Клезмер и призрак германского прошлого

[Mapk]

БЕЗРОДНАЯ КОСМОПОЛИТКА
Клезмер и призрак германского прошлого
Рут Эллен Груббер

ФРАЙБУРГ, Германия (JTA) – В самый разгар недавнего скандала, вспыхнувшего из-за реабилитации папой Бенедиктом XVI епископа, отрицающего Холокост, я слушала клезмерский концерт в Германии, на родине понтифика. Это было чистым совпадением. Я вовсе не собиралась бороться с пагубным недомыслием отрицания истории, слушая музыку, уходящую корнями в культуру, которую нацисты стремились уничтожить.
И все же этот концерт заставил меня задуматься – о том, что и как мы помним; о том, что и как мы забываем; о том, какую роль современные культурные средства выражения играют в определении того, как мы думаем о тех или иных вещах.
Мне довелось бывать на множестве клезмерских концертов в Германии. У традиционной музыки восточноевропейских евреев здесь появилось много поклонников с 1980-х годов, когда сюда начали приезжать на гастроли американские коллективы. Появилось множество доморощенных клезмерских ансамблей, а несколько ведущих американских еврейских музыкантов обосновались в Берлине и других городах страны.
Естественно, особость истории Германии сыграла свою роль в популярности этой музыки.
Некоторых германцев, особенно старшего поколения, она привлекла как часть многогранного процесса осмысления нацистского наследия, которое здесь называют «преодолением прошлого».
Однако молодым музыкантам и фанатам чувство вины обычно несвойственно. Для некоторых клезмерские созвучия составляют часть эклектичной экзотики мировой музыки -- world music. Для других ее богатый культурный контекст стимулирует собственные творческие интерпретации.
Группа, которую я слушала на этот раз, «Раскрашенная птица», -- берлинский ансамбль, названный по имени романа о Холокосте Ежи Косинского. Известный музыкой с остро политическим уклоном, этот ансамбль так представляет себя на сайте MySpace: «Панк-кабарэ + Радикальная идишская песня + Фольклор американских готов + Клезмерский танец смерти».
Лидер ансамбля – Дэниэл Канн, 30-летний уроженец Детройта, который стал частью современной волны переселения американских еврейских музыкантов в германскую столицу.
Концерт, на который пошла я, исполнялся перед стоящей аудиторией во Фрайбурге, университетском городе на юге страны.
Под лучом софита одетый в черное Кан пел в мегафон и переходил от аккордеона к пианино и к четырехструнной укулеле, разжевывая стереотипы и выплевывая их с вызовом в публику.
Большинство песен были с последнего диска группы «Партизаны и паразиты» -- сборника оригинальных произведений и переработанных идишских песен, искусного жонглирования жанрами, стилями, эпохами и языками.
Песня Канна «Паразиты» рассказывает о существах, живущих на других и этих других иногда убивающие. Его «Хурбн Катрина» оплакивает разрушение Нового Орлеана с задушевной смесью идиша и местного колорита. Очень красиво переработанная версия классической идишской песни «Борщ» в английском переводе превращается в разухабистую любовную песню.
Где-то в середине концерта ансамбль исполнил свою самую прославленную композицию, намеренно провокационную мелодию о власти и безрассудстве мести.
Она называется «Шесть миллионов немцев/Накам» и рассказывает о том, как восточноевропейские еврейские партизаны создали группу под названием Накам – месть – которая хотела отомстить за 6 миллионов евреев, убитых в Холокосте, отравив воду и хлеб в Германии.
Заговор был раскрыт, Накам распущена. Лидер этой группы Абба Ковнер стал потом одним из самых знаменитых израильских поэтов.
«Шесть миллионов немцев! Шесть миллионов немцев! -- скандирует хор под живой клезмерский ритм в сочетании с энергичным маршем.
Аудитории, похоже, понравилось.
«В конечном итоге, это об отсутствии справедливости и жертв, -- сказал мне Канн, когда мы сели поговорить после концерта. – Это не о евреях и немцах, это о мести. О чувстве мщения и о том, имеет ли оно смысл».
Канн рассказал мне, что история дает ему пищу для творчества, уйти от которой ему не удается.
«Думаю, мы все обречены повторять историю, хотим мы того или нет, -- говорит Кан. – Вопрос в том, какую часть истории мы намерены повторить? Даже если ты сам не вспоминаешь прошлое, прошлое придет и напомнит тебе о себе».
Есть нечто «наивно-старомодное» в отрицании Холокоста, продолжал он. Но и другие формы сознательной амнезии тоже могут быть разрушительными, -- говорит Кан.
«Было бы здорово, если бы мы были животными, неспособными делать подобных вещей друг другу. Но отрицать, что совершили такое, равносильно отрицанию того, что мы делаем то же теперь. Это значит отрицать реальные проблемы, стоящие сейчас перед человечеством – расизм, фашизм, бесчеловечность, коллективное наказание.
«Об этом мы и поем - о политике памяти. Но в конечном итоге дело не в том, помним ли мы, вспоминаем и есть там что помнить. Речь о том, чего мы не должны забывать, что на самом деле означает словосочетание «больше никогда».
«Что это – «больше никогда» для нас? Или – никогда не забываете этого? Нам снова нужно подумать о том, что мы должны помнить».
За несколько дней до этого концерта я прочла статью музыкального критика из лондонской газеты «Jewish Chronicle» Пола Лестера, вызвавшего шквал протестов в еврейском музыкальном мире. Он писал «о ложных корнях музыки клезмерского коллектива» «Раскрашенная птица».
«Лучшая еврейская музыка – или точнее сказать, музыка, написанная евреями – отражает время и как-то отвечает времени, в которое она создавалась, -- пишет Лестер. – Если и существует «еврейский голос», его не надо слушать в клезмере, возможно, потому, что его заглушают все эти кларнеты, скрипки и аккордеоны».
«Еврейский голос», который он ищет, -- пишет Лестер, -- это изысканный, остроумный, острый, умный, здравый, часто сатирический и очень современный. И еще у него есть американский акцент».
На мое ухо, это вполне точное описание «Раскрашенной птицы».