Kerrol1.htm
©"Заметки по еврейской истории"
Март  2006 года

Джеймс Кэрролл

Меч Константина.

Церковь и евреи. История

Перевод Игоря Юдовича

Часть пятая. Инквизиция: рождение расизма

(окончание. Начало в6(55) и сл.)

Римское гетто



     "Почтовая марка в честь бесчестного папы" - так выглядел газетный заголовок в одной из католических газет в 1998 году. В статье рассказывалось о том, что Ватикан выпустил марку в честь папы Александра VI (1492-1503). Первоначально известный под именем Родриго де Борджиа и Борджиа, он был одним из пользующихся дурной славой Борджиа-пап. Он был племянником папы и отцом многочисленных детей, среди которых особенно известна Лукреция Борджиа. Его сын, Чезаре, которого папа сделал кардиналом в восемнадцатилетнем возрасте, скорее всего, убил своего брата, Хуана. Александр VI авторитарно разделил Новых Свет между Испанией и Португалией, обязал Микеланджело спроектировать новую базилику святого Петра в Ватикане и был свидетелем казни на костре Савонаролы (1452-1498), доминиканского реформатора, осмелившегося бросить вызов Медичи во Флоренции. Поведение и интриги Александра VI создали ему такую плохую славу, что во время скандала с почтовой маркой один из обозревателей писал: "Александр VI является классическим примером, почему Церковь должна произнести тысячелетнюю mea culpa за все совершенные исторические ошибки". Как нам кажется, единственной причиной издания Ватиканом новой марки была аналогия между юбилеями 1500 и 2000 годов.

     Однако, существует причина, по которой Александр VI заслуживает уважения и должен быть упомянут добрым словом - в свое время он отказался поддержать и одобрить одну из самых тяжелых "исторических ошибок". Как каталонец, он был подданный королевы Изабеллы; он обожал ее и Фердинанда и все жизнь стремился снискать их расположение - именно Александр сразу после получения папского сана торжественно провозгласил супружескую чету "католическими монархами". Может быть, как утверждает один историк, Александр сделал это в благодарность за изгнание евреев из королевства, тем не менее, поведение папы изменилось после того, как изнуренные беженцы добрались до границ папских территорий Италии, в том числе, до городских ворот Рима. Приход этих евреев в Италию - историки говорят, что их было около девяти тысяч - всколыхнул итальянских христиан. "Глядя на них, вы подумаете, что вместо лиц у них маски", - писал один из очевидцев. "Они были истощены до предела и мертвенно бледны, их глаза, казалось, провалились в глазницы; если бы они не двигались, то можно было решить, что все они уже мертвы". Историк Сесил Рот говорит, что в Генуе братья-монахи встречали умирающих от голода беженцев в порту "с крестом в одной руке и свежеиспеченным хлебом в другой, предлагая еду в обмен на обращение в христианство".

     Но в Риме все было по-другому. Еврейская община Рима насчитывала примерно тысячу человек, когда примерно столько же, если не больше, испанских изгнанников стали лагерем на Аппиевой дороге, прося разрешения войти в город. Может показаться, что тысяча человек не бог весть какая проблема для Рима, но согласно историку Кеннесу Стоу, население города в это время не превышало 50 тысяч человек. Евреи жили в Риме с дохристианских времен, но к концу 15-го столетия представляли из себя смесь различных европейских групп беженцев. Большое количество пришельцев, естественно, испугало лидеров общины, так как положение самой общины во время значительного ухудшения отношений с христианами было весьма неустойчивым.
     Все исторические документы, как с христианской стороны, так и с еврейской говорят о том, что папа Александр VI дружелюбно пригласил иберийских изгнанников в Рим и обязал лидеров еврейской общины всячески помочь им устроиться. Противопоставив себя испанским властелинам Александр VI провозгласил, что евреям Рима "разрешается вести свою жизнь свободно от вмешательства христиан, продолжать свои традиции и обряды, богатеть и наслаждаться многими другими привилегиями". Когда евреев выслали из Португалии, а затем из Прованса, то многие из них тоже добрались до папских территорий и до Рима. К этому времени личным врачом папы был известный маэстро Бонето, который с 1499 года был одновременно римским раввином. Папа с "подмоченной репутацией" запомнился евреям как великодушный защитник.

     В целом, папа Борджиа был частью доброй традиции протекции папами евреев. Географически еврейская община Рима располагалась вдоль Тибра, в районе Трастевере, в тени Ватиканского холма. Как мы видели, папы частенько принимали антиеврейские законы, но, каким-то образом, не очень следили за их выполнением под окнами своей спальни. Надругательство над евреями во время религиозных римских карнавалов было, конечно, обыденным делом. Время от времени были нападки на Талмуд. Монахам иногда разрешали агрессивное прозелитство. Но когда средневековые папы обладали реальной властью, они защищали евреев с удивительной последовательностью. Повторим несколько раз сказанное: Sicut Judaeis, папская булла в защиту евреев, была издана двадцатью тремя папами в течение 12-15 столетий. В этом контексте надо понимать нехарактерную для Александра VI доблесть - традиция защиты евреев была важной частью политики папского престола.

     Эта традиция защищала больше, чем только евреев, но и саму идею христианской веры. Со времен святого Августина и Григория Великого, евреи были частью христианской теологической диалектики. Августин называл евреев "народом-свидетелем" и позитивно относился к традиции верности евреев к Богу Израиля. После Августина "свидетельство" было увязано с антиеврейской клеветой и, как результат, униженным состоянием евреев. Унижение и деградация евреев, в свою очередь, стали главными доказательствами истинности христианских претензий. Евреев унижали из-за их несогласия согласиться с этими претензиями. Христиане же, согласившись с ними, предполагали мгновенное изменение судьбы - Спасение вместо унижения. Таким образом, для христиан сама уверенность в награде усиливалась, когда они лично наблюдали осязаемое наказание евреев. Для поддержания такого диалектического состояния необходимо было соблюдение трех условий. Во-первых, евреям не должно было быть разрешено преуспевать. Их наказание должно было быть непрерывным во времени. Во-вторых, наказание не должно было быть чрезмерным - евреи не должны были исчезнуть, как народ. Массовое насилие не поощрялось. В-третьих, место евреев в христианском мире должно было быть защищено для того, чтобы каждое новое поколение христиан воочию видело преимущество своей веры перед верой "свидетелей". Стремление к убийству евреев или - в новые времена - к их изгнанию нарушало систему. В этом была причина "проеврейского" поведения римских пап.

     Но в 15-16-х столетиях стали происходить события, явно нарушающие баланс традиционной теологической диалектики. Это было время, когда католицизм страдал от многих внутренних болезней. Изгнание евреев с Иберийского полуострова стало ключевым событием, так как явилось одновременно симптомом болезни и попыткой излечения, но побочным эффектом такого способа лечения стало распространение вируса евреененавистничества по всей Европе. Суть же событий в Испании заключалась в том, что инквизиция ясно установила причину шатания христианской веры: причиной было само присутствие евреев. Изгнание не было попыткой расового истребления, но, безусловно, было началом стратегии расового очищения.

     До того несколько аморфный дух христианской ереси сконденсировался в смертельную угрозу для Церкви в образе Мартина Лютера (1483-1546). Любой поиск корней Холокоста в нашей цивилизации не может пройти мимо исследования Реформации и персонально Лютера и их совместного влияния на то, что Даниэл Голдхангер назвал "познавательной моделью евреев, которая определила дух Германии". Мое исследование связано, прежде всего, с католическим аспектом проблемы антисемитизма, но Холокост стал конечной точкой всей пестрой европейской истории, не только католической ее части, и даже больше - не только исключительно христианской.

     Если вернуться в начало XV века, то мы должны признать важный и, определенно, не католический поворот в "германской" части этой истории. Историк Сало Виттмайер говорит, что "на территории Великой Римской империи драма Реформации немедленно отразилась на жизни большинства еврейских общин и стала решающим фактором, определяющим судьбу евреев вплоть до нацистских времен и даже после них". Мартин Лютер прибил свои 95 тезисов на воротах виттенбергской церкви в 1517 году. В 1543 году он опубликовал антисемитскую статью "Об евреях и их лжи" (как заметил И. Островский, Лютер употребил множественное число слова "ложь", но по-русски так не скажешь. - Примечание переводчика), работу, высоко оцененную Гитлером. Базовая культурная модель евреев - по Лютеру - содержала в себе три постулата: евреи отличаются от германцев; евреи - прямая противоположность германцам; евреи не только прямая противоположность, но они - злобные и разъедающие общество люди. Все три определяющих евреев элемента станут постоянной частью истории германского христианства, но впервые и с абсолютной ясностью они были даны в резкой обличительной работе Лютера.

     Трагический характер влияния Лютера на судьбу германских (и, конечно, европейских. - Примечание переводчика) евреев можно полностью понять, только сравнивая пасквиль "Об евреях и их лжи" с написанной двадцатью годами ранее другой работой - "Иисус Христос был рожден евреем". В течение этих двадцати лет Церковь яростно сопротивлялась всем реформам, которые предлагал Лютер. Личная трагедия, горечь поражения и возникшее чувство бессилия отравили все то положительное, что было у раннего Лютера в отношении к евреям. В "Иисус Христос был рожден евреем" он показал себя твердым защитником евреев. Лютер осудил "кровавый навет" и саму идею того, что все евреи являются рабами императора. В комментариях на Псалм 22, который, как вы, должно быть, помните, первые христиане использовали в дискуссиях против евреев, Лютер осудил традиционный путь, согласно которому "все, что делают священники во время Пасхальной недели [в рассказах о Страстях Господних и во время крестного хода] связано с дикими преувеличениями вины евреев в отношении Христа, а это приводит к ожесточению сердца верующего и к ненависти". Сам Лютер на собственной шкуре ощутил ненависть католической Церкви и, может быть, поэтому выражал симпатии евреям и даже утверждал, что они имеют полное право сопротивляться прозелитской политике Церкви. "Если бы я был евреем, - писал он в "Иисус Христос был рожден евреем", - я бы скорее превратился в свинью, чем стал католиком". Лютер надеялся, что евреи придут в его реформированную христианскую церковь исповедовать веру своих отцов. В этом сказалась его собственная прозелитская политика; положив в основу веры и проповеди Пятикнижие Моисея, он ожидал, что, увидев истинно еврейский образ Иисуса, евреи, наконец, признают в нем Мессию.

     Все повторилось, когда Лютер понял, что евреи категорически отвергли его вариант христианства. Ничто так не раздражает христиан, как отказ евреев принять их точку зрения, особенно если при этом отрицается декларируемая "христианская доброта и открытость" (- Выделено переводчиком). Но такое отрицание было только одним из факторов растущего раздражения Лютера, раздражения, очень скоро переросшего в звериную ненависть. В "Об евреях и их лжи" он прямо проповедует массовое убийство евреев и сжигание синагог. "Евреям, - говорит Лютер, - под страхом смерти должно быть запрещено воздавать благодарность Богу,... молиться и открыто проповедовать среди нас и в нашей стране".

     Была, однако, еще одна важная причина антисемитизма Мартина Лютера. Для католиков сам факт того, что его реформы принципиально основывались на Ветхом завете, был доказательством его Judaizer-изма. Как всегда, католики не преминули обвинить евреев, но на этот раз обвинение было слишком серьезным - евреев обвинили в подстрекании ереси. Католики были уверены, что Талмуд и секреты Каббалы распространяют смертельную угрозу скептицизма, этим объяснялось неприятие евреями христианских догм, даже в том случае, когда эти догмы преподносились с "научным, рациональным" обоснованием. Католики считали, что вирус посеянного евреями скептицизма распространился по монастырям и университетам Европы, где люди, подобные Лютеру, легко могли подхватить болезнь. Но когда сторонники папы официально обвинили его в Judaizer ереси, Лютер огульно объединил папу и евреев, как своих смертельных врагов: "Потому что паписты, как евреи, настаивают на том, что для Спасения необходимо соблюдать их церемонии, они будут уничтожены, как евреи".

     Кризис крестьянского восстания 1524-25 годов заставил Лютера броситься в объятия германских принцев, прежде всего, своего защитника Фредерика Саксонского. Хотя восстание было спровоцировано проповедями Лютера, но очень скоро Лютер почувствовал угрозу, исходящую от неконтролируемой толпы. Мишенью для крестьян были священники, принцы и, конечно же, евреи. В жестокой войне восстание было подавлено, и Лютер сделал свой выбор. Он поддержал зарождающийся региональный национализм победивших германских правителей не только против "всеобщего" папы, но так же против транснационального (хотя и преданного католика) императора Священной Римской империи. Таким образом, в критическое время религиозные принципы Лютера "счастливо соединились" с политическими амбициями баронов. Ничто не символизирует получившийся результат - пробуждении германского национального сознания - в такой степени, как перевод Лютером Библии на немецкий язык. В своем более чем оригинальном прочтении Библии, особенно Посланий апостола Павла, Лютер по существу уровнял законодательное крючкотворство папистов с тем "мертвым" еврейским законом, из-за которого евреи отвергли Евангелие. Противостояние одному означало противостояние второму, такое двойное противостояние стало основополагающим принципом движения. Лютер гораздо более ясно, чем другие, понимал и выражал собой новое германское самосознание и в этом качестве оказал ни с чем не сравнимое влияние на создание "познавательной модели евреев", которая станет с тех пор главенствующей в Германии. Эта модель - по Лютеру - устанавливает принципиальное различие между "античными израэлитами, которыми Лютер безгранично восхищается, и евреями христианской эры, которых он ненавидит всей душой". Очень важно подчеркнуть, что при всей своей оригинальности позиция Лютера в отношении евреев - какой бы злобной она не стала - была основана все на тех же центральных христианских теологических претензиях. "Антииудаизм Лютера, - пишет историк Хейко Оберман, - основывался на убеждении, что после появления Иисуса на земле у евреев не было будущего, как у евреев".

     Два дополнительных обстоятельства были против евреев. Во-первых, общественное мнение всегда связывало евреев с их защитниками - императорами, которые отныне стали политическими врагами. Во-вторых, финансовые операции евреев включали сбор денег для индульгенций ненавидимого папы. Евреи оказались в незавидном положении. К старой теологической ненависти была добавлена политическая. По мере того, как новая германская культура начала определять себя в отношении к новым врагам, евреи стали квинтэссенцией образа врага. "Знайте, мои дорогие христиане, - говорил Лютер, - и ни минуты не сомневайтесь, что после дьявола у вас нет врага более злобного и опасного, чем евреи". Закономерно, что евреи - и только евреи - были лишены гражданских прав в возникающих новых германских государствах. Но даже этого было недостаточно. Для германского народа евреи представляли окончательное и неоспоримое зло, гораздо большее, чем папа или император. Если на одном конце шкалы ценностей находились германские ценности, то на самом дальнем - противоположном - было место для евреев. Противоречивость католической Церкви в отношении евреев осталась сущностью католической, но не лютеранской церкви. Лютер видел Германию judenrein. "Они для нас тяжелое бремя, наше бедствие; они - вредители на нашей земле".

     Карл V (1500-1558) уже был испанским королем, когда в 1519 году его избрали императором Священной Римской империи. Двумя годами раньше Лютер обнародовал свои виттенбргские тезисы. Карл V председательствовал на райхстаге в Вормсе (1529), где Лютер был осужден, а после потребовал созыва Трентского собора (1545) для обсуждения катастрофических последствий Реформации. Но Карл V, как истинный потомок Фердинанда и Изабеллы (он был их внуком), был доволен judenrein Испанией и изначально не был другом евреев. Католические принцы в это время не были существенно терпимее к евреям, чем протестанты. Даже в Риме, как мы скоро покажем, в это время набирало силу антиеврейское течение. Но по мере усиления конфликта с германскими королями менялась позиция Карла в отношении евреев: чем жестче становился Лютер, тем мягче и терпимее был Карл. Евреи стали символом, вокруг которого велась жестокая война.

     К счастью, кроме Мартина Лютера Реформизм имел и других героев. В тех частях Европы, где победителями протестантской революции оказались последователи Иоанна (Жана) Кальвина, евреям была суждена другая судьба. Позитивной тенденцией всего реформационного движения было распространение идеи индивидуальных прав человека, и Кальвин стал одним из ее горячих сторонников. Рожденный во Франции, укрывающийся в Базеле и Женеве, Кальвин стал основателем движения, которое, в отличие от движения Лютера, не было основано на национализме. Кальвинизм проповедовал экономическую предприимчивость, представляя ее, как религиозную цель, и в таком аспекте приветствовал сотрудничество с евреями в области финансов. В тех местах, где гугеноты-кальвинисты оказались победителями - в некоторых частях Франции, Нидерландах, Бельгии, Люксембурге, Северной Америке - евреям жилось намного лучше, чем в Германии, за важным исключением банкирских семей в свободных городах Франкфурте и Кельне.

     К этому времени во многих частях Европы уже ощущалась некоторая проеврейская тенденция, доказательством чего была та энергии, с какой Карл V наконец-то бросился на их защиту. В 1544 году, незадолго до того как его армии схлестнулись с армиями протестантских королей, Карл V обнародовал новые привилегии для евреев, возможно, самые далеко идущие в предоставлении евреям свободы - но не прав - чем любые прежние. Он признал незаконным изгнание евреев из имперских городов, запретил насильственное принуждение в ношении отличительных знаков, осудил обвинения в ритуальных убийствах и запретил закрытие синагог. Кроме этого, император впервые достаточно прямо указал, что "... им разрешается заниматься инвестициями и использовать их фонды для одалживания денег под процент... при этом устанавливать процент гораздо выше и получать прибыль выше, чем это разрешается делать христианам".

     То, что враждующие между собой христиане определяли свою позицию в дополнение ко всему прочему еще и отношением к иудаизму, стало новым поворотом в старой истории. Обычно история этого времени представляет евреев пассивными участниками конфликта, как бы наблюдающими со стороны резню между католиками и протестантами, крестьянами и бюргерами, священниками и принцами. Но на самом деле еврейские лидеры всегда находили способы использовать свое непростое и опасное положение для успешного лавирования вокруг многочисленных силовых центров. И если император использовал свою существенную власть для их защиты, то, конечно, одной из причин был традиционный взгляд на евреев, как на своих собственных рабов, но не менее важным было то, что сами евреи сделали все возможное, чтобы в этом был смысл.

     Христиане имеют привычку всячески усиливать значение историй о христианских защитниках евреев, как если бы евреи были пассивными выжившими "счастливчиками", такими же, как пассивные не выжившие "неудачники". Это видно и сегодня по книге, а потом по фильму-саге об Оскаре Шиндлере, католику нацистских времен. Защита евреев "списка Шиндлера" представляется как заслуга только Шиндлера, как будто в этом нет никакого участия помощника Шиндлера, бухгалтера Ицхака Штерна, который по-умному "использовал" своего хозяина для спасения людей из своего списка. У Карла V был свой Ицхак Штерн - Йозель фон Розхайм, избранный представитель германских евреев при императоре. Согласно Барону, автору "Истории евреев", личные качества Йозеля сыграли важную роль в смягчении политики Карла V в отношении евреев. "Тактичный, выдержанный и при этом одаренный многими талантами Йозель одинаково хорошо разбирался в религии и в политике и был реалистом в решении государственных вопросов... Одним из самых запомнившихся аспектов еврейской политики Карла было решение издать привилегии без привычной специальной компенсации "пострадавшей" стороне... Весьма необычным было его решение руководствоваться не столько финансовыми соображениями, сколько желанием удержать ускользающую власть". Йозель помог императору понять, как сотрудничество с евреями может помочь изменить баланс в свою пользу. Наиболее важно это было в городах, где бароны пытались перетянуть на свою сторону зарождающийся класс торговой буржуазии. К сожалению, для Карла и для евреев, все было сделано слишком осторожно и слишком поздно. Карл V станет последним коронованным папой императором и, хотя формальное назначение императора Священной Римской империи будет продолжаться вплоть до девятнадцатого столетия, но идея Константина о "всеобщем" объединяющем имперском троне, осуществленная Фредериком Барбароссой в двенадцатом веке, фактически закончится в 1556 году. В этом году, уставший от бесконечных войн, от проблем на непрерывно продолжающемся Трентском соборе и осознавший невозможность остановить триумф протестантизма Карл V отказался от трона, после чего ушел в монастырь, где и умер через два года.

     Естественным ответом римско-католической Церкви на политический и религиозный хаос 16 столетия стала срочная попытка ужесточить и стандартизировать атрибуты веры и религиозной практики. Несмотря на все известные негативные последствия такой политики в прошлом - от Никеи до Unam Sanctam - Церковь вновь реагировала на свой внутренний кризис с беспрецедентной авторитарностью и тоталитаризмом. Как всегда в таких случаях, евреи оказались жертвой. Несмотря на практическое сотрудничество Карла V и евреев, давно установившиеся на Иберийском полуострове представления об евреях оказались непоколебимыми: евреи считались источником христианской коррупции. От таких представлений был только один маленький шаг до новой идеи, овладевшей массами: протестантская Реформация была результатом еврейского сговора. Рациональные аргументы, как всегда, были использованы для усиления этого глубоко иррационального страха. В Риме, где испанские священники были частью папской бюрократии, их стали подозревать в наличии еврейских корней. Как когда-то в 14 столетии евреев подозревали в отравлении колодцев, так в середине 16 их стали подозревать в проникновении во внутренний круг Церкви. В 1556 году, новый король Испании, Филипп II, сын сложившего полномочия Карла V, в одном из первых изданных постановлений писал, что "вся ересь, случившаяся в Германии и Франции, была посеяна наследниками евреев, как мы видели, и продолжаем видеть по сей день в Испании".

     Мы легко можем проследить последствия такой политики, анализируя деятельность пап, занимавших трон Петра после Александра VI, который, как мы помним, пригласил в Рим изгнанных из Иберии евреев. Череда последующих пап, казалось, изводила себя и друг друга в попытках решения "еврейского" вопроса. В 1520, папа Лев X (1513-1521), предал анафеме и отлучил от церкви Лютера, что привело к кострам инквизиции по всей Европе. Адриан VI (1522-1523), голландец и последний не итальянский папа вплоть до Иоанна Павла II, был регентом Испании, где в это время была в разгаре охота на marranos. Его попытка организовать новый Крестовый поход против турок с треском провалилась. Новость об его смерти праздновалась не только многочисленными фракциями, ненавидевшими "северного варвара", но и всем римским населением, жившим в страхе перед его инквизицией. Все прославляли доктора, который не сделал все возможное для его спасения.

     Сам статус римского папы значил не очень много в это хаотическое время. Лучшим примером этого был захват и разграбление Рима в 1527 году. Папа Клемент VII (1523-1534) заключил договор с французским королем Франциском I и этим очень рассердил императора Карла V. Набожный император послал армию в Рим и взял папу в заложники. Клемент просидел около семи месяцев в замке Святого Ангела, бывшем захоронении императора Адриана. Идея Карла созвать Генеральную Ассамблею Церкви, известную как Трентский Собор (по маленькому городку на севере Италии), тоже в своей сути была направлена против папской власти. Собор обсуждал вопросы церковной реформы и определения религиозной доктрины на протяжении трех сессий: 1545-48, 1551-52, 1562-63. Политически на Соборе доминировали прелаты и короли стран к северу от Альп, инициатива почти никогда не принадлежала папе. Собор знаменит осуждением космологии Николая Коперника (1473-1543) и тем, что своим главным врагом Церковь официально назвала протестантское движение.

     Трентский Собор практически не занимался "еврейским" вопросом. Но одно из решений отцов Церкви оказалось необычайно важным для всей последующей запутанной истории христианско-еврейских отношений. Это решение касалось центрального вопроса, разделяющего евреев и христиан, события, в котором христиане традиционно обвиняли евреев, ситуации, которая показывает всю сложность и неоднозначность отношения Церкви к евреям. Нетрудно догадаться, что это был вопрос о виновности в распятии Иисуса. На протяжении многих столетий эту вину целиком и полностью возлагали на евреев, но, как мы видели, для такого подхода надо было "забыть" или не обращать внимания на многие положения в основополагающих христианских документах. В Евангелиях и, особенно в трудах апостола Павла слишком многое говорило не в пользу официальной доктрины. На Соборе об этом было сказано с абсолютной ясностью. Трентский Собор подтвердил, что вина в смерти Иисуса лежит на грешниках - всех людях, бывших грешными в это время. Старый вопрос: "Кто убил Иисуса?" получил ясный ответ - это сделали грешные люди. И наши грехи - декларировали лидеры христианской Церкви - делают нас ответственными за это убийство. И даже больше. "Эта вина, - по словам декларации, - кажется, лежит большей тяжестью на нас, чем на евреях, так как согласно апостолу Павлу: "Ибо если бы [евреи] познали, то не распяли бы Господа славы", в то время как мы, в противоположность евреям, знали Его, но предали Его своими действиями, тем самым помогли возложить руки убийц на Него". Если бы такое представление о "проклятом" вопросе укоренилось в моральном воображении христиан, то вся история евреев была бы другой. Тот факт, что совсем другие представления, начиная с самих Евангелий, где евреев выбрали "козлами отпущения", овладели умом и сердцем христиан, только подтверждает утверждение Собора о том, что "мы" являемся грешниками.

     В первой половине 16 столетия некоторые понтифики были весьма хорошо осведомлены о своей собственной греховности, поэтому даже в этот нелегкий для евреев период время от времени евреям давали некоторое послабление. Примером "мягкого" для евреев папы был Павел III (1534-1549), председательствующий на открытии Трентского Собора. Его сестра была любовницей Александра VI, папы, открывшего ворота Рима для иберийских евреев. Сам Павел был типичным гедонистом, в этом смысле схожим с папами Борджиа. Но во время своего сравнительно долгого правления Павел пережил существенную трансформацию. Вызов Реформации был воспринят им глубоко персонально и значительно изменил его личную жизнь. Именно Павел III отлучил от Церкви английского короля Генриха VIII, и он же поручил расписать купол Сикстинской капеллы, в результате чего мы имеем возможность наслаждаться одним из величайших произведений христианского искусства - фресками "Страшный суд" Микеланджело. Павел III остался в памяти как яростный защитник евреев. Он запретил невероятно популярное ежегодное костюмированное представление Страстей Господних в Колизее только на том основании, что оно провоцирует римлян к насилию над евреями. Его существенная поддержка евреев вызвала резкое недовольство среди отцов Церкви.

     Трентский Собор, как мы видели, в определении вины за распятие Иисуса сыграл положительную роль для евреев. Но в этом заключался, пожалуй, единственный плюс Собора. К сожалению, минусов было гораздо больше. Собор принял жесткие меры против сторонников Реформации, "неверующих", по определению Собора. К "неверующим", естественно, относились и евреи. Давление со всех сторон на папу Павла III превысило его возможность к сопротивлению. Результатом стала организация практического механизма репрессий. Папы, в основном, были противниками испанского варианта такого механизма, но чаще всего были не в состоянии остановить его. Но в новые времена возросшее давление эпохи привело, наконец, инквизицию в само сердце католической Церкви, в Рим. В 1542 году Павел подписал указ об установлении инквизиции испанского типа в Риме для искоренения агентов, враждебных доктрине Церкви, затесавшихся во внутренние слои церковной иерархии. Он назначил главой инквизиции Джанпьетро Караффа, бывшего посла Ватикана в Испании. "Даже если я найду еретиком своего отца, - говорил Караффа, - то лично соберу дрова, чтобы сжечь его на костре".

     В 1553 году в Риме сожгли францисканского монаха, принявшего иудаизм. Караффа присутствовал при казни нескольких десятков евреев, проходивших под именем conversos, marranos (оскорбительная кличка, означающая "свинья") или "cryptos". Вне зависимости от названия всех их обвиняли в распространении ереси. Во времена Караффа, в 1553 году, римская инквизиция провела массовую компанию против Талмуда, превратив до того относительно терпимый Рим в подобие Парижа трехсотлетней давности. Впервые в итальянской истории, установив тем самым важный исторический прецедент, в еврейские дома и синагоги врывались слуги инквизиции и изымали Талмуд и другие священные книги. Аналогом парижской площади перед отелем де Вилль стала римская Кампо деи Фиори, просторный сквер, где сегодня, как и тогда, с утра до вечера шумит большой продуктовый рынок. Здесь - в Риме - был зажжен костер, на котором горели тома Талмуда.
     "После того, как эти книги будут уничтожены, - писал советник римской инквизиции, - и как только они [евреи] останутся без сосредоточения мудрости... их раввинов, станет более вероятным, что они будут в большей степени готовы воспринять веру и мудрость слова Божьего".

     Сегодня в центре Кампо деи Фиори стоит памятник Джордано Бруно (1548-1600). Монумент был сооружен в 1887 году, после того, как Церковь потеряла контроль над городом. Большой поклонник Фомы Аквинского, Бруно примкнул к Доминиканскому ордену и очень скоро стал широко известным мыслителем. Позже, в причудливой христианской традиции, начатой Пико делла Мирандола, он стал поклонником Каббалы. Как и его великие предшественники, Николай Кузанский и Коперник, Бруно утверждал бесконечность Вселенной, противореча этим церковной доктрине. Когда в 1576 году его призвали на суд инквизиции, Бруно снял свою одежду священника и бежал из Вечного города. Он верил в вездесущность Бога и в присутствие Его во время сотворения мира, а не только в Церкви. Хорошо знакомый с еврейскими священными текстами Бруно верил в необходимость уважения различных религий. Его спор с Церковью постепенно перерос во взаимную ругань. Наконец, инквизиция разыскала его в Венеции, арестовала и доставила в Рим. Ему был дан шанс раскаяться, но Бруно им не воспользовался. По решению инквизиции 17 февраля 1600 года Джордано Бруно был сожжен на Кампо деи Фиори. По традиции в этот день жители Рима приносят цветы к подножию памятника. В 2000 году, в ознаменование четырехсотлетней годовщины смерти великого мыслителя, сотни римлян участвовали в демонстрации. Невозможно находиться возле памятника и не думать о пламени костра, пылающего в этом месте, о продолжении гнусной традиции, начатой Караффой.

     Павел III не нашел сил остановить приход инквизиции в Рим и не мог воспротивиться назначению Караффа. Но были и другие, не менее мерзкие "испанские" нововведения, которым он противостоял до конца. В 1546 году Павел назначил священника-converso на важную должность в толедском кафедральном соборе. Это было совершенно рутинное назначение, но архиепископ Толедо, учитель короля Филиппа II и обладатель реальной власти, не согласился с папиным назначением на том основании, что священник не был носителем чистой крови. Вспомним, что дискриминация такого типа против "новых" христиан всегда резко осуждалась папами. В данном случае Павел также проявил решительность и отменил назначение, но этого было недостаточно для принципиального архиепископа. В 1547 году обозленный глава толедской епархии издал "Устав Толедо" - устав limpieza de sangre: чистоты крови. Согласно новому уставу никто с наличием еврейской крови не мог занимать какую-либо должность в соборе. Павел категорически отказался утвердить "Устав". Такое же, кстати, отношение к нему было у большинства прелатов Церкви, включая многих испанских. Но инквизиция стала использовать положения limpieza de sangre в отношении других институтов. Людей с еврейской кровью выгоняли из иберийских университетов, из религиозных орденов, из различных профессиональных цеховых организаций и даже из многих городских советов.
     Как мы уже видели, слишком пристальное внимание к чистоте крови был той линией, которая разделяла инквизицию и папство. Инквизиция, с огромным для себя ущербом в исторической перспективе, была "зациклена" на вопросах крови, что породило современный расизм. Папство - на другой стороне разлома - пыталось сохранить античную традицию относительной терпимости. К середине 16 столетия обе стороны были в состоянии войны друг с другом.

     В 1555 году, история совершила гибельный поворот к худшему, когда Великий инквизитор Караффа, человек, который сжег францисканского монаха-иудея, христиан, соблюдавших некоторые иудейские традиции и тысячи томов Талмуда, был посажен на трон Петра. Джанпьетро Караффа стал папой Павлом IV (1555-1559). Ему было 79 лет, поэтому он действовал очень быстро. За несколько отпущенных ему лет он успел сделать следующее: ратифицировал "Устав Толедо"; запретил евреям владеть любыми религиозными книгами, за исключением Библии (Талмуд был включен в Индекс запрещенных книг); закрыл все еврейские типографии в Риме (в годы Ренессанса в Риме печаталось абсолютное большинство еврейских книг в Европе). Но самое главное: в июле 1555 года папа издал буллу Cum Nimis Absurdum:

     Ввиду того, что абсурдно и неподобающе, что евреи, которых Бог проклял на вечное рабство из-за грехов их, пользуясь предлогом того, что христианская любовь сохраняет их и поддерживает проживание среди нас, выказывают такую неблагодарность христианам и оскорбляют их за все то доброе, что они делают...; и ввиду того, как нам стало известно, что в Риме и других городах их бесстыдство дошло до того, что они не только селятся среди христиан, в том числе возле наших церквей, и не соблюдают предписанного им отличия в одежде, но и снимают жилье на самых престижных улицах и площадях наших городов и деревень, приобретают в личное пользование земельную собственность, нанимают христианских кормилиц, домработниц и прочих слуг и делают многое другое, что оскорбительно для христиан, то мы вынуждены установить следующие ограничения...

     Евреям не разрешалось владеть землей и недвижимой собственностью. Евреям не разрешалось учиться в христианских университетах. Евреям нельзя было нанимать слуг христиан. Еврейская торговая деятельность была строго ограничена. Налоги на евреев резко увеличились. Евреям больше не разрешалось игнорировать требование носить отличительную одежду и знаки. Христианам не разрешалось обращаться к еврею с уважительным словом "господин". "Ни в каком официальном документе, вплоть до гитлеровских времен, - писал историк Мальколм Хэй, - по отношению к евреям не использовался настолько унижающий их язык, как в этом обращении к христианскому миру". Однако не язык был главным в этом эпохальном папском документе, а его центральное указание: евреи должны жить на одной улице или в одном районе, отрезанном от других районов города. Этот район должен иметь только один вход. Папская булла со всей определенностью постановляла, что отныне евреи в христианских странах должны жить в гетто.

     Кардинал Эдвард Кэссиди, директор Комиссии Ватикана по религиозным отношениям с евреями, сказал в мае 1988 года, что "гетто, узаконенное папской буллой 1555 года, стало преддверием газовых камер нацистской Германии". Фактически же, гетто было давней христианской традицией. Четвертый Латеранский собор в 1215 году издал указ изолирующий евреев, включающий поселение их в отдельных замкнутых районах. Кельн имел свое гетто, начиная с 1150, Франкфурт - с 1460. После исхода иберийских евреев в Польшу гетто было организовано в Казимирце и Кракове в 1496. Но постановление 1215 года принималось к категорическому исполнению крайне редко. Совсем по-другому обстояло дело с буллой 1555 года. Никогда до этого закон об отселении евреев в отдельные кварталы не принимался с такими серьезными намерениями и никогда такой категорический мандат не исходил от папы.

     Cum Nimis Absurdum была провозглашена 12 июля. С 23 июля все мужское еврейское население Рима было обязано носить желтый конический головной убор (женщины должны были закрывать лицо). 26 июля все еврейское население города было согнано в район за Тибром, площадью примерно два с половиной квадратный километра. Этот район, примерно в полутора километрах от Ватикана, стал римским гетто. (Само слово "гетто" пришло из Венеции, где евреев согнали в район новых литейных мастерских, geto nuevo, по-итальянски). В Риме немедленно начались работы по возведению стены, ограничивающей место проживания евреев, причем, евреев обязали оплатить все издержки. Тюремная ограниченность жизни внутри гетто почти сразу привела к ограничению культурной и физической - но не религиозной - активности до этого гордой еврейской общины. Примерно 10 тысяч евреев жило в замкнутом, перенаселенном районе до конца 19 столетия. Напротив входных ворот в гетто стоит церковь святого Григория с надписью на иврите из Исаи над входной дверью: "Всякий день простирал Я руки Мои к народу непокорному, ходившему путем недобрым, по своим помышлениям".

     Страдания евреев в гетто были жестокими и, как сказал кардинал Кэссиди, исторические последствия антиеврейской эскалации оказались чудовищными. Но у нас есть основание считать, что безжалостный Павел IV имел в виду нечто другое. В предисловии к Cum Nimis Absurdum папа объясняет, что целью политики ограничения является стремление обратить евреев в христианство. Павел IV полностью и окончательно порвал с идеей Августина о том, что, продолжая жить среди христиан в качестве униженных и деградированных "свидетелей", евреи служат Божьей цели. Отныне единственной причиной, по которой евреям разрешалось существовать, была надежда на то, что, восславив Бога и правду Церкви, они обратятся в христианство. Таким образом, новоизобретенная бесчеловечность гетто не предполагала быть длительной. В какой-то степени, сама спланированная жестокость задумывалась в качестве подстегивающей, но временной, меры. Какое-то количество евреев "пошло навстречу", но большинство - нет.

     В нашей попытке максимально "обелить" историю еще раз отметим, что гетто и все ограничения евреев не создавались с целью социальной пытки народа, но они организовывали условия, в которых жестоковыйным евреям не оставалось бы никакого выхода, кроме капитуляции. Караффа и другие высокопоставленные деятели Церкви хорошо усвоили из фиаско с conversо в Испании, что конверсия силой, по определению, невозможна и приводит только к подпольному антихристианскому сопротивлению крипто-иудеев. Но папа Павел IV надеялся, что если довести деградацию евреев до совершенно нового уровня, то евреи сами осознают свое положение как, по словам историка Кеннеса Стоу, "исполнение пророчеств о порабощении, что приведет их самих к решению об обращении". Другими словами, евреи, которые в свое время не осознали исполнение пророчеств о Мессии в образе Иисуса, глядя на свою жизнь, должны будут, наконец, признать правоту Церкви. Похоже, что с помощью Cum Nimis Absurdum Павел IV хотел помочь евреям понять ошибочность, даже абсурдность непризнания ими - и евреями "первого" поколения - идеи замещения Ветхого завета Новым.

     Павел IV во время своего папства не только органично увязал идеи инквизиции с теологией, но и отклонил попытки примирения со стороны английской королевы Елизаветы I (1533-1603), чем окончательно утвердил разрыв англиканской церкви с Римом. Совершенно очевидно, что боль от незаживающей раны, нанесенной Реформацией, была одной из причин изменения папской стратегии в отношении евреев. В течение многих столетий идея обращения евреев в христианство была важным пунктом в повестке дня Церкви, но никогда она не была самым важным. Это объяснялось тем, что неуверенность, возникающая от непризнания евреями христианских претензий, ощущалось христианами только подсознательно. Начиная со времен апостолов, несогласие евреев признать Иисуса Мессией, безусловно, было моральной угрозой, но, возможно, именно по этой причине угроза преуменьшалась. Церковь пыталась отмежеваться от беспокойства по этому поводу, но само подсознание работало на усиление ненависти к евреям. Тем не менее, внутри Церкви до исторического смещения акцентов при папе Павле IV, по определению историка Хейко Обермана, "ненависть к евреям сосуществовала с протекцией евреев; это были две стороны одной монеты". Все это закончилось вместе с форсированной папой "геттизацией", которая была осуществлена в большинстве городов Европы. Многовековой баланс был нарушен раз и навсегда. Церковь, находясь в осаде, не смогла сохранить баланс, да и не искала его соблюдения.

     На поверхностный взгляд может показаться, что на Западе Церковь со времен Константина не имела серьезной конкуренции. Даже великий раскол с Востоком в 11 столетии был забыт после триумфа Первого Крестового похода и теологического ренессанса 12 столетия. После этого, казалось, ничто не могло противостоять утвердившейся христианской эре. Соперничество Церкви с монархами и императорами, также как и соперничество внутри Церкви за трон апостола Петра, сотрясало время от времени европейский континент, но после каждой встряски Церковь становилась только крепче, спасенная то одним, то другим великим мыслителем или мистиком, лояльность которых к Церкви и к Богу была для них одним и тем же. Но протестантизм был совершенно отличным историческим явлением, как и до того невиданные социальные потрясения, классовые конфликты, научная революция - Коперник! - и зарождающийся капитализм, расколовшие континент на части. Эпохе феодализма, во время которой определились идеалы католицизма, без всякого сомнения, пришел конец. Что приходило на смену? Реформация, с приходом новой экономики и нового национализма, существенно пошатнула уверенность Церкви в собственной непогрешимости. Возможно, впервые со времен Константина Церковь остро нуждалась в восстановлении доверия и престижа. Может быть, в этом была причина? Обращение евреев в христианство помогало имиджу Церкви и прежде, но всегда до этого победа была не полной, локальной и очень часто преувеличенной. Для спасения положения римско-католической Церкви в новых условиях совершенно необходимым было массовое обращение всех евреев, то, что всегда - очень долго - ожидалось на уровне подсознания, как рядовых, так и высоко стоящих христиан.

     Для христиан, чувствующих гармоничность Нового завета и глубоко верующих в интеллектуальную концепцию "исполнения пророчеств", перспектива массового обращения евреев, естественно, вела к образам "конца света". Стоу утверждает, что папа Павел IV был абсолютно убежден во взаимосвязи двух событий. Само массовое распространение ереси на континенте было знаком прихода Антихриста, после чего, по логике папы, должны были произойти все ожидаемые события Второго пришествия. Для папы-инквизитора обязанность христиан в такой серьезный момент заключалась в необходимости - на персональном уровне и на уровне организации - соблюдении строжайшей дисциплины. "Должна быть одна вера и тогда будет один мир; должно быть одно вероисповедование в Церкви и тогда будет один путь к братству. Выбросьте Золотого тельца, откажитесь от высокомерия и чванства; пусть не будет Рехобама и Джеробама, Иерусалима и Самарии; пусть будет одно стадо и один пастырь".

     Ощущаемая Павлом потребность в немедленном "очищении" Церкви лучше, чем что-либо другое объясняет дух контрреформации. Для такого крайнего аскета, как Павел IV, быстрое и "добровольное" обращение евреев было центральным пунктом его плана. Оказавшись свидетелем распада всего, во что он верил, папа решил, что только жесткое наведения порядка в доставшихся ему развалинах может вернуть былую славу Церкви. И для этого хороши любые меры: первое, противостояние протестантам вне Церкви; второе, жесткая дисциплина внутри Церкви; но самое главное: обращение евреев в христианство. Только это, по его мнению, могло зацементировать трещину, расколовшую в самом начале истории фундамент, на котором стояла Церковь. Такое событие должно будет стать, по существу, осуществлением всех исторических надежд на Спасение, исполнением пророчества апостола Павла, который в послании "К Римлянам" сказал, что обращение евреев означает "воскресение мертвых". Стоу говорит по этому поводу: "Конверсия евреев, кроме всего прочего, должна была означать установление порядка и спокойствия. Этот порядок будет иметь весьма специфическое свойство: он снимет всю тревогу и неуверенность Церкви в законности католической веры и будет способствовать стабилизации христианского мира. И даже больше: конверсия, возможно, приведет к осуществлению извечной мечты человечества - вечному миру".

     Последующие папы понимали "дисциплину" по-разному: некоторые ужесточали меры против евреев, другие допускали послабления. Реакция пап на отказ евреев принять "последнее приглашение" была, в основном, негативной и иногда напоминала "обиду" Лютера, хотя никогда не была такой бранчливой. Пий V (1566-1572) изгнал евреев из папских штатов (кроме Рима и Анконы, где он не мог обойтись без них в своих торговых делах). Григорий XIII (1572-1585) посылал миссионеров в гетто и заставлял евреев слушать христианские проповеди в синагогах. Клемент IX (1667-1669) отменил карнавальные издевательства над евреями, но другие папы отменили отмену Клемента. В течение более чем трех столетий не нашлось папы, "даже среди более человечных и благородных, чем другие" - по словам Германа Фогельштейна, который бы разрушил стены гетто у подножия Ватиканского холма. Это сделают "безбожные" солдаты французской революции в 1796 году. Но после победы над Наполеоном папа Пий VII (1800-1823) прикажет восстановить разрушенные стены римского гетто. Окончательно стены гетто будут уничтожены только в 1870 году, когда Церковь уступит контроль Рима светским силам итальянского национализма; мы будем подробно говорить об этом в последующих главах. После всего сказанного, полезно заметить, что в сентябре 2000 года Пий IX (1846-1878), последний папа- "хранитель" римского гетто, папа, называвший евреев "собаками", был причислен к лику святых (канонизирован) папой Иоанном Павлом II.

     Однако задолго до потери контроля над судьбой римского гетто папы потеряли контроль над антиеврейским движением по принуждению евреев к конверсии. Даже суровое насаждение "дисциплины" и "порядка" папой Павлом IV не сломило евреев. В следующей главе мы покажем, как был сформулирован еврейский отказ и что происходило в это время внутри еврейских общин. Но и в самой Церкви происходили события, резко замедляющие конверсионную программу. Главным стало быстрое распространение новой иберийской идеи чистоты крови, limpieza de sangre. Когда Павел IV в нарушение традиции и политики своих предшественников ратифицировал Толедский устав, запретивший назначение в кафедральный собор священников с примесями еврейской крови, он тем самым разрушил одно из оснований, по которым евреи могли захотеть перейти в христианство. Если крещение не изменяет для еврея статус "недочеловека" в католической культуре, то к чему все связанные с этим проблемы? Для папы - эсхатолога (эсхатология - учение о конце света. - Примечание переводчика), возможно, сама постановка вопроса была странной: по его мнению, увидев Свет, еврей должен был перейти в христианство, но для доведенных до отчаяния евреев, живущих во время невиданной деморализации и невиданных сомнений эпохи, такой вопрос был абсолютно логичен. Фактически, сам новый подход к расчетам чистоты крови положил конец существовавшему с XIII века антиеврейскому миссионерству.

     Распространение limpieza de sangre в центре католицизма дало рождение новой и очень опасной тенденции. Борьба за чистоту крови стала повторяться на всех нижестоящих уровнях: от религиозных орденов и епископств, до ремесленных гильдий и самых мелких религиозных ответвлений. Законы, относящиеся к кафедральному собору в Толедо, стали имитировать повсюду, дискриминируя людей с примесью еврейской крови. Этот феномен представлял из себя дальнейшую радикализацию глубокого недоверия к евреям и, как бы, его узаконивание. По мере того, как заканчивалось бурное 16 столетие и протестантский разлом, несмотря на все усилия, увеличивался в размере, а заново приведенные к "порядку и дисциплине" евреи по-прежнему отказывались переходить в христианство, темная волна обид и подозрений в отношении евреев захлестнула христианский мир. Очень скоро это приведет к фатальной паранойе в поиске "еврейской крови".

     Все повторялось из столетия в столетие: свежие христианские инициативы в отношении евреев - такие, как обращение к аргументам рационального или дискуссии на основе Талмуда - приводили к свежим отказам евреев. Очень немногие переходили в христианство, а те, которые переходили, часто не заслуживали доверия. Это, в свою очередь, вело к новому уровню христианской ненависти - насилию инквизиции, к карательной компании limpieza de sangre. Наконец пришло время, когда католическая Церковь оказалась готова к формальному утверждению своего антиеврейского подхода: в 1611 году папа Павел V (1605-1621) издал декрет о распространении стандартов чистоты крови на всю Церковь. "Люди еврейского происхождения не должны быть допущены к должностям канонников в соборах, руководству братств и любых других организаций, на которые возложена забота о человеческих душах".

     Совершенно очевидно, что этот декрет нарушал открытость христианства для всех и равенство всех крещенных перед Богом. Одних этих причин более чем достаточно для того, чтобы католицизм со временем отверг декрет Павла V. Сегодня вы не найдете католика, поддерживающего идею чистоты крови. Даже в Испании со временем закон был отменен, хотя, как говорят злые языки, из-за полного отсутствия евреев. Но практика разделения по расе была важной составной частью центрального института христианства, разделения не просто расового, но биологического разделения по принципу расового превосходства и расовой неполноценности. Такая практика была уникальной не только в истории Церкви, но всей человеческой истории. "Расисты 19-го столетия никогда не основывали свои теории на этом прецеденте, - пишет Марк Саперштейн, - но испанское законодательство о чистоте крови было зловещим вкладом в новую концепцию еврейства". Мы уже говорили об этом. Сейчас же надо сказать, что в течение длительного периода - времени, когда рождался современный мир - зауженная "испанская" идея, сама по себе совершенно еретическая, стала католической идеей.

     В мае 1988 года кардинал Кэссиди откровенно признал связь между организованными Церковью европейскими гетто и лагерями уничтожения нацистских времен. То же самое он повторил в моем присутствии в марте 1999 года во время выступления (он был главным докладчиком) перед группой еврейских и христианских исследователей на конференции, посвященной обсуждению ватиканской декларации "Мы помним: Отражение Катастрофы". На время перенесемся из эпохи, когда воинственный антииудаизм толпы оказался под защитой Церкви и обратимся к сегодняшнему отношению Ватикана к этой истории. Документ "Мы помним: Отражение Катастрофы", на разработку которого ушло 11 лет, был представлен Церковью как определяющее и основополагающее исследование отношения Церкви к преступлениям Холокоста.

     По поводу откровенного признания кардинала Кэссиди о гетто, как "преддверии нацистских лагерей смерти" надо отметить, что в официальном документе нет никакого упоминания подобной прямой связи. "Мы помним" отрицает очевидную связь между признанным историей католическим антииудаизмом и ненавистью к евреям в нацистской Германии. Документ говорит о современном расовом антисемитизме как о чем-то совершенно не родственном недавнему прошлому. "К концу XVIII началу XIX веков... начали появляться теории, - говориться в тексте, в котором безличность повествования, скучная поучительность говорят сами за себя, - которые отрицали единство человеческой расы, утверждая их различие. В 20-м столетии национал-социализм воспользовался этими идеями, как псевдонаучным основанием, для разделения людей на так называемую нордическо-арийскую расу и неполноценные расы". Такое высказывание жестко связывает нацистскую расовую теорию с источниками вне Церкви. "От начала до конца Холокост был продуктом современного нео-языческого режима. Корни его антисемитизма лежали вне христианства". И дальше, адресуя суть проблемы: "Различие, существует между антисемитизмом, основанным на теориях, противоречащих постоянному учению Церкви о единстве человеческой расы, равенстве и достоинстве всех рас и народов и давним чувством недоверия и вражды, которое мы называем антииудаизмом, и за которое, к сожалению, Церковь несет вину".

     Вслед за "Мы помним: Отражение Катастрофы" в марте 2000 года последовал еще один документ Ватикана: "Память и Примирение". В коротком параграфе этого документа, названного "Христиане и евреи", по существу повторяется точка зрения "Мы помним" и опять четко разделяется ответственность Церкви и ее членов и не христианская основа "языческой идеологии нацизма".
     Такие утверждения в наиболее искренней исповедальной попытке Церкви подымают ряд вопросов, включая - в который раз - вопрос о снятии с себя всякой вины, как будто действительно существует различие между "Церковью, как таковой" и "христианами". Однако сейчас нас интересует другой вопрос: заявление о "постоянном учении Церкви о единстве человеческой расы, равенстве и достоинстве всех рас и народов". Очень трудно найти в церковной истории 15-17-го столетий подтверждение такого "постоянного учения". Само вдохновленное инквизицией решение "Церкви, как таковой" установить стандарты чистоты крови лишает главную идею "Мы помним: Отражение Катастрофы" всякого смысла. Разве наследие limpieza de sangre не говорит о том, что сама Церковь была частью движения по переходу от антиеврейской ненависти, основанной на религии, к ненависти, основанной на расе? Семнадцатое столетие давным-давно кануло в прошлое, но даже в двадцатом веке от католиков, в полном согласии с 300-т летними заповедями, при кадровых назначениях в "организации, на которые возложена забота о человеческих душах" часто требовалось показать отсутствие евреев среди своих предков. Как пишет Ройтер: "Законы о чистоте крови активно использовались различными католическими орденами, например иезуитами, вплоть до начала двадцатого столетия. Они породили Нюренбергские законы нацистов".

     Для примера приведем текст резолюции Пятого Генерального собрания иезуитского ордена (1593-54): "Те, однако, кто рожден от родителей, недавно перешедших в христианство, являются только помехой и причиняют вред ордену (как становится ясно из нашего повседневного опыта). По этой причине многие искренне требуют от нашего собрания проявить власть и установить, что никто отныне не может быть принят в члены нашего ордена из тех, кто происходит от евреев или сарацинов".

     Через четырнадцать лет, на Шестом Генеральном собрании запрет был ужесточен и конкретизирован: среди кандидатов в члены ордена евреев не должно было быть в пяти прошедших поколениях. Такое ограничение было слегка смягчено ... в 1923 году на Двадцать Седьмом Генеральном собрании, где было сказано: "Запрет относится ко всем вышедшим из еврейской расы, за исключением тех, у кого отец, дед и прадед уже принадлежали к католической Церкви". Как видите, со временем упоминание о сарацинах исчезло из официальных документов. Иезуиты, в конце концов, сняли ограничение, но обратите внимание, как это было сделано отцами Церкви на 29-м Генеральном собрании: "По поводу препятствия по рождению, внесенному декретами 52 и 53 Пятого Генерального собрания, объясненному декретом 28 Шестого ..., сохраненного, но измененного декретом 27 Двадцать Седьмого ..., но не содержащегося в Конституции ордена, настоящее собрание не желает сохранить его как вторичное ограничение, но заменяет его постановлением, напоминающем нашим провинциальным органам... о необходимости соблюдать осторожность при приеме кандидатов, по поводу которых существуют некоторые сомнения в связи с характером его наследственного прошлого". Это все, что мог позволить себе орден иезуитов в 1946 году и вряд ли такое решение можно назвать полным отказом от политики limpieza de sangrе.

     Осенью 1998 года Ватикан участвовал в организации встречи историков, изучавших инквизицию. На этой встрече в основном обсуждались документы из архивов, об обнародовании которых я говорил в одной из предыдущих глав. Папа Иоанн Павел II призвал участников воздержаться от морального суждения и сосредоточиться на том, чтобы "помочь максимально точному воссозданию" обстоятельств, при которых возникла инквизиция. Историки-ревизионисты утверждали, что "темные легенды", по определению историка Карло Гинзбурга, были значительным преувеличением и, казалось, что Ватикан серьезно надеялся на смягчение совершенно определенного исторически негативного отношения к инквизиции. Мы уже упоминали, что самые тяжелые преступления инквизиции относились к ее ранним годам. Но пытки и казни, с помощью которых добивались желаемого контроля и даже исторический контекст, который, возможно, мог бы как-то объяснить ситуацию - это одно, общее воздействие инквизиции на евреев и вышедших из евреев - это совершенно другое. Абсолютно очевидно, что инквизиция "помогла" извечной христианской подозрительности в отношении евреев перейти на совершенно новый иррациональный уровень. Поэтому все позитивные утверждения "Мы помним: Отражение Катастрофы" полностью аннулируются отсутствием какого-либо упоминания об инквизиции, что еще раз было подтверждено в "Памяти и Примирении", где инквизиция определялась, как "использование силы в интересах истины". Тем не менее, остается вопрос: что было первичным? Была ли инквизиция открытым, живым и восприимчивым организмом, к которому случайно прицепился вирус современного расистского антисемитизма?

     Папа Павел V, формально утвердивший стандарты чистоты крови в 1611 году, был еще и человеком, возглавлявшим начальный этап процесса инквизиции против Галилео Галилея. Процесс был закончен при другом папе, Урбане VIII (1623-1644), который симпатизировал подсудимому, но, тем не менее, не помешал его осуждению. В 1962 году папа Иоанн Павел II извинился за это решение - Земля, после всего, таки вращается вокруг Солнца - но извинение папы очень напоминает извинение в "Мы помним". Папа ссылался на "трагическое обоюдное непонимание" между ученым и инквизицией, как "если бы, - по словам Ганса Кюнга, - ошибались обе стороны".

     Урбан VIII, тайный "друг" Галилея, покончил с традицией, согласно которой евреи должны были при встрече целовать ноги понтифика. Вместо этого папа утвердил более "гуманное" правило, по которому евреи должны были целовать место, где ступала нога Его Святейшества. Известна история, когда Урбан VIII вмешался в спор между монахом, пожелавшим забрать еврейского ребенка из семьи для крещения, и не пожелавшими отдать ребенка родителями. Папа постановил, что если родители "добровольно" не отдадут своего ребенка христианам, то Церковь может забрать всех остальных детей. Угроза не была пустой, второго ребенка забрали из семьи и крестили вместе с первым. Когда детей пронесли по римским улицам, то толпа радостными криками приветствовала их "освобождение" из гетто.

     Религиозный ответ евреев

     Новые ограничения в повседневной жизни и, прежде всего, инициированное Церковью переселение в скученные гетто, казалось бы, как нельзя лучше вписываются в "слезливую традицию" еврейской истории. Непрерывно сжимающиеся тиски христианской паранойи и несправедливости выдавливали остатки жизни из еврейских общин. Почти тюремная изоляция насильственной "геттотизации" должна была оказать шокирующее влияние на некогда гордую и независимую культуру. Потеря религиозных книг и объявленное вне закона религиозное образование привели к резкому уменьшению грамотности. Среди самих евреев всеохватывающие идеи аристотелевого рационализма, представленные школой Маймонида, стали выглядеть не только подозрительными, но и возможным источником релятивизма, который привел многих к конверсии в христианство. Дисциплинированная интеллектуальная жизнь, обращенная к более широким культурным интересам, стала казаться подозрительной. Философия чужой культуры была в значительной степени вытеснена предрассудками по отношению к ней. Запрет на общение с другими культурами не мог не привести к уходу в себя, в сосредоточение только на еврейской традиции. Само слово "гетто", берущее начало от одноименного венецианского района, для евреев имело еще одно значение: слово "get" на иврите означает "договор о разводе". Однако, вместо того, чтобы только плакать и переживать по этому поводу, как это часто случается при разводе мужчин и женщин, такой развод оказался для евреев началом новой и во многом удивительно плодотворной жизни.

     С христианской точки зрения гетто символизировало конец долгой традиции противоречивых посылов, идущих от Sicut Judaeis, которые одновременно защищали евреев и пропагандировали неуважение к ним. В свою очередь, двигаясь назад во времени, мы можем вспомнить двойственную установку св. Августина, по которой евреи должны были выжить, но не "жить"; пренебрежение еврейским Законом св. Павла и его утверждение о том, что Бог не возобновил свой Завет с евреями; наконец, представление движением Иисуса евреев "козлами отпущения" за факт распятия и самоопределение этого движения, как "нового Израиля". После инквизиции, изгнания, limpieza и гетто отношение католической Церкви к иудаизму стало окончательно и неоспоримо отрицательным. "Развод", по мнению пап и согласно извращенной логики такого отношения, должен был привести к окончательной "сдаче" евреями своих позиций. Когда это не произошло - Кеннес Стоу говорит, что в римском гетто с населением около 4 тысяч человек количество перешедших в христианство редко превышало 20 человек в любой год - иудаизм был лишен всякой возможности общаться с окружающим миром, в надежде на то, что это приведет его к смерти. Конечно, на всякий случай прозелитские программы никогда не прекращались и монахи были частыми "гостями" синагог в гетто. Даже дети, как видно из истории с Урбаном VIII, не были защищены от христианского давления. Но главным результатом поддержанной папами двойной политики "геттотизации" и изгнания, стал совершенно новый уровень еврейской изоляции.

     И тем не менее... В стенах гетто евреи сумели осуществить такое духовное обновление, которое можно сравнить только с первым расцветом раввинского иудаизма на заре возникновения диаспоры после опустошительной войны с Римом. Впервые европейский иудаизм был по-настоящему отлучен от христианской культуры. Мы говорили в четвертой части этой книги, что душевное состояние мученичества отразилось как на христианах-крестоносцах, так и на их жертвах - евреях. Аналогично, духовное обновление 12-13-го столетий выразилось на христианской стороне в клунийской реформе (вспомните монастырь Мариа Лаах), в свою очередь на еврейской стороне - в новом смысле Каббалы и появлении великой книги Zochar, приписываемой Моисею де Леону.

     То, что произошло внутри еврейской общины в ответ на насилие шестнадцатого столетия, не имело эквивалента среди христиан, как католиков, так и протестантов. Реформация и Контрреформация, конечно, были поисками новой духовности, но они не имели ничего общего с аналогичным процессом в иудаизме. В своей собственной сфере иудаизм пережил духовное и этическое обновление, которое до последнего нюанса возникло изнутри самого иудаизма и которое оказалось невероятно эффективным в осознании смысла жизни индивидуума и целой общины. Таким глубоким был разрыв, что христиане вряд ли заметили новое развитие, а если и заметили, то совершенно не поняли его.

     Мы видели, что, начиная с 12-го столетия, Каббала стала источником новой еврейской мифологии и нового еврейского мистицизма. Мы видели, что некоторые христиане, от Иоанна Креста, до Пико делла Мирандолы и Джордано Бруно, находились под влиянием Каббалы, но для абсолютного большинства христиан она была не более чем предрассудком, числовыми фокусами или черной магией. Но богатство традиции Каббалы выразилась совершенно ясно в том, что во время страшного кризиса 16-го столетия в ней были открыты совершенно новые стороны, что способствовало ее расцвету.

     То, что сделали евреи, ограниченные стенами гетто, было никак не меньше, чем полная переоценка - в условиях физического и психологического стресса - духовного смысла своей ситуации. В условиях почти полного прекращения контактов между двумя общинами, когда христианский мир практически отрезал евреям все возможности общения с окружающим миром, евреи превратили свою изолированность в новую религиозную ценность. С этих пор в еврейских текстах почти исчезает упоминание о христианстве. Если после всего, после всех изгнаний и ограничений они опять стали народом в изгнании, то почему бы не назвать эту ссылку священной, своего рода Богом данным испытанием человеческих возможностей? Если кому-то кажется, что они вновь покинуты Богом, то не лучше ли представить ситуацию Создания, как самоустранение Бога от результатов своей работы? Если евреям полностью запрещены сексуальные контакты с христианами, то почему бы не использовать внутриобщинный брак для создания династического принципа социального единства, включая не знающую международных границ аранжировку свадеб между представителями различных еврейских общин? Если евреям по ночам запрещено покидать пределы гетто, то почему бы не использовать ночи для учения и молитв (евреи в 17-м столетии начали усиленно пить только что открытый кофе, чтобы меньше спать)? Такой новый мистицизм, по словам Стоу, "позволил евреям преодолеть физические границы гетто. Такой подход позволял евреям фантазировать о вещах, которые были очень далеки от реальности. Ограничение превратилось в благоприятную возможность. Ограниченные стенами гетто они фактически находились в непрерывном мистическом движении вперед к долгожданной встрече прихода Мессии и окончательному освобождению. Мистические ожидания сделали их невосприимчивыми к постоянным угрозам окружающего мира".

     Пророком нового еврейского мистицизма, "центральной фигурой новой Каббалы", по словам Гершома Шолема, был Исаак (Ицхак) Луриа (1534-1572). Он был современником основателя гетто, папы-инквизитора Павла IV, но Луриа, "священный лев", проявил свою свирепость по-другому. Он жил в Палестине, в Цфате, городе до сих дней считающимся центром еврейского мистицизма. Нейл Зильберман пишет: "Поднявшись над дымкой и туманом самых глубоких ущелий и долин Верхней Галилеи, Цфат не упоминается в Библии и почти не имеет глубоких корней в ветхозаветной истории Израиля или истории времен Пророков... но после 1492 года... во время увеличившейся иммиграции в Оттоманскую империю, Цфат стал одним из нескольких городов, принявших значительное число беженцев..., среди которых было много мудрецов". Ко времени Луриа, Цфат был важным центром еврейской мысли, городом, где в одном котле варились знатоки, изучающие и анализирующие тексты Талмуда, ничем не скованные теоретики мистицизма, химики и астрономы "копавшиеся" в текстах Каббалы и представители любых других ответвлений иудаизма. "За неполных три года - которые в ретроспективе кажутся не менее чем человеческая жизнь - юный каббалист стал главным действующим лицом мистической общины Цфата... Он дал своим почитателям ответ на мучающий их вопрос: он помог им понять природу зла и способ, с помощью которого зло может быть, в конце концов, побеждено". Бог, как борец со злом - так Луриа представлял Бога. Гарольд Блюм говорит, что, по мнению Луриа, само сотворение мира являлось "катарсисом Бога, безграничным очищением, в котором Его громадная, внушающая ужас сила смогла найти некоторый покой".

     Переломленная его гением, Каббала предложила своим последователям философию, которая смогла связать мир, придать ему смысл. Эта философия вырабатывала такой взгляд на жизнь, который позволял удержаться на ногах во все сметающем вихре индивидуализма, поветрия новой эпохи. Корни Каббалы произрастали из неумирающей веры в Израиль, как народ, избранный Богом, и слово "народ" в новых условиях приобрело смысл, как никогда до этого. Евреи, по существу, нашли возможность ограничить влияние индивидуализма. Так как изгнание стало определяться как существенное и необходимое условие человеческого развития, то сама разбросанность еврейского народа стала определяться как существенное условие для единства. Сплоченность, а не рассеяние.

     Учение Луриа быстро распространилось по всему израненному еврейскому миру. Своим поразительным прорывом в религиозном воображении Луриа помог евреям трансформировать свой недавний опыт национальной катастрофы. Согласно Луриа, эта катастрофа была остаточным явлением первичной доисторической катастрофы - tsimtsum - в которой элементы Священного Бытия были разорваны на бесконечное количество обломков. (Теория Большого взрыва была предложена Фридманом, 1922-24 и Лемертом, 1927. Большой Взрыв - взрывной процесс, в котором, по данным современной науки, наша Вселенная родилась из так называемой космологической сингулярности. Разве тридцатилетний Луриа не опередил современную космологию на четыреста лет? - Примечание переводчика). Эти обломки являются результатом процесса создания мира. Цель Создания, этого взрыва Вселенной самим Богом (Бог при этом не пощадил и самого себя), была не более не менее, как, по словам Сильберманна, "уничтожение самого принципа Зла изнутри". После того, как взрыв разметал осколки Священного Бытия, обязанностью не только Мессии-одиночки, но и всех евреев стало терпеливое и тщательное восстановление космического единства и самого Бога. Сбор и соединение всех осколков, работа над сборкой этого своеобразного "пазла" является искупительным процессом, tikkun olam. Мессия придет на землю после того, как работа еврейского народа завершится. В свою очередь, для успешного завершения великого труда совершенно необходимо неустанное изучение Торы, соблюдение Законов и непрерывная борьба за соблюдение справедливости. Немного идей такой утонченности, как Tikkun когда-либо порождало человечество. "Восстановление Создания, которое должно осуществляться религиозным актом отдельных людей, евреев, борющихся в изгнании, и - больше: всех людей, мужчин и женщин, борющихся в Изгнании - именно в этом Луриа видел смысл человеческого существования".

     Акцент на искуплении, основанном на отклике всего народа, поставил иудаизм в совершенно особое положение, бесконечно далекое от теологии христианства. Судный день и Мессия в этой схеме вторичны в сравнении с Торой. Евреи нашли способ уверовать в то, что даже в их униженном положении на них лежит чистая, благородная и возвышающая функция - ничего общего не имеющая с мандатом христианства - функция никак не меньшая, чем вклад в восстановление цельного Бога. Зажигание свечей в Шаббат, изучение Торы, соблюдение Заповедей, даже простая молитва воспринимались евреями как подготовка к приходу Мессии, как искупление за ошибки прошлого, искупление за то, что в прошлом Богу пришлось разрушить вселенную. Это был призыв к воссозданию космоса, к тому, чтобы изгнанный Бог смог вернуться домой.

     Керен Армстронг в "Истории Бога" обращает внимание на решающий контраст между позитивной мифологией, определяющей "потерянный рай" как составную часть божественного замысла, и глубоко пессимистичный взгляд современных протестантов, с их пуританским акцентом на тяжелый рок человечества, потерявшего честь после грехопадения Адама, и католиков, которые во время Контрреформации еще более чем раньше, пали жертвой болезненного по своей сути ненавистнического отношения к миру. Не удивительно, что материальной основой этой ненависти было такое же болезненное поклонение кресту. Именно в это время возникла новая неистовая католическая страсть - религиозный обряд прохода по "Станциям Креста", воображаемому пути Иисуса на Голгофу. В противоположность такому сосредоточению на пессимизме и смерти, восприятие Бога по концепции Луриа "помогло евреям культивировать дух наслаждения жизнью, позитивного взгляда на человечество в то время, когда чувство вины и обиды могло привести многих евреев к отчаянию, к окончательной потере веры в жизнь".

     Движение Луриа в Цфате было крупнейшим, но не единственным проявлением жизненности иудаизма. Фигурами мессианского масштаба были Давид Рубени и Соломон Молчо в Португалии, которые, категорически отвергнув саму идею о безнадежности еврейской судьбы, показали пример своим многочисленным последователям, как среди евреев, так и среди conversоs. В следующем столетии каббалист из турецкого города Измир стал лидером одного из самых плодотворных религиозно-политических движений в еврейской истории. Шаббетаи Цви считал себя Мессией и имел огромное количество последователей в еврейских общинах Средиземноморья и Европы, вплоть до Польши. К сожалению, политическим надеждам, связанным с его именем, не было суждено осуществиться. Он был арестован турецкими властями в 1666 году (три шестерки в номере года не казались евреям случайными) и, выбирая между смертью и конверсией в ислам, предпочел последнее. Но его героическое движение оставило длинные корни. Его последователи основали многочисленные новые еврейские центры, некоторые из них в 18 столетии разовьются в новые еврейские движения в Польше и на Украине. Эти движения в Восточной Европе получат своего знаменитого лидера, Израиля бен Элизера (другие возможные написания его имени: Исраэль бен Элиэзер или Исроэл, сын Лейзера), известного под именем Баал Шем-Тов (1698-1760). Харизматический основатель хасидизма "трансформировал разбитые надежды мессианского движения, сюрреалистические приемы каббалы Луриа и многовековые традиции еврейского мистицизма в жизненное современное движение". Евреи различных поколений, принадлежащие к разным географическим регионам, по существу создали новую идеологию. Обновив свою приверженность Богу Израиля, они нашли пути к выражению радости, надежды, к обретению счастья, в то время как окружающий их враждебный мир в очередной раз не обратил никакого внимания ни на сами проблемы, ни на людей, предложивших новые решения.

     В конце концов, аналогично тому, как контакты с евреями считались угрозой для христианской культуры во времена convivencia, так же стала восприниматься и попытка самоустранения евреев из жизни христианской Европы в XVII-XVIII веках. И малочисленные друзья, и многочисленные враги не видели другой роли для евреев кроме традиционной роли свидетелей "достижений" Церкви или, как другая крайность, обвинителей. Сам факт создания евреями независимой позитивной теологии был воспринят христианами как оскорбление. "Все, чего хотели европейские евреи, - объясняет Леон Визельтер, - это разрешения не верить в Иисуса и чтобы иудаизм оставили в покое. Но эта просьба была совершенно неприемлема для христиан". Выбор в прошлом всегда имеет последствия в будущем. Отношение Церкви к иудаизму, как правило, следовало циклическому образцу отрицания, относительного признания и, затем, еще более жесткого отрицания. "Таким образом, в Испании шестнадцатого века, - пишет Розмэри Ройтер, - состоялась генеральная репетиция пьесы, поставленной на европейской сцене в девятнадцатом веке. Еврейскую общину заставили ассимилироваться en masse, затем обвинили в наглом вторжении в христианское сообщество, после чего восстановили антиеврейские ограничительные барьеры. Но если раньше эти барьеры опирались на религиозное основание, то отныне этим основанием стал расизм". В шестой части мы расскажем, как развитие событий в 19-м столетии, особенно воплощенное в деле Дрейфуса, в свою очередь - по определению Ханны Арендт - "станет генеральной репетицией спектакля нашего собственного времени".


     Shema Yisrael!


     Моральная зрелость предполагает умение видеть и понимать взаимосвязь событий: как выбор пути ведет к последствиям, которые, в свою очередь, приводят к новому выбору, из которого неизбежно вытекают соответствующие новые последствия. Такое взаимное переплетение выбора и последствий определяет внутреннее содержание любой истории, включая и эту, трагически искривляющую путь от Иисуса к Холокосту. Каждый раз, вне зависимости от того, в какой точке кривой мы находимся, возникает один и тот же вопрос: "Где берет начало христианская ненависть к евреям?" В поисках ответа на этот вопрос мы должны вернуться к реплике Иоанна Павла II на песню Боба Дилана. "Один!",- сказал папа. "Есть только один путь и этот путь - Христос!"

     Но для евреев слово "один" имеет смысл только в отношении к Священному Одному народа Израиля. Все в этой истории восходит к античному, вечному утверждению еврейской веры, Shema: "Слушай, Израиль, Господь - наш Бог, Бог - один!" Во все времена, столетие за столетием, от Иерусалима до Майнца, до Толедо, до Рима и обратно - до Майнца, евреи никогда никому не уступали в вере в единственность Бога, в вере в избранный путь следования Богу, для чего совершенно необходимо было следовать данным им заповедям. Само непрерывное существование евреев, как народа, отрицало христианские претензии - как Фома Аквинский определил их - что Иисус "есть абсолютно необходимый путь к спасению". Это отрицание обладало гигантской силой и ставило христиан в нелепое положение (напомню, это пишет христианин! - Примечание переводчика). Где-то глубоко, на психологическом уровне, в подсознании, это отрицание воспринималось никак не меньше, чем распятие: евреи, которые распяли нашего Господа, распинают нас. Совершенно очевидно, что ставки в этом конфликте были существенно более крупные, чем просто теологические. Такое противоречие нельзя сравнить, например, с никейскими несогласиями по поводу триединого Бога. Такая вражда означала больше, чем сведение счетов за старое преступление, даже за убийство давних времен. Выбор и последствия. Возможно ли, что ранний христианский выбор - то ли выбор поколения апостола Павла или поколения Константина, то ли выбор религиозной исключительности или требования абсолютного единства - предопределил в христианах уверенность в своей христианской непогрешимости, сделал их такими не гибкими в тесных одеждах своей догмы? Возможно ли, что излишнее беспокойство о неукоснительной верности Церкви Иисусу - Его посыл любви, преданный именно в этом - заставил Церковь декларировать свою абсолютную непогрешимость? "Универсальный абсолютизм, - говорит католик, ветеран еврейско-христианского диалога Падраик О'Харе, - может преуспеть только на низложении других". Чем больше Церковь настаивает на своих претензиях, тем больше опасность того, что - в этом урок инквизиции - христианство опять станет источником жестокости.

     В дополнение ко всему сказанному об иудаизме - его цельности, основанной на его собственном основании - евреи, как соринка в глазу, постоянно напоминали о невидимой мистерии христианских противоречий. Не из-за их ли живого примера даже в постоянно заглушаемой совести христиан время от времени случались попытки прозрения? Евреи выжили и живут в христианском мире, не соответствуя религиозному воображению Церкви, или, вернее, религиозному вымыслу Церкви о евреях - и в этом тоже проблема. Иудаизм, конечно, имеет свой собственный смысл, никак не связанный с христианством, и я не собираюсь преуменьшать его. Но я пишу эту книгу, как христианин, с точки зрения христианина, и признаю свою озабоченность всем случившимся для христиан. Но смысл случившегося с евреями шире, чем обсуждение его в рамках христианско-иудейского диалога. В университетах историю антисемитизма если и изучают, то на кафедрах еврейской истории, в то время как эта история должна быть главной темой при изучении истории Западной цивилизации. Когда история ненависти к евреям рассказывается в относительно узких рамках специальных этнических (еврейских) исследований, то в их центре обычно оказываются еврейские обвинения и христианская вина. В таком случае, антисемитизм определяется как еврейская проблема, вместо того, чтобы предстать тем, чем он действительно является - проблемой Западной цивилизации, культура которой выражает себя, определяя евреев религиозными, экономическими, социальными и, в конце концов, расовыми аутсайдерами. Если к антисемитизму относиться как к чисто еврейской проблеме, то роль самих евреев вынужденно сводится или к самобичеванию или к обвинению, что, со всей очевидностью, только ухудшает ситуацию. Именно поэтому история, которую я пытаюсь здесь рассказать, должна рассматриваться в большей степени как история Церкви (и в гораздо более общем смысле - Западной цивилизации. - Примечание переводчика), а не евреев.

     В начале книги я описывал отношения между евреями и христианами как "еврейско-христианский" конфликт, но после я понял, что слово "конфликт" слишком "легкое". Я говорил об "еврейско-христианской ненависти", но и это выражение ни в коей мере не объясняет полную картину исторических событий, хотя ненависть и является важной их составляющей. Странно, но страстный христианский антагонизм в отношении евреев достиг такого уровня не только жестокости, но и "зацикленности", что при его исследовании необходимо учитывать редкий сорт интимности, не известный ни в одном из других исторических случаев взаимной вражды. Это похоже на то, как если неприязнь евреев и христиан началась с вражды не просто близнецов, но сиамских близнецов, трагически связанных одним телом, к которому привязаны, возможно, совершенно разные души. Эта история, по существу, является историей насильственного разделения и в таком восприятии должна предполагать уважительное отношение к путям, по которым следовали радикально расходящиеся иудаизм и христианство. Очевидно, что в наше время две религии совершенно различны, и это различие должно стать тем основанием, на котором основывается наша надежда не на некоторый вид объединения, но на взаимное уважение. Это предполагает, как само собой разумеющее, что разговор об "одном пути" не должен иметь места в диалоге двух религий.

     Христианская идентичность зависит от евреев также как христианские священные книги зависят от еврейских священных текстов (обратное - не верно!). В прошлом это приводило к тому, что христианская идентичность попадала в прямую зависимость от необходимости теологической "победы" над евреями, от подавления их несогласия, от результатов насильственного принуждения евреев к конверсии, что, по мнению христиан, являлось привнесением порядка в религиозный хаос. Реагируя на историю ненависти и насилия и пытаясь сбросить с себя тяжкий груз прошлого, некоторые христиане утверждают, что важность евреев для христиан заключается в том, что они являются первыми и последними свидетелями изъянов гуманизма Церкви. Если принять такой взгляд на историю, то положение евреев останется по-прежнему сомнительным и не надежным, так как Церковь, как мы многократно отмечали, никогда не соглашалась признать изъяны в своей гуманистической программе. Таким образом, спор продолжается.

     Надо сказать со всей определенностью, что, критикуя Церковь или требуя принципиального изменения ее позиции - например, реального извинения за Холокост - евреи ничего не добавляют к внутренней сути иудаизма, к пониманию самих себя. Правда заключается в том, что Бобу Дилану был совершенно не нужен папа Иоанн Павел II в тот осенний день в Болонье. Вне зависимости от мнения христиан евреи делают то, что только евреи всегда делали в истории: утверждают - если христианину будет позволено сказать это - что только Бог есть Бог. Единственный существующий абсолют в мире - это Бог, существование Бога имеет абсолютный смысл. Как когда-то сказал недавно умерший Эдвард Флэннери, католический священник и один из основателей еврейско-христианского диалога: "Спесь в человеческом сердце не может простить евреям того, что они первые в истории человечества пришли к идее трансцендентного Бога и привнесли в этот мир моральные законы, обязательные для каждого". Флэннери предлагает классическое определение проблемы: "Евреи страдали так долго потому, что в течение всей истории они несли на своих плечах тяжелое бремя Бога. Антисемитизм - один из симптомов предубеждения и вражды по отношению к Богу, предубеждении, глубоко укоренившегося в каждом человеке".

     И, добавлю от себя, в каждой человеческой организации. Все католики попадают под это определение и - как мое повествование показывает - Церковь тоже. Индивидуальные члены Церкви отрицают эту проклятую правду, защищаясь щитом праведности, никогда, кстати, не подвергаемой независимой проверке. Церковь отрицает это, используя свою претензию на абсолютную правду, даже если при этом прикрывается ссылкой на абсолютную правду и непогрешимость Иисуса. Католическая версия Shema формально относится к Иисусу, но весьма странным образом. И разве не таким же образом она распространяется на Церковь, если Церковь определяет себя как Тело Христа? Теология Воплощения по необходимости распространяет богослужение священному и трансцендентному Богу на создание этого Бога. В этом заключается католическое противоречие и источник многих неприличных поступков Церкви и, соответственно, неприятностей для евреев. Из этого противоречия вытекает упрямая решительность, с которой Ватикан стремиться к усилению универсального феодального контроля, контроля духовной организации над мыслями рядовых католиков. Воплощение означает, что Бог пришел на землю, чтобы жить среди нас, как живем мы. Нам допустимо иметь склонность отрицать изъяны в нашем человеколюбии. Богу - нет. Но справедливость Бога заключается в прощении, поэтому нет никакой причины опасаться правды, даже правды этого повествования. Именно поэтому стоит повторить заявление Иоанна Павла II, сделанное им на границе смены тысячелетий, о том, что Церковь "не боится правды... истории и готова признать свои ошибки по мере их выявления". Вера во всепрощение Бога оправдывает и делает возможным такую критику, или, другими словами, делает возможным развитие истории.

     Рабби Абрахам Хешель пишет: "Вглядываясь в прошлое, в котором отчетливо видны усилия наших предшественников, мы осознаем, что быть евреем означает иметь чистую душу и прилагать новые усилия, чтобы Богу не было стыдно за созданное им". Есть ли что-нибудь общее между еврейским взглядом на историю Спасения, как на историю, и попыткой христианства определить себя с помощью того, что лежит в будущем? "Поиск бессмертия характерен для всех людей", - говорит Хешель. "Большинство из них этот раздражающий вопрос отсылает к будущему. Мы, евреи, думаем не только о конце [времен], но и о начале. Наше бессмертие - в прошлом".

     Христианская история, конечно, тоже "завязана" во времени, как если, в библейском видении, время само становится формой существования Бога. Или, используя взгляд Паскаля, в интерпретации Джоржа Стейнера, как "агония Христа, сохраняющаяся до конца времен". Или, согласно другой точке зрения, христиане понимают второе пришествие Христа, как трансцендентность времени. Поскольку первые последователи Иисуса были убеждены - в полном соответствии с еврейскими мессианскими категориями - в скором конце времен, в их представлении "почти" наступившая вечность (или загробный мир) была их реальной жизнью. Это означает, что, во-первых, прошлое коллапсировало в настоящее - "В начале было Слово", а Слово было Иисусом - и, во-вторых, так как Иисус должен был скоро вернуться, будущее слилось с настоящим. Первых последователей Иисуса ждало большое разочарование, так как срочные ожидания не оправдались, но взамен они получили опыт, который изменил их представление о времени. Для христиан, по определению Рахнера, "Бог стал абсолютным будущим". Будущее становится абсолютом, становясь нашим временем. Кажется, что будущее - это все, что у нас есть. Для христиан Иисус есть "бесконечность во времени", используя определение критика Дэвида Денби, но это время развертывается в нашем присутствии. Денби обобщил развитие событий, найденное им в Новом завете, как "версию времени и истории, которую христианство привнесло в сознание Западного мира. Эта версия опиралась на "начало времен", что имело колоссальное влияние на теологию и литературу, по крайней мере, до конца Ренессанса... Христианская форма мысли сформировала литературу, искусство, институты Западной цивилизации, она вплетена в историю и не может быть просто так отброшена. Я сам являюсь ее частью".

     Дэвид Денби - еврей. Возможно, в его понимании, отмеченное им отличие христианского осознания времени не несет никакой еврейской основы. Я понимаю эти вещи с точки зрения христианина, и я полностью согласен с мыслью Хешеля о первичности прошлого. Тем не менее, я чувствую, что в провозглашении Shema нет ни будущего, ни прошлого. Разве классическое еврейское воззвание преступает пределы времени в такой же мере, как это происходит в теологии Воплощения? В понятии tikkun, безусловно, живет надежда, что обломки прошлого могут соединиться в мессианском будущем, где утвердится насущный искупительный характер иудаизма, но в Shema прошлое и будущее исчезают. Есть только сейчас. Только это. Только Бог. Священный Один Израиля выше Израиля: и как мистической сущности, относящейся к народу Бога библейских времен, и, определенно, как современного государства, несмотря на все искушения сионизма. Евреи, так же как и католики, не должны опасаться трезвой критики. Священный Один выше - и сами евреи признают это - даже Холокоста. Еврейский абсолют в этом смысле превышает христианский, так как христиане не могут сказать вслух, что Бог выше Церкви, которая по традиции "мистически" идентифицируется с Иисусом.

     Израиль никогда не идентифицировал себя с Богом. Наоборот, Shema утверждает, что Бог является радикально "другим". Есть очевидная ирония в том, что христианское воображение напрямую связывает иудаизм с материализмом. Упоминая законотворчество Торы, делая ударение на важности истории, на стереотипе денежной привязанности, подчеркивая атеистический позитивизм Маркса, и так далее, христиане не замечают, что при всем этом в центральном религиозном акте иудаизма нет и тени материализма. Бог превыше всего, включая время и историю, но при этом Бог никогда не оставлял и сейчас не оставляет людей на произвол. Это еврейский парадокс, но убеждение евреев в разрешимости этого противоречия и следование этой идее были основной причиной сохранения евреев и иудаизма - несмотря ни на что. Провозглашение евреями - дважды в день на протяжении нескольких тысячелетий - существования Бога, единственности Бога и непосредственного значения Бога в человеческой жизни является становым хребтом не только еврейской религии, но и цивилизации, которую эта религия породила. На мой взгляд, спор о том, кому Западная цивилизация "обязана" больше - евреям или христианам - однозначно решен в пользу первых.

     Те христиане, которые размахивали крестом перед евреями в античные времена и продолжают делать это сегодня, несомненно, видят непоколебимую Shema как конкуренцию кресту. Крест должен был стать символом любви, но если смотреть на него снизу, то он воспринимается как символ доминирования. Или даже, по словам Флэннери, как "предубеждение по отношению к Богу". Крест находится в центре этой истории, начиная с Голгофы и вплоть до наших дней: Холокост стал, по словам Иоанна Павла II "Голгофой нашего времени". К концу Средних веков, с пронизывающей их идеологией крестовых походов, противоречивым Ренессансом, кровавой Реформацией, не менее кровавой Контрреформацией, крест стал символом всего того, что Священный Единственный народа Израиля требовал от евреев отвергнуть. И кто из христиан после Освенцима сможет утверждать, что евреи были не правы? Вне зависимости от отношения христиан, это неприятие креста не является актом чистого отрицания: боль и мука - как результат выбора - открывает евреям путь к признанию Богом. "Скроешь лик Твой - смятение охватит их, отнимешь дух их - умирают, в прах свой возвращаются" (Псалм 104:29).

     В следующей части книги мы перейдем к современной эпохе, времени, когда лицо Бога стало неразличимым в густом тумане секуляризма. Смогут ли в новые времена католики восстановить смысл креста таким, каким он был для Иисуса - ведь, после всего, Он тоже смотрел не него снизу? Для Него крест был Shema, воплощенным в дереве, Его собственным свидетельством Священного Единственного народа Израиля, когда Он, не видя Бога воочию, тем не менее, нашел способ прямого общения: "В руки Твои предаю дух Мой". Если католики были свидетелями этого и понимали события таким образом, то почему не могли они вместе с евреями высказать то, что знали и те и другие: когда люди становятся свидетелями смерти до того скрытного Бога, Бог на самом деле не умирает? Могли католики понять, что жестокие внутренние религиозные распри и нападки на иерархию того времени не являлись нападками на Бога? Как раз наоборот, история подсказывает, что и это было "работой" Бога. Взаимосвязаны ли католическая слепота, не позволившая разглядеть реальный смысл иудаизма, и католическая слепота, не распознавшая после-средневековые демократические ценности, как путь Бога во времени? Каббала, с ее идеологией эманации божественного - Богом - в души всех людей, привнесла идею терпимости в фундаментальные взгляды Запада, вне зависимости от того, признают или не признают этот факт, не желающие уронить свое достоинство, христиане. Лейбниц и Локк, возможно, с помощью Спинозы, осознали и воспользовались необъятной позитивностью идеи tikkun, после чего и наука стала развиваться в русле еврейской мистической традиции. Как немного Церковь понимает не только в светской, но и в глубинах своей собственной духовности.

     В новые времена, которые можно определить приходом капитализма, или политическими революциями, или секуляризмом, схватка между Церковью и евреями будет продолжаться, то поглощая все усилия, то едва различимо. В одной из предыдущих глав я вспоминал мое собственное, хотя и нелепое, столкновение с духом инквизиции. В конце концов, я понял, почему книга "The Age of Reason" Сартра, изъятая в первый мой день в семинарии, попала в Индекс запрещенных книг. Ни я, ни мой инквизитор не читали книгу. Самого названия было достаточно, чтобы напугать нас. Я вспомнил эту историю для того, чтобы связать повествование, достигшее сейчас эпохи Просвещения, времени, когда страх сковал саму душу Церкви.

     От переводчика:
     На этом я бы хотел попрощаться с читателем. Шестая глава "Эмансипация, революция и новые страхи" из книги Джеймса Кэрролла "Меч Константина" переведена менее чем наполовину, и я не уверен, что найду время ее закончить.
     Моим первоначальным замыслом было перевести только вторую главу книги: "Новый Завет, как основа антисемитизма", но книга и ее перевод настолько увлекли, что в азарте были переведены следующие три главы. Это довольно большой по объему текст, почти 400 страниц книги и, конечно, на перевод и редактирование было потрачено очень много времени. Наверно, пришло время заняться чем-то другим.
     Я бесконечно благодарен Евгению Берковичу за предоставленное мне место на страницах его замечательного журнала. Огромное спасибо читателям, откликнувшимся на перевод. И, конечно, особое спасибо людям - особо хочу отметить Игоря Островского - которые, прочитав первоначальную версию перевода, помогли ее существенно улучшить.

     Примерно год назад после посещения музея Холокоста в Вашингтоне я зашел в книжный магазин музея. Это огромный магазин, в котором широчайше представлены книги различной еврейской тематики. Книги на полках были выставлены ровными рядами, но с одним исключением. Там, где должен был находиться длинный ряд книги Кэрролла, была диссонирующая пустота и только одна или две книжки прижимались к стенке полки. Я спросил у продавца, в чем причина такой аномалии. Он ответил, что это потому, что близок конец дня и книги раскуплены. "Мы каждый день докладываем до полной стопки, но книга очень популярна", - объяснил он.


   


    
         
___Реклама___