Shergova1

     Случилось так, что первый чухраевский замысел и замысел последний замкнулись на моей к ним причастности. Как - расскажу ниже.
     Как - расскажу ниже. Сейчас, начиная эти заметки, я почти мистически чувствую круг, очертивший нашу жизнь, нашу дружбу.
     Разумеется, я видела все его фильмы, иные и не раз. И, тем не менее, мне, как и кому-то еще из его друзей, выпало увидеть некоторые чухраевские ленты еще до того, как он снял их. Сказав "увидеть" я не оговорилась: Гриша, иногда мучительно ища то или иное решение, вдруг мог отчетливо, до деталей, представить то, что будет запечатлено на пленке. По рецепту знаменитого французского режиссера Рене Клера: "Фильм готов, осталось только снять его".
     Так помню, я узрела в его устном повествовании эпизод пересказа Говорухой - Отроком Робинзона Крузо. В кадре не было ничего, кроме бликов солнца. Вспыхивающих на морской глади хитросплетения сюжета Дефо. Но и мне и невежественной Марютке, героине "Сорок первого" все было ясно и впечатляюще зримо.
     Еще не снятой я видела сценку из "Баллады о солдате"- встречу на пустом перроне безногого солдата (Е.Урбанский) и его жены (Э. Леждей), когда она суетливо и мучительно радостно пытается приспособиться к новой роли поводыря.

Григорий Чухрай

     А полуразжатую ладонь с возвращенной звездой Героя… Да много чего отчетливо представлялось по Гришиным задумкам. Он входил в будущий фильм, как в уже обжитое жилье, населенное подробностями и воспоминаниями.
     И как лестна была его доверительность - пригласить туда слушателя!
     Познакомили нас Марк и Ирина Донские. Оба они заслуживают отдельно главы в этой книжке, но в моем сознании они так крепко сплетены с Чухраями, что ограничусь отступлением об этой самобытнейшей паре.
     Марк Донской, прославившийся галерей "горьковских" фильмов, при жизни был уже классиком. Во время войны его лента "Радуга" была удостоена восхищенного президента США Франклина Рузвельта, а великий Росселини писал Донскому: "неореализм начался с вас". Талант был могучий. Ум не очень. Монополией на образованность и игру ума обладала Ирина. Увы, не реализовавшаяся в полной мере, хотя была соавтором сценариев некоторых марковских фильмов.
     В конце войны почти единственным местом "роскошного" времяпрепровождения был "коктейль-холл" на улице Горького. Чему способствовало и иностранное его наименование.

     Попасть туда было непросто даже именитым посетителям. Но одному из них двери всегда были открыты - поэту-песеннику Алексею Фатьянову, чьи "Соловьи", "На солнечной поляночке", "Друзья-однополчане" и прочие, распевала вся страна. Оркестр "Коктейль-холла" в том числе.
     Леша и ввел нас в заветное заведение. И сразу музыканты запели:

    "В городском саду играет
     Духовой оркестр.
     На скамейке, где сидишь ты
     Нет свободных мест".

Неточная рифма, Алеша, - сказала я, - надо бы "местр"

     Завистники вы, - снисходительно вздохнул Алеша.
     В тот вечер он был грустен, печален, отвлечен. После пятого бокала признался: "Влюблен я. Женщина неземная, но замужем". А фотка хоть есть? Покажи.

     И он вытащил крохотную фотографию с паспорта. Все смущенно потупились: неземная сильфида, выпростовавшись из поэтического воображения нашего друга, гляделась точь-в-точь бесприметной мешочнице с подмосковной электрички. Что ж, любовь, мол, зла. Через пару недель я увидела ее "живьем" и поняла Алешин восторг. Ирина не была красавицей. Но дала бы фору любой примадонне московских салонов. Сотканная из юмора, снисходительной легкости в отношении к житейским проблемам, свои обширные познания она роняла в беседах, как незначащие тайны. Даже мужество ее было веселым. Помню, когда после тяжелой онкологической операции, когда ей ампутировали грудь, она встретила меня в больничной палате задорным: "Вот! Не имей двух грудей, а имей сто друзей!" Безучастная к туалетам, к шмоткам, могла выйти на улицу, в магазин, в чем попало. Как-то жутко веселилась: "Представляешь, стою в очереди за картошкой, подходит какой-то хмырь: "Дедушка, вы последний?" Ко мне! Дедушка! Ну, хоть бы бабушка!"
     Иринины рифмованные шуточки, вроде "На заре ты ее не буди, в голове у нее бигуди", ходили по Москве, обретая иных авторов. И в любви Ирина была легкомысленно одержимая. В тридцатиградусный мороз выскакивала на свидание с Фатьяновым в одном платье, бросив неизменное: "Пойду навещу старуху Калатозову". (Калатозова жила с Донскими на одной площадке).

     Был у Ирины еще один талант: ее обожали все животные, просто держали за свою. Могла ходить, обмотавшись питоном. Могла влезть в пасть льву - знаменитая дрессировщица Ирина Бугримова сманивала мою подругу в цирк, себе в помощницы.
     Дома у Донских жил дикий заяц. Воистину - дикий: жрал все, что ни попадалось под зуб. Пребывание его в доме закончилось, когда однажды Марк со слезами на глазах, внес в комнату растрепанный и изгрызенный единственный (!) экземпляр сценария "Сельская учительница". Утерев слезы, классик выдохнул "Или он, или я!"
     Жуткого свирепого ушастика я позднее запечатлела в пьесе "Светка - астральное тело" выглядело оно там почти документально: изменены только место жительства и герои.
     "Как уже вам известно, у Соконина жил заяц по кличке Ванька Грозный. История его жизни была такова.

     С "фотоохоты" (никаких иных видов охот на животных Соконин не признавал) Иван Прокофьевич привез заблудившегося зайчонка. Вначале заяц взращивался в соконинском доме по всем правилам и рационам биологической науки. Как и положено зайцу, был травояден, то есть потреблял в пищу капустные и салатные листья, скоромного в рот не брал. Но однажды (в судьбе животных оборот "но однажды имеет столь же фатальный смысл, как и в человеческой) когда у Соконина были гости, развеселившаяся Алена, жена Ивана Прокофьевича, ибо тогда она была ему женой, плеснув в блюдце крепкого кофе, поставила на пол, где шемонился заяц, тогда еще просто Ванька.
     Ванька все вылакал. К восторгу гостей. Тогда ему кинули кусочек докторской колбасы. Съел. К пущему восторгу.
     С того и пошло. Заяц рубал все, что попадало под руку (или под ногу), уписывая съедобное и несъедобное. Впрочем, для одного вида мясного делал исключение: не ел крольчатины. Видимо поедание плоти ближнего было для Ваньки чем-то вроде заячьего людоедства. А этого даже его безнравственная натура допустить не могла.
     Выпив кофе, возбуждался, становился буен и зол. За что и присовокупил к имени титул "Грозный". В отличие от Ивана Прокофьевича, ходившего дома под кличкой Ванька Добрый.

     Все катилось и катилось. Но опять-таки "однажды" Алена, сама зайца совратившая, пошла к Соконину, держа двумя пальцами изгрызенную в клочья и обмусоленную рукопись своей статьи по промышленно эстетике, в которой была специалистом.
     Алена произнесла только три слова:
     Я или он.
     Но Соконин понял, что это вовсе не предложение выбора.
     Погрузив Ваньку Грозного в плетеное лукошко, с которым обычно ездил по грибы, Соконин поволок поклажу в ближайший детский сад микрорайона. Заяц под ликующие вопли детворы был помещен за отгородку в игровой комнате, и отныне этот отгороженный угол стал именоваться "Живой уголок".
     Приближалось лето, и детсад выехал на дачу. Произошло это через два дня после воцарения Грозного в "Живом уголке", и заяц еще не успел развернуться.
     Зато сразу после переезда за город начал свои опустошительные действия. В мелкую щепу разгрызая детские стульчики и столики, он только сплевывал железки инвентарных номеров.
     Воспитательно-административный состав детсада охватила паника, и на чрезвычайном профсоюзном собрании было решено отвезти зайца в лес (благо, лес рядом!) и отпустить на волю. Так и сделали. Три дня заяц пожил положенной ему свыше жизнью. А на четвертый заскучал: ни кофе, ни докторской. И вернулся.

     И уже назавтра директриса детсада самолично доставила Ваньку Грозного в Москву к бывшим владельцам, везя его в собственном чемодане, который не пожалела для блага общества, просверлив в нем дырки, чтобы заяц в электричке не задохся".
     Из людей Иркин заяц признавал только двоих, точнее одного, потому что вторым заячьим избранником был не человек, а предмет человечьего туалета: мой белый свитер из кроличьего пуха, из людей, кроме Ирины, заяц признавал только Гришу Чухрая. С зайцем на коленях я и увидела Чухрая впервые.
     Донской и перетащил Чухрая в Москву. Этому предшествовал "киевский период" памятный для многих замечательных кинематографистов.
     Не найдя работы в Москве после окончания ВГИКа на киевской студии нашли пристанище А. Алов с В. Наумовым и С. Параджанов, будущие мастера, тогда подмастерья.
     Сам Марк Донской был за какие-то провинности отправлен в Киев в полупочетную ссылку худруком студии.
     Жили бездомно, скучено, но дружно. Помнится, в качестве игрушки для почти безнадзорного Павлика Чухрая (… Павла!) Ирина Донская приспособила дырявый таз, по которому дитя колотило денно и нощно, разбивая в пух и прах творческое воображение соседей.

     Надо сказать "москалей" на студии "местные мастера чтили не больно-то. И учиться у того же Донского не рвались. А не мешало бы. К примеру:
     Обходя павильоны, Донской как-то зашел на съемки к одному из местных метров. Увиденная безграмотность происходящего повергла Марка в шок.
     Ну кто же так строит мизансцену! - в отчаянье простонал Донской.
     Меланхолический режиссер и бровью не повел Марко Сэмэнович! А я вообще-то без всяких мизансцен сымаю.
     Поверженный классик выскочил из студии и активизировал свой переезд в Москву, что, в конце концов, удалось. Потихоньку начала переезжать в столицу и молодежь. Чухрай даже купил костюм, чтобы мог предстать перед московским начальством "в пристойном виде"
     В Москве и состоялось Чухраевское Начало. Всегда заманчиво примкнуть к чьей-то прославленной, почти канонизированной жизни. Шуршит в подкорке тщеславная надежда: вдруг исследователи творчества великого деятеля помянут и тебя. Обязательно ведь будут еще новые труды на тему: "как начинался Чухрай?" А я - тут как тут. У его истоков. Может, все так и было бы, будь Гриша просто внушительным персонажем, в чью биографию я случайно забрела. Но сейчас я пишу о друге, дорогом, любимом, с которым почти полвека была рядом. Значит, мотивы иные.

     И, тем не менее, чухраевское начало - страница и моей жизни. Он начался - звонко и пронзительно - сегодняшней классикой: "Сорок первым". Тогда Чухрай, как сказано, приехал из Киева, где безнадежно бегал "на подхвате" у местного классика. Сейчас - смех подумать: Чухрай на побегушках у N! Ведь уж и в ту пору былинная мощь N обрисовывалась в Гришином рассказе о нем: А.П. Довженко (вот уж истинный классик!) выступая на обсуждении очередного кинотворения N, возвел очи горе и почти пропел:
    - N! Это же горный орел! Он может залететь на самую высокую вершину!.. Нагадит там и улетит.
     Чухрая N и к подножью своих вершин не подпускал. И уехал Гриша, оттрубивший в смертных десантных войсках все четыре военных года, в Москву. С верой, что здесь свое кино сделает.

     Летом пустовала комната моих родителей, и Гриша был там поселен для написания сценария "Сорок первого". Начались наши одержимые беседы о фильме, началась дружба.
     И еще началась первая любовь моей трехлетней дочери Ксении. Не привязанность к взрослому, не детская игра. Любовь к мужчине. А он был истинным мужчиной, мужественный красавец. Любовь дочери к натуре артистической. Ведь недаром, гуляя с Гришей по нашему садовому участку, юная соблазнительница зазывно предлагала ему: "Давай поймаем звезды".
     Иные бессчетные страницы киноведческих изысканий посвящены кино-поэтике "Сорок первого", режиссерским его откровениям, блистательной операторской повадке С. Урусевского. И никто уже не думает о том, сколь смел был этот фильм. Сегодняшнему зрителю даже невдомек, что некогда было почти еретическим показать красивым и благородным белого офицера. Ах, не знают нынешние идеологических нравов 50-ых годов. И слава Богу!
     Но тогда "Сорок первый" был отважным жестом, поступком, исполненным непреклонности. И все Чухраевские фильмы из этой ипостаси. Не случайно же и "Балладу о солдате" на экраны не пускали (прихоть вождя спасла) и "Чистое небо корежили"…

     Я, может, как никто другой, понимаю, какого мужества потребовало от Чухрая "Чистое небо" - повесть о мытарствах героя, попавшего без сознания в немецкий плен. Говорю так, потому что уже в 1995 вместе с Екатериной Вермышевой, к несчастью уже покойной, делали фильм "Герои-пасынки". Тоже повествование, документальное, о наших воинах, попавших в плен. Почти все они, бежав из неволи, стали героями Европейского Сопротивления. А вернувшись на Родину, были отправлены этой Родиной в концлагеря и ссылки. Мы сделали этот фильм, но - в 95-ом. А за 20 лет до того сняли первую редакцию, где рассказали только о подвигах наших героев, но не о мытарствах. У нас не хватило упорства и мужества все-таки "пробить" тему. А у Чухрая хватило.
     Почти полстолетия я вглядываюсь в этого человека. И с дистанции, и вблизи. И свидетельствую: он никогда не солгал. Никогда не схитрил во имя начальственных щедрот, никогда не изменил дружбе. И дом его, семья, великолепнейший клан Чухраев жили и живут по этим первозданным заповедям. Живут, осеняемые Гришей и его Ириной - прекрасной, добрейшей, неподкупной, не знающей лукавства ни в чем.
     Чухраевский клан - вечная зависть и пример для моих детей и внуков. Надо же! В такой семье и прославленный сын Павел Чухрай, и его талантливая искрометно-остроумная жена - сценарист Мария Зверева, и энергичная, обаятельная дочка Лена с мужем, известным продюсером Игорем, и еще и внуки от нынешних и бывших мужей, сплоченный, как я сказала, в надежный клан Ирининой добротой и Машиной мудростью. И неподкупными постулатами самого Григория Наумовича.

     Поэтому из многочисленных чухраевских наград точнейшая - приз "За честь и достоинство". Сберечь обе эти добродетели было сложно отнюдь не только во времена торжества власти "двоемыслия". Сирена эпохи идеологизированной во времена, осиротевшие без всякой идеи, для нашего поколения - испытание не из простых. Испытание выбором, сама возможность выбора - пробный камень свободы - чревата и отрезвлением и отступничеством.
     Чухрай верил, более того, веровал в возможность праведного претворения в жизнь многих социалистических постулатов, считая преступным обращение их лишь в демагогические лозунги. Оттого кликушеское зачастую отречение от собственно жизни принять не мог. Для него это была тяжелая работа души. Он хотел непременного отделения зерен от плевел. Но дело тут не только в том, как это практиковалось некоторыми сверстниками, заклеймив кровавые репрессии рухнувшего строя, молится на прочие его деяния. Чухрай искал облик наиболее плодоносной формации общества.

     Он даже придумал модель этого общества новых творчески-экономических отношений: вместе с ассом кинопроизводства Владимиром Александровичем Познером (отцом прославленного телепублициста) "экспериментальную студию при "Мосфильме". В. А Познер, большую часть жизни проживший и проработавший зарубежной киноиндустрии помог Чухраю создать схему работ, где деньги студии "не спускались сверху". А зарабатывались достойным творчеством с выгодой для государства, и для творческого коллектива. Будучи экономически малограмотной, не берусь входить детали организации процесса. Знаю только, что студия работала успешно и создала немало замечательных картин. Но, увы! Принцип ее не совпадал с прописями советского кинопроизводства, чего было вполне достаточно, чтобы студию прикрыли.
     Чухрай был в отчаянии. Тогда и начались его … муки. Ведь студии он пожертвовал не только силы, бессонные ночи и дни сражений с начальством, он отдал ей самые бесценные годы своего творчества. Мало кто из художников готов на такую жертву: отказ от собственного сочинения ради чужого произведения. Чухрай мог. Как и мог коленопреклоненно (только в этом случае!) восхищаться чужим шедевром.
     Был он как-то председателем жюри на Московском международном фестивале. Власти уже подобрали кандидатуру для гласного приза, разумеется, советского изделия. Намечена была заурядная лента по заурядной повести "Знакомьтесь - Балуев". (Не могу не помянуть забавный эпизод, связанный с этим творением. У нашего друга-профессора был пес, обученный на представление: "Знакомьтесь - Балуев" - подавать лапу).

     В числе картин, представленных на конкурс, была бессмертная (тогда еще новорожденная) лента Федерико Фелинни "Восемь с половиной". И Чухрай отдал главный приз ей. Был скандал, были вызовы в ЦК КПСС ("чужая", "иностранная" и т.д.) были чуть ли ни угрозы Чухраю "положить партбилет", полученный, кстати, на фронте, в дни тяжких боев. Но Гриша не дрогнул.
     Поэтому из многочисленных Чухраевских наград точнейшая - приз "За честь и достоинство". Сберечь обе эти добродетели было сложно отнюдь не только во времена торжества власти "двоемыслия". Сиена эпохи идеологизированной во времена, осиротевшие без всякой идеи, для нашего поколения испытание не из простых. Испытание выбором, сама возможность выбора - пробный камень свободы - чревата и отрезвлением и отступничеством.

     При всей нашей дружеской близости, я ничего не знала об "отступничестве" Гриши в проблемах семейного жизнеустройства. Не знаю, были ли у него увлечения "на стороне", хотя охота за режиссером красавцем шла горячая, особенно силами дам-актрис. Знаю только, что он считал не возможным снимать актрису, с которой тебя связывает не только сюжет фильма (практика, кстати, весьма распространенная). Лишь однажды он мне сказал: "Вот буду снимать N и заведу с ней роман". Но фильма не снял и романа не завел. Это точно.
     Конечно, романтические видения посещали Гришу, как и всякого мужчину. Порой забавные.
     Рассказывал: "Сижу вчера дома один, Ирина на даче, и мечтаю: сейчас раздастся звонок в дверь, открываю, а там неведомая прелестная девушка.
     …Раздается звонок, открываю, а там неведомая прелестная девушка… И спрашивает колокольчатым голоском: "Павлик дома?" Потом сидел и думал: может, это была вестница с сообщением, что на дворе стоит эпоха не моя, а сына? А?"

     Выше я сказала, что испытание выбором - пробный камень свободы. Свой мужской выбор Гриша сделал девятнадцатилетним солдатом в Ессентуках, где стоял их полк, и где жила кареглазая чаровница - учительница Ирина. Сделал на всю жизнь... символичной датой их брака - 9 мая 1944 года. Будто за год они предсказали то, о чем мечтало истерзанное войной человечество: мир и любовь.

     Мир на земле в ту войну был отвоеван такими, как Григорий Чухрай. Мало кому на долю выпадало столько военных маршрутов, сражений, страданий, как досталось ему. … И по праву он написал книгу "Моя война".
     Он вел свою войну не только за свободу отечества от вражеского нашествия, от фашизма. Но и за создание наиболее совершенно формации общества.
     Исторический опыт России ХХ века сложен, противоречив, неосмыслен, а может до конца и не осмысляем.
     Мы много и часто говорили об этом феномене. Года три назад даже придумали фильм, решив назвать его "парадокс России". Потому что только парадоксальность способна принять а себя ответственность за много, через что мы прошли. Ведь "опыт, парадоксов друг" был всяким. И кровавым, и безнравственным, и неправдоподобно бескорыстным до искреннего самоотречения.
     Мы уже разработали и тематику и драматургию. Нашелся даже толстосум, обещавший денег на производство. Но… скучно повторять, чем кончаются подобные обещания. А жаль: Гриша считал такую работа закономерным итогом сделанного ранее. От этого замысла, который замыкал круг нашей дружбы, осталось лишь две странички заявки. На них стоят обе наши подписи. И так как странички эти будут вряд ли воплощены на экране, я приведу их здесь. Ведь это последнее, над чем размышлял Григорий Чухрай.

Синопсис публицистического фильма
"Парадокс России"

     Двадцатый век на исходе. Мир подводит итоги своего сложного столетия. Однако ни в одной стране события не были столь противоречивы, но и значительны для мирового сообщества, как "феномен России".
     Он был отнюдь не благостным это век. Он был тяжелым, кровавым, трагическим и… славным. Сколько заблуждений, сколько прозрений, сколько ошибок и преступлений. И сколько великих побед! Стоит ли вспоминать обо всем этом? Не лучше устремиться в будущее и строить это будущее по-новому?
     Будущее возникает не на пустом месте. Оно возникает из прошлого и настоящего. Между прошлым и будущим нет четкой границы. Мы думаем, что отказались от прошлого, а оно живет в нас. Его нельзя зачеркнуть и начать с "чистого листа".
     Мы не случайно сказали о "феномене России". Ибо это была первая в истории долговременная попытка создания социально справедливого общества. Сегодня одни ее называют позором России, а народ пасынком истории, другие безудержно восхваляют и скорбят об ушедшем. И то, и другое - историческое легкомыслие.

     Нельзя отождествлять преступления власти с жизнью народа. Жизнь народа зависит от диктата власти, особенно тоталитарной, и все-таки это не одно и тоже. В нашем фильме мы покажем это различие.
     Сегодня уже можно рассматривать советский народ в соотношении с предреволюционным и постсоветским.
     Мы не беремся делать окончательные выводы и давать безапелляционные политические рецепты ни стране и ни миру. Наш фильм приглашение к размышлениям.
     Итак, в чем же особенности этого периода, какие принципы и постулаты были положены в основу движения государства и общества?
     "Век социализма" сообщил многим понятиям свой смысл, сделав их лозунгами и координатами жизни. Почти в каждом из них было и разрушительное, и созидательное начало. Не разобравшись в этом, мы не поймем, отчего для части мира были "империей зла", а для части "маяком надежды"? Каковы эти постулаты?

     Классовость. Был ли классовый подход к развитию государства дерзкой попыткой установить альтернативу рабству от денег и материального богатства, поставив перед ним царство труда и социальной справедливости? Или это непременный жесткий диктат одного класса по отношению к другому, меняющихся местами в зависимости от политического строя. А так же химера ли "бесклассовое общество", провозглашенное Брежневым? Как, почему и непременно ли классовое противопоставление ведет, как было в России, к гражданской войне?
     Идейность. Что такое тоталитарная идеологизация всех истинных процессов, при которой клеймо "безыдейности" - стало одним из самых страшных обвинений? Идейность и фанатизм. В чем их различие? Возможно ли общество без организующей идеи и в то же время - возможна ли попытка умозрительного ее создания?
     Коллективизм. Этот один из важнейших постулатов дееспособности советского общества содержит как организационный, так и психологический принцип. Уничтожает ли коллективизм индивидуальность? Рождает ли в людях чувство единения? Что это - механизм в практике властей орудовать массам, превращая их воистину в массу (недаром и репрессии были массовыми)? Или это - чувство ответственности человека перед соратниками по труду и деятельности вообще, особое чувство локтя?

     Энтузиазм. Чем он был - стимулирующим девизом народа или ловкой эксплуатацией народных усилий? Благородным искренним самоотречением или расхожим лозунгом? А может быть энтузиазм - синоним всенародного страха? Каковы плоды и пороки энтузиазма?
     Дружба народов. Нареченное так изобретение советской политики и пропаганды - одно из самых сложных в мировой национальной практике. Очень важно понять, чем в этом смысле был Советский Союз - империей, штыками удерживающей сожительство народов?
     Плодотворной попыткой этого сожительства? Что это - уничтожение национально самобытности или взаимообогащение экономик и культур? Какие чувства испытывали люди: стирание ощущения национального достоинства или причастность к величию многонационального государства? Что обрели и что потеряли народы после распада Советского Союза.

     Да, парадоксальна наша история. Да, мы были страной самых чудовищных репрессий. Геноцида некоторых народов, идейного удушения творческих порывов многих художников. Не секрет: в развязывании "холодной войны", и в угрозе атомной катастрофы вина не только наших оппонентов.
     И про это общеизвестно: мы народ, который первый в мире послал человека в космическое пространство, мы спасли мир от фашизма. Мы дали в XX веке передышку в войнах (раньше они происходили каждые 25 лет), мы дали миру Пастернака и Солженицына, Твардовского, Гроссмана, наш народ не только героически воевали во Второй мировой войне, но и освятил ее прекрасными песнями своих композиторов и поэтов (у немцев не было таких песен - и это не случайно). Мы дали миру глубокие, талантливые постановки и фильмы. Сегодня западный мир питается нашими открытиями в области живописи.
     Об этом всем мы вспомним не для бахвальства. Мы вспомним и об ошибках, неудачах, заблуждениях и преступлениях нашего века, но не для самоунижения, а только для того, чтобы строя будущее, не повторять их. Отрицательный опыт - это тоже богатство, если серьезно воспользоваться им. Беспамятство - это бесплодная и опасная темнота. Она ничего не может родить. Кроме новых ошибок и преступлений.
     Оттого "феномен России", ее парадокс - важнейшая тема при вступлении в новое тысячелетие.

     Мы полагали построить наш фильм на конкретных документальных новеллах, к обсуждению которых, а так же проблемах и постулатах, о которых сказано выше, привлечь философов, политологов, ученых, деятелей культуры самых разных политических убеждений.
     Хотя, повторим: фильм - не утверждение догм, а приглушение к размышлению на пороге нового века.
     Григорий Чухрай
     Галина Шергова

     Чухрай хотел свои раздумья о кинематографе сделать книжкой. Не успел. Последний год жизни был уж совсем тяжким - болезнь отнимала силы планомерно и безнаказанно. Оставались лишь записи, заметки и среди них - примечательные.
     Я не описалась, назвав эти отрывки страницами книги. Книга вышла. И ее рождение - жест любви. Ирина и дети собрали листочки, заметки, заготовки и издали их. Даже не для того, чтобы не дать затеряться Гришиным размышлениям. Цель была иной: близкие хотели, чтобы он успел подержать книгу в руках. Даже не прочесть - что Грише было уже не под силу. Просто подержать. Книга опоздала на месяц.
     Это был последний подвиг Ирины. А ведь ее жизнь была подвижнической. Отданной на служение, на помощь мужу. Она как-то сказала мне: "Многие женщины мечтают встретить замечательного человека и любить его всю жизнь. Мало кому такое достается. Мне досталось. Я любила его всегда. Так же, как в начале". Может считаться, что Гриша так и не достиг таких профессиональных высот, если бы не было Ирины. Еще на фронте он мечтал о кино, хотя ему прочили блестящую военную карьеру. Как-то, уезжая на фронт, он отдал ей свою любимую книгу Лебедева о киноискусстве в залог того, что вернется живым, вернется к ней, вернется к мечте о кино.

     И Ирина сделал все, чтобы никакие беды, трудности, безденежье, бездомность начала, борения, порой поражения на долгом пути - не отвлекли от работы, не лишали веры, не погружали в быт.
     Свою службу поварихи и бескомпромиссного редактора, медсестры, точнее сестры милосердия и консультанта-справочника, матери-бабушки и организатора на домашних интервью, телесъемках Ирина несла с преданной непритязательностью солдатки, ждущей мужа с войны или выхаживающей приехавшего на побывку мужа-солдата.
     Маршал кинематографа Григорий Чухрай всегда держался как рядовой. Недавно мы с Ирой разглядывали фотографии: помпезные приемы в Кремле, встречи с мировыми знаменитостями. На них Чухрая и не сразу обнаружишь. Затерялся где-то в дальних рядах, как будничный солдатик в арьергарде кинематографического генералитета. Он всегда числил себя солдатом, и на войне и в мирных делах. Со всем комплексом воинской чести.
     И на войне. И с кино. Когда ему, прошагавшему Сталинград от первого дня до последнего Политуправление армии "зарезало" сценарий фильма, о котором он мечтал, и фильм о Сталинграде был отдан другому режиссеру, Чухрай встретил это с воинским достоинством. Он был солдатом-сверхсрочником в этой жизни. А такие привыкли. Послали в наряд - исполни службу как надо. Хотя служба тяжкая: все понять и доложить по форме. Да еще форме, как говорится, высокохудожественной.

     Мое военное бытие было куда скучнее чухраевского. Но понять его принцип "предать - это значит изменить присяге" могу. Присяга-то есть не только воинская. Верности себе тоже присягать необходимо. Все фильмы Чухрая об этом. И "Баллада о солдате" - в первую очередь.
     Я часто думала: почему он назвал эту ленту "балладой"? Поразительная жизнестойкость заключена в этой пленительной форме стиха. Отгрохотали оды, стихли в дали прошлого мадригалы, а баллада живет, улавливая сердцебиение времени. В чем же дело? Вот, наверное: в балладе герой сюжета не отождествлен с героем лирическим, но автор - всегда незримый лирический герой, завоевавший право на повествование. Как сказано Жуковским: "Певец во стане русских воинов". Во стане, не возле стана, а - во! Чухрай и был "певец во стане русских воинов", говорящий от их имени.
     Заметки мои на балладную форму не претендуют, но думаю, понятно, почему я позаимствовала заглавие чухраевской ленты.

    торговые площади в современных торговых центрах