Марк Азов

Цикл маленьких фантазмов

Как мы выбирали президента

( фантазм)

Мне импонирует Икс. Его показывают в солидной обстановке: стол черного дерева, бронзовая лампа с зеленым абажуром. Чай ему подают в подстаканнике, как в счастливые времена моей юности… А жена без ума от Игрека. У него платиновая прическа с идеальным пробором, вообще, импозантный мужчина, курит сигары.

 Дочь говорит, что обоих: и моего Икса, и маминого Игрека пора сдать в антикварный магазин, а ее Зета избрать президентом, потому что он и на горных лыжах, и в кимоно, и с обнаженным торсом …Словом, кому, как не ему управлять государством?

 Короче, однажды, как всегда, включаем ящик, а ее обожаемый Зет уже в пиджаке и при галстуке клянется на конституции.

С тех пор показывают только Зета: как он на лыжах и в кимоно, и с обнаженным торсом управляет государством.

 Жене  он уже тоже начинает нравиться.  А я первые два года переключался на футбол, но потом не выдержал, и, что вы думаете, я теперь смеюсь над своими прошлыми увлечениями. Ну, можно ли сидя за столом, пусть даже из черного дерева, и прихлебывая чай из подстаканника, управлять огромным государством? Другое дело на лыжах и в кимоно с черным поясом, а еще лучше с обнаженным торсом.

 Не прошло и восьми лет, как   явления Зета на экране заменили нам даже сериалы. Он стал в нашем доме, можно прямо сказать, своим человеком, только, что не членом семьи.

- А почему бы нет?- сказала дочь. – Почему бы ему не стать членом семьи? Чем он хуже двух моих предыдущих?

- Но он же, шутка сказать, президент!

- А что президент не мужик?

- А как ты к нему подберешься. У него такая охрана…

- А у меня подруга на телевидении!..

И отправилась наша доченька на охоту за президентом. А мы как смотрели в ящик, так и смотрим. Ждем, когда нам покажут, как президент женится на нашей дочери.

Как вдруг возвращается наша красавица. Морда черная от слез.

- Где мы живем?! - кричит.- Кто нами правит?!

 - Ну, успокойся, доченька! Придет время – он тебя обязательно заметит.

- Кто он?

- Ну, этот же наш господин Зет, президент страны.

- Нет у вас никакого президента! Нет и не было!

- А кого же мы выбирали из Икса, Игрека?…

- Никого не было!- мне подруга по секрету открыла всю кухню. – Наши обожаемые фигуры – вообще, не люди, а  лишь изображения на экране, движущие картинки. Из картинок мы выбирали себе президента,  выбрали, и теперь смотрим сериал из его виртуальной жизни...

- Но этого не может быть! Чтобы весь народ, чтобы целая страна!..

- Никакой страны нет и никакого народа. Только такие, как мы с вами, идиоты…прилипли к ящику. 

 

           Как поссорились Абрам Абрамович и Ахмат Ахматович 

 

Участки Абрама Абрамовича и  Ахмата Ахматовича  были разделены лишь воображаемой границей и  расположены на одной Земле. И поскольку оба они были земляне, то каждый считал эту Землю своей.

  Абрам Абрамович, например, поставил пластмассовый стол вплотную к условно разделительной  полосе, то есть под самым носом Ахмата Ахматовича. Сидит за своим пластмассовым столом и нагло завтракает. Запахи его еды, естественно, раздражают обоняние Ахмата Ахматовича, и Ахмат Ахматович, не долго думая, берет совковую лопату… то есть он берет он ее с собою в  туалет. Там выкладывает на лопату свой вчерашний ужин и  легким, но метким движением перебрасывает  Абраму Абрамовичу на его пластмассовый стол.

 - Вы нехорошо поступаете, бросая свой «стул» на мой стол, - укоряет его Абрам Абрамович.

 И, на всякий случай отодвигает,  стол подальше от воображаемой границы. Но это не только не останавливает Ахмата Ахматовича, но и вдохновляет на дальнейшие подвиги. Насколько Абрам Абрамович отодвигается со столом, настолько  Ахмат Ахматович придвигается со   «стулом» на лопате и тем же легким движением перебрасывает новую порцию «стула» на стол Абрама Абрамовича.

 - Вы, пожалуйста, на меня не обижайтесь, - говорит ему  вежливо Абрам Абрамович,- но я буду вынужден построить забор.

 И построил забор.  Так что, Ахмат Ахматович стал перебрасывать свои подарки через забор уже не легким движением, а  с размахом.

Другие соседи говорят Абраму Абрамовичу:

  - Бросайте и вы в него.

 - Как-то неудобно, - стесняется Абрам Абрамович, - я же  интеллигентный человек.

Но все-таки не выдержал - бросил. И зарекся раз и навсегда. Во-первых, от забора рикошетом кое-что  полетело на самого, а, во-вторых, те же соседи усомнились в его интеллигентности.

Главный принцип гуманизма: «сиди в дерьме и не и не чирикай».

 А Ахмат Ахматович уже и в туалет ходить перестал, то есть прямо из-под  забора  пуляет систематически Абраму Абрамовичу на участок.

 Другой бы на месте Абрама Абрамовича приспособился  огород разводить, выращивать ценные сорта овощей, благо бесплатное удобрение. Но Абрам Абрамович – он же имеет ученые степени. У него  патентов на изобретенья столько, что  Ахмату Ахматовичу хватило бы ходить в туалет, как люди.

И, вот, Абрам Абрамович стал бороться  с  этим дерьмометанием при помощи высоких технологий. Прежде всего, он изобрел особый локатор, чувствительный к запахам.  Ахмат Ахматович за забором еще только готовит заряд, а у Абрама Абрамовича в комнатах уже дохнут специально обученные канарейки. ( Жена сбежала еще в самом начале войны). Потом на экране компьютера появляется изображение слетающего с лопаты калача. И тут же срабатывает программа, которая включает пусковую установку, стреляющую ночными горшками. По идее горшок должен улавливать «посылку» еще до перелета через забор, на территории Ахмата Ахматовича, иначе его содержимое вывалится на голову Абрама Абрамовича. Но это  всего лишь дело техники. Абрам Абрамович уже объявил во всеуслышание: не пройдет и трех лет, как установка начнет улавливать  девяносто процентов летящего через забор вещества.

 А пока обещанного три года ждут, Абрам Абрамович вдохновенно трудится над созданием системы самозащиты, которая в корне изменит соотношение сил в  войне Земных цивилизаций. Тогда наступит всеобщий мир, и только какие-то жалкие  десять процентов дерьма Ахмата Ахматовича будут залетать за шиворот Абрама Абрамовича.

 

Лекарство от любви

 

«Доктор Ф. Коган лечит от любви».

Валера глазам не поверил, перечитал… Таки да, лечит. Вошел. Доктор, как доктор, лысый, из остатков волос  сфабрикована косичка, и глаза бегают: с Валеры на стенку, со стенки на Валеру. А на стенке в рамочке какие-то иероглифы, типа китайских, жирные, как пиявки. И на столе, вместо лампы,- статуя из мыльного камня: восточный мудрец какой-то, сидит, сложа ножки, с животом на коленках.

Выясняется, доктор полгода парился  не где-нибудь, а в Тибете, вот только на днях спустился с Крыши Мира с дипломом от тамошних далай-лам. Валера его первый пациент, еще никому так не везло, как Валере: сейчас они на нем попробуют новое достижение параллельной медицины.

- А вы, правда, можете вылечить от нее?

- Время лечит.

- Это я уже где-то слышал.

- То, что вы слышали, - теория, молодой человек. А , на практике,  не время лечит, а мы лечим временем.

- И меня вылечите?

- Непременно. Что ж я, по-вашему, даром  карабкался на Джамалунгу, блин?

- Я понимаю, не даром. А сколько?

Доктор посмотрел понимающими глазами на Валерин прикид не от Кардена, подумал, наверно: «а что с тебя взять?»- и говорит:

- Дождемся результата, тогда поговорим о вознаграждении. У нас параллельных медиков один девиз: «Исцели!» Остальное приложится.

- Ну, исцеляйте,- сказал Валера.

- Исцеляться будешь сам – у нас самообслуживание.

- Да в том-то и дело, что я сам не могу. Она во мне засела. До того довела, что уже намылился  с седьмого этажа - и кранты… Да как подумал, что она прямо с похорон с другим пойдет зажиматься,- отошел от окна, и, вот, стою перед вами. Спасите, доктор!

- Ну, если она такая, что с другим пойдет при первом удобном случае, так, может, и тебе не поздно найти себе другую. Клин, как говорится, клином…

- Поздно, доктор. Других нету, и не может быть. Вы бы не нее посмотрели!

- Ну уж…

- Как вам объяснить?.. Вот, когда солнце светит, других звезд не видно. Так и она. Как взошла на моем горизонте, так  меня сразу озарило: других не будет!

- А что ж тебе с ней не живется?

- А как бы вы жили, если бы у вас был бриллиант, единственный в мире, величиной с булыжник, и сквозь карман светится, так что, того и жди, отымут. И она этим пользуется. Она из меня уже коврик сделала и топчет, топчет…

- А ты терпишь.

- Не терплю – потому и топчет. Если бы терпел, она бы потихоньку вытирала ножки…

- Потом выбросила.

- Заменила.

- Вот тогда только ты и начнешь жить, как человек. Женишься на какой-нибудь доброй женщине.

- После нее?! Вы посмотрите хотя бы на ее фотографию.

Доктор посмотрел на фото, пожал плечами, хмыкнул…

- Я, доктор, теперь некогда не женюсь! Это железно!

- Она у тебя первая.

- Ну да.

- Все понятно. Любовь, молодой человек, всего-навсего один из видов наркотической зависимости, как алкоголь, никотин. Если вовремя начать лечить…

- Так давайте, лечите поскорей!

- Я  уже сказал: мы лечим временем.

- А это долго?

- Как для кого. Вот вам тибетская таблетка. Тут сложный состав… в основе помет священной черепахи, живущей по двести лет и больше.

Попробуй принять вечером перед сном после ужина. Подожди, пока подействует, и приходи. Будь здоров.

Валера все сделал, как доктор сказал: сглотнул таблетку, запил водичкой и спать улегся с мыслью о ней… Не о таблетке, естественно…Она в его снах светилась всеми частями тела. Все ее выпуклости, как матовые плафоны, как подсвеченные праздничные шары, а все затененные места – еще непрочитанные  романы в стиле фэнтази. Губы смеялись, глаза дерзко требовали:  отдай еще! Еще отдай!.. А чего ей еще не хватает, Валера так и не узнал, проснулся…

Проснулся Валерий Павлович   в квартире с добротной старой мебелью, которая совсем не показалась ему незнакомой: помнил, как покупал каждую вещь. Кожа на подлокотниках кресел потерлась.  Купить новые или заменить чехлы? Пусть об этом жена думает…

Жена у Валерия Павловича была третьей по счету. Жен он менял чаще, чем мебель. Первую жену помнил смутно, вторая  еще чуть ныла в пояснице. А дев, что были до жен, он уже с трудом отличал от окружающей среды.

Да тут хоть бы таблетки не перепутать! Значит, коричневую от давления, вроде бы принял, розоватую мочегонную… двойную белую для простаты… А от камней в почках? Та вообще не таблетка – капсула.

Теперь можно и позавтракать. А можно и не завтракать. Сыр нынче безвкусный, творог ничем не отличается от глины, разве только цветом, овощи даже травой не пахнут.

Ну, это хотя бы понятно: куры в клетках, коровы в загонах, огурцы в теплицах… А почему солнце такое тусклое и небо пыльное, и трава – не трава, а так… стриженная мочалка?

Ступеньки на лестнице вроде бы те же самые, но, когда Валерий Павлович был просто Валерой, он прыгал через две ступеньки. Теперь поставит на ступеньку одну ногу, потом вторую, отдохнет, отдышится и приступает к  восхождению на следующую ступень…

Вниз, правда, проще. Не очень устал, спускаясь, можно и погулять. Хотя и гулять скучно: тротуары пустые, все куда-то едут. Вернее, сидят в машинах, которые  запрудили проезжую часть и стоят в пробке? Валерию Павловичу спешить некуда, и надо смотреть под ноги, чтоб, не дай Бог, не споткнуться. Только изредка, когда рядом с его шаркающими туфлями  вдруг весело клацнут каблучки, поднимает голову. Очередная блондинка колыхнется пшеничным колоском, и как не было…

Какие-то и девки нынче не такие... Нет, икры, ляжки и ягодицы у этих, пожалуй, даже похлеще, но лица… Как помидорчики в супермаркете: один в один. Даже кушать не хочется. Синтетика… Вот та в которую он, помнится, по первому разу… Вот номер! Забыл, как ее звали. Не то Катя, не то Надя, а может, Соня? У которой из них были ямочки на щеках?.. Так и не вспомнил ничего, кроме ямочек… Как-то даже стало страшновато: будто он карабкался и карабкался на какую-то серую гору, без растительности, одни  камни, а они все оставались внизу, и отдалялись, отдалялись …уже лиц не разглядеть.

 Сел на лавочку у какого-то подъезда, чтобы отдышаться. А, сидя на лавочке, можно под ноги не смотреть - вот глаза и уткнулись в какую-то на стене табличку. Не понял, почему захотелось прочитать. Достал очки, оседлал нос.

«Доктор Ф. Коган лечит от любви»

Уже и от этого лечат. Интересно. А что если зайти к доктору Когану побеседовать, как ученый сосед с ученым соседом? А вдруг да поможет вспомнить, что такое любовь… С научной точки зрения.

И зашел.

Доктор, как доктор, только лысый с косичкой. Кабинет, как кабинет. Только на стенке в рамочке необычный диплом с иероглифами, типа китайских, жирных, как пиявки. И на столе, вместо лампы, статуя из мыльного камня:  восточный мудрец какой-то, сидит, сложа ножки, с животом не коленках.

Доктор обрадовался Валерию Павловичу, как родному.

- Ну-с, мой вчерашний пациент! Кажется, с вами все в порядке. Глаза не горят, сердце не трепыхается, на щеках уже у нет того нездорового румянца.

«Все прошло, как с белых яблонь дым, - говоря поэтическим языком, - увяданья золотом охваченный…» Кстати, насчет гонорара. Теперь придется отстегнуть кое-что из накопленного на развитие параллельной медицины.

Валерий Павлович понял только одно: у него вымогают деньги. А за что?

Доктор поспешил объяснить.

 - Память подводит – это понятно. Побочный эффект лечения. Вчера перед сном вы приняли таблетку, которая ускорила время вашей жизни. Вы  не успели проснуться, как пролетели молодые годы,  зрелость ума переросла в дряхлость тела, пошел процесс старения. И вот умопомрачительный результат. Вас уже можно демонстрировать студентам, аспирантам, докторантам, да хоть бы и академикам. Вы ее любите?

- Кого?

- Ну вот, вы даже забыли кого!.. Благодаря моей помощи вы полностью излечились от любви.

- И от жизни – тоже!

- Не надо преувеличивать. Золотой возраст тоже имеет свои прелести. Вчера еще вам было нечем заплатить мне за лечение, а сегодня я смотрю на ваш костюм…

- А я - на эту статую. Она тяжелая?

- Попробуйте. Только аккуратно.

Валерий Павлович с трудом двумя руками оторвал от стола пузатого мудреца и обрушил на лысину доктора.

- Вот тебе твой гонорар, сволочь!

Мы не мыши – мыши немы

(фантазм с эпилогом)

То, что вы прочитали в заголовке, совсем не так. Мыши отличаются от людей лишь чуть-чуть, на одну или две крохотные хромосомы, которые не во всякий микроскоп разглядишь. И когда я случайно узнал об этом, то тут же я почувствовал себя не в своей тарелке: вроде бы я гуманист, в какой-то мере, даже болею за права человека, а, как увижу мышь, так прихожу в ужас и бросаю в нее все, что под руку попадется. Выходит, я никакой не гуманист, а отпетый расист и что-то вроде антисемита. В конце концов, бедная мышка не виновата, что ей при зачатии, извините, родители каких-то там хромосом недодали…Словом, нам людям надо не за палку хвататься, а искать c ними, с мышами, общий человеческий язык.

Короче, я не стал откладывать дело в долгий ящик – поймал мышь и попытался обучить ее говорить по-человечески. Надо честно признать, из этого ничего не вышло: мышь издохла раньше. Но зато я научился понимать по-мышиному. Говорить – нет, у меня голос слишком толстый, а понимаю почти все. Мыши, как оказалось, не немы, а очень даже разговорчивы.

Я вечерком беру низенькую скамеечку, сажусь у подвального окошка, и слушаю мышиные разговоры. Благо дворника у нас нет, муниципальные власти от выборов до выборов впадают в летаргический сон, и мышей развелось до едрени фени.

- Опять он нам свет заслоняет, - пищит одна мышка.- Такой громадный.

- И такой противный, - добавляет другая.

- Представляю, сколько на него уходит еды! – говорит третья мышь.- А что толку?

- Люди вообще бесполезные существа.

- Их даже кошки не едят.

- Брезгуют.

Мыши зашуршали, засуетились, запищали.

- Сколько их расплодилось! На всех этажах, куда не сунься, люди! Все квартиры заняли, с кухнями и кладовками, а нам приходится ютиться в сыром подвале с малыми детьми.

- А кто они такие, чтобы над нами возвышаться? Жирные обжоры – да и только.

- Я, признаться, побегала по этажам, пошарила в их кухонных шкафчиках.

- Не шкафчики, а закрома…какие-то бездонные. Мука, крупа, хлеб, рис, сахар, конфеты, печенье…

- Сухари панировочные!

- Вот только в холодильник я не заглядывала, а там, говорят, даже сыр бывает!

- Сыра в холодильниках не бывает. Сыр они прячут в мышеловке.

- Много вы понимаете?! Вы, вообще, не разбираетесь в людях!

- Кто бы говорил…

- Тише мыши!..- одна потертая мышь взяла на себя роль дирижера. - Кончайте дискуссию – давайте по существу вопроса.- Сколько у человеков бывает детенышей?

- От силы одного рожает ихняя самка за один раз.

- А как она орет при этом! Будто из нее дюжина лезет, по меньшей мере.

- Вот и получается: все эти запасы муки, сахара, конфет, печенья…

- Панировочных сухарей.

- Дались вам эти сухари!

- Сыра в холодильнике.

- Сыр в мышеловке!

- Это для дураков в мышеловке…

- Сама дура!

- Мыши не отвлекайтесь! Дайте досказать. Выходит, все эти разносолы, все запасы, завалы, я бы сказал, продуктов питания, рассчитаны на одного человеческого детеныша.

- А нашим детям одни объедки остаются… Ну и то, что в мышеловке.

- Это, по-вашему, справедливо?

- Это дискриминация, иначе не назовешь!

- Для чего нам, после этого размножаться? Чтобы слушать писк голодных детей?! Лично я отказываюсь наотрез…

- Ну и полезай в презерватив. Вон валяется под окном.

…Больше я уже не мог слушать. Схватил свою скамеечку и помчался домой.

- Сколько у нас детей? – вопросил я жену, вбегая.

- А ты не знаешь? Один в Америке, другой в Австралии.

- Так на хрена нам столько продуктов, когда там мыши голодные?!

И, пока приехала «скорая», я почти все перетаскал в подвал… А когда меня вернули обратно жене, поскольку в подобных случаях, как выяснилось, медицина бессильна, я не только сам продолжил таскать излишки хлеба насущного в подвал, но и вдохновил не этот подвиг некоторых гуманистов левого крыла нашего дома.

Результат, как говорится, превзошел ожидания. Сытые мыши расплодились настолько, что стали голодными. Наша гуманитарная помощь не могла удовлетворить их возросшую популяцию, подвал стал для них тесен, и уже по лестнице было невозможно ходить, потому что по ней неуклонно поднимались мыши сплошной колонной по шестнадцать в ряд, как на демонстрации. Они врывались в квартиры и сгрызали все на своем пути: от обуви до мебели, включительно.

Бороться с полчищами мышей стало практически невозможно. Жить в квартире, где в каждой тарелке жена находила мышь, - тем более. Изгнать их? …Я даже пробовал выманить их игрой на дудочке, как сказочный флейтист. Но мыши оказались немузыкальные. Единственный выход добровольно уйти самим…

Так мы очутились в опустевшем подвале, а мыши теперь живут в наших бывших квартирах.

Эпилог

… Наши дети, родившиеся в подвале, не ходят в школу… Потому что, когда им готовить уроки? Днем приходится шарить по мусоркам, мы ведь тоже люди, нам тоже кушать хочется. А, когда стемнеет, в подвале хоть глаз коли: мыши перегрызли провода во всем доме. И все же по утрам, когда немного разбавленного света вливается в подвальное окошко, я ставлю черную классную доску, недоеденную мышами, достаю кусочек мела, вырванный из мышиных зубов, и украдкой обучаю детишек грамоте.

Учебников у нас нет – тоже мыши съели, но я ещё помню, как в прошлые времена ликвидировали неграмотность моей бабушки. Учительница писала на доске: «Мы не рабы – рабы немы». Но те времена давно миновали. Теперь я пишу, а дети хором повторяют.

« Мы не мыши – мыши немы»

 

Неизданная глава из Робинзона Крузо»

Некий темнокожий бомж, подбирающий пустые бутылки на пляже, нашел тщательно осмоленную  старинную матросскую флягу, которую автор этих строк откупил у него за два доллара.

Внутри оказались свернутые листы бумаги, исписанные убористым шрифтом на добром старом английском языке.

«Отважась на рискованное предприятие, - так начиналась рукопись, - я поручил верному слуге своему Пятнице, - случись что со мной, запечатать эти записи в бутылку и доверить волнам океана»

Далее следует сама рукопись, которую я предлагаю  в своем переводе.

 

«Тот из любезных моих читателей, кто еще помнит о приключениях Робинзона Крузо на необитаемом острове, наверно не забыл и о том, что  недалеко от моего острова был другой, на котором жили дикари-людоеды. Внимательный читатель, вероятно, заметил, что  жертвы  каннибализма они привозили на мой остров, где и устраивали свои отвратительные пиршества. Но мало кто из вас затруднял себя вопросом: почему? Для чего каннибалам понадобилось совершать рискованные морские путешествия на утлых своих пирогах? Неужто для того лишь, чтобы скушать ближнего своего вдали от дома?

С помощью своего верного Пятницы, который, как вы знаете, остался недоеденным, я постепенно узнал много интересного о жизни дикарей-людоедов.

Оказывается, людоедство у них на острове строжайше запрещено, любая попытка карается смертной казнью. Островитянина, заподозренного в такого рода преступлении, незамедлительно волокут к шалашу короля, где без суда и следствия бросают на съедение крокодилам. И эти огромные твари тут же без зазрения совести поглощают несчастного.

Правда, ни для кого не секрет, что самые лакомые кусочки достаются  кровожадному тирану-королю, его женам и  приближенным, а крокодилам - лишь жалкие объедки. Но запуганные дикари, молча, сносят сию вопиющую несправедливость. И если изредка им самим выпадает счастливый случай полакомиться кем-нибудь из  своих забитых  и бесправных братьев, они делают это тайком за пределами острова.

 Понятно, что частые рассказы Пятницы о кровавых пиршествах короля и его  крокодилов, об  изощренных  издевательствах правящей камарильи  над покорными  каннибалами, лишенными элементарных человеческих прав, разогревали во мне естественное для цивилизованного человека, воспитанного в гуманных христианских традициях,  желание прийти на помощь несчастным.

Тем более что волею провидения я оказался единственным представителем западного мира в этой части необозримого океана.

К тому времени у меня уже был готов ялик, выдолбленный из целого ствола дерева, не пригодный для того, чтобы покинуть остров навсегда, но вполне надежный для путешествия между островами. Я приказал Пятнице отвязать коз, чтобы они могли пастись, добывая себе сами пищу. С собою мы, естественно, взяли ружья и бочонок сухого пороха. Пули, как вы знаете, я наловчился отливать из свинца, найденного на затонувшем корабле. Пятницу посадил на весла, сам поднял небольшой косой парус, и попутный ветерок весело погнал нас на угодное Богу дело. Море было на редкость спокойно, все предвещало успех нашему предприятию.

И, как и следовало ожидать, дикари не оказали  сколь-нибудь серьезного сопротивления. Бочонка пороха оказалось даже больше, чем требовалось. Первые же выстрелы произвели в их рядах полнейшее смятение. Грохот, огонь и дым, смерть от невидимых стрел, косившая полуголых дикарей, вооруженных лишь луками и копьями, - все это повергло в панику население острова. Убив какую-то жалкую дюжину дикарей, мы одержали блистательную победу. Вражда сменилась восторгом. Нас на руках вынесли на берег, повсюду встречали  и сопровождали пением, пляской и барабанным боем до главного королевского шалаша.   Мы не успели и глазом моргнуть, как король и его свита были съедены вместе с крокодилами. Аборигены, которые наконец-то обрели свободу, преподнесли нам в знак благодарности самые лакомые кусочки - филейные части любимых жен и наложниц короля на тростниковом блюде. Преодолевая отвращение, я поспешил великодушно отказаться, чего не могу сказать о Пятнице…

 Меня занимало совсем другое. Сидя на королевских циновках, я обдумывал свои дальнейшие действия. Роль нового короля людоедов меня ни капельки не привлекала. Не для того я захватил остров. Все это было предпринято с единственной целью:  раз и навсегда отучить дикарей от дурной привычки поедать ближнего своего. Мы живем в XVIII веке, а не когда-нибудь!..

 Но как заставить каннибалов сажать лук и спаржу? Не мог же я, подобно свергнутому тирану, кормить непокорными людоедами крокодилов. Тем более что все крокодилы уже были съедены. И тут мне на помощь пришел  тот же Пятница. От него я как-то случайно узнал, что не все население острова состоит из людоедов. Их, вообще, меньшинство, а большинство питается бананами и плодами хлебного дерева. И тогда меня осенила блестящая мысль: а что если установить на острове власть большинства над меньшинством?  История знает случаи, когда такие идеи осеняли умы людей, чьи имена остались в памяти потомков. У древних греков и римлян это называлось «демократия».

И я, не медля, издал указ установить на острове демократию.

Напрасно новые мои советники пытались меня убедить, что теперь травоядные островитяне кинутся пожирать человекоядных. Ничего такого не произошло: у травоядных, как говорится, оказалась кишка тонка. Зато человекоядные устроили настоящую охоту на травоядных. Теперь, при демократии, им никто не мешал пожирать себе подобных. Ни короля, ни его крокодилов. Свобода! Я и мой бедный Пятница не в счет. Не могли же мы вдвоем, с двумя ружьями и бочонком пороха угнаться за каждой бандой людоедов, совершавших свои набеги под покровом ночи. Напрасно я взывал к совести каннибалов. В конце концов, я  собрал совет  вождей  травоядных племен и торжественно передал власть в их руки.

 - Отныне, - сказал я, - вы будете сами управлять страной, - а мне разрешите откланяться!

С этими словами я  направился к своему ялику с явным намереньем покинуть остров, но они стали хватать меня за полы, умоляя не покидать их на произвол судьбы.

- Господин! - перевел мне Пятница их отчаянные вопли.- Если ты уплывешь, наш остров в скором времени станет необитаемым, потому что нас непременно пожрут людоеды!

 - Этого не случится, - утешал их я, - потому что вы представляете большинство  населения, которое не ест человеческого мяса.

- Господин!- пуще прежнего взмолились они.- О, как жестоко ты ошибаешься! У нас нет такого большинства.

Пришлось возвращаться и устраивать перепись населения. Что в условиях поголовной неграмотности было непросто, но достижимо. Каждый островитянин должен был принести к порогу королевского шатра либо шелуху от недоеденного банана, если он из числа травоядных, либо кость от обглоданного врага, если он из племени людоедов. И на моих глазах выросли две кучи, которые наглядно демонстрировали  состояние общества на сегодняшний день.

Признаться, при взгляде на эти кучи у меня в глазах потемнело.

Оказывается, за то небольшое время, когда на острове царила демократия, пропорции коренным образом изменились. Если во  времена владычества кровавого тирана, с его крокодилами, людоеды составляли лишь ничтожное, хотя и агрессивное меньшинств, то теперь, когда воцарилась свобода и справедливость, в меньшинстве оказались кроткие и законопослушные поедатели бананов.

Я спросил Пятницу, который никогда меня не обманывал, куда могли деться целые семьи, племена, деревни? На что он, не задумываясь, отвечал:

-Их съели?

- Но я же им дал власть большинства? – возмутился я. – Неужели власть большинства в принципе не способна защитить законное   право человека жить, а не быть съеденным в один прекрасный лень?!

- Способна, господин, - утешил меня мой Пятница,-  теперь способна, потому что в большинстве сейчас оказались благородные людоеды, и уж они не позволят жалким поедателям бананов нарушать закон. Так что спите спокойно господин. На острове теперь такая  демократия, что никто и не пикнет, когда его поведут съедать 

Читающий эти строки легко представит мое отчаянье. Все  гуманные идее и прекрасные начинания рушились буквально на глазах. Воздев руки к небу, я стал молить Провидение сделать что-нибудь одно из двух: либо вразумить дикарей, либо забрать меня к себе в небесный чертог и там упокоить навечно. 

Видимо мои молитвы дошли до Господа. Я не успел встать с колен, как в королевский шатер с пением, плясками и стуком тамтамов вошли представители людоедских племен в боевом оперении,  и …вы и вообразить не можете, что они несли в руках… Боевые топорики? Черепа съеденных врагов?.. Ни за что не догадаетесь!.. В руках они торжественно несли …овощи: сладкие и горькие перцы, морковь и еще какие-то местные коренья, а также душистые травы и  пряности. А главный жрец, он же маг и колдун, возложил на мою голову венок из  листьев лаврового дерева.

«Неужели, подумал я, у дикарей-островитян те же традиции, что и у создателей нашей цивилизации,  греков и римлян: увенчивать своих героев лавровыми венками?!

- Братья!- воскликнул я.- Дорогие мои двуногие братья!- Жаль, что на острове нет календаря. Мы должны особо отметить этот день, когда вы приобщились к гуманной западной цивилизации, перейдя от каннибализма к питанию овощами и фруктами!

Я был растроган и счастлив. Слезы умиления навернулись на моих глазах 

- Не волнуйтесь, господин, - успокоил меня мой верный Пятница, - Вы все принимаете слишком близко к сердцу. Ничего такого особенного не происходит. Они, всего-навсего, хотят сварить из вас суп…»

 В этом месте рукопись обрывается…

В чём смысл жизни

 Шел интеллигентный человек через лес по просеке, опаздывал на электричку. И видит: какой-то мужик стоит на бревне и привязывает веревку с петлей к ветке дерева.

- Прошу прощения, - говорит интеллигентный человек, - может, это не мое дело, но, мне кажется, вы намерены совершить э-э-э, в некотором роде, суицид.

- Ну да, типа того, - отвечает ему мужик с веревкой, - вот только никак не получается без посторонней помощи. Слушай, будь другом, выкати из-под меня бревно… Да не сейчас, а когда я голову просуну в петлю. Я тебе всю жизнь после этого буду благодарным.

- Ну, что вы?! Какая благодарность! Я бы с радостью… Но, не сочтите меня чересчур назойливым, даже в какой-то мере бестактным. Зачем вам это надо?

- Ты, что, сослепу не те очки надел? Не видишь – мне самому с петлей на шее руками до бревна не дотянуться.

- Так вы ногами оттолкнитесь… То есть, я  хотел сказать, в том случае, если не передумаете. Я бы на вашем месте…

- Ну и стань на мое место и отталкивайся. Не сдвигается гадское бревно. Кто его только тут положил? Не дадут человеку удавиться по-человечески!

- Я  хотел сказать, что на вашем месте я бы семь раз отмерил, прежде чем…

- Да  хоть отмеряй, хоть не отмеряй, веревка не резиновая!

- Я хотел сказать, что я бы сперва подумал: какой смысл умирать раньше времени?

- А какой смысл жить, если все равно умрешь?

- Ну-у, как бы вам это сказать…

- А так и скажи прямо, без «как бы»: в чем смысл жизни?!

Задумался интеллигентный человек:

- Вопрос, конечно, интересный. Многие мудрецы и философы испокон веков  ломали себе головы… Одни говорят - в творческом труде, который доставляет удовлетворение.

- Пробовал.   Еще пацаном, все стены изрисовал в микрорайоне. За что такое получил удовлетворение… До сих пор кое-где чешется.

- Ну, еще есть любовь там…дети…семейные радости…

- Сказал. Сказанул, как в лужу… того. А через что, ты думаешь, я сунул голову в петлю? Как раз через эти типа радости. Довели!..

- Узко смотрите.

- Что узко? Не понял.

- Вы смотрите изнутри, так сказать, в пределах своего физического существования. А  вы посмотрите сверху, духовным взором.  Земная жизнь дана человеку, дабы он стремился к совершенству, чтобы перейти в иной, высший мир уже, так сказать, готовым…

- Готовеньким!.. Скажи, пожалуйста, почему я должен переходить в другой мир, когда уже никого не узнаю, только мычу, трясусь и делаю под себя? Типа достиг совершенства. Может ваш иной, высший мир больше нуждается в таких, как я сейчас, здоровых мужиках? Если он, вообще, существует, иной мир.

- Этого никто не знает.

- А, вот, мы сейчас  проверим. Давай, толкай бревно.

- Чтобы я своими собственными руками…

- Ногой толкай.

- Ну, ногами…убил человека!

- Не хочешь, так давай поменяемся местами. Становись ты на мое место, если ты такой законопослушный. А мне потом расскажешь. Может, никакой там загробной жизни нет. Ради чего тогда это... типа совершенствоваться?..

- Да нет… Да вы что? Я бы с удовольствием… но, вот, опаздываю на электричку.

- Опаздываешь, ну и иди своей дорогой.

- Я бы давно уже шел, но вы же просили помочь.

- Так помогай! Чего стоишь?

- Да, но…с другой стороны…

- Либералы! Дерьмократы гребанные! Всегда у вас ни бе, ни ме, ни кукуреку. Вся история из-за вас наперекосяк пошла. Только вы у власти сядете, как приходят простые бандюги и стульчик из-под вас  выдергивают. Потому что сидите вы, не как люди, всей ж-пой, а только краешком, на всякий случай…

 За деревьями уже слышался гул и  басистый гудок электрички…

- Прошу меня извинить, - сказал интеллигентный человек, - но  следующая электричка только через два часа.

Вытолкнул бревно из-под ног собеседника и поспешил на станцию.

Ханна

Есть у нас одна женщина, Ханна ее зовут. Городок у нас небольшой, в Нижней Галилее, редко кто может остаться незамеченным, а Ханна – так, вообще, достопримечательность. Все чем-нибудь заняты: кто работает, кто получает пособие и поет в хоре репатриантов. А Ханна ждет Машиаха.

Вы только не подумайте, что она одна ждет. Многие ждут. Но как?  Не сидят, сложа руки, а проводят ряд мероприятий по ожиданию Машиаха.  Для них ожидание стало профессией: живут с ожидания и кормят семьи. «Хабадники» в специальных автобусах разъезжают с портретом любавичского ребе, который, как они утверждают, и есть Машиах. Эти уже дождались, но все равно ожидают.

А Ханна ждет, как родного. У нее никого нет, ближе Машиаха. Бабушку с дедушкой расстреляли во рву  у местечка Паричи в Белоруссии,  маму – она тогда была еще девочкой - Бог пожалел, пристроил у чужих людей… Потом и тех людей прибрал, и  маму с папой. А Ханне не дал ни мужа, ни детей.

Да и что Он мог поделать? Красивой ее никак не назовешь. Разве что глаза?

Глаза на ее некрасивом лице с бесцветного цвета кожей жили своей отдельной жизнью. И если глаза - зеркало души, то из зеркала этого смотрелась ханнина мама босоногой девочкой на зеленом лугу у реки Березины, и река светилась солнцем, и коровы гремели боталами на шее.

Но человек, глядя в зеркало, видит только себя. Вот никто и не разглядел душу Ханны.

Да она о себе никому не рассказывала, она говорила только о Машиахе… Но не надо представлять ее в виде городской сумасшедшей, непричесанной и неумытой которая, знай себе, бродит по улицам  и говорит, говорит в пустоту. Бродить и болтать ей было некогда, она работала в школе с религиозным уклоном, учительницей, и одевалась, как им положено, аккуратно: блуза непорочной белизны и длинная юбка из джинсовой ткани. Вот в школе, на уроках Танаха, она, о чем бы не говорила, в тему - не в тему, сбивалась на Машиаха:

- Вот придет Машиах, и восстанут из рвов и могил все родные, и люди будут жить вечно, и никто не будет нуждаться в пище телесной, только в том, чем жива душа, и наступит всеобщий мир – волк возляжет рядом с ягненком. А без царя  Машиаха, - говорила она детям,- сами видите, ничего хорошего у нас не будет.

Дети, которые переросли учительницу, и правда, сами видели: правители, которых выбирали демократическим путем, как правило, приходят и уходят раньше срока, и за ними еще долго тянутся их уголовные дела.

 -А почему же он не приходит, царь Машиах?

 - Это не от него зависит.

- А от кого же?

- От нас. Кто-то его должен помазать на царство. Для этого все мы должны собраться на Святой земле, все жить по Торе – значит по закону, данному на горе Синай, и все должны просить Машиаха возглавить войско, чтобы в последней войне победить ненавистников наших.

Когда она это говорила, ее «отдельные глаза» так освещали все лицо, что перед классом вдруг оживала пророчица Дебора, та самая, что проповедовала с горы, названной ее именем. Гора эта , с плоской вершиной, видна из окон школы, отсюда пророчица направляла пастухов и пахарей, вооруженных лишь бронзовыми мечами, против железных колесниц врага , запряженных свирепыми онаграми.

Но лишь урок кончался, и за учительницей закрывалась дверь, дети начинали понимать, что значит « все»…То есть попросту ничего не значит!.. Все, сидящие в классе, готовы бежать с горы, потрясая мечами… Но не все их родители живут по Торе, многие рады бы покинуть эту, для них не святую, землю. А вот посмеяться над учительницей, с ее Машиахом, готовы почти все. Короче, никакого такого единства в еврейском народе даже детский наивный глаз не обнаруживал. И Машиаху ничего не оставалось, как пройти мимо. И трусил он где-то на своем ослике по обочине шоссе, так и не помазанный на царство, и обгоняли его смеющиеся люди в лимузинах.

В конце концов, видимо, и до самой Ханны дошло, что  Машиаха ей не дождаться, потому что в нашем народе слишком многие не верят в его приход, и вдруг она замолчала.

Замолчала, и в нашем городе  как-то сразу потемнело. Ведь эта одинокая женщина Ханна была для города  тоже светом глаз.

 Оказывается, мы  тоже ждали. Кого? Чего? Не задумывались. Но когда  катишься  в пропасть по абсолютно гладкой наклонной плоскости вместе с домом, в котором живешь, и страной и  землей, на которой твой дом стоит, то все еще надеешься за что-то зацепиться, или кто-то подаст тебе руку.

И вот перестала Ханна ждать, а мы продолжали катиться.

И как будто выключили театральное освещение, мы остались в нашем городе, как на сцене, в декорациях цвета бетона.

Ну и собирались кучками и начинали судить-рядить: с чего бы это Ханна забыла о своем Машиахе?

И тут  ее ближайшая соседка протерла нам глаза:

- Вы что, не заметили, что у нее мужик?

- Как это?

- У нее в доме живет мужчина.

- Она комнату сдает, что ли?

- Может, и комнату.

- А иначе была бы свадьба с хупой. Ханна не из тех, кто может себе позволить без хупы.

- Любовь зла…Может, он не разведенный.

Все это показалось весьма убедительным. Если женщина при таких ее внешних данных и, увы, не девичьем возрасте встретила, наконец… То какой тут может быть Машиах?! Пока свое счастье еще не приелось, какое ей дело до всеобщего?

А то, что она счастлива, написано на лице. Если раньше ее щеки были цвета мацы непропеченной, то сейчас – тоже мацы, но подгорелой. Ученики это сразу заметили. А глаза, которые и раньше сияли, теперь еще и дышали, такие это были живые глаза. И дети как будто попадали под теплый душ, начинали прыгать, веселиться. Урока не получалась. Но она не замечала этого, ее глаза теперь существовали только для других, чтоб обдавать своей нежностью…

А соседки, тем временем, продолжали:

- Она с ним носится… не знает куда усадить…

- Пылинки сдувает.

-  Кормит одной фаршированной рыбой!

- Да нет, рыбой как будто не пахнет.

- А он работает?

- Не похоже. Он вообще из дому не выходит. Я его ни разу не видела в автобусе.

- Может, у него машина?

- Во дворе никаких машин.

- А в сарайчике?

От прежнего владельца Ханне досталась пристройка, но вряд ли в нее можно было загнать автомобиль.

Впрочем, пока соседки плескали языками,  ребята  уже были по ту сторону забора. Обдираясь о разного рода колючки – тут розы и кактусы состояли в тесном содружестве – пролезли в пристройку…

  Там стоял ишачок, белый ослик с прозрачными розоватыми  ушами. Глаза у него были умные и печальные.

В городе было много печальных глаз, но таких умных ни у кого не было… Кроме Ицика из шестого класса.

- Чтоб я сдох, - сказал Ицик, - если он не пришел, Машиах, вернее, приехал… 

 -Да-а… Но мертвецы все на месте,- затарахтели ребята.- И арабы делают, что хотят с Израилем.

 -И волк не возлежит с ягненком. А ты говоришь…

- Я не сказал, что Машиах пришел к мертвецам или к волку с ягненком, - возразил умный Ицик,- я всего-навсего сказал, что он пришел к тому, кто его ждал по-настоящему. А больше я ничего не говорил.

И ослик подтвердил его слова.

 

---

---

Всего понравилось:0
Всего посещений: 1502

Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2008/Zametki/Nomer7/Azov1.php - to PDF file

Комментарии:

---

---