Пик первой волны еврейской эмиграции пришелся на 1979-80-е годы, второй – на 1989-й. Так что сегодня, в 2004-м, наша совсем не маленькая община или, вернее, многие из живущих в Соединенных Штатах, Израиле, Канаде и Австралии дожили до большого и среднего юбилея. На страницах этого журнала опубликовано достаточно много размышлений о том, что мы – как община – из себя представляем. Непрерывный спор по этому поводу идет в "Отзывах", - там кипят нешуточные страсти, иногда переходящие в некий виртуальный мордобой. Многие из этих крайностей объясняются не только античной еврейской традицией яростных споров по любому поводу, но и нашим советским, в большой степени - однобоким, воспитанием. Мои воспоминания, с неоригинальным названием "Римские каникулы", о пути в Америку, Израиль и прочие страны были написаны лет 12 назад и тогда же были опубликованы в журнале "Встреча" в Пало Алто, Калифорния. Многое изменилось с тех пор, но, кажется, что для многих из нас наше советское прошлое все еще занимает непомерно большую часть в нашем сознании. Хотя люди, конечно, все разные. Именно это я хочу еще раз напомнить читателям журнала.
Казалось, что летом и осенью 1989 года вся Северная Италия разговаривала по-русски. Большинство населения в Ладисполи и Санта-Маринелло, Остии и Нетуньо, других маленьких городках в окрестностях Рима составляли странные люди с ошалевшими от свободы и жары глазами. Во Флоренции и Венеции русская речь звучала так же часто, как и японская. Римские автобусные контролеры решением муниципалитета были посланы на двухнедельные языковые курсы, а мелкие торговцы были на грани массового самоубийства – пришельцы объявили им войну. Привезенные ими товары оказывались повсюду и цены были вне конкуренции. Италия – сравнительно небольшая страна, и к зиме 90-го уже нельзя было найти коренного жителя без двух-трех пар "Командирских" часов, лакированного самовара и пионерского значка с русским "bambino Mussolini". Экономическая миссия была выполнена, война выиграна, огромные чемоданы опустошены, консервы из неподъемных рюкзаков съедены – настало время стае перелетать через океан. Внезапно появившись, она так же внезапно исчезла.
Так это, наверное, выглядело в глазах итальянцев. По-другому и не так просто все виделось со стороны пришельцев. Примерно 40 тысяч человек, которым пришлось пройти через нелегкие "римские каникулы" 1989 года принадлежали к удивительному народу, имя которому – советские евреи. Интеллигенты и жлобы, трудяги и профессиональные воры, люди, отдававшие последнюю копейку, и люди, готовые эту копейку вырвать из горла, - какие они были разные, и в какой степени советские!
Удивительно сложившиеся обстоятельства позволили мне познакомиться с сотнями замечательных и не очень замечательных людей. Некоторые остались в памяти навсегда. Осмелюсь предложить на ваш суд несколько коротеньких зарисовок с натуры.
Фраза
Еще в 88-м году в словаре эмигрантской общины появилось страшное слово "отказ". Не тот привычный отказ в ОВИРе, который делал человек немного героем, но позволял большинству вернуться на исходные позиции – я имею в виду работу, квартиру, психологическое состояние. Отказ в американском консулате в Риме был много хуже, обиднее и непостижимее. Человек вдруг оказывался в совершенно неопределенной ситуации: без языка и без работы в чужой, непонятной стране. Дети не в школе, старики в истерике, все переругались – дай вам Бог не знать этого…
Волны отказов чередовались с волнами разрешений, но к июню-июлю тучи сгустились до полного мрака. Пошли повторные отказы. Тысячи умов пытались понять правила игры и, соответственно, определить правила поведения на интервью. Наличие сотен теорий косвенно подтверждало, что единого закона нет. Смириться с этим было трудно, и для успокоения принимались только те версии, которые льстили самолюбию отказников. Ну скажем, что умных – или нужных Израилю - специалистов не пускают в Америку из-за сговора между ХИАСом и Сохнутом, определившим что-то вроде квоты. А вот, например, врачей-стоматологов в Израиле избыток, поэтому Лева, который летел с нами в Рим в одном самолете, уже в Америке, а инженер Сема из нашего института получил отказ. Все это была чушь собачья и на каждый пример находилось два противоположных. Но как утешительно было для "отказника" подтверждение сладостной версии!.. Впрочем, это пока присказка, теперь сама история.
Свою судьбу можно было узнать на вечерней перекличке у фонтана, но самые нетерпеливые ходили в ХИАС. Ладиспольский ХИАС находился уже, собственно говоря, не в Ладисполи. Дойдя до железнодорожной станции на окраине города, нужно было еще не менее получаса идти по дороге в чистом поле до крошечного поселочка, один из домов которого занимал ХИАС, привлеченный, вероятно, дешевизной здешней аренды.
Жара стояла стандартная для августа в окрестностях Рима. ХИАС был организацией страннейшей и, честно выполняя свою миссию по перевозке и содержанию эмигрантов, одновременно вызывал у среднего эмигранта чувство близкое к ненависти. Очевидно, для поддержания этого чувства на должном уровне, вход в прохладные коридоры был закрыт и вся собравшаяся здесь толпа, одуревая от жары, должна была ждать на улице.
Время было подходящее – два часа дня. В это самое время чиновник открывал калитку и минут за пять прочитывал список очередных отказников. Мы с женой ходили сюда как на работу: документы за тот день, когда мы проходили интервью, вероятно, были потеряны, и давно уже была известна судьба людей, проходивших интервью после нас, а мы все ждали. И каждый раз, приходя к ХИАСу, оказывались невольными свидетелями того, как проявляется человеческое счастье или горе. Одно слово меняло все, и часто друзья или родственники, оживленно разговаривающие между собой еще без пяти минут два, в пять минут третьего расходились в разные стороны, одни убитые, другие окрыленные, но, одинаково, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Так бывает в спорте: играют две равные команды, одинаково достойные, но за минуту до конца игры мяч попадает в кочку или шайба в конек защитника и одним достается все – кубок, аршинные заголовки в газетах, сумасшедшие гонорары и подарки, а другие забыты мгновенно и навсегда…
У ХИАСа мы сразу обратили внимание на двух странных девиц. И поведением, и вульгарностью в одежде, и особенно – невероятным количеством макияжа (на 37-градусной жаре!) они резко отличались от собравшихся людей. Калитка открылась в срок, чиновник буднично зачитал список, нашего дня опять не было. Мы повернулись уходить и оказались рядом с девицами. В это мгновение и прозвучала фраза, которую я почему-то запомнил на всю жизнь. Та, которая слушала чиновника, обращаясь к той, что стояла немного в сторонке, сказала:
- Мила, подставляй губы, я тебя раслюнявлю – у нас "добро". Мы получили отказ в тот же день на вечерней перекличке. Но это уже совершенно другая история.
Патриарх
Память, к сожалению, не сохранила его имени, стерлись детали, осталось только общее впечатление.
Я работал гидом на стандартном трехдневном маршруте для наших эмигрантов: Ладисполи – Флоренция – Венеция – Римини – республика Сан-Марино – выставка "Италия в миниатюре" – снова Ладисполи. Выезд в пять утра в пятницу, возвращение в десять вечера в воскресенье, 1600 километров пути и – темп, темп, темп: все рассчитано по минутам. Выдержать этот темп экскурсантам было нелегко, особенно доставалось пожилым и детям.
Кажется, ни до, ни после я не встречал в поездках семью такого размера. Три поколения грузинских евреев: внуки, дети и глава семьи – Патриарх, как я его сразу мысленно обозначил. Дети были уже в солидном возрасте, все врачи со степенями; внуков было двое: примерно семи и десяти лет. Еще при записи на экскурсию я обратил внимание, что все в этой семье разговаривают очень громко, представил себе пару таких громкоговорящих детей в автобусе и постарался сделать все, чтобы отговорить взрослых брать их с собой. В конце блестящей речи, где мне удалось эффектно обрисовать все трудности долгой поездки, я впервые услышал Патриарха. В отличие от своих детей, говорящих с сильным грузинским акцентом – между собой все в семье говорили только по-грузински – Патриарх на почти чистом русском твердо пообещал, что шума в автобусе не будет. Было это сказано так просто и убедительно, что я сразу сдался. Уже после я узнал, что громкая речь в семье была вынужденной: Патриарх плохо слышал. Что было совсем не удивительно в его 86 лет.
Выглядел он весьма живописно: большой и абсолютно лысый – даже зеркальный – череп на весьма крепком теле, светлый парусиновый костюм, какие носили в начале 50-х, и широкая белая шляпа из тонкого фетра. Чем-то знакомым веяло от его облика – вспоминались одновременно герои "Карнавальной ночи" и "Покаяния". Впрочем, пенсне и усов не было.
Первой неожиданностью было то, что Патриарх не отставал от меня ни на шаг. Даже в необязательной вечерней пробежке через всю Венецию, чтобы увидеть великую тициановскую "Assunta" в не менее великом соборе Santa Maria della Frari, он был рядом. Только снял шляпу и огромным платком вытирал пот с лысины. Обычно не больше, чем полтора десятка самых любопытных и выносливых решались на эту пробежку. Но как скоро выяснилось, это были только цветочки.
Прошло два дня, внуки не проронили ни одного слова – свое обещание он сдержал. Мы возвращались из Венеции в Римини, было уже темно, я что-то говорил в микрофон, кажется, сравнивал значение Флоренции и Венеции для европейской истории и культуры, ставя, конечно, мою любимую Флоренцию на много ступенек выше. Может быть, я был прав, так сказать, в общеевропейском масштабе, но относительно реакции наших эмигрантов я ошибался на 100 процентов. Напомню, что это был 89-й год, и абсолютное большинство заграницу видело впервые в жизни. Увидеть же сразу два, может быть, красивейших города в мире – это было нелегко. А психологическое воздействие Венеции оказывалось близким к шоку, слезы были обычным явлением, и в автобусе на обратном пути сам воздух был перенасыщен эмоциями. Поэтому я не удивился, когда ко мне подошел человек из задних рядов и спросил разрешения прочесть только что написанные стихи о Венеции. Стихи были сделаны неплохо, все с удовольствием похлопали, но тут встал сын Патриарха и спросил, не могу ли я дать микрофон его отцу.
Уверен, что следующие тридцать минут помнят все, кто был тогда в нашем автобусе. Патриарх извинился, что не знает наизусть стихов русских поэтов о Венеции и попросил позволения читать по-грузински. Читал он долго и превосходно. К своему стыду, я забыл имя поэта, но у меня хватило ума задать вопрос, не может ли он что-нибудь прочесть по-русски. "Конечно", - сказал он и начал с Баратынского. Потом был Тютчев, потом Пушкин, потом… Много еще было потом. А в самом конце он спросил: "Можно я прочту на иврите?" "Вы знаете и иврит?" – изумился я, испытывая почти мистический ужас. "Да", - сказал он так просто, будто речь шла о таблице умножения. Я думаю, что абсолютное большинство из восьмидесяти человек, ехавших в этом автобусе, впервые услышали звуки иврита именно из уст Патриарха. Кто знает, может быть, только приезд в Римини не дал нам возможность услышать стихи на английском, испанском или хинди. От Патриарха, мне кажется, можно было ожидать чего угодно.
Если кто-нибудь когда-нибудь встретит его в Америке, пожалуйста, передайте ему от меня привет и пожелание жить вечно. Или хотя бы лет до 900, что, вообще-то, норма для патриархов.
Провинциалы
Ленинградцы и москвичи селились в основном в Санта-Маринелло. Потом они так же дружно переселились в Бостон и Пало-Алто – Сан-Хосе. Народ попроще оккупировал Ладисполи. В Ладисполи было пошумнее, повеселее, в Ладисполи был знаменитый Фонтан и не менее знаменитая барахолка. Жизнь на Фонтане затихала далеко после полуночи, тогда, когда в степенном Санта-Маринелло будущие программисты и стэндфордские профессора видели свой второй сон на английском языке. В Ладисполи разговаривали на гремучей смеси южнорусского и варварского итальянского, и кошмар невыученного английского никого не волновал. Привычное в России противостояние Столицы и Провинции было перенесено на итальянскую почву в своем до абсурдности ясном виде.
…Экскурсия в Венецию. После четырехкилометрового моста, когда-то носившего имя Муссолини, дорога приводит на огромную площадь – Транкетто. Говорят, что это крупнейшая автостоянка Европы. С Транкетто начинается Венеция, вернее, это конечная станция морского трамвайчика – vaparetto. До Сан Марко всего 14 коротеньких остановок по Grand Chanal, минут, примерно, сорок. Кстати, четвертая остановка называется Getto. Отсюда это страшное слово разлетелось по миру, хотя означает оно по-итальянски вещь вполне безобидную, что-то вроде маленького литейного заводика или мастерских. Именно в окрестности этого заводика были впервые в современной Европе отселены венецианские евреи в далеком 1555 году.
В районе Getto я и разговорился с молодой симпатичной парой, обратив внимание, что их мама уж очень удивляется привычным нам западным чудесам. Слово за слово, и я узнал их историю, необычную и звучащую удивительно даже сейчас.
Были они из Казани, но учились и защищали кандидатские по биологии где-то за Уралом. Поженились пару лет назад и сразу решили уехать, хотя ни близких друзей, ни родственников у них за границей не было. В Вене решили попытаться попасть в Канаду, что предполагало от года до двух ожидания в Италии. Поэтому в эмигрантской иерархии они были приравнены к отказникам. Начали они свое ожидание весьма необычно: выучили итальянский язык. Прилично выучили. Прибавили к итальянскому свой хороший английский и поехали в Рим искать работу. Они уже тогда знали, что всю необходимую информацию можно найти в местных телефонных книгах. Через неделю нашли работу в лаборатории огромного молочного комбината – мыть пробирки или что-то похожее. Ко времени нашего знакомства он был кем-то вроде зам-завлаба, она – штатным биологом. Платили им весьма приличные деньги- 5 миллионов лир, к тому же шеф дал машину. Жили они в трехкомнатной квартире в Чеветавеккио - прошедшие через Италию эмигранты поймут, что это значит. Жизнь была настолько устойчивая, что за неделю до нашего знакомства они даже "выписали" маму из Казани. Этим и объяснялось их участие в поездке и мамино свежее отношение к окружающему миру.
А дальше было совсем интересно. Сидя в Италии, они искали работу в Канаде и в Австралии. И уже нашли, причем не одну. Все очень просто. Пошли в канадское и австралийское посольства и у атташе по культуре попросили разрешения поработать с телефонными справочниками типа "Business to Business". Выбрали подходящие компании, созвонились, узнали адреса, имена и послали резюме. Потрясающе, но уже в 1988-м году они не только знали это слово, но и понимали, что оно значит. Со временем появились приглашения на интервью. Они стали проходить их по телефону. А у одной австралийской компании попросили сделать им рабочую визу. С этой визой они обратились в австралийское консульство за въездной визой, и единственное, чего они не могли решить – куда ехать, да и ехать ли вообще, потому что их итальянский босс твердо обещал им легализацию в Италии. Стандартный еврейский вопрос, но в каком необычном ракурсе!
А со стороны посмотришь, ну типичные провинциалы.
О ворах
На Фонтане были люди, которые знали все. Откуда, куда, что, как, когда и куда, ну, просто КГБ и ФБР в местном масштабе. Информация – вещь из самых полезных, это знают все. Поэтому, когда ко мне подошел такой тихий и незаметный человек и сказал, что в следующей поездке у меня в автобусе будут профессиональные воры, я воспринял это весьма серьезно. "Как мне их узнать?" – спросил я его. "Их будет трое: очень красивая девушка и двое парней. По девушке ты их узнаешь. Вообще-то, их работа – квартирные кражи в Милане и обычно они пользуются поездом, но в этот раз они решили пощупать отели в Римини. Я не думаю, что они займутся чемоданами в автобусе, но все же смотри…" Я сказал "спасибо" и стал смотреть.
Не буду утомлять читателей деталями, но я их застукал на первой же остановке. Когда все наперегонки бежали к туалетам, а потом к буфетным стойкам, чемоданы остались на произвол судьбы, то есть на произвол наших "туристов". За внимательным изучением содержимого одного из чемоданов я их и застал. Мы поговорили, и я получил честное, так и хочется добавить – воровское – слово, что осмотр был произведен не с целью изъятия, а, так сказать, для поддержания квалификации на должном уровне. Больше проблем с ними не было, разве что мужская часть автобуса слушала меня не так внимательно, как хотелось бы. Причина была в том, что тройка сидела на самом последнем, сплошном, сидении, и девушка как раз в центре, так что и она сама и ее ноги были хорошо видны.
В Римини они исчезли, и я их больше никогда не видел.
Второй рассказ еще короче. Те, кто бывал в Сан-Марино, никогда его не забудет. Одно слово – самая старая республика в мире. Город-государство – размером с небольшую горку – с поразительной историей, в том числе, совсем недавней, когда в сороковых годах 16 тысячное население страны приютило около 100 тысяч беженцев. Но кроме истории бывшего советского человека в Сан-Марино интересовали еще две вещи: ликеры и кожгалантерея. Качество и особенно цены были вне конкуренции. Не с меня это началось, не на мне закончилось, но гиды приводили группы в определенные "прикормленные" магазины, за что получали скромные комиссионные, обычно – пару бутылок ликера или, например, брючный ремень. Этим объясняется то, что хозяева некоторых магазинов были мне более-менее знакомы. Для не бывавших там скажу, что магазинчики там все очень маленькие, очень домашние. В один из дней ко мне подошел хозяин сумочно-кошелечного магазинчика и стал быстро что-то говорить по-итальянски. Я не понял, но тут, на мое несчастье, рядом оказался товарищ, говоривший на этом языке вполне прилично. Хотя лучше бы он застрял где-нибудь на дегустации ликеров. Мне до сих пор стыдно за то, что я услышал. Оказывается, хозяин просто хотел меня попросить, чтобы я поговорил с группой и посоветовал … воровать поменьше. Все туристы воруют, объяснил хозяин, но русские что-то уж слишком, и ему становится невыгодно, чтобы я приводил группы в его магазин.
Послесловие
Здесь предполагалось поставить точку и проститься с читателем. Но меня не оставляла мысль, что, искусственно уравновесив две "хорошие" истории двумя "плохими", я стал похож на того не совсем честного продавца, что придерживал рукой "носики" двухчашечных рычажных весов на старом советском базаре. Конечно, если отпустить руку, то чаша воспоминаний о хороших, о замечательных людях мгновенно перевесит.
Ну, как не вспомнить добрым словом почти святого доктора Фишкина, долгое время единственного русскоговорящего практикующего врача в Ладисполи. Никто не помнит его имени – просто доктор Фишкин, и для взрослых и для детей, и днем и ночью, и в будни и по выходным… Или очень непростую фигуру Немировского, умницы и борца, одного из лидеров движения отказников, позднее, кстати, до неузнаваемости оболганного "Новым Русским Словом". Но, вспомнив Немировского, хочу в заключение рассказать о том, чем же и как закончились "римские каникулы".
Эмигрантам 70-х – 80-х годов австро-итальянский маршрут казался совершенно естественным. "Пересадка" в Италии вплоть до 1988 года обычно предполагала формальное собеседование в американском консульстве, после чего следовало несколько недель (иногда – немного дольше) приятного отдыха. Колея была накатана, и главным считалось вырваться из жестких объятий советского ОВИРа. Но внезапно правила игры изменились, и это застало эмигрантов врасплох. Причем, как я уже говорил, новые правила не понимал никто. Когда количество отказников (работники ХИАСа говорили, что в сентябре 89-го было примерно 2 тысячи отказников; среди самих эмигрантов называлась другая цифра – 4 тысячи. Всего в сентябре, в пик эмиграции 1989 года, в Италии находилось примерно 16-18 тысяч человек, то есть каждые пятый-шестой из общего количества был отказником) достигло некой критической величины, началась политическая борьба и поляризация внутри самой эмигрантской общины. Большинство явно предпочитало ничего не делать. Среди же людей, призывающих к активной борьбе за право на эмиграцию в Соединенные Штаты, были свои умеренные и свои радикалы. Споры о формах борьбы продолжались все лето 89-го. А в самом конце августа произошли события, которые, возможно, не только решили судьбу отказников, но и ускорили закрытие самого австро-итальянского пути.
Речь идет о голодовке десяти человек у здания американского консульства в Риме. Через несколько дней на волне сочувствия голодающим там же, у здания консульства, прошла первая (и как потом выяснилось, самая мощная) демонстрация примерно трех-четырех тысяч человек. Были соответствующие лозунги, была пресса, были эмоциональные выступления – в том числе, американского конгрессмена, представителя еврейской общины Рима, ладиспольского пастора, - не было только никого из ХИАСа. Помню, как рядом с нами внезапно остановился шикарный черный лимузин министерства обороны Италии. Судя по реакции журналистов, вышедший из машины генерал был очень высокого ранга, может быть, самого высокого. Он медленно прошел вдоль собравшихся, прочел лозунги, потом подошел к голодающим. Не знаю, о чем он с ними разговаривал, но его жест – поднятые вверх два растопыренных пальца в виде буквы "V" – был достаточно красноречив. Реакция местной прессы тоже была, в общем, благожелательной. Говорят, даже московские "Известия" отозвались вполне нейтральной по тону заметкой.
Как бы там ни было, и какие бы не существовали реальные причины, но машина отказов именно в этот момент вдруг забуксовала и к середине ноября практически остановилась. Нашлись самолеты ("транспорт" – на местном жаргоне), и ежедневная, а чаще еженощная отправка нескольких сотен человек стала нормой. Не обошлось без странностей, как будто бюрократическая машина мстила напоследок. Обычным было разделение семей по разным самолетам и, что еще хуже, по разным дням. Уже совсем немолодых родителей моей жены отправили на неделю раньше нас, с чемоданами, которые им нельзя было поднимать по состоянию здоровья и в город, где они никого не знали. Одни мои знакомые с дневной почтой получили второй отказ, а вечером почтальон принес им повестку на "транспорт", вылетающий в ту же ночь. Она только что постирала детские пеленки, а он только что уехал в Рим на ночную работу. Весело. Так, с мешком невысохших пеленок они и прилетели в Америку…
Рассказывают, что зимой-весной 1990-го ладиспольский Фонтан сильно поскучнел. Почти заглохла торговля. По пятницам едва набирался один автобус экскурсантов, да и автобус уже был не шикарная 80-местная "Setra". И хотя эмигранты еще понемногу прибывали даже в начале весны, всем уже было ясно, что "римские каникулы" закончились. И, скорее всего, навсегда.
Послесловие 2004-го года
Возможно, читатели журнала не согласятся с некоторыми утверждениями этих воспоминаний. Пожалуйста, не забывайте, что они были написаны примерно три года спустя, и я не располагал никакими документами. Сейчас я придерживаюсь мнения, что причиной отказов была элементарная ХИАСовская квота. Об этом же говорят люди, работавшие в то время в ХИАСе. Совсем недавно у меня был долгий разговор с одним из бывших ХИАСовцев, который сказал, что невозможность "вычисления" системы отказов объяснялась диким бюрократизмом ХИАСа и, самое главное, непрерывным, чуть ли не ежедневным изменением квот. К сожалению, несмотря на все мои попытки я не нашел никакой информации об участниках голодовки и об их дальнейшей судьбе. Я буду крайне признателен, если кто-нибудь из читателей знает их фамилии, их историю и как это все в 1989-м году было организовано.
