Автор статьи – член Союза
композиторов и музыкальных издателей Израиля, член правления Союза еврейских
(идиш) писателей и журналистов, автор сборника песен "Их бин а йид!" – "Я
еврей!", изданного Национальным управлением еврейской (идиш) культуры Израиля.
Стояли самые короткие, самые морозные и самые тревожные
дни конца 1942 года. Весь мир замер перед лицом невиданного военного противостояния
на Волге. Для еврейского же мира исход этого противостояния означал лишь
одну из двух возможностей: выжить или погибнуть и сойти с исторической сцены.
Уже были уничтожены миллионы евреев в СССР и других странах Европы. Истекало
кровью Варшавское гетто, где планомерный геноцид начался ещё летом 1940
года – с молчаливого согласия и попустительства почти всех стран, в том
числе и тех, что впоследствии вошли в антигитлеровскую коалицию. Неумолимо
и полным ходом шло «окончательное решение» в других остававшихся гетто,
дымились печи крематориев в концлагерях. А бойцам и командирам Красной Армии
был спущен знаменитый приказ «Ни шагу назад!»...
В этой атмосфере 27 декабря прозвучало нечто, потрясшее
душу каждого еврея, ещё не забывшего свой родной язык. В то утро в газетных
киосках Куйбышева (где находился Еврейский антифашистский комитет) появился
номер газеты «Эйникайт», органа ЕАК, в котором Ицик Фефер, выдающийся еврейский
«поэт атакующего стиля», опубликовал свою ставшую бессмертной поэму «Их
бин а йид!» («Я еврей!»). Слова этого названия чеканно звучали в конце каждой
строфы. А строфы – сплошь главы из нашей гордой и трагической истории, идущей
сквозь козни фараона, Амана, Тита, истории, обозначенной именами знаменитых
мыслителей, учёных, героев древности и героев нашего времени – вплоть до
легендарных сынов еврейского народа, вставших на пути нацистских варваров.
Поэма Фефера была перепечатана в еврейских изданиях
многих стран, а затем переведена и на другие языки. Чувства, выраженные
в ней, оказались в тот момент общими чуть ли не для всех евреев мира: и
страх за будущее, и гордое национальное самоутверждение, и солидарность
с Советским Союзом.
Не будем строго судить автора за советскую фразеологию.
Кто сумел избежать ее в те годы? Да и не искренними ли были проявления верности
стране, которая несла основную тяжесть войны? Даже несмотря на преступную
политику правящей клики, давшей зелёный свет на её развязывание. А преступность
этой политики прояснилась для людей за железным занавесом лишь много десятилетий
спустя...
Ещё не остыли пожарища войны, ещё не затянулись
её страшные раны, ещё оплакивали евреи миллионы своих сыновей и дочерей,
да что там сыновей и дочерей? – младенцев, а уже снова был занесён кровавый
меч. И первыми жертвами стали те, кто желал соединить в себе пламенное еврейство
с пламенным же советским патриотизмом. Превратить своё еврейство в часть
великого и нерушимого братства советских народов – братства, которое столь
громогласно провозглашалось, но по отношению к евреям так и не воплотилось
в реальность. На тайном судилище 1952 года предстали четырнадцать обвиняемых,
в их числе Фефер. Но когда читаешь протоколы суда, кажется, что там присутствовал
ещё один подсудимый: сам еврейский язык. Это дорогое наше сокровище было
настолько ненавидимо палачами – «гражданами-судьями»,– что они даже не удосуживались
называть его еврейским – так, как это было принято в СССР с первых послереволюционных
лет. Каждое упоминание о еврейском языке вызывало приступ бешенства и откровенное
глумление. Особо яростным нападкам подвергались строфы поэмы «Я еврей!»,
подстрочный перевод которых фигурировал в качестве «важнейшей улики», предоставленной
«экспертами».
Вот уже много лет, как и сейчас, в преддверии 12
августа, дня расстрела самых выдающихся деятелей нашей культуры, я мысленно
обращаюсь к волнующим строкам поэмы. А если быть более точным, я с ними
и не расстаюсь. Во всяком случае, с тех пор, как в начале 80-х годов написал
песню на слова нескольких строф из произведения И. Фефера. Эту песню когда-то
пели московские отказники. И среди исполнителей выделялась девочка, которая
впоследствии, уже в наши дни, зарекомендовала себя в Израиле и за границей
как переводчица – с разных языков – прекрасных образцов поэзии. Сейчас она
переводит поэму Фефера на русский язык.
Ее работа пока не завершена, переведена лишь часть
строф, но уже видно, что перевод очень близок к оригиналу по ритмике, образности,
содержанию, неудержимому пафосу. Характерно, что при всём эмоциональном
накале, идущем уже хотя бы от самого лейтмотива «Я еврей!», служащего для
развития, как в музыкальном произведении, многочисленных тем, – нет ни малейшего
ощущения, что автор предается национальному самолюбованию. И переводчица
демонстрирует в этом отношении свою полную солидарность с Ициком Фефером.
В русских строфах нет ни одного сомнительного слова. А ведь для тех, кто
вырос в ассимилированной среде, это очень непросто – передать национальную
патетику без пошлых шаблонов, могущих быть истолкованными в диапазоне от
шовинизма до обыкновенного мещанства: ведь штампованный «многострадальный
народ» и набившая оскомину «жестоковыйность» постоянно вылезают на поверхность,
когда нечего сказать в контексте национальной истории и культуры.
Можно полагать, что такого эффекта Рахель Торпусман
добивается не только потому, что владеет языком оригинала. В большой мере
это объясняется и тем, что она выросла в семье с неугасшими еврейскими культурными
традициями, прошедшей через горнило отказа, в которой она рано приобщилась
к нелегальному сионистскому движению. Ещё в восьмидесятые годы от меня не
ускользнуло её более чем трепетное отношение и к песне «Я еврей!», и к словам
поэмы. Не вызывало сомнения, что когда-нибудь именно она достойно переведет
поэму. Появление такого перевода было лишь вопросом времени.
Эти строфы вновь и вновь возвращают к далёким дням,
когда поэма была написана. Уже тогда в стихах явственно прозвучала тема
солидарности с палестинским еврейским Ишувом, где в это время полным ходом
формировались структуры будущего государства, провозглашённого 14 мая 1948
года. А вся ткань произведения как будто предвещала грядущее национальное
возрождение народа, ставшее особенно осязаемым после другого эпохального
события – блистательной победы в Шестидневной войне.
Перевод этот обретает особую значимость потому,
что в наше время очень немногие могут сполна оценить замечательные стихи
оригинала: на пепелище тысячелетней культуры почти не осталось читателей
на родном языке. Но это не противоречит и тому, что мне приходилось многократно
наблюдать в годы отказа. Я имею в виду реакцию людей, слушавших на нелегальных
московских концертах песню «Их бин а йид!». И пусть простит меня читатель
за банальность: они понимали многое и без слов. Особенно запомнилось мне
одно исполнение. Это было в вечер праздника Симхэс-Тойрэ, в 1987 году, у
здания московской хоральной синагоги. Группа ребят из нашего ансамбля запела
эту песню. А вокруг образовалась толпа человек в 150 или 200. И вдруг произошло
нечто неожиданное. Толпа, включившись в ритм песни и уловив заключительные
слова рефрена, уже со второго куплета стала подпевать их вместе с молодёжью,
знавшей песню: «Их бин а йид! Их бин а йид!».
Где, как не в Израиле, воплотился оптимистический
дух поэмы? И всё же мы, как и в прошлые эпохи, вынуждены вести борьбу за
национальное существование. И в этой борьбе, как и тысячелетия назад, звучит
наше решительное: «Я еврей!».
Ицик Фефер
(Фрагменты из поэмы в переводе Рахели Торпусман)
Я ЕВРЕЙ! (1942) Вино бессчетных поколений Мне в бедах придавало сил, И меч страданий и гонений Моих даров не сокрушил: Он не сковал мою свободу, Он веры не сломил моей. Во всех скитаньях и невзгодах Я повторял, что я еврей. Мой дух мятежный не сломили Ни фараон, ни Ксеркс, ни Тит; Мое прославленное имя На крыльях вечности летит. Мне часто гибель предрекали И много раз тащили к ней, Но я вставал из-под развалин Непокоренным: я еврей! Я сорок лет провел в пустыне, Томясь средь выжженных песков, И дух мой закален доныне: С тех пор в течение веков, На всех ухабах тяжких странствий Берег я золота верней Тысячелетнее упрямство Отца и деда – я еврей! Морщина мудреца Акивы, Исайи светлая мечта Восторг мой вызывают живо – Но с ним и ненависть слита: То кровь героев-Маккавеев Бурлит, кипит в крови моей. Со всех костров, где жгли евреев, * Звучал мой голос: я еврей! Я сохранял благоговейно Дары отцов в любой стране, И ядовитый юмор Гейне Немало крови стоил мне. ………………………… ………………………… ………………………… ………………………… Мне вторят хайфские матросы, Мой дальний голос услыхав; До сердца моего доносит Незримый миру телеграф Родной напев – из Аргентины, И из Нью-Йорка – смех детей, И смертный ужас – из Берлина: Евреи братья! Я еврей! Во мне звучат одновременно Два непохожих языка, И зов Бар-Кохбы вдохновенный, И натиск русского штыка, Благословенный Мойхер-Сфорим, И тишина ржаных полей, И левитановские зори: Я сын Советов! Я еврей! Мне чашу сталинского счастья На долю выпало испить, И если враг советской власти Москву мечтает разгромить, Закрыть кремлевский путь свободы – Я говорю ему: не смей! У нас едины все народы, Славянам братом стал еврей! ………………………… ………………………… ………………………… ………………………… Мой дух несется над снегами Среди окопов и траншей, Моя судьба в бою с врагами Стучит мне в сердце: я еврей! Пусть Гитлер мне могилу роет – Но я его переживу, И сказка сбудется со мною Под красным флагом наяву! Я буду пахарем победы И кузнецом судьбы своей, И на могиле людоеда Еще станцую! Я еврей!
*Строчка Дмитрия Якиревича
