Осенние встречи
Из цикла "Откуда и куда"
Читая стихи Рудольфа Фурмана, я думал о старой проблеме: поэт и эмиграция. Увы, не стоит долго перелистывать страницы истории литературы, чтобы убедиться в очевидном: эмиграция часто ломает судьбы художников слова, мешает им реализовать свой талант, а порой - безжалостно и резко - вообще заставляет забыть о творчестве.
Есть ли иные примеры? Они редки, оттого хорошо помнятся. Вот один из них - поэтическая судьба Рудольфа Фурмана.
Что было в его жизни до эмиграции? Родился в Ленинграде, работал врачом-эпидемиологом, защитил кандидатскую диссертацию, выпустил поэтические сборники "Времена жизни, или Древо души" (1994) и "Парижские мотивы" (1997)...
Не хочу идеализировать новый рубеж его биографии: шесть лет назад Фурман стал жителем Нью-Йорка. Читателям-эмигрантам, вряд ли, надо объяснять, что это такое - оторваться от "родной почвы" (а тебе, между тем, под шестьдесят); что это такое - вдруг превратиться в человека "без языка"... И все же: перед нами - счастливый случай.
Начну с очевидного. Именно в эмигрантских публикациях Рудольфа Фурмана все резче проявляется сложный, притягивающий поэтический характер. (Упомяну для читателя книги Фурмана "Два знака жизни",2000, "И этот век не мой...",2004, а также подборки его стихов - в филадельфийском ежегоднике "Побережье", в нью-йоркском журнале "Слово-Word", чикагском ежемесячнике "Шалом", в альманахе "Клуб поэтов").
Думаю о судьбе литератора в эмиграции. Но ведь это и одна из постоянных его тем? Так что послушаем самого Фурмана. И - не будем перебивать:
Вот и кончилась наша эпоха,
наше лучшее время прошло…
Не грусти - это даже не плохо,
что в Америку нас занесло.
Не закат еще, нет, не забвенье,-
пришел вечера жизни черед.
Все в нем есть:
и с судьбой примиренье,
и с собой, и движенье вперед.
Еще время есть для удивленья,
и не вышел любви нашей срок.
Не забвенье еще - осмысленье,
глава жизни, а не эпилог...
("Вот и кончилась наша эпоха")
Я никогда не встречался с Фурманом, но почему-то легко
представляю, как произносит он эти строки. Совсем тихо - так, чтобы сейчас
его услышал только единственный читатель (к тому же громкие поэтические
голоса нередко звучат фальшиво).
В стихотворении "Вот и кончилась наша эпоха..." сопряжены многие размышления Рудольфа Фурмана об эмиграции. Более того - есть их движение, развитие.
Эмиграция часто оборачивается для личности трагедией? В этом читателя Фурмана убеждает не только собственный опыт, но и некоторые стихи автора последних лет (откройте сборник "И этот век не мой...", куда входят три хронологических цикла, каждый - протяженностью в год). Однако не забудем: трагедия всегда включает в себя катарсис, очищение. Это происходит и с лирическим героем Фурмана. Он - рано или поздно - осознает: эмиграция приносит нам не только жесткие падения - дарит счастливую возможность начать все сначала, осуществить иной вариант судьбы...
Так лирический герой Фурмана обретает гармонию. Горькую, настоянную на отчаянии, но - обновляющую, исцеляющую душу.
Банальная истина: эмиграция заставляет человека многое переосмыслить. Он проходит и трудную школу познания новой реальности, и мучительные уроки самопознания. Оказавшись на "других берегах", Фурман ведет непрерывный диалог - с друзьями, оставшимися далеко, с самим собой, с эпохой. Мне показалось: открытия поэта неожиданны для него самого:
И этот век не мой,
и тот, уже ушедший.
В одном родился я,
Ну, а в другом умру.
Их норов, и их нрав,
и бег их сумасшедший
мне не по вкусу и,
увы, не по нутру...
("И этот век не мой")
Даже пейзаж за окном не созвучен душе героя:
На душе ни хорошо, ни скверно,
За окном Нью-Йорк - мой дом и мир.
Я среди эклектики, модерна
Проживаю, а люблю ампир.
("Городская эстетика")
Но, оторвав от привычного пейзажа и быта, эмиграция приносит поэту, может быть, самое главное - "легкое дыхание":
Себе иль кому-то в угоду,
С условием или же без,
не стоит делиться свободой -
ее от рожденья в обрез.
И все-таки, волей-неволей,
ее отдаешь по частям,
большие и малые доли,
работе, родным и друзьям.
В ее времена и пространства
так изредка доступ открыт,
что кажется, будто бы рабство
вся жизнь эта, весь этот быт...
("Себе иль кому-то в угоду")
Эмиграцию уподобляют лакмусовой бумажке. Она (даже не спрашивая вашего разрешения) выявляет суть. Характера, человеческих отношений, прошлого и настоящего. Эмиграция заставляет задуматься о подлинных и мнимых ценностях жизни. Так, неизбежно переосмысляя упомянутое выше понятие "родная почва", поэт вздохнет:
...А я неблагодарный сын Отчизны,
Я в ней с рожденья не её герой.
Часть лучшую отпущенной мне жизни
Она давала знать, что я изгой.
("А я неблагодарный сын Отчизны")
В двух подготовленных в США книгах Фурмана встретишь немало подобных размышлений, которые так характерны для соплеменников поэта. Оторванные от национальных корней, еврейских традиций и веры предков, они все еще идут по символической "пустыне". Все еще пытаются найти выход из мнимого лабиринта. Стремятся ответить на вопрос:
Странная жизнь моя... Кто я?
Кем и куда я влеком
С долей еврея-изгоя,
С русским родным языком?
("Странная жизнь моя... Кто я?")
Однако человек, наконец-то вырвавшийся из духовного Египта, внезапно обнаруживает: лабиринта нет, впереди - дорога... Это чувство открывающегося пути неподдельно и радостно в стихах Фурмана:
Жизнь - приливы и отливы.
Нет и двух похожих дней.
Разве глупо быть счастливым?
А несчастным быть умней?
(" Жизнь - приливы и отливы")
Думая о тех духовных процессах, которые по-своему запечатлены
в стихах Фурмана, я вспомнил одно из важнейших понятий иудаизма - тшува.
Понятие это включает в себя одновременно и раскаяние, и возвращение. В чем феномен
тшувы? Она может волшебным образом преобразовать прошлое, определить настоящее,
перекинуть мост в будущее. Тшува во многом связана с работой памяти человека,
расставшегося с духовным рабством и переосмысляющего свой вчерашний день...
А я подумал вдруг: Фурман по сути часто говорит о том же.
Как всегда, его герой находит гармонию, когда, отбрасывая суетное, погружается в вечное:
Не устал я от жизни - отстал
От ее сумасшедшего бега...
Снег идет... За окном белый бал
Первоклассного крупного снега.
("Последний снегопад")
И, конечно, гармонию поэту дарит творчество. Те истинные прозрения, что преображают, одухотворяют "сор" эмиграции:
Извечные поиски Слова,
того, не которое ложь,
которому чувство основа,
которого ради живешь.
На ощупь, в сомнениях, в отчаяньи,
имея терпенья гроши,
стремлюсь я к нему не случайно:
есть Слово - есть хлеб для души.
("Извечные поиски Слова")
Признаюсь: я рад тому, что однажды приметил стихи Фурмана в русскоязычной периодике США. Такое случается редко: осень жизни зачастую не богата открытиями. Впрочем, с последним как раз и спорит Рудольф Фурман.
