Говорят, ничто так не сближает людей, как годы совместной учебы, воинской службы и тюремного заключения. Как правило, друзья, приобретенные в столь непростое для каждого человека время, остаются в наших душах навсегда. Совершенно не оспаривая эту мысль, полагаю, что люди, сформулировавшие это утверждение, просто не сталкивались с эмиграцией, репатриацией или как угодно будет назвать это явление, особенно в его начальный период. В той стадии, когда абсолютно благополучный москвич, высококвалифицированный специалист, человек, окруженный друзьями, приятелями и знакомыми, вдруг, за три часа полета, по сути в один миг, превращается в совершенно одинокого, абсолютно неграмотного, задавленного проблемами подсобного рабочего. И если в эту минуту найдется человек, который протянет руку, подставит плечо и передаст тебе свой опыт, то именно он сразу и безоговорочно становится не только близким человеком и другом, но почти что членом семьи. Думаю, что он вполне конкурентоспособен рядом с соучениками, однополчанами и сокамерниками.
Таким человеком стал для меня Яков - добровольный сотрудник Сохнута. Он подошел ко мне в тот момент, когда я, уже получивший статус узника Сиона, буквально давился слезами после того, как бывший начальник отдела Сохнута, барственный чиновник, некий Цви, не просто оскорбил и унизил меня, но буквально смешал с грязью. Яков позвал меня к себе в кабинет, угостил чаем, внимательно выслушал, указал на мои ошибки, пообещал во всем разобраться и помочь восстановить справедливость.
Действительно, вскоре Цви был смещен, а Яков позвонил мне, вызвал на комиссию Сохнута, пригласил квалифицированного и компетентного переводчика, помог заполнить необходимые анкеты и сам доложил присутствующим суть моей проблемы, которая тут же была исчерпана самым благоприятным для меня образом.
Так в нашей с женой репатриантской жизни, десять лет тому назад появился друг - Яков. Нет, мы не дружили семьями, не сидели рядом за праздничными столами, не проводили время в ностальгических беседах. Этого не было. Но было другое. Каждые две-три недели Яков звонил нам:
- Шалом! Это Яков. Звоню с работы .
. Как дела? Есть проблемы?
И мы выплескивали все, что нас беспокоило, требовало решения, вызывало озабоченность. Мы так привыкли к этим звонкам, что неосознанно откладывали все свои действия до очередного разговора с Яковом, до его советов и рекомендаций.
Со временем я узнал, что Яков Перлов - уроженец Риги, где еврейская молодежь жила и дышала сионистскими идеалами.
- Весь класс нашей еврейской школы вступил в "Бейтар", - рассказывал Яков, - все мечтали поехать в Палестину, где шли бесконечные стычки с арабами.
Однако жизнь диктовала другое. В четырнадцать лет, после смерти отца Яков пошел работать. В 1940 году советская власть разогнала "Бейтар", а Яков попал не в Палестину, а на фронт, где в составе саперного батальона Латвийской дивизии прошел всю воину с ее ужасами, ранениями, госпиталями. После войны Яков вернулся в Ригу и примкнул к группе, переправлявшей евреев через границу СССР для дальнейшего следования в Палестину.
В 1946 году Яков Перлов был арестован, осужден по 58-й статье и приговорён к десяти годам лишения свободы. Следует сказать, что сионистов и буржуазных националистов содержали в особых условиях и на особом режиме. Работали они только на рудниках, носили полосатые робы и номера на груди и на шапке. Выживали единицы. Выжил и Яков, отбыв на Джезказганских медных рудниках десять лет от "звонка до звонка".
Потом началась борьба за выезд в Израиль. В страну Яков с семьей: с сыном и женой, прождавшей его все десять лет каторги, попал только в 1971 году. Здесь, как и большинству, пришлось начинать с нуля. Правда, Якову это было по душе: иврит он знал, знал историю Израиля и с дет-ства любил Эрэц-Исраэль. А главное - остался добрым общественным человеком и большим оптимистом. Я знал, что сын его Иосиф, окончивший в Израиле университет, успешно практикующий адвокат, живет недалеко от Яши и поддерживает с ним самые теплые отношения, а жена Нина уже на пенсии. И вот в один совсем не прекрасный день у нас раздался звонок,
- Шалом! - услышал я знакомый голос и сам продолжил заученное вступление: - Это Яков. Звоню с работы...
- Это не Яков, - отозвалось в трубке. - Это Иосиф. Яков умер. Хоронят завтра на кладбище в Петах-Тикве, в час тридцать. Мы надеемся, что вы приедете проститься с ним.
- Да, конечно.
- До свидания.
Мы с женой были просто убиты. Кроме чисто человеческой скорби по прекрасному человеку, другу и гражданину, нас эта потеря лишала того чувства защищенности, которое давала дружба с Яковом. Мы долго сидели как оглушенные. Но делать нечего, и в августовскую жару, купив букет цветов, мы отправились назавтра в Петах-Тикву. На центральной автобусной станции нам указали автобус, на котором мы добрались до кладбища. Приехали мы, конечно, слишком рано. Зашли в контору, спросили у служки на нашем беспомощном иврите, где и когда хоронят Якова.
- Здесь. В час тридцать, - ответили нам.
И мы примостились в тени скорбного здания в ожидании погребального обряда. Вскоре потянулись старики - узники Сиона, многих из которых я уже знал по встречам в Организации узников Сиона. Прибыл и председатель Кнессета - Дов Шилянский, тоже уроженец Латвии. Собралось много народа. Многие плакали, у остальных были красные глаза, полные слез. Наконец начался обряд. Вынесли тело, завернутое в саван, возложили на постамент. Начались выступления. Их было много. Говорили страстно, эмоционально. Стояла гнетущая тишина. Люди оплакивали ушедшего от нас мужа, отца, товарища.
Затем, как принято, все перешли к открытой могиле, под чтение молитвы опустили в нее завернутое в саван тело и стали бросать в яму землю. На свеженасыпанный холм возложили цветы, и у могилы остались близкие родственники, вдова и сын.
- Подойди к Иосифу, - сказала жена. - Скажи ему несколько слов утешения.
Я не смог. Посчитал неуместным. Ну, кто мы ему?
Не было дня. чтобы мы не вспоминали Якова, не печалились о его безвременном уходе, не осознавали, какими одинокими остались в этом мире, не ощущали его отсутствия. Так прошло два месяца... И вот в один прекрасный день, в 11.30 утра, когда мы пытались заполнить очередную малопонятную анкету, раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и почувствовал, как липкая испарина покрывает мой лоб.
-Шалом! Это Яков!
Жена потом говорила, что я смертельно побледнел.
- Яков, откуда ты звонишь?
- А что. ты не знаешь, откуда я могу звонить?
- Яков. - бормотал я, - а можно с тобой встретиться, повидаться?
- Я и сам думал об этом, но мы это сделаем чуть позже. Мы обязательно должны встретиться.
Я совершенно явственно почувствовал, что, как сейчас принято говорить, "у меня едет крыша", и, как обычно, на помощь мне спешила жена.
- Яша. нам звонил Иосиф и говорил, что умер...
- Да, знаю. Скончался Яков Лаш, активист "Иргун асирей цион".
(Организация узников Сиона), и наш казначей Иосиф обзвонил всех членов организации. Но я болел и быть на похоронах не смог, а потом мы с Ниной месяц были в Риге... Ну, как у вас дела? Есть проблемы?
Я услышал истерический смех жены. И мы наперебой, выхватывая друг у друга трубку, рассказали Яше о наших злоключениях. Хохотал и Яков. Наш Яков! Живой Яков!
- Ну хорошо, - подытожил он. - Деньги за цветы я вам верну и прошу к нам в гости.
Вскоре мы побывали в гостях у Якова Перлова в уютной квартире на улице Тосканини в Тель-Авиве. Яков представил нас своей супруге.
- Это мои друзья, очень надежные люди. Они побывали на моих похоронах. Думаю, что когда-нибудь они обязательно придут отдать мне последний долг.
- Есть поверье, что после сообщения о мнимой смерти человека он живет долго. До ста двадцати! - подняла бокал с вином Нина.
И мы желали Якову "до ста двадцати"! Смеялись и плакали от радости.
Правда, трагически ушедший от нас, погибший от рук палестинских бандитов патриот Израиля, лидер самой радикальной партии Рехавам Зэеви (Ганди) однажды по этому поводу сказал: "Тора учит: "Человек должен жить до 120!" Я бы хотел дожить до 119, чтобы на памятнике написали: "...скорбим о безвременной кончине".
Живи долго и счастливо, солдат, каторжанин, сионист Яков Перлов. Продолжай свой добрый труд - помогай нуждающимся в твоей заботе!
