MN22Lvov

> С большим интересом прочитал статью о семантике народной сказки.
> Получается, согласно А. Львову, что `незавершенность`
> (то, что герой не женится на принцессе) выражает несовершенство мира.
> Несовершенство связано с динамизмом, становлением еврейства, и,
> по аналагии с идеями МАХАРАЛа, с `избранностью` (или святостью).
> А именно в фольклоре это проявляется,
> поскольку еврейская религия воплощена, по мнению автора, `не в институциях,
> а в народных практиках`.
>
> В связи с этим несколько вопросов.
>
> 1) А кроме брака с принцессой, есть ли какие-то еще `отсутствующие мотивы`,
> позволяющие говорить о незавершенности?
> Вряд ли можно обосновывать столь далеко идущие выводы на одном отсутствующем
> мотиве в одной-двух сказках.
>
> 2) Во второй сказке (`Хитрая наука`) хотелось бы подробнее разобрать образ Волшебника.
> Кажется, что дочь Волшебника это и есть настоящая Принцесса-Шхина, а не та,
> что случайно названа там этим словом.
>
> 3) Вообще-то идея несовершенства, незавершенности - не только еврейская идея.
> Хотелось бы уяснить, что здесь от именно еврейской эсхатологии.
>
> Само утверждение о том, что еврейская религия воплощена в народных практиках,
> тоже требует подробного пояснения - о какого рода `народных практиках` идет речь,
> как те практики, в которых `воплощена еврейская религия`,
> соотносятся с практикой бытования волшебных сказок?
>

Начну с последнего вопроса.

Термин "практики" используется в социологии и антропологии, в частности, для обозначения альтернативы сознательной, рациональной деятельности. В отличие от последней, практики не обязательно рефлексируются, и в их основании не обязательно лежит система идей и представлений. Исследователи, впрочем, обычно пытаются реконструировать именно эту систему идей и представлений, лежащую, по их мнению, в основании практик, но не осознаваемую теми, кто в этих практиках участвует. Стандартная проблема, при этом возникающая, связана с вопросом: в какой степени реконструкции ученых имеют отношение к исследуемой культуре и к ее носителям?

Мой подход предполагает рассмотрение иудаизма как практик. Это не исключает, естественно, другого подхода - тем более, что в иудаизме, в отличие от так называемых "примитивных" культур, присутствует систематическая рефлексия собственных практик. Однако эту, внутреннюю рефлексию иудаизма нельзя, на мой взгляд, прямо сопоставлять с европейской традицией философской рефлексии.

Что я делаю в статье о сказках? Я анализирую практики (фольклор и ритуалы), реконструирую идею незавершенности на основании этих практик, а затем сопоставляю ее с собственной рефлексией иудаизма (с идеями, высказанными Махаралом). Идея незавершенности в моей статье - это лишь реконструкция, внешнее описание, к практикам иудаизма прямого отношения не имеющее (разве
только в той степени, в которой моя деятельность относится к этим практикам). Идея незавершенности у Махарала - это важная часть его учения, которое в свою очередь является важной частью иудаизма.

Обсуждать, в какой степени идея незавершенности является только или не только еврейской, как она связана с "именно еврейской эсхатологией", можно, на мой взгляд, лишь в двух смыслах.

1) Можно посмотреть, какое место эта идея занимает в учении Махарала (или еще кого-нибудь) и как она связана с его эсхатологией. Еврейских идей вообще, как и еврейской эсхатологии, на мой взгляд, просто не существует (если только не понимать под эсхатологией корпус текстов эсхатологического содержания, но корпус текстов - это никак не идея).

2) Несмотря на то, что все идеи, которые мы приписываем иудаизму, являются лишь нашей реконструкцией, основанной на рефлексии традиционных практик, мы можем все же считать эти идеи принадлежащими иудаизму вообще - если только мы ХОТИМ считать их таковыми. Никакой научный анализ не поможет нам объективно вывести идею иудаизма - однако мы можем попытаться внести в иудаизм, сделать его более или менее важной частью любую важную для нас
идею.

Таким образом моя статья является одновременно:
1) попыткой научного, объективного анализа еврейского фольклора и
2) попыткой представить еврейской публике важную для меня (и для Махарала) идею незавершенности - для того, чтобы эта идея стала важной также и для других людей (это ответ на 3-й вопрос).

Две эти цели не противоречат одна другой в рамках того подхода к иудаизму как к практике, о котором я говорил.

Что касается первого вопроса - идея незавершенности не выводится из "одного отсутствующего мотива в 1-2 сказках", а привлекается для объяснения этого отсутствия. Повторяю: эта идея - лишь реконструкция, объяснительная модель, подходящая для объяснения целого ряда практик, а не нечто изначально и объективно присущее иудаизму. Никакие вообще идеи изначально иудаизму не
присущи и потому невыводимы ни из 1-2, ни из 200 сказок.

По 2-му вопросу: сказки эти - фольклорные, а не авторские. Если о творчестве р. Нахмана мы можем более-менее уверенно сказать, что под принцессой автор подразумевал Шхину в той или иной определенной сказке, то фольклор мы должны анализировать целиком. Интерпретировать одну отдельно взятую сказку и говорить, что дочь Волшебника в ней - настоящая Шхина, некорректно.

> В статье высказано очень сильное утверждение о различии иудаизма и христианства:
> `еврейская религия воплощена не в институциях, как христианство, а в народных практиках`.
> Это утверждение почему-то названо `очевидным`.
> Если это общеизвестный факт, то уместно дать ссылку на авторитетный источник.
> Если это авторское утверждение, то его желательно доказать.
> В любом случае это утверждение требует пояснения и уточнения.

Утверждение о практиках и институциях было высказано как пояснение к тезису Ан-ского, как его более современная интерпретация. Попробую объяснить чуть подробнее. Ан-ский высказал свою мысль, используя язык современной ему фольклористики. Он исходил из концепции `двоеверия`. Продолжу цитату из Ан-ского, приведенную в начале статьи:

"У европейских народов, достигших ко времени своего перехода к христианству более или менее высокой степени культурного развития, идея единобожия встретилась с национальными богами, с установленным культом, с вполне сформировавшимся языческим мировоззрением и окристаллизовавшейся языческой легендой. И если народные массы после упорного, часто многовекового сопротивления отказались от своих национальных богов и языческого культа, то они оставались верны своему старому мировоззрению и языческой легенде, которые и послужили основой почти для всего последующего народно-поэтического творчества в форме сказок, легенд, поверий, заговоров, обычаев и отчасти песен.
Совершенно иначе сложилось развитие еврейского народного творчества. еврейский народ, принесший миру идею единобожия, усвоил этот культ на заре своей национально-культурной жизни раньше, чем он (народ) успел создать себе национальных богов, языческое миросозерцание ии языческую легенду."

Концепция двоеверия остается актуальной для науки и сегодня, хотя и критикуется. Но в последнее время для объяснения отличий народных религиозных практик от официальных, одобренных и предписанных церковью, привлекается другой аппарат. Если теория двоеверия исходит из существования двух систем идей, двух вер, - языческой, старой и полузабытой, и христианской, новой - которые и определяют религиозную жизнь народа, то новый подход рассматривает религии с другой стороны - со стороны практик, а не идей. Современные авторы любят подчеркивать, что идеальный образ христианства (ислама, буддизма и т.п.), поддерживаемый и распространяемый церковью и в обыденном сознании отождествляемый с соответствующей религией вообще, на самом деле никак не может представлять всю эту религию.

Религия рассматривается теперь как набор практик, из которых одна (практика религиозной институции) приобретает статус официальной и претендует на тождество с данной религией вообще, а другие (народные) практики оказываются лишенными этого статуса, но, с точки зрения ученых, имеют не меньшее право представлять соответствующую религию.

Вместо взаимодействия христианской и языческой вер в рамках теории двоеверия, в новой теории рассматривается взаимодействие официальных (религиозных институций) и народных практик. То, что в рамках теории двоеверия рассматривалось как пережиток древнего язычества, теперь может рассматриваться как вполне современное (хотя и не санкционированное официальной церковью) явление.

Я писал, что тезис Ан-ского - в том виде, как он сформулирован - не выдерживает критики. Однако ту же самую его мысль можно сформулировать и в новых терминах. Ан-ский, получается, утверждает отсутствие в иудаизме разрыва между институциями и народными практиками. Если образцовое религиозное мировоззрение в других религиях существует только в рамках институций, то у евреев, по Ан-скому, оно стало основой народных практик. Это утверждение тоже, конечно, слишком сильное и не вполне осмысленное. Однако принцип сравнения иудаизма с христианством, сделанного Ан-ским, выглядит очень интересным и перспективным. Действительно, для понимания сходств и различий разных религий мало дает сопоставление их догматов, ритуалов и св. писаний, но сравнение роли религиозных институций и народных практик, характера их взаимодействия может сказать о многом.

Теперь о моем утверждении, что `еврейская религия воплощена не в институциях, как христианство, а в народных практиках`. Это, конечно, не общеизвестный факт - в том смысле, что в таких терминах сравнение религий не проводилось. С другой стороны, я здесь лишь переформулировал тезис Ан-ского и чуть сместил акценты. Само утверждение кажется мне достаточно очевидным, новизна лишь в терминах. В уточнении нуждается лишь выражение `религия воплощена`. Поясню, что я имею в виду.

Хотя для отстраненного исследователя народного христианства все практики - официальные и неофициальные - равноправны и в равной степени представляют христианство, для верующего христианина это не так. То, что Церковь имеет право представлять христианство, является не просто ее претензией (естественной для любой религиозной институции), но одним из догматов. В иудаизме такого (как, впрочем, и любого другого) догмата нет. Еврейские `церкви` (религиозные институции) возникают и исчезают в истории почти незаметно, их претензии на руководство религиозной жизнью евреев и представительство имеют каждый раз новые основания.

Связь еврея с религиозными институциями иудаизма гораздо менее отчетливая и формализованная, чем христианина - с его церковью. Присоединение христианина к конкретной церкви оформляется специальными ритаулами (таинствами); переход из одной церкви в другую также требует ритуалов. Еврей же присоединяется не к Хабаду, и не к литвакам, а к `завету Авраама`, и при переходе из одной еврейской `церкви` в другую никаких ритуалов не требуется. Еврей может, в принципе, полноценно приандлежать к нескольким `церквям`, что для христианства чаще всего невозможно. И т.п.

> По поводу практик вопрос, наверно, тривиальный для специалиста, но все же:
> это только народная сказка является элементом `религиозной практики`?
> Или только волшебная сказка? Или любое фольклорное произведение?
> Или любая литература вообще, включая и авторскую?
> Короче говоря, что относится именно к РЕЛИГИОЗНЫМ практикам?

Вопрос - об отличии религиозных практик от всех других - отнюдь не тривиален. Хороший вопрос. И ясного ответа на него сейчас нет. Действительно, пока религия отождествлялась с религиозной институцией, все было хорошо и понятно: то, что связано с этой институцией, то - религия, а остальное - просто культура. При подходе со стороны практик, а не идей, отличить `просто фольклор` от религиозного фольклора очень трудно. И даже не вполне ясно, надо ли их различать. Терминология здесь еще только складывается. Я полагаю, что различие между культурой и религией есть, но сформулировать его пока не берусь.

> Хотел бы еще заметить, что кроме фольклорных сказок
> есть и другие сюжеты, которые кочуют от одного народа
> к другому, при этом преломляясь определенным образом.
> Напрмер, развлекательно-нравоучительные средневековые произведения
> (которые у арабов называются литературой Адаба - ср. ивр. `адивут`).
> То есть, возможно, есть такие характерные мотивы, которые отсутствуют в нееврейской
> литературе и возникают при рецепции евреями подобных бродячих сюжетов.
> Поэтому они могут появляться и в волшебных сказках,
> и при переложении восточных сказок и сюжетов Адаба.
> Это, конечно, только предположение - нужно бы тщательно проанализировать эти сюжеты.
>
> А связано их возникновение именно у евреев с особенностями
> существования в Галуте, когда жизнь общины зависила от
> покровительства нееврейского царя и его отношений с еврейскими вельможами.
> А галут это тоже проявление `незавершенности`, несовершенства мира;
> соответственно и еврейский герой сказки принципиально не может `воцариться` в ее финале.

Миша, я бы с удовольствием прочитал твое иследование этих сюжетов. Тема, конечно, интересная, и тут много чего можно накопать.

> Большое спасибо за интересные и содержательные ответы.

Форум "В поисках русского еврея".