Никогда не забуду, как провожали мы друзей, уезжавших
в семидесятых-восьмидесятых, как тогда казалось, навсегда. Сперва единицы,
вырвавшиеся, наконец, из тисков лагеря, называвшегося социалистическим,
прошедшие комсомольские и профсоюзные собрания, исключенные отовсюду… Потом
десятки, сотни…
Сейчас счет идет уже на сотни тысяч. Да-да, несколько
сот тысяч людей, и не самых плохих, а зачастую, совсем наоборот, покинули
Одессу. Кто куда… США, Израиль, Германия, Австралия. Да мало ли на земле
мест, где обитают, чаще всего вполне благополучно, одесситы. Дай им Бог!
Но Одесса пострадала непоправимо. Им на смену пришли другие. Выходцы из
близ и даль лежащих сел, бывших «братских» республик заполонили город. И
с приходом чужих он как-то съежился, обеспокоился, поник. Впрочем, о чужих
писать не буду. Еще не время. Хочется вспомнить о своих, с отъездом которых
Одесса действительно опустела. Естественно, я смогу рассказать лишь о нескольких
из них. Нескольких из тысяч. Только о тех, кого знаю и люблю, несмотря на
расстояния, безнадежно разделяющие нас. С кем-то удается повидаться, кого-то
уже не увижу никогда. Но помню, помню, и с этим уже ничего не поделать.
И город помнит. Ибо каждый, о ком попытаюсь рассказать, личность.
А без личностей город не город, а просто место жительства,
которым и гордиться-то не стоит. Повторюсь: могу и хочу написать только
о нескольких. Но ведь у каждого Одессита таких «нескольких», без которых
и жизнь не в жизнь, хватает. Когда-нибудь кто-то смелый рискнет написать
историю о том, как пустела Одесса, превращаясь действительно в провинцию,
действительно в небольшой скучный городок. Это, надеюсь, произойдет нескоро,
на мой век Одессы хватит, на век детей быть может тоже. А дальше? Увы, неизбежное…
29 октября 1989 года мы с женой провожали в Америку
ее (и мою!!!) тетю – Сару Яковлевну Барскую. Блестящий математик, кандидат
наук, доцент института связи она уезжала в Америку вместе с семьей сына.
Навсегда… Какое это бесконечно тяжкое слово! Уезжал родной человек, без
которого жизнь становилась много хуже, значительно тяжелей. Уезжала доброта,
согревавшая не только нас, но и многих, многих людей. Ее друзей, ее родственников,
ее коллег, ее студентов. Студентов… Сколько тысяч учеников вспоминают ее
добрым словом? Не сосчитать! Я, порой, встречаюсь с выпускниками института
связи. И стоит только упомянуть имя Сары Яковлевны или ее покойного мужа
Исаака Бецалевича Готкиса, как на губах собеседника появляется нежная и
добрая улыбка. Их помнят, любят, о них жалеют.
Сначала были письма. Они шли долго, не всегда доходили…
Случались оказии… Теперь вот есть интернет. Проверяя вечернюю почту, прежде
всего, ищу весточки от Сары Яковлевны. Потому что, кроме обычной информации,
найду слова утешения, любви и совета.
А совет иногда так необходим. Мало было на земле
людей, чьим советам я доверял безоговорочно. Одним из таких был (и есть!)
мой друг детства Милик. Теперь уже, конечно, Самуил Исаакович Пейсах. В
одной из своих повестей я написал о нем так: - Друг мой, ныне живущий в
США, был и остался одним из самых порядочных и честных людей, которых приходилось
мне встречать в своей не такой уж короткой жизни.
Милик не был ученым, не был знаменитым артистом
или писателем. Он просто был человеком с золотыми руками, золотой головой
и - как редко это бывает! - золотым сердцем. Живя в совке, он явно опередил
свое время, поняв, что производить нужно то, что действительно необходимо
людям. Какие сложные станки и технологические процессы придумал этот человек,
не имевший никакого высшего образования! Сколько полезный и нужных вещей
произвела мастерская у Соборной площади, где он работал.
И еще, он великолепно
умел ладить с людьми, ибо был добрым и мудрым человеком. Он знал жизнь и
охотно делился опытом. Когда совсем было туго, я приходил к нему и просил
совета. Милик думал, потом начинал советовать. И его советы я выполнял неукоснительно.
И все становилось на место. И все было хорошо. Было…
Но Милик сейчас в Филадельфии.
И мне, пожившему и повидавшему немало, все-таки так не хватает его добрых
напутствий.
Бывают люди, чья дружба воспринимается, как подарок.
Такой дружбой гордишься и победоносно оглядываешься на других. Завидуете?
То-то!
Еще один мой друг, теперь уже, конечно, бывший,
живет в маленьком городке Лос-Гатос, а работает большом университете. Блестящий
физик, кандидат наук Саша Гельман, виноват, Александр Григорьевич Гельман,
наконец, нашел дело по вкусу и таланту. Увы, все годы нашей дружбы в Одессе
его великий талант оказался практически невостребован. А ведь Саша был блестящим
ученым! Правда, взгляды его тогда сильно отличались от тех, которые вбивали
в нас профессионалы покойного Марксизма-Ленинизма. Более того, он не скрывал
свои взгляды, что нимало раздражало руководство. А талант его раздражал
и пугал его много менее талантливых коллег. Какое-то время они терпели,
ведь Саша был полон идей и знаний. И диссертацию на кафедре физики Одесского
технологического института им. Ломоносова он защитил не первым. Первую диссертацию
у него украл его коллега, друг и напарник по работе в лаборатории. Не беда!
Саша написал и с блеском защитил другую…
Саша был красивым человеком. (Собственно,
почему был? Он таковым и есть, но уже не тут, не тут…). И все, что он делал,
было красиво! И подарки всегда и всем делал красивые, и говорил красиво
и мудро. А как он готовил кофе! Господи, да не о том я, не о том! Дай волю
ему, возможности, он прославил бы нашу науку, наш город, себя, наконец.
Не дали… И он уехал. Он всегда хотел отсюда уехать, ибо ему было душно и
трудно. А город потерял невообразимо талантливого человека. А я друга…
Из Одессы люди уезжали всегда. Тут пророков не
очень-то ценили. А таланту всегда нужно признание.
Марк Георгиевич Соколянский признан был безоговорочно.
Доктор филологии, профессор, самая светлая голова в университете. Ну, что
еще нужно? Наверное, покой и воля. Сейчас Марк Георгиевич живет в городе
Любеке, что в Германии. Читает лекции в разных городах мира. Пишет монографии
и, о чудо, художественные произведения. Он по-прежнему общепризнан, он по-прежнему
любим далеко не всеми. Потому что, всегда называл бездарь бездарью, а неуча
неучем. И не изменился. И, слава Богу! Потому что, остаться самим собой
в нашем мире – это огромное достоинство для талантливого и порядочного человека.
Марк Георгиевич часто бывает в Одессе. Тут его ждут. И в университете, где
остались друзья и коллеги, и в Доме ученых, где он работал и продолжает
работать в научной Пушкинской комиссии, и просто в Одесских домах, где его
всегда любили и любят.
Одесские дома… Как объяснишь постороннему, тем
более иногороднему это понятие?
А ведь одними из самых лучших, родных мест в Одессе
были именно Одесские дома, где жили родные и добрые люди, где вечерний чай
собирал за столом множество друзей. В одном из таких домов на площади Потемкинцев,
4, жил мой друг Борис Херсонский. Часто бывая у него, я имел счастье познакомиться
с Григорием Робертовичем Херсонским – Бориным отцом и врачом от Бога. Большинству
одесситов знакомо это имя. Имя целителя, гениального диагноста, выдающегося
нейрохирурга. Сколько врачей разных поколений называют себя его учениками!
А это многого стоит. Но я знал и другого Григория Робертовича – веселого,
мудрого, гостеприимного. Хозяина дома, нет Дома, где всегда были хорошие
и талантливые люди. Господи, сколько людей излечил бы он, скольким бы помог,
сколько добрых слов пришлось бы на каждого, кто был с ним знаком! Но Григорий
Робертович в Америке. Дай Бог ему здоровья и долголетия.
Вообще самыми долгими на земле являются воспоминания.
Порой, они длиннее даже жизни человеческой, оставаясь в рассказах, стихах.
Последние годы все чаще вспоминаю Юрия Николаевича
Михайлика – лучшего из Одесских поэтов, долгое время руководившего литературной
студией Дворца студентов. (см. стихотворение Юрия
Михайлика в этом номере. Прим. ред.) Мне посчастливилось быть в числе
его учеников. И смело могу назвать это учение бесценным. Из под крыла Михайлика
вышло множество талантливых литераторов. Всех и не сосчитать… Но главное,
повторюсь, это его поэтический дар, равного которому в городе не было. И
что-то не предвидится. Хотя, кто знает, кто знает... А сам Юрий Николаевич
живет в Австралии. Пишет мало, говорят, скучает... А в Одессе скучают по
нему.
По белой, по режущей кромке залива
Прошел осторожно меж битого льда
Безлюдный буксир под названьем «Счастливый».
Зачем их счастливых пускают сюда?
Так писал когда-то Юрий Михайлик. Не знаю почему,
но строки эти всегда вызывали у меня благоговейный восторг. Впрочем, как
и многие другие его строки.
… Когда б ты мог в иной гармонии,
В ином краю, в чужом раю,
Коротким поводком иронии
Удерживая жизнь свою,
Весенним утром – здешней осенью –
Завидя парус за окном,
Не приставать к нему с расспросами –
Что кинул он в краю родном.
А город, покинутый своим поэтом, всегда становится
хуже.
Как и город, покинутый своим писателем.
Впрочем, Якова Шехтера уже нельзя назвать писателем
Одесским. Писатель из Одессы? Пожалуй… Но под пером Якова возникает уже
другая, прекрасная для него земля.
« Перед окном гостиницы перевернутый полумесяц
баюкал в своей колыбели молодую звезду. Два патрульных вертолета, пригнув
носы к земле, будто поисковые собаки, плыли над побережьем. За желтой полосой
пляжа медленно и важно шевелилось Средиземное море».
Да, Яков живет в Израиле, в городе Реховоте. Он
председатель Тель-Авивского союза литераторов. С 1987 года, года эмиграции,
издал множество книг. Одну из них даже в Одессе. Увы, только в 2001-м году.
Как будто раньше не было ясно, сколь талантлив Яков Шехтер. Так Одесса потеряла
еще одну личность, еще один талант, еще одно доброе имя.
«… Выходящее из сердца всегда доходит до других
сердец, а вранье неизбежно повисает в воздухе. «Верю!» читателя превращает
вымысел автора в правду такой мощи, что подлинные события немеют перед придуманной
истиной».
Доброе имя… Как много это значит. Свое доброе имя
Саша Виноградский, виноват, Александр Борисович Виноградский, сохранил в
кристально чистом виде. А скольким помог, скольких выручил, спас, обогрел,
поддержал в минуту трудную. Не сосчитать!
Я думаю, что лучшие годы моей жизни пришлись на
1964-1969 гг., когда практически ежедневно собирались мы под гостеприимной
крышей Дворца студентов, где заместителем директора тогда работал Александр
Борисович. Поначалу мы его побаивались. И было отчего. Дело в том, что режим
работы Дворца нарушали мы регулярно и неукоснительно. Собирались всегда
в библиотеке, слушали музыку, разговаривали, а уже ближе к закрытию, когда
посторонние уходили, появлялось вино и гитара. Пили, пели, играли. И так
до поздней ночи.
Однажды, когда веселье было в разгаре, медленно
отворилась дверь. Юрка Хащеватский как раз пел неприличный припев любимой
песни «А помнишь, Вася, какое было время…», а на столах стояли еще не опустошенные
бутылки спиртного… В проеме двери возник Саша Виноградский и медленно направился
к столу. Мы обмерли. «Все! Конец!», пронеслось, уверен, в голове каждого.
Саша, тем временем, подошел к Юре, забрал у него
гитару, поставил ногу на свободный стул и… заиграл, а потом и запел. Пел
он веселую песенку «… про эту Петрову», потом еще и еще. Так он вошел в
нашу компанию. С почетом!
Потом Саша работал в другом клубе, а последние
годы в Обществе еврейской культуры «Мигдаль». И ничего не менялось! И всегда
мы, еще оставшиеся в Одессе, стремились туда, где он. И мы ли одни?
А теперь Саша уезжает. В Германию. Тут уже выживать
стало трудно. Обещает, что скоро вернется. Дай-то, Бог!
Саша! Мы тебя ждем!
Ну, сколько же можно терять? Когда, наконец, поймем,
что потери талантливых людей невосполнимы и трагичны? Впрочем, зачем и кому
задаю эти вопросы? Они все равно останутся без ответа. Да, и к чему ответ?
