Эрнст Левин - Арнольду Левинy
Спасибо, дорогой Арнольд, мой однофамилец и почти ровесник (Вы всего на полтора года старше:))), за воспоминания о временах нашего детства. Всё знакомо, всё похоже. Только вместо Батуми – Сызрань, а моя любимая до сих пор еда – не каша из кукурузной муки – гоми, а хлеб, посыпанный сахаром (такой завтрак нам давали в школе) и запиваемый холодной водой.
Но добавить к Вашим воспоминаниям я хочу эпизод не из тех времен, а на 30 лет позже: о последней встрече с Маэстро, с Эдди Рознером.
Правда, этот эпизод я включил уже в свои мемуары ( http://berkovich-zametki.com/2006/Stari ... Levin1.htm ), хоть более сжато и без фотографии, которую вставлю в конце. Но вряд ли эти мемуары многие читают.
Осенью 1972 года, после долгой борьбы и многих отказов, наша семья добилась разрешения на выезд в Израиль и оформляла документы.
Нам потребовалось ещё 3 месяца, чтобы наодалживать денег на выкуп за "бесплатное высшее образование" (100 моих месячных зарплат), но родители жены, пенсионеры, уже получили визы, и в октябре 1972 года я поехал с тёщей на пару дней в Москву. Отметиться в "транзитных" посольствах, легализовать документы (например, подписи зам. министра юстиции БССР должно было ещё заверить МИД СССР!) и – заказать им билеты на поезд до Вены.
В приёмной МВД СССР, где мы были по этим делам, пожилой еврей со щеголеватыми усиками, тоже ожидавший приёма, заметил мою японскую зажигалку – подарок одного из американских туристов-сионистов: "Покажите, покажите!"
Зажигалка была не простая: большая, плоская, позолоченная, украшенная инкрустацией: флагом Израиля из белого и синего перламутра; зажигаясь, она вызванивала "hа-Тикву", наш государственный гимн. Еврей её долго разглядывал, потом вдруг... поцеловал её и заплакал.
Его не выпускали давно, и он сильно изнервничался.
Мы познакомились, обменялись телефонами. Оказалось, что это – тот самый Эдди Рознер, "Золотая Труба", знаменитый руководитель джаза, на концерте которого я был лет пятнадцать тому назад! Это был первый "живой" джаз, который я видел и слушал в своей жизни.
Я вспомнил, как элегантно – и несколько плотоядно – Эдди подносил к губам свою золотую трубу (ею он и дирижировал); вспомнил "Голубой прелюд" и первую скрипку (он же и певец, и остряк-конферансье) – жовиального и слегка "приблатнённого" Павла Гофмана, которого все с одесским шиком именовали "Пиня Гофман, король подтяжек" (по-видимому, аналогия с героем популярного фильма).
"Тиха вóда бжеги рве:
Нé веш навэт, як и гдзе"... – пытался я изобразить одну из песенок Гофмана.
А самое потрясающее – "Караван" Дюка Эллингтона – мне и вспоминать не пришлось: это незабываемо!
Рознер рассказал нам, как после войны он собирал свой джаз-оркестр из венгров, румын, поляков, чехов, цыган и других музыкантов ("лáбухов", сказал он). Моя тёща, человек непосредственный, удивилась:
– "А на каком же языке вы с ними со всеми разговаривали?"
– "На идиш, конечно!" – отвечал Эдди.
Она бесцеремонно оглядела довольно моложавого Рознера и задала ему ещё один вопрос:
– "А сколько же вам лет?"
– "Шестьдесят два".
– "Смотрите, – удивилась тёща (она была лет на семь моложе), – у вас же ни одного седого волоса!"
– "Ах, мадам, я вас умоляю, – ответил Маэстро светским тоном. – Это же фганцузская кгаска!"
Там же, в приёмной, я познакомился ещё с одним деятелем искусства: Валерием Пановым, солистом балета (Вашим, Арнольд, земляком и наверняка знакомым). С удивлением узнал, что настоящая фамилия этого статного красавца – Шульман. (Через три года нам случилось встретиться с ним за бутылкой вина в... Цюрихе!)
Закончив дела, тёща отправилась к родственнице, а я – навестить своих друзей-отказников Володю и Машу Слепак. Рознер пошёл меня провожать. Говорили о выездных проблемах. Ехать он собирался в США или Германию, но и в Иерусалиме жили две его сестры: Эти Вольнерман и Аhува Зильбигер. Узнав, что я уже получил разрешение, Рознер попросил их навестить (что я вскорости и выполнил).
Со Слепаками Рознер был знаком, и мы зашли к ним вместе. Их не только всё ещё не выпускали, но готовились также судить Володю за "антиобщественную деятельность". Держался он философски. Между прочим, рассказал, что его сыну, прогуливавшему их большую и пушистую собаку, какой-то алкаш сказал возмущённо: "Рабочему человеку выпить нé на что, а жиды с медведЯми гуляють!"
Прощаясь я сфотографировал Эдди Рознера на память – вместе с Машей Слепак.
Эдди Рознер умер в Берлине в 1976 г.
