«Книжная» лексика в еврейском языке и орфография
Согласно определению Макса Вайнрайха идиш представляет собой гибридный язык (fusion language, шмэлцшпрах)1, включающий три основных компонента: древнееврейско-арамейский (лошн-койдеш, далее ЛК), германский и славянский, плюс исторически значимый четвертый, романский (лоэз). Концепция лингвистического синтеза (fusion, ойфшмэлцунг) подразумевает, что все языковые компоненты находятся в равном положении по отношению друг к другу. Благодаря синтезу разнородных компонентов в идише существует, например, слово доктойрим («доктора»), в котором др-евр. окончание множественного числа соединяется с заимствованным словом доктор, или мэфуницэ («избалованная», от мужского рода мэфунек), соединяющее древнееврейский корень и славянский суффикс ник/ницэ (по аналогии, например, с нудник/нудницэ – «назойливый»). Как правило, носитель языка не задумывается в процессе речи, к какому компоненту относится то или иное слово. Отдельные случаи селективности (selectivity, сэлэктивкайт) или ограниченности синтеза представляют собой исключение2.
Положение ЛК-компонента, однако, отличается от остальных. Если источником славянского или германского компонентов были живые языки, используемые на сопредельной идишу территории, то древнееврейский и арамейский никогда не были разговорными языками в Европе, а первый из них прекратил свое существование в качестве разговорного языка, по-видимому, во втором веке н.э., то есть более чем за 800 лет до начала формирования идиша. Чтобы затушевать это различие, иногда используется понятие «цепочки еврейских языков» (the chain of Jewish languages), в соответствии с которым, ЛК-компонент заимствована идишем не непосредственно из древнееврейского и арамейского, а через языки, на которых, предположительно, говорили в разное время европейские евреи, и каждый из которых имел свой ЛК-компонент: еврейско-арамейский, еврейско-греческий, еврейско-латинский и лоэз.
Концепция цепочки еврейских языков, однако, имеет слабые стороны. Прежде всего, про языки, на которых говорили европейские евреи в первом тысячелетии н.э., известно очень мало, как мало известно и про происхождение ашкеназских евреев. Само существование этих языков во многом гипотетично, как и наличие в них ЛК-компонента. В идише лексика ЛК-компонента составляет по приблизительным оценкам около 20% словарного состава. Такой огромный массив слов не был целиком унаследован по «цепочке еврейских языков», сфера распространения которых, да и само существование, гипотетичны. Более того, согласно многим свидетельствам, знание древнееврейского языка среди европейских евреев в первом тысячелетии н.э. было низким (Европа была дальней периферией еврейского мира, центры которого находились в Вавилонии и Палестине), и ЛК-компонент, если и наличествовал в разговорном еврейско-греческом или лоэзе, то никак не мог составлять долю, близкую к той, которую он составляет в идише. В фонетическом облике слов ЛК-компонента в идише практически нет никаких признаков, свидетельствующих о том, что они прошли через «цепочку еврейских языков». Фактически, большая часть лексики ЛК-компонента заимствовалась непосредственно из книжного древнееврейского и арамейского языков. В пользу этого говорят как собственно лингвистические данные (регулярность фонетических рефлексов древнееврейского в идише), так и историко-культурные соображения (именно знание и изучение Торы приводило к употреблению этих слов в идише, где многие из них воспринимались как признак ученой – ломдишэ – речи).
Согласившись с тем, что большая часть ЛК-лексики заимствована из языка книг, нам придется признать, что статус ЛК-компонента в идише отличается от статуса других компонентов. Его источником были не котерриториальные языки, а ашкеназский вариант древнееврейского, фонетика и фонология которого сама определялась фонетикой и фонологией идиша.
Дополнительным свидетельством в пользу неравноправного положения компонентов может служить орфография. В идише, как современном, так и старом3, сосуществуют две системы орфографии: для слов германской и славянской компонентов используется фонетическое написание с обозначением гласных, а для слов ЛК-компонента применяется традиционное древнееврейское консонантное написание. Таким образом, в процессе письма постоянно происходит переключение орфографии с идишской на древнееврейскую и обратно.
Для письменной речи характерна бoльшая степень рефлексии, чем для устной. При устнoй речи в oбычнoй ситуaции нoситель языкa не зaдумывaется o тoм, принaдлежит ли прoизнoсимoе им слoвo к древнееврейскoму или гермaнскoму кoмпoненту языкa, что облегчает синтез этих компонентов. При письме он вынужден зaдумaться o тoм, является ли слoвo пo прoиcxoждению древнееврейско-арамейским или же гермaнским / слaвянским, пoскольку oт этoгo зaвисит нaписaние. Если пишущий владеет древнееврейским языком, то соответствующее слово он запишет по правилам древнееврейской орфографии, в противном случае он вынужден заучивать написание древнееврейских слов.
Указанное противопоставление фонетической и консонантной орфографии характерно не только для идиша, но и для многих текстов, которые традиционно считают древнееврейскими. Слова не древнееврейского происхождения в средневековых ашкеназских текстах записываются, как правило, в идишской фонетической орфографии. Это касается самых разных текстов, относящихся к эпохе от средневековья до начала ХХ века: экзэгеза, хозяйственные документы, общинные записи и метрические книги (пинкасы), надгробные надписи, указания населенных пунктов на титульных страниц книг и многое другое. Приведем несколько примеров смешения древнееврейского и идиша, обращая внимание на то, что переход с древнееврейской на фонетическую орфографию не всегда совпадает с переходом с древнееврейского языка на идиш.
2.1.Общинные документы или «язык писцов»
Одним из первых С.Дубнов обратил внимание на то, что язык многих исторических документов представляет собой смесь иврита и идиша4. Лингвистической стороне этого явления посвящена статья У Вайнрайха от 1958 года5, но более новых работ на эту тему очень мало. Речь идет о книгах записи общин (пинкасах), содержавших уставы, хозяйственные отчеты, метрические записи. Язык таких документов получил название «язык писцов» (Scribal Yiddish). У. Вайнрайх приводит примеры, относящиеся к общинным документам 16-19 веков. Вот отрывок из рассматриваемого им устава общины Николасбурга (1676 г.). Речь идет о правилах, по которым ученики ешивы распределялись среди домовладельцев:
«Решили мы, что когда некий домовладелец некоему меламеду должен плату за учебу, обязан тот. Много или мало, не должен никакой другой меламед держать у себя того юношу в своем хедере более восьми дней»
При переводе древнееврейские слова выделены курсивом. Текст этот явно написан на идише, о чем свидетельствуют соответствующие связки и служебные слова, но большее число слов и выражений – древнееврейского происхождения.
У. Вайнрайх, сопоставляющий это явление с двуязычными фольклорными поговорками и, особенно, народными песнями, справедливо замечает, что причиной смешения языков было не плохое знание писцами древнееврейского или идиша, а намеренное комбинирование двух языков, составлявшее определенный стиль. Подобное смешение языков типично для общинных документов. В качестве еще одного примера приведем клятву раскладчика налогов в витебском кагальном пинкасе (около 1700 г.)6 :
«Формула клятвы для раскладчиков податей. Так клянусь я по совести пред Б-гом и пред Бейс-Дином, без хитрости и обмана и без всяких оправдательных оговорок, что о том, кому я родственник или по отношению к кому подлежу отводу, никаких суждений не буду делать. Я должен оценивать (достаток) каждого домовладельца на основании его заявлений и моих личных данных, а не приязни или вражды, лишь своим разумением. И поскольку правдива эта моя клятва, пусть поможет мне Бог во всех моих делах и предприятиях. Аминь, аминь.»
Смешение языков можно встретить не только в текстах, предназначенных для торжественного прочтения, но и в обычных хозяйственных записях. Например, запись о покупки книг для бейс-мэдраша в Воложине в 1763 г.7 משניות דפֿוס אמשטרדם בסך שלשים ג"ש עוד ה' ג״ש בעד אײן בונד – «Мишна амстердамского издания, на сумму тридцать грошей, еще пять грошей за один переплет». Писец использовал древнееврейские числительные, древнееврейские предлоги и слова «издание» и «на сумму» (вполне легитимные, впрочем, и в идише), но разговорное обозначение «грошей» и разговорное слово для «переплета» (хотя соответствующее древнееврейское слово существует).
Чем же объяснить такой кажущийся нам сегодня странным стиль авторов общинных документов? Для писавшего не существовало понятия о «чистом» древнееврейском или «чистом» идише. Он свободно варьировал слова и выражения на обоих языках, считая их в равной мере допустимыми, для него это был один еврейский язык, и различие носило не лингвистический, а стилистический характер.
Следует отдельно заметить, что средневековые авторы древнееврейских текстов в большинстве случаев не могли и не старались следовать семитскому строю предложения библейского языка. Синтаксис средневекового ашкеназского иврита ближе к синтаксису идиша, в то время как лексика является древнееврейской. Поэтому средневековый ашкеназский иврит можно считать вариантом «ашкеназского еврейского языка», в котором, исходя из стилистических требований, используется исключительно древнееврейская лексика.
2.2. Хасидские сочинения
Рассмотренное выше смешение идиша и древнееврейского характерно не только для общинных документов. Подобным образом, на идише, но с многочисленными древнееврейскими вставками, написаны многие хасидские сочинения. В качестве примера можно привести сочиенеие второго Любавического Ребе «Инйэн Тфилэ»; вот типичная фраза оттуда, представляющая смесь древнееврейского и идиша8.
«И дабы понять это лучше, почему позвоночник именно соединяет, следовательно, поскольку источник обитания души есть в мозге, и также ли эти проявления всех действий, есть при помощи органов, которые в теле, имено в частности».
Здесь на идише лишь глаголы-связки, отдельные предлоги и слова. Интересно употребление די התגלות מכל הפּעולות («раскрытие всех действий»), неграмотное с точки зрения древнееврейской грамматики. В нем предлог ми- («из») использован в качестве кальки с идишского предлога фун. Последний может иметь значение «из», либо значение принадлежности. Второе значение перенесено в этой фразе на древнееврейский предлог ми-. По-видимому, подобный язык был характерен для устного обсуждения талмудических и философских вопросов при изучении Торы.
2.3. Эпитафии
Намогильные эпитафии, как правило, составлялись на древнееврейском языке и вкрапления на идише для них не характерны. По стилю и форме они близки к чисто древнееврейским записям пинкасов. Примечательно однако, что не древнееврейские слова, такие как имена собственные или топонимы, записываются в идишской фонетической орфографии, а не в орфографии иврита. Нопример, в надписи 1666 г. из Тростянца (Винницкая область)9, имя погребенного записано: התורני מהורר משה במ' יעקב שטערקבערגר – «знаток Торы, р. Моисей б. Яков Штеркбергер», причем при записи фамилии звук /э/ передан при помощи буквы айн.
Обычно язык надгробных надписей считается древнееврейским, но, в свете приведенного выше наблюдения о том, что различие между ашкеназским письменным древнееврейским и идишем во многих случаях стилистическое, а не языковое, мы попробуем взглянуть на отрывок из эпитафии как на ашкеназский.
Надгробный памятник 1520 г. из Буска (фото М. Хейфеца)
Вот фрагмент эпитафии 1520 года из Буска (Львовская обл.), по-видимому, самой древней сохранившейся еврейской надгробной надписи на Украине10.
Натан пэ’эр тахат ’эфэр ки по нитман ’иш нэ’эман р[абби] Йэhуда бэн р[абби] Йа‘aков дэмиткэрэ11 лэ-Йуда
Перевод: «Дал украшение вместо праха (ср. Исайа 61:3), ибо здесь сокрыт человек верный, р. Йегуда, сын р. Йакова, прозванный Йуда»
Мы привели (с некоторыми упрощениями) традиционную транскрипцию, принятую гебраистами и основанную на так называемом «рейхлиновском» произношении, восходящем к сефардской произносительной норме. Это своеобразный стандарт, по сути, близкий к транслитерации, он позволяет однозначно восстановить по транскрипции исходный текст, не задумываясь о диалектных особенностях произношения, в тех случаях, когда последние не существенны. Разумеется, ашкеназские евреи не читали этот текст в сефардском произношении. Соответствующая ашкеназская транскрипция выглядела бы так:
Эта транскрипция основана на принятой для идиша стандартной норме произношения. Однако, нормы эти, сложившиеся в ХХ веке, сами представляют собой компромисс между разными диалектами идиша. В Галиции в 1520 г. никто не пользовался, разумеется, стандартным идишем, а говорили на местном диалекте. Трудность заключается в том, что сложно сказать доподлинно, как говорили в Буске в первой половине XVI века. Буск расположен на Западном Буге, вдоль которого проходит граница современного центрального (польского) и юго-восточного (украинского) диалектов, однако в начале XVI века система диалектов идиша была лишь в стадии формирования. Исходя из более позднего принятого в Галиции произношения и учитывая редукцию послеударного гласного, можно предположить, что следующее прочтение более адекватно:
Отметим далее, что имена собственные часто произносились не совсем так, как они традиционно записывались. Например, имя יעקב Йа‘акойв даже при чтении Торы в синагоге произносилось как Йанкэв. Аналогично имя יהודא, скорее всего, произносилось как Идэ. Получается, что более точная транскрипция последнего предложения ר' יהודא דמתקרי ליודא «Идэ, прозванный Идэ»! Отказавшись от транслитерации эпитафии (передающей написание) и стараясь дать как можно более точную её транскрипцию (передающую произношение), мы неожиданно пришли к тавтологии, подобно тому, как при упрощении математического тождества получается «ноль равен нулю». По-видимому, нам следовало ограничиться транслитерацией и понимать этот текст как принципиально письменный, а не устный. Смысл его состоит вовсе не в отождествлении некоего Иды с самим собой, а в сопоставлении конкретного реального Иды, имя которого записано фонетически יודא с книжным библейским Йехудой, имя которого записано по-древнееврейски יהודא12. Различие в орфографии указывает здесь не на разницу в произношении, а на различие между библейским и повседневным13.
2.4. Метрические записи
Следующий пример касается метрических книг из Черниговской губернии (типичных и для других регионов), относящихся к концу XIX века14. Записи делались на древнееврейском языке, однако в них часто встречаются вкрапления на русском, представляющие собой имена собственные, топонимы или административные термины. Орфография этих слов всегда идишская фонетическая, а не древнееврейская, как можно было бы ожидать в текстах на древнееврейском языке; например, звук /o/ всегда обозначается буквой алеф, звук /э/ обозначается буквой айн, и так далее. Так, слово «мещанин» записывается מעשצאנין (в древнееврейской орфографии можно было бы ожидать, например משאנין15). Более того, эпизодически встречаются идишские словосочетания, такие как צרניגאװער מעשצאנין – черниговэр мещанин – «черниговский мещанин», параллельно с מעשצאנין מצרניגאװ – мещанин ми-чернигов, свидетельствущие, что для писца за внешне гебраизированным вариантом легко просматривался текст на идише.
Характерно, что фамилии явно древнееврейского происхождения записывались в традиционной орфографии, например, שפּירא – Шапиро, חפֿץ – Хейфец. При этом фамилии, связь которых с древнееврейским языком не очевидна, записывались в идишской орфографии. Например, фамилия моих предков, происходящая от древнееврейского имени נתן Носон, записывалась נאסאנאװסקײ Носоновский, (а не נוסונובסקי или נתנובסקי, как можно было ожидать в тексте на древнееврейском языке).
В приведенных выше примерах идишская орфография используется в древнееврейском тексте для слов, вовсе не являющихся идишизмами. Речь о географических названиях или именах собственных, в равной мере иностранных по отношению как к ивриту, так и к идишу. Поэтому выбор идишской орфографии там, где можно было бы использовать древнееврейскую, требует объяснения. Очевидно, критерием для выбора орфографии является знакомство автора с записываемым словом по священным текстам. Те слова, которые автор идентифицирует как книжные, записываются им в древнееврейской орфографии, остальные же – в «идишской» фонетической.
Написание слов ЛК-компонента идиша было известно носителям идиша из книг на древнееврейском языке. Критерием, кoтoрый применяется для выбора орфографии, фактически являeтcя не этимoлoгия пo принципу гермaнского / славянского либо же семитского происхождения, а принадлежность слoва к книжнoму или к пoвседневнoму языку. Знaет ли oн этo слoвo из святых книг (лoшн-кoйдеш) или «oт мaмы» (мaмэлoшн). В этoм и состояло прoтивoпoстaвление ЛК-компонента и остальных компонентов идиша, a не в истoрическoй этимoлoгии, o кoтoрoй традиционный нoситель языкa не имел представления16.
Таким образом, для объяснения особенностей ашкеназско-еврейской орфографии, как в текстах на идише, так и на иврите, и в гибридных сочетаниях, принципиальной является не оппозиция семитского и германского / славянского компонентов языка, а книжной лексики (и стоящих за нею реалий) и бытовых слов (и соответствующих реалий). Это различение книжного и бытового, по-видимому, имеет принципиальный характер для традиционной еврейской культуры, противопоставлявшей письменное и устное Учение. Для самых разных форм еврейской литературы характерно стремление сопоставить окружающие реалии с книжными, библейскими.
Обычно считается, что слова ЛК-компонента идиша не столько записываются в древнееврейской орфографии, сколько имеют застывшее, «традиционное» написание. Тот факт, что в текстах, считающихся написанными на древнееврейском языке, таких как эпитафии или метрические записи, при появлении практически любого не древнееврейского (а точнее, не книжного) слова, орфография переключается на идишскую, свидетельствует о том, что фактически древнееврейский не мыслился авторами как язык этих текстов. Использование древнееврейской лексики в подобных текстах – явление стилилистического характера. Подобно еврейским текстам с меньшим числом ЛК-элементов, отсутствие попыток распространить древнееврейскую орфографию на заимствованную лексику выдает и в этих текстах характерное для идиша восприятие ЛК-компонента как застывшего, внешнего или сугубо книжной.
Грань между ашкеназским ивритом и идишем очерчена не вполне четко. В определенном контексте практически любое древнееврейское слово или выражение может быть органичной частью текста на идише. Возможно, в случае рассмотренных выше текстов удобнее говорить, по крайней мере при обсуждении орфографии, не об идише или древнееврейском, а о более либо менее гебраиизированном ашкеназском письменном языке, о превалировании книжной или бытовой лексики еврейского языка. Принципы «переключения» орфографии одинаковы для текстов, написанных преимущественно на идише, и текстов преимущественно на иврите и определяются принадлежностью слова к книжному языку.
Можно сказать, что для традиционного ашкеназского еврея различие между письменным древнееврейским и идишем было стилистическим различием в рамках единого еврейского языка. Подобно тому, как сегодня мы используем разные варианты русского языка при написании статьи или при разговоре с ребенком, например, ешиботник, писавший письмо домой родителям, мог обращаться по-древнееврейски к отцу (при этом следуя идишскому строю предложения) и на идише к маме (но с использованием слов ЛК-компонента), однако для него и то, и другое было еврейским языком, с одной письменностью и одним алфавитом. Современное представление об иврите и идише как о двух самостоятельных языках, о том, что писать следует на «правильном» (т.е. близком к библейскому) иврите, по-видимому, было введено Хаскалой. Именно первые маскилы требовали тщательного соблюдения грамматических норм иврита17 (а позднее и идиша), именно маскилы стали употреблять ивритскую орфографию для записи иностранных слов на иврите. Маскилы стоят у истоков ивритского и идишского культурно-языкового движения, они же заложили основы научного изучения идиша и иврита, привнеся в него свойственные им подходы и идеи. Именно благодаря их деятельности на протяжении XIX века возникает литературный идиш и современный литературный иврит, на идише создаются слова и термины, которые до того выражались при помощи древнееврейской или заимствованной лексики, а на иврите создаются слова, отсутствовавшие в древнееврейских книжных источниках. Тогда же древнееврейская орфография начинает последовательно применяться для обозначения имен и географических названий18. Для идиша создается фактически свой не-консонантный алфавит со специфическими буквами: «цвей вовн», «пасах цвей йудн» и т.п., в котором древнееврейские огласовки камец, патах и хирек не имеют более самостоятельного фонетического значения и используются в качестве графических диакритических знаков при буквах «алеф», «цвей йудн» и «йуд»19.
В рамках традиционного сознания для автора еврейских документов не существовало четкого различия между древнееврейским языком и идишем. Для него важным был вопрос лишь о том, употребляется ли соответствующее слово в традиционных древнееврейских источниках, поскольку от этого зависело написание. По мере модернизации, еврейский текст стал восприниматься в системе противопоставления древнееврейского языка и идиша, а оппозиция книжного и устного отошла на второй план.
Примечания
1 M.Weinreich. History of the Yiddish Languages, Chicago, 1980. В скобках приводится вайнрайховская терминология, принятая на английском языке, вместе с оригинальными терминами на идише.
2 В качестве одной из причин селективности Вайнрайх (p. 656) называет «компонентную осведомленность» (component consciousness, ди компонентн висикайт).
3 Под «старым идишем» или «письменным языком А» понимается язык текстов XIII-XVIII веков, близкий к западным диалектам идиша, в отличие от нового литературного языка («письменного языка Б»), сложившегося к концу XVIII в., орфография которого существенно отличалась от старого идиша. См. D. Kerler. The Origins of Modern Literary Yiddish, Oxford, 1999.
4 «Сохранившиеся многочисленные пинкасы еврейских общин и другие документы подтверждают факт господства книжного языка в письменности и деловых сношениях XVI и следующих веков. Но что же мы видим? Всякий раз, когда какому-нибудь общественному акту нужно было давать широкую огласку, читать его в синагоге или на ярмарочных съездах в виде воззвания и т. п., его составляли на разговорном языке народа – judisch-deutsch. Характерен был стиль этих «керузим» или воззваний, памятных нам еще с недавнего времени: смесь жаргонных фраз с древнееврейскими, долженствовавшими придать особую торжественность читаемому акту.» (С. Дубнов. Разговорный язык и народная литература польско-литовских евреев в XVI и первой половине XVII века // Еврейская Старина, т. 1, с. 27, 1909 г.) В настоящей статье мы приводим примеры документов на смешанном языке, не предназначенных для публичного зачитывания.
5 У. Вайнрайх. Нусах ха-софэрим ха-‘иври-йиди, Лэшонэну, т. 22, сс. 54-66, 1958 г.
6 П. Марек. Раскладчики налогов в литовских кагалах XVII-XVIII в., Еврейская Старина, т. 1, с.164, 1909 г.
7 G. Hundert “The library of the Study Hall in Volozhin, 1762: Some notes on the basis of a newly discovered manuscript,” Jewish History 14(2): 225-244, Jan 2000.
8 Автор благодарен Йоелю Матвееву, сотруднику газеты «Форвертс» и энтузиасту идиша, за этот пример, который он привел на веб-сайте сетевого журнала «Заметки по еврейской истории», и за подробное плодотворное обсуждение этого и других примеров. Пользуясь случаем, хотел бы также выразить благодарность Й. Матвееву, Ш. Шалит и В. Дымшицу за ценные замечания и исправление неточностей и опечаток в данной статье.
9 M. Nosonovsky. Hebrew Epigraphic Monuments from East Europe. Boston, 2002, p. 79. Памятник обнаружен в 1990 г. Валерием и Ольгой Дымшиц.
10 Это самый древний сохранившийся еврейский памятник в регионе Украины - восточной Польши (за исключением памятников из Крыма). См. М. И. Носоновский. Эпитафии XVI века с еврейских надгробий Украины // Памятники культуры. Новые открытия / Ежегодник за 1998 г. – М.: Наука, 1999, с. 2; M. Nosonovsky, p. 70.
11 Ср. יהודה דמתקרי גורק – «Йехуда по прозвищу Гурк» на памятнике V-VI в. из Мцхеты (Грузия), Д. Хвольсон. Сборник еврейских надписей из Крыма и других мест, СПб., 1884, с. 129-133.
12 Примечательно написание יהודא (вместо יהודה), типичное для средневековых документов, являющееся дополнительным указанием на ашкеназское чтение Йудэ/Йидэ. Отметим, что прозвище рядом с полным именем приводилось также на документах, требовавших точного указания имени, таких как разводные письма (геты), например, Йойсэф hа-мэхунэ Йосл - «Йойсэф по прозвищу Йосл» (Weinreich, p. 271).
13 Для традиционных еврейских эпитафий вообще характерно стремление сопоставить покойного с соименным ему библейским персонажем, обычно путем приведения соответствующей библейской цитаты (Nosonovsky, Носоновский, цит. соч.).
14 Черниговский областной архив, фонд 679, опись 10, дело 1261.
15 Отметим, что в иврите конца XIX века существовали близкие по значению термины בורגני или קרתן.
16 Древнееврейская орфография иногда намеренно использовалась для записи заимствованных слов, дабы создать впечатление их книжного происхождения. В качестве примера можно привести имена קלמן Кальман (от Калонимос) и זלמן Залман (от Соломон). Представляет интерес также тенденция находить древнееврейское слово, звучащее похоже на восточноевропейский топоним, например, название Kуты записывалось иногда как כי טוב, название באָברקא Бобрка как בני ברק Бней-Брак, тем самым, записывая название в библейской орфографии, сопоставляли восточноевропейский населенный пункт с книжным, библейским.
17 Например, просветитель из Германии Исаак Вецлар (ок. 1680-1751), которого некоторые историки считают одним из первых маскилов, с удивлением отмечал, что некоторые «даже так называемые ученые» делают «ошибки» в древнееврейском языке. По его мнению, лучше написать книгу на идише, чем на древнееврейском языке с ошибками, поэтому сам Вецлар написал свой этико-педагогический трактат «Либэс брив» на идише (The Libes Briv of Isaac Wetzlar, ed. and trans. by M. Faierstein, Atlanta, 1996, p. 43). Этот же мотив, необходимость изучения древнееврейской грамматики и следования ей, встречается у других ранних маскилов, таких как Соломон Ханау (1687-1746), которые повлияли на Моисея Мендельсона (D. Sorkin, “The Early Haskalah,” New Perspectives on the Haskalah, L., 2001). Это, по-видимому, связано со стремлением маскилов вообще воспринимать Писание буквально, вне Устной Торы (одновременно с требованием изучать грамматику библейского языка первые маскилы требовали четко отделать мидраши и легенды из Талмуда от библейского повествования). Предшественниками германских маскилов в этом были грамматисты эпохи европейского Просвещения, такие, как Эли Левита (Бахур), составивший в XVI веке первый древнееврейско-идиш-латинско-немецкий словарь и полагавший, вслед за сефардскими грамматистами, что сефардское произношение является более аутентичным, чем ашкеназское.
18 В текстах на древнееврейском языке «традиционное написание» географических названий (а точнее, фонетическое, в орфографии старого или нового идиша), стало к началу ХХ века заменяться древнееврейским, например, קוסוב на иврите или קאסעװ на идише вместо קאסוב (Косов), נובוסליצה вместо נאבאסעליצע (Новоселица). Тогда же фамилии начинают записываться в «ивритской» орфографии, вместо «идишской».
Как только иврит и идиш осознаются как два отдельных языка, на которых, по мере возможности, следует писать без иноязычных примесей, появляются недостающие литературные термины для отсутствующих слов в обоих языках. Приведенная выше запись о покупке книг теперь скорее всего звучала бы на иврите משניות דפֿוס אמסטרדם בסך שלשים ג"ש עוד ה' ג״ש בעד כריכה или на идише משניות דפֿוס אמסטערדאם בסך דרײסיק ג"ש אױך ה' ג״ש פֿאר א בונד. Стилистическое различие между пластами языка превратилось в различие между языками. Разумеется, представление о различии языков лошн-койдэш и тайч существовало и у традиционных евреев, но оно скорее отражало противопоставление книжного и разговорного языка, а не равноправных самостоятельных языков. Об этом свидетельствуют и сами их названия лошн-койдэш «святой язык», то есть язык священных книг, и тайч, то есть «народный», «понятный» либо мамэлошн («язык мамы»).
19 Характерно передвижение огласовок из позиции перед алефом или йудом (так они используются в древнееврейском языке и в большинстве восточных еврейских языков) в позицию под этими буквами и превращение буквы с огласовкой в застывший графический символ. Так, «пасэх цвей йудн» ײַ в древнееврейском языке читался бы как йа, в то время как в идише это ай. Интересно, что наиболее последовательная фонетическая орфография идиша использовалась в СССР, где даже слова ЛК-компонента записывались фонетически.
