Levintov1
Александр Левинтов

 

САВЕЛИЙ КРАМАРОВ
13/07/1937-6/06/1995



    
    
     Для всех он так и остался экранным придурком с физиономией обхохочешься, со словечками «а вдоль дороги – покойники с косами стоят». Его внешность эксплуатировали беспощадно: в середине 60-х он снимался в 4-5 картинах ежегодно: от крохотных эпизодов до ролей третьего-четвертого плана.
     Почти шестьдесят лет почти непрерывных страданий и каких-то судорог жизни.
     Все началось с того, что в 1938 году его отца, Виктора Савельевича Крамарова, известного московского адвоката, посадили на 8 лет только за то, что он, искренне и увлекшись, вел неформальную, слишком смелую и профессиональную защиту осужденных по 58-ой статье. Крамарову пришили эту же статью. Ему бы, как одному из персонажей «Прорвы»: в телогрейку, да на Крымский мост, да раствориться в гуще народной, а он, видать, не успел переодеться.
     Отца Савелий видел всего раз, уже после войны. Отец ненадолго вернулся домой перед второй посадкой. Мать Савелия к тому времени уже умерла, успев перед тем развестись со своим политически проваленным и неблагонадежным мужем – тогда такой развод был в порядке вещей, поощряем властями в лице участкового и управдома. Это была стандартная процедура, дававшая ей мизерный шанс не загреметь самой и с сыном, получить хоть какие-то карточно-материальные правишки, выжить.
     Сломанный в зоне, отец окончательно надломился, узнав о смерти жены и ее безгрешном, но таком убийственном для него поступке – все эти годы он жил свиданием с ней. Да и сын – что мог сказать и чем мог утешить его запуганный пацан, волчонком смотрящий на незнакомого и страшного человека, назвавшего себя отцом? Крамаров-старший так и канул: в 50-ом был еще раз арестован в своем ссыльном Бийске, получил очередной срок, снесть который уже не смог.
     Один, в комнатенке московской коммуналки – он почти наверняка загремел бы в детдом, как загремели многие его ровесники и сверстники, загубленные и напрочь покалеченные «макаренковской» педагогикой в штатском и не очень штатском. Савелию повезло – он был евреем. Два брата матери не могли допустить, чтобы еврейский мальчик, пусть и сирота, оказался в мелкокалиберных рядах советской послевоенной шпаны. Перспектива племянника-карманника ужаснула их. К тому же совсем уж отдаленный дядя во Львове обещал как-нибудь помогать копейкой. Потом этот дядя, скромный израильский пенсионер, в слухах, ловко распускаемых Лубянкой, превратится в богатого заокеанского дядюшку, на посулы которого клюнул идеологически неустойчивый заслуженный придурок СССР.
     Столуясь меж дядьев, Савелий остался в родной коммуналке. Тихий и невзрачный, обделенный всем, чем только можно обделить ребенка, он, по логике вещей и событий, должен был, демографически просто обязан был умереть и исчезнуть. Но не исчез: недобитый врач-вредитель спас его от туберкулеза, вылечил и выходил.
     И осталась у Савелия от того завалящего детства глубоко потаенная грусть и печаль случайно и нелепо выжившего, и он нес этот сумрак, защищаясь от внешнего, яростного и беспощадного мира дурашливой ухмылкой, ужимками придурка, не снимаемой никогда на людях маской полишинеля.
     Он и был Полишинель, но, в отличие от своего исторического собрата, он никогда не снимал свою маску и ни с кого масок не срывал. В нем не было зла и злорадства Полишинеля, он был слишком робок и совестлив. Он играл роль Полишинеля, но без обязательных для французского шута разоблачений: Крамаров надеялся, что люди сами увидят свои недостатки в его отражении.
     Жизнь, сразу не задавшись, конечно же, и не удалась.
     Это странно, но он мечтал стать, как и отец, адвокатом: по-видимому, это было наследственным и выше его понимания. Но какой может быть юрфак университета у отпетого троешника и камчадала, к тому же с абсолютно неподходящей анкетой?
     Еврейский мальчик должен учиться в институте, хоть в каком-нибудь. Потому что еврейский мальчик без образования – это… Так было решено на скудном семейном совете.
     И он пошел в какой-нибудь вуз, в лесотехнический. Если б не комический талант, он сидел бы в какой-нибудь захудалой лесобюрократической конторе, перебирал бы пыльные бумажки, мечтал бы устроиться, ну, конечно, не в министерство лесного хозяйства (самое жалкое из министерств), а хотя бы в областную.
     Но талант спас. Маска озорника и шалопая, приглупленного до колик шелапута , спасительная дурость и кривоватось физиономии открыли ему маленькую калитку в большое искусство.
     Он начинал в ЦДРИ, потом, в начале 60-х он попал в кино. В 1960-ом он снялся в «Им было девятнадцать» и «Прощайте, голуби!». Его сразу заметили и зрители, и режиссеры – и понеслось: «Друг мой, Колька», «Приключения Кроша», «Без страха и упрека», «Неуловимые мстители», «Афоня», «Джентльмены удачи», «Мимино», «Двенадцать стульев» -- за двадцать лет набежало шестьдесят картин.
     Над ним хохотали, им дразнились, его самоанекдот об уроке допризывной подготовки «-Снять противогазы! Крамаров, я велел снять противогаз! – А я его снял» знали все – и взрослые и дети.
     А он ходил в синагогу и считал смех своей серьезной профессией и молил своего еврейского, такого подозрительного для Лубянки, Бога не покидать его и даровать счастья в жизни.
     Его вызывали, ему внушали, что еврейский Бог – сионист и связан с мировым капиталом, с Уолл-Стритом и агрессией на Ближнем Востоке. Савелий упорствовал и, более того, стал проситься в Израиль.
     Это был бунт: всенародный любимец – в Израиль? А что делать с его фильмами, где он – всего лишь эпизод? Неужели снимать с проката? (Они все-таки изъяли все эти фильмы! Русский дуралей не может быть неблагодарным евреем!). Боялись и другого. И правильно боялись. Боялись, что народ вдруг узнает, что его любимцы и обожаемые русские: Владимир Высоцкий, Елена Соловей, Нонна Мордюкова, Андрей Миронов, Геннадий Хазанов – сплошные евреи.
     Его не отпускали, его вызывали, его стращали, его не снимали, в театре Пушкина, где он работал с момента окончания ГИТИСа (с 1969 года), ему не давали ролей, его жучили и мытарили.
     Он играл в диссидентском театре – и на эти спектакли валил народ, а взбешенная Лубянка просеивала и запечатлевала в своих картотеках зрителей, потому что смотреть этот спектакль – что слушать политические анекдоты и не доносить.
     Лишь после знаменитого письма Крамарова Рейгану «Как актер актеру» его выпустили из Союза. Это случилось в 1982 году, на излете бесславной эпохи Брежнева. Вослед потянулись сплетни и гробовое молчание экрана. Крамарова – как не было. Его вырезали из советского кино как вырезают мясо в месте укуса ядовитой змеи. Вырезали, продезинфицировали спиртом рану, из которой высосали предварительно яд. Это было внушено несчастному на прощанье, в напутствие на оставшуюся сладкую жизнь за рубежом.
     В Израиле он навестил своего львовского дядюшку, скромного пенсионера-«миллионера» и спасшего в детстве от туберкулеза врача-вредителя. Но в Израиле он не осел и рванул в США.
     Ему все-таки удалось здесь и прижиться и состояться профессионально. Он продолжал играть то, что он играл и в Союзе: незадачливый кагэбешник в «Москве на Гудзоне», короткий, но яркий эпизод в нашумевшей «Красной жаре» с Шварцнегером во главе фильма, русский эмигрант с чудовищным акцентом, еще несколько ролей.
     В 1993 году он вернулся на родину и снялся в двух фильмах. Восторженно принятый публикой, он вернулся и своими прежними фильмами, вызывая слезы смеха и воспоминаний.
     Жизнь, простая человеческая жизнь, не удалась. Он, робкий и застенчивый, физически и морально хрупкий, был неудачником в любви. И первый его, очень поздний брак, был неудачен во всех отношениях, кроме дочки, его любимицы.
     Второй, счастливый брак, пришел слишком поздно. Наташа, вторая жена, проявляла подвиги заботы и нежности, понимания и долготерпения.
     Савелий был болен. Рак. Сначала он ослеп, потом оглох, потом…
     С кладбища в Колме мы возвращались пристыженные и притихшие. Мне было мучительно стыдно за смех над этим человеком, даже если он ждал от меня этот смех.
     Я думаю, он все-таки стал адвокатом. И теперь у Бога, потерявшего всякую национальность, есть адвокат, который тоже потерял национальность, и этот адвокат защищает перед Ним всех нас, таких глупых, смешных и некрасивых.



   



    
___Реклама___