Наум Зайдель

Андрей Волконский, друзья, судьбы

Семья Волконских – княжеская фамилия от географического названия реки Волконь. Бóльшая часть княжеских фамилий указывала земли, которые им принадлежали. Род князей Волконских был внесен в 5 часть дворянских родословных книг Вологодской, Воронежской, Калужской, Курской, Московской, Рязанской, Самарской, Саратовской, Тамбовской и Тульской губерний.

Многие из них исторические личности, оставившие свой след в русской культуре, литературе и искусстве.

Княгиня Зинаида Александровна Волконская (1792-1862) – хозяйка знаменитого московского литературного салона в 1824-1829, писательница и певица – А.С. Пушкин посещал ее салон в 1826-27 годах и посвятил ей свое стихотворение «Княгине 3.А.  Волконской»:

Среди рассеянной Москвы,

При толках виста и бостона,

При бальном лепете молвы

Ты любишь игры Аполлона,

Царица муз и красоты...

Возвращение на родину

Русские эмигранты за границей всегда были бельмом на глазу с точки зрения партийных идеологов. Они считали их виновными в том, что оставили Россию в тяжелые для нее времена.

Русская диаспора, разбросанная по разным странам Европы, стала объектом советской пропаганды, с целью возвращения интеллигенции, научных и творческих работников назад в Россию. Официальные лица из советских посольств и консульств в европейских странах устраивали встречи с потенциальными репатриантами. Желающим выдавали советские паспорта и обещали «златые горы и реки полные вина».

Рассказывали, какие неограниченные возможности открываются перед ними в стране, которая потеряла в войне десятки миллионов людей – ученых, деятелей культуры и искусства, специалистов в различных областях промышленности, сельского хозяйства. Воодушевленные победой Советского Союза над фашисткой Германией, люди, покинувшие Россию 20-30 лет назад, принимали судьбоносное решение.

Осенью 1947 года семья Волконских с советскими паспортами в кармане, нагруженные десятками чемоданов с одеждой, книгами, предметами женского туалета и первой необходимости – полные радужных надежд, поднимаются в вагон поезда Париж-Москва. Их провожают знакомые и родственники. Слезы и объятия, лучшие пожелания в новой жизни, как бы сказали сегодня, на исторической родине, до скорой встречи.

Пассажирский поезд уже второй день катится по освобожденной Европе. Паровоз трудолюбиво тянет 10 вагонов, пыхтит клубами пара, издавая протяжные гудки. В купе одного из вагонов едет небольшая семья из трех человек.

Михаил Петрович Волконский, отец Андрея родился в 1891 году, Estonia, Schloss Fall (имение светлейших князей Волконских, родственников отца, Петра Михайловича, по материнской линии).

Фалль – в наше время почти забытое название некогда одного из известнейших имений. Владельцем Фалля, начиная с 1827 года, был граф Александр фон Бенкендорф. Затем именье перешло к его дочери Марии, супруге князя Григория Волконского. И вплоть до того дня, когда Эстонская республика «реквизировала» имение за символические 9177 крон, им владел, его украшал и благоустраивал род князей Волконских. http://www.soldi.ee/fall.html

9 августа 2007 09:11

Канцелярия президента Эстонии ходатайствует о выделении из бюджета следующего года 50 миллионов крон на начало восстановления усадебного комплекса Кейла-Йоа, чтобы у президента была служебная квартира и место приема зарубежных гостей

Советник президента Тоомаса Хендрика Ильвеса по связям с общественностью Тоомас Силдам сказал Eesti Päevaleht, что если желаемая сумма будет из бюджета 2008 года выделена, в следующем году можно было бы начать проектирование и подготовку реконструкции усадьбы. http://rus.delfi.ee/archive/article.php?id=16789994&categoryID=309647&ndate=1188334800

Михаил Петрович покинул Россию в 1917 году, учился в Италии, профессионал-певец – жил в Югославии, пел в Белградской опере, позже в Париже, в русском кабаре «Золотой петушок». Взял сценический псевдоним Михаил Верон.

Благодаря знанию многих иностранных языков – английский, французский, переводил с болгарского, хорватского, сербского, стал работать в югославском консульстве в Женеве. После окончания войны, когда к власти пришел Тито, от работников консульства потребовали признать новое югославское правительство. Михаил Петрович признал, так как это никак не расходилось с его просоветскими взглядами. Он был переведен в посольство Югославии во Франции. Последний год перед отъездом Волконские жили в Париже.

Кира Георгиевна Волконская, его жена родилась в 1911, в Казани, урожденная Петкевич, тоже потомственная дворянка. Ее мама, Вера Игнатьевна Горемыкина (1888-1975) была разведена с мужем Георгием Болеславовичем (1873-1937), вице-губернатором Пензы, Казани, губернатором Воронежа. За ней ухаживал молодой швейцарец – агент страховой компании. Они поженились и в 1924 году уехали в Швейцарию.

Кира Георгиевна познакомилась с Михаилом Волконским в Париже; в 1931 они поженились, 14 февраля 1933 года в Женеве у них родился сын Андрей.

Поезд приближается к городу Прага. Михаил Петрович знает из недавней истории, какие ожесточенные бои шли за освобождение Праги Советской армией – последнее крупное сражение Второй мировой войны в Европе. 9 мая город Прага был окончательно и полностью освобожден в результате успешно проведенной Пражской операции Красной Армии. Сердце его переполняется радостью – он со своей семьей, совсем скоро, будет на родной земле, где он родился, где прошла его юность. Он еще сравнительно молод – будет трудиться и принесет пользу своему народу.

Кира Георгиевна во всем и всегда была согласна со своим мужем – посвятила себя воспитанию единственного сына Андрюши. Оба родителя разговаривали дома с Андреем только по-русски, как будто с пеленок готовили его к возвращению в Россию. Свои музыкальные способности он проявил очень рано. Сначала это были частные уроки игры на фортепиано дома, потом в Женевской консерватории (1944-45, фортепиано у Дж. Обэра) и далее в Парижской консерватории (1946-47). Это была русская консерватория, она существует и сегодня. Директором этой консерватории после кончины композитора Александра Глазунова (1865–1936) был известный русский театральный деятель, директор Императорских театров Сергей Михайлович Волконский (1860-1937), брат деда Андрея.

Скорый пассажирский поезд останавливается только в крупных городах. Следующий пункт – Варшава. Михаил Петрович вспоминает начало Второй мировой войны; Польша, Голландия, Бельгия, капитуляция Парижа – «прогулка» немцев по Европе. Не так воевала Россия. Отогнали врага от Москвы, Ленинграда, Сталинграда, и перешли в наступление. Еще несколько часов езды – пограничная станция Брест – уже на территории Советского Союза. Минск, Смоленск и, наконец, Москва – всего лишь 24 часа в пути. Весь переезд Париж- Москва – экскурсия по памятным местам Второй мировой войны, в которой одержал победу великий Советский Союз, где я и моя семья будем жить.

Поезд Париж-Москва пересекает советскую границу и останавливается у перрона на станции Брест. Пассажиры выходят из вагонов. Одним надо сделать пересадку, другим принести багаж на таможенный досмотр, третьим купить пива или свежую газету. В вагон, в котором едет семья Волконских, поднимаются работники паспортного контроля и люди в штатском. Они стучат в дверь купе Волконских и объясняют им: «Вы не можете ехать дальше этим поездом. Вам необходимо выйти из вагона вместе с багажом для оформления документов, регистрации и выяснения возможностей места жительства и трудоустройства».

Волконских препровождают в служебное помещение, где чиновники забирают у них советские паспорта и другие документы. После этого их переправляют в близлежащий перевалочный пункт или лагерь, где стоят отжившие свой век железнодорожные вагоны без колес и брезентовые палатки. В один из таких вагонов вселяются Волконские.

Стали наведываться к Волконским официальные лица в штатском и в военной форме.

Предлагали заполнить разного рода анкеты с вопросами: были ли на оккупированных немцами территориях, были ли членом коммунистической партии Франции, состояли ли в антисоветских организациях, какими иностранными языками владеете, есть ли родственники за границей и т. д.

Время было тяжелое для всей страны, а к тому же у Волконских не было советских денег. Французские франки давно кончились. Кира Георгиевна продает на местном базаре вещи, привезенные с собой из Франции; кофточки, чулки, губную помаду. На полученные деньги можно купить что-то съестное и накормить семью.

На очередной беседе с чиновником Михаил Петрович передал ему рекомендательное письмо, написанное влиятельным человеком во Франции, с просьбой передать его писателю Константину Симонову. На словах, Михаил Петрович объяснил, что он хотел бы работать в области исследования творчества А.С. Пушкина и жить в Москве. Константин Симонов пользовался у Сталина особым расположением. На встрече с ним Симонов завел разговор о бывшем русском князе – владельце земель и поместий, возвратившимся из заграницы после 30-летнего пребывания там.

– Где были поместья у бывшего князя? – спросил Сталин.

– В Тамбовской губернии, – ответил Симонов.

– Что же, пусть тов. Волконский живет и работает в Тамбове, не возражаю, – заключил Сталин.

Наконец пришло долгожданное известие о снятии ограничения на передвижение по направлению Брест-Москва.

«Утро красит нежным светом стены древнего Кремля,
просыпается с рассветом вся Советская земля»

Поезд замедляет ход – пассажиры с чемоданами проходят к выходу.

Москва. Белорусский вокзал. Волконские не торопятся. Они уже знают, что им предписано ехать дальше, не останавливаясь в Москве – жить и работать в Тамбове. Все предусмотрено; семью Волконских перевезут на другой вокзал по окружной железной дороге в товарном вагоне – выходить на площадь Белорусского вокзала нет надобности.

Уже в пути, Кира Георгиевна говорит Андрею:

– Сыночек, учебный год давно начался, тебе надо учиться. Вот адрес двоюродной сестры папы, твоей тети Лизетт, – она живет в поселке Томилино. Ты уже мальчик большой и смышленый – я уверена, ты найдешь ее по этому адресу.

На медленной скорости Андрюша прыгнул с вагона и отправился на Казанский вокзал. Конечно, он нашел свою тетю и был принят с распростертыми объятиями. Михаил Петрович был выслан с женой в Тамбов, где он работал учителем английского языка.

Андрюша поступил в Мерзляковское Музыкальное училище. Новый ученик вызывал любопытство и, одновременно, насмешки – странная походка, манера чесать правое ухо левой рукой – он был левша. Хорошо говоря по-русски, он, как сам признавался, делал чудовищные ошибки в речи. Особенно болезненно воспринимал он насмешки девочек, и это являлось хорошим стимулом для улучшения знаний грамматики и правописания. В 1949 году Андрей окончил Мерзляковское училище. В 1950 году поступил в Московскую консерваторию на композиторский факультет в класс проф. Ю. Шапорина.

Сочинять Андрей начал еще до поступления в консерваторию. В 1949 году он написал одночастную фортепианную Сонату B-dur (1949), Фортепианное трио (1950-51) кантату «Русь» (1952). Затем последовали два оркестровых сочинения: Концерт, для оркестра написанный по заказу Московского университета в связи с празднованием его 200-летием (1953) и Каприччио (1953-54). В 1953 году Андрей был исключен из Московской консерватории по причине непосещаемости занятий.

Познакомился он с сыном композитора С. Прокофьева Олегом. Это знакомство Андрей посчитал знаком судьбы – он был под сильным влиянием С. Прокофьева, надеялся на встречу с великим композитором в домашней обстановке. Андрей не знал, что сыновья Прокофьева – Святослав и Олег – живут одни, что их родная мама Лина Ивановна Прокофьева в далекой ссылке, в Воркуте, а отец женат на другой женщине. Олег, по словам Андрея, называл отца двоеженцем, но сегодня, когда мы знаем намного больше, чем было известно тогда, я бы добавил – не все так просто и однозначно. Я нахожу общие черты двух семей репатриантов. Добровольное возвращение, ссылка родителей, принадлежность к миру искусства, знание французского языка; – все это сближало Андрея и Олега.

Лина Ивановна Прокофьева об аресте:

«В тот день, когда меня взяли на Лубянку, я увидела во дворе мужчин, которые за мной следили. В это время я была простужена и сидела в основном дома.

Позвонил телефон, я подошла, и мне сказали: "Не можете ли вы выйти, чтобы получить пакет от друзей из Ленинграда?" Я сказала, что не могу, и в ответ предложила им зайти ко мне – я жила совсем близко от метро. Они настаивали: "Нет, вы должны прийти сами". Я сказала, что плохо себя чувствую, но вышла и взяла с собой мои ключи.

Они ко мне подъехали, к тому месту, где я должна была их встретить.

Какой-то человек подошел ко мне и спросил: "Это она?" Другие ответили утвердительно, меня затолкали в машину, и мы проехали мимо нашего дома. Тот, кто сидел рядом с шофером, когда меня везли, был настоящим энкавэдэшником.

Я спрашивала: "Почему я в этой машине? Почему вы забрали у меня сумку и ключи?" Они перебили: "К вам должен был кто-то прийти сегодня вечером?" Я ответила: "Я не знаю. Кто-нибудь может забежать". Я им сказала: "Это ошибка. Я должна была получить пакет". А они заявили: "Человек, которого вы должны были встретить, преступник". Я сказала: "Отпустите меня, я должна предупредить детей".

Вся история с пакетом была подстроена. Это произошло в феврале. Накануне дня рождения Святослава. Меня повезли прямо на Лубянку, в огромное серое здание в центре Москвы. Старая женщина меня раздела, отрезала все крючки, оторвала все пуговицы. Потом меня заставили идти под душ, сняли отпечатки пальцев и запихнули в бокс, где могли стоять только два человека. Я была заперта как в шкаф. Не было даже стула. Там меня оставили. Я слышала, как снова и снова звенел звонок, шли еще люди, забирали много людей. Бросали им на пол матрацы. Мне дали кислый черный хлеб, немного воды и позже ужасный суп, как настоящему заключенному. Я была в состоянии шока, в ужасе. Стала звать кого-нибудь. Я должна сказать что-то детям. Мне ответили: "Им сообщат". Детям сказали, что они могут послать мне смену одежды. Никакой связи. Я написала, что я хочу, чтобы они мне передали. Мне пришлось ждать всю ночь стоя. И все время раздавались звонки. Лязг запирающихся дверей. Они забрали у меня часы, брошку, кольцо, запечатали все в конверт, но никогда мне ничего не вернули. Впоследствии я узнала, что они разгромили мою квартиру, и именно поэтому они и спрашивали, жду ли я кого-нибудь в тот вечер. Святославу было тогда двадцать четыре года, а Олегу девятнадцать. На допросы меня везли за город на грузовике. Стояли серые дни. Через щелку я видела места недалеко от дома, я слышала лай собак, по утрам кудахтали куры. Меня допрашивали».

Лина Ивановна Кодина-Прокофьева была осуждена по 58-й статье и приговорена к двадцати годам лагерей строгого режима, в поселке Абезь близ Воркуты, в 160 км севернее Полярного круга. В 1951 году Олег отправляется на свидание с мамой в город Воркута, в Коми АССР.

 

 

Лина Ивановна Прокофьева с сыном

 

По свидетельству узницы ГУЛАГа Евгении Таратуты, письма Лина Ивановна получала только от своих сыновей.

Евгения Александровна Таратута училась на филфаке в МГУ, а в 1950 году была арестована. После десяти месяцев допросов и пыток ее отправили в Коми, в женский инвалидный лагерь.

«О смерти Прокофьева Лина ничего не знала, – вспоминала Евгения Александровна. – Он умер 5 марта 1953 года, в один день со Сталиным. Однажды, в августе, когда мы везли из кухни бочку с помоями, одна женщина сказала нам, что по радио передали – в Аргентине состоялся концерт памяти Прокофьева. Лина горько заплакала, и мы ее отпустили в барак».

В 1953 Олег и Святослав едут повидаться с мамой в мордовские лагеря.

В 1956 году, после восьмилетней ссылки Лина Ивановна Прокофьева была реабилитирована и вернулась в Москву.

Андрей восхищался ее красотой и свежестью кожи лица: «можно было подумать, она возвратилась из санатория высшего класса». Сама Лина Ивановна объясняла это таким образом: «Нам давали сырой хлеб – настолько сырой, что я не могла его есть. Я добавляла немного воды, превращала хлеб в жидкую кашицу и накладывала ее как маску для лица».

Андрей Волконский стал уже сформировавшимся, плодовитым композитором – автором Фортепианного квинтета (1954), Струнного квартета (1955), Сонаты для альта и фортепиано (1955) – он был принят в Союз Советских композиторов. В 1956 году Волконский сочинил "Musica stricta" для фортепиано, где он впервые попробовал себя в двенадцатитоновой технике. Отныне, можно проследить две параллельные линии в деятельности Волконского – композиторская и исполнительская. Андрей Волконский считает: «Если исполнитель не понимает Шенберга и Веберна, то он не сможет понять Моцарта и Бетховена – это мое глубокое убеждение. Почему? Шенберг и Веберн довели определенные музыкальные "тезисы", изложенные Бетховеном, до их полного завершения и следствия. Существует в математике понятие "раскрыть данное положение" – и они это сделали. Артисту не обязательно исполнять в концертах новую музыку, но знать и понимать ее он обязан».

Моя дружба с ним началась 50 лет назад, когда я встретил его в московском Камерном оркестре. Андрей и Татьяна Николаева попеременно играли на клавесине. Рамки работы в оркестре были слишком узки для Андрея – подчинить свою жизнь расписанию коллектива, являться каждый день на «работу» как служащий – не в его характере. К этому времени он играл первым в СССР сольный клавесинный концерт. Он начал организовывать в Московской филармонии концерты камерной музыки. Репетиции назначались у Андрея дома – таким образом, я переступил порог квартиры.

Двухкомнатная квартира в новом доме у станции метро Кутузовская, ул. Студенческая, полученная от Союза Советских композиторов в 1956 году, позволила Андрею прописать и вызволить своих родителей из тамбовской ссылки. Комнату – так называемую спальню – занимали родители, в гостиной – расположился Андрей. У окна стоял рояль, на нем ноты, книги и грампластинки. На полу расстелены овечьи шкуры – никакой мебели, кроме кресла-кровати, необходимого для сна и экономии жизненного пространства в маленькой квартире. Важное место занимала стереосистема швейцарской фирмы Thorens – проигрыватель, мощный усилитель и колонки-динамики. Гостеприимный Андрей устанавливал пластинки на проигрыватель, управлял балансом, силой звука, угощая гостей свежими записями, великолепным исполнением и воспроизведением высокого качества. Часто бывал я у него дома, где репетировали или слушали грампластинки с записями музыки, недоступной в 1960 годах в бывшем Советском Союзе. Там я впервые услышал сочинения Антона Веберна, Арнольда Шенберга, Карлхайнца Штокхаузена, Пьера Булеза, Луиджи Ноно, а также старинную инструментальную и вокальную музыку периода ренессанса и барокко, первую пластинку J.S. Bach "Swingle Singers", и… песни Александра Вертинского.

Дверь открывала молодая русская красавица Галя Арбузова – жена Андрея. Ее мама, актриса Татьяна Евтеева, жена модного драматурга Алексея Арбузова ушла к другому, не менее известному советскому писателю – Константину Паустовскому и Галя приходилась ему падчерицей – дочь двух отцов. Естественно, Андрей бывал в доме К. Паустовского и говорил: «за обеденным столом он был замечательным рассказчиком – слушать его более интересно, чем читать». Через какое-то время Галя исчезла навсегда – брак Андрея Волконского и Галины Арбузовой распался. Михаил Петрович Волконский, отец Андрея умер в 1961 г. и похоронен в Переделкино. Отныне, гостей приветствовала Кира Георгиевна – мама Андрея – женщина средних лет, с аристократичными чертами лица, а в глазах – грусть и печаль.

Связь с родственниками за границей никогда не прекращалась. Упомянутый проигрыватель, грампластинки, одежда, обувь, кофе, сигареты Gitanes – все присылали добрые родственники и друзья. В квартире блистательно отсутствовали газеты, радио и телевизор – непременные атрибуты каждой советской семьи. Он не любил скопление людей, метро, наземный общественный транспорт – когда нужно было куда-то ехать, выходил на улицу и ловил такси.

Первое исполнение «Сюиты Зеркал» на текст Федерико Гарсии Лорки для сопрано и инструментального ансамбля: флейта, скрипка, гитара, орган piccolo и ударные (triangolo, temple-block, tamburo di legno, tamburo, piatti, gong) состоялось 9 февраля 1962 года на концерте в Малом зале Московской консерватории. Генеральная репетиция состоялась поздно вечером за день до концерта. «Христос держит зеркало в каждой руке» – первые слова «Сюиты». Андрей опасался; религия отделена от государства, «религия – опиум для народа», – текст может вызвать возражения партийных надзирателей, пришедших на генеральную репетицию. Лидия Давыдова просольфеджировала начальную музыкальную фразу без слов.

Программа

1 отделение

Мурад Кажлаев

Квартет на комсомольские темы

Вокальный цикл

2 отделение

Андрей Волконский

Musica stricta для фортепиано (1956)

Сюита зеркал для сопрано и инструментального ансамбля на стихи Ф.Гарсиа Лорки (1959)

Трудно представить различных по стилю, языку, мировоззрению композиторов, представленных в одном концерте. Еще труднее понять, чем руководствовались составители программы концерта.

Придя ко второму отделению, я обратил внимание на множество людей, стоявших на лестнице, ведущей в Малый зал. Они ожидали окончания первого отделения, не желая занять свои места в зале.

Во втором отделении пианистка Мария Вениаминовна Юдина играла "Musica stricta" для фортепиано – небольшой цикл пьес для фортепиано 1956, посвященный М. Юдиной – первое додекафонное произведение в СССР.

Затем последовала «Сюита Зеркал». По требованию публики мы играли «Сюиту» еще раз.

По окончании концерта в артистическую нагрянули почитатели таланта молодого композитора – выразить слова благодарности, получить автограф на программке. Вокруг нашего гитариста Калошина – его друзья; они пришли послушать его, ожидали другого рода музыку и жестоко разочаровались.

– Вы думаете, я, Калошин должен ходить в лаптях или калошах, играть частушки на трех аккордах? Нет, это музыка ХХ века, я был очень рад участвовать в концерте.

Волконский вспоминает: «Сначала, никто даже не понял, что это такое. Еще несколько лет меня продолжали исполнять. Но с 1962 года я был окончательно запрещен».

(Из интервью с Андреем Лишке в газете «Русская мысль» Париж, 1973).

 «Сюита Зеркал» в Ленинграде. Фото из архива И.И. Блажкова

В 1964 году Волконский сочинил «Жалобы Щазы» – четырехчастный вокальный цикл на слова лакской поэтессы и певицы Щазы из Куркли, (село в Республике Дагестан). Претерпев множество ударов судьбы, она стала слагать песни, петь на свадьбах и праздниках, причитать над умершими. Ее дар принес ей славу, у лакцев она считается женщиной-легендой (умерла Щаза в 1931 году в возрасте 50-ти лет). В 1965 году в Ленинградской филармонии состоялась премьера его сочинения «Жалобы Щазы» для сопрано и семи инструментов.

С этих произведений Волконского "Musica stricta", «Сюита зеркал» и «Жалобы Щазы» фактически началась история авангарда в СССР. С 1962 музыка Волконского в СССР не исполнялась; его официально разрешенная деятельность ограничивалась выступлениями в качестве клавесиниста и органиста.

Привожу письмо Игоря Ивановича Блажкова, присланное мне недавно:

Здравствуйте, уважаемый Наум! (простите, не знаю Вашего отчества)

Спасибо за Ваше письмо.

Я Вас внешне тоже помню. Когда я периодически приезжал из Ленинграда для работы с БСО, в основном в моих программах играл Корнеев, но мне кажется, что и с Вами в каких-то произведениях мы встречались. И ещё мы были связаны одной идеей Андрея – ведь своё «знаковое» сочинение «Странствующий концерт» на стихи рубаи Омар Хаяма он написал в 1968 г. для Давыдовой, Вас, Маркиза, Пекарского и меня. Я не успел осуществить премьеру этого сочинения в Ленинграде, поскольку за исполнение новой музыки, в том числе и сочинений Волконского, по указанию Фурцевой я был уволен с должности дирижёра Ленинградской филармонии... Затем, когда я возглавил Киевский камерный оркестр, я в течение 7 лет подавал сочинения Андрея в свои филармонические программы, в которых я играл Шёнберга, Берга, Веберна, Айвза, Сильвестрова, но по поводу музыки Андрея художественный руководитель Колонного зала Рахиль Львовна Лефлер звонила куда-то в Москву (она часто приглашала Андрея с «Мадригалом» и как солиста-клавесиниста) и ей рекомендовали воздержаться от исполнения музыки Волконского. Последний раз Андрей приезжал в Киев в 1972 г. и гениально играл 5-й Бранденбургский концерт Баха в баховской оркестра 3 июня. А 2 июня скрипач нашего оркестра Владимир Квач сделал фотографии во время репетиции. Партию флейты исполняет Олег Кудряшов, партию скрипки – Вячеслав Непопалов.

С глубоким уважением

Искренне Ваш Игорь Блажков.

5-й Бранденбургский концерт в Киеве. Фото из архива И.И. Блажкова

В 1965 г. Андрей Волконский создал ансамбль «Мадригал», в исполнении которого в Советском Союзе впервые прозвучала музыка Средних веков и Ренессанса.

Идея понравилась всем. Небольшой состав ансамбля и идеологически беспроблемный репертуар – музыка XVI-XVII века и тексты, исполняемые не на русском языке. Публика заполняла большие залы. Директор филармонии Митрофан Кузьмич Белоцерковский, художественный руководитель Моисей Абрамович Гринберг поддерживали Волконского во всем. Предоставлением залов, финансовыми вливаниями в проект, планированием и организацией ежегодных абонементов. В те времена не было назойливой рекламы предстоящего концерта по радио и телевидению. Афиши, расклеенные по городу и объявления в местных газетах – это все. Что же привлекало любителей музыки на концерты ансамбля «Мадригал»? Я полагаю именно то, что исполнение подобного рода музыки Волконским на клавесине, на органе и ансамблем «Мадригал» лишено стилизации – противоположное тому, чему учили в консерватории. Он преподносит ее как музыку, выражающую чувства любящих жизнь людей – песни, танцы, разнообразная динамика, ритмы, использование самых древних музыкальных инструментов – ударных. В составе ансамбля пели сестры Рузанна (сопрано) и Карина Лисициан (меццо-сопрано), их брат Рубен (тенор). Известная музыкальная семья. Павел Герасимович Лисициан, глава семьи – в прошлом, ведущий баритон Большого театра. Он содействовал своими советами, связями с сильными мира сего. К ним присоединились Лидия Давыдова (сопрано), Борис Яганов (тенор), Александр Туманов (баритон). Музыканты-инструменталисты приглашались по мере надобности. Андрей Волконский – художественный руководитель – таков был официальный статус – играл, составлял репертуар, программы концертов, инструментовал, проводил репетиции и дирижировал на концертах. Концерты были несколько театрализованы – при зажженных свечах, старинные стулья, слабая освещенность в зале – все это создавало нестандартную атмосферу и настроение.

Программа концерта ансамбля «Мадригал»

 В некоторых концертах я принимал участие. Однажды, придя в артистическую, меня встретили два молодых человека, попросили открыть футляр и показать инструмент, что я и сделал. Выйдя на сцену, при слабом свете свечей я распознал сидящего в ложе для почетных гостей знакомого мне по портретам политического деятеля Анастаса Ивановича Микояна (в 1965 – 74 член Президиума Верховного Совета СССР). Ошибиться я не мог – портреты членов правительства на улицах я помню с тех пор, как помню себя. Многие личности и их портреты заменялись, а А.И. Микоян оставался. На следующий день Андрей рассказал мне, что после концерта семейство Лисицианов были приглашены на дачу Микояна, где состоялся ужин. Андрей – создатель концепции ансамбля, художественный руководитель – был несколько уязвлен.

Андрей был большим любителем путешествий. Он отправлялся в далекие края, не думая, где он приклонит голову ночью. Это приводило его в незнакомые места, к новым знакомствам с простыми людьми и приключениям. Где он только не был? – Озеро Байкал, Карпаты, Дагестан, Грузия, Армения, Азербайджан. Высоко оценивая кавказское гостеприимство в доме, он сам был щедр на угощения в ресторанах – блюда заказывались национальные, а коньяка – сколько потребуется.

Мы совершали поездки на моей машине по достопримечательным местам Владимирской и Ивановской области, осматривали архитектурные памятники русского зодчества, находящиеся вдали от туристских троп. Отдалившись от Москвы на 50-60 км. Андрей обычно начинал жаловаться на скучную езду по междугородным автодорогам. – Надо куда-то съехать, – предлагал он, глядя в развернутую на его коленях подробную карту.

– Давай теперь повернем на право, – и мы уже ехали по узкой дороге вместе с медленными тракторами и сеялками. Эта дорога переходила в грунтовой профиль, и вела в лес. Еще утром здесь прошел дождь, все чаще попадались на нашем пути ямы и рытвины, заполненные водой. Приходилось их объезжать между деревьями. Андрей выходил из машины и указывал, как надо проехать, чтобы не задеть деревья. Такая езда была в его вкусе – он был при деле, довольный собой возвращался в машину. Подъехали мы к большой поляне или низине, которая была заполнена водой – огромная лужа. Дороги не было видно под водой – я решил проехать лужу с ходу, прибавив скорость. Как только вода коснулась горячего мотора, послышалось шипение, белый пар окутал ветровое стекло. Я почувствовал под ногами воду, мотор заглох, машина остановилась. Пришлось снимать обувь, засучить повыше брюки и выходить в холодную мутную воду. Попытавшись пару раз толкнуть машину, и убедившись в бесполезности этого занятия, мы вышли на «берег» поразмыслить и закусить.

– Сели в лужу. – Не зная броду, сунулись в воду, – констатировал Андрей.

Не успели мы расположиться, как к нашему счастью, появился трактор, который мы обогнали полчаса назад – деревня или это был колхоз, находилась недалеко. Водитель трактора спросил, есть ли у нас трос. Услышав отрицательный ответ, ловко спустился с трактора, достал канат, вошел в воду (он был в резиновых сапогах), прицепил его к крючку машины, и через 2 минуты наша машина была на пригорке в сухом месте. Тракторист сказал, что деревня совсем близко, по-дружески махнул рукой на прощание и уехал. Мы остались одни, и только сейчас мы ощутили, каким свежим после дождя воздухом мы дышим, увидели, какой высокий лес нас окружает, отражаясь в необъятной луже. Я решил вывернуть и просушить свечи, кабели, ведущие к ним и зачистить контакты. Возвратив все на свои места, я завожу мотор, но... в тот момент, когда я хочу двинуться вперед, мотор глохнет. И так десятки раз – завожу мотор, даю газ, мотор глохнет. Делать нечего – мы присаживаемся, заканчиваем взятые из Москвы бутерброды и готовимся ко сну. Андрей взял спальный мешок, а я предпочитаю спать в машине.

«Снова замерло всё до рассвета –

Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь.

Только слышно – на улице где-то

Одинокая бродит гармонь», –

вспомнились мне слова из песни, но промолчал. Андрей никогда не слушал радио и не знал этот репертуар.

Утром я проснулся с восходом солнца. Вскоре Андрей тоже вылез из спального мешка – заспанный, взъерошенный, потревоженный ярким светом. Решили пойти в деревню купить что-либо на завтрак. Магазинов в деревне не нашли. Услышали голоса женщин в одном из домов. Постучали в калитку, вошли. Хозяйка предложила нам молока – только-то надоенного и буханку свежеиспеченного хлеба. Завтрак был необычный. Городские жители не знают, что такое русский домашний деревенский хлеб.

– Ты пробовал когда-нибудь выпеченный в домашней печи ржаной русский хлеб? – спрашиваю я Андрея.

– Нет, но я очень люблю армянский лаваш.

К ржаному деревенскому хлебу у меня особое отношение и пристрастие.

В 1941 году моего отца арестовали и осудили на два года тюрьмы за спекуляцию. Он, инвалид второй группы, продавал на казанском городском рынке головные уборы; кепки, зимние шапки, фуражки для офицеров, изготовленные его знакомыми. По решению суда, нашу семью выселили из занимаемой нами квартиры на улицу, и выслали не очень далеко, всего за 30 км от Казани, в деревню Чурилино. Ехали мы с домашним скарбом в телеге, запряженной лошадью. Мне было 8 лет, стояла теплая августовская погода. Для меня это было приятное приключение. Я сидел на месте извозчика и помахивал прутиком. В деревне нам показали несколько домов на выбор; все они были с заколоченными досками окнами. Шла война, многие ушли на фронт. Дверь в дома на высоте двух метров, а лестниц нет – убрали. Как в дом войти? Мама в полной растерянности. Пожилой мужчина говорит нам: «Хотите жить у меня? Дом у меня большой, пятистенный – всем места хватит». Звали его Иван Иванович, его жена Пелагея, лет на 30 моложе его. У них трое детей и нас трое – мама, я и моя старшая сестра. Иван Иванович на все руки мастер – дом построить, печку сложить, корову зарезать, – все сам делал. Зимой печку вечером топили, в ней Пелагея хлеб пекла, а на печке дети спали, я в том числе. Очень вкусный хлеб у нее получался, пока мука не кончилась. Просыпаюсь я однажды, не могу понять, где я – вокруг белый снег, я лежу на снегу. Чувствую холодно мне, а подняться не могу. Отравился я угарным газом; меня вынесли на свежий воздух проветрить легкие. Отдышался, как видишь.

Деревня возвращалась к жизни. Подошли к нам два местных жителя – поинтересовались, откуда, куда, зачем.

– Да вот, говорю, машина не хочет ехать.

– Как не хочет, ну, открой капот.

Открыл я капот. Мужики копаются, трогают провода, зачищают контакты.

– Ты знаешь, какой порядок работы цилиндров?

Я знал порядок работы цилиндров «Волги», только не знал, что это значит и как применить эти знания.

– Первый, второй, четвертый, третий, – уверенно говорю я.

Тракторист снимает два провода со свечей, меняет контакты местами и говорит уверенно:

– Заводи!

Я повернул ключом – мотор заработал круглыми оборотами, чуть-чуть дал вперед – все в полном порядке. Я подошел к механику, поблагодарил его.

– А ты сам-то ни **я не понимаешь?! – сказал он вопросительно и, в то же время, утвердительно.

Андрею очень понравилась эта фраза. Он повторял ее неоднократно: на репетициях, в последующих поездках. Я нисколько не обижался, хотя знал, что есть такие водители-любители, которые не отличают радиатор от карбюратора и где они находятся.

Я был ограничен во времени, отдаляться от Москвы мне не хотелось, и предложил возвращаться домой.

В эту поездку мы не видели никаких достопримечательностей, если не считать огромную лужу в лесу. Художники говорят: «в луже можно видеть только лужу, а можно видеть также небо и звезды, отраженные в ней».

Программа концерта (Июнь, 1971)

К Андрею, человеку общительному и доброму, приходили его друзья и знакомые. Автор этих строк все эти годы дружил с Андреем, не я один, конечно. К нему наведывались переводчик Никита Кривошеин – также репатриант из Франции, чувашский поэт Геннадий Айги, пишущий на родном языке, русском и французском, был больше известен в Европе, чем у себя на родине, скрипач Лев Маркиз, композитор Филипп Гершкович – ученик того самого Антона Веберна. В тяжелые дни сугубо личного характера пришел к Андрею старый друг Олег Прокофьев; живописец и скульптор, поэт – учился живописи у Роберта Фалька, но, испытывая интерес к абстрактному искусству, не смог получить признания.

В Москве он встретился с англичанкой, искусствоведом Камиллой Грей (Camilla Gray), написавшей знаменитую книгу о русском художественном авангарде, которая была переведена на многие языки, в том числе и на русский. Олег и Камилла полюбили друг друга, но власти не давали разрешения на брак, и шесть лет любящие были насильственно разлучены. Камилла Грей, родившая совсем недавно дочь Анастасию, заболела инфекционной желтухой на отдыхе в Сочи, и в считанные дни умерла. Олег просит советские власти дать разрешение сопровождать гроб с телом покойной для погребения в Лондоне. Экстраординарный случай; решение должно быть принято без проволочек – время не ждет. Олегу разрешили выехать на Запад. Он с годовалой дочерью Анастасией приехал к родителям умершей жены, остался навсегда в Англии и здесь всецело отдался любимому искусству. Это был 1971 год.

 

 

         

Две работы Олега Прокофьева

 

 

Лина Ивановна Прокофьева забросала письмами различные правительственные ведомства с просьбой на выезд из СССР. Одно из них дошло до Андропова, и вопрос решился. В 1975 году она по шестимесячной визе приехала из СССР к сыну Олегу, его новой жене Frances и его детям – Анастасии и новорожденному сыну по имени Gabriel. Лина Прокофьева хлопочет о продлении визы, потом будет делать это не один раз; пришлось даже вшить дополнительные странички в ее паспорт. В 1986 в возрасте 88, Лина Ивановна сделала свою единственно известную запись на пластинку – детскую сказку для чтеца и оркестра С. Прокофьева «Петя и Волк» с Шотландским Национальным симфоническим оркестром под управлением Неэме Ярви.

Ночью, 3 января 1989 года в Лондоне умерла во сне первая жена композитора С.С. Прокофьева Лина Ивановна Прокофьева. По ее просьбе она была похоронена рядом со своей свекровью Марией Григорьевной Прокофьевой на кладбище в Meudon, около Парижа.

Сын Святослав Прокофьев возвращается в 1992 году на свою родину в Париж с женой Надеждой и своим единственным сыном Сергеем (Serge Prokofiev Jr.) с женой Ириной и двумя дочерьми.

В моей жизни тоже наметился резкий и неожиданный поворот. В сентябре 1971 года скрипач Юрий Белявский первый в оркестре объявил о своем намерении выехать в Израиль. Он немедленно был отстранен от работы, уволен и исчез. Мы были в приятельских отношениях. В таких отношениях, что не нашел нужным поделиться со мной о своем решении. Много разговоров было среди артистов оркестра. События развивались бурно; меня вызвали в административный отдел для беседы. Ответственный из отдела кадров задал мне прямой вопрос:

«Собираетесь ли Вы уехать?» – притом, стесняясь произнести слово Израиль

«Таких планов у меня нет», – ответил я.

«В таком случае, подтвердите только что сказанное в письменном виде».

Подобное заявление я написать отказался. В ноябре 1971 года оркестр поехал в Западную Германию с концертами, а меня, как и следовало ожидать, – наказали. Я остался дома, особенно не сокрушался по этому поводу. Я присоединился к Андрею – мы вместе отдыхали в Сухуми, снимая домик в знаменитом Ботаническом саду.

Андрей и его друзья Инна и Борис Дьячковы (москвичи - художники)
Сухуми, Ботанический сад, ноябрь 1971 год. Фото Н. Зайделя
 

Развязка наступила быстро; мне было предложено уволиться по собственному желанию или меня просто уволят – повод, и причина всегда найдутся. Я действительно не хотел уезжать; мое положение до сих пор казалось мне стабильным – интересная работа в одном из лучших оркестров, камерные концерты в залах Москвы, записи для радио и фирмы «Мелодия». Не хотелось мне начинать свою жизнь с нуля. Но я оказался в тупиковой ситуации и выход из нее – эмиграция. В 1972 году я уехал в Израиль – второй музыкант в Комитете по Телевидению и радиовещанию, в штате которого работал оркестр. Вскоре объявился третий, а потом четвертый.

Мои соображения вскоре подтвердились; всех «потенциальных кандидатов» на выезд в Израиль обязали играть конкурс на защиту своего места в оркестре.

К этому времени, художественный руководитель и главный дирижер оркестра Г. Н. Рождественский ушел или вынужден был уйти.

Вот, что говорит об этих временах дирижер Кирилл Петрович Кондрашин:

«Из БСО уволили Геннадия Рождественского. Коль дела не поправишь, решил оркестр, то нельзя терять хорошей возможности: сейчас свободен Кондрашин – надо его просить стать главным. Он блестящий дирижер, недавно сделавший с БСО прекрасную запись Симфонии № 3 Брамса. Но председатель радиокомитета Лапин, в чьем ведении этот коллектив, был начеку и с негодованием отверг эти предложения. Разумеется, пришедший в БСО Владимир Федосеев также старательно оберегал коллектив от такого интерпретатора (причем тут музыка, когда культура пытается задушить одного из своих лучших представителей!)».

Ответственным за проведение конкурса был главный дирижер оркестра Владимир Федосеев, назначенный руководством Комитета по радиовещанию и телевидению СССР.

– Было очень трудно. Во-первых, я пришел из оркестра народных инструментов, во-вторых, был моложе почти всех музыкантов. Оркестр имени Чайковского считался элитным коллективом. Путь к взаимопониманию был очень сложным. Я несколько раз пытался все бросить, уехать в провинцию. Очень помогла моя жена. Сказалась и поддержка партийных руководителей, которые поверили в меня. Признание на Западе тоже повысило мой авторитет на Родине. У нас в России бывает и так. Теперь я счастлив, что прошел этот путь, добился результата. Конечно, изменился мой характер, я закалился. (Из интервью В. Федосеева, данного газете «Ваш досуг» 24.09.2002 года.)

http://www.vashdosug.ru/article/5792/

Все конкурсанты за исключением одного скрипача – ветерана Второй мировой войны Леонида Калера – были уволены.

Реэмиграция

Андрей тоже решил покинуть Советский Союз. Десять лет его композиции не исполняются. Он не был диссидентом, не переправлял свои сочинения для исполнения за рубеж, как это делали другие. Но как можно уехать? Присоединиться к еврейской волне? Проверенный путь – фиктивно жениться на еврейской девушке. Вскоре жениху представили незамужнюю девушку. Андрей честно поведал ей о своих намерениях и предупредил: фактические супружеские отношения – исключаются. Она – ее звали Наташа – приняла все это к сведению, они зарегистрировали брак. Наташа переехала в квартиру Андрея. Собрав необходимые документы, «новая семья» обратилась в ОВИР с просьбой о выдаче разрешения на выезд в Израиль на постоянное жительство.

Дело Волконского рассматривало Правление Московского Союза композиторов.

Выписка из протокола заседания Президиума правления от 7 декабря 1972 года.

Слушали: вопрос об исключении Волконского из Союза композиторов «в связи с его отъездом в Израиль».

Постановили: Московская организация СК «осуждает решение Волконского А.М. и считает, что его решение несовместимо с идейно-политической позицией члена СК и потому он не достоин быть членом СК».

Ждать пришлось довольно долго, Наташе стала надоедать эта безрадостная жизнь и неудовлетворенность. «Стерпится-слюбится, так мне говорила мама, Стерпится-слюбится – и была права», – поется в известной песне. К тому же, она была, по уши влюблена в Андрея. Как-то Наташа обратилась к Кире Георгиевне с надеждой найти сочувствие или, по крайней мере, понимание: – Андрей не оказывает мне внимание – не прикасается ко мне, избегает меня. Ответ Киры Георгиевны был неожиданным, как и неотразимым:

– Дорогая Наташа, – сказала она, – Андрюша Вас очень ценит, он Вас очень уважает.

Андрей продал свою коллекцию грампластинок – редкое тогда в Москве собрание классической и современной музыки, проигрыватель, с первоклассными, по тем временам, усилителем и динамиками. Такую технику купить в Москве было совершенно невозможно, да от такого знаменитого продавца – быстро нашелся покупатель из Закавказья, который, не торгуясь, отстегнул требуемую сумму. На полученные деньги, Андрей купил – ни много, ни мало – квартиру своей маме. Кира Георгиевна не имела ни малейшего желания возвращаться на Запад.

Получив визу в мае 1973 года, Андрей вместе с «женой» выехал на поезде в Вену. Там его встречали друзья. Один из них, Луи Мартинез в письме ко мне, пишет:

Дорогой Наум, вот вам несколько воспоминаний о встрече с А. в Москве и Вене. Из Вены он, кажется, поехал в Швейцарию, где тихо-бедно оформлял бумаги, а ко мне до Рождества пожаловал в сентябре того же года.

Меня с Андреем познакомил некий В.Г., студент-журналист, тоже женатый на эстонке – явно и даже ярко подозрительное лицо, которое впоследствии, в приступе достоевщины, призналось мне в предательстве и двуличии. Он тогда при нас, франц. студентах, делал вид, что не понимает ни слова, а лет через двадцать оказался французским переводчиком Брежнева… Встреча произошла 14 марта 1956 года. По заданию ли или по личным неисповедимым соображениям, Валерий меня повел в театр на репетицию сартровской пьесы «Только правда» в переводе двуликого же Эренбурга, на которую Андрей сочинил охотно, с юмором и знанием, хорошую музыку под джаз, благо действие происходит на гнилом Западе, а Фальк написал хорошую декорацию с видом на крыши Парижа. Сартр хотел искупить грехи свои и стереть память о «Грязных руках» перед Советской Властью и, как всякое эренбуржье начинание, постановка пьесы несла печать безупречной на вид лояльности и допустимой крамолы. Через неполный месяц после ХХ Съезда самый выбор сотрудников как будто уже попахивал вечно ожидаемой и откладываемой оттепелью. Такие же веяния носились в воздухе, когда 19 марта я прослушал в доме актера музыку Андрея, которую забытый мной комментатор смело сравнил с работой долгое время одиозного…Мейерхольда!

Дружба сразу вспыхнула на почве шутливого инакомыслия, общности языка не только в лингвистическом смысле и состыковки двух миров. Андрей скоро меня познакомил со своим другом, Никитой Кривошеиным, которого он выдавал тогда за брата, с Олегом и Линой Ивановной Прокофьевыми, с шустрым Костакисом, с осколками французскоязычной колонии, с представителями московской свободной интеллигенции, а я его снабжал запрещенными книгами из библиотеки французского посольства и пластинками из-за кордона: нас студентов из Франции было немного и еще можно было пользоваться диппочтой для литературной диверсии. Культурная близость только и поддерживала молодую дружбу. Андрей в тот год еще бредил Хлебниковым и признавался в научном материализме, что меня чуть удивляло, но не смущало…Он с некоторой иронией отозвался тогда на книгу Симоны Вейль «Весомость и благодать», которую я только что нашел в его библиотеке, рядом с другими книгами религиозных мыслителей и богословов…

Что до Вены, то там его встречали его кузина Вера Röhm, которая за два года до этого встречала со мной на Юге Франции Кривошеина, тот же Никита да я. Приход поезда, набитого одними советскими евреями и польскими монашками в обстановке чп, при военной охране из-за недавнего палестинского теракта, напоминал полушутливый фильм ужаса в духе Хичкока.

Андрей категорически отверг наши попытки познакомиться с Наташей Яблонской, которая ему подарила возможность «чухнуть». Мы вчетвером гуляли по городу, заходили в магазины, где объединялись пластинки всех стран и в издательство, которое выпускало музыку Андрея, вкусно ужинали в Гринцинге, еще где-то выпивали, а на следующий день, пока Андрей отсыпался в гостинице на Улице Китовой, я решил сходить в музей, направился к Гофбургу и, у подножия памятника принцу Евгению, меня остановила русская речь с немецким акцентом: то советским евреям – среди коих я сразу, по давно описанным рыжим волосам, я узнал Наташу Яблонскую – показывала красоты Вены австрийская графиня Разумовски, правнучка…да, именно тех разумовских, одному из которых сам Бетховен… Наташу я видел только в тот раз по пути в музей, в компании унылых завмагов, добродушной графини под далекие отзвуки руссковенских квартетов.

Луи Мартинез, старый верный друг с 1956 года

Итак, после 25-летней Одиссеи в Советском Союзе Андрей Волконский возвратился в город, где родился – Женеву, откуда я получил от него письмо с адресом и номером телефона.

С нетерпением, я ожидал время летних отпусков и встречи с Андреем в Европе.

В июле 1973 года я получил Laissez passer – документ путешественника (travel document), выдаваемый лицам, проживающем в Израиле менее года.

По прибытии в Германию, мне стало известно, что с Laissez passer я не могу въехать в Швейцарию без визы – для безвизового въезда в Швейцарию необходимо представить израильский паспорт. Андрей сказал мне по телефону:

– Нет никаких проблем. Возьми билет до Базеля; одна часть города – немецкая, другая – швейцарская. Я приеду из Женевы в Базель. У вагона поезда тебя встретит моя девушка – ее имя Клер; она перевезет тебя через границу на автомобиле. До скорого свидания.

На следующий день я взял билет на поезд Мюнхен-Базель. За окном проносились ухоженные деревни, стада коров с колокольчиками, скопления автомобилей на стоянках, аккуратно сложенные стога сена. Все располагало к размышлениям и воспоминаниям. Невольно, я возвратил себя в тот день, когда менее года назад я покидал Москву; В аэропорту Шереметьево мне устроили хороший шмон чемоданов и ручной клади. Нашли… Атлас мира, Военное издательство министерства обороны СССР, 1958 год. Военно-топографическое управление генерального штаба. Приобрел я его в книжном отделе Московского Военторга. Вызвали специалиста и последовали вопросы; где купил, какая у меня специальность, служил ли в армии. Специалист полистал атлас, остановился на последней странице, и я увидел его помрачневшее лицо – он не нашел ответа на кардинальный вопрос; каким тиражом издан атлас – может быть для самого узкого круга военных чинов? После совещаний и телефонных переговоров мне все-таки возвратили атлас.

Вскоре мне предстояло снова пересечь границу. Поезд, точно по расписанию прибыл в Базель. Клер встретила меня на перроне, привела к своему Peugeot 204 с французским номерным знаком. Не прошло и пяти минут, как мы прибыли к швейцарской границе; – флаги, размеченные линии, несколько пограничных будок. Я забился в угол на заднем сидении, боясь поднять глаза и встретиться взглядом с пограничником. Клер показала какую-то бумажку зеленого цвета пограничнику, и он приглашающим движением руки дал знак проезжать вперед, в Швейцарию. Бумажка зеленого цвета оказалась страховкой на автомобиль, действительная во всех государствах Западной Европы. Еще две минуты езды, и мы подкатили к кафе, где нас, заказав чашечку кофе, ожидал Андрей.

Улыбки, объятия – Андрей в прекрасном расположении духа. Мы усаживаемся в машину и выезжаем из Базеля. Пролетает над нами в небе самолет. Андрей говорит: «Четыре часа полета и ты в Москве».

После 25-летней Одиссеи было бы время писать Илиаду. Великий Советский Союз здравствовал и процветал еще 18 лет.

Опять мы избегали главных автомобильных магистралей, предпочитая дороги, обозначенные на карте тоненьким волоском – маленькие населенные пункты, придорожные мотели и гостиницы. Ужинали в ресторанах. По рекомендации Андрея я отведал впервые в жизни fondue, устрицы, швейцарские и французские сыры. Андрей угостил меня и Клер французским шампанским. Должен признаться – оно мне не понравилось, – с тех пор мне не приходилось пить ни французского, ни советского.

Недалеко от города Люцерн дорожные указатели настойчиво предлагают полюбоваться заснеженными альпийскими вершинами; мы последовали совету. Прибыли на стоянку машин у фуникулера. У кассы за билетами стоит щит, а на нем информация о температуре на высоте, скорость ветра и видимость. Все хорошо, только туман – видимость оставляет желать много лучшего. Я решаю остаться внизу, а Андрей с Клер встают в очередь за билетами. Андрей еще раз спрашивает меня:

– Не изменил ли ты своего решения?

– Нет, я остаюсь и жду вас здесь.

– Я угощаю, – говорит Андрей.

От угощения я не отказался, втроем поднимаемся на смотровую площадку.

То ли облака рассеялись или солнце пробивалось сквозь туман – видимость лучше, чем бывает при сияющем солнце. Грандиозное зрелище. Андрей дискретно спрашивает меня:

– Ну, тебе понравилось?

– Да, я бы сожалел, если бы не увидел всего этого.

– Тогда плати, – задыхаясь от смеха, сказал Андрей.

Юмор Волконского, как правило, был спонтанным и поэтому очень к месту и во время. Как-то я почувствовал, что машина двигается тяжело, что-то стучит. Остановились, вышли – видим спущенное заднее колесо.

Сменить колесо для меня не проблема – неоднократно приходилось это делать. Поднял домкратом машину, – короче говоря, работаю.

Андрей наблюдает и говорит, но так, чтобы я слышал: “Gastarbeiter”. Все смеемся.

Время летело быстро, и мне надо возвращаться в Германию, откуда я летел домой в Израиль. Клер привезла меня в немецкий Базель, где я снова осознал себя «законным туристом».

Чтобы получить швейцарское гражданство Андрей должен безвыездно жить в стране шесть месяцев; по этой причине Андрей не поехал вместе с Клер в немецкую часть Базеля встретить и проводить меня. Забегая вперед, я должен заметить – Андрей так и не получил швейцарское гражданство и паспорт. Почему? «Охота к перемене мест» и нежелание посещать государственные учреждения.

В 1976 году я приехал в Женеву, мы провели время, наслаждаясь чудесной погодой, вкусной едой и разговорами о музыке, политике и прошлой жизни. Приехал также Никита Кривошеин из Парижа, где он жил. Как всегда, отношения у них были самые теплые. По склонностям характера они были похожими и чувствовали себя в обществе друг друга очень удобно и естественно. Мы расстались в самых лучших отношениях.

К сожалению, наши контакты прервались из-за моих и Андрея переездов. В середине 1980 годов мой коллега скрипач Даниил Фрадкин возвратился из Женевы, где он работал два концертных сезона в оркестре Романской Швейцарии. Встречался с Андреем. Мы организовали и подготовили концерт, в программу которого включили «Сюиту Зеркал». Концерт состоялся в иерусалимском зале «Жерар Бахар»; мы ожидали приезда Андрея, но, увы.… Только в 2006 году один из знакомых сообщил мне номер телефона Андрея. Я ему немедленно позвонил и услышал в трубке знакомый интеллигентный голос. С тех пор, мы разговаривали часто, планировали встретиться. Андрей не советовал приезжать летом. «Погода стоит невыносимо жаркая, – говорил он. В 10 часов утра все закрываются в своих квартирах, опускают на окна тяжелые жалюзи, не выходят на улицу, пока не спадает жара». Это говорится мне – прожившему более тридцати лет в Израиле. Летом здесь 30, а иногда 35 градусов в тени. Ничего, выходим из дома по делам, когда надо, не очень приятно, но живем, работаем. Напугал меня, и ждем у Средиземного моря погоды.

Совершенно неожиданно телефон замолчал – в течение шести месяцев никто не отвечал на мои звонки. Позже Андрей рассказал, что все это время находился в больнице и врачи очень беспокоились за его жизнь; даже вызвали его первую жену Хелви Юрисон (Jerisson Helvi) и сына Петра Волконского. Петр с мамой срочно прибыли из Таллинна в Экс-ан-Прованс. С этого дня состояние больного чудесным образом улучшилось, он окреп и возвратился домой. Через несколько месяцев история снова повторилась; я нашел Андрея …в госпитале. На сей раз, пребывание было коротким – всего две недели, но возвратился домой в инвалидной коляске. Он сказал мне: «Больше откладывать нашу встречу нельзя. Опасно. Все может случиться. Приезжай».

После трех часов полета 11 апреля 2008 года самолет приземлился в аэропорту Marseille, в 30 км от Aix en Provence. Там меня встретила Лиля – заботливая помощница в особенно трудный период жизни Андрея. Эмигрантка из Белоруссии, пианистка, закончившая Минскую консерваторию, она не нашла работу по специальности. Через 30 минут такси остановилось у дома, где жил Андрей последние восемь лет – у входа на стене крупными буквами написано – La Tulipe. Поднявшись на лифте на 2 этаж, я увидел приоткрытую дверь – в прихожей, ждал меня, сидя в инвалидной коляске, мой давний и верный друг. Постарел мой друг, постарел так же, как я; 32 года пронеслись, как мы в последний раз виделись в Женеве в 1976. Только себя я не вижу со стороны. Когда смотрю на себя в зеркало, мне кажется, – да я всегда был таким, – молодым. Читая мои мысли, Андрей говорит, что я хорошо сохранился, а на нем молодые девушки не задерживают взгляд.

«Что ты говоришь, – отвечаю я, – девушки старше пятидесяти уступают мне место в автобусе».

«Увы, когда с годами стал я старше, со мною стали суше секретарши», – процитировал я поэта сатирика Игоря Губермана.

Я не журналист, не приехал к нему, чтобы брать у него интервью по заданию редакции – не взял с собой voice recorder, не делал никаких записей на бумаге – все, что я говорю или пишу, – только по памяти. Я теперь сожалею об этом, ругаю себя. Может быть, что-то не точно, что-то не понял или перепутал. Но постоянный мой спутник – фотокамера, всегда со мной.

В девять утра, Лиля вывозит своего подопечного на прогулку и за покупками. Я выхожу на минуту раньше сфотографировать их выходящими из дома. Андрей, увидев меня, замахал обеими руками; я понял: он не хочет выглядеть беспомощным инвалидом. Где-то спрятаться, как делают папарацци, я не мог позволить себе. До центра города 5 минут пешком – там все магазинчики и лавочки – это то, что нам надо – Андрей терпеть не может супермаркеты. Но прежде всего, заходим в кафе «Перекресток» и заказываем чашечку кофе и croissant. По дороге домой покупаем немного хлеба, овощей, два-три стейка – все только на один день. Завтра – новый день и свежие покупки. Прогулка занимает час, и налегке возвращаемся домой. Лиля готовит обед, а Андрей ей помогает, сидя за кухонным столом – солит, перчит, нарезает овощи для салата, затем идут специи и пряности, дает указания, как долго варить, или жарить, дегустирует. Я тем временем делаю несколько снимков, – благо достаточно света у окна. Подготовленные к приему пищи, мы обедаем, после чего Лиля покидает нас. Андрей перемещается в гостиную, усаживается у пульта управления стереосистемой и слушает музыку. В своих предпочтениях он удаляется от музыки XVII века, обращаясь к анонимам и неизвестным мне именам композиторов разных стран и народов XVI, XV веков. За десять дней моего пребывания Андрей дважды побывал в магазине по продаже компакт дисков. Заехав туда на коляске, он просит Лилю и меня оставить его на час-полтора. Кроме него в магазине ни души. Мы возвращаемся, – в его руках 9-10 дисков на сумму 200 Euro. Андрей шутит: «Я помогаю магазину выполнить месячный план по продаже».

Не надо иметь медицинское образование, чтобы понять; – физическое состояние здоровья Андрея очень слабое. Встать с кресла и пересесть на стул или кровать – большое усилие. Один шаг вызывает учащение пульса и усталость. С другой стороны, – речь, память – все великолепно. Никогда не скажет; «ну, как это называется», «так сказать», «забыл, как его зовут» – многие молодые и здоровые могли бы позавидовать.

Лиля приходит к Андрею дважды; утром в 9.00 и после обеда в 16.00. Уборка, чистка, приготовление ужина. В 19.00 она прощается до завтра. Андрей говорит: «Завтра воскресенье, я приоденусь празднично». Точно в 9 часов утра Лиля открывает своим ключом дверь, входит и охает от удивления: «Какой Вы красивый и элегантный, Андрей Михайлович». Андрей надел свой любимый пиджак в клеточку, яркий галстук – сидит, улыбается. Возможность сделать несколько снимков, я упустить не мог. Но Андрей запротестовал: «Какой это абсурд позировать, делать умное лицо, дежурные улыбки, неподвижно смотреть в объектив»! Но за этими словами последовало молчаливое согласие и первая фотография – на ней запечатлено его отношение к процессу фотографирования и все что он думает о фотографе. Потом, занятый беседой с Лилей, я щелкал затвором аппарата минут пятнадцать. Он уже устал и photosession закончилась.

 

Андрей Волконский, 20 апреля 2008. Фото Н Зайделя

Наши беседы начинались чаще всего вечером, когда он уже лежал в кровати, всегда с книгой перед сном. Андрей рассказывал, как сложилась его жизнь после возвращения на Запад.

«Я играл сольные концерты на клавесине, написал несколько сочинений, которые я уничтожил – они мне не нравились. Причина? Возможно, я исписался. В 1981 году организовал ансамбль "Hoc opus", просуществовавший недолго. Я записал на клавесине два компакт диска – "Хорошо темперированный клавир". Заниматься искусством и одновременно решать организационные проблемы невозможно. Я решил обратиться к импресарио, – договорились о встрече. Он откровенно говорит; продавать солиста – клавесиниста дело неблагодарное. При этом подчеркнул слово продавать. Если продавать – значит заработать. Но прежде надо сделать большие капиталовложения. Все это связано с риском – реклама, продажа билетов, аренда зала, его заполнение, нужно исполнителям заплатить, – задача, со многими неизвестными. Я все понял, – на этом и разошлись.

Жил два года в Германии и написал по заказу Кельнском радио сочинение, которое называется “Lied а capella”, для четырех голосов на средневековый текст, “Псалом 148” для трех голосов, органа и литавры (1989), "Макам" для тара и клавесина. Затем последовал "Иммобиль" для фортепиано с оркестром – считаю приличным сочинением.

Жил в Италии, путешествовал. Возвратился во Францию, стал членом Беляевского фонда помощи русским музыкантам, мне назначена пожизненная стипендия на безбедное существование. В Aix en Provence я живу восемь лет, бывал здесь много раз у моего друга Луи Мартинез. Почему бы не поселиться в этом уютном городе недалеко от него, подумал я. Нашел подходящую квартиру; она удобная и просторная, а главное, часто общаюсь с моим другом Луи».

Я неотлучно почти все время находился рядом с Андреем – в один из дней пожаловал Луи Мартинез; импозантный мужчина – мы познакомились. Меня впечатлил его русский язык и хорошее для иностранца произношение. В моём присутствии Андрей написал письмо, в котором говорилось о его согласии на проведении конкурса клавесинистов имени Волконского. Он был счастлив, что его помнят и ценят в России. Письмо Андрей передал в руки Луи Мартинеза для отправления авиапочтой в Москву.

Каждый день начинался по заведенному порядку: прогулка, чашечка кофе, покупки, приготовление обеда, прослушивание новых компакт дисков или чтение книг. Газет и радио в доме не держали, точно также как в Москве. Меня он довольно резко критиканул за чтение газет, слушание радио, телепередач, пользование интернетом. Как-то вечером я вышел подышать свежим воздухом. На оживленной центральной улице, я получил местную газету, бесплатно предлагаемую прохожим. Андрей с видимым интересом пробежал ее глазами. Можно удивляться, что он в общих чертах был осведомлен о важных событиях, и имел свое мнение о них.

Андрей рассказал мне о Никите Кривошеине так подробно и эмоционально. В конце 1950 годов, Никита был арестован, находился под следствием. Следователь интересовался Андреем. Никита подумал или мог подумать, что Андрей оговорил его. В этом разговоре Андрей выразил предположение, что возможно Д. Шостакович спас его от ареста. Никита получил свой срок и через 3-4 года возвратился в Москву. В эти годы я видел Никиту у Андрея дома. Их отношения как всегда были дружественными и теплыми; постоянно шутили, смеялись, – короче, вели себя, как дети. Я не был посвящен в тайну этой драматической истории. Только в эти дни, роясь в интернете, я нашел всю правду.

Должен признаться – читать рассказ человека, прошедшего этапы и лагеря, которого ты знал лично, вспоминая его молодого и веселого, намного впечатлительнее, чем о вымышленном или реальном, но неизвестном тебе герое из романа выдающегося писателя.

Предоставляю слово самому герою – Никите Кривошеину – тюремному летописцу, эмигранту из Франции, – Долг памяти, или «Смотри, жидёнка приморили...»

В воскресенье 25 августа 1957-го в 22 часа на меня с криком: «Этот человек государственный преступник, его разыскивают органы государственной безопасности!» — кинулись и вцепились в плечи и руки четыре человека, несмотря на лето, одетые в ватники. Это произошло у стен Донского монастыря в Москве. Одиннадцать месяцев спустя меня, осужденного Военным трибуналом Московского военного округа, доставили в Дубровлаг, в Мордовию. Первый этап. Сильные ощущения.

Воронок с красной надписью «Мясо» по бокам (совсем как у Солженицына «В круге первом») увез из комфортной – как мы позднее поймем – внутренней тюрьмы на Большой Лубянке четырех осужденных: моего однокамерника Марата Чешкова, ревизиониста и востоковеда, Николая Обушенкова, историка и ревизиониста, одного безликого московского Пенсионера, сгинувшего потом в лагерном море – он где-то лишнего наговорил, – и меня. Во всех лагерных воспоминаниях, что я читал, говорится о сухом пайке на дорогу. Как заведено, полбуханки черного и завернутый в бумагу немалый ломоть соленой сельди получил под расписку и я. Как и другие, кто об этом писал, я не подозревал, что негаданный гастрономический презент заготовлен для того, чтобы съевший его по пути мучился жаждой.

читать далее: http://magazines.russ.ru/zvezda/2003/4/kriv.html

Наши задушевные разговоры происходили каждый день.

«Я совершил в жизни две ошибки: первая – возвращение в Россию, вторая – новая эмиграция на Запад», – процитировал я откровенное признание Андрея.

«Серьезно ли было твое намерение возвратиться в Россию в 1990 годы?», – спросил я Андрея.

«Да, после распада Советского Союза я сделал несколько шагов в этом направлении; просил моих друзей в Москве прозондировать возможность предоставлении мне преподавательского места в Московской консерватории. Я уже не сочинял, не играл концерты. Я исходил из того, что чувствовал бы себя более востребованным, занятым и нужным, а имея стипендию от Беляевского фонда, комфортнее в Москве, чем здесь на Западе».

Я возразил ему: «Россия страна непредсказуемая, ее экономика не стабильна».

«Я считал, в условиях капитализма и рыночной экономики нет какого-либо риска или опасности. Я безродный космополит. Так называли евреев в начале пятидесятых годов, я тоже безродный космополит. Так или иначе, моя инициатива не получила развития».

Утром, до прихода Лили мы пьем на кухне первую чашечку кофе. Я люблю подслащенный кофе. «Кто пьет кофе с сахаром? Это же не вкусно», – возмущается Андрей. В России насколько я помню, пьют кофе с сахаром, в Израиле тоже. Дальше, хуже. Я делаю себе сандвич с сыром. «Кто пьет кофе с сандвичем»? Известно, Франция является законодателем мод и изысканных вкусов. У меня такое чувство, что я крестьянин, приехавший в Париж из захолустной деревни.

Как обычно разговаривая по-русски, я употребил два слова; chicken soup. «Почему ты произнес слова куриный суп по-английски»? Я отшучиваюсь, говорю: «Виноват, я сказал только одно слово по-английски, а суп слово русское». Может быть, английский, также как радио и телевидение Андрей в его доме слушать не желает. «Мой дом – моя крепость», – английских слов я больше не произносил.

Во время моего десятидневного пребывания дважды звонил из Таллинна сын Андрея Петр Волконский. – Чем занимается твой сын, кто он по специальности? – спросил я.

«Он умеет делать все – актер, режиссер, писатель, певец», – был ответ.

Как бы продолжая эту тему, Андрей рассказал о первой своей избраннице. «Я написал музыку для Русского драматического театра в Таллинне и приехал туда к премьере. Познакомился с молодой эстонкой (Jerisson Helvi), нашли много общего; – театр, музыка, поэзия, с ней было интересно. Она несколькими годами старше меня и уже окончила в 1952 Тартуский университет. Сделал ей предложение, она ответила согласием. Мы поженились – мне было тогда 20 лет. Отношение ее отца ко мне было враждебное – то ли он был русофоб или из антисоветских настроений». В этот день Андрей неоднократно повторял без какого-либо повода слова: russisch kulturisch.

Прошли десять дней, и 21 апреля я возвратился домой. Мне стало известно, что один из друзей Волконского Лев Маркиз – частый гость и друг Волконского – написал книгу воспоминаний под названием «Смычок в шкафу», – в ней много раз упоминает имя Волконского. Книга должна была выйти из печати в мае 2008 года. Глава из книги была опубликована в СМИ. В эпизоде под заглавием «Умирающая птица» автор представляет Андрея Волконского мелким обманщиком, а самого себя советчиком и спасителем в якобы отчаянной ситуации. Фарс, или «дружеский» шарж? Не понравилась мне эта писанина. Два месяца я взвешивал; стоит ли уведомить Андрея об этой публикации. Только в июле в телефонном разговоре с Андреем я описал в общих чертах содержание этого эпизода и спросил его: – хочешь ли ты прочитать статью в подлиннике? Не задумываясь, он ответил, – Да, конечно. – На следующий день я выслал ее в конверте авиапочтой.

 

Лев Маркиз: «Умирающая птица»

 

Работали мы очень много, но мне и другим фанатикам это казалось недостаточным. Поэтому я предложил организовать совместный отпуск, чтобы репетировать и летом. В Абрамцеве мы сняли несколько дач, где разместились все музыканты, некоторые и с семьями. Недалеко находился сельский Дом культуры, где мы могли репетировать сколько угодно. К сентябрю оркестр был в блестящей форме, но из сообщества равных начал перерождаться в авторитарно управляемый организм. Показателен был разрыв с Андреем Волконским: вначале он был приглашен Баршаем в качестве клавесиниста и пианиста – делил это место с пианисткой Татьяной Николаевой. В Ереване Баршай вызвал Андрея на объяснение, и тот, наиболее независимый из нас – сказывалось его западное воспитание, – сказал: «Рудик! Дирижер может быть диктатором, но для этого он обязан быть на десять голов выше своих музыкантов. В вашем случае нет ничего подобного. Напротив! Некоторые музыканты на голову выше вас!» Не дождавшись окончания гастролей, Андрей вернулся в Москву.

Композиторская жизнь Волконского протекала неровно. Временами он интенсивно работал, но порой все ему надоедало, и он исчезал на 3-4 месяца. В Москве Андрей был в моде – «опальный князь»! Заказы из кино и театров так и сыпались. Иногда, заключив контракт на музыку к какой-нибудь постановке, он лихо «проживал» аванс и исчезал, забыв о предстоящей премьере. Потом появлялся в городе загорелый и посвежевший, и его ловил режиссер спектакля, к которому он должен уже давно написать музыку. Премьера на носу, и Волконский в отчаянии скрывается от несчастного режиссера, избегает появляться на людях. Андрей в панике звонит мне: «Что делать? Спасай! Он звонит днем и ночью. Я не беру трубку». Приезжаю к нему на Студенческую, телефон дребезжит не переставая, и мы придумываем спасительный вариант.

Когда режиссер, отчаявшийся изловить неверного композитора, не веря своим ушам, слышит в трубке спокойный голос Андрея, то начинает кричать: «Где вы были все это время? Вы меня режете без ножа! Премьера через неделю!»

Андрей нагло переходит к контратаке: «Почему вы не звонили два месяца назад? Музыка уже давно написана!» Режиссер немеет от изумления. «Как? Музыка готова?!» «Естественно, – отвечает Андрей, – мы же договорились». – «И ее можно записать?» – «В любой момент, заказывайте студию!» – «Но оркестр... где я его возьму?» – «Это не ваша забота!»

Через два дня назначена запись. По режиссерской «партитуре», музыка должна была иллюстрировать 22 куска, каждый с условным названием и определенной длительностью. Например: «Источник чистой воды» – 1 ч. 35 мин. Мы отправились в студию впятером – Андрей и я, флейтист Наум Зайдель, контрабасист Леопольд Андреев и ударник Валентин Снегирев – наши друзья и первоклассные музыканты. С собой захватили кучу старых партитур Андрея. Нас встретил измучившийся от ожидания режиссер. Как и полагалось «авангардисту», он был нервозен, небрит, непричесан и курил не переставая!

В глубине души он сомневался в нашем приходе и не скрывал радости при виде пяти человек с инструментами. Груда нот вызвала в нем уважение к «титаническому» труду композитора! Андрею же все эти рукописи были необходимы и для того, чтобы получить гонорар, ведь последний оплачивался в строгой зависимости от количества тактов в партитуре.

Звукорежиссер Алик Юнк был мой хороший знакомый и ничему не удивлялся. После установки микрофонов мы заняли места (Андрей играл на электрооргане и других клавишных), расположили партитуры (разные) на пультах (в основном вверх ногами) и приступили к записи несуществующей музыки. Режиссер объявлял номер, название и длительность фрагмента, импровизация начиналась. Время от времени мы честно переворачивали страницы, и тогда Алик останавливал запись возгласом: «Шум в студии!»

Постепенно все увлеклись игрой, и дело пошло. Наш «авангардист» в паузах бегал по студии, ерошил растрепанные волосы и курил «Приму». Он был явно под впечатлением от непринужденной атмосферы, царившей на записи. Все шло прекрасно, пока мы не приступили к записи фрагмента, носившего название «Умирающая птица». К этому моменту мы уже неоднократно менялись местами: я садился за ударные, Леопольд брал в руки гитару, а Валя Снегирев «обслуживал» рояль.

Однако в «Умирающей птице» все заняли привычные места – Волконский за органом, я со скрипкой и Зайдель с флейтой, друг против друга. Режиссер включил мотор, Андрей извлек из органа таинственные звуки... Все оцепенели и не решались начать! Наконец я издал в верхнем регистре некую фигуру, похожую на жалобное птичье щебетание. Наум, сам того не желая, нота в ноту повторил мою «птичью фиоритуру!» Все замерли, услышав этот «зеркальный» ответ. Андреев и Снегирев не решались вмешиваться в наш интимный дуэт.

Моя следующая импровизация была вновь немедленно идеально скопирована Зайделем, и мы, как загипнотизированные, начали имитировать друг друга. Остальные начали тихо задыхаться от смеха. «Авангардист» еще ничего не замечал и был эмоционально всецело во власти конвульсий умирающей птички! Ее содрогания становились все более энергическими и жизнерадостными, а смех всех участников «похорон» все более шумным и неприличным. Мы стонали, издавали невнятные междометия, бегали по студии, буквально задыхаясь от хохота. Ситуацию спас звукорежиссер, который объявил ланч-паузу! После буфета все успокоились и с грехом пополам завершили нашу авантюру. На радостях отправились в «Арагви» и вместе с «авангардистом» помянули птичку. Премьера прошла с успехом, и критика особо отметила достоинства музыки!

 

***

 

Андрей воспринял статью более чем спокойно, но сказал: «Это нельзя так оставить». В начале августа я получил от него следующее письмо, написанное его собственной рукой и присланное мне. Оригинал находится у меня в личном архиве.

Дорогой Наум,

Посылаю то, что из себя выдавил (как зубную пасту). Сделай так, чтобы это стало достоянием общественности. Надеюсь, что тебе не слишком жарко. Что же касается меня, то жив курилка! Обнимаю, Андрей

P.S. Привет Ларисе.

 

Андрей Волконский: «Болезненная фантазия Льва Маркиза»

 

Лев Маркиз решил писать воспоминания. В них он описывает якобы состоявшуюся звукозапись музыки к театральной постановке с участием Н. Зайделя, Л. Андреева и В. Снегирёва в ДЗЗ (Дом звукозаписи – НЗ). Со всей ответственностью я категорически заявляю, что такой записи никогда не было и что эпизод под названием «Умирающая птица» – пасквиль на мою деятельность. Здесь явно налицо желание опорочить мою честь и достоинство.

Не названы ни театр, ни фамилия постановщика, ни название пьесы. В советское время, при театрах существовала должность – заведующий музыкальной частью. Зав. муз. неизменно присутствовал на записях и никогда не допустил бы такого безобразия.

После записи партитура становилась собственностью театра, и любой редактор смог бы обнаружить несоответствие между написанным и сыгранным. То, что музыка оплачивалась по количеству тактов – чистейшая выдумка. Лев Маркиз пишет, что ударнику В. Снегирёву пришлось играть на гитаре! Для гитары я написал всего один раз в жизни: то была «Сюита зеркал». Премьера – Малый зал Консерватории, исполнители – Л. Маркиз, Л. Давыдова, Н. Зайдель, В. Снегирёв, Калошин и я. Больше я для гитары не писал. В Малом Зале также состоялся нашумевший в своё время концерт новогодней музыки. Там действительно иногда музыканты играли не на своих инструментах: О. Каган на тарелках, Л. Давыдова на цуг-флейте, я и Н. Гутман на органе в четыре руки. Играли военные марши Шуберта. В этом знаменательном концерте помимо упоминающихся участвовали еще и Л. Андреев (К-бас) и М. Пекарский (ударные). А вот Л. Маркиза там не было. На органе (настоящем, а не электронном) я действительно однажды импровизировал... но в Минске. То была запись к кинофильму. Моя импровизация была сделана при полном согласии и одобрении режиссёра. Маркиза естественно не было, но вероятно я ему об этом рассказали и он запомнил.

Маркиз решил очернить меня и обесчестить. Перед этим он также пытается очернить Баршая.

Что же толкало Маркиза на всё это? Причина везде одна и та же – Зависть!!

Сальери не перевелись.

Андрей Волконский

Подпись

03-08-08

 

 

 

Андрей Волконский, 20 апреля 2008. Фото Н Зайделя

В конце августа и начале сентября Андрей звонил мне; главная тема разговора была война России с Грузией. Встревоженным голосом он говорил: «Какая геббельсовкая пропаганда. Я очень люблю Грузию, там у меня много друзей. Я, русский князь, хочу написать письмо и выразить в нем мою солидарность с грузинским народом».

Он скончался 16 сентября 2008 года в городе Экс-ан-Прованс, на юге Франции.

Гос. Луи Мартинез прислал мне E- Mail.

Envoyé le: Jeudi, 18 Septembre 2008 9:31 Sujet: death of Andre

Да, Дорогой. Очень больно и пусто. Я, зайдя попить чайку, увидел его опрокинутую назад голову над спинкой кресла и сразу понял. Это, как удар молнией, но лицо отражало скорее удивление, чем страх или страдание. Он не хотел больничной многотрубочной смерти, примирился с концом и даже предчувствовал его приближение, притом его последние месяцы были спокойные, иногда счастливые и ваш заход был среди самых светлых событий прошедшего года, будьте в этом уверены. Я вас помяну непременно, при прощании.

Немедленно прибыли ближайшие родственники – сын Петр Андреевич Волконский с его матерью Хелви Юрисон. Проститься со своим другом и проводить в последний путь приехали композиторы Софья Губайдуллина, Виктор Киссин, Виктор Суслин.

 

 

Софья Губайдуллина и Серж Черепнин, президент Беляевского Фонда

Я позвонил на квартиру Андрея, где находились родственники, выразить мое соболезнование. Поднял трубку Петр Андреевич. Поблагодарив меня, он сказал, что дарит мне оперу «Моисей и Арон» из коллекции Андрея – оперу, которую мы слушали вместе с Андреем в Москве 50 лет назад. Лучшего подарка в память о верном друге я не могу себе вообразить.

Ушел от нас Андрей Волконский, человек и музыкант, которого будут помнить, слушать его записи. «Хорошо темперированный клавир», записанный на компакт диск, уже сегодня является учебником для музыкантов-профессионалов. Несмотря на то, что он не был отмечен властями – званием заслуженного, народного – Андрей Волконский пользовался огромной популярностью у взыскательной публики, заполнявшей залы на его клавесинных и органных концертах, ансамбля «Мадригал», с которым он объездил Советский Союз. Его композиторская жизнь была задушена и запрещена, а писать в стол он не умел. Потому, что радость композитора как и исполнителя заключается в общении со слушателем, для которого он сочиняет. Андрей Волконский любил жизнь, и прожил ее красиво. Согласно его желанию, он был похоронен в склепе княжеского семейства Волконских на кладбище города Ментон, Франция, недалеко от границы с Италией, которую он очень любил, среди могил аристократов начала ХХ века.

В память о нем и в знак уважения и глубокой благодарности этому замечательному музыканту Московская консерватория учредила Первый Международный конкурс клавесинистов имени А.М. Волконского. Конкурс будет проходить в Малом зале консерватории с 1 по 10 октября 2009 года.

Светлая ему память.

---

---

Всего понравилось:0
Всего посещений: 5730

Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomer5/Zajdel1.php - to PDF file

Комментарии:

---

Ольга
Москва, Россия - at 2013-02-01 14:08:24 EDT
Здравствуйте, Наум (извините, не знаю отчества)! меня зовут Ольга, я журналист. Хотела бы поговорить с Вами приватно, как можно с Вами связаться? мой мэйл okuznetsova@1tvrus.com

---

Андрей Костин
Москва, Россия - at 2009-09-27 20:57:51 EDT
В вашей интереснейшей статье я не обнаржил только одной фамилии, которая присутствует на програмке концерта Волконского в Зале имени Чайковского, если вам будет интересно, то прочтите ссылку, которую я ва посылаю andkostin.narod.ru

---

Наум Зайдель
Israel - at 2009-09-25 05:56:14 EDT
Андрей Костин
Москва, Россия - at 2009-09-22 14:12:14 EDT

Уважаемый Андрей, спасибо за Вашу высокую оценку записи 4 Бранденбургского концерта. Общение с Давидом Федоровичем Ойстрахом было радостным и впечатляющим. По простой причине - он был прост, доступен для простых смертных, доброжелательный и всегда в хорошем настроении. Сама запись на пластинку была заключительным эпизодом после серии концертов, в программе которых был И. С. Бах. Когда-нибудь я расскажу несколько подробнее о моей первой встрече с великим скрипачом. Пластинка с записью 4 Бранденбургского Концерта имеется у меня в фонотеке. Спасибо за любезное предложение, желаю Вам здоровья и успехов.

---

Андрей Костин
Москва, Россия - at 2009-09-22 14:12:14 EDT
Уважаемый Наум.
На днях мне пришлось оцифровывать старую грам пластинку с записью Четвёртого Брандербургского концерта Баха в исполнении Рудольфа Баршая (дирижёр),
Давида Ойстраха (скрипка), Александра Корнеева (флейта) и Наума Зайделя (флейта).
Есть ли в вашей фонотеке эта грам запись? Я знаю, что многие записи на радио, после вашего отъезда были размагничены, в том числе "Петрушка" Стравинского.
И если нет, то могу поделиться с вами этой великолепной записью.
С уважением Андрей

---

Хана Фрискина
Израиль, - at 2009-07-03 07:19:53 EDT
Зайдель не только отлично пишет, но и замечательно играет.
Если не поленитесь и скачаете за 18 мин. этот файл http://files.mail.ru/VVPZRH (192МВ), то получите большое удовольствие от игры Юдиной и «волшебной флейты» Зайделя.

---

Наум Зайдель
- at 2009-04-23 14:28:31 EDT
Nina Svetlanova
New York, NY USA - Tuesday, April 21, 2009 at 10:52:50 (EDT)
С огромным интересом, не отрываясь прочитала Ваш рассказ о А. Волконском.
Многое вспомнилось о том времени.

Уважаемая Нина Светланова. Какой приятный и неожиданный для меня отзыв из “Нового света” Вы прислали! Я напомню Вам, что я был на концерте незабываемой Зары Долухановой в Доме Ученых в Москве в середине шестидесятых. Перед концертом Вы вышли и принесли мне пригласительный билет. У Вас было много концертов с Зарой, но этот концерт я не забуду никогда. Мы не были до этого лично знакомы. Просила пригласительный билет для меня подруга Вашей юности Рита Гроссман. Я не мог ей не сообщить о Вашем отзыве, и вот ее ответ:

“Как замечательно, что Нина прочла твою статью и оценила ее по достоинству! Ты знаешь, что она моя самая давняя (из оставшихся в живых) и близкая подруга? А теперь у меня радостное ощущение, что мы все встретились и взялись за руки! Спасибо интернету и, конечно, тебе. И от нее мне пришло сейчас письмо. Она предлагает мне прочесть что-то очень интересное. Но мне не удается открыть ссылку. Подозреваю, что это опять-таки твоя статья. Будь здоров и счастлив. Рита”.

Я очень благодарен Вам. Ваше мнение еще тем ценно, что Вы замечательный музыкант - были свидетелем и участником тех событий в музыкальной жизни тех лет. Я бы посоветовал Вам написать свои воспоминания. Уверен, Вам есть много интересного, что рассказать в той сфере, где Вы работали. Думаю, редактор Евгений Беркович согласится со мной. Передайте горячий привет Дмитрию Паперно, которого я помню очень хорошо по блистательной игре Вариаций на тему Паганини. Желаю Вам хорошего здоровья, и как говорят в Израиле - до 120. Наум Зайдель

---

Nina Svetlanova
New York, NY, USA - at 2009-04-21 10:52:50 EDT

С огромным интересом, не отрываясь прочитала Ваш рассказ о А. Волконском.
Многое вспомнилось о том времени.
Спасибо.
Глубокая благодарность и уважение к вам за то что вы это сделали.

Нина Светланова
(получила линк от Дмитрия Паперно)

---

Sophia Gilmson
Austin, Texas, USA - at 2009-04-04 16:27:31 EDT
Многоуважаемый Наум Зайдель (извините, не знаю Вашего отчества),

От всей души присоединяюсь к пожеланию многоуважаемого Редактора. Позвольте повторить: Ваши воспомомания бесценны! Еще, пожалуйста!

С благодарностью,
Софья Гильмсон

---

Наум Зайдель
- at 2009-04-04 16:12:23 EDT
Евгений Майбурд Monday, March 23, 2009 at 16:13:28 (EDT)
Дорогой Евгений Михайлович! Извините за не скорый ответ. Я вообще пишу медленно и стараюсь это делать, прежде всего, хорошо подумавши. А время бежит. Не теряйте драгоценное время на поиски в Амазоне. Мое имя в каталогах и на конвертах пластинок было тщательно вымарано после моего отъезда в Израиль в 1972 году, а магнитофонные записи на Всесоюзном радио размагничены. В 1970 году мой оркестр записал 4 Симфонию П. И. Чайковского в Телецентре, на Шаболовке для телевизионной передачи в будущем. Дирижировал Альгис Жюрайтис. Пришло время передачи, я уже не работал - ждал визу. Кадры с моим изображением появлялись на две-три секунды во фразах солирующей флейты. Бдительные редакторы вырезали эти кадры, но вместе с изображением вырезали также звуковую дорожку. Получилось то, что мы имеем, когда слушаем заигранную грампластинку - игла перескакивает через дорожку, а то и через две, три.
“Сюиту зеркал” мы, в первом составе, никогда не записывали. “К моему стыду, многое в музыке Прокофьева долго не открывалось мне (такая же история с Хиндемитом)”,-пишете Вы.
Евгений Михайлович, многие студенты и профессиональные музыканты закрыты для восприятия современной музыки. Я помню, когда мы студенты слушали концерт, вначале которого была исполнена Классическая симфония С. Прокофьева. После концерта один из студентов высказался так: “Какой же наглец был мальчишка. Сочинил свою первую симфонию и назвал ее классической”.
Другой молодой студент, открытый и ищущий новую музыку, амбициозный Давид Ойстрах в 1927 году в Одессе играл Первый скрипичный концерт в присутствии самого автора.
“В Доме ученых, где происходило чествование С.С. Прокофьева, собрался весь цвет одесской общественности. На почетном месте - у самой эстрады - сидел сам Сергей Прокофьев. Во время моего исполнения лицо его делалось все более и более мрачным. Когда же по окончании раздались аплодисменты, он не принял в них участия. Сделав большой шаг к эстраде, он тут же, не обращая внимания на шум и возбуждение публики, попросил пианиста уступить ему место и, обратившись ко мне со словами: Молодой человек, вы играете совсем не так, как нужно, начал показывать и объяснять мне характер своей музыки. Скандал был полный...”
Прошли десять лет. После международных конкурсов имени Генрика Венявского в Варшаве и Эжена Изаи в Брюсселе Д. Ф. Ойстрах - первый скрипач Советского Союза.. Еще раньше, в 1936 году получает квартиру в новом доме на улице Чкалова, 14/16, где живут Маршак, Юон, Прокофьев, Чкалов, Нейгауз и многие другие знаменитости. Ойстрах и Прокофьев дома играют в шахматы. Прокофьев писал:
“Недавно впервые были исполнены мой Второй концерт для скрипки и вторая сюита из "Ромео и Джульетты", очень тепло принятые публикой. Приятно было узнать и то, что известный скрипач Хейфец в Америке всюду с успехом исполняет этот концерт”. “Правда” 1937, 31 декабря
Давид Федорович вспоминает:
“Помню первое прослушивание в 1937 году на квартире Прокофьева на улице Чкалова. Были приглашены скрипач Борис Фишман и я. (Борис Фишман 1-я премия на 1-м Всесоюзном Конкурсе скрипачей, 1933г. НЗ) Автор сам играл Концерт на рояле, причем скрипичную партию он не пел, как принято, а играл ее вместе с аккомпанементом. Манера его исполнения в таких случаях была какая-то застенчивая, порой нарочито “сухая”, точно он стыдился своего творения и старался скрыть ее... Признаюсь, мне было тогда не по силам понять эту новаторскую музыку. Вскоре я услышал Концерт в исполнении Б. Фишмана. Но и тогда я не все постиг... Мне, если не ошибаюсь, впервые довелось сыграть Концерт в годы войны”.
Многоуважаемый Евгений Михайлович! Откровенно и убедительно говорит Царь Давид. Уверяю, Вам нечего стыдиться. (продолжение следует)

---

Наум Зайдель
- at 2009-04-04 16:12:15 EDT
(продолжение)
Осмелюсь предположить, приглашая двух скрипачей, Прокофьев рассчитывал, что Ойстрах выразит готовность играть премьеру в Москве. Ойстраху надо было бы сказать лишь одно слово. Но это не произошло. По-видимому, травма 1927 года еще не зажила. В 1939 году он играл Концерт Н. Мясковского, в 1940 Концерт А. Хачатуряна. Второй концерт Прокофьева Д. Ф. впервые играл только в 1947 году.
Познакомился он (Андрей) с Олегом - сыном С. Прокофьева. Это знакомство Андрей посчитал знаком судьбы - он был под сильным влиянием С. Прокофьева и надеялся на встречу с великим композитором в домашней обстановке. Судьба-злодейка распорядилась по-другому. Андрей в последний визит к нему рассказал мне:
“В день смерти Сталина 5 марта 1953 года, занятия во всех вузах были отменены и все студенты консерватории пришли на траурное заседание. Подошел ко мне студент Соломон (Андрей не помнит, это было имя или фамилия - сын партийного руководителя из одной из дружественных стран. НЗ) и сообщил дискретно: “умер Прокофьев”. Он предложил пойти на квартиру, где жил композитор - на улице Проезд Художественного театра. В квартире находились сыновья, жена и еще несколько незнакомых мне лиц. Покойный лежал в гробу. Все было подготовлено перевести его в старый дом композиторов на 3 Миусской для прощания, а машины все не было. Толпы людей уже шли по близлежащим улицам, направляясь к Колонному залу Дома Союзов - там будет установлен гроб с телом Сталина. Опасались, что толпа может заблокировать дом Прокофьева. Автомобиль уже не мог подъехать непосредственно к дому. Пока это не произошло, было решено нести гроб на руках. На ул. Горького ждала машина. Мы поставили гроб в кузов машины, а сами направились в дом композиторов. Там мы увидели мрачные и озабоченные лица А. Хачатуряна и Т. Хренникова”.
На гражданской панихиде Прокофьева Д. Ойстрах играл Первую скрипичную сонату. Только 9 марта я нашел на последней странице газеты “Советское искусство” сообщение о смерти и состоявшихся похоронах композитора Сергея Прокофьева. (продолжение следует)

---

Наум Зайдель
- at 2009-04-04 16:12:08 EDT
окончание)
Профессор Мария Вениаминовна Юдина
Для М. В. Юдиной современная музыка была воздухом и воодушевлением (inspiration), что давало ей прилив творческих сил. Она была первым в СССР исполнителем ряда произведений А. Берга, П. Хиндемита, Э. Кшенека, Б. Бартока, А. Веберна, О. Мессиана, была пропагандистом музыки
С. Прокофьева и Д. Шостаковича, и молодого Андрея Волконского.
“Рассказывала я много о Вас и Андрею Михайловичу Волконскому, вот это музыкант с гениальными данными, композитор, чембалист, органист, пианист; композитор - удивительный”.
“Андрей Волконский полностью владеет этой системой (и ни в ком здесь не нуждается) и его сочинение „Musica stricta – Fantasia Ricercata“ (что значится в посланной Гале программке) – сочинение удивительное, прекрасное, сильное и я счастлива, что оно мне посвящено, и я его играла и играю”. (15.02.61. Цитата из письма М.Ю. Игорю Блажкову)

Я учился у нее в классе камерного ансамбля. Тогда я играл с другими студентами Сонату Прокофьева и Трио-Сонату Дебюсси. Жила М.В. где-то на окраине за стадионом “Динамо“ в поселке “Соломенная сторожка“. Я поехал на машине, но доехать до ее дома мне не удалось. Стоял апрель, высокие снежные сугробы преграждали путь. Ветхие деревянные строения, рядом аккуратно сложенные наколотые поленья для отопления. Приехал я репетировать Сонату Прокофьева. Темная комната, рояль, заваленный книгами, нотами, документами. Репетиций было две, три, но растянулись они на года два. За это время М.В. вступила в жилищно-строительный кооператив Филармонии, дом был построен, она переехала в новую однокомнатную квартиру на Бережковской наб. 4. Все было бы хорошо, но...

“С этой осени я профессор на пенсии, меня “выжили” из Гнесинского института именно за мое – простите, - превосходство, за европеизм, за все поголовные “отлично” моего класса, за любовь студентов ко мне, за открытое исповедание веры в Бога. Если бы христианину дозволено было гордиться, то я бы и гордилась этим фактом, ибо получила осенью множество приветствий и поздравлений на сию тему; студенты умоляли позволить им “хлопотать”, но я не разрешила, не пошевелила и пальцем и “ушла на пенсию”. (М.В. Юдина крестилась в возрасте 19 лет. НЗ)
“Меня” забаллотировали”. Вы же знаете – каждые 5 лет каждый профессор проходит снова “конкурс” на свое же место!! Никто не верил, что наглость темных сил в институте дойдет до того; но, как видите, - дошла; основная суть все же в том, что: “попробуй дать совет невежде и он сочтет тебя своим врагом!. Не забывайте, что мне 61 год и каждый мой концерт может быть последним, как и каждый день моего земного странствия... Я пока в полном обладании своих сил, слава Богу, но большинство моих современников уже покинули сей мир. Вам, молодым, это понять трудно, это вечное сознание “прощания”, как в финале „Lied von der Erde“ Малера, одной из вершин человеческого гения, (кроме всего прочего, конечно!..) В “проблемы долголетия” - как и в летающие блюдца!.. - я не верю, это все праздный вздор и спекулятивная учёность”…
(15.01.61 Цитата из письма М.Ю. Игорю Блажкову)

Записывать - дело не легкое. Стерильная тишина, акустика в студии, не украшающая звучание инструментов. Записав одну часть, надо прослушать и решить - играть еще один дубль или идти дальше. Решение не из самых простых.
Два вечера понадобились нам для записи Сонат Прокофьева и Хиндемита. Через два, три дня я записывал 8 пьес для флейты Solo Хиндемита. Звукорежиссер рассказал мне, что М.В. нагрянула к директору фирмы “Мелодия” Борису Давидовичу Владимирскому. Попросила оплатить ей гонорар за запись. “Как же я могу это сделать? Запись не прослушана Художественным советом, не прошла через бухгалтерию”. Но сила убеждения, и, ни копейки в кармане сделали свое. М. В. получила аванс, как часть будущего гонорара.
Вот такие мысли и воспоминания Евгений Михайлович вызвал Ваш пост - ответил не быстро, но с удовольствием. На этом заканчиваю, желаю Вам здоровья, берегите себя, Hag Pesach Sameach. Искренне с Вами.

---

Симха
Хайфа, Израиль - at 2009-03-30 15:10:24 EDT
Дорогой Наум!
Получил огромное удовольствие.Большое спасибо за Вашу статью. Как хорошо что есть такиие люди которые исто-
чают историические факты профессионадьно точно и инте-
ресно. Большого Вам здоровья. Спасиибо огромное.
Симха.

---

Наум Зайдель
- at 2009-03-21 07:24:27 EDT
Наум Зайдель - Евгению Майбурду
- Saturday, March 21, 2009 at 05:06:17 (EDT)

Евгений Майбурд - Науму Зайделю
- Thursday, March 19, 2009 at 19:10:36 (EDT)
Глубокоуважаемый Наум Зайдель,

Спасибо за ответ, за оценку работы о Вагнере и за информацию.
Значит повтрение "Сюиты" на-бис отложилось у меня как втрой концерт. К моему глубокому сожалению, никаких из указанным вами записей вашего исполнения я не слышал.

Вот какая оказия. Не имея ваших записей, имя ваше как большого флейтиста помню отчетливо, а кто записал сонаты Баха и Вивальди, многократно слушаемые, - не помню.

Отдельное спасибо за информацию о возможности скачать вашего Прокофьева. Тем более, я этих его вещей не знаю. Попробую еще поискать вас в Амазоне, но как вас пишут по-аглицки?

Желаю вам здоровья и всего самого лучшего.

Сердечно,

Ваш ЕМ

Уважаемый Евгений Майбурд. С готовностью отвечаю на Ваш пост.
Я уверен, Вы слышали эту сонату и сразу узнаете после первой фразы..
“После Седьмой сонаты (фортепианной НЗ) Прокофьев написал флейтовую сонату, которую позже переделал в скрипичную, потому что флейтисты не торопились ее исполнять. Сейчас ее играют все скрипачи. Она считается Второй скрипичной сонатой, но в оригинале для флейты она несравненно лучше”.
(Святослав Рихтер)
Соната для флейты и ф-п. opus 94 написана в 1943 году. Давид Ойстрах вместе с Прокофьевым в 1944 году сделал транскрипцию флейтовой сонаты для скрипки и она известна как Вторая соната для скрипки, 94bis. Давид Ойстрах играл ее в первый раз с пианистом Львом Обориным 17 июня 1944 года. Теперь ее играют не только все скрипачи, но и все флейтисты.
“Нет повести печальнее на свете, чем музыка Прокофьева в балете”
О чем это я? "Ромео и Джульетта". В Большом театре повторяли эту поговорку. Тогда балет не был принят к постановке. Но, достаточно о музыке.

Мое имя и фамилию по-английски пишут Nahum Zaidel, по-немецки Seidel.
Меня иногда также спрашивают, какое у меня отчество. В Израиле не употребляется отчество в повседневной жизни. Просто Моше, Яков, Давид. Но когда человек умирает, на могильной плите обязательно пишут, например: Наум Зайдель, сын Левы и Веры.

---

Наум Зайдель
- at 2009-03-19 05:22:40 EDT
Наум Зайдель - Евгению Майбурду
Sunday, March 15, 2009 at 00:38:46 (EDT)

Уважаемый Евгений Майбурд,
Интернет - какое чудо случилось в жизни нашего поколения - можно общаться между собой, говорить что думаешь и ничего не бояться. Я давно приметил Вас у Е. Берковича и восхищен Вашим титаническим трудом "Гений & злодейство".
"Сюита зеркал" была исполнена на единственном концерте в пятницу, 9 февраля 1962 года. Абонемент N 41. Сезон 1961-1962гг. (Передо мной программка этого концерта). В этом же концерте мы играли "Сюиту" (18 мин.) на бис, encore. Это все, что было в Москве.
Мной были записаны 4 или 5 виниловых пластинок на фирме "Мелодия" - Сонаты Верачини и Бетховена с пианистом А. Дедюхиным, пластинка в ансамбле с Андреем Волконским, еще одна с пианистом Наумом Вальтером (Франц Допплер), Бранденбургский Концерт N4 (Камерный оркестр п/у Баршая (Солисты Д. Ойстрах, А. Корнеев, Н. Зайдель), Соната для флейты и ф-но. С. Прокофьева, соната и 8 пьес для флейты Solo П.Хиндемита с незабвенной М. В. Юдиной. Что-то еще было, уже не помню. Теперь, я надеюсь, Вам легче вспомнить, что Вы слушали в Москве.
Я своих записей не слушаю. Все привезенные мной грампластинки стоят на ребре под лестницей.
Надо быть болезненно тщеславным, чтобы слушать свое исполнение в одиночестве, тем более абсурдно угощать гостей перед обедом. Для этого есть много других музыкантов - пианистов, скрипачей, певцов и оркестров. После моего выезда в Израиль записи в Советском Союзе не переиздавались, а на Западе, в каталогах грампластинок фирмы "Мелодия" мое имя отсутствует.
По иронии судьбы, 17 марта 2009 года появилась оцифрованная с пластинки моя запись Сонат Прокофьева и Хиндемита. Можете скачать совершенно бесплатно. Вот адрес:
http://yudinkostik.livejournal.com/8827.html

Желаю Вам успеха и здоровья. Счастлив с Вами познакомиться.

---

Наум Зайдель
- at 2009-03-17 07:44:14 EDT
(окончание)
Здесь Игорь Иванович, я слышу некоторое раздражение и даже нотки-сердитки. Я человек дотошный. На сайте Тамбовского музыкального училища я не нашел сведений и какого-либо упоминания об Андрее Волконском.
Но нашел имена известных всем деятелей искусства. Вот несколько из них:

Агапкин Василий Иванович (1884-1964) - военный дирижер, композитор, автор марша "Прощание славянки". Учился в Тамбовском музучилище в 1912-1915 гг.
Гайдай Зоя Михайловна (1902-1965) - украинская певица (сопрано), народная артистка СССР Окончила Тамбовский музыкальный техникум.
Дзержинский Иван Иванович (1909-1978) - композитор, народный артист РСФСР, заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии СССР. Автор опер "Тихий Дон", "Григорий Мелехов", "Поднятая целина", "Cудьба человека" и других. Родился в Тамбове, в 1919-1923 гг. учился в Тамбовском музыкальном техникуме.
профессор Московской консерватории, лауреат Государственной премии СССР
консерватории,
Реентович Юлий Маркович (1914-1982)- скрипач, народный артист РСФСР, руководитель ансамбля скрипачей Большого театра. Родился в г. Тамбове. Окончил Тамбовский музыкальный техникум в 1931 г.

Я настойчиво продолжал поиски Андрея среди учеников – выпускников ЦМШа, Гнесинской школы, училища им. Ипполитова-Иванова и, наконец, нашел сведения об Андрее Волконском в Мерзляковском музучилище (знаменитые выпускники/теоретическое отделение).
ВОЛКОНСКИЙ Андрей Михайлович (1933-2008) Композитор. Выпускник училища (1949) и Московской консерватории (1954, классе проф. Ю. Шапорина).
http://www.merzlyakovka.ru/02history/alumni/known_alumni_teor.html
На фото "Сюита зеркал" в Ленинграде (не Киеве).
Все-таки я поскользнулся, упал на самом ровном месте. Конечно в Ленинграде, в хорошо знакомом мне зале и органом. Очень рекомендую Вам - киевлянину прочитать рассказ Иона Дегена "О влиянии духовых инструментов". Это не просто рассказ, а настоящий шедевр - совсем рядом, в Заметках.

Неправильно подписанная фотография - просто моя техническая ошибка. Попрошу редактора Е. Берковича исправить мою ошибку или убрать фотографию.

Я послал Вам E-mail:

Monday, February 23, 2009 11:27 AM
“Последний раз Андрей приезжал в Киев в 1972 г. и гениально играл 5-й Бранденбургский концерт Баха в баховской оркестра 3 июня. А должно быть, как мне кажется, и гениально играл 5-й Бранденбургский концерт Баха в баховской программе оркестра 3 июня. Поправьте меня, если я не прав, хотя и не уверен, можно ли уже что-то исправить. С лучшими Вам пожеланиями, Наум

Предчувствую, это мое послание Вы не получили, так как ответа от Вас не последовало.
С искренним уважением к Вам и лучшими пожеланиями, Наум Зайдель

---

Наум Зайдель
- at 2009-03-17 07:43:31 EDT
Наум Зайдель
Игорю Блажкову
Friday, March 13, 2009 at 14:51:35 (EDT)

Уважаемый Игорь Иванович, Большое спасибо за Ваши теплые слова в мой адрес. Вы один из самых близких друзей Андрея Волконского, и который высоко ценил и исполнял его произведения, несмотря на запреты властей. Отвечаю на Ваши некоторые уточнения и замечания.
В своей наговоренной на магнитофон книге Андрей говорит, что его отец пел в опере г. Нови-Сад.
Вы повидимому считаете, что прфессиональный певец, артистическая личность, ограничился выступлениями в городе Новый Сад и только? Не пел больше нигде? Я полагаю, и в те времена певцы и музыканты пели и играли в разных городах и странах,-
г. Нови-Сад, Белградская опера, Париж подтверждают естественное положение вещей.
Юрий Николаевич Холопов известен музыкальному миру как исследователь творчества Прокофьева и многих современных западноевропейских композиторов. Музыковед, профессор Московской государственной консерватории имени П. Чайковского, доктор искусствоведения, лауреат государственной премии России, заслуженный деятель искусств РФ, член Союза композиторов России, член Европейской Академии, пишет в статье "О жизни и музыке Андрея Волконского"
Отцом Андрея был Михаил Петрович Волконский (1891-1961), деятель искусства, профессионал-певец; он пел в Белградской опере (сценический псевдоним — «Верон»), позже в Париже».
Кстати говоря, Андрей с большим уважением отзывался о Юрие Николаевиче Холопове.
Известно, что в Женевской консерватории Андрей учился у Дину Липати
Во многих источниках я читал эту информацию, но решил ее не повторять еще раз. Почему? Андрей не называет своих учителей по имени или фамилии. В последнем интервью, Андрей говорит:
Я родился в Швейцарии. Меня приняли в Женеве в консерваторию, но там я недолго проучился, поскольку был слишком маленький, и мне больше хотелось играть в футбол.
В последний год перед отъездом в Россию я жил в Париже. Один год только, но он был бурным в смысле моего интеллектуального развития. Не музыкального, впрочем: у меня как раз был бунт, и я хотел бросить музыку.
Если мне не изменяет память "...просыпается с рассветом вся советская земля...".
Здесь Вы совершенно правы. Кремля - земля, а не страна, как у меня написано. Сказывается отсутствие опыта хождения в строю и пения в хоре.
Андрей плавал также по Аму-Дарье
Прелюбопытная информация, о которой я ничего не знал. Интересно, плавал на плоту или в лодке? Сомневаюсь, курсировали ли тогда по Аму Дарье комфортабельные туристские суда, пароходы.
Гершкович - ученик не только Веберна, но и Альбана Берга
Филипп Моисеевич Гершкович был учеником Антона Веберна (1934—1939 г). И Альбана Берга (1929—1931 г), как Вы правильно заметили. Гершкович также был под сильным влиянием Арнольда Шёнберга, родоначальника атональной музыки и 12-тоновой системы композиции, я бы добавил для полной картины.
Берг и Веберн - заливы того моря, имя которому Шёнберг (Гершкович)
Не было такого урока у Веберна, на котором бы он не произнёс имя Шёнберга (Гершкович)
В Австрии Гершковичу уже давно нельзя было оставаться, но только в 1938-м появилась возможность бежать. Он оказался в Румынии, затем - СССР.
Вот текст рекомендательного веберновского письма:
Филипп Гершкович,
который вот уже ряд лет учится у меня по композиции, заслуживает горячую рекомендацию. Со всей убедительностью, очевидно, что я считаю его прежде всего выдающимся композиторским дарованием, и это должно быть оценено совершенно особо. Я убеждён, что от его способностей, - в какой бы то ни было музыкальной области, - в особенности, однако, композиторской и теоретической (а также в области преподавания и научных изысканий) следует ожидать исключительно важного. Поэтому я могу только желать, чтобы Филипп Гершкович встречал возможное содействие
Д-р Антон Веберн
Мария Энцерсдорф близь Вены
Аухольц 8
Что это за Мерзляковское музучилище, которое Андрей окончил в 1949 г.? Ведь он учился в Тамбовском музучилище.
(продолжение следует)

---

Евгений Майбурд - Науму Зайделю
Милуоки, Висконсин, США - at 2009-03-15 00:38:46 EDT
Дорогой Наум,
Огромное спасибо за статью. Я никогда не был лично знаком с вами и А.Волконским. Ваши записи на пластинках были у меня в Москве. Честно - не помню, какие. Альбом сонат Баха? Альбом сонат Вивальди? Или ансамблевые записи? Помню только, что исполнение очень нравилось. С каким другим выдающимся флейтистом того времени и той страны моя память может путать ваше имя, сейчас в голову не приходит.

Мне довелось присутствовать на описанной вами премьере "Сюиты зеркал", когда также Мария Вениаминовна исполняла Musica Stricta. И еще раз было исполнение "Сюиты" в Малом зале, хорошо это помню. Оба раза пела Лидия Давыдова. Я понял так, что И.Блажков оспоривает это ваше указание, но готов поручиться, что пела она. Я немного знал Давыдову. Встречал ее до того в Музее Скрябина буквально раз или два как обычную слушательницу и был приятно удивлен, увидев и услышав ее в "Сюите". Помню, что обе вещи мне понравились, но впечатление осталось слишком общим, нужно бы послушать еще не раз, чтобы судить поконкретнее. Теперь попрбую поискать в Интернете, хотя не знаю, было ли это записано.
Еще раз - большое вам спасибо.
С пожеланием здоровья,
Ваш Е.Майбурд

---

Хоботов
- at 2009-03-14 06:35:10 EDT
В.Ф.
- Saturday, March 14, 2009 at 06:23:42 (EDT)

Автор везде избегает слова "мать", заменяя его на "мама". (Я посчитал - не меньше 8 раз). Слово "мать" не употребил ни разу!

Дело не только в том, что слова "мать" стесняются. Когда поют "аидише мама" тоже не избегают "аидише мать", а по другой причине. Нетрудно догадаться, по какой.

---

В.Ф.
- at 2009-03-14 06:23:44 EDT
Автор везде избегает слова "мать", заменяя его на "мама". (Я посчитал - не меньше 8 раз). Слово "мать" не употребил ни разу!
Хочется сказать, опомнитесь, "мать и отец" - не "матерные" слова, это степени родства. (Читал ли автор пьесу "Клоп" Маяковского? Ещё тогда над этим смеялись). До революции никому и в голову не приходило стесняться этого слова, это уже советская черта. Прилагерная зона расширилась до размеров целой страны - и вот результат - настолько употребительной стала матерщина, что даже священное слово "мать" стало жертвой этого зла.

Есть и много других, менее существенных, грамматических замечаний, но их высказывать в этой Гостевой рискованно.

---

Игорь Блажков
Потсдам, Германия - at 2009-03-13 14:51:37 EDT
Зайдель опубликовал материал исключительной важности; читается с огромным интересом,но позволю себе некоторые уточнения:
В своей наговоренной на магнитофон книге Андрей говорит, что его отец пел в опере г. Нови-Сад.
Известно, что в Женевской консерватории Андрей учился у Дину Липати.
Если мне не изменяет память "...просыпается с рассветом вся советская земля...".
Что это за Мерзляковское музучилище, которое Андрей окончил в 1949 г.? Ведь он учился в Тамбовском музучилище.
На фото "Сюита зеркал" в Ленинграде (не Киеве).
Звездой в первом составе "Мадригала" была эквадорка Беатрис Пара да Хиль (в будущем министр культуры Эквадора).
Андрей плавал также по Аму-Дарье.
Гершкович - ученик не только Веберна, но и Альбана Берга.
Андрей написал сочинение на текст 148-го псалма "Хвалите Господа с небес"; "Хвалите имя Господне" - это текст
134-го псалма.
На похоронах Андрея присутствовал также композитор Серж Черепнин. Это он на фото с Губайдулиной, а не Пётр Волконский.

---

---