал на уважаемого профессора». Кажется, у профессора случился инфаркт, и он скоро умер.

В народе справедливо ненавидят Филиппа Исаевича Голощекина (1876-1941), сталинского наместника в Казахстане с 25 по 33 год. Под его чутким руководством в автономии проводилась коллективизация, вызвавшая голодомор сельского населения республики. Ф. Голощекин – типичный отличник в том смысле, который в это слово вкладывает Е. Шварц. В «Драконе» подлец оправдывается: меня так учили. На что ему говорят: верно, учили, как и всех, но зачем ты старался быть отличником.

Когда перед Голощекиным стояли позитивные задачи, он с ними справлялся хорошо. Именно при нем, кстати, столица перебралась в Алма-Ату, которая – узнал теперь у Гугла – некоторое время после Верного носила название Джетысу (Семиречье).

Голодомор, организованный большевиками (определение - правильное), тяжело ударил по Украине, Кубани, но особенно – в пропорции – по казахам, которые в своем большинстве еще были полукочевниками. У них отобрали скот, т.е. единственное средство пропитания. Когда в середине 80-х стало посвободнее, на повестку дня вышла тема великого казахского голода начала 30-х. В обсуждениях была заметной тенденция: переключить стрелки со Сталина и Москвы на евреев и Голощекина. В казахской драме поставили спектакль «Письмо Сталину». Из него, а также из следующих по сей день многочисленных публикаций, следовало, что отвечать за все безобразия в Казахстане должен человек с русскими фамилией, именем и отчеством, а на самом деле – Шай Ицкович Голощекин. А за него, так от веку повелось, евреи вообще.

Борьба за власть в современном Казахстане принимает порой довольно острые формы. Политический (или криминальный – так утверждает Астана) эмигрант, бывший премьер-министр, а теперь заклятый враг нынешнего руководства Акежан Кажегельдин после убийства одного из заметных политиков в феврале 2006 г. заявил, что «...власть отстреливает самых достойных. Точно так же, как это делал Филипп Голощекин и его подручные в 30-е годы. Будущее независимого Казахстана в опасности».

Хитроумный Кажегельдин ведет свою линию с оглядкой на Москву, с которой, когда и если удастся вернуться на родину, ему придется иметь дело. За Голощекина Москва не обидится, а вот за Сталина и собственную ответственность – может. Кажегельдин элементарно врет, у Голощекина не было возможностей отстреливать свою номенклатуру. Подручными Голощекина можно назвать, наверное, членов бюро Крайкома, в большинстве своем казахов. Были среди них сторонники Голощекина, были противники – в меру дозволенного. Голощекин избавлялся от неудобных ему людей с помощью выдавливания их на повышение за пределы республики, в столицу Федерации, в другие регионы, на подрывную работу заграницу от имени Коминтерна и т.п. Типичный пример - Турар Рыскулов (1896-1938) – зампред Совнаркома РСФСР, в Москву переведен в 1926 году с должности члена бюро Крайкома, редактора республиканской газеты на казахском языке. До этого был крупным начальником в Туркестанской автономии.

Молодой читатель просто не в состоянии ощутить весь ужас и гнусь ТОЙ жизни под Сталиным. Итак, что было дальше... В 1933 году Голощекина, который был, возможно, личным другом Усатого (отбывал вместе с ним Туруханскую ссылку), отзывают в Москву и назначают на неясную мне должность Главного арбитра Совнаркома СССР. В Алма-Ату на место первого секретаря присылают из Баку молодого(37 лет) Леона Мирзояна. Для создания ему авторитета быстренько в его честь переименовывают областной город Аулие-Ата (потом он стал Джамбулом). Три или четыре года его правления были неголодными и поначалу более спокойными. К личности Мирзояна и посейчас в республике отношение хорошее. Но еще при нем (отнюдь не утверждаю, что он во всем виноват, но какие-то списки, несомненно, подписывал) начались массовые репрессии, в том числе среди казахской номенклатуры и деятелей культуры. По-существу все большие чиновники, и те, что ладили с Голощекиным, и те, кто с ним не ладил, были уничтожены. В 37 же году арестовали Мирзояна и затем расстреляли. К власти в республике на полтора десятилетия пришли новые выдвиженцы из числа боевиков НКВД среднего уровня. Это были Шаяхметов – первый секретарь ЦК и Ундасынов – председатель Совнаркома. На самом деле правил триумвират, в состав которого входил переменный надзирающий - второй секретарь ЦК, обязательно русский.

Сталин почему-то не трогал Голощекина, но все-таки в самом конце 39 года его арестовали и через пару месяцев присудили к расстрелу. Отнюдь не за голодомор в Казахстане, а за, понятное дело, троцкизм. Хотя Голощекин был ярым врагом Троцкого, после смерти Ленина он без колебаний поставил на Сталина. И снова почти два года Голощекин провел в тюрьме, возможно Сталин колебался. Наконец, в конце октября 41 года в тюрьме под Куйбышевым расстреляли группу генералов, сидевших еще с до войны. В эту группу почему-то был включен штатский – Голощекин.

На 19 партсъезде в 52 году Сталин обратил внимание на двух республиканских руководителей – Брежнева из Молдавии и Шаяхметова. С Шаяхметовым, сказывали, Сталин долго и ласково беседовал. Но в высший круг московского руководства взлетел только Брежнев. Прошло несколько месяцев – взошла звезда Хрущева. Он затевает целину, и направляет в Алма-Ату первым секретарем нелюбимого им Пономаренко (неангела очень, но сильного человека), а вторым секретарем – Брежнева. После двух-трех лет в Казахстане карьера Пономаренко завершилась ссылкой в послы, а умелый льстец Брежнев во второй раз вернулся на самый верх.

Настала пора реабилитаций. Вокруг шестидесятого года посмертно реабилитировали и Мирзояна, и Голощекина, и Рыскулова, и еще десяток-другой людей, чьими именами назвали улицы в Алма-Ате.

Ассоциации не строго по теме. Старый большевик Филипп Голощекин упомянут в тексте «Про Дегена, Астафьева, Солженицына и расстрельную команду», http://berkovich-zametki.com/2005/Zametki/Nomer2/Koval1.htm, который составлен мною по разным источникам с целью разобраться в наветах типа: «евреи не воевали, отсиживались в Ташкенте». Или – во всех бедах России в 20 веке виноваты евреи же. Солженицын обычно употребляет простой прием: он находит еврея в аппарате компартии, соввласти или т.н. органов - пусть не на первых, а на вторых-третьих ролях, как бы льстит евреям, заявляя, что они способные, инициативные, поэтому именно они фактически руководили той или иной акцией. Напомню, что Голощекин летом 18 года накануне сдачи города белым входил в екатеринбургское руководство во главе с Белобородовым. По указанию из Москвы была расстреляна царская семья. Безо всякого сомнения: и тут Голощекин, как чистокровный Шая Ицкович, наследил.

И еще у меня был очерк «Отцы и сыновья», в котором задействованы главный в алма-атинском политехе боец невидимого фронта Филиппенко Георгий Яковлевич и его сын – замечательный артист Александр Филиппенко. Версию очерка см. по адресу http://world.lib.ru/editors/p/professor_l_k/060912_coval_os.shtml

В нем между строк можно прочесть, что дети суть оправдание своих родителей.

ГУГЛ вывел меня на Давида Семеновича Голощекина, 1944 г.р., нар. арт. России, знаменитого ленинградского джазового музыканта-многостаночника. В одном месте в Сети мелькнуло, что он – внук Филиппа Голощекина. Так ли это – не знаю, но их изображения не противоречат друг другу.

Узел 2. Кое-что про институт и деканат полвека назад

Как давно это было... В памятный год, когда помер Усатый, мне было 17, и я поступил в горный институт на отделение геофизики. Наш институт перенесли в Алма-Ату в 34 году. Разместили его в каркасно-камышитовых и деревянных (из шпал) сооружениях заезжего двора управления строительством Балхашского медеплавильного комбината. Сперва в нем готовили гидрогеологов и геологов. Перед войной добавился горный факультет, а во время войны – металлургический. В 49 году на геологическом факультете появилась третья специальность – разведочная геофизика.

В окрестностях института на месте нынешних Дворца и памятника Абая бурлил «хитрый» базарчик, где алчущие мужчины, в т.ч. относительно обеспеченные горняки, могли в любое время промочить горло в розлив. И проспекта Абая, понятно, не было. А был Головной Арык, по которому из Малой Алма-Атинки забиралась поливная вода. В те далекие времена орошение многочисленных садов, еще имевших место даже в центре города, осуществлялось с помощью арыков, вытекавших из Головного.

К 53 году территория АГМИ пополнилась кирпичным двухэтажным зданием на западной стороне проспекта - корпусом 2. В нем забили парадное и из вестибюля выгородили читальный зал библиотеки. По ту же сторону проспекта Ленина размещались учебные аудитории, профильные и марксистско-ленинские кафедры, геологические музеи и (в подвалах) научные лаборатории. Военно-артиллерийская кафедра генерала Касаткина, оккупировала часть корпуса 2; бывшую конюшню во дворе оштукатурили, в нее завели 122 мм гаубицу. Во втором корпусе находился актовый зал, который использовался для поточных лекций, комсомольских собраний и культурных мероприятий. На восточной стороне там, где сейчас высится гостиница, помещались ректорат, библиотека, столовая, общежития, некоторые научные лаборатории, кафедры химии и иностранных языков. Дощатые многоочковые удобства находились, естественно, на свежем воздухе.

Весь прием в 50-е годы составлял 15 учебных групп по 25 человек в каждой – по 6 групп на геолого-разведочном и горном, 3 – на металлургическом. Т.е. всего студентов в институте было меньше 2000. Пройдет лет 10-12 и институт, став политехническим, разрастется: только принимать в него каждый год будут больше 2000 студентов. А потом он начнет размножаться почкованием: из него выделятся энергетический и архитектурно-строительный институты.

Маленький институт, убогое оснащение, жалкая, вроде бы, картина... Ан, нет. 50-е и 60-е были лучшими годами Института. Довоенные пятилетки, репрессии, война и эвакуация создали в институте очень сильный слой профессоров. И нас учили хорошо.

На металлургическом факультете тон задавали профессора Пономарев и Аветисян, оба члены республиканской Академии (я стараюсь, более того – мне вкусно, называть своих персонажей по имени-отчеству, увы – память подводит). Примерно в 55 году Аветисяна убили грабители в его квартире. Небось, решили: «Профессор, академик, армян – богач ...».

Несомненно, очень мощным ученым был Пономарев. К тому же он был любимым персонажем сочувственных русских баек благодаря ярко-лилово мубугристому носу. Сказывали, что лекции он начинал обычно вяло и невнятно (дома за ним следили), но затем то и дело удалялся за перегородку, понемногу лечился и доводил качество преподавания до самого высокого уровня.

На горном факультете постоянно кипели страсти из-за противостояния двух профессоров и членов республиканской Академии – Попова и Бричкина Александра Васильевича.

Лагеря рекрутировали сторонников и на других факультетах. Поэтому диссертанты во время защиты на объединенном институтском Совете нередко становились Жертвами Непрекращающейся гражданской войны.

Попов получил высшее образование еще до революции. Он любил вспоминать свою роскошную жизнь при царе в качестве едва ли не единственного горного инженера на среднеазиатских угольных копях, обеспечивавших топливом Туркестанские железные дороги. Сам помню, а может, рассказывали – и я запомнил, как он завалил защиту одного бричкинского соискателя по теме, связанной с пожаробезопасностью на шахтах Караганды, всего одной фразой: «Надо же, 50 лет прошло, а все горим!». А другого – крепкого физика, механика, но не горного инженера – сбил с толку вопросом: «Что такое горная порода?» Нечлен партии, подчеркнуто аполитичный, он в то же время был сильнее Бричкина в околонаучных играх, авторитетнее его у местных администраторов. К тому же в отличие от противника он был действительным членом Академии. В описываемое время он - несомненно, крупный инженер - не был уже активным ученым, скорее – созерцателем и понимателем. И в этом тоже состоит уважаемая функция ученого на закате карьеры...

Бричкин же был идейным коммунистом - партийцем чуть ли не с дореволюции. Диплом о высшем образовании получил в двадцатые годы, в тридцатые – несколько лет стажировался на западе, в т.ч. в Америке. В его конфликте с Поповым просматривалось продолжение идеологических пореволюционных битв. Бричкин был куда продуктивнее своего противника и ровесника. В горном деле не так много чистокровно собственной науки. Успех достигается на стыках научных областей, процессов и приложений. Бричкин был чуток к новым идеям и привлекал в свои лаборатории разнообразных смежных специалистов, поощрял изобретателей. Для обработки (и разрушения) горных пород у него были сконструированы первые плазменные горелки. Уже, верно, мало кто помнит, что фасад массивного постамента памятника Абая, сложенного из блоков красноватого гранита, бы заглажен (оплавлен) сотрудниками Бричкина с помощью этих, еще опытных, горелок.

В институте вполне успешную карьеру делал вальяжный красивый металлург с забавной для «русскоязычного» слуха, как бы из Достоевского, фамилией Букетов, образованной, по-видимому, из ласкательно-уважительной формы казахского имени. С должности проректора у нас он был назначен ректором-основателем второго в Казахстане университета – в Караганде. Евней Букетов был за Попова и владел словом (на комплименты его русскому языку он отвечал: «Ах, какой казах – не поэт?»). Он первым уловил литературные, сатирические возможности в конфликте двух ученых. В повести, опубликованной в республиканском литературном журнале «Простор», Букетов весьма несимпатично изобразил Бричкина под фамилией Каретников (проректора по науке, металлурга Сушкова обозвал Баранкиным, кажется). Был скандал, оскорбленные жаловались в ЦК, изображенные симпатично и узнаваемо скромно опускали глаза, а остальные – с удовольствием хихикали.

(Попросил Володю Гринбаума порыться в алма-атинской публичке и снять копии первых страничек публикаций Букетова в журнале. Выше речь шла о повести "Время светлой судьбы. Записки научного работника", «Простор», 1978, №8. А Карагандинский университет теперь носит имя Букетова).

Софья Григорьевна. Вспоминая ГРФ в 50-е совершенно невозможно обойти вниманием удивительного секретаря деканата Софью Григорьевну Розинскую. Фактически она вела всю деканатскую работу, за ней деканы были как за каменной стеной. Поэтому в деканат шли отбывать срок приличные люди, для которых административные возможности не составляли интереса.

Мне трудно представить, что С.Г. могла бы работать с К., деканом впоследствии отделившегося геофизфака. До прихода в КазПТИ он был замдиректором в институте астрофизики у академика Фесенкова. И прославился на весь мир фальсификацией научных данных в ходе осуществления международных геофизических программ. Усомнились в его сведениях американцы еще при Хрущеве, был большой скандал, нам об этом поведала газета «Известия» в знаменитом фельетоне «Приписки на солнце». К. успели исключить из партии. От окончательной дисквалификации его спасло низвержение Хрущева, а у К. было какое-то свойство с Кунаевым, усилившимся благодаря дружбе с Брежневым. Фесенкова от К. освободили, перебросив приписчика к нам. Для К. деканство и соответствующие возможности составляли суть жизни.

Для студентов Софья Григорьевна была матерью родной, многие из них ей обязаны.

...Шли последние дни моей первой зимней сессии. Я все сдал и зашел в деканат за подписями. С.Г. развернула мою зачетку и увидела на страничке экзаменов пятерки, а на другой страничке – четверку по машиностроительному черчению (дифференцированный зачет). Я и четверки этой толком не заслужил, поставили, по-видимому, за успехи в начертательной геометрии. С.Г. всплеснула руками и позвонила доценту Ираиде Александровне Фогель, которая вела у нас начерталку и отвечала за оба предмета. «Ира, - сказала она, - зайди, пожалуйста, в деканат». А когда И. А. пришла, то С.Г. попеняла ей: «Что же вы там делаете: лишаете парня повышенной стипендии!». Всю ночь с приятелем при свете коптилки (в Алма-Ате тогда часто вырубали электричество) мы в карандаше переделывали главный лист. На другой день я пришел к И. А.. Какую-то резьбу мы начертили все равно неверно. И.А. усмехнулась и не потребовала у меня т.н. дополнительную ведомость. Лишь сделала исправление в зачетке и отправила восвояси. Легко предположить, что эта ведомость была ею подписана еще накануне.

Весной на втором курсе я упражнялся с микроскопом по петрографии. До последних дней буду помнить названия – клин и пластинка - двух оптических приспоблений. Нам постоянно говорили: «После получения оборудования у лаборанта сперва установите на стол микроскоп, а потом отдельно несите дефицитные клин и пластинку». На этот раз я положил приспособления на предметный столик и понес все вместе. И как в сказке про курочку-рябу: клин и пластинка упали и разбились. В деканате мне долго мылили голову, обсуждая как наказать негодяя. Полагалось вычесть стоимость клина и пластинки (две стипендии, а мы жили довольно скудно) и объявить выговор по факультету. С.Г. не вмешивалась в гневные тирады декана и преподавателя петрографии. Но в конце установила: «Запишем выговор».

Был у С. Г. один безобидный недостаток – любила поговорить. Трудно понять, кому это было нужно: через несколько лет в стенной институтской газете ее изобразили с длинным, в виде змеи, языком. С. Г. обиделась, вспомнила, что давно находится в пенсионном возрасте и ушла с работы. Когда в ЦСКА и сборной страны заблистал дублер и соперник Яшина вратарь Розинский (ЕГП, как и С.Г., понятно), она написала ему и выяснила, что он ее родной племянник, с которым связь была утеряна в войну во время эвакуации. Вот какие великие родственники были у нас среди звезд советского футбола!

Любимым спортом евреев является выяснение: еврей или нет тот или иной известный человек. Популярный русско-еврейский интернет-сайт sem40.ru, созданный российским газетным магнатом, в прошлом алма-атинским журналистом, Борисом Гиллером, «пошел навстречу пожеланиям трудящихся» так: более или менее подробные сведения содержатся в разделе «Наши люди», а оперативная идентификация – согласно указания: «На нашем сайте фамилии евреев выделяются синим цветом». Почему – синим? Полагаю: из-за цветов национального флага – бело-голубого. В иврите слово «кахоль» означает и синий, и голубой. Но слово «голубой» в русском языке теперь совершенно скомпрометировано. Экранные оттенки синего и голубого отличить трудно. И в сети уже встречаются шуточки по поводу «голубых евреев» сайта sem40.ru.

Евреями (см. обозначения) считаются дети евреев. Изредка, в особо приятных случаях и при условии, что персонаж сам настаивает на своем еврейском происхождении, сайт окрашивает в синий цвет имена внуков евреев, т.е. принимает норму израильского закона о возвращении.

Таковым является английский футболист Дэвид Бекхэм, красавец и джентльмен. Увидел я как-то по телевизору повтор голевых моментов игры «Реала» в европейском турнире, в т.ч. удивительный по красоте и точности пас Бекхэма партнеру с дистанции метров 50 на выход один на один с вратарем. Увидел, испытал «чувство национальной гордости великоевреев» и осознал, почему за Бекхэма такие деньги платят. А кроме того понял, почему шумная и нервная израильская футбольная торсида обожает вратаря Александра Уварова, совсем не еврея, но уже стойкого израильтянина. И тоже красавца и джентльмена. Это род любви к своему, к объекту с качествами, которых не достает субъектам. В собственной профессии я, формалист–геофизик, восхищаюсь художественными натурами - геологами, которые отлично от нас мыслят.

Структура повествования типа «а кстати», которую справедливо высмеивал Марк Твен, все-таки кое у кого находит замечательное воплощение. Например, у моего любимого Фазиля Искандера. Я же приношу извинения и возвращаюсь в основную колею.

В узле №2 была описана склока ученых горняков «республиканского» масштаба, русских, но с женами-еврейками. Подобным слабостям, увы, подвержены и научные небожители - евреи-нобелианты (в следующем ниже примере – с русскими женами). Причем некоторые из них не стесняются выяснять отношения между собой и с Россией – матушкой чуть ли не во время нобелевских лекций.

Нобелевские церемонии 2003 года освещал блестящий тележурналист Павел Лобков. Российский физический бенефис последних лет не завершился премией академика Жореса Ивановича Алферова (ЕГ) конца прошлого тысячелетия; он с двумя американцами поделил тогда нобелевский миллион. Через три года миллион за сверхпроводимость и сверхтекучесть снова поделили три физика: россиянин, академик Гинзбург Виталий Лазаревич (1916 г. р., ЕГП), американец Энтони Леггет и руссоамериканец (после 91 года), академик Абрикосов Алексей Алексеевич(1928, ЕГ). Лобков, который, по-видимому, в sem40.ru не заглядывает, построил свои репортажи из Стокгольма на противопоставлении: еврей Россию не покинул, ее достойно представляет; русский (т.е. Абрикосов) приему в российском посольстве как гражданин США предпочел торжество в американском, на контакты с московским телевидением не шел. Более того, Алексей Алексеевич позволил себе публично попинать старшего коллегу, обозвав его популяризатором. Я надеюсь, что и острый на язык Виталий Лазаревич в долгу не остался.

Из досье ученых в sem40.ru следует такая гипотеза. Свои работы по сверхпроводимости Гинзбург совершил значительно раньше соавтора, который моложе его на 12 лет. Потом у Гинзбурга в перечне работ по более или менее открытой тематике зияет пауза в 20 лет, когда он, что называется, «ковал ядерный щит страны» в районе города Горького (знающие люди утверждают, что его вклад в создание водородного оружия равнозначен сахаровскому). Перечень же работ Абрикосова по многим разделам чистой физики в 50-е – 60-е годы куда более впечатляющий. В 66 году оба ученых получают Ленинские премии. А Гинзбурга, наконец, явно с учетом работы на Средмаш, избирают в действительные члены АН СССР. Гинзбургу – 50 лет, поздновато для физика - теоретика такого уровня, но, в общем, терпимо. В этот момент Абрикосову 38, самое время, чтобы стать академиком. Увы, он не проходит. Его пропустят уже во время перестройки, когда ему будет около 60. Абрикосов оскорбления не простил и через три года свалил в Америку.

После войны послом Швеции в Москве лет 20 или даже больше был г-н Сульман. Последние годы его сын москвич Михаэль является гендиректором Фонда Нобеля. Лобков поинтересовался у молодого Сульмана, почему сильные русские физики так долго до Алферова не получали нобелевских премий. Среди прочего Сульман сказал, что русские ученые никогда не выдвигают своих на премию. Вот так ...

Русские, подобно евреям, умеют посмеяться над собой. Процитируем два анекдота по теме (от противного):

«У соседа корова сдохла. Казалось бы, что – мне. А все-таки приятно».

«- Петро, ты в тюрьме сидел? – Да! А ты Семен? – И я сидел. А Иван не сидел. Давай его посадим!»

Ольмерт в городе – 03.09.2006. 9:45 – совершаю ежеутренний обход Маалота, справа вид на озеро Монфорт, слева впереди через шоссе – начинается территория школы ОРТ (есть данные, что школа пострадала от катюш, - сам не видел). Обращаю внимание на то, что школа окружена лентами бумажных ограждений и сотней или сотнями полицейских и сотрудников частных охранных фирм, на крыше школы заметил людей в форме – снайперов, наверное. Слышен стрекот вертолета, со двора школы доносится невнятная речь. Спрашиваю первого встреченного полицейского, дремлющего за рулем своего минибусика: «Что случилось?». Ответ: «Ольмерт приехал на открытие учебного года». «Ага, - думаю, - героические (так наверняка скажет премьер) жители нашего поселения удостоились, наконец».

Прошел под воздушным переходом над шоссе между двумя частями школы. Наблюдающим за мной полицейским должно быть ясно, что иду я мимо. Из кучки гравия поднимаю три камешка, линейные размеры которых не превышают трех см. Лежащая рядом на травке полицейская насторожилась: «Куда идешь, хочешь послушать Ольмерта?». «Нет, - отвечаю, - гуляю (в уме: ма питОм – с чего вдруг!). Регулярно гуляю – от сахарного диабета». «Зачем тебе камни?» Скликает на помощь еще трех сотрудников в форме: «Брось камни». Объясняю: «Дальше по ходу за поликлиникой «Маккаби» и синагогой жители не следят за своими собаками, среди них есть довольно опасные, камни нужны, чтобы отпугивать злых псов». Полицейская: «Ты не имеешь права кидать в собак камнями. Если они тебя покусают, обращайся в полицию, там разберутся». После некоторых препирательств пришлось камешки выбросить. Надо же, как хорошо и политкорректно подкована девица-полицейская срочной службы!

Во время войны не следовало публично раздражаться и высказываться против правительства. Сейчас, полагаю, - можно и нужно. Итак:

1. Во что обошлась государству совершенно необычная охрана премьера в городе, который сильно пострадал, а его восстановление пока идет ни шатко, ни валко?

2. Как себя чувствует премьер, у которого сыновья во время войны не явились на резервистскую службу из-за границы? А ультралевая дочь во время той же войны либо сама на строительстве разделительных заграждений безнаказанно кидала камни в полицейских и рабочих (не защищенные ведь законом собаки), либо, фигурально говоря, подносила камешки.

3. Мне не нравится наш премьер, он не чует под собой страны.

АнтиОльмерт – 6.9.2006. 8:30, среда(прошло ровно восемь недель с начала ливано-сиранской войны), базарный день, сквер Шхунат Рабин наискосок от рынка. Русскоговорящий активист движения резервистов поставил палатку, стол, стулья, прислонил или привязал к городскому имуществу (парапету, деревьям, абстрактной скульптуре и т.п.) плакаты. Сидит, подписи за отставку Ольмерта собирает. «Не подпишу, - решил я, - бачилы очи, шо выбирали, теперь йишьти». Т.е. я ЗА смену нынешней власти, но против улицы и всяких движений (вроде «Четырех – туды их в качель – матерей»), которыми чаще всего манипулируют хитроумные политиканы.

Возвращаюсь с нагруженной тележкой. Картина переменилась резко. Активиста по имени Женя Вайнштейн(25 лет от роду, 13 лет в Стране, в армии отслужил) окружили четверо «пакахИм»(в контексте переведем – опричники городского головы кадимовца Бухбута). По указанию последнего и при поддержке вызванного из Наарии полицейского они разрушают лагерь, устроенный Женей. Не тронули лишь стол и палатку, прямо записанные в полученном заблаговременно разрешении на пикет/демонстрацию.

Что ж, теперь я знаю, что делать и как выразить свое отношение и к г-ну Ольмерту, и к творимому здесь безобразию. Через час-другой еще раз заглянул к Жене. Он разложил наглядную агитацию на травке и песочке. Пожилой русско- и ивритоговорящий народ по дороге с базара и на базар не убоялся еврейских опричников, подписываются активно.

Шабат – 16.09.2006. Этот четырехквартирный двухэтажный дом по адресу проспект Иерусалима, 11 находится, в 40-50 метрах от моего жилища и от пораженного у нас первым в начале войны дома Рабиновича. От меня – на запад, а от Рабиновича – на юг. Во всех однотипных 4-х и 6-квартирных(трехэтажных) домах нашего микрорайона имени Рабина-Барака удивительные окна т.н. салонов. Во всю ширину комнаты - 4_*2 кв.м. Их можно прикрывать пластмассовыми жалюзи (т.е. трисами – на местном диалекте русского языка). Мы купили жилье у государства в 93 г. Прежде на Маалот уже, случалось, падали катюши – не так много, как в последнюю войну, но все-таки. И как раз на незастроенное плато Рокафот пониже основной городской горы. Но проектировщики, похоже, этого обстоятельства не учли. По определению и согласно печального опыта наиболее катюшеопасными являются дома, у которых «салонные» окна смотрят на белый свет в диапазоне азимутов от северного до восточного (как в доме на Ерушалаим).

Наши дома государство оснастило т.н. комнатами безопасности. Но укрыться там по предварительному оповещению не представляется возможным. Слишком мы близко от врага, время подлета исчисляется секундами. А дневная жизнь стариков-пенсионеров протекает как раз в салоне против телевизора или на кухне, которая лишь символически отделена от салона. Вот я и размышляю: как исправить ошибки проектировщиков? Т.е. заложить стенку, устроить в нем окно нормальных размеров и снабдить его старомодными железными трисами. Фантастическое предположение: я решил потратиться на эту реконструкцию. Но, во-первых, придут опричники-пакахим и всю эту самодеятельность быстренько прекратят и меня же накажут. Во-вторых, такие расходы нам не под силу. Это задача государства (принципиальное решение и хотя бы частичное финансирование) и местной власти (проектирование и однообразная реализация). Как побудить начальство к решению этой проблемы в преддверии ох недалекой третьей войны на севере? Кто подскажет? Кто поможет? Кто продвинет?

Катюша ударила по дому на Ерушалаим на уровне перекрытия между первым и вторым этажом, сильно побила фасад, разворотила оконные проемы, порушила имущество в квартирах, снесла часть крыши и т.д. Но в целом дом устоял, и невосполнимых жертв, на счастье, не было. Недалеко от нас на улице Царя Давида есть куда более тяжелые картины. Я больше не гуляю туда с мелкими внуками – расстраиваюсь. А этот дом я вижу каждый день. До него руки у ремонтников до сих пор не дошли. И хозяин квартиры на втором этаже прикрыл часть зияющей оконной дыры большим плакатом, на который я лишь в эту субботу обратил внимание. Переведу с иврита так: «Наш дом разбит, но мы сохраняем надежду».

Без даты. Пару недель назад «Эмнисти» обнародовал/а/о суровый доклад о прегрешениях Израиля против гражданского населения Ливана в ходе последней войны. Очень суровый. Для объективности было обещано через некоторое время оценить грехи насраловцев по отношению к мирному израильскому населению. И что же мы услышали? А услышали мы то, что лишь часть катюш предназначались мирным людям и их домам. Примерно 1000 из 4000. Всего-навсего 25%. Откуда такие данные у «Эмнисти»? Неужто представители «Эмнисти» состояли в боевых насраловских расчетах и вели статистику? Нет, конечно. Просто статистики «Эмнисти» прочли в израильской прессе, что у нас означенным числом ракет было поражено свыше 900 домов и других гражданских целей. Были, мы знаем, единичные горькие жертвы среди резервистов. Но куда же были нацелены остальные 3000 ракет? В нас же родимых. В нас Насралла целился. И – промахнулся? Не совсем. К каким, например, объектам причислить сотни и сотни гектаров сожженных лесов, насаженных энтузиастами прошлых лет на севере Страны?

В каком роде – мужском, женском или среднем – следует обращаться к «Эмнисти» с его/ее антисемитскими выкрутасами? Великий и могучий, выручай!

А теперь несколько слов о новостях экономики и строительства.

Никого уже не удивишь предложениями купить дом или квартиру. Недвижимость стала таким же товаром, как одежда или автомобили. Правда, дорогим товаром. И чем дальше, тем дороже. Поэтому в недвижимость вкладывают деньги дальновидные предприниматели. Особенно дорога недвижимость в крупных городах, например, в Москве. В Подмосковье тоже жилье не дешево, да и земля дорогая. Но такие небоскребы, как в столице, в Подмосковье все же не стоят. Тут в моде таунхаус с гаражом - предел мечтаний для очень многих москвичей. Само словечка "таунхауз" появилось в русском языке недавно - в конце прошлого века. Означает оно малоэтажный жилой дом на несколько многоуровневых квартир, как правило с изолированными входами (т.е. без общего подъезда). В Европе таких домов много, теперь строительная мода докатилась и до России.