Baraz1

     Карл Ясперс выделил некий период времени, в течение которого во всем мире, в среде разных народов наблюдалось синхронное зарождение разума. По его собственным подсчетам, период этот растянулся на шесть столетий.
     Однако в последние века в Европе произошло не менее, если не более знаменательное событие. В эти века человечество получило "аттестат зрелости", причем время этого события можно указать достаточно точно. Если определять это время появлением четких философских формулировок, то дата вручения человечеству "аттестата зрелости" выпадет на XVIII век.
     Сами современники переживали это явление как "откровение Мирового Духа", как вхождение рационализма в человеческую семью в качестве основы его бытия. В более поздний период суть произошедшего тогда изменения определили более приземлено, но и более четко: "человечество стало взрослым". Это самоощущение взрослости является доминирующим для общественного сознания, что обнаруживается в самых расхожих общих формулировках. Например, в том, что одним из самоназваний последовавшей вслед за этим эпохи является слово "модерн", т.е. "современность" (термин "постмодерн" появился уже в 1917 году). Кроме того, эта эпоха получила название Новой и даже Новейшей. Последующую эпоху можно, конечно, назвать и "постновейшей", но это будет вариацией на ту же тему. После "пост" уже тем более ничего нового не ожидается.

     Итак, тот, кто назвал свое время, время своего поколения Новым временем, невольно подразумевает, что ничего принципиально нового впоследствии уже не возникнет. Но разве тогда это Новое время, время, начавшееся в век Просвещения - не является последним временем? Последним в том именно смысле, что после него никаких радикальных изменений в духовном аспекте человечеству ждать уже не следует?
     В самом деле, после 18-19 лет юноша, разумеется, будет еще изменяться, расти и мужать, но повзрослел он однажды в эти свои 18-19 лет. Более того, отношения и встречи, произошедшие в юности, откладывают самый яркий отпечаток на личность человека и всю его последующую жизнь. И вот то, что происходит с человеком в 18-19 лет, произошло с человечеством в XVIII-XIX столетиях. Итак, первая особенность "нашего времени" состоит в его своеобразной эсхатологичности. В самом деле, по мнению практически всех религиозных учений, последним временам свойственно ослабление влияния традиции. Но как раз в наше время больше не существует достоверных внешних авторитетов. В наше время человеку вменено в обязанность сознавать, что за него также невозможно подумать, как и пообедать, что если он доверился той или иной мировоззренческой системе (или ее носителю), то это равносильно тому, что он сам ее выработал.

     Наше время - "последнее время". "Последнее" не обязательно в том смысле, что после нас ничего уже не будет, а в том, что после нас уже не ожидается сногсшибательных новостей в духовной сфере. И в этом отношении знаменательно, что "постмодернизм" в самых разнообразных сферах ознаменовался отказом от авангардизма и возвращением к первозданному "модерну" XIX века (например, общий покрой современного мужского костюма сформировался именно в XVIII - XIX веках).
     Итак, в XVIII-XIX столетиях человечество не просто утратило доверие к традиционной системной морали, оно противопоставило ей мораль автономную. В свое время один советский диссидент, священник Сергий Желудков, назвал Сахарова и подобных ему людей "анонимными христианами". Это не очень честный прием. Этак всякий может возвеличить свою религию, назвав Сахарова или анонимным иудеем, или анонимным буддистом, или анонимным мусульманином. Но в том то и дело, что Сахаров не был ни христианином, ни иудеем, ни мусульманином.

     Его нравственная позиция формировалась за счет совершенно независимых духовных источников. Предшествовавшие и современные Сахарову атеисты вполне сознательно противопоставляли свою позицию традиционно религиозной, утверждая, по меньшей мере, их ценностную эквивалентность. "Этическое поведение человека должно основываться на сочувствии, образовании и общественных связях. Никакой религиозной основы для этого не требуется", - писал Эйнштейн (Цит. по М.Скибицкий. "Бог и верующие ученые". Москва 1976, стр. 24). Фромм противопоставлял "кибернетической религии" спонтанную неинституциональную религиозность светских людей.

    В этом же смысле высказывался и Виктор Франкл: «Как-то раз у меня брала интервью журналистка из журнала "Тайм". Она задала вопрос, вижу ли я тенденцию к уходу от религии. Я сказал, что существует тенденция к уходу не от религии, а от тех верований, которые похоже, не занимаются ничем другим, кроме борьбы друг с другом и переманивания друг у друга верующих. "Значит ли это, -- спросила журналистка, -- что рано или поздно мы придем к универсальной религии?" "Напротив, -- ответил я, -- мы движемся не к универсальной, а к личной, глубочайшим образом персонифицированной религиозности, с помощью которой каждый сможет общаться Богом на своем собственном, личном, интимном языке".
     Разумеется, это не означает, что уже не будет никаких общих ритуалов и символов. Ведь есть множество языков, но разве многие из них не объединяет общий алфавит? Так или иначе, разнообразие религий подобно разнообразию языков. Никто не может сказать, что его язык выше других языков: на любом языке человек может прийти к истине, к единой истине, и на любом языке он может заблуждаться и даже лгать. Также посредством любой религии может он обрести Бога - единого Бога» (В. Франкл. «Человек в поисках смысла». Москва 1990, стр. 336.)

     В свете этого подхода (согласно которому любая традиционная вера предоставляет те же возможности, что и индивидуальный поиск) самих конфессиональных верующих - праведников можно было бы назвать анонимными агностиками.
     В своей книге "Крутой маршрут" Евгения Гинзбург приводит такую сцену. Некий человек пришел к ней попросить хлеба от имени умирающего зэка, услышавшего, что Гинзбург его землячка. Узнав, что этот умирающий не кто иной, как ее собственный следователь, моривший ее голодом и пришивший ей террористическую деятельность, Гинзбург ему свой хлеб отдала, но попросила назвать умирающему ее имя. Вскоре это вызвало у нее угрызения совести: "Меня терзало мое собственное поведение, - вспоминает Гинзбург. - Как я могла унизиться до такой мелкой мстительности! Зачем потребовала, чтобы ему сообщили мою фамилию, зачем постаралась отравить горечью этот последний в его жизни кусок хлеба! Гнусность какая! Разве в этом аду мы уже не квиты, не заплатили друг другу за все? Счет закрыт. Закрыт самим фактом его смерти, ТАКОЙ смерти".

     Между тем один зэк-верующий, наблюдавший эту сцену, "поэтизировал эту пайку хлеба" и сказал Гинзбург: "Вы останетесь живы, слышите? - Вы выйдете на свободу. Потому что вы дали свой хлеб врагу". Эта история - одно из многочисленных красноречивых свидетельств того, насколько духовность секулярного человека может быть взрослее, тоньше и чище духовности человека религиозного, который вроде бы на духовных вопросах специально концентрируется.
     Разумеется, даже среди весьма культурных светских людей можно найти немало прохвостов, а интеллектуализм может ослеплять человека даже сильнее, чем приверженность той или иной догме. И все же наличие в секулярном мире независимой и глубокой духовной жизни, в свете которой традиционные религии начинают выглядеть несколько бледно - это факт.
     Впрочем, духовность эта вовсе не "анонимна", у этой духовности секулярных людей есть свое собственное имя - экзистенциализм, который по словам Тиллиха "стал реальностью во всех странах Запада, который выразился во всех сферах духовного творчества человека, пронизал все образованные слои общества". (П.Тиллих. «Мужество быть». Символ № 28. Париж 1992, стр. 89). В чем особенность экзистенциальной философии? Наиболее лаконично выразил основные принципы этой философии Сартр в своей программной работе "Экзистенциализм - это гуманизм": "В человеке существование предшествует сущности, - писал он. - Для экзистенциализма человек потому не поддается определению, что первоначально ничего из себя не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам... Человек есть не что иное, как его проект самого себя". (Ж.П.Сартр «Экзистенциализм – это гуманизм». Сборник «Сумерки богов». Москва 1989, стр. 323)

     Сартр признает, что "выбирая для себя, я выбираю для всего человечества". Но вместе с тем декларируемый им выбор - это именно личный выбор Истины, а не ее - Истины - говорение через рупор личности. Одним из основных откровений экзистенциализма является индивидуализм поиска, осознание того, что никто не должен никому ничего доказывать, опираясь на внешнюю "общеобязательную" аргументацию. Дух соперничества, стремление увидеть другого кусающим локти в наказание за то, что он думает не так как ты - чужд экзистенциализму.
     Создатель экзистенциального анализа - логотерапии - Франкл говорит: "Через какое-то время... добро и зло будут определяться не как нечто, что мы должны делать или соответственно делать нельзя; добром будет представляться то, что способствует осуществлению человеком возложенного на него и требуемого от него смысла, а злом мы будем считать то, что препятствует этому осуществлению" (В.Франкл. «Человек в поисках смысла». Москва 1990).

     Согласно экзистенциализму человек является последней инстанцией, определяющей собственную участь. Бог не в силах его "спасти", не в силах решить за человека, кто он. Сартр говорит: "Экзистенциализм - не такой атеизм, который растрачивает себя на доказательства того, что Бог не существует. Скорее он заявляет следующее: даже если бы Бог существовал, это ничего бы не изменило... Человек должен обрести себя и убедиться, что ничто не может его спасти от себя самого, даже достоверное доказательство существования Бога". "Экзистенциалисты обеспокоены отсутствием Бога, так как вместе с Богом исчезает всякая возможность найти какие-либо ценности в умопостигаемом мире. Не может быть больше блага априори, так как нет бесконечного и совершенного разума, который бы это мыслил… В XVIII веке атеизм философов ликвидировал понятие Бога, но не идею о том, что сущность предшествует существованию. Эту идею мы встречаем повсюду: у Дидро, Вольтера и даже у Канта. Человек обладает некой человеческой природой... Атеистический экзистенциализм более последователен. Он учит, что если даже Бога нет, то есть, по крайней мере, одно бытие, у которого существование предшествует сущности, бытие, которое существует прежде, чем его можно определить каким-нибудь понятием, и этим бытием является человек." (Ж.П.Сартр «Экзистенциализм – это гуманизм». Сборник «Сумерки богов». Москва 1989, стр.322)

     Поэтому даже когда экзистенциалист все же ищет Бога, то он ищет его не во внешнем культе, а в собственном духовном самораскрытии. "Инстанция, перед которой мы несем ответственность, - пишет Франкл, - это совесть. Если диалог с моей совестью - это настоящий диалог, то встает вопрос, является ли совесть все-таки последней или предпоследней инстанцией. Последнее "перед чем" оказывается возможным выяснить путем более пристального и подробного феноменологического анализа, и "нечто" превращается в "некто" - инстанцию, имеющую облик личности. Более того - это своеобразная сверхличность. Мы должны стать последними, кто не решается назвать эту инстанцию, эту сверхличность тем именем, которое ей дало человечество: Бог" (В.Франкл «Человек в поисках смысла» М. 1990, стр. 126) (добавлю со своей стороны, что именно поэтому решение Авраама убить собственного сына было принято по совести).
     Но, кроме того, экзистенциальная философия сделала возможным также и человеческое братство, позволяя людям открывать людей в носителях самых отдаленных и чуждых культур.

     (продолжение следует)