Smilovicky1

Из книги Л. Смиловицкого «Евреи в Турове: история местечка Мозырского Полесья» Иерусалим 2008 г.

Погромы, как неотъемлемая часть и проклятие еврейской истории, долгое время миновали Туров. Их не было здесь со времени казацких войн, сотрясавших Украину и Белоруссию как части Речи Посполитой. Последний раз евреи в Турове пострадали от стрельцов русского царя Алексея Михайловича, воевавшего с польской короной в XVII веке. С тех пор еврейская община не знала ни кровавых наветов, ни жестоких преследований. Они обошли ее стороной в восьмидесятые годы XIX веке, когда после убийства Александра II сотни еврейских общин в империи стали жертвами погромщиков. Даже революция 1905 г. не докатилась погромной стихией до этой глубинки Полесья. Белорусы и евреи дорожили добрососедством и не собирались утратить его в угоду пришлым черносотенцам из соседних губерний.

Первая мировая война превратила Полесье в театр военных действий между Германией и Россией, но большая беда пришла в Туров только в годы гражданской войны. Одна за другой последовали три волны погромов, страшный след от которых тянулся от местечка к местечку. Виновниками первой волны стали польские легионеры, оккупировавшие республику в августе 1919 г. – июле 1920 г., второй – Савинков и Булак-Балахович осенью 1920 г., а третьей – банды «самостийных» атаманов на протяжении всего 1921 г. Евреи оказались наиболее доступной и беззащитной жертвой. Большевики имущую часть евреев считали эксплуататорами, поляки – «христопродавцами», крестьянские батьки – «жидо-комиссарами», принесшими в деревню продразверстку[1], а белорусские националисты – противниками возрождения «незалежнай» Беларуси.

Погромам предшествовали политическая и военная нестабильность, хозяйственная разруха и часто возникавший вакуум власти. Начиная с февраля 1917 г. Мозырским уездом руководили комиссары Временного правительства из Петрограда, которых в октябре сменил Военно-революционный комитет (ВРК) большевиков. В январе 1918 г. войска кайзеровской Германии перешли линию фронта Могилев–Жлобин–Калинковичи–Гомель и захватили две трети территории Белоруссии. По приказу немецкого командования Гомельский, Речицкий, Мозырский и Пинский уезды были присоединены к Украине гетмана Скоропадского.[2] В ноябре 1918 г. в Германии произошла революция, которая низложила кайзера Вильгельма II. Это заставило немецкие войска отступить в декабре 1918 г., и власть досталась Директории Петлюры.[3] В Мозырском уезде она продержалась всего несколько месяцев и в апреле 1919 г. перешла к большевикам, а через некоторое время там появились поляки.

Туров был освобожден от польских легионеров только летом 1920 г., а в октябре – состоялось подписание предварительных условий Рижского мирного договора о признании независимости Белоруссии, по итогам которого западные области республики отходили в пользу Польского государства. Со своей стороны, варшавское правительство заявило о прекращении отношений с войсками Петлюры и Булак-Балаховича, воевавшими против Советской России.

В 1918 г. в Турове была установлена пограничная вахта Центральной рады из 10-5 чел., которую возглавил Козловский из Мозыря. В ночь на 18 декабря 1918 г. Туровский красногвардейский отряд четырьмя группами одновременно вступил в местечко и занял помещение почты, лесной управы и гетманской вахты. Гайдамаки и немецкие солдаты отступили в Житковичи. Власть в Турове взял Военно-революционный комитет под председательством Тараса Русого. Утром 19 декабря 1918 г. на Красной площади местечка состоялся митинг, на котором была провозглашена советская власть. Комитет расположился в помещении бывшей волостной управы, а в деревне Борки устроили заставу. Но «враги не дремали»: торговцы Глозман, лесопромышленник Трегер и начальник почты Шотт послали своего человека на станцию Житковичи с письмом к немецкому коменданту. Они сообщали, что отряд большевиков малочисленный, плохо вооружен и просили освободить Туров. 25 декабря 1918 г. местечко было снова занято немецкими войсками, но опять ненадолго, советская власть была восстановлена уже 3 января 1919 г., а во главе ревкома Турова встал Петр Балбуцкий.

В конце марта 1919 г. в Туров пришли польские войска, которые были выбиты партизанами в июне. Несмотря на это, красные партизаны не сумели закрепить успех, и в декабре поляки вернулись. В апреле 1920 г. Туров освободили красноармейцы Западного фронта, но через месяц в местечко снова вступили польские части.[4]

Польская армия отступила из Турова окончательно только в июле 1920 г. В местечке заработал волостной ревком. В списке первых его мероприятий стали надзор за частными лицами, борьба со спекуляцией, благоустройство местечка, обслуживание дорог, мостов и переправ, сбор оружия у населения, борьба с пожарами, хищениями леса, ночные караулы. Ревком собирал сведения о пострадавших от контрреволюции, взял на учет помещичьи имения и имущество лиц, бежавших с польскими «бандами», открыл школы и занялся ликвидацией неграмотности, помогал провести уборку урожая.

В октябре 1920 г. в составе Туровского волостного земельного отдела значились: заведующий Кузьма Голец, конторщик (бухгалтер) Абрам Тепленький и делопроизводитель Николай Мошинский.[5] Они раздали неимущим хозяйствам на семена картофель, овес, просо и ячмень, помогли оборудовать кузнечную и слесарную мастерские, открыли прокатный пункт сельскохозяйственного инвентаря, приняли меры по охране больших садов, пытались уладить «мирным путем» земельные споры.[6]

С июля 1920 г. по март 1921 г. Туров соприкасался с нейтральной зоной, которая простиралась на 15 км по обе стороны демаркационной линии между Российской Федерацией и Польской Республикой. Для поддержания порядка в пограничной зоне был образован Туровский военный революционный комитет под председательством Федора Борисова,[7] в распоряжении которого был отряд Рабинера. Начальниками Туровской комендатуры стали Белошапка и Фурсов. По линии Тонеж–Букча–Туров–Вересница Военно-революционный комитет установил пограничные заставы. Местечко находилось в стороне от шоссейных дорог, а ближайшая железнодорожная станция была в Житковичах, в 25 км.[8]

В декабре 1920 г. при помощи Реввоенсовета Западного фронта была воссоздана Туровская волость, а в нейтральной полосе восточного участка границы организованы четыре ревкома – Пятечинский, Семежевский, Хоростовский и Туровский. Первые три подчинялись Слуцкому уездному революционному комитету, а Туровский – Мозырскому ВРК. Такое деление было призвано помочь установлению твердой власти в округе. Политотдел Западного фронта снабдил ревкомы необходимыми материалами и точными инструкциями о правилах перехода государственной границы с Польшей.[9]

Мирное население не чувствовало себя в безопасности. Его терроризировали банды дезертиров и отряды крестьянских атаманов, которые занимались поборами и грабежами, заявляя, что ведут борьбу за свободную Беларусь – без русских, поляков, украинцев и евреев. Антисоветские формирования не могли противостоять отрядам Красной Армии и прибегали к тактике диверсий и рейдов на советскую сторону, используя как плацдарм опорные пункты на территории Польши.

В бесчинствах польских военных можно выделить два этапа. Первый включал погромы во время оккупации республики с августа 1919 г. до июня 1920 г., а второй – время отступления в июле 1920 г. Погромы сопровождались широкой антисемитской агитацией среди крестьян. Она была примитивной и сводилась к тому, что евреи являлись коммунистами, которые все губят, обманывают, и поэтому их необходимо «бить и резать». Обычным предлогом для грабежа еврейского имущества служили поиски коммунистов. По свидетельству современников, польская антисемитская агитация имела «значительный успех» и смогла отравить сознание белорусских крестьян.[10]

Занятие городов и местечек Белоруссии в 1919 г. сопровождалось погромами и грабежами не только лавок и магазинов, принадлежавших евреям, но и частных домов. В течение одиннадцати месяцев польской оккупации евреев подвергали различным формам насилия: от оскорблений, унижения человеческого достоинства, избиений, изнасилований до нанесения увечий и убийств. Самые массовые жертвы среди евреев и разорение пришлись на время скоротечного отступления польских легионеров из БССР в июле 1920 г.

В мае 1920 г. в Калинковичах польские власти арестовали Кацмана, Соловьева и Кирпичникова, которых «уличили» в шпионаже. Их задержали с помощью двух провокаторов, выдавших себя за советских подпольщиков. Все трое арестованных после суда военно-полевого трибунала были при стечении народа повешены в городском саду Мозыря. По городу были расклеены объявления, подписанные генералом Сикорским,[11] на польском и русском языках, которые под страхом смерти запрещали евреям оказывать содействие большевикам. На евреев Калинковичей наложили контрибуцию в 250 тыс. руб. В Петрикове к польскому коменданту вызвали хозяина аптеки Файнштейна, которого объявили шпионом и коммунистом. Только заступничество доктора Рутковского спасло аптекаря от расправы.[12]

В ходе антисемитских выступлений разорению подвергались все социальные группы: торговцы, ремесленники, земледельцы. Грабежи совершались польскими солдатами на глазах офицеров, которые не мешали разгулу своих подчиненных. Из еврейских хозяйств вывозилось все, что имело какую-либо цену: хозяйственный инвентарь, семена, стройматериалы и даже органические удобрения. На станции Птичь были ограблены 200 евреев, в Житковичах – 400. В Лельчицах солдаты ходили по домам в поисках припрятанных золота и драгоценностей – выламывали полы, пробивали стены и разбрасывали печи, даже заставляли снять обувь. В Мозыре они унесли белье, одежду, продукты питания, посуду, 30 швейных машинок и инструменты у многих ремесленников. Легионеры повесили двух евреев за то, что один отказался отдать костюм, а другой – телегу с лошадью.[13] В Турове, по свидетельству советских органов, еврейская община пострадала от поляков больше, чем в Мозыре.[14]

Оккупационные власти широко использовали принудительный труд евреев. Их хватали прямо на улице и в частных домах и заставляли работать, а сопротивлявшихся били прикладами и нагайками. Брали преимущественно мужчин, но если их не хватало, заставляли идти женщин, стариков и детей. Польские военные гнали евреев не только на общественные работы, но и когда сами нуждались в их подневольном труде. Некоторые евреи могли откупиться. Торговцев, сидевших в лавках, или хорошо одетых евреев на работы не брали, «охотились» исключительно за бедняками. В Мозыре по просьбе общины был образован комитет для упорядочивания назначений на работы, однако это не спасало – поляки продолжали «ловить» евреев для выполнения необходимых работ.[15]

Во многих городах и местечках польские военнослужащие разрушали и оскверняли синагоги. Они использовали стереотипы в сознании католиков, униатов и православных жителей Белоруссии, согласно которым евреи «продали» Иисуса Христа, за что оказались проклятым народом, а иудаизм «дьявольской» верой, или что все евреи – колдуны и убийцы христиан, разрушители благополучия христианского дома.[16]

Возникло понятие «тихие погромы» – показательное нарушение еврейской традиции, объявление общественных работ в дни еврейских праздников, включая Судный день. Одновременно польские власти наказывали евреев за работу в воскресные дни.[17] Легионеры рвали Тору, резали бороды старикам, заставляли верующих выполнять физические работы по субботам. В Ковчицах польские драгуны, угрожая оружием, требовали у религиозных евреев откупа за сохранение бороды. Иосифу Курановичу, у которого денег не оказалось, вырвали бороду руками. В Мозыре исключение сделали только для раввина Анцелевича, которому просто разрешили носить бороду.[18]

Принудительные работы сопровождались унижениями и оскорблениями. Евреев били до крови, заставляли собирать сено по соломинке и переносить в сарай. Больным приказывали носить воду в дырявом ведре, женщинам – тянуть бочку с водой вместо лошади, а несогласных раздевали донага. Принуждали переносить непомерные тяжести, катать офицеров в вагонетках по узкоколейной дороге и тому подобное. Евреи боялись жаловаться, потому что слышали, что подобные выходки легионеры позволяли себе повсеместно. В Калинковичах поляки избили резника Мойше Рабиновича (55 лет), который отказался работать в субботу. В одной из деревень Мозырского уезда (название в документе не приводится. – Л. С.) еврейскую семью из одиннадцати человек заставили выпить по ведру воды. Когда несчастные заявляли, что не в силах это делать, в рот вставляли палку, чтобы искусственно вызвать рвоту и пить дальше. Потом евреев положили на землю, накрыли досками и по ним прогнали лошадей, а затем тела бросили в Припять.[19]

В некоторых случаях издевательств удалось избежать благодаря выкупу. В земледельческой колонии Ситня никого не убили только потому, что община уплатила польским офицерам 12 тыс. марок.[20]

Случаи насилия над женщинами были отмечены во всех местах присутствия польских войск. В Мозыре было изнасиловано не менее 300 женщин, включая двух девочек 12–15 лет и трех беременных. Несколько женщин было изнасиловано на станции Птичь, в том числе девочка 13 лет, в Житковичах польские военные надругались над семью женщинами и девочкой 14 лет, в Петрикове от них пострадали около 100 женщин, а за медицинской помощью обратились 40 зараженных и 30 забеременевших женщин, в Копаткевичах – 20 женщин. В Турове и его окрестностях поляки изнасиловали не менее ста женщин и надругались над старухой 80 лет.[21] Еврейский общественный комитет по оказанию помощи пострадавшим от погромов (Евобщестком) не смог установить точное количество пострадавших. Сами жертвы часто избегали огласки перенесенного позора и не заявляли о случившемся. Однако количество выявленных примеров говорит о сотнях подобных эксцессов.

Убийства и насилие со стороны польских военных не были следствием разбушевавшихся страстей в момент аффекта, вызванного антисемитской травлей, как это имело место при других погромах. Евреев расстреливали за «шпионаж», когда хотели избавиться от ненужного свидетеля или «крикуна», протестовавшего против действий насильников. В Петрикове при подобных обстоятельствах убили хозяина лавки Иосифа Равинковича (58 лет), мясника Залмана Брискмана (65) и его сына (15), извозчика Офенгендина (40) и парикмахера Гирша Дегтяря (35). На Припяти был остановлен пароход «Ремесленник», где находилось два еврея – кочегар и подросток из Давид-Городка. Пассажиры спрятали кочегара, а мальчика поляки расстреляли. В Копцевичах легионеры увели скот и лошадей, а еврея, который шел сзади и ругал поляков, – застрелили. В Турове от рук поляков погибло шесть евреев в самом местечке и 31 еврей в окрестных деревнях, в Петрикове – 11 евреев, в Мозыре – 32, в Житковичах – шесть евреев.[22]

Польские погромы проходили в основном без участия белорусских соседей. Убийства и надругательства совершались хладнокровно и планомерно, чтобы причинить максимальный ущерб еврейской общине и унизить человеческое достоинство. В Петрикове христиане самолично не принимали участия в грабежах, но указывали оккупантам на дома, где жили евреи, и подбирали товары, выброшенные из еврейских лавок. В Ковчицах «русские» (неевреи) охотно скупали награбленное; евреи считали, что не менее половины похищенного имущества оказалось в домах соседей. Польские солдаты-евреи не участвовали в погромах и даже заступались за белорусских евреев, когда это было возможно.

Некоторые жители использовали погромы, чтобы поправить свое материальное положение. Убегая от бандитов, евреи могли взять только часть имущества, и тогда оставшееся расхищалось. Нередко ближайшие соседи отчуждали земельную собственность евреев, но одновременно были случаи, когда местные крестьяне и духовенство защищали евреев от польских солдат и других погромщиков.[23]

Отход польских войск сопровождался массовыми поджогами не только отдельных зданий, но и целых улиц в городах, деревнях и местечках. Как правило, это не было вызвано военной необходимостью. Большинство поджогов с 9 по 14 июля 1920 г. носило организованный характер, что позволяет предположить существование определенного плана польского командования о разрушении местечек при отступлении. Военные мешали тушению очагов возгорания и, угрожая оружием, разгоняли пожарные расчеты и жителей, спешивших на борьбу с огнем. Эвакуируясь из Мозыря, польские легионеры предварительно сожгли железнодорожный и деревянный мосты, тушить которые не дали. В отдельных случаях поляки заставляли поджигать евреев. В Могильном 13 июля 1920 г. легионеры приказали членам местной общины обложить соломой мост через реку, облить керосином, дегтем и поджечь.[24] От занявшегося пламени пострадали соседние дома, включая еврейские.

В целом погромы, учиненные поляками в 1919-1920 гг., имели ряд особенностей: относительно небольшое количество убитых и раненых (кроме случаев в Пинске и Лиде), поголовный грабеж и вывоз имущества, особенно при отступлении, уничтожение еврейской собственности и массовые поджоги городов и местечек, принудительное использование еврейской рабочей силы. По данным Евобщесткома, за одиннадцать месяцев польской оккупации в республике пострадало 350 тыс. чел., включая 120 тысяч детей и 80 тысяч взрослых.[25] Жизнь местечек была парализована, жители долго не могли прийти в себя и оправиться от погромов. Разбитые лавки и мастерские, изъятые товары и орудия труда лишали евреев средств существования. Торговцы и ремесленники, обслуживавшие окрестные деревни, не рисковали покидать свои дома и оставались без работы.

Вторая волна погромного движения была связана с вторжением на территорию Белоруссии групп повстанцев Станислава Булак-Балаховича[26] и присоединившихся к ним отрядов Бориса Савинкова в октябре–ноябре 1920 г.[27]

В соответствии с соглашением о перемирии с РСФСР от 12 октября 1920 г., польские войска покинули Минск, а все антисоветские формирования на подконтрольной Польше территории были распущены. Несмотря на это, польское командование разработало план новой кампании. Пилсудский рассчитывал на образование федерации Польши, Литвы, Украины и Белоруссии, которая стала бы Второй Речью Посполитой.[28] Булак-Балахович должен был сковать части Красной Армии в Белоруссии и не позволить перебросить их на Южный фронт для преследования генерала Врангеля в Крыму.[29]

Булак-Балахович и Савинков общими усилиями сформировали Русскую народную добровольческую армию численностью 7860 штыков и 3500 сабель. Это было три дивизии, одна бригада, кавалерийский полк, полк донских казаков, авиаэскадрилья, бронепоезд и две артиллерийские батареи. В армии оказались в основном бывшие пленные красноармейцы и местные партизаны, недовольные советской властью. Савинков возглавлял Русский политический комитет и рассчитывал на образование буржуазно-демократической республики. Предполагалось, если наступление будет успешным, продолжать его на Москву. Польское правительство делало вид, что не имеет ничего общего с этой «самодеятельностью».[30] Когда подготовительные работы завершились, собранные силы вывели на исходный рубеж к демаркационной линии.

Подготовка «освободительного похода» Булак-Балаховича оказалась неожиданностью для советской стороны. В октябре 1920 г. Центральное бюро Компартии Белоруссии отмечало осложнение военной и политической обстановки в республике. Оно потребовало от чрезвычайных комиссий усилить борьбу с контрреволюцией. Эта директива стала энергично воплощаться в жизнь. Чекисты с помощью местного актива начали задерживать подозрительных лиц и опасных преступников по обвинению в шпионаже, бандитизме и других антисоветских действиях.[31] В Минске 2 ноября 1920 г. Чрезвычайная комиссия по борьбе с бандитизмом и спекуляцией (ЧК) Белорусской Республики опубликовала воззвание к населению, в котором разоблачала контрреволюционеров «всех мастей», белогвардейцев и других слуг международных хищников, которые в целях наживы хотят обмануть малосознательных граждан. Одновременно утверждалось, что противники советской власти якобы распространяют нелепые слухи о наступлении на республику генерала Желиговского и атамана Булак-Балаховича. Авторы документа, Ротенберг (председатель) и Опанский (секретарь), обращались к рабочим и всем «честным» гражданам задерживать распространителей провокационных слухов, чтобы «могучая карающая рука ЧК могла расправиться с врагами революции».[32]

Аналогичные сообщения приходили с Полесья. Мозырский военно-революционный комитет докладывал, что среди населения «циркулировали ложные и нелепые слухи», распространяемые агентами контрреволюции и наемниками буржуазии, выступавшими от имени Союза защиты родины и свободы.[33]

Планы широкомасштабной операции утаить было трудно. Варшавский корреспондент Таймс из Лондона отмечал, что задача, поставленная перед Булак-Балаховичем, огромна, а препятствия, которые необходимо преодолеть, – «неимоверные», поэтому его дело может погибнуть.[34] В ноте СНК РСФСР правительству Великобритании от 28 октября 1920 г. подчеркивалось, что враждебные действия в Белоруссии продолжаются. Тем временем страны – члены Антанты[35] через Польшу снабжали оружием и снаряжением отряды Булак-Балаховича и Петлюры и несли главную ответственность за кровопролитие.[36] В Риге советский представитель вручил ноту правительству Латвии о вербовке на ее территории в «обширных размерах» бежавших из России белогвардейских офицеров и других контрреволюционных элементов для пополнения армии Савинкова в Польше.[37]

25 октября 1920 г. сторонники Булак-Балаховича и Савинкова перешли демаркационную линию. Штаб повстанцев находился в Кожан-Городке, куда 2 ноября 1920 г. прибыл английский резидент Сидней Рейли. По его словам, идея освобождения белорусских земель от большевиков впервые объединила белорусов, поляков и русских, хотя согласия между ними не было. Главные силы были собраны вдоль правого берега Припяти. «Дивизию смерти», ядро которой составляли бывшие солдаты и офицеры Юденича, влившиеся в состав балаховских частей, поддерживала кавалерийская дивизия генерал-майора Ярославцева, сформированная в августе 1920 г. в Иваново, около Кобрина. Жлобин планировалось захватить силами левой группы войск, основу которой составляла пехотная дивизия полковника Микоши из Люблина.[38]

В полосе наступления находилось незначительное количество советских войск, а резервы были сконцентрированы далеко от театра военных действий. 6 ноября отряды Булак-Балаховича вошли в Туров. Местечко было переполнено обозами с боеприпасами, амуницией, провизией и другим имуществом.[39] 8 ноября основные силы балаховцев достигли Петрикова и завязали ожесточенные бои на его подступах. Петриков защищали два полка 16-й армии Западного фронта, которые были обескровлены в предыдущих боях и не смогли оказать продолжительное сопротивление. Красная Армия оставила Петриков 8 ноября, Скрыгалов – 9 ноября, Мозырь – 10 ноября и Калинковичи – 11 ноября.[40]

Перед началом похода Булак-Балахович объявил свою политическую программу, целью которой являлось образование независимой Белорусской Республики, включавшей полосу от Речицы до Мозыря и от Гродно до Смоленска, где проживало свыше 10 млн человек, включая более 1,5 млн евреев.

7 ноября 1920 г. в Турове Булак-Балахович торжественно передал власть на занятых территориях Белорусскому политическому комитету (БПК) польской ориентации.[41] 12 ноября Булак-Балаховичу устроили пышную встречу в Мозыре. Члены Белорусского политического комитета встретили его с красно-белым флагом и предложили стать по примеру Пилсудского «начальником белорусского государства». Они передали в подчинение любимому «батьке» вооруженные отряды «Зеленого дуба» во главе с Вячеславом Адамовичем (Деркач), которые возникли в 1919 г.[42]

Балахович объявил о роспуске правительства Белорусской Народной Республики Вацлава Ластовского в Каунасе, Антона Луцкевича в Варшаве и советского правительства Александра Червякова в Минске. Он декларировал независимость Белоруссии, назвал себя главнокомандующим всех белорусских вооруженных сил и назначил премьер-министром Павла Алексюка. Балахович произвел своего брата Юзефа в чин генерал-майора и поручил ему командовать Русской народной добровольческой армией.[43] Следующим шагом должны были стать формирование гражданской администрации, разработка Конституции, конфискация крупной помещичьей собственности, союз с Польшей и Антантой.

Положение Булак-Балаховича было непрочным. Поляки считали мятежного генерала только относительно полезным и не доверяли полностью. Пилсудский характеризовал его как «атамана разбойников», а не офицера в европейском духе, но считал незаменимым в условиях партизанской войны, человеком, который бьет большевиков лучше штабных генералов.[44] В одном из рапортов военного ведомства Польши отмечалось, что Булак-Балахович хочет быть знаменитым, «много кричит, солдатам очень близок, и они его очень уважают».[45]

Поход Станислава Булак-Балаховича на Белоруссию обернулся для евреев трагедией. Авантюрист по своей природе, он старался максимально разыграть еврейскую карту. «Крестьянский генерал» использовал антисемитизм поляков, черносотенные настроения белых офицеров и недовольство белорусской деревни большевистской продразверсткой. Евреи, как никто другой, подходили на роль потенциальной жертвы. Предлог для насилия всегда был под рукой: личные обиды, хозяйственные споры и конфликты, имущественные претензии. Евреи принадлежали к различным слоям общества, были политически активны, отличались грамотностью. Они исповедовали другую религию, разговаривали на собственном языке, придерживались традиции, не имевшей аналогов в славянской культуре. Война и разорение, голод и грабеж рождали потребность в насилии, которую удобнее всего было удовлетворить за счет евреев. Неизвестно, какая социальная группа, религиозное или национальное меньшинство могли бы выступить в роли социального громоотвода, если бы не евреи. В итоге за считанные недели осени 1920 г. десятки местечек Белоруссии оказались разгромлены, тысячи жителей разорены, сотни убиты и покалечены, дети остались сиротами. Среди потерпевших были люди разных национальностей, но только евреи оказались жертвами, избранными погромщиками по национальному признаку.

Советские источники, освещавшие погромы Булак-Балаховича и Савинкова, предпочитали говорить о политическом бандитизме. Это затушевывало антисемитизм как явление и оставалось приемлемым для обывателя, с которым советская власть заигрывала. Однако большинство евреев не имели отношения к большевикам, не говоря об их семьях, родителях, женах и детях, которых мучили и убивали наравне с взрослыми.[46]

Вдохновители погромов ставили знак равенства между понятиями «еврей» и «комиссар», выдвигая лозунги: «Уничтожим евреев, чтобы не мешали крестьянству!», «Долой комиссаров, смерть евреям!» Агитаторы-антисемиты утверждали, что евреи виноваты в красном терроре, а их уничтожение обеспечит падение Советов и отказ от идеи мирового переустройства общества.

После октября 1917 г. заговорили о том, что большевистский переворот подготовили евреи – Троцкий, Зиновьев, Свердлов, Урицкий и др. Никто не вспоминал, что среди противников большевиков евреев насчитывалось еще больше. Из трехсот главных героев политического Олимпа России в 1917 г. насчитывалось 43 еврея, из которых было 20 меньшевиков, 11 большевиков, шесть эсеров, по три анархиста и кадета. Лишь пять человек участвовали в еврейских национальных организациях, 37 отнеслись к Октябрьской революции отрицательно, 16 были ее активными участниками.[47] «Главный еврей» революции Лев Троцкий (Бронштейн) считал себя интернационалистом, а о еврействе вспоминал с «брезгливостью и тошнотой». Шимон Дубнов справедливо подметил, что именно евреям пришлось отвечать за содеянное Лениным.[48]

Большинство погромов, учиненных балаховцами, имели криминальную основу. Костяк их участников составляли бывшие пленные красноармейцы и дезертиры, выходцы из польской и белорусской мелкопоместной шляхты и русские старообрядцы. Строгая воинская дисциплина отсутствовала, а участие в погроме служило важным фактором пополнения антисоветских формирований людскими и материальными ресурсами. Каждый «солдат» Булак-Балаховича знал, что при вступлении в еврейское местечко никто не запретит ему присвоить чужое добро, насиловать женщин, требовать выпивку, продукты питания, одежду или транспортное средство. Мятежники были уверены в полной безнаказанности. Власть оружия опьяняла и диктовала свои законы, за совершенные злодеяния никто не отвечал. В Петрикове было сожжено двенадцать деревянных лавок и убито 11 евреев, в Турове от рук балаховцев погибло 12 евреев.[49]

Погромы охватили деревни и еврейские сельскохозяйственные колонии Туровской волости, где проживало всего несколько еврейских семей. В Новоселках балаховцы убили девять человек, в Хлумине – пять, в Озеранах – четыре, в Черницах – три, в Горках, Толмачеве и Ричеве – по два, в Лудине, Люлине, Коли и Погосте – по одному еврею.[50]

В Копаткевичах, где балаховцы провели всего три часа, они забрали имущество, деньги и «портативные» вещи: обувь и белье. Жертвами погрома стали 60 еврейских семейств, которые остались без мужей и отцов. Для местечка это стало непосильным ударом – его жители серьезно пострадали от пожара 1915 г., а эпидемия сыпного тифа в 1919–1920 гг. унесла жизни 153 евреев. Часто жертвами бандитов становились глубокие старики. В Озеранах погибли Арон-Берко Лельчук и Иосиф Запесоцкий (50 лет), в Хлумине – Гирш Левин (90), Шлёма-Хаим (60) и его брат Мойше-Яков (65), в Ричеве – Меир и Ошер Чечики (65 и 70 лет).[51]

Только в редких случаях погрома удавалось избежать благодаря счастливому стечению обстоятельств. В Озаричах при приближении балаховцев евреи укрылись в соседней деревне Андреевке. После молитвы к ним вышел раввин и заявил, что бандиты не вступят в местечко. На подъезде к Озаричам лошадь Булак-Балаховича оступилась и застряла одним копытом в расщелине между досками на мосту. Наездник, который был пьян, едва удержался в седле и, расценив случившееся как дурное предзнаменование, приказал обойти местечко стороной. Этот случай одни евреи объясняли суеверием «крестьянского генерала», а другие – заступничеством Бога, услышавшего страстную молитву раввина.[52]

Погромы Булак-Балаховича сопровождались большим количеством жертв. Рациональное объяснение этому явлению найти вряд ли возможно. Погромщики могли выдвинуть конкретный повод для расправы над евреями: шпионаж, помощь советской власти, стрельба из окон по отступающим частям и т. д. Однако чаще всего они мучили свои жертвы, вымогая мифическое золото, припрятанное на черный день, скромные сбережения, продукты питания или одежду. Садизм, который сопровождал пытки, рождал неописуемый ужас. Бандиты прижигали чувствительные органы, отрезали уши, нос, язык, конечности, выкалывали глаза, душили, имитировали повешение с последующим извлечением из петли, избивали плетью и палками до полусмерти и др.[53]

Молва о жестокости балаховцев распространялась от местечка к местечку и вызывала панический страх. При первых известиях о бандитах люди бежали в лес или в уездный город под защиту военного гарнизона. Только немногие надеялись на выкуп, который помогал не всегда – мучители требовали большей мзды. В Терево Мозырского уезда балаховцы нашли спрятавшихся евреев во ржи на краю деревни и заставили собраться к дому Носима Каплана. В дверях встал крестьянин в лаптях и свитке[54] с винтовкой в руках. Бандиты приносили водку и, выпивая, разбивали бутылки о головы евреев – кровь брызгала по сторонам. Анцеля Гинзбурга заставили выпить серную кислоту, другому еврею ножом от соломорезки пилили шею. После того как женщин изнасиловали, евреев начали выводить на улицу. На крыльце находились два балаховца: один с шашкой, а другой с дубинкой. Обреченных выпускали по одному человеку и тут же убивали. Когда Сара Эренбург хотела убежать, ее догнали и раскроили топором голову.[55]

Удовлетворение животной страсти, сопровождавшееся унижением жертвы, было характерно для каждого появления повстанцев в городах и местечках с еврейским населением. Погромы сопровождались надругательством над женщинами. Пользуясь личным оружием, разогретые алкоголем, они могли овладеть жертвой без большого труда. От насильников Булак-Балаховича страдали не только женщины в детородном возрасте, но и девочки-подростки.

В декабре 1920 г. по поручению Общества охраны здоровья еврейского населения были собраны сведения о положении еврейского населения в Речицком и Мозырском уездах, местечках Птичь, Житковичи, Туров, Лельчицы, Петриков, Копаткевичи и Скрыгалов, еврейских колониях и деревнях. Полученные данные шокировали. Больше всего изнасилованных оказалось в Мозыре – около 300, в Петрикове – 90, в Копаткевичах – 20 женщин.[56] В Турове количество изнасилованных сотрудники Евобщесткома не смогли подсчитать и в соответствующей графе сделали запись – «много». В Тонеже насильники убили девушку Сору, в Озеранах – Броню Лельчук и Симху Гизунтерман, в Хлумине – Фруму, дочь Мойше-Якова. Всего в Мозырском уезде в 1920 г. от насильников пострадало более 500 женщин. [57]

Насилия, издевательства и убийства евреев вызвали среди славянской части местечка больше сострадания, чем злорадства. Однако оставалось и много равнодушных, которые предпочитали держаться в стороне, убеждая себя в том, что «еврейские дела» их не касаются.[58] Сдерживающим фактором служил декрет СНК РСФСР, принятый 27 июля 1918 г., «О борьбе с антисемитским движением», согласно которому люди, проводившие антисоветскую агитацию, ставились вне закона.[59] Наряду с этим преследование евреев помогало белорусам и русским отвести от себя удар погромщиков, сохранить имущество и даже поживиться добром бежавших или погибших соседей.

Какая-то часть деревенского населения сама участвовала в погромах. По свидетельству еврейского отдела Народного комиссариата национальностей, осенью 1920 г. инициаторами и исполнителями погромов в ряде мест Мозырского уезда выступали крестьяне.[60] Погромщикам содействовали православные духовные лица. Настоятель церкви в Ричеве укрывал у себя дома бандитов, которые громили Туров; арест священника позволил задержать руководителя налетчиков Л. Григоровича.[61]

После захвата Мозыря армия Булак-Балаховича изменила направление главного удара. Вместо маршрута Бобруйск–Минск она стала двигаться в направлении Речицы и Гомеля, чтобы соединиться с войсками Петра Врангеля. Это была составная часть стратегического расчета Пилсудского – обновить с помощью генерала Люциана Желиговского Великое княжество Литовское и создать «третью Россию» – без большевиков и царя. Однако походы на Москву и Ковно не удались, как и расчет на крестьянское восстание в прифронтовой Белоруссии. Бывшие русские военнопленные, составлявшие основу армии повстанцев, не собирались воевать за «незалежную Беларусь» и переходили на сторону Красной Армии.[62]

Станислав Булак-Балахович не пошел с Савинковым, а остался с основной частью войск в Мозыре, чтобы превратить город в крепость. Известие о поражении в Крыме «черного барона» надломило боевой дух повстанцев, Савинкову взять Речицу не удалось.[63] В советской прессе была развернута широкая пропагандистская кампания. 13 ноября 1920 г. газета Зьвязда поместила статью «Добьем Балаховича!», а когда началось общее контрнаступление, появились новые публикации: «Бегство балаховцев», «По пятам погромщиков» и др.[64]

Обращение штаба командующего Западным фронтом Красной Армии М.И. Тухачевского, ноябрь 1921 г.

Тем временем командующий Западным фронтом Михаил Тухачевский подтянул к Полесью значительные силы, двинул их со стороны Жлобина 16 ноября и назавтра вступил в Калинковичи. Опасаясь окружения, балаховцы сняли осаду Речицы, и 19 ноября начали отступать по всему фронту. Вторая пехотная дивизия упорно обороняла Мозырь, но 20 ноября он пал. 21 ноября 1920 г. Мозырский уездный военно-революционный комитет докладывал, что банды мятежников рассеяны по уезду. Одновременно указывалось, что за укрывательство бандитов виновные понесут наказание «вплоть до расстрела».[65]

Однако полностью уничтожить противника Тухачевскому не удалось. Основные силы Булак-Балаховича прорвали 22 ноября заслоны Кубанской казачьей дивизии в районе Капличи–Якимовичи, форсировали Птичь и через Житковичи вышли к расположению польских войск. В районе Турова, Давид-Городка и Лахвы балаховцев разоружила польская сторона. Савинков вырвался из окружения в районе Петрикова.[66] Вместе с ним границу пересекли небольшие части первой и второй дивизии, а свыше 4 тыс. 500 солдат и 120 офицеров попали плен.[67] Часть балаховцев осталась в нейтральной зоне, откуда продолжала свои вылазки до начала 1922 г.[68]

В марте 1921 г. Рижский мирный договор разделил Белоруссию на Восточную (советскую) и Западную (польскую); часть уездов Витебской и Могилевской губерний отошли к Российской Федерации.

По оценке Народного комиссариата социального обеспечения Белоруссии, всего от действий Булак-Балаховича пострадало около 40 тыс. чел.[69] Личное отношение к погромам главный виновник этих преступлений умело скрывал. Еще при подготовке вторжения генерал выдавал себя борцом за свободу и независимость белорусского народа и противником пролития невинной крови. Он подчеркивал свое расположение к еврейскому населению, для защиты которого якобы была сделана попытка формирования еврейского батальона прапорщика Цейтлина. Балахович издавал приказы, запрещавшие погромы, и воззвания, призывавшие евреев помочь в борьбе с большевизмом и гарантировавшие им равноправие в будущем независимом белорусском государстве.[70] В действительности это была бутафория. Приказ о формировании отряда Цейтлина остался мертвой буквой, что Савинков объяснял «нехваткой оружия». Однако она являлась только предлогом, поскольку после уроков гражданского равноправия, преподанных в Турове, Ковеле и Пинске, евреи не хотели служить в отряде Цейтлина, которому не удалось собрать и десяти человек.[71]

Еврейские погромы на Полесье 1920-1921 гг. превзошли по своей жестокости резню евреев петлюровцами в 1918 г. на Украине. Польский военный прокурор полковник Лисовский, проводивший расследование действий генерала в Белоруссии, отмечал, что армия Балаховича представляла собой банду разбойников. Они занимали какой-нибудь город, чтобы грабить и убивать в поисках наживы, в противном случае отказывались продвигаться вперед. После грабежей начинались пьяные оргии.[72] Только спустя два дня после погрома появлялся сам «генерал» со штабом.

Евреи Польши, обладавшие мощными экономическими рычагами, требовали прекратить бесчинства и призвать виновных к ответу. Они обратились с протестом к руководителям европейских держав и Антанте, поддерживавших правительство Пилсудского. Балахович сваливал ответственность на Савинкова, офицеры которого организовывали еврейские избиения.[73] Савинков, наоборот, винил во всем «крестьянского генерала». В сентябре 1921 г. Еврейская трибуна в Париже поместила заявление Савинкова о его непричастности к погромам в Белоруссии.[74]

Свое отношение к погромному движению высказало правительство Белорусской Народной Республики, под знаменами которого сражался Булак-Балахович. Первые известия о погромах появились в печати в марте 1920 г., но только в мае 1921 г. пресс-бюро БНР в Каунасе опубликовало информацию «Погромные банды в Белоруссии». Однако главными виновниками бедственного положения еврейского населения были названы польские власти и большевики.[75] В отношении самого Балаховича правительство Ластовского заняло выжидательную позицию, надеясь, что мятежный генерал перейдет к другим хозяевам, как это уже не раз бывало. В марте 1921 г. при этом правительстве было создано министерство национальных меньшинств во главе с Самуилом Житловским, которое приняло воззвание «К белорусскому народу». В нем все белорусские партии и организации призывались к борьбе с погромщиками.[76]

Отношение эмигрантского правительства к еврейским погромам нашло отражение в материалах конференции в Праге в сентябре 1921 г., на которой присутствовали представители всех основных политических сил, существовавших за пределами БССР. Государственный секретарь БНР К. Дашевский признал, что «большевистский переворот отворил ворота множеству авантюристов, которые вступили в борьбу с Советами под лозунгом еврейских погромов. Они принесли в Белоруссию ужас еврейских погромов и имели намерение опорочить белорусское имя, свалив обвинение в этом на белорусский народ».[77] При этом основная вина за погромы как результат «народного гнева» перекладывалась на советскую власть.[78]

Практических результатов демарши и воззвания не принесли. Апелляция к общественному мнению имела целью не спасение еврейского населения Белоруссии, а лишь отмежевание от скандальной репутации Балаховича и Савинкова.

Вместе с тем, преступления против мирного населения получили широкий международный резонанс. В октябре 1922 г. в Данциге был образован Центральный комитет для борьбы с еврейскими погромами, оказания помощи пострадавшим и привлечения внимания стран Европы и Америки к необходимости предупредить погромы.[79] Все это способствовало тому, что волна разбоев и бесчинств пошла на убыль.

Третий этап еврейских погромов в Белоруссии пришелся на окончание гражданской войны. Антисоветский бандитизм, имевший ярко выраженный антиеврейский характер, затронул Минскую, Гомельскую и Витебскую губернии.

Победу, достигнутую в ноябре 1920 г. войсками Западного фронта под командованием М. Тухачевского и приведшую к изгнанию Булак-Балаховича и Савинкова, нельзя было считать окончательной. Напряжение в обществе, вызванное политикой военного коммунизма, не ослабевало. Новая власть не пользовалась доверием большинства населения. Граница с Польшей была прозрачной, а искушение поживиться чужим добром не исчезло.[80]

Советская сторона ожидала новых «походов» атаманов и «генералов», не смирившихся со своим поражением. На опасное положение на границе указывалось в ноте Народного комиссариата иностранных дел РСФСР польскому правительству от 11 декабря 1920 г. В ней отмечалось, что участники похода Булак-Балаховича и «других белогвардейцев» стекаются в Виленский край.[81] Другой военный очаг создавал генерал Желиговский, который собирал разрозненные части отрядов Булак-Балаховича и Савинкова, сумевшие скрыться от преследовавшей их армии Тухачевского. В ноте от 16 декабря 1920 г. указывалось, что польские должностные лица «вливали» в 3-ю Литовско-белорусскую дивизию Желиговского беглецов из разбитых отрядов Балаховича.[82] Председатель ЦИК БССР А.Г. Червяков объяснял отсрочку демобилизации Красной Армии после окончания гражданской войны отсутствием уверенности, что Польша «не выпустит опять против нас банды Балаховича, Петлюры и др.»[83]

В конце 1920 г. для усиления борьбы с бандитизмом в пограничной полосе Минской губернии были созданы особые районные отделы милиции, реорганизованные по образцу Красной Армии. В республике сформировали Особую бригаду из шести батальонов, командирами которых стали начальники уездных отделений милиции. В Мозырском уезде три отряда милиции особого назначения насчитывали 150 чел. Это позволяло более эффективно противостоять диверсионным отрядам из Польши. Переход к армейскому принципу организации повышал боеспособность и мобильность сил милиции.[84]

Заявления граждан, пострадавших от нападений контрреволюционных банд

Для подавления бандитизма в Белоруссии были задействованы различные боевые дружины на местах. Реввоенсовет (РВС) Западного фронта поручил руководство этими силами командованию 3-й и 16-й армий, которым были подчинены части ВНУС (внутренней службы), оперативные группы губЧК, особых отделов и заградительные отряды. В состав РВС армий включили представителей губревкома и губисполкома. Большое значение придавалось агитационно-массовой работе среди населения и военным трибуналам, призванным бороться с «антисоветскими элементами».[85]

На территории Белорусского Полесья действовали отряды «Зеленого дуба», банды дезертиров, остатки разбитых отрядов Балаховича, многочисленные крестьянские атаманы, «батьки» и откровенно криминальные группы. Близость государственной границы давала возможность этим отрядам после совершения налета искать убежища в Польше. За зиму 1920–1921 гг. в Белоруссии произошло 40 еврейских погромов, из которых на Мозырский уезд пришелся 21. Представитель Евобщесткома по Гомельской губернии Б. Ланис в марте 1921 г. писал: «Как долго это продлится? Вот уже три недели с лишним, как я нахожусь между бушующим морем еврейской крови и заревом пожаров еврейского имущества – домишек, городов и селений…»[86]

Еврейские погромы охватили не только Мозырский, но и Речицкий, часть Бобруйского уездов, а также местечки и деревни Гомельской губернии. Весной 1921 г. погромы повторились в Мозыре, Турове, Петрикове, Копаткевичах, Скрыгалове, Калинковичах, Хойниках, Краснополье и ряде других населенных пунктов.[87]

В те дни, по неполным данным, от рук балаховцев погибло не менее 400 евреев. Погромы в глубинке Полесья поражали бессмысленной жесткостью и садизмом. В Букче, в десяти верстах от Турова, беременной женщине разрезали живот и достали ребенка, убитых бросили в реку. В Озеранах Арону-Лейбе Лельчуку бандиты отрезали нос и пальцы, а потом зарубили. Вырванное из груди сердце сожгли порохом.[88] Тела многих жертв были настолько обезображены, что родные не всегда могли их опознать. Были отмечены случаи обезглавливания тел – в Городятичах Мозырского уезда нашли 55 трупов без голов.[89]

Основной целью погромов оставались грабежи. В поисках имущества, одежды и продуктов питания налетчики взрывали полы, разбирали печи. Были случаи, когда с детей снимали обувь, забирали подушки и одеяла, домашнюю утварь и нательное белье, уводили домашний скот. После того как из дома выносили весь скарб, хозяев истязали, чтобы узнать, где спрятано «остальное добро». Родителей мучили на глазах у детей, женщин насиловали в присутствии мужей и отцов.

К лету 1921 г. бандитизм в Белоруссии принял угрожающие размеры. На территории Минской губернии численность бандитов достигла более 3,5 тыс. чел.[90] Участились случаи разгонов сельских Советов и убийства их активистов. В Ельске действовала банда атамана Шиманского, в Бобруйске – капитана Колосова, в Игуменском уезде – полковника Павловского, в окрестностях Холмича и Лоева – бывшего жандарма Ходько, под Могилевом – Моисеева, Сенкевича и Короткевича, в Василевичах – Галаки (Васильчикова), в Полоцке и Дриссе – Горбука, в Сураже – Рогова, Громова и Грачева, в Лиозно – Корунного, в Чечерске – Савицкого и др. «Шайки» и «банды» действовали организованно.[91] По оценке Народного комиссариата социального обеспечения, погромы в 1921 г. прошли в 177 населенных пунктах БССР, в которых проживало 7316 семей (29 тыс. 270 чел.).[92]

Для оказания помощи мирному населению властям на местах не хватало людей, оружия и боеприпасов. Жители просили раздать оружие для самообороны, но ревкомы опасались, что впоследствии оно повернется против них самих, когда погромщики уйдут. Евреи, запуганные грабежами и убийствами, оставляли насиженные места. Уездные города, переполненные беженцами, испытывали огромные трудности с продовольствием, медикаментами, энергоресурсами и поддержанием санитарных норм. Недостаток жилищ и питания ставил в невыносимое положение. Десятки тысяч людей находились на пороге голода. Часть беженцев пыталась как можно скорее покинуть пределы страны. На границе скопились десятки тысяч евреев, ожидавших разрешения на выезд.[93]

В декабре 1920 г. в Туров прибыл конный отряд из Гомеля, насчитывавший 750 сабель, который взял под охрану местечко. Волостную партийную ячейку слили с парторганизацией батальона ВЧК, несшего службу на границе. Туровские ревкомовцы проводили совместные операции по выявлению дезертиров, мародеров и уголовных элементов. Начальником отряда по охране участка государственной границы по линии Тонеж–Туров–Вересница–Ленин был назначен Рабинер, военным комендантом – Сухачев, секретарем уездного военного революционного комитета – Каплан. В мае 1921 г. в местечке был образован отряд особого назначения под командованием Борисова, а летом усилена туровская милиция.[94] Позднее пограничную заставу в Турове преобразовали в комендатуру 18-го Житковичского пограничного отряда. Перед зданием штаба отряда по инициативе его начальника А. Ковалева местные умельцы возвели самодельный памятник Ленину – первый в Белоруссии, установленный вскоре после смерти вождя «мировой революции».[95]

Еврейское население Белоруссии понесло тяжелейшие потери. Оно было разорено и деморализовано, хозяйственный кризис и последствия войны не оставляли надежды на скорое возрождение. Евобщестком, несмотря на то, что объединял почти все еврейские партии и пользовался поддержкой советского правительства, не справлялся. Его Белорусская комиссия отвечала за шесть уездов республики: Минский, Бобруйский, Борисовский, Игуменский, Мозырский и Слуцкий. В июле 1921 г. комиссия отмечала равнодушие славянской части населения республики к насилию над евреями.[96]

Для восстановления хозяйства растерзанных местечек привлекалась помощь из-за рубежа. Прежде всего, она поступала от Джойнта,[97] действовавшего через Американскую администрацию помощи (АРА)[98] и английскую христианскую организацию квакеров. В Бобруйске, Мозыре и Слуцке скопилось около пяти тысяч беженцев, которые срочно нуждались в продовольствии. В бесплатные столовые доставили одну тысячу пудов муки, а беженцам в Гомеле, Стародубе и Рогачеве было передано продуктов питания на сумму в 1 млн рублей. Осенью 1921 г. зарубежные благотворительные центры выделили БССР 200 тыс. долл., на которые закупили продовольствие и предметы первой необходимости. Большая часть средств направлялась в разгромленные хозяйства, мелким ремесленникам, детским и сиротским учреждениям.[99]

В республику из Америки поступали десятидолларовые благотворительные посылки с продуктами и предметами первой необходимости. Содержимое типичной посылки включало: сахар (10 фунтов), рис (25 фунтов), растительное масло (10 фунтов), чай (3 фунта), мука (49 фунтов) и сгущенное молоко. По договору с АРА половина посылок поступала неевреям. К 1 июля 1922 г. в Белоруссии и на Украине было получено более 90 тыс. таких посылок, которые помогли прокормиться целым семьям. В местных отделениях Евобщесткома на посылки выдавали охранные удостоверения, чтобы их не реквизировали у получателей по дороге домой.[100]

Серьезное внимание Джойнт уделял улучшению жилищных условий для пострадавших от погромов. С его помощью были собраны средства на восстановление 100 тыс. квартир и домов, которые оставались непригодными для жилья и требовали полного или частичного ремонта.[101]

Отношение к иностранной помощи в республике было противоречивым. Представители Молодого Бунда доказывали, что принимать ее от американской буржуазии аморально на том основании, что США участвовали в иностранной интервенции и косвенно виноваты в погромах на территории Белоруссии. Несмотря на это, большинство членов Еврейского общественного комитета высказались за сотрудничество с Джойнтом.[102]

Погромы, гражданская война и голод тяжело отразились на здоровье еврейского населения республики. Дети болели кожными и инфекционными заболеваниями, тифом и дизентерией. Положение с санитарией и гигиеной было катастрофическим. Несмотря на то, что официально Общество охраны здоровья еврейского населения (ОЗЕ)[103] было к тому времени распущено, многие его сотрудники и врачи продолжали обслуживать больных в лечебницах, поликлиниках, диспансерах, на молочных кухнях, устроенных еврейской общественностью. Джойнт также помогал в ремонте общинных бань, служивших и миквами. В 20-е годы некоторые больницы получили в подарок современное американское оборудование – рентгеновское, физиотерапевтическое, зубоврачебное, которое тогда было редкостью в Советском Союзе.[104]

Вместе с тем, гуманитарная помощь, предоставленная терпевшему бедствие еврейству Белоруссии, могла возместить только ничтожную часть потерь, понесенных во время погромов. Советские власти наложили категорический запрет на привлечение к распределению помощи общин и синагог, что было принято в других странах. Через непродолжительное время режим, опасаясь зарубежного политического вмешательства во внутренние дела СССР, свернул гуманитарную помощь, что усилило изоляцию советского еврейства.

Погромы гражданской войны, принявшие форму уголовного разбоя и отличавшиеся необузданной жестокостью, остались в народной памяти как страшное несчастье. В начале 20-х годов еврейское население Мозырского Полесья оказалось в критическом положении. Иностранная оккупация и жесткая экономическая политика советского правительства поставили на грань выживания тысячи семей. Близость польской границы и слабость местных органов власти делали мирное население беззащитным. Антисемитские акции – от массовых погромов до единичных выпадов против евреев – обострили до предела социальные отношения в регионе. К тысячам семей, оставившим свои дома в годы первой мировой войны, добавилась новая волна еврейских беженцев.

Погромы в Белоруссии имели свою особенность. Местечки бывшей черты оседлости видели войска русских, украинцев, поляков и немцев. Каждая армия останавливалась на постой, пополняла запасы продовольствия и фуража и расправлялась с неугодными. Евреи Турова, запертые среди лесов, рек и болот, оказались в положении заложников. Любая новая власть возлагала ответственность на евреев за лояльность к предшественникам. Расплатой становились разбой и насилие над беззащитными людьми, принимавшие форму погрома.

Окончание гражданской войны и отказ советской власти от политики военного коммунизма привели к прекращению погромов, вдохнули надежду, что все образуется, гармония мирного труда будет восстановлена и это поможет залечить раны. Основанием для подобных иллюзий у евреев стала новая роль в обществе, отведенная им на первых порах советской властью.

[1] Продовольственная разверстка – обязательная сдача крестьянами хлеба и других продуктов сельского хозяйства государству по твердым ценам в 1919-1921 гг., проводилась органами Наркомпрода, продотрядами совместно с комбедами и местными Советами в принудительном порядке, вызывала массовое недовольство, заменена продналогом с введением НЭПа.

[2] Павел Петрович Скоропадский (1873-1945 гг.) – генерал-лейтенант российской армии (1916), глава военных формирований Центральной рады Украины (с окт. 1917), гетман Украины (1918), эмигрировал в Германию (дек. 1918).

[3] Симон Васильевич Петлюра (1879-1926 гг.) – один из создателей Центральной рады Украины (1917) и глава ее Директории (февр. 1919), выступал на стороне Польши в войне с Россией, эмигрировал (1920), убит в Париже анархистом Шолемом Шварцбардом за гибель своих родных во время еврейских погромов на Украине.

[4] Материалы краеведческого музея в Турове. Запись, сделанная П.А. Щекатовичем 20 октября 1965 г.

[5] Список членов волостного земельного отдела РВК Турова на 18 октября 1920 г., Зональный государственный архив (далее ЗГА) в Мозыре, ф. 293, оп. 1, д. 7, л. 6.

[6] Отчет о работе Туровского волостного земельного отдела от 15 мая 1921 г., Там же, д. 34, л. 42.

[7] В состав ревкома вошли Борисов, Тенд, Сухачев, Ратик, Шульман.

[8] ЗГА в Мозыре, ф. 293, оп. 1, д. 3, л. 4-6.

[9] Там же, л. 10.

[10] Материалы об антиеврейских погромах, сер. I. Погромы в Белоруссии. Вып. I. Погромы, учиненные белополяками. Официальные документы, обследования и свидетельские показания, Москва 1922 г.

[11] Владислав Сикорский (1883-1943 гг.) – командующий польскими войсками, премьер-министр и военный министр Польши (1922-1923).

[12] Материалы об антиеврейских погромах, с. 63.

[13] А.С. Замойский, «Социальные последствия антисемитских акций в Восточном Полесье», Евреи в Гомеле. История и культура (конец XIX - начало XX вв.). Сборник материалов научно-теоретической конференции 21 сентября 2003 г., Гомель 2004 г., с. 139-140.

[14] Национальный архив Республики Беларусь (далее НАРБ), ф. 782, оп. 1, д. 6, л. 23.

[15] Белоруссия в борьбе против польских захватчиков в 1919-1920 гг., Ленинград 1940 г., с. 20.

[16] Iгар Марзалюк, «Жыд» у беларускай традыцыі. Негатыўныя ментальныя стэрэатыпы i досвед супольнага iснавання», Евреи Беларуси. История и культура. Вып. VI, Минск 2001 г., с. 25-32.

[17] НАРБ, ф. 684, оп. 1, д. 61, л. 121.

[18] Материалы об антиеврейских погромах, сер. I. Погромы в Белоруссии, с. 59, 62.

[19] Там же, с. 73.

[20] Там же, с. 59.

[21] НАРБ, ф. 782, оп. 1, д. 6, л. 24.

[22] Там же, л. 23.

[23] М.С. Баравы, Па крывавых сьлядах. Зборнiк дакладаў аб растрэлах, катававаннях i гвалтах над беларускiм насельнiцтвам у часы белапольскай акупацыi, 1919-1920 гг., Менск 1927 г., с. 39.

[24] НАРБ, ф. 782, оп. 1, д. 6, с. 60, 62.

[25] Государственный архив Российской Федерации (далее ГАРФ), ф. 1318, оп. 24, д. 4, л. 4.

[26] Станислав Никодимович Булак-Балахович (1883-1940 гг.) - военный и политический деятель, уроженец Ковенской губернии, окончил агрономическую школу, доброволец 2-го Курляндского уланского полка русской армии (1914), прапорщик (1915), штаб-ротмистр (1917), генерал (1919), командир Петроградского полка Красной Армии. Перешел на сторону белых (дек. 1918), воевал в Северо-Западной армии ген. Юденича, ушел в Эстонию, где возглавил «войско» Белорусской Народной Республики (1200 чел.), затем присоединился к полякам.

[27] Борис Викторович Савинков (1879-1925 гг.) - один из руководителей «боевой организации эсеров» (1903-1917), участник убийства министра внутренних дел Плеве (1904) и великого князя Сергея Александровича (1905), приговорен к смертной казни, бежал. Управляющий военным министерством Временного правительства (1917), участник создания Добровольческой армии на Дону, представитель правительства Колчака и Деникина во Франции.

[28] Вторая Речь Посполитая - см. Словарь терминов и понятий.

[29] Документы и материалы по истории советско-польских отношений. В 12 томах, Москва 1964-1986 гг., т. 3, с. 426.

[30] А.Г. Хохлов, Крах антисоветского бандитизма в Белоруссии в 1918-1925 гг., Минск 1981 г., с. 54-55.

[31] Российский государственный военный архив (далее РГВА), ф. 8, оп. 2, д. 33, л. 54.

[32] «От Чрезвычайной Комиссии С.С.Р. Белоруссии». Воззвание Ротенберга и Опанского в Минске от 2 ноября 1920 г., НАРБ, ф. 34, оп. 6, д. 3, л. 117.

[33] С.В. Телепень, Е.Д. Майорова, «В огне революции и гражданской войны», Мазыр 850 год. У трох тамах, т. 1. Мазыр: гiсторыя i сучаснасць, Гомель 2005 г., с. 100.

[34] Бюллетень НКИД, № 49, 13 декабря 1920 г., с. 2-3.

[35] Антанта (от франц. Entente - букв. «согласие») - союз Великобритании, Франции и России против германской коалиции в годы первой мировой войны, после 1918 г. - организатор и спонсор иностранной интервенции с целью подавления социалистической революции в России.

[36] Документы внешней политики СССР, Москва 1959 г., т. 3, с. 301.

[37] Там же, с. 719.

[38] P. Simanskij, Kampanij bialoruska-rosyjskiej armij ludowo-ochotniczej gen. Bulak-Bаlahovwicza w r. 1920, Bellona Warszawa, 1930, t. 37, z. 2.

[39] O. Latyszonek, «General Bulak-Bulachowicz – od armii carskej do armii narodowej», Dyskusia (Bialystok), 1990, No 2-3 (23).

[40] З. Шыбека, Нарыс гiсторыi Беларусi, 1795-2002 гг., Мiнск 2003 г., с. 233.

[41] В состав комитета, образованного 12 октября 1920 г. в Варшаве, входили семь человек, в том числе Вячеслав Адамович, Павел Алексюк и Радослав Островский.

[42] Н. Стужынская, Беларусь мяцежная. З гiсторыi антысавецкага ўзброенага супрацiву 20-ыя гады ХХ стагоддзя, Вiльня 2000 г., с. 94, 174-176.

[43] Marek Cabanowski, General S. Bulak-Balachowicz, Warszawa 1993, s. 12.

[44] Adam Kosecki, «Bialoruskie formacje zbrojene», Polska, Bialorus 1918-1945, Warszawa 1994, s. 63.

[45] Marek Cabanowski, Op. cit., s. 29.

[46] Н.С. Сташкевич, Приговор революции: Крушение антисоветского движения в Белоруссии (1917-1925 гг.), Минск 1985 г., с. 6.

[47] О.В. Будницкий, «На чужом пиру похмелье», Евреи и русская революция. Материалы и исследования, Москва-Иерусалим 1999 г., с. 15.

[48] «Из нашей среды вышло несколько демагогов, присоединившихся к героям улицы и пророкам захвата. Они выступают под русскими псевдонимами, стыдясь своего еврейского происхождения, но скорее псевдонимами являются их еврейские имена: в нашем народе они корней не имеют…» С.М. Дубнов, Книга жизни, Рига 1935 г., т. 2, с. 227.

[49] О еврейских погромах в Мозырском районе. Доклад М.Л. Лившица 12 января 1921 г., НАРБ, ф. 782, оп. 1, д. 6, л. 23.

[50] В.П. Пичуков, М.И. Старовойтова, Гомельщина многонациональная (20-30-е годы ХХ века). Вып. 1, Гомель 1999 г., с. 151-152.

[51] НАРБ, ф. 782, оп. 1, д. 10, л. 2.

[52] М. Гиндин, «Детство в Озаричах», Вестник Еврейского университета в Москве, 1998 г., № 1 (17), с. 231.

[53] Н. Кудрявцев, «Борьба с Булак-Балаховичем», Революция и войны, 1920 г., № 3, с. 5.

[54] Свитка - длинная распашная верхняя одежда из домотканого сукна.

[55] Э.Г. Иоффе, Страницы истории евреев Беларуси, Минск 1997 г., с. 79.

[56] НАРБ, ф. 782, оп. 1, д. 10, л. 24.

[57] Там же, лл. 2, 4-5.

[58] Н. Минова, «Проблема антисемитизма в межнациональных отношениях на Гомельщине в 20-30-е годы ХХ века», Евреи Беларуси. История и культура. Вып. VI, Минск 2001 г., с. 153.

[59] Аб антысемитызме. Матэрыялы для дакладчыкаў i групавых агiтатараў, Мiнск 1927 г. Вып. 3, с. 27-28.

[60] Беларусазнаўства, Под ред. П. Брыгадзiна, Мiнск 1997 г., с. 23.

[61] Зьвязда, 16 студзеня 1921 г.

[62] Norman Davies, Orzel Bialy, Czerwona gwiazda – Wojna Polsko-Bolszewicka 1919-1920, Krakow 1999, s. 263.

[63] А. Латышонак, «Штурм Рэчыцы вайсками генерала Станiслава Булак-Балаховiча ў лiстападзе 1920 года», Пятыя мiжнародныя доўнарскiя чытаннi, Рэчыца 22-23 верасня 2005 г., Гомель 2005 г., с. 306-319.

[64] Зьвезда, 13, 16, 18, 22, 26 ноября 1920 г.

[65] ЗГА в Мозыре, ф. 293, оп. 1, д. 6, л. 2.

[66] В 1921-1923 гг. Савинков руководил диверсиями против СССР, нелегально перешел границу и был арестован в Минске (16 августа 1924), на суде раскаялся. Военная коллегия Верховного суда приговорила его к расстрелу, который был заменен десятью годами заключения. Савинков обратился с письмом к руководителям белой эмиграции прекратить борьбу против большевиков, погиб 7 мая 1925 г. в тюрьме при невыясненных обстоятельствах.

[67] С.В. Телепень, Е.Д. Майорова, Указ. соч., с. 102.

[68] List otwarty gen. Bulak-Balachowicza do sejmu ustawodawczego Rzeczypospolitej Polskiej, Warszawa 1922, z. 3.

[69] Зьвезда, 3 марта 1921 г.

[70] С.И. Венцов, «Бандитизм в Белоруссии и организация борьбы с ним», Красная армия, 1920 г., № 9, с. 8.

[71] А. Лохвицкий (атаман Искра), То, что было, Берлин 1922 г., с. 29.

[72] Борис Савинков на Лубянке. Документы, Составители: В.К. Виноградов, А.А. Зданович, В.И. Крылов, А.Л. Литвин, Я.Ф. Погоний, В.Н. Сафонов, Москва 2001 г., с. 442-443.

[73] М. Ботвинник, «Кто виноват в погромах?», Мишпоха, 1998, № 4, с. 42-44.

[74] Еврейская трибуна (Париж), 9 сентября 1921 г.

[75] И. Герасимова, «Деятельность правительства Белорусской Народной Республики в отношении еврейских погромов в Белоруссии (1920-1921 гг.)», Евреи в меняющемся мире. Материалы 3-й международной конференции в Риге 25-27 октября 1999 г., Рига 2000 г., с. 383.

[76] Архівы Беларускай Народнай Рэспублікі, Вільня - Нью-Йорк - Менск - Прага 1998 г., т. 1, кн. 2, с. 1150.

[77] НАРБ, ф. 325, оп. 1, д. 169, л. 45.

[78] Там же, д. 130, л. 22.

[79] Еврейская трибуна, 26 октября 1922 г.

[80] М.Н. Тухачевский, «Борьба с контрреволюционными восстаниями», Война и революция, 1926 г., № 7, с. 9.

[81] Документы внешней политики СССР. В 3 томах, Москва 1958 г., т. 3, с. 717.

[82] Там же, с. 381, 386.

[83] Зьвезда, 10 декабря 1920 г.

[84] Кароткi нарыс гiсторыi мiлiцыi Беларусi, 1917-1927 гг., Мiнск 1927 г., с. 44-45.

[85] РГВА, ф. 104, оп. 4, д. 435, л. 65.

[86] Письмо Б. Ланиса от 3 марта 1921 г., НАРБ, ф. 864, оп. 1, д. 5, л. 44.

[87] Там же, л. 3.

[88] Там же, д. 22, л. 184.

[89] Зьвязда, 10 февраля 1921 г.

[90] А.Г. Хохлов, Крах антисоветского бандитизма в Белоруссии в 1918-1925 гг., с. 88.

[91] I.А. Пушкiн, Узброены супрацiў ва Усходняй Беларусi (20-30-я гады ХХ ст.). Дакументы i матэрыялы, Магiлёў 2003 г., с. 60, 61, 93.

[92] American Year Jewish book 5682, October 3, 1921 - September 22, 1922. Vol. 23, Ed. By Harry Schneiderman for American Jewish Committee, Philadelphia 1922, p. 211.

[93] О состоянии бандитизма в Белоруссии, июнь 1921 г., НАРБ, ф. 782, оп. 1, д. 6, л. 31.

[94] Память. Историко-документальная хроника Житковичского района, Минск 1994 г., с. 194-197.

[95] Л.Д. Гительман, О времени и о себе, Минск 2001 г., с. 4.

[96] НАРБ, ф. 684, оп. 1, д. 4, л. 60-об.

[97] Джойнт – Американский объединенный распределительный комитет (JDС - The American Jewish Distribution Committee).

[98] АРА - Американская администрация помощи (American Relief Administration).

[99] Э. Иоффе, Б. Мельцер, Джойнт в Беларуси, Минск 1999 г., с. 30.

[100] Michael Beizer, Mikhail Mitsel, The American Brother. The “Joint” in Russia, the USSR and CIS, Joint, Jerusalem 2004, p. 42.

[101] Итоги борьбы с последствиями голода, Москва 1924 г., с. 75.

[102] М. Ботвинник, «Первые шаги Джойнта в Беларуси», Авив (Минск), 2002 г., № 1-2, с. 6.

[103] ОЗЕ возникло в августе 1912 г. в Петербурге и включало общинные благотворительные организации (Бикур холим, Линот hа-цедек, Рофе холим и т. п.), бесплатно обеспечивало нуждающихся лекарствами, а их детей - молоком, в 1918-1921 гг. помогало в устройстве 40 тыс. беженцев, вернувшихся на прежнее место жительства. В 1921 г. ОЗЕ и Евобщестком были официально закрыты по политическим мотивам под предлогом нехватки финансирования.

[104] Michael Beizer, Mikhail Mitsel, Op. cit., p. 60.