Reznik1

В этом году исполняется 25 лет со времени Сахаровских Слушаний в Лиссабоне, в которых мне довелось участвовать. Это событие, как и все движение Сахаровских Слушаний, на сегодняшний день изрядно забыто, что само по себе служит достаточным поводом, чтобы о них напомнить. Тем более что Сахаровские Слушания имеют не только исторический интерес. Речь идет о бесценном и весьма эффективном опыте НЕНАСИЛЬСТВЕННОГО сопротивления тоталитарному режиму, которое сыграло важную роль в его падении. В наше время, когда слишком многие в этом мире делают ставку на силу и ненависть, особенно важно вспомнить о том, как советские диссиденты, при поддержке поборников прав человека на Западе, принципиально отвергнув террор, заговоры и иные силовые методы борьбы, смогли противостоять могучему тоталитарному государству и – в конечном счете – его свалить.

Первые Сахаровские Слушания состоялись в 1975 году в Копенгагене – благодаря инициативе и энергии датского правозащитника Фельстеда Андерсена.

Середина 1970 годов была судьбоносным периодом для правозащитного движения в СССР. Именно в этот период власти усилили репрессии, стремясь подавить всякое проявление инакомыслия, однако сопротивление наиболее стойких диссидентов стало еще более непреклонным. Коса нашла на камень.

В 1974 году из Советского Союза был выслан Александр Солженицын – за «антисоветскую деятельность», выразившуюся в публикации на Западе «Архипелага ГУЛаг». Тем самым советские лидеры лишний раз расписались в том, что беззакония сталинского режима, описанные в книге, не ушли в прошлое, – они остаются политикой Кремля. В 1975 году Андрею Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира, что подняло престиж советских правозащитников на еще большую высоту. В 1975 году были подписаны Хельсинкские соглашения.

Брежнев и его окружение считали эти соглашения своей дипломатической победой. Первый раздел Соглашений признавал незыблемость государственных границ в Европе. Этим как бы узаконивался захват Советским Союзом Прибалтики и Восточной Пруссии, значительных территорий Польши и Румынии, увековечивался раздел Германии и Берлина. Второй раздел Соглашений был посвящен интенсификации экономического и культурного сотрудничества между Востоком и Западом, что, опять-таки было выгодно советской стороне, получившей широкий доступ к западным кредитам и технологиям. Третий раздел касался гуманитарных вопросов. Он содержал обязательства всех участников соглашения способствовать свободе эмиграции и соблюдению прав человека. Страны-участницы обязались выполнять положения Всемирной Декларации прав человека, что превращало ее в обязательный юридический документ. Советская сторона не придала этому пункту Соглашений должного значения, считая его пустой формальностью. Я думаю, что правительства западных стран тоже пошли на односторонние уступки в вопросе границ, кредитов и технологий вовсе не для того, чтобы обострять отношения с опасным и непредсказуемым соседом только из-за того, что у себя дома советские власти преследуют горстку инакомыслящих интеллектуалов. Цель западных стран состояла в том, чтобы смягчить международный климат в Европе, а не обострять его.

Но вскоре объявила о своем существовании Московская Хельсинкская Группа, благодаря чему именно Третья корзина стала определяющей частью Хельсинкского процесса. Советские диссиденты всегда настаивали на том, что соблюдение прав человека не является внутренним делом отдельных государств, так как единственным способом проверки выполнения странами их международных обязательств может быть только независимое общественное мнение, а оно невозможно там, где инакомыслящие подвергаются репрессиям. Хельсинкские соглашения многократно усилили такую аргументацию.

Одним из главных международных форумов, на которых проблема прав человека в СССР подвергалась широкому обсуждению при пристальном внимании всего мира, стали Сахаровские Слушания. Это была эвристическая идея! Смысл ее сводился к проведению своего рода общественного суда, на котором, перед лицом авторитетного жюри, заслушивались показания свидетелей, недавно покинувших Советский Союз. В жюри входили видные представители западной общественности, к чьим голосам прислушивались во всем мире. Члены жюри подвергали свидетелей перекрестному допросу, активно комментировали их показания. В заключение принималось совместное итоговое заявление – аналог судебного приговора. Понятно, что такой форум не мог не вызвать широкого интереса, о нем сообщали ведущие газеты, радио- и телестанции многих стран. Советские власти всячески пытались их извратить, но тем только привлекали еще больше внимания к тому, что хотели бы замолчать.

Идея, как я уже сказал, принадлежала Ойвинду Фельстеду Андерсену и была поддержана А.Д. Сахаровым, давшим согласие на то, чтобы Слушания носили его имя.

Первые Слушания, в Копенгагене, прошли с большим успехом, через два года состоялись Вторые Слушания – в Риме, затем Третьи – в Вашингтоне.

Четвертые Сахаровские Слушания проходили в Лиссабоне, в течение трех дней, с 12 по 14 октября 1983 года.

О предстоящих Слушаниях я узнал из объявления в газете «Новое русское слово», обращенного к недавним иммигрантам, которые могли бы сообщить о наиболее свежих фактах попрания прав человека в СССР. Я вырвался из Совдепии в сентябре предыдущего года и посчитал нужным откликнуться. Так я оказался в числе участников.

Инициатива проведения Слушаний в Португалии принадлежала видному общественному и политическому деятелю этой страны Антонио Мария Перейра, а основная работа по организации легла на Кронида Любарского, ученого-астрофизика, известного диссидента, узника совести. В то время он уже жил в Западной Германии, где издавал информационный бюллетень о положении политзаключенных в СССР.

В жюри Слушаний вошли виднейшие ученые, общественные деятели и правозащитники США, Великобритании, Франции и, конечно, Португалии – всего 14 человек. В их числе видный американский юрист, президент международной лиги прав человека Джером Шестак, профессор Ричард Пайпс, французские ученые и правозащитники Ален Безансон, Андре Глюксман, министр просвещения Португалии, он же известный поэт, прозаик и радиокомментатор Жозе Аугусто Сеабра и другие не менее влиятельные деятели. Почетными гостями Слушаний были ближайшие родственники А.Д. Сахарова – Руфь Боннэр, Татьяна и Ефрем Янкелевичи.

В качестве свидетелей на Слушаниях дали показания 22 недавних эмигранта из СССР и два представителя польского движения «Солидарность». Они съехались со всего мира: из США, из Израиля, из Франции, из Германии.

На Слушаниях рассматривалось четыре основных вопроса:

1. Положение А.Д. Сахарова в его бессрочной ссылке в Горьком.

2. Нарушения интеллектуальной свободы в СССР.

Свидетельские показания открылись выступлением Владимир Войновича, который поделился своими мыслями о взглядах Сахарова и о его личности. «Инстинкт самосохранения себя как биологической единицы в каждом нормальном человеке силен, но есть еще и инстинкт самосохранения личности, – сказал Войнович. – И чем крупнее и оригинальнее личность, тем сильнее в ней этот инстинкт. Думая о Сахарове, я всегда поражаюсь, сколь мощно выражен в нем этот инстинкт, который позволяет ему всегда, во всех обстоятельствах, даже очень тяжелых, оставаться самим собой, не сказав ни одного фальшивого слова, ни совершив ни одного не свойственного ему поступка. И это признак того, как много душевного здоровья вложено в него природой».[1]

Люди, близко знавшие Сахарова, развернули перед членами жюри широкую картину преследований и издевательств, которым он подвергался.

Елизавета Семенова (Алексеева), прожившая в семье Сахаровых последние четыре года до эмиграции, рассказала о 17-дневной голодовке Андрея Дмитриева и Елены Георгиевны в 1981 году. Елизавета Алексеева была невестой сына Елены Боннэр А. Семенова. Ему удалось выехать заграницу, ее же сделали заложницей правозащитной деятельности Сахарова. Это и побудило Сахарова добиваться выезда Лизы всеми доступными ему средствами – вплоть до голодовки. Голодовку Сахаровы держали 17 дней – до тех пор, пока Лизе не было дано официальное разрешение на выезд. Андрей Дмитриевич не был бы самим собой, если бы уступил.

О менее драматичном, но не менее характерном эпизоде рассказал Александр Бабенышев. Он приехал в Горький, чтобы повидать Сахарова, а так как обычным путем, через дверь, у которой постоянно дежурил милицейский пост, войти в его квартиру он не мог, то влез в окно. Посещение было, конечно, засечено, при выходе из квартиры Бабенышева схватили, отвели в так называемую комнату милиции в доме напротив и подвергли трехчасовому допросу. Но едва допрос начался, у двери появился Сахаров. Он стал требовать, чтобы его впустили. Он хотел видеть и знать, что делают с человеком, который только что был его гостем. Его, разумеется, не впустили, но он продолжал стоять за дверью, стучать в нее кулаком и требовать. «И он, несомненно, помог мне, все это время я чувствовал, что я не один, что Сахаров рядом», сказал Александр.

Писательница и правозащитница Сарра Бабенышева (мать Александра) привела очень тревожные факты, говорившие о том, что власти взяли курс на уничтожение Сахарова. То же самое очень убедительно подтвердила Вера Федоровна Ливчак, которая в течение ряда лет, до выезда в Израиль, была лечащим врачом Сахарова. Она рассказала о том, какому «лечению» он подвергается в официальных советских медицинских учреждениях, работники которых действовали по указке КГБ. На вопрос одного из членов жюри, как следует понимать эти факты – являются ли они признаком силы советского режима или признаком слабости, Сарра Бабенышева ответила:

«Я-то уверена, что это – признак слабости. Если один человек так опасен, что его надо выслать и отгородить от него современников, то, конечно, это – признак слабости. Если бы они чувствовали свою силу, то этого бы не делали. Однако, именно потому, что они бессильны победить идеи Сахарова, они бесчеловечным образом обрушиваются на него самого».

Второй день Слушаний был посвящен подавлению интеллектуальной свободы в СССР. Писатель Борис Хазанов, журналист и редактор Семен Черток, выступивший вторично Владимир Войнович, Григоре Сингурел, около двадцати лет работавший редактором концертных программ в Молдавии, и автор этих строк развернули перед жюри широкую панораму деятельности советской цензуры, причем, как все мы подчеркивали, функции цензуры выполнял отнюдь не только Главлит, но цензурой была пронизана вся работа печатных изданий и средств массовой информации, начиная с самоцензуры авторов. Приводилось множество конкретных примеров того, как на разных стадиях профильтровываются и калечатся статьи и книги, прежде чем они доходят до печатного станка, и что происходит в тех случаях, когда, вопреки многослойной цензуре, в печать все-таки проникает какая-то идеологическая «крамола». Семену Чертку довелось быть редактором ежегодника «Экран». В одном из выпусков этого популярного сборника была помещена рецензия Виктора Некрасова на кинофильм Отара Иоселиани «Жил певчий дрозд». Ничего недозволенного в статье не было, но пока сборник находился в производстве, обострился конфликт В.П. Некрасова с властями. И как раз в тот день, когда пятидесятитысячный тираж книги был вывезен из типографии, чтобы поступить в продажу, по «Голосу Америки» прошло сообщение о том, что у Виктора Некрасова на квартире был произведен обыск сотрудниками КГБ. Цензор, давший разрешение на печатание книги, был усердным слушателем иностранного радио. Он запаниковал и поспешно снял свою подпись. Тираж книги был срочно отозван назад в типографию, находившуюся в Калинине, туда же выехала вся редакция – 15 человек – и занялась операцией, которая на советском издательском жаргоне называлась «выдиркой». В течение дня статья крамольного автора была вручную вырвана из восьми тысяч экземпляров книги. А вечером того дня по центральному телевидению показали кинофильм «Солдаты», в титрах которого значилось: «По повести лауреата Государственной премии Виктора Некрасова “В окопах Сталинграда”». Цензор понял, что погорячился, и снова завизировал книгу. Не изуродованную часть тиража поспешно развезли по книжным магазинам. А затем выяснилось, что упоминать имя Некрасова все-таки запрещено, фильм был показан из-за ошибки телевизионного цензоры. К счастью, книга уже была распродана.

О «выдирках» говорили и другие участники Слушаний. Я рассказал об экзекуциях, которым подверглась моя книга «Николай Вавилов», которые, однако, оказались недостаточными и книга была признана «идеологически вредной». Куски текста, изъятые из нее на разных стадиях прохождения, составили небольшую книгу, которую я издал в первый же год жизни на Западе.[2] Я продемонстрировал книгу и предложил приобщить ее к материалам Слушаний как вещественное доказательство.

Весьма драматичны были показания Филиппа Бермана и Михаила Островского, рассказавших о разгроме двух независимых организаций – «Клуба беллетристов» и «Группы доверия».

Независимый от властей «Клуб беллетристов» образовали восемь писателей, подготовивших сборник своих литературных произведений под названием «Каталог». В клуб вошли профессиональные литераторы, чьи произведения в официальных органах печати публиковались крайне редко. Только один из участников группы, Евгений Попов, короткое время был членом Союза Писателей, откуда его исключили за участие в несанкционированном властями сборнике «Метрополь». Филипп Берман, один из активных участников группы, рассказал о том, как сразу же после подачи официального письма в ЦК КПСС, в котором сообщалось об образовании Клуба, к нему и его товарищам нагрянули гебисты, произвели незаконные обыски, конфисковали рукописи, включая все обнаруженные экземпляры «Каталога». Евгений Козловский был после этого арестован и через полгода выпущен – после того, как был сломлен и подписал покаянные письма. Другой участник группы, Евгений Харитонов, не выдержавший гонений, умер от разрыва сердца. К счастью, один экземпляр книги был заблаговременно переправлен за рубеж. «Каталог» был издан издательством «Ардис»,[3] экземпляр книги был приобщен к материалам Слушаний.

Аналогичному разгрому подверглась «Группа доверия» – независимая от властей организация, возникшая в начале 1980 годов. Цель ее состояла в том, чтобы добиваться лучшего взаимопонимания между Востоком и Западом и тем способствовать разрядке международной напряженности и сохранению мира, так что деятельность участников группы полностью укладывалась в рамки официальной или официально провозглашаемой политики «партии и правительства». Но группа была независимой, что и явилось причиной гонений властей. В преследованиях некоторых участников группы – в их числе Юрий и Ольга Медведковы, Марк Рейтман, Сергей Батоврин, Владимир Бродский – КГБ поставил своеобразный рекорд. Так Марк Рейтман подвергся четырем арестам в течение одного дня. Поскольку ничего противозаконного ему приписать не смогли, то после каждого задержания выпускали, но затем хватали снова. Мне довелось об этом написать статью. В короткое время все члены Группы Доверия должны были покинуть страну.

Заключительная часть второго дня Слушаний была посвящена событиям в Польше. Два представителя польских независимых профсоюзов «Солидарность» Ян Зеленка и Кржистоф Помян развернули широкую панораму борьбы «Солидарности» за права рабочих, роли интеллигенции в этой борьбе и вообще в противостоянии коммунистическому режиму. Особое внимание было уделено военному перевороту генерала Ярузельского, который подверг разгрому «Солидарность», но не сломил активистов движения.

Оба оратора подробно остановились на правовых аспектах борьбы «Солидарности», что вызвало интересный обмен мнениями между ораторами и членами жюри. Ричард Пайпс в связи с этим обратил внимание на различия в подходах и самом мышлении, которые продемонстрировали на Слушаниях советские и польские диссиденты. «Я часто вспоминаю фразу, сказанную Бенкендорфом – главой Российской тайной полиции при Николае Первом: “Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства“, – сказал Ричард Пайпс. – В борьбе русских рабочих против властей, например, я не знаю ни одного случая, когда бы выдвигались требования соблюдения прав. Понятие прав человека отсутствовало среди основной массы людей в России. Оно разделялось только воспитанной на западных идеях интеллигенцией, и это имело и имеет довольно зловещие последствия. Я считаю, что русские люди хотят свободы так же, как поляки, чехи или венгры, но под свободой они понимают, в основном, свободу от ограничений, в том числе от ограничений Законом. Свобода делать что хочешь, а не свобода, ограниченная Законом, является желанием людей в Советском Союзе. В этом и есть глубокая разница между Россией и странами, над которыми она доминирует. Особенно разочаровывающим является тот факт, что такие люди, как Солженицын, и те, кто его окружают, высказывают некоторое презрение к Закону. Солженицын всегда жалуется на “глупость“ западной законности, на “оторванные от жизни“ законы. И я думаю, что это отражает чувства многих людей, хотя часть из них придерживается крайне антикоммунистических идей, они не имеют понятия, как изменить режим».

Зная о том, что происходило и продолжает происходить в постсоветской России, трудно не признать эти слова провидческими. Коммунистического режима давно нет в России, но по-прежнему правят бал беззаконие и произвол.

Третий день Слушаний был посвящен положению трудящихся в СССР, и то, что было сказано в этот день, произвело наиболее сильное впечатление на западных участников форума.

Перед ними прошла галерея самых разных свидетелей, каждый из них много лет работал в какой-то отрасли советского хозяйства, в тесном контакте с рабочими или сам был рабочим. Все они рассказывали о полном бесправии рабочих, прогрессивном ухудшении условий труда, нищенской заработной плате, низком качестве медицинского обслуживания, ужасных жилищных условиях и т.п. Бывший капитан рыболовецкого судна Владиль Лысенко, невозвращенец, оставшийся в Швеции, рассказал о том, как постоянно увеличиваются нормы улова для рыбаков – при снижении заработков, ухудшении условий труда и быта. Его взволнованный рассказ дополнил Александр Хахулин, много лет проработавший в системе рыбпромхозов. Заработки рыбаков в таких хозяйствах не достигали официального прожиточного минимума, медицинская помощь была непозволительной роскошью, рыбаки ютились в землянках или развалюхах. При этом они подвергались постоянному ограблению, ибо значительная часть добываемой ими рыбы – часто больше половины улова – изымалась у них без всякого учета, она шла на «гостинцы» начальству разного уровня.

О «бесплатной» советской медицине красочно поведал Семен Юльевич Бадаш – врач с тридцатилетним стажем, а до этого зэк, проведший много лет в самых страшных каторжных лагерях на общих работах.[4] Не менее содержательным был рассказ другого бывшего зэка, Льва Консона. Еще мальчишкой он был приговорен к восьми годам по пресловутой 58-й статье, но отсидел не восемь, а девять лет, из них два года в одиночке. После освобождения работал токарем. Не получив систематического образования, Консон – уже в зрелые годы – обнаружил в себе талант писателя. После эмиграции в Израиль стал печататься в лучших журналах русского зарубежья, издал книгу. На Слушаниях он рассказал о проблемах рабочей молодежи, попадавшей после окончания ПТУ на предприятия, где царили воровство, пьянство, произвол мастеров и десятников.

Если к этому добавить свидетельство В. Фефелова, которого поднимали на трибуну в инвалидной коляске, об ужасающем положении и полном бесправии инвалидов труда, Валерии Исаковой – о «добровольной» помощи колхозам и овощным базам, на которую систематически направлялись высококвалифицированные специалисты из научно-исследовательских и проектных учреждений Москвы, Ленинграда и др. городов, Георгия Давыдова и Анатолия Шепиевкера – о принудительном труде заключенных и так называемых «химиков», то станет ясно, что перед участниками Слушаний была развернута панорама жестокой эксплуатации рабочих в СССР. Красной нитью через все выступления прошла мысль о советских профсоюзах, являвшихся составной частью системы эксплуатации рабочих, а не защитником их прав. О том, к чему приводят попытки создания независимых профсоюзов, рассказала Альбина Якорева, активистка Свободного межпрофессионального объединения трудящихся (СМОТ), созданного в 1978 году и дважды разгромленного.

Многие из членов жюри были потрясены этими сообщениями. Представители западной интеллигенции достаточно хорошо представляли себе, насколько советский режим нетерпим к инакомыслию, как жестко он преследует Сахарова и других диссидентов, как повязана всевозможными ограничениями творческая интеллигенция. Но при этом у многих сохранялись иллюзии, что о рабочем классе советская власть проявляет заботу и что социальное положение трудящихся со временем улучшается. На Слушаниях эти иллюзии были полностью развеяны.

Члены Московской группы доверия: в первом ряду (слева направо) – Юрий Медведков,
Валерий Годяк, Мария Флейшгаккер, Ольга Медведкова с сыном; во втором ряду –
Сергей Батоврин, Марк Рейтман, Владимир Флейшгаккер, Владимир Бродский

С заключительной речью выступил почетный президент Слушаний, он же премьер-министр Португалии Марио Суариш. Он подчеркнул, что Сахаровские Слушания имеют большое значение для его страны. Португалия к тому времени лишь сравнительно недавно свергла фашистскую диктатуру Салазара, после чего пережила очень турбулентный период политической нестабильности. Власть в стране пытались захватить коммунисты и установить просоветский режим. Они наложили узду на прессу, стали преследовать диссидентов, многие из них оказались в тюрьме – в их числе президент исполнительного комитета Слушаний Антонио Мария Перейра. Мощные народные демонстрации, организованные под руководством Суареша, главы социалистической партии, не допустили установления коммунистической диктатуры. В Португалии эти события еще были совсем недавними, поэтому Сахаровские Слушания, столь ярко продемонстрировавшие изнанку коммунистического режима, имели столь важное значение для этой страны.

Должен сказать, что Слушания были отлично организованы. Проходили они в конференц-зале фешенебельного отеля «Риц», в нем же были размещены все участники. Благодаря этому, несмотря на длительность и напряженность заседаний у нас оставалось время для неформального общения. Я хорошо познакомился со всеми участниками, с некоторыми завел дружеские отношения, которые потом длились многие годы. В один из дней Слушаний Кронид Любарской мимоходом спросил меня, взялся ли бы я за составление Сборника материалов Слушаний, если бы на это удалось достать деньги. Я ответил безусловным согласием.

Вскоре после возвращения в Америку у меня раздался телефонный звонок. Кронид сообщил мне, что финансирование получено, и я могу приступать к работе. Он переслал мне все материалы – рукописи, фотографии, магнитозаписи, а также адреса и телефоны участников. После расшифровки магнитозаписей каждый из российских участников Слушаний получил текст своего выступления для корректировки.

Сложнее было с членами жюри и другими иностранными участниками, ибо книга готовилась на русском языке, которым большинство из них не владело. Требовалось с особой тщательностью выверять их выступления, а главное не перепутать идентификацию ораторов. На Слушаниях работали синхронные переводчики, но их переводы не записывались на пленку, так что я располагал магнитозаписями выступлений и дискуссий только на оригинальных языках – русском, английском, французском и португальском. Найти переводчика с португальского на русский не удалось, пришлось удовольствоваться двойным переводом – с португальского на английский и затем уже на русский.

Лех Валенса во главе демонстрации «Солидарности»

В начале Слушаний все члены жюри были представлены, а затем, выступая по ходу дискуссий, они себя уже не называли, ибо присутствовавшие хорошо видели всех говорящих. Но идентифицировать по магнитозаписи голоса каждого из них для меня было очень трудно. Я опасался, что допущу ошибку и припишу слова одних участников – другим. К счастью, ни одной такой ошибки допущено не было.

Работа над книгой оказалось очень трудоемкой и заняла около 9 месяцев, хотя я лихорадочно торопился, ибо положение Сахарова все это время продолжало ухудшаться. Была беззаконно изолирована в Горьком и Елена Боннэр, после чего связь с Сахаровыми практически прекратилось. Было известно, что Андрей Дмитриевич держал новую голодовку, но никто не знал, чем она кончилась. Чтобы сбить с толку мировое общественное мнение, КГБ намеренно сливал в западные СМИ дезинформацию о том, что Сахаров умер, а затем сам же ее опровергал.

Книга была составлена, отредактирована, набрана и даже смакетирована во второй половине 1984 года. В готовом к печати виде она была отправлена Крониду Любарскому. Он заключил договор с одним из ведущих в то время издательств русского зарубежья «Overseas Publications Interchange”, базировавшимся в Лондоне, которому и переправил наборный экземпляр книги. Однако, проходил месяц за месяцем, а никаких сведений о том, в каком положении находится издание, я не получал. Пришлось направить запрос Крониду, на что он ответил, что книга направлена на отзыв Мартину Дьюхирсту (один из членов Исполнительного комитета Слушаний, профессор Эдинбургского университета), и он почему-то тянет с ответом, имея какие-то свои цели. О причастности к изданию Дьюхирста я узнавал впервые.

Я написал Дьюхирсту крайне недипломатичное письмо, прямо упрекнув его в том, что в то время, когда положение Сахарова продолжает ухудшаться, книга, которая должна стать еще одним словом в его защиту, тормозится по каким-то мелочным соображениям. Дьюхирст мне ответил длинным елейным письмом, в котором вину за задержку издания возложил на Любарского. Подлинная же причина обнаружилась вскоре.

10-11 апреля 1985 года в Лондоне состоялись 5-е Сахаровские Слушания, которые проводил Мартин Дьюхирст. Организованы они были несколько по иному принципу, нежели все предыдущие. На них выступали в основном не свидетели, недавно выехавшие из СССР, а специально приглашенные аналитики-эксперты. Дьюхирст приложил много усилий к тому, чтобы привлечь громкие имена, и ему это удалось. Я не сомневаюсь, что прозвучавшие на Пятых Слушаниях доклады были очень содержательны, но форум походил не столько на общественный суд, изобличающий систематическое попрание прав человека в Стране Советов, сколько на научный симпозиум. Потому общественный интерес к нему был минимальным. Готовить отдельную книгу, в которую были бы включены доклады, прозвучавшие на Пятых Слушаниях, Дьюхирст не собирался, видимо, понимая, что такая работа слишком трудоемка. Издание книги Четвертых Слушаний он тормозил до тех пор, пока не прошли «его» Слушания, дабы включить материалы о них в нашу книгу. Все, что он смог представить, свелось к повестке дня Пятых Слушаний, итоговой резолюции, подписанной председателем жюри Симоном Визенталем, и двум статьям о Слушаниях, появившимся в газетах «Новое русское слово» (Нью-Йорк) и «Русская мысль» (Париж). Эти материалы были присовокуплены к нашему тому в качестве Приложения, после чего он и вышел в свет.

Пятые Сахаровские Слушания оказались последними. После начатой М.С. Горбачевым перестройки Запад с непонятной поспешностью исключил проблемы прав человека в России и других странах бывшего СССР из числа приоритетных. А ведь в Шестых Слушаниях, если бы они состоялись в 1987 или 1988 году, впервые мог бы участвовать сам А.Д. Сахаров, они могли быть проведены в Москве, на них могли быть продемонстрированы положительные сдвиги в защите прав человека в СССР и вместе с тем показано, насколько малы эти сдвиги, какими «завихрениями» они сопровождаются. Слушания помогли бы вскрыть внутренние пружины процессов перестройки и реально содействовать развитию этих процессов в гуманистическом, а не конъюнктурном направлении.

Увы, интерес к правозащитному движению в СССР быстро угасал. Массированная финансовая помощь Горбачеву, а затем Ельцину не сопровождалась гуманитарными требованиями. А когда все пошло не так, как ожидалось, слишком многие вздыхали, а то и цинично похихикивали, приводя к месту и не к месту красивую метафору об английском газоне, который-де очень просто поддерживать в образцовом состоянии: надо только вовремя стричь траву да почаще поливать, и так 300 лет.

Трехсотлетнего задела у российской демократии, конечно, не было, но кое-какие наработки тридцати лет правозащитного движения имелись. Но ими в основном пренебрегли. Приватизация экономики, которая проводилась с лихорадочной поспешностью – без обеспечения твердой законодательной и правовоохранительной базы, Запад приветствовал, хотя она привела к ограблению многомиллионного населения страны горсткой бывших партаппаратчиков, гебистов и тех, кто оказался ближе к жирному пирогу. Отказ от расследования преступлений коммунистического режима не вызвал серьезных протестов ни на Западе, ни в самой России. Рост ультранационалистических – по сути нацистских – организаций и настроений рассматривался как «издержки демократии». Многие антидемократические акции Ельцина и его окружения Запад тоже встречал с «пониманием», как затем и чеченскую войну, которую при Ельцине остановили протесты российской общественности, но не давление Запада.

Это развязало руки преемнику Ельцина для новой авантюры в Чечне, для нового наступления на СМИ, на права и свободы граждан, для укрепления «вертикали власти», для «борьбы с террором» такими методами, когда бьют сначала своих.

А.Д. Сахаров и Е.Г. Боннэр 27 апреля 1979 года - в день освобождения пяти советских диссидентов Георгия Винса, Александра Гинзбурга, Эдуарда Кузнецова, Валентина Мороза и Марка Дымшица (их обменяли на советских шпионов Черняева и Энгера). У А.Д.Сахарова был в тот день сердечный приступ, но и он, и Е.Г.Боннэр рады освобождению активистов борьбы за права человека (по любезному сообщению Татьяны Янкелевич, дочери Е.Г.Боннэр - ред.)

Сахаровские Слушания были одним из ключевых звеньев в том процессе, который привел к гибели коммунистическую систему путем ненасильственного духовного сопротивления. Их потенциал далеко не исчерпан. Возобновление таких или подобных форумов могло бы играть важную гуманизирующую роль в мобилизации общественного мнения многих стран против насилия, террора, подавления инакомыслия. В наши дни это не менее актуально, чем 25 лет назад. Сахаров говорил, что есть только один вопрос международной политики, который важнее защиты прав человека, – это предотвращение мировой термоядерной войны. Сегодня эти слова звучат не менее современно, чем в эпоху правозащитной деятельности Сахарова.

Примечания

[1] Здесь и далее все цитаты даются по изданию «Сахаровские Слушания. Четвертая сессия. Лиссабон октябрь 1983. Редактор-составитель Семен Резник. Overseas Publications Interchange Ltd., Лондон, 1985

[2] С. Резник. Дорога на эшафот. «Третья волна», Нью-Йорк-Париж, 1983.

[3] Каталог. Берман, Климонтович, Козловский, Кормер, Попов, Пригов, Харитонов. “Ardis”, 1983.

[4] См. книгу С. Бадаша «Колыма ты моя, Колыма...», Effect Publishing, New York, 1986. А также его «Открытое письмо А.И. Солженицыну», www.vestnik.com/issues/2003/0723/koi/badash.htm.