Семен Резник

Из книги "Вместе или врозь?

Судьба евреев в России.

Заметки на полях дилогии Солженицына"

Книга вторая

Между двух жерновов

(продолжение. Начало в№3 (39) и сл.)

 

 

Землеустройство

   
     Недолгий период военного коммунизма в советской России завершился тотальным голодом 1921 года. Принято считать, что голод поразил Поволжье из-за небывалой засухи; но засуха лишь усугубила разорение гражданской войны и продразверстки. Поволжье стало эпицентром голода, но откуда он расползся по всей стране.

     "Никаким пером невозможно описать, что значит голод, с которым сталкиваешься в таком городе, как Одесса, где прямо на улицах валялись трупы - много человеческих тел, буквально умерщвленных голодом", - говорится в отчете, подытожившем первые результаты деятельности в России американской еврейской благотворительной организации "Джойнт".¹

     Организация "Джойнт" была создана в начале Первой Мировой войны - для помощи ее жертвам. Это была "организация евреев, собиравшая пожертвования среди евреев для помощи пострадавшим евреям".² Так определялся ее характер и задачи. Но когда Герберт Гувер, будущий президент США, а в то время министр торговли, отозвавшись на призыв Максима Горького, пригласил к участию частные благотворительные организации, в числе отозвавшихся был "Джойнт". В ассоциацию АРА (American Relief Association) вошло 12 благотворительных организаций. Каждая из них направила в Россию своего представителя, чтобы на месте следить за распределением грузов и средств. От "Джойнта" приехал доктор Джозеф Розен, высококвалифицированный агроном, человек с редкой деловой хваткой и высокими душевных качествами.

     Розен был выходцем из России. Семья его эмигрировала в Америку в конце XIX века, когда он был еще подростком. Он получил превосходное образование, стал крупным бизнесменом и администратором; его ждали блестящая карьера, богатство, высокое общественное положение. Отказавшись от всего этого, оставив семью, он отправился - спасать людей.

     С августа 1921 года по январь 1923-го "Джойнт" направил в Россию деньги и гуманитарные грузы на сумму более восьми миллионов долларов - огромная по тем временам сумма! Розену пришлось не только следить за тем, чтобы грузы и деньги шли по назначению, но, как агроному, заняться, пожалуй, наиболее ответственным делом - надо было не допустить повторения бедствия не следующий год. Угроза была реальной: посевной материал был съеден, пять миллионов акров земли (два миллиона гектаров) могли остаться незасеянными.

     Узким местом оказалась разруха на транспорте. За остававшийся короткий срок завезти необходимое количество семян пшеницы - основной культуры Поволжья - было невозможно. Розен предложил дерзкий план, который оказался спасительным. Идея состояла в том, чтобы традиционные для Поволжья зерновые культуры по возможности заменить кукурузой. Кукурузу можно было сеять по май включительно, а не по март, как пшеницу, так что посевная страда удлинялась на два месяца, давая время для завоза семян. Да и самих семян кукурузы требовалось в несколько раз меньше по сравнению с пшеницей; это означало уменьшение поставок на 200 тысяч тонн. План был одобрен крупнейшим специалистом по семеноводству профессором В.В. Талановым (сподвижником Н.И. Вавилова) из Отдела прикладной ботаники и проведен в жизнь.

     Когда основная миссия АРА завершилась, ее сотрудники вернулись домой, но Джозеф Розен остался в России. Он успел ознакомиться с положением еврейского населения бывшей черты оседлости и понял, что нельзя бросить его на произвол судьбы и большевистской власти.

     Скромный и непритязательный человек, Розен не афишировал своей деятельности. Он неутомимо колесил по стране, терпя все сопутствующие лишения: холод, грязь, переполненные вокзалы, тысячи километров на попутных машинах и телегах, ночевки в степи - то в стогу, то в каком-то сарае, а то и под открытым небом. Скверное питание, клопы, вши, постоянная опасность заразиться тифом или подцепить другую инфекцию, и все это - по собственной доброй воле, без "пролетарского принуждения". Он заводил связи среди коммунистических бонз в центре и на местах, проявлял такт и дипломатическое чутье, чтобы преодолевать подозрительность и прямую злобу к козням "американского империализма".

     Не располагая точными цифрами, которыми позднее оперировал Ю. Ларин, Розен гораздо яснее обрисовал социально-демографическое состояние еврейского населения. В 1925 году он указывал, что примерно пять процентов евреев занято в сельском хозяйстве; 10 процентов - специалисты, включая государственных служащих, 15 процентов - рабочие, ремесленники; и 70 процентов - торговцы, кустари, "продавцы воздуха".
     Об ужасном экономическом положении еврейского населения власти хорошо знали. Вот что говорил "вице-президент Советской республики" П.Г. Смидович представителю "Джойнта" Дэвиду Брауну, посетившему его в 1924 году.

     "За все годы, что еврей подвергался ограничениям в [царской] России, у него не было возможности заниматься чем-либо, кроме посредничества; с приходом революции еврей сразу лишился и возможности заниматься своим делом, и средств к существованию; правительство само занимается производством товаров первой необходимости и торговлей ими. Правительство России сознает, что на данном этапе эта его деятельность приносит большие лишения [еврею], и готово помочь изменить нынешнее ненормальное экономическое положение еврея".³

     Заметив, что Смидович - не еврей, Браун называет свою встречу с ним исторической. Историчность этой и подобных встреч разъясняет Розен:

     "Нынешнее земельное законодательство в России точно определяет категории граждан, имеющих право на получение земельных наделов от государства. К первой категории относятся крестьяне, а бывшие торговцы - к самой последней. Это автоматически лишило бы подавляющее большинство евреев возможности когда-либо получить землю. По представлению Комзета⁴ правительство издало особое постановление, касающееся только евреев, в котором специально указывалось, что при царском режиме евреям не разрешалось селиться на земле, и они не могли иметь в своей среде класса крестьян; потому еврейские торговцы и ремесленники, которые полны желания взять земельные наделы для их культивирования силами собственных семей, при наделении их земельными участками приравниваются к категории крестьян".⁵

     Иначе говоря, удалось добиться того, что при "окрестьянивании" евреев они в правовом отношении приравнивались к крестьянам. Вот и все "привилегии" бывшей угнетенной нации!
     Розен сосредоточил основные усилия именно на "окрестьянивании" - не только потому, что сельское хозяйство было его стихией. Он объяснял:

     "Процесс индустриальной реконструкции в России в настоящее время состоит в основном в открытии фабрик и заводов, которые были закрыты в годы гражданской войны и революции. Естественно, что когда эти фабрики открывают, предпочтение отдается тем, кто раньше на них работал".⁶ То есть основной массе евреев при этом светило немного (а в какую мясорубку попадали те, кто все-таки устраивался на заводы, фабрики, стройки, мы видели).

     Иное дело - земля. Говоря о преимуществах земледелия перед другими видами занятий, Розен указывал на целый ряд факторов. Первый, и главный: никакой или почти никакой зависимости от рынка. (Что такое "социалистический" рынок, он уже хорошо представлял). Главное, чего хочет семья, это прокормиться, а удастся ли ей продать излишки урожая, и по какой цене - это вопрос вторичный. Другое важное преимущество: поселенцы сами создают для себя рабочие места, они в этом отношении ни от кого не зависят. В-третьих, из деклассированных лишенцев, отбросов общества, они становятся полноправными гражданами - в той мере, в какой можно было говорить о праве в стране бесправия. И, наконец, советское правительство, поддерживало проект. Оно предоставляло землю, льготные железнодорожные тарифы для переезда и перевозки скарба, даже небольшие денежные кредиты, хотя львиную долю их давал "Джойнт".

     Что же до наличия потенциальных переселенцев, то Розен опасался, что волна желающих его захлестнет. Он должен был принять меры, чтобы ее сдержать. Было объявлено, что каждая семья должна внести по триста-четыреста рублей своих собственных денег. Розен знал, что это несправедливо: ведь таким образом отсекались самые обездоленные. Но иного выхода не было. Да и необходимо было поставить заслон людям несерьезным - готовым попробовать, а затем сбежать при первых трудностях или неудачах.
     Откуда взялась земля для еврейской колонизации?

     Розен объясняет, что надо отдельно рассматривать Западную и Восточную часть тогдашнего юга России-Украины. На западе - Киевщина, Подолия, Волыния - плотность населения высокая; крестьяне малоземельны, рабочих рук избыток, поэтому помещичью землю исторически обрабатывали местные крестьяне (веками как крепостные, а затем - как наемные рабочие). В революцию они расхватали и поделили всю помещичью землю. Что касается восточной части - Херсонщина, Днепропетровская (Екатеринославская) область, Северный Крым, - то там сельское население редкое, местных рабочих рук мало, поэтому в страду помещики, владевшие большими массивами земли, завозили сезонников из других мест. После революции местные крестьяне и здесь разобрали помещичью землю, но не всю, а сколько кто способен был обработать. Значительная часть земли осталась бесхозной и уже ряд лет не обрабатывалась. Советская власть хотела поскорей пустить ее в оборот, но, по возможности, не за свой счет!

     Розен призывал руководство "Джойнта" не медлить и не скупиться, так как с каждым годом свободной земли оставалось меньше. Он говорил о переселении за три года 20-30 тысяч семей, то есть 100-150 тысяч человек, что, по его оценке, составляло примерно 15 процентов всех деклассированных евреев бывшей черты оседлости.

     "Агро-Джойнт", как стала называться организация Розена, развернул огромную работу. Надо было обследовать землю на предмет ее пригодности и определения очередности заселения. Надо было выявить наличие питьевой воды (одно из узких мест) и приступить к рытью колодцев. Надо было определить юридический статус земельных участков, поступавших в бесплатное пользование поселенцев, но остававшихся собственностью государства; провести четкое размежевание участков, во избежание будущих тяжб между соседями; функции товариществ по совместной обработке земли и отношения между ними и индивидуальными хозяйствами.⁷ Были созданы учебные животноводческие фермы, курсы механизаторов. Надо было прокладывать дороги, рыть землянки для пионеров, а затем строить дома для их семей, завозить лесоматериалы. Новым поселениям нужны были школы, больницы, какие-то культурные заведения.

     Как бы то ни было, а результат был ощутимый. Если сразу после революции крестьянствовало два процента евреев, то на 1925 год Розен называет пять процентов, а на 1929 Ларин дает цифру 8 процентов, 200 тысяч человек. Солженицын ставит эту цифру под сомнение, но она неплохо согласуется с данными Розена. Близки и данные американского исследователя Цви Гительмана: на 1928 года число евреев-крестьян достигло 220 тысяч, после чего стало снижаться.⁸

     "Программа еврейского земледелия осталась практически безуспешной", - считает Солженицын, а причины неудачи видит в том, что "для многих поселенцев не было побуждений оставаться. Ведь само переселение (и постройка домов) производилось по приказу сверху и за счет западных организаций" (т. II, стр. 46).

     Это не совсем верно, если не сказать - совсем неверно. Переселение, безусловно, было принудительным, но не по приказу сверху, а из-за голодных, бесправных и бесперспективных условий существования, которые власть намеренно усугубляла. Потому побуждения переселяться и оставаться "на земле" были очень велики. Кто-то, конечно, не выдерживал, но массового оттока до коллективизации не было.

     "Планов громадье" предусматривало распашку 100 тысяч гектаров земли, поселение на ней 500 тысяч евреев и создание на территории Северного Крыма и Днепровских плавней Еврейской Автономной Республики. Предусматривалось даже осушение Сиваша для новых поселений. Кроме всего прочего, Еврейская республика в Крыму выставлялась как советский противовес сионизму.
     Но в конце 1920-х годов Крыму был противопоставлен Биробиджан.

     До причин этой "смены вех" нелегко докопаться, но главное можно обозначить. Один из факторов - антисемитская пропаганда, без конца муссировавшая то, что "жидовская власть" отдает евреям "лучшие земли", а те обрабатывают ее не сами, а нанимая батраков. То и другое было ложью, ибо лучшие и самые удобные земли разобрали местные крестьяне, а за тем, чтобы наемного труда в еврейских колониях не использовалось, власти следили с особой бдительностью: каждый "сигнал" проверялся грозными ревизиями и никогда не подтверждался. Но слухи нервировали власть, о чем говорит хотя бы то, как решительно и подробно они опровергались в книге Ю. Ларина и в советской печати того времени.

     Второй фактор выявляется ретроспективно: товарищ Сталин не одобрял идею еврейского Крыма, хотя до поры до времени помалкивал, наблюдая за ходом событий.
     Третий фактор - стратегические соображения. Южная часть Восточной Сибири представляла собой совершенно незащитимую территорию - леса и болота, с очень редким населением, без дорог и опорных пунктов. Тогда как по китайскую сторону границы территория была густо заселена, освоена, контролировалась японскими войсками, и "самураи" не шибко таили своих намерений "перейти границу у реки".

     Огромная научная экспедиция - 180 ученых разных специальностей! - обследовала Северный Кавказ, целинные земли северного Казахстана, район Аральского моря. Все эти земли были более пригодны для сельскохозяйственного освоения, чем болотистая тайга Сибири, с сорокоградусными морозами зимой, наводнениями летом, и гнусом, способным замучить до смерти человека и лошадь. Тем не менее, выбор пал на Биробиджан, что активно поддержал наркомат обороны.⁹

     Касаясь стратегических соображений, Солженицын указывает еще на один мотив, тайный: "вклинить советско-верное население во враждебном казачьем краю" (т. II, стр. 247). Он убежден, что лишенцы из умирающих еврейских местечек были преданы советской власти больше всех остальных групп населения! Мне кажется, что когда Александр Исаевич сам был предан советской власти, он думал об этом прямо противоположным образом.¹⁰

     Энтузиасты крымского проекта встретили новое начинание в штыки, но их обвинили в левом уклоне и в национализме. М.И. Калинин, недавний энтузиаст крымского проекта, стал еще большим энтузиастом Биробиджана. Советский противовес сионизму перемещался на Дальний Восток. Именно там предстояло создать очаг еврейской государственности: Еврейскую автономную область (провозглашенную в 1934 году), а в перспективе - автономную республику. Под бойкими перьями пропагандистов речка Бира наполнилась млеком, Биджан - медом, а их слияние обрело черты горы Сион с сияющим храмом на вершине.

     Пропаганда велась по всему миру, и дала некоторый эффект. Уверовав в социализм с человеческим еврейским лицом, в Биробиджан приехали молодые энтузиасты из многих стран - несколько сот, может быть пара тысяч человек. Большинство из тех, кто не успел убраться восвояси, потом загремели в ГУЛАГ. Но не все. В 1978 году, когда я был в Биробиджане, мне порекомендовали встретиться с местной достопримечательностью - колхозным бригадиром, Героем Социалистического Труда, тогда уже пенсионером. Это был бодрый и энергичный старик. Я не запомнил его имени, но то, что он рассказал, помню хорошо. Он приехал из Аргентины в 1931 году. Со своей выдающейся бригадой он ставил рекорды - то ли надоев, то ли урожаев, за что был удостоен всевозможных наград и званий. Он рассказал, между прочим, о том, что недавно ездил к себе на родину, в Аргентину, провел там полгода, неся благую весть о том, как хорошо в стране советской жить. В общем, правильный был человек. Дважды еврей Советского Союза, как называли таких уникумов остряки.

     В Биробиджан ежегодно прибывало в восемь-десять раз меньше переселенцев, чем планировалось властями. Прибывали они целыми семьями, с немощными стариками и малыми детьми на руках.¹¹ Их негде было селить; из-за нехватки инструмента и общей неразберихи - нечем занять. ("Агро-Джойнт" в проекте не участвовал).

     Переселенцы везли и скот, если у кого была коза или лошадь, но в первую же зиму почти весь скот погиб от сапа. Люди жестоко страдали от холода, дизентерии, других болезней. 20-30 процентов (по некоторым данным больше пятидесяти) уезжало в первый же год; в иные годы уезжало больше людей, чем приезжало. В 1937 году стали брать евреев из руководящего слоя области. Это побудило бежать тех, за кем еще не успели придти. Столь шумно начатая кампания заглохла, приток евреев практически прекратился. Он несколько оживился после войны, когда евреи, избежавшие Холокоста, но потерявшие своих близких, свои жилища, и нередко, при возвращении на пепелища, враждебно встречаемые бывшими соседями, от полной безысходности ехали в Биробиджан. Поток этот был небольшим и скоро иссяк.

     Когда я впервые познакомился с материалами о еврейской "автономии", а потом там побывал, то был удивлен, что Биробиджан все-таки существует, что это не фикция. Там были улица Шолом-Алейхема, двухэтажные дома грязно-зеленого цвета, учреждения, редакция газеты, гостиница, в которой я смог переночевать на чистой простыне благодаря звонку из этой редакции, а наутро, в окно, выходившее на базарную площадь, увидел маленькую согбенную еврейку, продававшую курицу старику-еврею. Оба не торопились разойтись, вели задушевную беседу…

     Проект переселения евреев на землю окончательно загубила сплошная коллективизация. Судя по книге Ю. Ларина, изданной в год великого перелома, даже он (уж насколько осведомленный человек) не подозревал о том, что грядет. Евсекция тоже была застигнута врасплох. Не разобравшись в ситуации, С. Диманштейн заикнулся о том, что в "национальных сельхозрайонах" следовало бы повременить со сплошной коллективизацией, за что был обвинен в национализме. Вероятно, то была последняя капля, побудившая Сталина разогнать Евсекцию, а затем ликвидировать ее бывшее руководство.

     Еврейские поселенцы испытали на себе все то, что принесла коллективизация крестьянству. "Многие евреи-фермеры отказывались вступать в колхозы, отказывались выращивать урожай, зная, что государство его заберет. Скот резали, чтобы не сдавать его в колхоз. Начался значительный отток населения из колоний, ставших колхозами. Вместе с коллективизацией проводилась "интернационализация". Еврейские и нееврейские колхозы насильственно объединяли - поощряли переселение не евреев в еврейские поселения и наоборот".¹² По оценке Цви Гителмана, к началу войны число евреев-крестьян уменьшилось более чем вдвое. Все же евреи-крестьяне не исчезли полностью; в конце 1960-х мне довелось навестить дальних родственников в "еврейском" колхозе в Джанкое.

     Одновременно с ликвидацией единоличных крестьянских хозяйств был ликвидирован нэп. Деклассированные, лишенные прав нэпманы стали "бывшими" и из ведения фининспектора полностью перешли под опеку ГПУ. Началась "золотуха".
     "Исследователи, потрясенные бессовестным, кровавым концом НЭПа, почти упустили из виду окончательную расправу над ним - "золотуху", - вспоминала Эстер Маркиш. - Всех не успевших умереть собственной смертью или быть убитыми нэпманов решено было вновь посадить и "трясти" до тех пор, пока они не отдадут утаенное в прошлом золото, ценности или деньги".¹³

     Кампания охватила всю страну, тысячи, десятки тысяч "лишенцев" и нэпманов похватали и "трясли". О масштабе этой акции живо говорит хотя бы описание того, как Эстер Маркиш искала арестованного отца: "Площадь перед тюрьмой была черна от народа - словно бы праздник какой здесь проводили или ярмарку, или устроили центр черного рынка". Эстер Маркиш вспоминает, как ГПУшник требовал от нее:

     "-Твой отец во всем признался! Он сказал - у него вот такие мешки с золотом! Где империалы? Ты привезла империалы?
     - Ах, так! - закричала я и почти в истерике. - Если мой отец скрывал свое золото от семьи - ведите его сюда! У нас есть только рояль, мамино кольцо и золотые часы…
     У мамы была еще нитка орлеанского жемчуга, но я про эту нитку ничего не сказала - она мне очень нравилась.
     - А нитка орлеанского жемчуга!.. Что же ты ничего нам о нем не рассказываешь? Нитка на тридцать зерен!".¹⁴

     Вопреки А.И. Солженицыну, среди тех детей и тех родителей, которых советская власть "трясла" в двадцатые годы, евреи были представлены очень густо - во много раз гуще, чем в советском руководстве. И то же было в тридцатые годы. И в сороковые. И во все остальные - до самого скончания советской власти, вырабатывавшей "коммунистического человека из материала капиталистической эпохи". Евреи оказались для этого наименее пригодными, потому и подвергались наиболее жесткой обработке, "начиная от расстрелов". А когда пошел попятный ход - к капитализму, - козлами отпущения снова стали евреи. Подтверждений тому много, самых разных. В числе других - книга А.И. Солженицына "Двести лет вместе".

     Евреи в ливреях

     По Солженицыну, евреи доминировали в большевистском руководстве, и особенно - в карательных органах советской власти, "густо окрашивая" все репрессивные кампании. Особенно этим полны две главы - 18-я ("Двадцатые годы") (т. II, стр. 198-277) и 19-я ("В тридцатые годы") (т. II, стр. 278-328). Вместе они охватывают 130 страниц, то есть четвертую часть второго тома. В них мелькают сотни еврейских имен - целыми проскрипционными списками. Только расстрелянных или доведенных до смерти и самоубийства высокопоставленных чекистов в конце тридцатых годов, то есть в годы Великого террора, перечислено полсотни (т. II, стр. 295-296). За ними следует вдвое больший список "репрессированных партийных, военных, дипломатических, хозяйственных деятелей, который автор называет "мартирологом многих и многих евреев на верхах" (т. II. стр. 300-301). При этом подчеркивается, что сталинские чистки не носили антиеврейского характера: евреев оказалось так много среди репрессированных, потому что до этого их было слишком много в руководящем аппарате. Они-де двадцать лет терзали Россию, а потом и сами поплатились. За что боролись, на то и напоролись.

     Картина действительно жуткая. И только мелким шрифтом, без логической связи с основным текстом, прорывается удивительная статистика. Оказывается, во все 30-е годы, "по недавно опубликованным данным, в местных органах госбезопасности, без ГУГБ [Главного управления ГБ], служило 1776 евреев (7,4%)" (т. II, стр. 293). (Следует ссылка отнюдь не на "еврейский" источник).¹⁵
     Но 1930-м годам предшествовали 1920-е. Как обстояло дело в первое советское десятилетие?

     "Отсутствие квалифицированных специалистов в карательных органах создавало на всем протяжении 1920-х годов особые проблемы в ВЧК-ОГПУ", - отмечает автор наиболее полного исследования этого вопроса Л. Кричевский, указывая, что одна из "особых" проблем - "отсутствие необходимого количества лиц, преданных революции и одновременно имеющих достаточный уровень хотя бы общего образования".¹⁶

     Приводя выписки из художественной и мемуарной литературы, Л. Кричевский показывает, насколько широко было распространено мнение о господстве в карательных органах инородцев - особенно латышей, в меньшей мере евреев и поляков. Он цитирует поэму Сергея Есенина "Страна негодяев", в которой главным "негодяем" выведен комиссар Чекистов, чья настоящая фамилия - Лейбман.

     "Горький, вообще считавшийся юдофилом, - продолжает автор исследования, - очень болезненно воспринимал рост антисемитских настроений в послереволюционной России и одну из причин этого видел в сотрудничестве евреев в органах ЧК. В мае 1922 г., в интервью корреспонденту нью-йоркской социалистической газете «Форвертс» Якову Лещинскому Горький сказал: «Я верю, что назначение евреев на опаснейшие и ответственейшие посты часто можно объяснить провокацией, так как в ЧК удалось пролезть многим черносотенцам,… реакционные должностные лица постарались, чтобы евреи были назначены на опаснейшие и неприятнейшие посты»".¹⁷

     Буревестник тут явно "загнул". Его теория черносотенного заговора, по которой евреев намеренно заставляли чинить расправу над русским народом, чтобы вызвать антисемитизм, вполне достойна теории жидо-масонского заговора. Тем более что тайные черносотенцы, якобы пробравшиеся в руководство ЧК, до сих пор не обнаружены.

     В свете приведенных мнений Л. Кричевский озадачен тем, что "большое участие евреев в органах ЧК" не нашло заметного отражения в мемуарах тех, кто побывал в их лапах, но вырвался из них. Таковы известные нам историки и публицисты Г. Аронсон, С. Мельгунов, его жена П. Мельгунова-Степанова. Она даже особо отмечала, что органы "захватили" латыши, и евреям туда путь перекрыт. Л. Кричевский не доверяет таким сведениям, полагая, что "антибольшевистски настроенные социалисты, члены партий с весьма заметным членством еврейской интеллигенции"¹⁸ занижали участие евреев в карательных органах, так как в их среде "подобное обращение к «еврейской теме» , вполне вероятно, могло вызвать «непонимание»".¹⁹

     А подобное обращение к "латышской теме" вызывало понимание?
     Теория тоже странная, показывающая, как трудно избавляться от шор стереотипных представлений. Поэтому, не доверяя теориям, слухам, воображению поэтов, пристрастной памяти мемуаристов, обратиться к цифрам, благо в исследовании Л. Кричевского их предостаточно. Мне эта статистика не кажется скучной - надеюсь, она не утомит и читателя.

     Вот данные на сентябрь 1918 года. В аппарате ВЧК в Москве 781 сотрудник. Евреев 29, то есть 3,7 процента, латышей 278 - действительно многовато для маленького народца, оставшегося за пределами советской территории. Но значительно больше половины - русские.

     Правда, в руководящем слое карателей инородцев больше половины: 116 латышей, 19 поляков и 19 евреев - из общего числа 220. Объясняется это низким образовательным уровнем рабоче-крестьянской России. Не могли же занимать руководящие должности те, кто едва мог расписываться. Впрочем, и в этом слое евреи составляли только 8,6 процента - в три раза меньше, чем русские и в шесть раз меньше, чем латыши.

     Статистика показывает, что в дальнейшем довольно долгое время относительная численность карателей "правильной национальности" неизменно росла, число латышей убывало, а число евреев оставалось примерно одинаковым. Вот сводные данные по 32-м губерниям на лето 1920 года: общее число чекистов 1805, из них русских 1357 (75,2 процента), латышей 137 (7,6 процента), евреев 102 (5,6 процента). В конце того же года русских 77,3 процента, евреев 9,1 процента.

     На 15 ноября 1923 года в руководстве ОГПУ - русских 54, евреев 15, латышей 12. При этом 14 евреев (почти все!) имеют среднее и высшее образование, из русских же таких 28, то есть чуть больше половины. Очевидно, что предпочтение при продвижении наверх отдавалось братьям-славянам. Аналогичны данные по более поздним годам. На первое мая 1924 года в составе центрального Аппарата ОГПУ русских 1670 - почти 70 процентов общего числа, а вместе с украинцами и белорусами - больше трех четвертей; евреев же 204, то есть 8,5 процента (общее число - 2402).

     Несколько иными были пропорции в руководстве центрального аппарата после преобразования ОГПУ в НКВД. Справочник "Кто руководил НКВД. 1934-1941"²⁰ содержит почти исчерпывающие данные об этом, - правда, очень небольшом - слое аппарата карательной системы. За семь лет его численность удвоилась - с 95 до 184 человек, - и одновременно происходили изменения его возрастного, социального, национального состава, образовательного ценза и т.п. Проследить за этой динамикой - значит многое понять.

     Число евреев от 37 человек в 1934 году сократилось до 10, зато число русских возросло с 30 до 118, украинцев - от 5 до 28, грузин - от 3 до 12-ти. Как видим, утверждение Солженицына о том, что чистки не имели антиеврейской направленности, не подтверждается, хотя пятый пункт был не единственным критерием обновления аппарата.

     Другими критериями были неудачное (не рабоче-крестьянское) происхождение, принадлежность в прошлом к другим партиям; очищался аппарат также от коммунистов с дореволюционным и ранним послереволюционным стажем. Даже долгий опыт работы в ЧК-ОГПУ был негативным фактором: старых опытных чекистов заменяли новичками. В целом же руководство НКВД интенсивно освобождалось от ненадежных, по советско-сталинским понятиям, элементов, а заменяли их молодыми рабоче-крестьянскими кадрами преимущественно славянского племени.

     Не последнюю, но и не ведущую роль в этом процессе играл уровень образования. Он был удручающе низок. В 1934 году из 95 руководящих (!) работников НКВД 39 имели начальное и еще 40 - среднее и незаконченное среднее образование. Только 15 человек окончило вузы или поучилось в высшей школе два-три года. К 1941 году число лиц с начальным образованием уменьшилось ненамного: из 39 осталось 35. (Видимо, этот слой имел безукоризненное пролетарское происхождение, недавний партийный стаж и - правильную национальность). Но относительно их количество сократилось серьезно: ведь общая численность аппарата удвоилась. Значит, при пополнении состава предпочтение отдавалось более образованным кадрам.

     Уместно напомнить, что, как ни жестоко обращалась советская власть с народом, но одного у нее не отнимешь - стремления вывести массы из вековой темноты и невежества. Как нам уже приходилось указывать, до революции подавляющее большинство русских крестьян и рабочих не умело ни читать, ни писать, ни расписываться. Линия на всеобщую грамотность, затем на всеобщее семилетнее, десятилетнее образование советская власть проводила в жизнь не так успешно, как о том трубили в победных реляциях, но - проводила. Число вузов тоже увеличивалось, и прием в них расширялся - конечно, не за счет лишенцев, а за счет рабоче-крестьянской молодежи. Для подготовки ее к учебе в вузах действовали рабфаки. К концу тридцатых годов власть уже могла себе позволить при наборе карателей учитывать и уровень образования.

     Итожа, можно сказать, что в первые два десятилетия советской власти участие евреев в карательных органах примерно соответствовало или было несколько ниже их процента в городском населении страны (восемь процентов), из которого преимущественно черпались кадры чекистов; в руководящем слое численность евреев была более высокой, примерно соответствуя их пропорции в слое людей с высшим и средним образованием - в среднем около 15 процентов. Только когда НКВД возглавлял Генрих Ягода (1934-1936), число евреев в руководстве зловещего ведомства перешагнуло 30 процентов. Этот период длился всего два года. На смену ему пришла ежовщина, при которой размах террора достиг апогея, и большая часть вчерашних палачей сама стала жертвами. Ягоду пристегнули к "правотроцкистскому блоку" Бухарина. Он должен был "признаваться" не в тех реальных преступлениях, которые творил по указке Сталина (да, видать, не слишком усердно), а в мнимых - в отравлении Менжинского, Куйбышева, Горького, в других самых фантастических злодействах.

     К 1941 году евреев в руководящем слое НКВД осталось немного: 10 из 184. В дальнейшем, за единичными исключениями, они уже больше там не появлялись. Но и в течение всех лет советской власти, при большем или меньшем участии евреев, латышей, поляков, грузин, иных инородцев, доминирующее положение в карательном аппарате занимали русские.

     Сказанное о карательных органах в большей или меньшей степени приложимо к верхнему слою всего государственного и общественного организма. Доминирующее или главенствующее участие в нем евреев - это фикция, в равной мере оскорбительная и для русских, и для евреев. Доминировали, конечно, русские. Но и евреев в ливреях было более чем достаточно. Обусловливалось это двумя основными факторами, уже не раз отмечавшимися: высоким уровнем урбанизации еврейского населения в аграрной стране и относительно высоким уровнем образования в стране почти сплошной безграмотности и малограмотности. В Белоруссии, например, евреи в 1930 году составляли около девяти процентов населения, но 36 процентов рабочих (это отмечает и Солженицын). Высокий уровень образования, накладываясь на традиционно более интенсивное стремление к образованию, определял значительную долю евреев в партийно-государственном аппарате, в слое так называемых хозяйственников, в науке, технике, литературе, искусстве, в других интеллигентских профессиях. Природная или освященная вековой традицией склонность к некоторым видам деятельности обусловливала относительно большую концентрацию в этих сферах и меньшую - в других. Среди врачей евреев было больше, чем среди агрономов, среди экономистов - больше чем среди военных, портных и сапожников - больше, чем металлистов, шахматистов больше чем футболистов; среди музыкантов евреев всегда было значительно больше, чем среди живописцев.

     Как оценить их деятельность в условиях ленинско-сталинской диктатуры? Все, что делали евреи и не евреи "в ливреях", так или иначе, шло на укрепление режима. Но под режимом-то корчились и страдали живые люди, с реальными потребностями: жить, работать, растить и учить детей, и даже - петь "песни советских композиторов", пока иных песен ни сочинять, ни петь не дозволялось. Евреи и не евреи "в ливреях" спасали народ от тифа и дифтерии, поднимали из руин промышленность, разрабатывали проекты электростанций и линий электропередач, строили жилье, прокладывали дороги, выводили продуктивные сорта сельскохозяйственных растений и скота, создавали научные школы, осваивали Крайний Север и Дальний Восток - и при этом клеймили "врагов народа", развивали "самое передовое учение", славили "великого вождя и учителя", использовали рабский труд зэков.

     Мудро была устроена советская тоталитарная система! Ни в какой сфере деятельности ни одна личность, особенно творческая, не могла даже частично реализовать себя, не идя на какие-то сделки с системой. Где пролегает черта между нравственно допустимыми уступками "диктатуре пролетариата" и обрывом в лакейство, подлость, доносительство, соучастие в кровавых преступлениях? Картина неоднозначная, многоцветная, дальтонику ее не разглядеть, тем более - не нарисовать.

     Деятелям культуры Солженицын особенно не дает спуску, выдергивая, как обычно, евреев из общего ряда. Словно популярные песни И. Дунаевского писались не на стихи В. Лебедева-Кумача, и словно не такие же агитки сочиняли Новиков, Захаров, даже Шостакович. С В.П. Соловьевым-Седым у Солженицына вышел даже конфуз. Борис Кушнер, превосходный знаток музыкальной культуры (в частности, и советской песенной), замечает:

     "Не угодил Василий Павлович [Соловьев-Седой] Александру Исаевичу и оказался таки в евреях! Во втором томе "200 лет вместе", перечисляя еврейских композиторов-песенников (Исаак Дунаевский, Матвей Блантер, братья Даниил и Дмитрий Покрассы, Оскар Фельцман, Ян Френкель, Владимир Шаинский - неплохая компания) поминает Солженицын не тихим и не добрым словом и Соловьёва-Седого (стр. 321): "А ведь помимо песен талантливых - сколько ж они все настукали оглушительных советских агиток в оморачивание и оглупление массового сознания, - и начиняя головы ложью, и коверкая чувства и вкус?" Что же - был и такой грех, на ком греха нет, при преступном тоталитарном режиме особенно. Пусть г-н Солженицын в Душу свою заглянет - без греха ли сам? Может быть, и, наверное, поменьше тех, кого он уничтожает словесно, но да разве вовсе уж без греха? Да ведь жили вместе и грешили вместе! А здесь на позор стотысячного тиража одна еврейская половина выведена. Когда думаю я о Шостаковиче, то ведь не "Над Родиной нашей Солнце сияет" и не "Родина слышит, Родина знает"²¹ вспоминаю… И Анатолий Новиков не "Гимном демократической молодёжи"²² и не "Маршем коммунистических бригад²³ (кстати, обе "агитки" талантливо написаны) мне дорог. Сколько слёз пролито было над удивительной его песней "Эх, дороги…".²⁴ А "Смуглянка", ²⁵ "Вася-Василёк"²⁶ Как любили их фронтовики, как любят ветераны… Огромного таланта был Мастер. А "Соловьи" Соловьёва-Седого²⁷? Песню "Калина Красная" многие считают народной. А в ней только слова народные, музыка же - Яна Френкеля… Евгений Светланов посвятил памяти В. Шукшина симфоническую поэму "Калина красная", в которой разрабатывается мелодия Френкеля. И - уже из недавних лет - от детей моих - вопрос Солженицыну: чем не угодил ему Крокодил Гена, поющий по Шаинскому²⁸ Акцент у крокодила не тот?²⁹

     Как это ни удивительно (а, по сути, очень логично), но даже диссидент Александр Галич пришелся не по нраву Александру Исаевичу. Хоть и признает он, что песни Галича принесли "несомненную общественную пользу, раскачку общественного настроения" (т. II, стр. 449), но выволочку поэту устраивает великую. И псевдонимом посмел выбрать "имя древнего русского города, из глубинного славянского запаса" (т. II, стр. 448). И неправильно "осознавал свое прошлое, свое многолетнее участие в публичной советской лжи" (т. II, стр. 450). И память коротка у Галича на "те 20 лет, когда не в Соловках сидело советское еврейство - а во множестве щеголяло "в камергерах и в Сенате"!" (т. II, 452). И в том, что "сочинил свою агностическую формулу, свои воистину знаменитые, затрепанные потом в цитатах и столько вреда принесшие строки: "Не бойтесь пекла и ада,/ А бойтесь единственно только того, / Кто скажет: «Я знаю, как надо!»" Но как надо - и учил нас Христос…" (т. II, стр. 451). (Не могу не заметить в скобках, что именно Солженицын - творениями последних лет в особенности - демонстрирует, насколько опасны те, кто уверен, что "знает, как надо!"; черпают ли они свое "знание" у Христа, Магомета, или Ленина-Сталина - не суть важно). Ну, а главный грех Галича, оказывается, в том, что его сатира "обрушивалась на русских, на всяких там Климов Петровичей и Парамоновых, и вся социальная злость досталась им в подчеркнутом "русопятском" звучании, образах и подробностях, - вереница стукачей, вертухаев, развратников, дураков или пьяниц - больше карикатурно, иногда с презрительным сожалением (которого мы-то и достойны, увы!)" (т. II, стр. 452).

     По всем статьям проштрафился Александр Аркадьевич Галич (Гинзбург) перед Александром Исаевичем Солженицыным: посильнее, чем Михаил Зощенко и Анна Ахматова перед Андреем Андреевичем Ждановым. Их, по крайней мере, не обвиняли в русофобии и прикрытии еврейских фамилий глубинным славянским ресурсом!

     Но вернемся к карательной системе ленинско-сталинской диктатуры - с нею все гораздо яснее, чем с неоднозначным творчеством Соловьева-Седого или Блантера, или поэтов, на чьи стихи они писали свои песни. "Железные Феликсы" не дали народу ничего, кроме миллионов загубленных жизней. Все прямые участники чекистских злодеяний должны быть названы поименно, и мера вины каждого должна быть определена с возможной полнотой. Поздно уже судить их уголовным судом, но суд истории не знает срока давности. Судить надо всех - без дискриминации по национальному или какому-либо иному признаку. Только тогда можно надеяться на то, что подобное не повторится.

     Не таким путем идет Солженицын. Из тысяч и тысяч преступников он выковыривает исключительно еврейские имена. Прекрасно зная, что репрессии обрушивались на евреев в такой же, а в иные периоды и в гораздо большей степени, чем на не евреев, он, тем не менее, вяжет весь еврейский народ круговой порукой, возлагая на него вину за всех карателей.

     В тюремных бушлатах

     Ну, а как на счет караемых - тех, кто вместе с самим Солженицыным прошел через мясорубку ГУЛАГа, чему в его книге посвящена отдельная, правда, не очень объемная глава? (т. II, стр. 330-342). Вот ее зачин.
     "Если бы я там не был - не написать бы мне этой главы.
     До лагерей и я так думал: "наций не надо замечать", никаких наций вообще нет, есть человечество.

     А в лагерь присылаешься и узнаешь: если у тебя удачная нация - ты счастливчик, ты обеспечен, ты выжил! Если общая нация - не обижайся. Ибо национальность - едва ли не главный признак, по которому зэки отбираются в спасительный корпус придурков. Всякий лагерник, достаточно повидавший лагерей, подтвердит, что национальные соотношения среди придурков далеко не соответствовали национальным соотношениям в лагерном населении. Именно прибалтийцев в придурках почти совсем не найдешь, сколько бы ни было их в лагере (а их было много); русские были, конечно, всегда, но по пропорции несомненно меньше, чем их в лагере (а нередко - лишь по отбору из партийных ортодоксов); зато отметно сгущены евреи, грузины, армяне; с повышенной плотностью устраиваются и азербайджанцы, и отчасти кавказские горцы". (т. II, стр. 330, курсив автора).

     Солженицын в лагерной теме первый авторитет, но все-таки ведь не единственный. О советских тюрьмах и концлагерях целая библиотека написана, но не встречал я таких "придурочных" наблюдений ни у Варлама Шаламова, ни у Евгении Гинзбург, ни у Льва Разгона, ни, например, у Михаила Розанова, автора двухтомного исследования о Соловках,³⁰ ни даже у Ивана Солоневича,³¹ одного из пионеров этой темы и - воинственного антисемита. У самого Солженицына в трехтомном "Архипелаге" - книге, несомненно, великой, но неровной, - содержится много всякого, в том числе такие пассажи о евреях, которые ныне с энтузиазмом цитирует американский расист Дэвид Дюк, новоявленный разоблачитель всемирного еврейского заговора.³² В Америке его книгу не замечают как бред сумасшедшего, а в России она стала бестселлером, вошла в основной поток (maim stream) общественного сознания (что немало говорит о состоянии этого сознания). Но даже Дюк не отыскал в "Архипелаге ГУЛАГ" ни малейшего намека на то, что "спасительный корпус придурков" отбирался по национальному признаку, - а то не преминул бы процитировать.

     Более 20 лет я знаком с Семеном Юльевичем Бадашом, живущим в Германии врачом и журналистом, бывшим зэком, автором небольшой, но очень содержательной книги "Колыма ты моя, Колыма…". В ней, между прочим, читаем: "В бригаде Панина ходил зэк-нормировщик, постоянно с папочкой нормативных справочников, - это был Саша Солженицын".³³

     В то время как еврей Бадаш вместе с другими зэками на сорокаградусном морозе долбил окаменевшую глину и лопатами, в две-три перекидки, выбрасывал ее из котлована, Александр Исаевич в теплой конторке вел учет этой работе. Нормировщик он, видимо, был хороший, потому что скоро был произведен в бригадиры.

     А С.Ю. Бадаш, человек редкой скромности, был не просто лагерником, а активным участником лагерного сопротивления. В Экибастузе он был одним из организаторов забастовки и голодовки зэков, за что мог бы быть и прикончен, но был "всего лишь" этапирован в Норильск. Там снова участвовал в восстании заключенных, снова чуть не погиб, но был "только" этапирован на Колыму. Вот что написал мне Семен Юльевич (в добавление к тому, что опубликовано в его книге) в электронном послании от 7 января 2003 года:

     "В Степлаге, в Экибастузе, придурком был Дмитрий Панин - бригадиром, который пристроил прибывшего А. С[олженицына] на должность нормировщика. К моменту нашей забастовки и голодовки зимой 1951/1952 года А. С. был уже на придурочной должности бригадира. (Об этом он признавался в своем "АГ"). Последний год его пребывания в Экибастузе мне неизвестен из-за этапирования в Норильск. Помимо обоих русских: Панина и Солженицына, был еще русский бригадир (придурок) по фамилии Генералов. Придурком был русский врач Панченко [позднее С.Ю. уточнил, что фамилия врача была Янченко] в санчасти, который якобы должен был его [Солженицына] оперировать по поводу "рака". Были еще другие русские на придурочных работах, в процентном отношении [это] соответствовало их численности в лагере. Ибо от 60 до 75 % во всех Особых лагерях были западные украинцы, которые принципиально не шли на придурочные работы. Евреи были тоже на придурочных работах, но в соответствии с их общей численностью в лагере -1%. Всегда и везде этот 1% - и в Экибастузе, и в Норильске, и на Колыме.³⁴

     В Экибастузе было два "повторника", отсидевших в 30-е годы свои сроки и взятые повторно, - евреи: Матвей Адаскин, нарядчик, и Гиндлин в КВЧ. Был еще в придурках Яша Готман - зубной врач, инвалид войны, который начал работу после того, как моя мама, по моей просьбе, из Москвы прислала ему весь полагающийся для работы зубоврачебный инструмент. Ни одного бригадира-еврея не было. Два барака заселяли одни русские, с отличительными номерами на одежде КТР - каторжане, имевшие все сроки по 20 лет каторги по указу В[ерховного] С[совета] от 1943 года за прислужничество оккупантам: [бывшие] полицаи, бургомистры. У них были свои бригадиры из русских. Остальные русские с обычными четырьмя номерами составляли русские власовцы или служившие в плену в эсэсовцах (у них в подмышке были полагающиеся в СС татуировки с группой крови)".³⁵

     Это письмо С.Ю. Бадаша было написано, а мною процитировано еще до того, как он (и я) ознакомились с полным текстом второго тома,³⁶ а потому мы понятия не имели, что Семен Юльевич как раз и выведен Солженицыным в качестве характерного лагерного придурка-еврея.
     Читаем во втором томе:

     "Экибастузский мой солагерник Семен Бадаш, в своих воспоминаниях рассказывает, как он устроился - позже, в норильском лагере - в санчасть: Макс Минц просил за него рентгенолога Ласло Нусбаума просить вольного начальника санчасти. Взяли. Но Бадаш, по крайней мере, кончил на воле три курса медицинского института.³⁷ А рядом с ним остальной младший медперсонал: Генкин, Горелик, Гуревич (как и мой приятель Л. Копелев, Унжлаг) - и не касались той медицины никогда прежде" (т. II, стр. 331).³⁸

     Так как я давно и хорошо знаю книгу С.Ю. Бадаша, то, прочитав это, я не поверил своим глазам. Все могут короли - это понятно, но зачем же так подставляться? У Бадаша говорится:
     "Ткачуки связываются с хирургом Омельчуком, имеющим вес у начальника санчасти вольной Евгении Александровны Яровой, и просят повлиять на нее, чтобы меня взяли на работу в больницу, как своего из казахстанских бунтовщиков. Одновременно и Макс Минц через рентгенолога Ласло Нусбаума просит поговорить обо мне с начальницей. Через месяц я получаю разрешение на работу в санчасть в 4-м лагпункте. Среди медперсонала, кроме Омельчука и Нусбаума, - Генкин, Раймасте, Горелик, Гуревич".³⁹

     Как видим, черным по белому написано: поступить в санчасть еврею Бадашу помогли три украинца Николай и Петр Ткачуки и Омельчук, а окончательно решила вопрос Яровая, скорее всего, тоже украинка. Помогло ли ходатайство еще и Минца-Нусбаума, неизвестно, хорошо, что не повредило. Именно на этот отрывок ссылается Солженицын, но препарирует его на свой лад.

     Как старатели промывают песок, уносимый потоком воды, чтобы собрать выпавшие в осадок крупицы золота, так и Солженицын промывает текст своего солагерника, дабы избавиться от пустой нееврейской породы. Таким методом написаны все тысяча сто страниц его историко-научного труда, но здесь этот метод предельно обнажен.

     Прием работает не только по отношению к самому Бадашу, но и к остальному норильскому медперсоналу. Откуда Солженицыну известно, что перечисленные им придурки-евреи к медицине отношения не имели и пристроились в санчасть исключительно по протекции других евреев? В книге Бадаша ничего подобного не говорится, а другими источниками Александр Исаевич не располагает. Бадаш написал мне об этом "цитировании":

     "Я перечислил в своих воспоминаниях и ряд работавших в больнице зэков. Омельчук - украинец, блестящий хирург, после освобождения начальство Норильского комбината просило его остаться на работе в Норильске. Реймастэ - эстонец, старый опытный фтизиатр, кончивший много лет назад Тартуский университет. Рентгенолог пожилой Ласло Нусбаум - венгерский еврей, в Будапеште имел большую практику. Горелик - не еврей, а чех, из города Простеев. Саша Гуревич - еврей - киевлянин, специалист по рентгенотехнике (работал с Нусбаумом). Генкин - московский врач, еврей, по специальности гинеколог, но за отсутствием женщин работал общим врачом на амбулаторных приемах".⁴⁰

     Солженицын не только вытравил из цитируемого текста все нееврейские фамилии и объевреил чеха, - он опозорил всех названных им лиц, хотя ничего о них ему неизвестно. На поверку-то выходит, что все они имели медицинское образование и опыт работы и, вероятно, многим зэкам спасли жизнь! Откуда же такая злоба к людям, которых он никогда не встречал, не видел и не слышал? Они провинились только одним - своими еврейскими фамилиями.⁴¹

     В книге Бадаша о медицине и медперсонале много говорится именно в главе об Экибастузе, но ее Солженицын полностью обошел, хотя он сам там был, ему и карты в руки. Бадаш пишет, что мечтал работать по своей будущей специальности, но медперсонал встретил его в штыки, как возможного конкурента. В результате он стал "санинструктором", то есть, работая в бригаде зэков киркой и лопатой, имел при себе чемоданчик с медицинским набором для оказания первой помощи. Так же и два врача, Корнфельд и Петров, вкалывали на общих работах и носили чемоданчики с красным крестом. А прием больных вел некто Шубартовский - "не медик, а ксендз", который, "зная латынь и будучи человеком грамотным, устроился в амбулаторию".⁴²

     Солженицыну все эти люди и обстоятельства известны; если бы в тексте Бадаша было хоть слово неправды, он бы ему не спустил. Но об этом - гробовое молчание. По книге Бадаша, соответственно ее препарируя, он строит нужные ему умозаключения о Норильском лагере!
     Ну, а если сопоставить нынешний текст Солженицына с тем, что раньше писал он сам?

     "С первых же шагов по пересылке ты замечаешь, что тут тобой будут владеть не надзиратели, не погоны и мундиры, которые все-таки нет-нет, да держатся же какого-то писаного закона. Тут владеют вами - придурки пересылки. Тот хмурый банщик, который придет за вашим этапом: "Ну, пошли мыться, господа фашисты!"; и тот нарядчик с фанерной дощечкой, который глазами по нашему строю рыщет и подгоняет; и тот выбритый, но с чубиком воспитатель, который газеткой скрученной себя по ноге постукивает, а сам косится на ваши мешки; и еще другие неизвестные вам пересылочные придурки, которые рентгеновскими глазищами так и простигают ваши чемоданы, - до чего ж они друг на друга похожи! и где вы уже всех их видели на вашем коротком этапном пути? - не таких чистеньких, не таких приумытых, но таких же скотин мордатых с безжалостным оскалом?

     Ба-а-а! Да это же опять блатные! Это же опять воспетые утесовские УРКИ! Это же опять Женька Жоголь, Серега-Зверь и Димка-Кишкеня, только они уже не за решеткой, умылись, оделись в доверенных лиц государства и С ПОНТОМ наблюдают за дисциплиной - уже нашей. Если с воображением всматриваться в эти морды, то можно даже представить, что они - русского нашего корня, когда-то были деревенские ребята, и отцы их звались Климы, Прохоры, Гурии, и у них даже устройство на нас похожее: две ноздри, два радужных ободочка в глазах, розовый язык, чтобы заглатывать пищу и выговаривать некоторые русские звуки, только складываемые в совсем новые слова" (курсив мой. - С.Р.).⁴³
     Может быть, это про специфический тип лагерей - пересыльные?
     Но вот и они самые, истребительно-трудовые:

     "Особенным образом подбираются те зонные придурки, от кого зависит питание и одежда. Чтоб добыть те посты, нужны пробойность, хитрость, подмазывание: чтоб удержаться на них, - бессердечие, глухость к совести (и чаще всего еще быть стукачом)… Неслучайно именно сюда назначаются начальством все бывшие свои люди, то есть посаженные гебисты и эмведешники. Если уж посажен начальник МВД Шахтинского округа, то он не будет валить леса, а выплывет нарядчиком на комендантском ОЛПе УсольЛага. Если уж посажен эмведешник Борис Гуганава ("как снял я один раз крест с церкви, так с тех пор мне в жизни счастья не было") - он будет на станции Решеты заведующим лагерной кухней. Но к этой группе легко примыкает и совсем казалось бы другая масть. Русский следователь в Краснодоне, который при немцах вел дело молодогвардейцев, был почетным уважаемым нарядчиком в одном из отделений Озерлага. Саша Сидоренко, в прошлом разведчик, попавший сразу к немцам, а у немцев сразу же ставший работать на них, теперь в Кенгире был завкаптеркой и очень любил на немцах отыгрываться за свою судьбу. Усталые от дня работы, едва они после проверки засыпали, он приходил к ним под пьянцой и поднимал истошным криком: «Немцы! Achtung! Я - ваш бог! Пойте мне!»".⁴⁴

     Густо, я бы даже сказал, сгущенно представлена тема придурков в "Архипелаге". Но писана - совсем другими красками. Что произошло с глазом, с палитрой художника? Каким образом мордовороты "русского нашего корня" и прочие Саши Сидоренки преобразились в евреев? Или секрет в том, что "Архипелаг ГУЛАГ" - это художественное исследование, а "Двести лет вместе" - научное?

     Присмотримся же еще к этой науке. С.Ю. Бадаш пишет:
     "Прибыли мы в Норильск осенью 1952 года. Организованное нами восстание [в Норильске "придурок" Бадаш участвовал еще в одном бунте зэков!] было в мае 1953 года. Потом этап "норильских повстанцев" на Колыму. В Магадан в трюме парохода мы прибыли в августе 1953. Следовательно, в больнице в Норильске я работал всего не более 7-8 месяцев [из семи лет в ГУЛАГе]".⁴⁵
     А Солженицын?

     "Архипелаг - это мир без дипломов, мир, где аттестуются саморассказом. Зэку не положено иметь никаких документов, в том числе и об образовании. Приезжая на новый лагпункт, ты изобретаешь: за кого бы себя на этот раз выдать? … Я при перегоне меня в следующий лагерь, на Калужскую заставу, в саму Москву, - с порога же, прямо на вахте, соврал, что я нормировщик… Младший лейтенант Невежин, высокого роста хмурый горбун…. исподлобным взглядом оценил… мое галифе, заправленное в сапоги, длиннополую шинель, лицо мое с прямодышащей готовностью тянуть службу, задал пару вопросов о нормировании (мне казалось - я ловко ответил, потом-то понял, что разоблачил меня Невежин с двух слов) - и уже с утра я за зону не вышел - значит, одержал победу. Прошло два дня, и назначил он меня... не нормировщиком, нет, хватай выше! - "заведующим производством", то есть старше нарядчика и начальником всех бригадиров!".⁴⁶

     Хватка у автора "Архипелага" была железная. Значительную часть своего тюремного срока он сумел продержаться в круге первом ГУЛАГовского ада, в шарашке, где зэки выполняли относительно непыльную, то есть придурочную (на лагерном жаргоне) работу. Попал он туда, потому что развесил чернуху не хуже того ксендза: школьный учитель математики выдал себя за ученого, физика-атомщика. Чтобы удержаться подольше, он и в сексоты записался - под кличкой Ветров (хотя пишет, что ни на кого не настучал, чему нет причин не верить). А когда все-таки не удержался, соскользнул в Экибастуз, то и там сумел недурно (придурно!) зацепиться: нормировщиком, бригадиром, даже раковым больным.

     Об этих штрихах своей лагерной биографии Солженицын рассказал сам, я напоминаю о них здесь не для того, чтобы ставить ему лыко в строку. Есть любители это делать - я не из их числа. Переходить в полемике на "личности" - последнее дело: не этично и не профессионально. Да и какое у меня право попрекать каторжника тем, что он выжил в таких условиях, какие мне разве что снились в кошмарных снах - под впечатлением от его же книг!

     Но он атакует личности, много личностей. Указующим перстом буравит своих бывших друзей, знакомых и незнакомых, живых и мертвых, нередко возводя и заведомую напраслину на людей одной с ним судьбы, а часто более тяжкой, потому что многие из них отбывали более долгие сроки, в куда более трудных условиях, и вели себя куда менее придурно. У них он со страстью золотоискателя выискивает каждую соринку в глазу, не видя оглобли в собственном.

     Как же это осенило А.И. Солженицына сортировать и лагерных придурков по пятому пункту - через столько-то лет и после тысяч им же написанных на данную тему страниц!? И не слишком ли кстати поставлены в ряд с евреями кавказские народы ("кавказцы", по сегодняшней терминологии). Неужели мало той ненависти к кавказцам, какая и без того сейчас разлита по России - чуть ли не в большей степени, чем к евреям!

     Однако не всех зэков-евреев Солженицын гребет под придурочную гребенку! Он признает, что бывали в лагерях и "хорошие" евреи. Для них припасен не только кнут, но и пряник. Повезло "генетику Владимиру Эфроимсону, который из 36 месяцев своего заключения (одного из своих сроков, у него было два) провел 13 на общих, и тоже из принципа (он имел возможность устроиться). Полагаясь на посылки из дому (но в этом нет укора) [нет укора! - С.Р.], он взял тачку именно потому, что в Джезказгане было немало евреев-москвичей, и они хорошо устраивались, а Эфроимсон хотел развеять недоброжелательство к евреям, которое естественно возникало. И как же бригада оценила его поведение? - "Да он просто выродок еврейского народа; разве настоящий еврей будет тачку катать?" Смеялись над ним и евреи-придурки (да и досадовали, что "выставляется" в укор им)" (т. II, стр. 337).

     Не разомлеешь от такой ласки! Невольно вспоминается: "Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!"
     Покойного В.П. Эфроимсона я знал: общался с ним с перерывами почти двадцать лет. Он принадлежал к той редкой породе людей, которые до старости сохраняют наивное, детское восприятие мира.

     Мы ведь жили в искалеченном обществе, состоявшем сплошь из придурков, - они были не только в лагерях, но и в Большой Зоне. Все мы придуривались - кто больше, кто меньше; одни нехотя и с отвращением, другие с энтузиазмом, но все жили по лжи. "Сосед ученый Галилея был Галилея не глупее: он знал, что вертится Земля. Но у него была семья" (Е. Евтушенко). Была семья! Да и без семьи - многим ли была охота лезть на рожон! Тех, кому в какой-то момент придуриваться становилось невмоготу, ждали тюрьма, психушка или эмиграция.

     Так вот, в этом обществе придурков Эфроимсон сохранял абсолютное нравственное и психологическое здоровье. С колоссальной энергией этот большой ребенок боролся за возрождение генетики, загубленной лысенковщиной. Казалось, что он не понимал, в каком обществе живет, и уж точно не принимал придурочных правил игры. Он наивно верил в то, что все беды - от незнания. Надо только объяснить, раскрыть людям глаза, просветить их, и все станет на место.

     Впервые я его увидел, думаю, году в 1961-62-м, в Доме журналистов, на дискуссии о молекулярной биологии (эвфемизм, заменявший крамольное слово "генетика"). После первого или второго оратора на сцену выскочил и забегал по ней невысокий, очень энергичный очкарик с ярко выраженной еврейской внешностью и, сильно горячась, заговорил о колоссальном вреде, который лысенковщина наносит науке, медицине и сельскому хозяйству. Он говорил о мировом опыте, который игнорируется, об инициативе, которая подавляется, о подтасовках и фальсификациях, которые не дают публично разоблачить.

     Когда отведенные по регламенту десять минут истекли, председательствовавший Михаил Васильевич Хвастунов (он возглавлял отдел науки "Комсомольской правды" и был председателем секции научной журналистики в Союзе журналистов), поднялся во весь свой могучий рост, но Эфроимсон продолжал бегать по сцене, не замечая его. Постукивание по графину тоже не произвело никакого действия, и тогда Хвастунов остановил оратора.

     Владимир Павлович от неожиданности опешил, прервался на полуслове и, оглядывая зал с какой-то чисто детской просительной надеждой, сказал, что он только начал говорить. МихВас развел руками: регламент есть регламент! Но тут раздался из зала голос сидевшего рядом со мной Ярослава Голованова:
     - Дайте же человеку сказать, он двадцать лет молчал!
     Застывший от напряжения зал грохнул. Хвастунов постоял еще пару секунд, улыбаясь, и сел, а Эфроимсон продолжал бегать по сцене и выкладывать свои разоблачения еще минут двадцать.

     В "Комсомолке" была подготовлена полоса о художествах Лысенко, она была одобрена и вот-вот должна была появиться. Голованов предвкушал, как прямо ночью поедет в академический дом, где жил Лысенко, и опустит свежий номер газеты в его почтовый ящик. Но… Были приняты контрмеры, полоса не появилась, а в каком-то супер-партийном журнале, то ли "Коммунист", то ли "Партийная жизнь", появилась скулодробительная статья о поднявших голову "формальных генетиках", подрывающих единственно правильное мичуринское учение. Назывались имена Ж.А. Медведева, В.П. Эфроимсона и, кажется, еще В.С. Кирпичникова.

     Владимир Павлович, с которым мы иногда пересекались в Ленинке (я собирал материалы для книги о Н.И. Вавилове, а он, если не ошибаюсь, для своего - потом ставшего классическим - труда "Введение в медицинскую генетику"), говорил:
     - Понимаете, мы работаем по четырнадцать часов в сутки, а они все это время заняты интригами. Как же мы можем их победить!

     Когда лысенковщина пала, он не стал закрепляться на отвоеванном плацдарме, как другие генетики, а снова пошел против официоза - своими еретическими, бросающими вызов марксизму публикациями о генетической обусловленности социального поведения, этики, эстетики и т.п. Помню бурное обсуждение одной из его статей на эти неудобные темы, кажется, в Малом зале ЦДЛ, и чисто эфроимсоновский ответ на вопрос из зала - вполне доброжелательный: являются ли его взгляды общепризнанными в науке, или это только гипотезы? Подумав несколько секунд, Владимир Павлович сверкнул сквозь очки своими выразительными глазами и, пристукнув рукой по трибуне, победным голосом сказал:

     - Значит, так! Намордник на меня пока не надели!

     Одна из наших последних встреч была года за два до моего отъезда из страны. Он позвонил и попросил приехать для важного разговора. Он жил у станции метро "Проспект Вернадского", в хорошей квартире, но в ней царил фантастический беспорядок. У него недавно умерла жена, он чувствовал себя одиноко и скверно. В этот вечер впервые в наших с ним разговорах всплыла на минуту еврейская тема - в своеобразном, чисто эфроимсоновском аспекте. Он сказал возмущенно:

     - Представляете, обо мне распускают слухи, что я собираюсь уехать в Израиль! И мне известно, что это исходит не из лысенковских кругов! А что мне делать в Израиле? Там есть прекрасные генетики!
     (Его травила группа академика Н.П. Дубинина, крупного ученого, но ловкого политикана. После Лысенко он захватил монопольное положение в генетике, с чем Эфроимсон не мог мириться).
     Не смотря на плохое самочувствие, во Владимире Павловиче клокотала энергия:
     - Я двигаю пять проектов! Главный - "Генетика и педагогика". Если такую книгу я напишу сам, ее прочтут десять тысяч. А если ее напишете вы, прочтут сто тысяч.

     Он предлагал мне соавторство, считая, что я смогу подать его идеи в более популярной и занимательной форме, чем он сам. Я уже отошел от проблем биологии, писал исторический роман о Кишиневском погроме ("Кровавая карусель"), но отказывать Владимиру Павловичу не хотелось. Договорились, что я прочту его черновую рукопись, и после этого дам ответ. Мы засиделись до половины третьего ночи. Не прерывая разговора, Владимир Павлович все это время энергично рылся в бумагах. Но нужную папку так и не нашел!..

     Был бы это другой человек, я мог бы заподозрить, что он зазвал меня к себе для разговора под благовидным предлогом, страдая долгими вечерами от одиночества. Но от Эфроимсона даже такой невинной хитрости ожидать было невозможно. Он был наивен и беззащитен, как состарившийся ребенок.

     И вот Солженицын отдает ему должное - переводит из евреев-придурков в евреи-выродки! Это не хлыст, а пряник! Это средняя линия. Шаг вправо, шаг влево, считается побег, конвой стреляет без предупреждения…
    
    Примечания

     1. The American Jewish Joint Distribution Committee in Russia. January 1924, pp. 38-39. ^{назад к тексту >>>}
     2. Там же, стр. 3. ^{назад к тексту >>>}
     3. David A. Brown. The New Exodus. The story of the historical movement of Russian Jewry. Back to The Soil. New York, May 29, 1925, p. 12. ^{назад к тексту >>>}
     4. Государственного комитета по землеустройству трудящихся евреев. Во главе его стоял тот же Петр Смидович, благосклонно относившийся к инициативам и кошельку "Джойнта". ^{назад к тексту >>>}
     5. J. Rosen. Ук. соч., стр. 22. ^{назад к тексту >>>}
     6. Там же, стр. 13. ^{назад к тексту >>>}
     7. Кооперативы, создававшиеся Розеном, не имели ничего общего с будущими колхозами. Похоже, что в этом отношении Джозеф Розен находился под сильным влиянием русских ученых-кооператоров Кандрятьева и Чаянова. В двадцатые годы их идеи были весьма популярны, их поддерживала власть, на их взгляды опирался Бухарин, развивая свою концепцию "постепенного врастания мужика в социализм". Коллективизация опрокинула все эти проекты, ведущие аграрии были арестованы, обвинены во вредительстве и уничтожены. ^{назад к тексту >>>}
     8. Zvi Gitelman. A Century of Ambivalence, N.-Y., YIVO Institute, 1988, p. 156. ^{назад к тексту >>>}
     9. Chimen Abramsky. The Biro-Bidzhan Project, 1927-1959. The Jews in Soviet Russia, edited by Lionel Kochan, Oxford University Press, 1978, pp. 70-71. ^{назад к тексту >>>}
     10. В предвоенные годы Солженицын задумал и начал писать роман под названием "Люби революцию!" Эти наброски теперь в виде повести включены в книгу: А. Солженицын. Дороженька, М., "Вагриус", 2004, стр. 249-412.. ^{назад к тексту >>>}
     11. Этот негативный опыт был учтен. Позднее, ударные стройки в отдаленных местах объявлялись комсомольско-молодежными, вербовали на них молодежь, не обремененную семьями. ^{назад к тексту >>>}
     12. Ch. Abramsky, Ук.соч., стр. 153. ^{назад к тексту >>>}
     13. Э. Маркиш. Ук. соч., стр. 76. ^{назад к тексту >>>}
     14. Там же, стр. 78-79. ^{назад к тексту >>>}
     15. А. Кокурин, Н. Петров. НКВД: структура, функции, кадры. "Свободная мысль", 1997, № 6, стр.118. ^{назад к тексту >>>}
     16. Л. Крический. Евреи в аппарате ВЧК-ОГПУ в 20-е годы. В кн.: Евреи и русская революция. Материалы и исследования. Редактор составитель О.В. Будницкий, М.-Иерусалим, 1999 (5759), стр. 237. ^{назад к тексту >>>}
     17. Там же, стр. 326. ^{назад к тексту >>>}
     18. Г. Аронсон был меньшевик; С. Мельгунов - народный социалист. ^{назад к тексту >>>}
     19. Там же, стр. 325. ^{назад к тексту >>>}
     20. Н.В. Петров, К.В. Скоркин. Кто руководил НКВД 1934-1941. Справочник, М. 1999. ^{назад к тексту >>>}
     21. Оба произведения на слова Евг. Долмотовского. ^{назад к тексту >>>}
     22. Слова Л. Ошанина. ^{назад к тексту >>>}
     23. Слова В. Харитонова. ^{назад к тексту >>>}
     24. Слова М. Матусовского. ^{назад к тексту >>>}
     25. Слова М. Матусовского. ^{назад к тексту >>>}
     26. Слова С. Алымова. ^{назад к тексту >>>}
     27. Слова А. Фотьянова. ^{назад к тексту >>>}
     28. Слова А. Тимофеевского. ^{назад к тексту >>>}
     29. Борис Кушнер. Больше, чем ответ, "Вестник", № 2 (239), 21 января 2004. ^{назад к тексту >>>}
     30. Мих. Розанов. Соловецкий концлагерь в монастыре. 1922-1939. Факты-домыслы-"параши". Обзор воспоминаний соловчан соловчанами. В двух книгах. Книга первая, 1979. Книга вторая, 1980. Издание автора. ^{назад к тексту >>>}
     31. Иван Солоневич. Россия в концлагере, Пятое издание, Вашингтон, изд-во П.Р. Ваулина, 1958. ^{назад к тексту >>>}
     32. См. Дэвид Дюк. Еврейский вопрос глазами американца. Москва, 2001, стр. 50-51. ^{назад к тексту >>>}
     33. Семен Бадаш. Колыма ты моя, Колыма… Effect Publishing, New York, 1986, стр. 44. ^{назад к тексту >>>}
     34. Может удивить сравнительно малый процент зэков-евреев, отмечаемый С.Ю. Бадашом, но надо помнить, что в послевоенные годы основную массу зэков составляли бывшие военнопленные или жители оккупированных территорий, обвинявшиеся (справедливо или несправедливо) в сотрудничестве с нацистами. Евреев среди этой категории практически не было - об этом "позаботились" гитлеровцы. ^{назад к тексту >>>}
     35. Письмо С.Ю. Бадаша от 7 января 2003. Архив автора. ^{назад к тексту >>>}
     36. Отрывки появились в "Комсомольской правде" до выхода в свет всего тома. ^{назад к тексту >>>}
     37. На самом деле, почти четыре; Он был арестован перед экзаменами за четвертый курс. ^{назад к тексту >>>}
     38. Ссылка на книгу С.Ю. Бадаша, стр. 65-66. ^{назад к тексту >>>}
     39. С. Ю. Бадаш. Колыма ты моя, Колыма… New York, Effect Publishing Inc., 1986, стр. 65-66. ^{назад к тексту >>>}
     40. Письмо С.Ю. Бадаша от 15 января 2003 г. Архив автора. ^{назад к тексту >>>}
     41. Показателен и выпад в адрес "приятеля" Л.З. Копелева. Слишком хорошо известно, что Лев Зиновьевич Копелев и Александр Исаевич Солженицын были не просто приятелями, а близкими друзьями. Именно благодаря Копелеву - больше, чем кому-либо другому, - был напечатан "Иван Денисович". Позднее они разошлись, разорвали отношения - бывает! Недавно появилось резкое письмо Копелева Солженицыну ("Синтаксис", № 37, Париж, 2001), написанное еще в 1986 году, к печати не предназначавшееся. Оно опубликовано по решению близких друзей покойного. Право Солженицына - промолчать, право - публично ответить. Он ответил - пинком в промежность… ^{назад к тексту >>>}
     42. Бадаш. Ук. соч., стр. 40-41. ^{назад к тексту >>>}
     43. А.И. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ, 1918-1956. Опыт художественного исследования, I-II, YMCA-PRESS, Paris, 1973, стр. 538. ^{назад к тексту >>>}
     44. А.И. Солженицын. Архипелаг Гулаг, 1918-1956. Опыт художественного исследования, III-IV, YMCA-PRESS, Paris, 1974, стр. 255-256. ^{назад к тексту >>>}
     45. С.Ю. Бадаш. Письмо от 15 января 2003 г. Архив автора. ^{назад к тексту >>>}
     46. А.И. Солженицын. Архипелаг Гулаг, 1918-1956. Опыт художественного исследования, III-IV, YMCA-PRESS, Paris, 1974, стр. 259-260. ^{назад к тексту >>>}

---

   

---

    
         

___Реклама___

---