А. Рабкин «Портрет Н. Кислика». 1986 год.
Я давно хотел написать о нем. Но всякий раз почему-то откладывал. Теперь причина стала проясняться. Недавно (летом 2003г) в Германию приехал его младший брат – мой студенческий друг Валерьян Кислик с женой. Конечно, мы встретились... После первых же объятий я спросил о Науме. Валя (так мы называем его в своей среде) сказал, что Наума вот уже пять лет, как нет в живых. А еще он добавил, что когда Наум уже подходил к концу своей земной жизни, он (Наум) завещал: если кто-то захочет цитировать его стихи, то пусть «берет» из его последней прижизненной книги «Памяти патефона».
Этой книги у меня не было. Возможно, именно это и останавливало меня? Возможно...
Потом я получил книгу. А совсем недавно еще одну – «Ношу», собранную в 2003 г. А.Дракохрустом и В.Кисликом , подготовленную к изданию Ф. Злотиной, переплетенную в количестве 5 экз (!).«волонтером» Л.Пинским на средства библиотеки «Хэсэд–Рахамим» г. Минска. В книгу вошли лучшие (на взгляд составителей) стихи и поэмы Наума Кислика
И еще одна подробность: книге предпослана статья «Человек Слова», написанная народным поэтом Беларуси Рыгором Бородулиным и замечательным белорусским писателем Валентином Тарасом. В книге, кроме стихотворений, взятых из прижизненных изданий поэта, стихи (и их много, и это важно), не публиковавшиеся при его жизни.
Я пишу об этом так подробно потому, что, если кто-то захочет прочитать стихи Наума Кислика, то опубликованные он сможет тем или иным путем достать, а вот неопубликованные – только из «Ноши», из этих пока что 5 экземпляров... Разве что обратится в Минск, в библиотеку «Хэсэд–Рахамим». Впрочем, «стихи не горят»...
Но вернемся к Науму Кислику – Науму Зиновьевичу Кислику.
Мы были с ним знакомы. Не более. Я дружил (и дружу, слава Богу) с его младшим братом. Время от времени бывал в их доме. Один раз, помню, мы даже готовились с Валей к экзаменам в «комнате Наума». Странная это была «комната»: от двери до окна, у которого стоял письменный стол, она была заставлена книжными стеллажами. А вот была ли там кровать – даже не помню? Время от времени Наум дарил мне (через Валю или непосредственно) свою очередную книгу. Но поговорить всерьез нам так ни разу и не пришлось.Для меня он был человеком из другого мира – из того «военного мира», который мы – «дети войны» по – настоящему не знали, хотя догадывались, что это очень взрослый, очень страшный мир. Мы уважали этих людей из «того мира», но не решались посягать на их близость. Ну, а для него, хотя он был всего на десять лет старше нас, мы все-таки были еще детьми, недавними школьниками, студентами...
Очень жаль, что так получилось. Ведь сколько замечательных людей входило в этот его, Наума, мир. Вот что пишут уже упомянутые Р. Бородулин и В. Тарас: «С юности, с университетской скамьи глубокая дружба связывала Наума с Алесем Адамовичем. При всей несхожести их характеров. Ближайшим его другом был и Григорий Соломоно-вич Берёзкин, человек тяжкой и горькой зэковской судьбы, блистательный бело-русский литературный критик. И знаменитый художник Борис Заборов тоже был его близким другом. Говорим об этом потому, что всё это тоже характеристика Наума Кислика: воистину, скажи мне, кто твой друг, и я тебе скажу, кто ты!.. А всех его замечательных друзей сразу и не перечислишь: Игорь Шкляревский, Яков Хелемский, Константин Ваншенкин, Василь Быков…». Добавлю, что среди завсегдатаев его дома были и сами Р. Бородулин и В. Тарас, а еще А. Дракохруст, Ф. Ефимов, В. Короткевич, О. Сурский, М. Шульман... и многие, многие другие... Таков был этот круг...
Но давайте вернемся к его биографии. Вот, что написал по моей просьбе его брат Валерьян: «Наум родился в Москве. В младенчестве его привозят в г.Витебск, где работает отец. Здесь он поступает в общеобразовательную школу. Рано научился читать, но любил рисовать, занимался живописью. Хотел даже поступать в художественное училище. За три месяца до начала войны отца взяли на военные сборы на польскую границу и он остался в действующей армии. Из г.Витебска мы бежали последним эшелоном. В эвакуации мы оказались в г.Набережные Челны, где Наум продолжал учебу в школе. Не закончив 10-й класс, он ушел добровольцем на фронт, но попал в пулеметное училище, по-моему. в Сарапул, откуда был направлен на фронт. В районе Курска получил черепное ранение. Лежал в госпитале в Тбилиси и вернулся уже в г.Чкалов (ныне Оренбург), куда переехали мы с мамой и где жил дедушка. В Оренбурге Наум поступил в пединститут. После окончания войны отец был приглашен в Минск. Наум все же закончил два курса пединститута и, приехав в Минск, был принят на 2-й курс филфака Бел. Гос Университета, который окончил в 1953 году, получив распределение в сельскую школу г.Дрисса. Отработав положенный срок, Наум вернулся в Минск, где не мог найти работу ни в газетах, ни в журналах. Друзья, работавшие в издательствах, подбрасывали ему переводы. Таким образом к нему попало стихотворение А. Кулешова. Прочитав перевод, он пригласил Наума. Долго беседовали и когда А. А. выяснил, что Наум без работы, назавтра же позвонил и велел прийти в журнал где немногим ранее ему отказали. Так началась работа и дружба с А. Кулешовым.
Первые стихи были напечатаны в армейской газете за подписью «красноармеец Кислик».
Книги: «Разговор с друзьями», «Поиск», «Позывные земли», «Повесть о прессованном порохе», «Ветви», «Праздник снегопада», «Воспоминания о вокзалах», «Сентябрьская река», «Первоснежье», «Разные годы», «Лестница лет», «Зимний свет», «Памяти патефона». Ну, вот теперь еще «Ноша».
В этом перечне Валя опустил еще одну книгу, – она была подарена мне Наумом по выходе, в 1975 году: «Избранное» (Минск, «Мастацкая литература». 1975г). Книгу с замечательным предисловием Г. С. Березкина и с большим количеством стихов и переводов автора.
О Науме Кислике как о переводчике надо говорить особо: Р. Бородулин, П. Бровка, Я. Брыль, А. Велюгин, Ан. Вертинский, С. Гаврусев, С. Дергай, А. Карпюк, Я. Колас, В. Короткевич, А. Кулешов, Я. Купала, И. Мележ, П. Панченко, А. Пысин, А. Русецкий, М. Стрельцов, М. Танк... Поэзия, проза.... Из книг, переведенных Наумом Кисликом, можно составить целую библиотеку.
А качество! Недаром его так ценили А. Твардовский (очень скупой на похвалы для представителей своего «цеха»), К. Ваншенкин и многие другие маститые поэты.
Но, прежде всего, Наум Кислик ПОЭТ. И здесь я хочу возвратиться к тому самому предисловию Р.Бородулина и В.Тараса, которое уже цитировал выше:
«Далеко не о каждом, увенчанном лаврами, можно сказать, что он прежде всего П О Э Т, а потом уже всё прочее, что на него навешали. Примеров тому не счесть, можно привести целый перечень дутых величин, «браконьеров момента!..» как определил Наум в своём стихотворении «Читательский отклик» стихотворцев, пишущих по принципу «чего изволите?» И едко заметил: «Подающим к столу чаевые идут сверх оклада». Сам он никогда «не подавал к столу». Потому что был истинным поэтом. Человеком Слова. И в библейском его значении, и в гражданском, и в житейском». Так пишут о Науме Кислике его коллеги по литературному цеху. И такая оценка дорогого стоит.
Я мог бы еще много цитировать: и уже названных авторов, и Г.Березкина, и К.Ваншенкина, и многих других, писавших о нем. Но мне кажется, что никто не скажет о поэте больше, нежели он сам. Своими стихами.
Я выполняю последнюю волю Наума Кислика и привожу его стихи только из тех, что вошли в две его последние книги: прижизненную – «Памяти патефона» и посмертную – «Ноша». Только из них, да и то не все – некоторые. Хотя и в других его книгах много замечательных стихотворений. Но такова его воля.
Я приведу стихи в той последовательности, в которой они там даны.
И комментировать их не буду: имеющий душу – услышит.
В. Быкову
Ещё звучат шаги,
Следы ещё не стёрты,
Друзья –
да что! –
враги
и те ещё не мёртвы.
Всё не хотят отдать
то кочку,
то высотку…
И ненависть опять
берёт меня за глотку.
И словно бы упрёк,
я непрестанно помню,
что некий свой урок
не весь ещё исполнил.
Вот с этим и живу,
а если б вдруг забылся –
упал бы я в траву,
как стреляная гильза.
1967
ПРОЩАНИЕ С ОТЦОМ
Житуха наша –
не скупая стерва, --
она тебя добром не обнесла.
Окоп спасал.
Больница не спасла.
Врачи сказали:
не было резерва.
Теперь осталась только тишина,
которую уже не переспоришь.
Утихла боль.
Померкли ордена.
Сгорела гордость,
и иссякла горечь…
И мать стоит под ветром,
точно веха,
и видно, до чего она седа
и до чего привычна за полвека
к прощанию с тобою
навсегда.
Так молча –
не над свежею могилой,
так гордо –
не пред вечною семьёй,
которая тебя усыновила,
так немо плачут
только над собой.
Она в своём молчании права,
как твой,
последний столб километровый --
кладбищенской травой
шуршат слова
здесь,
на равнине,
голой и суровой.
Что так пустынна,
точно полигон,
и, как разлука наша,
беспредельна.
Отныне время
бьёт по мне прицельно,
и я уже никем не заслонён.
БЕССОННИЦА
Не стану врать –
война давно не снится,
всё отоснилось начисто,
вполне.
Зато мне от неё
весь век не спится,
как будто отоспался на войне.
Как будто сон убило на войне,
всех сновидений обезвредив мину.
И не понять –
не то живёшь вдвойне,
не то полжизни
жив наполовину.
Зато
моя бессонница сама
стара, как мир
горячечный и шаткий,
как сон в земле оставленной взрывчатки –
рванёт однажды
и сведёт с ума.
Рванёт однажды и сведёт с ума
людей, зверей,
деревья и дома –
весь мир, что наяву во мне теснится…
Ну а война давным-давно не снится
***
Я к вам пишу… Что ни пишу – всё к вам.
Я службу связи загрузил по горло.
Я вас просил, я вас прошу покорно –
прислушайтесь к моим словам.
Я стал подозревать, что, не читая,
а только на конверт взглянув едва,
вы гоните их прочь. И эта стая
осенних журавлей – мои слова.
Их нитка всё прерывистей, всё тоньше
над холодком безлюдного жнивья.
Да посочувствуйте хоть почтальонше –
она прихварывает, и у ней семья.
Я к вам писал со всех своих дорог
на бланках всех почтовых отделений,
я сообщал рецепты исцелений,
хоть боль росла бурьяном между строк.
Я, впрочем, не отчаялся ничуть,
я нянчу письма долгими ночами,
хоть вы и пожимаете плечами,
не потрудившись вникнуть в чём тут суть.
Я буду вновь бросать слова на ветер,
хоть ими очень дорожить привык…
Открытым текстом нынче на рассвете
передаётся журавлиный крик.
И вы поймёте – это мне по скрытым
приметам ведомо – судьбы не избежишь…
Тут нечего добавить, ибо жизнь
не умещается в постскриптум.
***
Песенкам верил, басенкам,
не утолявшим жажды, --
жаждал же
быть
не пасынком,
сыном,
как все и каждый.
Что же, не хуже кровного
был не однажды порот –
трудно ли из огромного
закрома
выбрать повод?
Скромное ли достижение –
кровного быть не хуже,
басенок постижение,
песенок тех досужих?
Горше питья познания
нет ничего на свете.
Жаль –
это могут заранее
знать лишь отцы –
не дети.
В детях же,
битых паспортным
козырем граждан мнимых, --
сыном быть, а не пасынком
жажда неистребима.
Чтоб,
как для всех и для каждого,
без рокового «кроме»,
нечего было доказывать
свыше цены своей крови.
***
Приговорённый к наивысшей мере –
жить на земле и обретать потери –
свой краткий срок отпраздную,
пока
не прогремит отмена приговора
и, намолов положенного вздора,
не поддадут последнего пинка,
а вслед –
не то «лети!», не то «катись!»…
Ну что ж, покатимся,
покатимся
и канем.
А то, что на душе лежало камнем,
внезапной птицей устремится ввысь.
ЛИСТОК СТАРОГО БЛОКНОТА
Спит под плитою солдат неизвестный,
вечный огонь ему снится.
Ты, прошагавший над тою же бездной,
жив.
Оттого и не спится.
Где и когда позабылось с годами, --
видно, с тоски и досады
ведьма какая-то нагадала
эту судьбу без пощады.
Вряд ли счастливым, тем паче богатым,
но уж по верным приметам
мог бы стать неизвестным солдатом,
стал
неизвестным поэтом.
Мне хочется цитировать и цитировать. И его самого, и о нем. Но...
Тем не менее, пару слов в заключение. Я люблю стихи Наума Кислика. Особенно «Прощание с отцом». Да и другие. Перечитываю их. И с большинством согласен.
Но в приведенных стихотворениях Наума Кислика есть одна строфа, которую я хотел бы оспорить. Вот она:
«мог бы стать неизвестным солдатом, стал неизвестным поэтом» («Листок старого блокнота»).
Поэт ошибся: он не стал «неизвестным поэтом»
О нем пишут его друзья. Его стихи читают, Вот и этот сборник «Ноша». И, надеюсь, что он не последний.
А еще недавно в Еврейском центре г. Минска прошел вечер памяти поэта Наума Кислика. А потом в таком же центре города Лида. И, как пишут очевидцы, было много слов, воспоминаний, а главное – стихов. Стихов Наума Кислика Его любят. И помнят.Помнят...
Нет, он не стал «неизвестным поэтом».
Другое дело, при жизни... Но как написал сам Поэт в стихотворении «Вместо некролога»:
«Это, впрочем, обыденный случай – каждый что-нибудь в сердце сберег. В срок бы каждого надо послушать, После срока – какой в этом прок».
Горькие слова. И справедливые.
Вот этой подборкой я и хотел, пусть в малой мере,
воздать Науму Зиновьевичу Кислику,
НАУМУ КИСЛИКУ – ЧЕЛОВЕКУ, СОЛДАТУ, ПОЭТУ.
Надеюсь, что часть стихотворений Наума Кислика еще попадет в рубрику «Опыты в стихах и прозе», хотя сам автор уже все опыты в этой жизни завершил...
