Историки и литературные критики сходятся во мнении,
что слово "оттепель", стало символическим отражением жизни в СССР - после
смерти Сталина в 1953 году - благодаря повести Ильи Эренбурга, вышедшей
в мае 1954 года в журнале "Знамя". Повесть эта была скромной по масштабу,
да вероятно и по своим художественным достоинствам. Тем не менее, она стала
символом духа времени и надежд на некоторую либерализацию тогдашнего советского
общества.
Как ни странно, но провозвестником оттепели в искусстве
стал не композитор, драматург, или балетмейстер, а руководитель Государственного
Театра Кукол - Сергей Владимирович Образцов. Довольно скоро после выхода
"Оттепели" Эренбурга, но уже совсем в неоттепельное время - глубокой осенью
того же года он выступил по московскому радио с часовой передачей, которая
называлась "Певец Парижа". Образцов обладал поразительным качеством - всё,
к чему бы он не прикасался, становилось захватывающе интересным благодаря
его таланту литературного импровизатора, то есть по существу, блестящего
рассказчика.
В этой передаче он рассказал, как поздней осенью
1953 года с группой советских артистов ехал из Лондона в Париж, пересекая
на пароме Ла-Манш, вспоминая войну, имена городов Дувр и Дюнкерк ("Дувр
и Дюнкерк - эти слова высечены в наших сердцах военными буквами…" - говорил
он).
А дальше - Париж, город несбыточной мечты советского
человека. Конечно, Образцов рассказал немного о городе, ввёл в атмосферу
своего повествования и начал рассказывать об эстрадном певце Иве Монтане,
который был к этому времени уже международно-известным артистом эстрады
и кино. Знание (по большей части - незнание) языка не имело ни малейшего
значения. Образцов рассказывал о содержании каждой песни, потом шла запись
самой песни. Словом, он сделал наше присутствие на концерте "зримым". Передача
эта стала "темой дня" - центральной темой разговоров студентов, интеллигенции.
Она записывалась и переписывалась на магнитофоны и слушалась таким образом
бесконечно…
В целях идеологической "проходимости" передачи
Образцов сделал свою композицию концерта, представив Монтана почти совершенным
коммунистом.
А как же иначе? "Рабочий, молотобоец, человек из
народа…" Впрочем, этот образ "поющего пролетария" в те годы был не далёк
от истины.
Впоследствии, когда удалось получить пластинки
с полной записью концерта Монтана, оказалось, что концерт был шире по тематике
и совсем неидеологическим. Но это, в общем, не имело значения - все мы испытывали
благодарность к С.В. Образцову за то, что он познакомил нас с искусством
современной Франции, хотя бы и в рамках одного концерта одного исполнителя.
Поразило же и любителей музыки, и профессионалов
необычайное мастерство Монтана - лёгкость, абсолютная законченность, отшлифованность
каждой музыкальной фразы, стилистическое разнообразие репертуара, тонкость
вкуса, и, как это было слышно по реакции зала, этому способствовало и актёрское
мастерство. Так, благодаря Образцову, Ив Монтан вошёл в дома миллионов радиослушателей
и сразу превратился, как это часто бывало в России, в личность почти легендарную.
Он стал как бы символом весны - и намечавшейся только, относительной разрядки
и нашим первым, за десятилетия, знакомством с современным искусством Запада.
А вскоре, весной 1955 года, на гастроли в Москву
приехал Театр "Комеди Франсез". Потом, осенью того же года, прошла незабываемая
"Неделя французского фильма". За семь дней мы познакомились с выдающимися
работами лучших режиссёров, сценаристов и актёров Франции. Наверное всем,
кто тогда видел эти фильмы, они запомнились навсегда. Это были: "Большие
маневры" - режиссёра Ренэ Клэра (в главных ролях Жерар Филипп и Мишель Морган),
"Тереза Ракэн" (по Золя) - режиссёр Марсель Карнэ,
с Симоной Синьоре и Рафом Валлоне, "Красное и чёрное" (по Стендалю) режиссёра
Клода Отан-Лара, в главных ролях Даниэль Дарьё и Жерар Филипп, "Плата за
страх" - режиссёра Анри-Жоржа Клюзо, с Ивом Монтаном и Шарлем Ванелем,
"Жюльетта" - режиссёр Жан-Поль Ле Шануа, с Дэни Робэн и Жаном Марэ. Практически
все актёры и режиссёры были звёздами первой величины в кино и театре.
В следующем году был показан ранний фильм с участием
Монтана - "Идол", где он играл роль боксёра (он действительно научился боксу
и во время съёмок был даже раз нокаутирован своим партнёром, польским боксёром-профессионалом).
Фильм этот хотя и не имел особенных художественных достоинств, но хорошо
посещался, так как зрители могли увидеть Монтана в ранний период его работы
в кино. Госкинопрокат умел делать деньги… Через несколько лет можно было
увидеть и "Салемские колдуньи" по Артуру Миллеру, с участием Монтана и его
жены Симоны Синьоре. Правда, на этот раз фильм шёл "вторым экраном" - по
клубам и рабочим "Дворцам культуры", так как аналогия салемского процесса
с жизнью в тоталитарной стране возникала совершенно естественно, но всё
же фильм шёл.
Летом того же 1955 года произошло ещё одно важное
"оттепельное" событие.
Благодаря усилиям И.Г. Эренбурга, С.В. Образцова
и ряда других литераторов был создан литературно-художественный журнал "Иностранная
литература". Строго говоря, журнал был воссоздан, так как начал своё
существование ещё в конце XIX века, потом до 1943 года существовал как литературное
приложение, а позднее за "ненадобностью" и вовсе заглох. Теперь же его значение
стало совершенно иным.
Он стал настоящим "окном в Европу". Собственно,
даже больше, чем в Европу, - в мир… Там впервые на русском языке публиковались
произведения Хемингуэя, Кафки, Альберто Моравиа, Роже Вайяна, Филиппа
Веркора, Андре Моруа, Эриха Ремарка, Лиона Фейхтвангера, пьесы Беккета,
Йонеско, Ануйя, поэзия Бодлера, Вийона… А также новые пьесы, сценарии, новости
искусств со всего света.
Ив Монтан в Нью Иорке на сцене Бродвейского театра в песне "парень танцевал" Фреда Астэра. 1958 ГОД.
В 1956 году в новом журнале стали публиковаться
мемуары Монтана "Солнцем полна голова" - по названию одной из его песен.
Читателей удивило, что его настоящее имя - Ив Ливи. Ливи или Леви? Нет,
Ливи…
По его книге он родился в Италии 13 октября 1921
года в деревне Монсуммано Альто. В полуторагодовалом возрасте он был привезён
во Францию, в Марсель, потому что его отец - полукрестьянин-полурабочий,
отчасти мелкий предприниматель, но социалист (по более поздним книгам -
коммунист) - и потому был вынужден покинуть фашистскую Италию. Можно предположить,
что какие-то еврейские корни у отца были. В Тоскане на заре ХХ века, согласно
переписи населения, проживало более семи тысяч евреев. Почему-то отец Монтана
Джованни Ливи был категорически против крещения детей, и мать сделала это
в тайне от него. Почему? Всё же католическая Италия…Семья разводила кроликов
на продажу, но никогда, даже в самое трудное время, их не ела. Хотя с еврейством
Джованни Ливи не был связан никак.
В книге Хамона и Ротмана, посвящённой жизни Монтана
("Видишь, я не забыл…", изд. Кнопф 1992г. и 1998г.), этой теме посвящено
много страниц. Во время войны 20-летнему Монтану пришлось хлебнуть лиха.
Раз из облавы, ещё в Марселе, его чудом вызволила сестра. (Её саму перед
войной в школе отказались допустить к первому причастию). Она обожала младшего
брата (в подростковом возрасте он работал в её парикмахерской), и ей не
один раз приходилось предпринимать все возможные и невозможные усилия, чтобы
отвести от него опасность.
Пройдя "трудовые лагеря", где его происхождением
интересовалась вишистская полиция, поработав в портовых доках молотобойцем,
Монтан, имея сравнительно небольшой артистический опыт до войны, решает
отправиться в Париж, где как ему представлялось, будет легче "затеряться"
в большом городе, да и возможности для настоящего начала карьеры певца были
иными. (Нам и сегодня кажется невероятным, что жизнь в Париже продолжалась
и при оккупации - были открыты театры-варьете, мюзик-холлы, и даже большие
кабаре…) Впрочем, терять было уже почти нечего - в ноябре 1942 года была
оккупирована вся Южная Франция, включая Марсель. Ив Ливи подлежал "трудовой
мобилизации" для принудительных работ в Германии. Перед его отъездом в квартире
родителей собрались друзья старшего брата. Все они были коммунисты-подпольщики.
Брат Жюльен находился с 1940 года в немецком плену, и они считали своим
долгом помочь молодому человеку. Они предложили ему "уйти в "маки", то есть
в партизаны. Сначала Монтан не понял, о чём идёт речь, так как "маки" -
корсиканское слово, обозначающее высокогорную растительность. Когда же понял,
то проявил неожиданную твёрдость, сказав: "Я не хочу бегать по горам с винтовкой,
я хочу петь!". История эта стала известна после смерти певца, так как при
жизни всё же несколько меняла его образ "человека из народа". Отец, казалось,
понял, что у сына есть такие устремления к карьере певца, что настаивать
на чём-то невозможно, но Джованни Ливи взял с Ива слово, что если он не
добьётся успеха за 6 месяцев в Париже, то вернётся домой. 16 февраля 1944
года Монтан сел в поезд, отправлявшийся в Париж.
Как и следовало ожидать, оккупированный немцами
Париж оказался гораздо более опасным местом, чем Марсель. Вскоре после прибытия,
барменша маленького отеля, где остановился Монтан, донесла на него в гестапо.
В отеле не замедлил появиться офицер для допроса. "Вы же Леви! - кричал
он. "Нет, Ливи", - по возможности спокойно отвечал Монтан. "Вы изменили
букву!", - настаивал немец. "Если бы я что-то менял, то уж сразу на фамилию
"Дюпон". Так одна буква сыграла свою роль - немцы были дотошными бюрократами
- сказано в справочнике еврейских фамилий "Леви", но не "Ливи". Его опять
отпустили…
Интересно, что в воспоминаниях Симоны Синьоре есть
почти такая же история. В 1942 году она решила уехать из Южной зоны в Париж
на съёмки фильма. И по дороге, конечно, был немецкий контрольный пункт,
где проверяли документы пассажиров. Настоящая фамилия её была Каминкер (отец
происходил из польско-еврейской семьи, мать была француженка) и в справочнике
почему-то не значилась. Не нашли эту фамилию и в дополнительном справочнике.
И, следовательно, ей разрешили ехать в Париж. Иногда безрассудство молодости
вознаграждается…
***
Немного о самом начале творческого пути Монтана.
С юных лет он обожал кино. Фред Астэр был его любимым киноактёром, а первые
опыты вокальных выступлений проходили сначала на любительской, а потом и
на профессиональной сцене под знаком подражания знаменитому певцу - поэту
и композитору Шарлю Тренэ. Уже перед войной он достиг определённых успехов
на профессиональной эстраде, выступая в антураже известных артистов в Марселе
и других городах южного берега Франции. Во время одного из таких выступлений
его услышал парижский импресарио мюзик-холлов Эмиль Одиффре. Ив Ливи уже
выступал под именем Ив Монтан. Он настолько понравился Одиффре, что сразу
по прибытии в Париж получил контракт в кабаре АБЦ. Выступал он и в других
кабаре, ночных клубах, барах - везде, где Одиффре находил для него работу.
Зимой 1945 года, в артистическую комнату Монтана
в АВЦ вошёл незнакомец. Это был знаменитый кинорежиссёр Марсель Карнэ, решивший
пригласить молодого певца сниматься в его фильме "Двери ночи". Монтан должен
был заменить самого Жана Габена, отказавшегося от контракта по личным причинам.
Фильм этот не имел большого успеха, хотя Монтан
и хорошо проявил себя в своём кино-дебюте. Главным итогом участия Монтана
в картине стало знакомство и многолетнее сотрудничество с поэтом Жаком Превером
и композитором Жозефом Косма. Они написали для фильма две песни - "Дети,
которые любят друг друга" и "Мёртвые листья". Песня "Мёртвые листья" стала
впоследствии всемирно известной, благодаря сделанной Монтаном записи на
пластинку. Её стали петь самые знаменитые певцы и даже исполняли известные
американские джаз-оркестры. Встреча с Превером и Косма была большой удачей
для молодого певца - так постепенно начинал складываться его собственный
репертуар, позволивший через несколько лет выступить с сольным концертом,
вопреки традиции - без участия других артистов мюзик-холла.
Второй удачей была встреча с композитором и поэтом
Франсисом Лемарком, написавшим для Монтана свои лучшие произведения: "В
Париже"(A Paris), "Когда солдат", "Шофёр", "Пешком", "Баллада о Париже",
"Ты ни на кого не похожа", и ряд других. Лемарк, настоящая фамилия которого
Натан Корб, родился в польской части Литвы и до семи лет говорил только
на идиш, что не помешало ему впоследствии стать одним из самых известных
поэтов и композиторов-песенников Франции. Многие зрители, вероятно, помнят
фильм "Шербургские зонтики". Текст этого грустного мюзикла написал Франсис
Лемарк, музыку Мишель Легран.
И, наконец, в конце 40-х годов Ив Монтан встречает
своих будущих аккомпаниаторов - блестящего пианиста-композитора Боба Кастелла,
выдающегося джазового гитариста Анри Кролла, также поэта и композитора.
Оба, помимо концертной работы с Монтаном, написали для него немало замечательных
песен. К ним присоединились также контрабасист Эмануэль Судьё, ударник Роже
Парабоши, аккордеонист Фреди Балта (позднее - Марсель Азола). Музыканты
маленького джаза были действительно выдающимися мастерами своего дела. Все
они стали преданными друзьями певца на протяжении более 30 лет.
Послевоенная чистка не коснулась Монтана, но принесла
много осложнений патриарху французского мюзик-холла Морису Шевалье, который
не делал ничего того, чего не делал Монтан. Он так же пел в мюзик-холлах
и больших кабаре. Правда, однажды он имел неосторожность сказать несколько
дружеских слов по адресу Петэна по радио во время оккупации. Теперь, по
настоянию Луи Арагона, занимавшего видное место в ЦК ФКП, Морис Шевалье
во искупление своих прегрешений должен был публично исполнить "Интернационал".
Не самое худшее наказание по тем временам!
Почти пролетарское происхождение Монтана делало
его полезным для компартии, использовавшей его выступления во время различных
массовых мероприятий. "Народный фронт" в первые годы после войны был значительной
политической силой
***
В сезоне 1953 года, когда Монтана впервые услышал
Образцов, певец выступал в парижском театре "Этуаль" в течении шести месяцев.
К этому времени Монтан достиг вершины своего артистического мастерства.
Он постоянно давал концерты после своего парижского триумфального сезона
во многих других городах Европы, снимался в кино - имя его к середине 50-х
годов стало популярным, благодаря усилиям Образцова, и в России.
Таким образом, к 1956 году приезд Монтана в СССР
казался практически неизбежным. Кроме "Правды", во многих газетах и журналах
печатались статьи о нём, его автобиографическая книга "Солнцем полна голова"
была издана двумя издательствами в двух разных переводах - одно издание
с предисловием Образцова, другое - Сергея Юткевича. Задерживали приезд Монтана
лишь текущие дела - окончание съёмок фильма "Салемские колдуньи".
Встреча в аэропорту. 1956 г.
А тем временем наступила осень 1956 года и политическая
оттепель на Востоке Европы стала грозить наводнением. В Венгрии началось
активное политическое брожение. В Польше - тоже, но вовремя сменённое политическое
руководство в целом сумело удержать этот процесс в рамках искусства - театрах,
кино, литературе, живописи. В Венгрии политика вылилась в уличные демонстрации,
волнения, охоту на коммунистов, и в результате - в советскую интервенцию.
Танки снова пришли на улицы Будапешта, лишь через 11 лет после освобождения
города от нацистов. История эта памятна всем тем, кто тогда был в достаточно
сознательном возрасте.
Давно ожидавшиеся гастроли Монтана в СССР были
запланированы на осень 1956 года. Теперь, из-за венгерских событий дело
сильно осложнялось. Что было делать - ехать или не ехать? В кругу друзей
и знакомых семьи Монтана-Синьоре каждый выражал своё мнение. Жан-Поль Сартр
ответил на этот вопрос в своём духе: "Если вы поедете, то поощрите русских,
если вы не поедете - то поощрите реакционеров".
В ноябре советское руководство аннулировало все
гастроли советских артистов за границей, вполне сознавая нежелательность
их появления на сценах западноевропейских стран. Таким образом, обычные
гастроли певца стали приобретать ясную политическую окраску - советская
сторона по политическим соображениям была в них очень заинтересована. В
такой непростой ситуации Симона Синьоре пыталась уговорить друга семьи Луи
Арагона как-то помочь уладить перенос сроков поездки Монтана с советской
стороной. Ответ Арагона был настолько примечательным, что его следует здесь
привести (цитируется по "Мемуарам" Симоны Синьоре): "Да, он - Луи Арагон
- член ФКП, но всего лишь французский поэт и поэтому не может вмешиваться
в советские дела…(обычные гастроли французского певца уже
стали "советским делом"? - А.Ш.) Да, он знает, что супруги в партии
не состоят. Это всё очень трагично… Но перед лицом реакции надо оставаться
твёрдым. Короче говоря, он не может взять на себя эту миссию, а если бы
и мог, тоже не взялся бы… У них нет другого решения, кроме как ехать!"
Присутствовавшие при этом разговоре жена Арагона
Эльза Триоле и её сестра Лиля Брик, приехавшая недавно из Москвы в гости
(как, оказывается, было просто даже в такое время, навестить сестру во Франции!)
- хранили молчание…
Кто знает, быть может, в контексте этого разговора
приезд Лили Брик в Париж и не был случайным? (Самое примечательное произошло
после отъезда Монтана и Синьоре в Москву - Арагон говорил все общим друзьям
и знакомым: "Как жаль, что они выбрали столь неудачное время для своей поездки!".
Синьоре дала себе слово, когда узнала об этом - никогда больше не общаться
с Арагоном, но… об этом чуть позднее…)
В конце ноября секретарь советского посольства
приехал к Монтану в его имение "Отей" в 150 км к северу от Парижа и старался
его убедить не отменять гастроли, "посмотреть свежим взглядом на происходящее",
закончив свидание словами: "В самые тяжёлые моменты, в Сталинграде - мы
не сдавались!"
После долгих колебаний Монтан пишет открытое письмо
С.В. Образцову, опубликованное в газетах "Юманите", "Франс суар" и "Либерасьон"
(но не в советской прессе!) Письмо это сделало бы честь любому профессиональному
дипломату. Оно отлично сбалансировано и политкорректно относительно текущего
момента. Хотя с точки зрения сегодняшнего дня оно противоречиво, двойственно,
старается всем угодить и заканчивается вопреки
всему сказанному. В письме говорилось следующее:
Дорогой Образцов!
Ваш Театр и Моисеевский балет - среди тех, кто
содействует в большей степени культурному сближению между нашими странами,
и, следовательно, - детанту. Поскольку я лично имею к этому отношение, я
должен благодарить вас за то, что вы сделали возможным знакомство советских
слушателей с моей работой, благодаря чему люди напевают мои песни на улицах.
Вот причина, по которой я посылаю вам это письмо.
Я хочу сказать вам, что сегодня огромное число французов испытывают большую
горечь в связи с венгерской драмой. Я имею в виду большинство членов Французского
Совета в защиту мира, единственной организации, где я проявляю активность.
(Иными словами - но я не член ФКП! - А.Ш.)
Большинство французов, правда, противостоят огромной,
чудовищной пропагандистской машине и они не присоединяются к этой пропаганде
(Так как же всё-таки? Испытывают горечь, или "противостоят",
то есть не верят правде? - А.Ш.) Однако, они удивлены рядом вещей
и продолжают это чувствовать. Я - один из этих людей.
Сегодня здесь состоялось важное заседание Французского
Совета в защиту мира по поводу целей Франции в Алжирской войне и Суэцкой
авантюре. Все мы согласны, независимо от своих политических взглядов, все
- интеллектуалы, рабочие, - мы категорически, решительно, твёрдо будем пытаться
делать всё, чтобы противостоять возвращению холодной войны и возможного
следствия - горячей.
И, таким образом, поскольку это касается лично
меня, я счастлив(!) сказать советским зрителям, что прибуду в скором времени,
чтобы иметь возможность помочь, хоть в небольшой степени, восстановить и
развить культурный обмен, который является вкладом в укрепление мира. Итак
- до скорой встречи, дорогой Образцов. С сердечным приветом - Ив Монтан.
3 декабря 1956 года.
***
Сделаем небольшое отступление. Вот рассказ капитана
советской армии, участника вторжения в 1956 г. (я слышал это от него спустя
десять лет в 1966 году во время поездки группы солистов Московской филармонии
по советским войскам в Венгрии).
"Мы въехали в узкую улицу в центре Будапешта. Перед
домом стояли женщины и дети. Я вышел из бронетранспортёра сказать, чтобы
все расходились. Все продолжали стоять и смотрели на нас. Вдруг, сверху,
с крыши раздался выстрел, и пуля попала мне в каблук сапога. Я лёг под транспортёр
и приказал танку, шедшему впереди, дать залп. Выстрел был дан под основание
дома, и через несколько минут остались одни руины…Дом обрушился. Улица была
пуста…"
Такова была реальность венгерской драмы. На Западе
это хорошо знали - в Будапеште погиб не один западный корреспондент, освещавший
ежедневно в печати и по телевидению всё происходившее на улицах этого города.
Именно в этот момент - почти всеобщего осуждения
западными странами советской интервенции в Венгрии, гастроли Монтана создавали
видимость какой-то легитимности, даже приемлемости происходящего, хотя бы
и в малой степени. Слухи о письме, конечно, циркулировали по Москве, и,
надо сказать, что большинство из нас, тогдашней молодёжи, да и люди старшего
поколения, были разочарованы капитуляцией Монтана. Правда, и Монтан и Синьоре
были людьми с совестью, искренними в своих заблуждениях. Они всё ещё питали
иллюзии относительно коммунизма. И они воспользовались неожиданно представившейся
возможностью честно и откровенно высказать всё, что они чувствовали.
***
На одном из первых концертов Монтана в зале им.
Чайковского неожиданно появились все члены правительства во главе с Хрущёвым.
После окончания концерта за кулисами зала состоялся импровизированный банкет.
Воспоминания Монтана и Синьоре почти не расходятся друг с другом. Вот отрывки
их воспоминаний Синьоре.
"- Так вам нелегко было приехать к нам? - спросил
в самом начале ужина Хрущёв.
- Не так легко было приехать к вам сейчас,
господин Хрущёв, - ответил Монтан.
- Из-за фашистского давления?
- Нет, из-за того, что произошло в Венгрии. Фашистов
это, скорее всего, привело в восторг (...) Нас шокировал образ Красной Армии,
стреляющей на улицах Будапешта, - продолжал Монтан. - Нас, и многих других,
которые очень плохо поняли наш отъезд - мы бы охотно его отложили.
Атмосфера сгущалась, отметила Синьоре, и её разрядила
неожиданная находчивость Микояна, предложившего тост "За товарища Хрущёва,
имевшего мужество сказать правду миру на пользу социализму" (очевидно, имелся
в виду "секретный" доклад Хрущёва на ХХ съезде партии - А.Ш.)
Когда Хрущёв узнал, что практически вся левая интеллигенция
не может понять как герои Сталинграда превратились в мясников Будапешта,
что такие люди, как Сартр, Веркор, Роже Вайян, Жерар Филипп и многие другие
разделяют мнение, высказанное Монтаном, он (Хрущёв), казалось, был удивлён.
- Значит не только фашисты выступали против нас?
- Нет, коммунисты тоже.
Далее Хрущёв рассказал, сколько бойцов-интербригадовцев
было уничтожено сразу после испанской войны. Он долго говорил о преступлениях
Сталина, упомянул о предполагавшейся депортации евреев на Дальний Восток.
"Значит, всё было правдой, - думала Синьоре. -
Хрущёв был фантастическим актёром. Посмотрев на нас, он сказал: "Я вижу,
что вы думаете - а где были вы, когда Сталин всё это делал? Так вот - все
были запуганы, народ верил в Сталина, и в то время ничего изменить было
нельзя".
- И всё же, - сказал Монтан, - нельзя же считать
предателями рабочих Познани или Будапешта. Мы бы не хотели, чтобы наш приезд
был истолкован, как одобрение репрессий против венгров.
- О, - сказал Хрущёв, - вы так сентиментальны!
- Да, - ответил Монтан, - мы приехали по очень
сентиментальным причинам, и такие как мы, живущие на Западе очень комфортно,
повернулись лицом к коммунизму, конечно же, по сентиментальным причинам.
Ив Монтан и Симона Синьоре в Кремле. Декабрь 1956 года
"Встреча продолжалась два с половиной часа и была
трудной", - отмечала Синьоре. В конце встречи Хрущёв провозгласил тост "За
наши противоречия, которые сотрутся, и за радость, которую я испытал от
столкновения противоречий лично, а не по дипломатическим каналам". Мы были
людьми с большой буквы, и за это он нас благодарил. В заключение поднял
тост Монтан, сказав, что благодарен за то, что ему можно было высказать
всё это здесь, так как в другом месте это могло бы послужить злу. Он приехал
в СССР, это было нелегко. Теперь он уверен, что был прав, приехав хотя бы
для того, чтобы облегчить душу. Его не убедили аргументы господина Хрущёва,
и он надеется, что наши аргументы сообщили ему что-то новое. Он благодарит
хозяев за то, что они пришли на концерт, и выпил за советский народ, за
советскую публику. "За ваше здоровье" - завершил он тост.
"Они нас слушали… На ум приходили две противоречивые
вещи. Если посол Виноградов не сообщал в Москву о позиции Сартра и других
интеллигентов, то …но в это было трудно поверить. Казалось, мы передавали
послания, заблудившиеся в дипломатических портфелях. Почему они хотели убедить,
что только "фашисты" проявили себя, а остальная часть человечества их одобряет?
Они слушали… Оставалась другая гипотеза - они всё знали, но это им
было безразлично. Разочарование друзей, то есть попутчиков из западного
мира оставляло их хладнокровными".
Синьоре и Монтан возвращались к этим воспоминаниям
годы спустя. Они поняли своё место - как попутчиков ФКП их терпели, пока
они не выступали против советской политики открыто.
***
Все концерты Монтана в Москве проходили с огромным
успехом - как в зале им. Чайковского, так и во Дворце Спорта в Лужниках,
при почти 15 тысячах зрителей на каждом выступлении певца. В своём традиционном
костюме - коричневых брюках и рубашке Монтан на эстраде был великолепен
- молодой, пластичный, обаятельный, он стал всеобщим любимцем - и не только
женщин.
И всё-таки иногда казалось, что Монтан ощущал какое-то
артистическое неудобство. Это не было языковым барьером - тексты его песен
в литературном пересказе Образцова были напечатаны в программах. Возможно,
что на артиста действовал груз событий в Восточной Европе. Возможно, была
и другая причина - он выступал перед публикой, не имевшей опыта встреч с
артистами мюзик-холла. Монтан был не просто эстрадным певцом-шансонье. В
этом старом жанре он создал нечто совершенно новое. Его концерт состоял
из нескольких тем: песен о любви, чистой поэзии, нескольких вещей с лёгким
привкусом политики ("Когда солдат", "На рассвете", "Парижское фламенко")
и, наконец, песен о Париже. Отличие работы Монтана от других певцов было
в том, что каждая песня его была небольшой пьесой, сыгранной и спетой в
общем спектакле этого необычного "театра песни". Режиссура каждого номера,
свет, движения артиста, его прекрасные и выразительные руки, мимика (впоследствии
мы узнали её истоки, познакомившись с искусством всемирно известного мима
Марселя Марсо), все эти компоненты служили стилистике каждой отдельной песни.
В выступлениях Монтана было нечто совершенно новое для московской публики,
привыкшей к традиционным выступлениям певцов - без занавеса, без заднего
экрана, за которым находился оркестр. Монтан ощущал, что публика была заинтересованной,
но не до конца вовлечённой… Через несколько недель мы видели по телевидению
отрывки из его выступлений на сценах Бухареста, Варшавы, Софии, Праги, Будапешта
- там он выглядел совершенно раскрепощённым, свободным, каким-то другим.
Но то было уже в Европе, хотя и в Восточной. А пока Новый, 1957 год, Монтан
и Синьоре встречали в Кремле, куда по традиции, были приглашены дипломаты,
знаменитые советские артисты, учёные, военные, - всего более тысячи гостей.
Приглашение в Кремль всей группы было знаком удовлетворения советской стороной
состоявшимися гастролями.
***
Последней страной тура в Восточной Европе была
Венгрия, где выступления французского певца также были весьма кстати для
нового руководства страны. Публика в Будапеште, на удивление, оказала Монтану
восторженный приём. Его приезд, вероятно, можно было истолковать и как моральную
поддержку венгров. "Видите, я всё помню и я с вами!" Казалось, что для будапештцев
это выглядело именно так!
Но до Венгрии была Чехословакия. Там почему-то
ощущалась какая-то напряжённость и натянутость. Неожиданно отменили концерт
в Братиславе. Почему? Официальный ответ - зал будет занят какой-то конференцией.
Вместо концерта в Братиславе Монтану предложили выступить в Праге для …
полиции и армии. Это предложение было категорически отвергнуто в тоне, по
словам Синьоре, от которого "хозяева почувствовали себя трагически смешанными
с дерьмом".
Через несколько лет Синьоре получила письмо из
Швеции. Ей писала её кузина Софи Лангер, жившая в 1956 году в Братиславе,
приехавшая даже в Прагу, но не посмевшая подойти к Синьоре - агенты госбезопасности
всё равно бы её не подпустили… Софи Лангер была женой репрессированного
коммуниста, много лет проведшего в тюрьме после процесса Рудольфа Сланского.
Их встреча, по понятным причинам, была для властей абсолютно нежелательной.
Опять высшие политические соображения вторгались в жизнь артистов, теперь
уже независимо от их воли…
***
Незадолго до отъезда из Будапешта к супругам подошла
незнакомая женщина и представилась женой арестованного писателя-коммуниста
Тибора Тардоша. Она просила передать Луи Арагону, правду о её муже, ведь
Арагон знал его ещё с 1936 года, со времён гражданской войны в Испании.
С 1938 года Тардош жил в Париже, как политэмигрант. Уцелел во время оккупации,
участвовал во французским подполье и…был арестован сразу после советской
интервенции как "контрреволюционер". Так волей-неволей Монтану и Синьоре
открывалась правда о жизни в Восточной Европе.
Сразу по возвращении в Париж Симона Синьоре должна
была нарушить данное себе слово - никогда больше не общаться с Арагоном.
Для спасения жизни человека, сидящего в тюрьме, она сделала над собой большое
усилие и буквально вынудила Арагона пообещать похлопотать о Тардоше. Вскоре
Тардош был освобождён их тюрьмы.
Подобные эпизоды положили начало постепенной, медленной,
мучительной переоценке ценностей, длительной борьбе с самими собой. Прошло
много лет, и только новая советская интервенция в Чехословакию окончательно
отдалила Монтана и Синьоре от партии французских коммунистов. Впоследствии
Монтан вспоминал: "Лучшие умы интеллектуальной элиты, блестящие писатели,
мыслители благословляли эту систему. Как же я, необразованный продукт квартала
Ле Кабюсей (квартала марсельской бедноты, - А.Ш.)
мог иметь какие-то сомнения? Даже если бы я знал о Гулаге во время войны,
я бы всё равно был на стороне Красной Армии. Это непонятно тем, кто не жил
во время войны, но для моего поколения это часть нашей судьбы. Во имя лояльности
мы принимали неприемлемое. Дух партии исключал критику. Страх дать оружие
врагам прогонял прочь все сомнения". Атмосфера семьи, старший брат - профессиональный
партиец - всё это с детства накладывало определённые "табу" даже на мысли.
Жизнь постепенно отдаляла Синьоре и Монтана от
орбиты ФКП. Антиамериканизм этой партии, особенно в области культуры, поддержка
позиции СССР в отношении Израиля (об этом немного позднее) - капля за каплей
делали своё дело.
Какие же отрицательные последствия имели место
в жизни Монтана и Синьоре после возвращения из столь политизированной поездки
в СССР и страны Восточной Европы? Как во Франции, так и в других странах
- практически никаких. За исключением одного - потери Монтаном роли Модильяни
в фильме режиссёра Оффюльса "Монпарнас 19" .Ещё перед поездкой продюсер
фильма сообщил Монтану, что "съёмочная группа не хочет с ним работать, и
что было бы лучше, если бы он сам отказался от роли". Позднее Монтану в
Ленинград позвонил Жерар Филип и сообщил, что он приглашён на роль Модильяни,
"если Монтан не возражает". "Поступай, как чувствуешь", был ответ.
По возвращении в Париж Монтан был приглашён на
телевидение для обстоятельного и откровенного рассказа о поездке и ответов
на вопросы ведущих программы…Жизнь продолжалась.
***
Вернёмся теперь на полтора десятилетия назад,
в оккупированный немцами Париж. В июле 1942 года гестапо организовало операцию
"Весенний ветер". Цель операции - арест максимального числа парижских евреев,
их концентрация на парижском велодроме и последующая депортация сначала
в Дранси (пересыльный лагерь), а потом - в Освенцим. Если бы не активная
помощь организаторам "Весеннего ветра" со стороны профсоюза водителей автобусов,
результаты операции были бы куда скромнее. Она могла бы быть значительно
замедлена или даже вовсе временно отменена. Увы, шофёры автобусов в этот
раз "потрудились на совесть" и свезли 13000 человек (по другим сведениям
- 28000!) на зимний велодром. Французы об этом эпизоде прекрасно знают,
как знают и о многих других преступлениях своих соотечественников. Но после
освобождения Франции многим казалось, что восстановление справедливости
и наказание виновных привело лишь к сведению личных счётов. В результате,
ни одна организация, как например тот же профсоюз шоферов автобусов, не
подвергалась судебным преследованиям. Таков исторический фон этого повествования.
Ив Монтан, как рассказывалось выше, приехал в Париж
в феврале 1944 года. Судьба его хранила, он счастливо избегал облав, часто
оказывался в почти безвыходном положении, но в последний момент ускользал,
благодаря хорошему знанию малоизвестных "ходов сообщения" между улицами
и переулками…
Летом 1945 года Монтан вместе со знаменитой Эдит
Пиаф, бывшей тогда его наставницей, партнёршей и любовницей, впервые посмотрел
фильм о нацистских концлагерях. По возвращении домой Монтан молчал и явно
был в тяжёлом состоянии духа. "Но Ив! - желая разрядить атмосферу, сказала
Пиаф, - кто знает? Может быть, они много грешили?" "Кто грешил? - с закипающей
яростью тихо спросил Монтан, - дети? Что-то твой бог мало о нас заботится!"
Он схватил рукой цепочку с крестом, которую Пиаф носила на шее и стал её
сдавливать… С большим трудом ей удалось успокоить своего возлюбленного…
Справедливости ради надо отметить, что Пиаф спасала всю войну своего приятеля
- режиссёра кино Марселя Блистэна. Она платила за квартиру, носила продукты.
Это продолжалось долгие месяцы… А как известно - кто спасает одну жизнь
- спасает мир! С того дня Монтан постоянно носил в своём бумажнике фотографию
еврейского мальчика 5-6 лет, в кепке, с поднятыми вверх руками. Это был
всемирно известный теперь кадр из документального фильма, снятого нацистами
в Варшавском гетто.
Только теперь Монтан со всей ясностью осознал,
какой страшной опасности подвергался в течение всей оккупации. Лишь одна
буква фамилии… Впоследствии он как-то сказал Синьоре: "А знаешь, ведь мы
оба чудом уцелели…" Хамон и Ротман в упоминавшейся уже биографии Монтана,
пишут: "В душе его после войны росло чувство вины, а также верность и любовь
к еврейскому народу". "Я никогда не знал (о себе - А.Ш.)
точно, но всегда ощущаю себя "почётным евреем" - говорил он авторам книги.
Его первое посещение Израиля относится к 1959 году.
Концерты Монтана проходили в Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе и, как всегда,
с огромным успехом.
Однажды его и Синьоре пригласили посетить кибуц
выходцев из Марокко, говоривших на французском языке. "Когда я увидела,
как Монтан танцует Хору с кибуцниками, мне стало казаться, что он здесь
родился, что он один из них…" - писала Синьоре в своих мемуарах.
***
Именно после поездки в Москву началась эрозия
коммунистических симпатий обоих супругов. Они стали всё больше чувствовать,
что эксплуатируются компартией ради политических целей. Монтан понимал,
что их прозрение ведёт к разрыву с семьёй, и это было особенно болезненно.
Вот его слова, сказанные в интервью "Пари-Пресс" в 1957 году: "Сегодня я
чувствую совершенно ясно, что меня эксплуатировали во имя пропаганды идеи,
как используют для рекламы шампунь или вино…Я по-прежнему верю в добро,
справедливость и братство людей, но для меня это больше не улица с односторонним
движением".
16 февраля 1957 года Имре Надь и его коллеги -
свергнутое правительство Венгрии - были повешены после пародии суда над
ними. Впервые Монтан публично выразил протест, осудив убийство.
Монтан продолжал выступать с новыми программами
в Париже, по всей Франции, а также в Германии, Бельгии, Голландии. Каждая
его премьера привлекала знаменитостей мира искусств, политики. Так на премьере
в Париже в 1962 году присутствовал министр культуры, писатель Андре Мальро,
всемирно известный художник Сальвадор Дали, коллеги-певцы - Морис Шевалье,
Шарль Азнавур, Барбара, Далида, Жорж Брассанс, Жан Кокто (актёр, режиссёр,
писатель, драматург, художник). Присутствие этих людей не было данью моде,
но желанием насладиться несравненным мастерством, музыкальностью, актёрской
работой зрелого мастера.
В 1959 году, наконец, состоялась долгожданная премьера
концерта Монтана в Нью-Йорке, в бродвейском Миллер-театре. Менеджеры американского
тура долгое время не могли добиться въездной визы для Монтана, как "официально
симпатизирующего коммунистам". Но времена стали меняться, и 21 сентября
1959 года дебют Монтана на Бродвее, наконец, состоялся. И здесь на премьере
его концерта, шедшего под названием "Вечер с Ивом Монтаном", присутствовал
сонм мировых знаменитостей - Мэрилин Монро, Монтгомери Клифт, Лорин Бокэлл,
Ингрид Бергман, Сидней Чаплин, Марлен Дитрих, Полетт Годар, Сидней Люмет
и многие другие.
Перед исполнением каждой песни Монтан сам, по-английски
рассказывал о её содержании (как опять пригодился опыт С.В. Образцова!)
и, таким образом, языковый барьер практически не имел значения. Все критики
отмечали выдающееся мастерство певца, его тонкий вкус, его умение перевоплощаться,
и главное, что ни один американский певец не мог держать внимание публики
в течение часа сорока минут так, как это делал Монтан на протяжении двух
отделений своего сольного концерта. "Нью Геральд Трибюн" писала: "Своим
искусством Монтан даёт нам представление о жизни среднего француза, но делает
это так празднично, смешно, грустно…Монтан всех нас пленяет своим блестящим
талантом, и не только женщин!" "Аплодисменты в Миллер-театре, скорее были
похожи на аплодисменты в Метрополитэн Опере", - писала газета "Миррор".
Такой же успех сопутствовал выступлениям артиста в Чикаго, Сан-Франциско
и Лос-Анжелесе, Монреале и Торонто.
Уже во время этого тура Ив Монтан получает приглашение
из Голливуда сниматься в фильме с Мерилин Монро - естественное следствие
его небывалого успеха в Лос-Анжелесе. Фильм должен был называться "Миллиардер",
но потом получил название "Let's make love", "Давай займёмся любовью". Ясно,
что этот фильм вряд ли мог иметь большую художественную ценность, но перед
таким захватывающим дух предложением - дебютировать в Голливуде - было невозможно
устоять.
В последующие годы Монтан активно совмещал свою
работу на концертной эстраде со съёмками в кино. Именно в кино он встретил
человека, оказавшего на него огромное влияние. В то же время, актёрская
работа Монтана оказала влияние на его нового друга. Его имя - Хорхе Семпрун.
Монтан и Хорхе Семпрун
Сын губернатора Толедо, вскоре после начала гражданской
войны в Испании вместе со своей семьёй переехал в Париж, где посещал престижный
лицей им. Генриха IV. По окончании лицея он выиграл 2-ю премию на национальном
конкурсе работ в области философии. Перед ним открывалась блестящая академическая
карьера. Но началась война, и он поменял карьеру учёного на автомат подпольного
бойца Сопротивления. В конце концов, Хорхе был схвачен гестапо и отправлен
в концлагерь Бухенвальд. Благодаря отличному знанию немецкого (его гувернантка
делала свою работу добросовестно, отмечали в своей книге Хамон и Ротман),
он уцелел, и даже принимал участие в лагерной подпольной коммунистической
организации. В Бухенвальде он встретился со многими коммунистами из ряда
европейских стран, брошенными в концлагерь за свою принадлежность к компартиям.
В этом же лагере находился чешский коммунист Артур Лондон, вернувшийся после
войны в Чехословакию и занявший крупный пост в партийной иерархии. Сам же
Хорхе Семпрун вернулся в Париж сразу после освобождения. Там он был переводчиком
ЮНЕСКО, занимался подённой литературной работой, но главное поле его деятельности
было в испанской компартии. Он был очень близок к Ибаррури, выдвигался в
Политбюро ИКП, много раз нелегально пробирался в Испанию для координации
подпольной деятельности.
Начало 50-х годов было ознаменовано политическими
процессами в Чехословакии, Болгарии, Польше. Рудольф Сланский и другие высшие
чиновники Чешской КП получили смертные приговоры или длительные тюремные
сроки. Среди последних был Артур Лондон. Хорхе Семпрун прекрасно знал, что
Лондон никакой не "немецкий шпион", знал, но молчал… Партийная дисциплина
была превыше всего!
В начале 60-х годов начал складываться "еврокоммунизм",
уже не занимавший такой лояльной позиции в отношении СССР. Испанская компартия
разделилась, условно говоря, на "московскую" и на собственно испанскую,
выросшую в испанском подполье. Хорхе начал выражать диссидентские взгляды,
неугодные руководству ИКП в Москве, и в результате был исключён из партии.
В это время - в 1963 году - состоялось знакомство между Семпруном и Монтаном.
Знакомство, перешедшее в глубокую дружбу. И это важное в жизни Монтана событие
произошло опять благодаря кино. Знаменитый французский режиссёр Ален Ренэ
ставил фильм "Война окончена". Сценарий, написанный Хорхе Семпруном, носил
автобиографический характер. Это была история, очень близкая к его собственной.
Главную роль коммуниста Диего играл Ив Монтан, и Семпрун во время съёмок
увидел себя как бы со стороны, хотя это был и кинообраз.
События августа 1968 года сыграли свою роль - последние
иллюзии Монтана и Семпруна были развеяны советскими танками на Вацлавской
площади Праги. Оба участвовали в дальнейшем в создании анти-тоталитарных
фильмов, как например "Зет" и "Ламбракис" режиссёра Коста Гавраса. Они продолжали
верить в добро, справедливость и гуманизм, но, по словам Монтана, "русские
танки на улицах Праги положили конец иллюзиям о том, что коммунизм может
как-то реформироваться. Моя реакция на это была ясная и бесповоротная -
я закрыл коммунистическую главу своей жизни".
***
Теперь Монтан и Синьоре были свободны от идеологических
обязательств и могли принимать любые решения без оглядки на кого бы то ни
было. Так, в начале 70-х годов, после вынесения смертных приговоров в Москве
по "самолётному процессу", Монтан, Синьоре, Артур Рубинштейн, Жан-Поль Сартр,
Константин Госта-Гаврас и другие известные деятели культуры подписали телеграмму
протеста по поводу этих приговоров. С этого момента все подписавшие телеграмму
стали рассматриваться советскими властями как "прямые враги прогрессивного
человечества". Однако реакция во всём мире была такой, что уже наутро смертные
приговоры были отменены после срочного разбора апелляций. В это трудно было
поверить, но советские власти отступили!
Вскоре после чехословацких событий Коста-Гаврас
начал работу над фильмом "Признание", основой которого послужила книга Артура
Лондона. Вероятно, и Семпрун, и Монтан чувствовали необходимость искупления
вины за свои прошлые ошибки. Для Семпруна это было искуплением в прямом
смысле этого слова.
Афиша Концерта Монтана в Метрополитэн Опере. 1982 год.
Фильм не разрешили снимать в Праге. Он был закончен
к апрельским дням 1970 года - по случайному совпадению - к столетию Ленина,
да ещё демонстрировался в кинотеатре напротив советской выставки, посвящённой
этому юбилею. Советское посольство пришло в ярость. И было от чего - очень
часто люди приходили на выставку после просмотра фильма и оставляли свои
записи. Одна из них гласила - "Ленин, проснись!"
Артур Лондон опубликовал свои воспоминания, адресованные
прежде всего компартии, в дни "Пражской весны" в 1968 году. Первые тридцать
тысяч экземпляров были немедленно раскуплены. Адаптацию книги для фильма
сделал Хорхе Семпрун. Он считал абсолютно необходимым для себя этой работой
как-то "расплатиться по старому счёту". Коста-Гаврас не подозревал, насколько
близко Семпрун знал Лондона. Работа над фильмом стала тяжёлым испытанием
для всех участников съёмок - для Монтана, для Симоны Синьоре, которая долго
не могла смириться с ролью жены Лондона, проявившей себя лояльно в отношении
партии, но нелояльно - в отношении собственного мужа… Во время "допросов"
и всего времени съёмок Монтан значительно потерял в весе, был на грани нервного
истощения. "Это было моё внутреннее очищение - через физические страдания",
- рассказывал Монтан после съёмок.
За короткое время фильм, вышедший на экраны 29
апреля 1970 года, только во Франции посмотрело более двух миллионов зрителей.
Глава французских коммунистов Жорж Марше осудил авторов картины за создание
"антикоммунистического фильма". Артур Лондон, находившийся в это время с
женой во Франции, возразил на это, сказав для печати, что "фильм полностью
соответствует духу книги". За это он был немедленно, хотя и заочно, в очередной
раз исключён из чешской компартии. А заодно и лишён гражданства. Только
через двадцать лет зрители Праги смогли увидеть этот фильм. После "бархатной
революции" новый президент Вацлав Гавел назначил своим послом в Москве сына
Рудольфа Сланского. Но это уже было в начале 90-х… Трудно после всего этого
утверждать, что искусство и политика - вещи несовместимые.
***
Последняя встреча с певцом Парижа для нас, эмигрировавших
из СССР в 70-е годы, произошла в Америке в сентябре 1982 года. Ив Монтан
по случаю своего шестидесятилетия вернулся на сцену после 14-летнего перерыва.
Завершив серию триумфальных концертов в парижском зале "Олимпия" на Больших
Бульварах, осенью 1982 года Монтан начал свой триумфальный тур в Нью-Йорке.
Он стал первым в мире эстрадным певцом, удостоенным чести выступать на сцене
прославленной Метрополитэн Оперы с сольным концертом. Его выступления шли
неделю при переполненном зале, вмещающем почти 4 тысячи зрителей. Были заполнены
все ложи, распроданы все "стоячие" места, была закрыта оркестровая яма,
и дополнительные зрители сидели прямо на полу, поднятом из оркестра наверх.
Среди публики было много наших эмигрантов, но имя Монтана привлекало, прежде
всего, ньюйоркцев, многие их которых помнили дебют певца на Бродвее в 1959
году и хорошо знали его как киноактёра. Один из самых авторитетных критиков
Клайв Барнс писал в те дни в "Нью-Йорк Пост": "Ив Монтан - артист-классик
с присущим ему одному стилем и врождённой грацией, что даёт ему право выступать
на сцене МЕТ так же, как и Пласидо Доминго".
С первых же звуков песни Франсиса Лемарка "Пешком",
открывшей этот вечер, Монтан, одетый в элегантный костюм - чёрные брюки,
белую рубашку и чёрный жилет с красным "нью-йоркским" платочком, снова пленил
нас своим поразительным обаянием, вкусом, музыкальностью - всем своим неувядаемым
мастерством. Концерт шёл в одном отделении - час сорок минут, с маленькой
кино-интермедией "Телеграмма" (Этот юмористический рассказ-монолог написала
Симона Синьоре). Интермедия разделяла концерт на два отделения. После неё
Монтан вышел на сцену в своём традиционном костюме - коричневых брюках и
коричневой рубашке и… казалось будто не прошло этих 25 лет с 1957 года!
Теперь Ив Монтан чувствовал себя совершенно раскованно
(хотя, как и прежде очень волновался), получая удовольствие сам и даря радость
чудесной встречи своим слушателям. Как и в былые годы он никогда не пел
"на бис".
Триумфальный успех его концертов на сцене МЕТ отразился
не только в словах Клайва Барнса, но и в статьях других критиков ведущих
нью-йоркских газет. И, пожалуй, можно быть почти уверенным в том, что если
бы его выступления проходили в Нью-Йорке сегодня, при нынешнем господстве
антиамериканизма в Европе, и особенно во Франции, его концерты были бы приняты
так же, как и почти 25 лет назад, потому что он сам точно определил значение
своего искусства: "Я хочу, чтобы мои песни были паролем между людьми, между
друзьями"…"
***
После генеральной репетиции его концерта в МЕТ, я, на правах работающего в театре, прошёл за кулисы. Мне хотелось попросить Монтана подписать его книгу "Солнцем полна голова", приехавшую со мной их Москвы. Монтан был занят - он собрал всех участников концерта для обсуждения генеральной репетиции. Я спросил его секретаршу, как долго может продолжаться обсуждение? "Ждите, он вас обязательно примет!" - был её ответ. Тут я увидел у дверей артистической комнаты Симону Синьоре. Я подошёл к ней, представился и сказал, что хотел бы подписать книгу. "А-а, так вы из России? Теперь я понимаю, что у вас за акцент!" Она как-то сразу потеплела и посоветовала зайти в любой вечер. "Ведь это не проблема для вас - вы тут работаете". Я поблагодарил её за совет и…больше не пришёл, подумав, что, пожалуй, не стоит смешивать реальность и иллюзии, создаваемые театральной сценой.
***
Весной 1988 года Ив Монтан и Грегори Пек были почётными гостями правительства Израиля на праздновании 40-летия страны. Торжество проходило у подножия легендарной горы Мосада, на вершине которой девятнадцать веков назад защитники крепости обороняли её от римских легионов в течение двух лет, в конце концов, предпочтя массовое самоубийство позорному плену.
Монтан с Шимоном Пересом и Натаном Щаранским. Иерусалим.1988 год.
Перед исполнением 2-й Симфонии Малера оркестром
Израильской Филармонии под управлением Зубина Меты, Ив Монтан, голос которого
был слышен далеко в окрестностях легендарной горы, прочитал отрывок из поэмы
"Мосада", написанной израильским поэтом Ицхаком Ламданом в 1927 году. Это
был волнующий момент для всех участников торжества. Вот эти строки:
" Слава! Да, слава бойцам Мосады!
Наше глубокое уважение - мученикам Мосады!
Ваши дети, дети ваших детей
Могут сказать после вас:
Никогда больше! Никогда больше
Мосада не падёт!"
Эти слова, казалось, восстанавливали связь времён.
Они остались такими же важными для Израиля и сегодня, в июле 2006 года,
когда его города снова подвергаются обстрелу исламскими фашистами и гибнут
его граждане… И Монтан и Пек уже самим фактом своего присутствия на этом
торжестве выражали свою бескомпромиссную поддержку Израилю в его многолетней
борьбе за своё существование. Сегодня кажется, что время бескорыстного благородства
ушло в прошлое. Невозможно себе представить даже в качестве гостей Израиля
таких, например деятелей, как телеобозреватель Роберт Новак или бывший журналист
"Нью-Йорк Таймс" Томас Фридман. Оба принадлежат к довольно значительной
группе евреев-ренегатов, не упускающих ни одной возможности для предвзятой,
дискриминационной критики Израиля в средствах массовой информации. В этой
связи хочется вспомнить ещё раз слова Ива Монтана, сказанные им давно, но
оставшиеся актуальными и сегодня: "Благополучие и безопасность Израиля важны
не только для евреев, но для всех людей доброй воли". Но где сегодня в Европе
эти люди доброй воли? Может быть, они и есть, но у них нет микрофонов радио
и телевидения.
Эти заметки основаны на материалах книги Хамона
и Ротмана и "Воспоминаниях" Симоны Синьоре, ушедшей из жизни в 1985 году.
Ив Монтан умер спустя шесть лет - в ноябре 1991 года - через несколько недель
после своего семидесятилетия во время съёмок своего последнего фильма. Его
вторая жена - Кароль Амиэль была долгое время его секретарём. В конце 1988
года она родила сына, названного Валентин Джованни Жак Ливи. Кароль Амиэль
понимала значение Симоны Синьоре в жизни певца, и, проявив большую душевную
щедрость, разрешила похоронить его в одной могиле с Синьоре на знаменитом
парижском кладбище Пер-Ла-Шез.
Могила Монтана и Синьоре на кладбище Пер-Ла Шэз, Парииж.
Песни "певца Парижа", видеозаписи его концертов
по-прежнему быстро исчезают со стеллажей магазинов Нью-Йорка, Парижа, Токио,
Амстердама и других городов мира. А это значит, что и сегодня всё же есть
люди, для которых его песни остались "паролем", символом прекрасного в искусстве,
добра и справедливости в нашей жизни.
Нью-Йорк, июль 2006г.
