Арье Барац
32.33. И сказал Господь Моше: кто согрешил предо мною, того сотру я из книги моей.
Разные комментаторы понимают под этой книгой Всевышнего
разное. РаШИ считает, что это Тора, Рамбан - Книга Жизни, Кли Якар - Книга
Праведных (считается, что параллельно пишется три книги: первая книга та, в
которую записываются имена праведников, вторая - грешников, третья -
промежуточных). Однако уже из одного этого многообразия толкований явствует, что
Книга в иудаизме понимается как некая весьма представительная реальность.
Отражением той Книги верхнего мира (как бы мы ее ни понимали) являются книги
нашего мира. «Баним», дети - так зачастую именуются книги в иудейском мире, в
мире, где так приветствуется чадородие.
Иудаизм с самого первого мига своего существования
претендовал на единственность и исключительность, а в подтверждение своей
истинности он позволяет себе аппелировать к чудесному ("Пыталось ли какое
божество явиться взять себе народ из среды народа испытаниями, знамениями и
чудесами, и войною, и рукою крепкою, и мышцею простертою, и ужасами великими,
как все, что сделал для вас Господь Бог ваш?" Дварим 4.34). Однако судя по всему
даже эти, зафиксированные в самой Торе чудеса, не производили на окружающие
народы сколько-нибудь значительного впечатления. И уж во всяком случае такого
впечатления не производят на них последующие поколения иудеев. Да чудеса и у
нынешних иудеев раз от разу случаются, однако на фоне того, что известно о тех
же тибетских йогах, иудеи, во всяком случае в качестве претендентов на
носительство единственной религии, выглядят далеко не столь эффектно. Если
современные "служители звезд и созвездий" способны оживать после месячного
нахождения в бездыханном состоянии, если они способны передавать на расстояние
мысли, летать, делаться невидимыми и т.п., то даже древние иудеи ничем таким
похвалиться не могли, что же касается нынешних, то главная их примета состоит в
многочасовом просиживании, - нет, не в позе лотоса, - а в совершенно
"безблагодатном" просиживании над Книгами. Изучение (Книги), лимуд - это
заповедь, которая отодвигает все прочие заповеди, это основная жизненная задача
религиозного еврея. А там, где свершается таинство чтения, там же по меньшей
мере постигается и таинство написания.
Написание Книги, т.е. Торы, совпадает в представлении
иудаизма с сотворением Мира: создание букв, их перестановки и сочетания (о
которых пишется в Сефер Ецира в комментарии на первую главу книги Берешит) и
есть акт первотворения. Та Тора, которую получил Моше на Синае - была именно
письменным текстом, была именно Книгой. Это принципиальное положение иудаизма, и
это довольно странное положение. Я не знаю другой традиции (кроме ислама),
которая бы признавала свой источник изначально письменным, а не устным (и
соответственно, записанным лишь по необходимости, подобно тому, как в иудаизме
записывалась устная Тора). Одно это положение с неизбежностью влечет
общекаббалистические выводы о буквах как о первоэлементах творения.
Действительно, сколько бы ни открыла наука первоэлементов, но если мир творится
речением, а основной источник, сообщающий об этом, дан в письменном виде, то
первоэлементы эти с неизбежностью будут являться именно буквами (Сефер Ецира
насчитывает 32 первоэлемента, т.е.22 буквы и 10 сфирот -
чисел).
Евреи как бы обитают между строк письменной Торы,
продлевая ее, облекая в письменный текст Тору устную, воссоздавая утраченное.
Если бы Зогара не было, его бы следовало придумать. Вкратце именно так можно
сформулировать то положение, которое сложилось в иудаизме вокруг этой книги.
Действительно, сомнения в отношении и древности и авторства Зогара возникли
сразу же после того, как Моше де Леон обнародовал это сочинение,и все же вопреки
здравому смыслу уже через несколько десятилетий книга эта стала признанной в
качестве именно древнего каббалистического источника.
Спрашивается, зачем и кому понадобилось окутывать
атмосферой мистификации произведение такого значения и масштаба? К чему все эти
скандальные подозрения в незаконнорожденности? Разве бы смысл всех этих
поразительных истолкований Торы, которые содержит Зогар, померк бы в наших
глазах, если бы было сразу и твердо известно, что автором их был, как установила
наука, Моше де Леон, а не рабби Шимон бар Йохай?
Скандальность Зогара весьма симптоматична, ибо
скандальность эта демонстрирует именно то парадоксальное обстоятельство, что
Книга в системе иудаизма оказывается как бы реальней, первичней самой
действительности!
Говорят, что данные библейской критики весьма
достоверны. С небольшими оговорками я согласен с этим. Но кто знает, быть может,
когда мы воскреснем, то выяснится, что Бог (который, как любил повторять это Лев
Шестов, в силе сделать бывшее небывшим, а небышее бывшим) явит перед нами, что
вопреки этому история все же творилась именно так, как она описана в Мидраше, а
не в исследованиях библейской критики?
То, что в истории с Зогаром обнажилось и вышло на
поверхность, на самом деле пронизывает всю иудейскую традицию. Ведь даже Тора,
та Тора, которая предсуществует миру, которая является планом его творения,
которая есть имя Создателя, Тора эта, согласно тому, что в ней самой
рассказывается, с величайшим трудом пробивалась в мир, разбивалась,
утрачивалась, т.е. воссоздавалась вновь! Книга преодолевает действительность в
духовном акте воссоздания самой себя, т.е. в акте
«тикуна»!
Но если это так, т.е. если осознание это верно, то оно
может стать конструирующим религиозным фактором. Собственно говоря, эту мысль я
воспринял от Миши Кравцова, во всяком случае мне кажется, что своей
интерпретацией я не исказил до неузнаваемости какие-то его суждения на этот
счет. Однако я делаю из этого во многом иные выводы.
Миша Кравцов, помнится, сетовал на свое малое знание
индуизма и прочих восточных учений. Именно в сотрудничестве с этими религиями
виделась ему перспектива воссоздания и собственно иудейских прозрений. Со своей
стороны я нисколько не отрицаю полезности изучения этих религий с точки зрения
углубления общей религиозной перспективы, однако все же не нахожу эти знания
сколько-нибудь решающими. Я убежден, что религиозная истина - во всей вообще
мыслимой для смертного человека полноте - может быть воссоздана на базе иудаизма
в партнерстве с иными религиями, прежде всего с
христианством.
Признание осмысленности такого партнерства для иудаизма
означало бы возвращение доброго имени Человека из Назарета, что равнозначно
осмыслению евангельского текста в качестве иудейского. Мне, таким образом,
видится весьма ценной и перспективной задача воссоздания древней иудейской
интерпретации проповеди Человека из Назарета. Выше мне приходилось сетовать на
то, что Евангелие не донесло чего-то черезвычайно важного и интересного, что оно
не сохранило весьма существенную часть того предания, которое, по-видимому,
существовало у какой-то ортодоксально иудейской группы иудео-христиан. Таким
образом вполне сознательное восстановление этого утраченного предания явилось бы
задачей в высшей степени свойственной иудаизму и посильной ему.
Причем, в данном случае нет необходимости (как это было
в случае с книгой Зогар) прибегать к неожиданным археологическим находкам, типа
протоевангельских арамейских оригиналов и т.п. В данном случае ее методология
может оказаться вполне "научной", вполне, так сказать, реставрационной.
Достаточно просто талмудически и каббалистически квалифицированно
прокомментировать Евангелие, представить Евангелие своеобразной Мишной,
реставрируя исчезнувшую на нее "эвионейскую гемару".
В значительной мере такая работа, на мой взгляд, уже
проделана иерусалимским профессором Давидом Флуссером. Однако в его
исследованиинет нет и намека на то, чтобы рассмотреть Человека из Назарета в
качестве каббалиста, в качестве первого именно харизматического, а не
раввинистического лидера. И эта работа, котороую еще предстоит осуществить.
Однако даже учитывая взаимную неготовность современного
христианства и иудаизма к серьезному диалогу, для самого иудаизма проблема
иудейского прочтения Евангелия актуальна уже хотя бы с точки зрения дискуссии с
иудео-христианами. Именно отсутствие адекватной оценки личности Назаретского
Учителя внутри иудаизма вынуждает тех (далеко не всегда малосведующих) евреев,
которые признают его незаурядность, двигаться по хорошо проторенному пути
крещения.
При этом я вовсе не утверждаю, что традиционная
христианская интерпретация Евангелия ошибочна. Церковное предание вполне законно
и вполне адекватно своему источнику.Однако я наставаю на том, что в неменьшей (а
по-моему так даже и в большей) мере можно считать адекватной и чисто иудейскую
интерпретацию. Именно допустимость двойного прочтения делает Евангелие
источником весьма выдающимся, во всяком случае источником, подобным в этом
отношении Торе (ведь и Тора имеет два прочтения - иудейское и христианское).
Этот тезис был основным тезисом моей христианской книги. По существу то
христианство, которое представлено здесь как партнер диалога с иудаизмом - это
то парадоксальное христианство, которое было предложено мною
самим.
В моей христианской книге соответствующая теология, как
мне кажется, ясно намечена. Книга эта под общим названием "Единый завет",
которую я в основном завершил еще в 1984 году и задумал издать в 1985, книга эта
в 1990 была подготовлена к печати. Однако пока я искал возможности ее издать,
представления мои значительно эволюционировали. Когда же настоящая книга, "Лики
Торы", наконец возникла (а произошло это, как я уже сказал, в 1992 году, между
27 февраля, когда идея ее впервые в моей голове зародилась, и 28 апреля, когда я
распечатал на компьютере большую часть настоящего текста), значение "Единого
завета" для меня самого серьезно уменьшилось.
В сущности, “Единый Завет” и “Лики Торы” - книги
дополнительные. Но если “Единый завет” подвел меня к иудаизму, то “Лики Торы”
возникли уже на аутентичной иудейской основе. Иудаизм, как известно, резко
разграничивает устную и письменную Торы. Строго галахически (основываясь на Шмот
34.27) письменную Тору нельзя произносить наизусть, а устную Тору - записывать.
Лишь под угрозой полной утраты устной Торы Иегуда Ганаси (ссылаясь на Тегилим
119.126) решился записать Мишну. Именно это разрешение явилось прецедентом,
предоставляющим право записи любого другого последующего слоя устной Торы вплоть
до наших дней. Одним из важных требований этого послабления остается
конспективность, краткость записываемого.
Этому требованию моя книга как будто бы соответсвует (в
значительной своей части она даже и фактически является конспектом, конспектом
тех лекций, которые я прочитал с осени 1991 года по лето 1992, работая в одной
воскресной еврейской школе). Однако я ищу в этом "праве на запись" позитивные
аспекты. В самом деле, в идеале над человеком не должно стоять иного Царя, кроме
Всесвятого, но если человек этот все же использовал данное Торой право и
поставил над собой царя, то пусть уж это будет Мессия! Так и здесь: уж если нам
дано право записывать устную Тору, то чем «бедиавад» (постфактум) такая запись
должна являться? Разве не высочайшим уподоблением Творцу?
Да, мир создавался Книгой, а значит создание книги - это
одно из самых ярких проявлений человеческого богоподобия, одна... из заповедей
Торы («асмахту», т.е. указание тому в Торе, я призываю на сей раз каждого
подыскать самому).