Страничка Леонида Блянкмана

Прозаические тексты
Forum rules
На форуме обсуждаются высказывания участников, а не их личные качества. Запрещены любые оскорбительные замечания в адрес участника или его родственников. Лучший способ защиты - не уподобляться!
Леонид
участник форума
Posts: 28
Joined: Thu Mar 21, 2013 5:40 pm

Re: Страничка Леонида Блянкмана

Post by Леонид »

наблюдения и мысли вслух:
антисемитизм объединяет евреев.
антисемитизм делает евреев крепче.
антисемитизм в конечном счете способствует сохранению и процветанию древнего народа.
Леонид
участник форума
Posts: 28
Joined: Thu Mar 21, 2013 5:40 pm

Re: Страничка Леонида Блянкмана

Post by Леонид »

наблюдения и мысли вслух:
антисемитизм объединяет евреев.
антисемитизм делает евреев крепче.
антисемитизм в конечном счете способствует сохранению и процветанию древнего народа.
Леонид
участник форума
Posts: 28
Joined: Thu Mar 21, 2013 5:40 pm

Re: Страничка Леонида Блянкмана

Post by Леонид »

В борьбе между мудростью и альцгаймером за право сопровождать старость чаще выигрывает последний
Леонид
участник форума
Posts: 28
Joined: Thu Mar 21, 2013 5:40 pm

Re: Страничка Леонида Блянкмана

Post by Леонид »

Прикосновение 4.
Мама
Мама родилась в 1904 и была первым ребенком у Эвентовых. В Речице прошло ее детство, юность и вся ее короткая жизнь за исключением пяти лет эвакуации. Это была очень живая девочка с пышными вьющимися черными волосами и темно-коричневыми глазками и смуглой кожей. Яша говорил, наша мама была смугляночкой. К своему совершеннолетию она была в числе первых красавиц города из известной и уважаемой семьи. В Речице в те годы не было своего театра, но зато сюда, где было много еврейской молодежи, любили приезжать еврейские театральные труппы на гастроли. В одной из них играл молодой талантливый актер Блянкман Макс (Мойсей) Яковлевич. Макс положил глаз на красивую кудрявую девушку с живыми глазками, познакомился и начал ухаживать за ней. Макс имел привлекательную внешность, хорошие манеры, модно одет. На нем была бархатная удлиненная куртка, галстук, в руке трость. Лиза носила туфли – лодочки, писк моды. Эти туфли были ей великоваты и нет-нет, да и попадали в них мелкие камушки. Они останавливались, Макс придерживал тростью задник туфли, Лиза вытаскивала ножку, и Макс удалял попавший туда камушек. Родители были недовольны увлечением любимой дочери. Но это уже было не увлечение, а любовь и Лиза вышла замуж против воли родителей, вместо планировавшегося замужества на местном парне. Макс занялся созданием своего еврейского театра, а Лиза начала работать в бухгалтерии. Родился первенец, названный в честь отца Макса Яковом, потом - второй ребенок дочь, названная Белой, потом Лиза поступила в Гомельский пединститут и после выпускных экзаменов родила меня.
Мама начала преподавать математику в школе, отец ставил пьесы еврейских авторов и, как правило, сам играл в них. Между отцом и родителями мамы были натянутые отношения, но внуков дедушка и бабушка любили. За год до войны появились близнецы Галочка и Фирочка
Пришла война и наша большая семья бросила все и бежала на восток, на Восток.
Я повторюсь, но постараюсь описать события, относящиеся непосредственно к маме. Первым городом эвакуации был гор. Котельников. Здесь мы понесли первую трагическую утрату - умерли Галочка и Фирочка, умерли внезапно одна за другой. Семья отправилась дальше, в Астрахань и дальше в Узбекистан. По дороге нас неоднократно бомбили. В памяти всплывают лодки, пароходы, какие-то сходни из досок, черная вода под ними. Боязнь провалиться в эту воду.
Мама привезла нас, детей, и родителей в гор. Гиждуван Бухарской области. Это был1942 год и второй год войны и, пожалуй, самый трудный год для семьи.
Было голодно. Мама, в конце концов, устроилась работать. Тем не менее, дедушка умер от недоедания и мы, дети, были ослаблены и болели. По-видимому, денежные переводы от папы спасли семью от голодной смерти. Вот что писала мама Иосифу 11.04.43:
- Миша мне уже три раза прислал денег, если бы не он, пожалуй, и нас бы не было в живых, ибо мы уже питались травой и всякой гадостью, которую находили на улице.
Потом неожиданно приехал папа. Помню, он меня поднял и поцеловал, а я укололся о его щетину. Настало мирное время и беженцы потянулись назад в родные места. Так поступила и наша семья. Собрали кое-какой нажитый в последний год скарб и пустились в обратный путь, но уже без бабушки и дедушки и без сестричек Фирочки и Галочки. Наша поездка в товарных и пассажирских поездах не прошла гладко. Так, на одном из прогонов отца и мать обманули, и пришлось срочно оставить товарный вагон, выпрыгивать на ходу и оставить все вещи. Родители еле успели меня выхватить из вагона.
В Речицу приехали зимой. Зима была холодной и снежной. Дом деда по Советской улице был в полуразрушенном состоянии и не пригоден для жилья. Поселились временно у Рутмана. Старший Рутман Рувен был мужем бабушкиной сестры Паи, следовательно, она приходилась маме тетей. Он проживал вместе с дочерью Лизой – маминой двоюродной сестрой. Войну они перенесли довольно легко, не познав голод. Они жили в Армении и работали оба бухгалтерами.
Дом Рутмана в довоенное время принадлежал матери маминой бабушки. Постелили нам на полу. У Рутмана мы прожили до окончания ремонта дома. Появились вши, такие жирные и проворные, прятались в складках одежды, больно кусались. Потом, когда заселились в свой дом, они исчезли.
Некогда просторный и крепкий дом, вмещавший огромное семейство, превратился в халупу с двумя жилыми комнатами. Из трех окон смотрящих на улицу два было заделано кирпичом. Так как учебный год уже начался, и в школе не было вакансий, мама временно устроилась уборщицей в какой-то мастерской. Помню дорожку, ведущую в мастерскую через снежные сугробы. Как-то мама нашла настоящий пистолет во дворе мастерской и немедленно заявила в милицию. Помню также мамину сумочку-ридикюль. Его мама носила подмышкой. Был он зашит снаружи суровой ниткой. На мой вопрос мама рассказала, что однажды в людном месте еще в Гиждуване ее пытались ограбить и разрезали бритвой ридикюль снаружи, причем так виртуозно, что она даже не почувствовала. К счастью, подкладку не успели разрезать, что-то помешало вору, и документы и деньги были на месте. Весной мы вселились в дом по ул. Советской, затем мама устроилась в школу №4 (ее называли Сталинская), где она начала преподавать математику. Но все равно семья жила впроголодь. Хлеб выдавали по карточкам. Мама работала на износ. Кроме работы в школе, давала частные уроки.
Летом 1947 мама писала брату Иосифу о том, что решила Яшу отправить учиться в Минск, а не в Ленинград, так как это ближе и легче будет ему помочь, что она совершенно выбилась из сил, что можно было поехать от школы в дом отдыха, но она не воспользовалась:
…Я и теперь работаю, отказалась от путевки в дом отдыха. Хотя бы не свалиться с ног. Что-то у нас в этом году и с урожаем на огороде очень плохо, все засохло. В настоящее время у нас положение хуже, чем зимой. Да и с домом не знаю, что и делать: вот-вот зима, а дом весь в дырах. Еле пережили прошлую зиму. Страшно подумать.
Дом действительно был в ужасном состоянии, весь в дырах. Помню, чтобы как-то утеплить, обили входную дверь изнутри одеялами. И все равно зимой на одеяле намерзал лед. Яша уехал учиться в институт Народного хозяйства (Нархоз) в Минск, Бела поступила в местное медицинском училище, а я начал ходить в школу. В первый день, когда я вернулся из школы домой, и мама спросила, как выглядит учительница, я ответил как королева. Маме мой ответ понравился. У нас был небольшой огород, кроме того учителям выделили за городом участки земли для посадки картофеля. Помню, как сажали, а потом убирали картошку. Возвращались поздно вечером. Взрослые шли пешком, а я сидел в телеге верхом на мешках с картошкой. В темноте проезжали мимо кладбища. В доме был погреб, куда эту картошку ссыпали. Спускаться в погреб было моей обязанностью.
Мои первые беседы с мамой приобретали для меня большое значение. Это было началом взаимопонимания, осмысливания нашей жизни. Яша был далеко, в Минске, Бела в училище, а я мог общаться с мамой после школы, когда она была дома.
Вначале у папы с работой видимо еще не ладилось, не мог воссоздать театр. Да и кому был нужен театр, когда большинство населения города еще голодало. Первые послевоенные годы папа болел. А в 1948 году ему удалось-таки организовать театр. В этот год мама страдала от летучего ревматизма и зубной боли.
В сентябре 1948 начался новый учебный год. Этот год был роковым для нашей семьи. Яша уехал в Минск на учебу, Бела заболела и не посещала занятия в педучилище, я уже во втором классе. Нужно было заготовить картошку на зиму, достать и выслать Яше немного денег, рассчитаться с долгами и все это на маминых плечах. Мама пишет Яше 5 сентября 1948 года:
-....итак, уже начался новый учебный год. Со свежими силами нужно приняться за работу. Бела еще не ходила на занятия. Неделю как она болела с очень высокой температурой. Оказывается, у нее снова была малярия. Сегодня она только поднялась с кровати. Если завтра ей будет лучше, она пойдет в медшколу. Это у нее все получилось из-за того, что после бани ходила по улице с мокрой головой и без чулок, а погода была ветреная. Прошу тебя, Яша, береги себя, остерегайся простуды. У тебя уже есть, что одеть.
Вчера выкопали картошку на поле. Папа пришел только к вечеру, чтобы поделить... Имеем на нашу долю 10 мешков крупной белой картошки, это приблизительно 35-40 пудов. Стоит она 80 руб. с привозкой. … Правда, Бухман одолжил 50 руб., Еще остались ему должны 30 руб. Это все то, что произошло за время твоего отсутствия. Зарплату я не получила. Надежда вся на Марусю Горскую, но она позанималась, экзамены сдала, а денег пока не дала, все обещает. Я еще Нине Зильберт должна 100 руб., у которой я одолжила назавтра же после твоего отъезда, ибо не было с чем пойти за хлебом. Я надеюсь, что тебе в этом месяце числа 17-18 я пришлю немного денег. Если у тебя не хватит денег, то одолжи пока. От Бориса было письмо, в котором он объясняется мне в любви, как самый лучший брат.... В 1948, когда уже появилась надежда на лучшую жизнь, карточную систему отменили или вот-вот собирались отменить, мамы вдруг не стало. Это произошло через две недели, после как отправила письмо Яше, свое последнее письмо. 19 сентября был теплый, солнечный день, не предвещавший беду. Мама возвращалась домой чем- то очень расстроенная, по-видимому, от Маруси Горской без обещанных ей денег. Поравнявшись с домом Рутмана, она почувствовала себя плохо и зашла отдохнуть. Не помню причину, но я был в тот вечер у них дома или мне это кажется. Почувствовав себя очень плохо, мама попросила вызвать врача. Меня же послали домой за папой и Белой.
Прислали фельдшера, девушку, та не смогла установить причину боли и оказать нужную помощь и мама тихо скончалась. Я был дома, когда папа на телеге подъезжал к дому громко плача, кланяясь и причитая над мертвой мамой. Артист и в горе остается артистом. Маму внесли в дом и положили на кушетку. Папа решил не оповещать Яшу о случившемся горе. Собрались в доме все мы и соседи. Вдруг из груди мамы раздались звуки, и я бросился к ней, стал тормошить, решив, что она сейчас проснется. Меня оттащили. Я вдруг понял, что она уже не проснется никогда. Мамы не стало как раз в тот период моей жизни, когда она мне очень была нужна. Папа попросил соседей увести меня и отвлечь. Все мое представление о прочности и незыблемости мира вдруг перевернулось. Я был потрясен и напуган происшедшим. Пустота и ощущение одиночества, которое не будет меня покидать всю жизнь.
Внезапно в 10 лет закончилось детство. Спать меня положили у соседей Зильбертов на жестком полу. Папа рассказывал, что когда он задремал, ему приснился сон, как будто возле него кружились в танце женщины в белых одеждах. В день похорон было тепло и солнечно.
Мамино платье еще долго лежало на подпорке стены дома изнутри, уже незамечаемое никем, кроме меня, его вид наполнял мою душу грустью.
...зиял, иссякнув страшный кладезь тоски отверстой…. как-то так и не так, этот кладезь тоски не иссякал всю жизнь.
Маме в этот год было 44. Перечитывая ее письма, вижу, как ее чистая душа билась, замкнутая в клетке безысходности, бедности и в страхе за нас за всех... Мне сегодня за 70. Если бы можно было, хоть на миг обнять ее, погладить по голове, успокоить, взять ее боль и говорить, говорить с ней обо всем, о чем не было говорено все эти долгие годы. А ведь все могло бы быть иначе… Детство и девичество, согретые любовью родителей и братьев, любовь и несколько лет счастливой семейной жизни. Все это было до войны.
У мамы была красивая улыбка. Оптимизм и юмор не покидал ее даже в самые худые времена.
Как- то рано утром меня разбудил телефонный звонок. Это была Неля, которая как обычно лето проводила в Минске. Она сообщила, что в Речице надругались над 10 могилами на еврейском кладбище. В числе прочих разрушен мамин памятник. К счастью в это лето как обычно мои друзья братья Гузовы гостили в Речице у своей матери. Они то и восстановили памятник своими силами.
Леонид
участник форума
Posts: 28
Joined: Thu Mar 21, 2013 5:40 pm

Re: Страничка Леонида Блянкмана

Post by Леонид »

Это обычное утро
Это было обычное утро. На юге Израиля упала с неба одна, а может и две ракеты, где-то возле Шхема палестинец напал на многодетного израильтянина. Рутина. Да и в других местах не случилось пока ничего особенного. Большая Пружина в Опе как всегда вещала что-то русскоязычным россиянам по телевизору. На прорву, как известно, нет карантина. Опальный оппонент, пребывая в мире ином, уже физически не смог выйти с плакатиком, на котором написано: " я тебя породил, я тебя и уйму". А на Севере Индии Далай Лама проехался утром на машине, лучезарно улыбаясь встречным, как улыбаются дети и цветы. А Большой Черный в одном Белом доме запланировал в этот день совершить очередной подвиг. По электронке пришло сообщение от благожелателей не в кавычках, что Черный в Белом доме это злостный вирус. Он съедает все в компьютере, и если не насытится, то опустошит и холодильник. Страшно, аж жуть! И в это утро в Сирии бандиты убивали друг друга, но их количество супротив логике не уменьшалось. Японцы по-прежнему обижались на русских. Не знают, у кого просить, острова, пусть попросят у Израиля. Есть собиратели земель, а есть раздаватели. Астрологи Израиля пытались понять, как новая звезда Лапидус повлияет на судьбы людей. В это же утро там-сям чабаны вывели из кошар овец и выпустили их на травку. Некто чабан одессит тоже пас своих овец, овцы щипали свою травку, травка росла на своей Земле, а земля вращалась вокруг своего Солнца. А так как в Одессе не было достаточно травки, то он их пригнал на богатые растительностью просторы Канады. Обидно все-таки за баранов. Стадо-то овечье, а как о плове или шашлыках, так обязательно из баранины. А если молодой барашек да еще в сопровождении Киндзмараули или Цинандали, так это вообще песня. Поэтому свое овечье стадо он называл уважительно стадом баранов. По дороге он читал им стихи: Идут бараны и бьют в барабаны, а кожу для барабанов дают сами бараны. Наш чабан любил сам стричь баранов, создавая модную среди молодежи прически military, подчеркивающей силу и агрессивность. Пока овцебараны щипали травку, он предавался рассуждениям, сидя на раскладном стульчике. Пасти овцебаранов это вам не бычков ловить сачком на Черном море подумал он. Сам собой пришел и стишок: "без сачка не выловишь и бычка". А ловить рыбу сачком значит сачковать? Потом он обратился к этимологии. И оказалось, что сак это сетчатый мешок для разных целей. Потом вспомнил, что в иврите есть слово сак שק мешок и שקית :lol: сакит – мешочек. Ну и ну! И тут евреи, прошерстились! И дальше. Отлынивать от работы или от выполнения супружеских обязанностей это ведь тоже сачковать. И такого субъекта другие субъекты называют сачком. Вот ведь как…
В его стаде был любимый баран, отмеченный странным клеймом Тurko 4125 T. Это клеймо обозначало, что данный баран соответствует американским и европейским стандартам (ISO) как по рогам и копытам, так и по экстерьеру. То есть этот баран мог бы свободно пастись, например, на Елисейских Полях, ощущая на себе, что Париж это праздник, который всегда с тобой, но с другой стороны не каждый праздник это Париж. Мало-помалу образовалось партнерство: чабан-баран. Партнерство укреплялось. Чабан обожал своего партнера и решил научить его разговаривать и научил. Правда, после каждой фразы он едва заметно блеял. Научил его ходить на двух ногах. Научил не смотреть подолгу на новые ворота. Потом он выхлопотал для него паспорт на фамилию Баранов. А себе на фамилию Чабан. В дальнейшем, когда стало ясно, что нужно вкладывать все в образование и науку, Чабан оказался в нужное время в нужном месте, т.е. одном НИИ, где, конечно, впоследствии оказался и Баранов. Миша Чабан очень сильно укрепил советскую науку. Она еще очень долго, как скульптура Мухиной на ВДНХ, торчала в постсоветский период. Даже сейчас еще осталось кое-что от того фундамента и даже немножко торчит. Как и в чем преуспел Баранов, я не знаю. Но достоверно известно, что очень давно, еще в той жизни, чабан пас баранов. Вот такие воспоминания нахлынули на меня в это утро. Оно еще не закончилось, как не закончились поступать обычные новости. Китай опять трясло, Северная Корея в который раз грозилась стереть с лица земли Америку, Уго Чавес в первый (и последний) раз отправился к своим уго-чавесским предкам. Буш младший наверно подумал: сиди мирно у ворот своего ранчо, и дождешься, когда пронесут тело твоего врага. Что и произошло. Зеваю… Пойду выпью кружечку черного кофе и отправлюсь по своим обычным делам.

http://berkovich-zametki.com/Forum2/pos ... =15&t=1887#
Леонид
участник форума
Posts: 28
Joined: Thu Mar 21, 2013 5:40 pm

Re: Страничка Леонида Блянкмана

Post by Леонид »

ПОЦЕЛУЙ И ОРУЖИЕ
Не перестаю удивляться ивриту.
Вдруг обнаружил, что поцелуй и оружие имеют один и тот же корень נשק
Леонид
участник форума
Posts: 28
Joined: Thu Mar 21, 2013 5:40 pm

Re: Страничка Леонида Блянкмана

Post by Леонид »

Прикосновения 5.
Артист Блянкман.
Макс (Моисей) Яковлевич Блянкман
Папа родился в Польше в гор. Лодзь в 1896 году. В семье кроме папы было еще трое детей. Саля, старшая, погибшая в концлагере, Регина, тоже попавшая в концлагерь, чудом уцелевшая и уехавшая после войны с мужем в Америку, и Борис, очутившийся на советской территории до войны и потерявший во время войны жену и сына. На Украине папа появился в составе Белопольской армии в двадцатые годы и после расформирования армии остался там. Работал в ЧК, борясь с контрреволюцией, провернул несколько успешных операций с другом Либенталем, который проживал в Чернигове в послевоенное время. Однажды он приехал в Речицу повидаться с попой и вспомнить огненную молодость. У папы был красивый голос, дома он часто пел веселые и грустные песни на идиш. Мне запомнились песня о Мойшеле о том, как коротка жизнь и Гей аруйс их офун ганыкул штетеле бакукун…, о парне, живущем на чужбине. Пел он и строевые песни, которые пели солдаты Белопольской армии. Там были такие слова: Как умееш воевач, так умееш миловач... и припев Гойра-гойра-гойра-гойра. То есть, кто хорошо воюют, тот и любить умеет. На Украине папа получил театральное образование. Работал актером в театре и как это водиться часто выезжал на гастроли. Его кумирами были Станиславский и Михоэлс. Однажды папа оказался на гастролях в Речице. Сохранилась фотография тех лет, на ней молодой человек с мягкими чертами лица и задумчивым, даже отрешенным, взглядом стоит, скрестив на груди руки. На нем красивая длиннополая темная бархатная куртка, модный галстук поверх рубашки, не такой как мы привыкли носить - с узлом и расширяющийся книзу, а прямая полоска тоже кажется из бархата, но более светлого. Будучи талантливым актером, папа получал первые роли в еврейском театре. В такого парня невозможно было не влюбиться, особенно на фоне местной провинциальной молодежи. И кудрявая смугляночка Лиза, любимица родителей и братьев Эвентовых, наперекор желанию родителей выбрала Макса. Дедушка и бабушка были очень расстроены выбором любимой дочери Леи и в наказание продали один из двух домов, который вначале они хотели ей подарить в качестве свадебного подарка. В это непростое время Макс понял, что его призвание не переделывать мир, а создать семью и жить в нем. Речица как нельзя лучше соответствовала его представлению о тихом и красивом месте, где можно бросить якорь, жениться и заниматься любимым делом. Режиссер Эванс сказал: многие отдают работе жизнь, но немногим их работа нравится. Папа занимался любимым делом и у него это хорошо получалось. Поработав на органы, он усвоил, что лучше не высовываться и не быть на виду у органов в те неспокойные годы, когда каждый мог вдруг стать врагом народа и загреметь куда подальше. Так он решил, и время показало, что это было правильное решение.
Из тюрьмы ощутил я страну –
Даже сердце на миг во мне замерло –
Всю подряд в ширину и длину
Как одну необъятную камеру.
Это стихи Губермана.
Макс Яковлевич создал любительский драмтеатр, студию, в Речице и начал «лепить» актеров из представителей местной интеллигенции и рабочих. Более подробную информацию можно получить в монографиях Леонида Смиловицкого: Jewish address in Rechitsa и Альберта Когановича: Речица. История еврейского местечка… В 20-30 годах театр располагался в двухэтажном здании бывшей синагоги. До сих пор не понимаю, как папе удавалось из рабочих и служащих, пришедших в его театр, создавать потрясающих актеров. Речичанам полюбились местные актеры Янкель Кравченко, сестры Унеговские, Моше Свердлов. Как-то я смотрел передачу TV с Ю. Любимовым. В своем интервью в отместку актерам, у них там возникла конфликтная ситуация, он сказал, что у него и табуретка будет играть. Это тот самый случай, когда за дело берется талантливый режиссер. Но это стоило больших нервов. До войны пьесы в основном ставились на идиш. Ставили пьесы Шалом Алейхема, Переца, Кушнирова и других еврейских драматургов, а так же из репертуара Белорусского государственного еврейского театра. Успехом пользовались спектакли «Праздник в Касриловке», «Колдунья», «Песнь Песней», «Блуждающие звезды», «Тевье молочник», «Стемпеню» и много других.
фото:
Артист Блянкман
После войны уже опасно было играть только на идиш, поэтому наряду с еврейской тематикой ставились пьесы русских и советских драматургов. На этой сцене выступали также еврейские театральные труппы, приезжавшие на гастроли из Украины.
У папы не было времени играть с детьми. Мама же после рождения Белы поступила в Гомельский пединститут на математическое отделение. Поэтому дети росли при бабушке Добе и дедушке Меире. Яша, по-видимому, был любимцем дедушки, а Бела бабушки. Так они и жили не испытывая любовь к зятю, но горячо любя своих внуков. Всякое было. Семья в семье был достаток, но и знала лишения. Грянула война …сороковые, пороховые. Война гуляет по России, а мы такие молодые…(Давид Самойлов), и вся семья, включая пятерых детей, потянулась на восток. К счастью, папу пока в армию не брали, и он сопровождал семью до гор. Котельниково. Папа рассказывал, что по дороге нас бомбили и обстреливали с самолетов. В толпе беженцев папе удавалось распознавать диверсантов – немецких парашютистов, о чем он немедленно сообщал кому надо. Проверка показала, что под гражданской одеждой на них была немецкая форма. В Котельниково папу призвали в армию, это было уже после смерти Галочки и Фирочки. Папа воевал в Сталинграде, а мы двинулись в Узбекистан. В мою память врезались бомбежки при переправе, какие-то доски-сходни, которые прогибались под ногами, и под ними хлюпала черная вода. Было завораживающе страшно смотреть на эту воду.
Папа с ранениями вернулся с войны и нашел нас в Гиждуване. Помню, в день приезда папа меня поднял и поцеловал, и я укололся о его небритое лицо. Папа рассказывал после, что однажды он по дороге к нам уже в Узбекистане остановился в каком-то городе переночевать в гостинице. Ночью в его номер постучались и вошли администратор и какой-то узбек в халате, подошли к кровати подняли матрац, а там деньги. Узбек сгреб их в мешок, затем они ушли.
Вместе было веселее, война шла к концу и мы настроились вернуться в Речицу. Возвращались с небогатым скарбом поездами товарными и пассажирскими, как придется, с пересадками. Так получилось, что сопровождающие поезд работники нас каким-то образом обманули, сказали, что поезд пойдет по другому направлению, потребовали сойти, мы чуть успели выпрыгнуть из товарного вагона, а багаж уехал без нас. Мы остались брошенные где-то в степи. Приезд в Речицу был полным провалом. Дом деда полуразрушен и загажен. Ни о каком театре и работе для папы не могло быть и речи, т.к. народу было не до театра. Мама тоже не могла сразу же устроиться работать в школу, так как учебный год уже начался. Вот так и получилось, что папа устроился сторожем, а мама уборщицей. А поселились мы у маминой двоюродной сестры Лизы Рутман, которая жила с отцом в доме, принадлежавшем когда-то бабушкиной сестре Пае, скончавшейся в эвакуации. Лизе и ее отцу повезло: в эвакуации они работали бухгалтерами и не голодали. Спали все на полу. Единственным украшением комнаты была лампочка Ильича, т.е. лампочка без абажура. Были вши. Постоянно хотелось есть. Папа с Яшей занимались ремонтом дома. Когда-то это был большой дом, в котором проживало 9 человек, включая пятерых детей. В результате реконструкции появилась уродливая куцая постройка из двух комнат. Из трех окон, смотревших на улицу, Яша замуровал два кирпичом. Двери изнутри были обиты старыми одеялами. Со всех сторон сквозило. На двери с внутренней стороны зимой намерзал слой льда. Одна радость, что дом расположен в центре и недалеко от реки. Яша несколько раз привозил меня на самодельных санках посмотреть на его работу, чему я был очень рад, так как никаких развлечений и игрушек у меня не было. Единственной игрушкой была рыбка, которую Яша вырезал из дерева и покрасил в серебристый цвет. Потом папа и мама устроились работать, а Яша посещал среднюю школу и немножко работал на заводике под названием Кустметалл. Они там изготавливали из жести кружки, бачки, ведра. Я стал посещать садик, Бела продолжала учиться. Сейчас в это трудно поверить, но при двух работающих родителях семья жила впроголодь. Потом я пошел в школу, Яша уехал учиться в Минск, Бела поступила в медучилище. Чтобы поддержать Яшу, одну комнату родители сдали часовому мастеру Эмилю Бухману.
Еще бы год-два и все образовалось бы. Но нет. Мама не выдержала напряжения и ее не стало. Папа очень страдал, часто посещал могилу и долго сидел в задумчивости. Но нужно было продолжить жить и работать, и началась другая безрадостная жизнь, не освещенная маминым сиянием. Папа работал в театре допоздна, и мы с сестрой видели его по утрам. Папа ставил в театре серьезные вещи: Стемпеню, Тевье молочник и для равновесия на современную тему: Армия Мира, Володин галстук, Платон Кречет и многие другие. Сохранились фотоснимки этих спектаклей. Время от времени папа выезжал на смотры в Минск, откуда привозил атрибуты признания и высокой оценки его работ. Мне нравилось бывать на репетициях и на премьерах за кулисами. Чтобы как-то прокормиться, папа приобрел кроликов, а потом козу. На мне лежала обязанность кормления животных. Я охотно выводил козу пастись на луга Приднепровья. Пили козье молоко, пока ее не украли. На объявление о пропаже никто не откликнулся. Яша приезжал летом на каникулы отдыхал и уезжал учиться загоревшим и поздоровевшим. Он дружил с Позиным, общался с Бухманом, который уже работал в 4-ой средней школе математиком на месте мамы, Хаимом Зильбертом соседом, семья которого жила в доме нашего деда. Яша в Минске иногда посещал театры, напевал арии из опер. Я в то время научился играть в шахматы и обыгрывал старших. Бела дружила с Мирой, Маней Кобринской, Нехамой Вильнер и Идой. Время шло. Яша закончил нархоз и уехал работать в Холопеничи по распределению, Бела начала работать в больнице, я уже был в пятом классе. Потом Бела неожиданно вышла замуж, и уехала с Моником вначале в Хойники, потом в Городок. Свадьбы, как таковой, не было, но решено было познакомиться с родственниками Моника, проживающими в Гомеле. Я тоже хотел поехать с ними, но папа был против. А я их так достал, что папа согласился меня взять, если я проснусь рано утром. Чтобы не проспать, я привязал папин ботинок к своей руке. Но это не сработало: видимо я крепко спал и не почувствовал, как дернули меня за руку, а папа посмеялся и продемонстрировал всем мою хитрость. Папа продолжал ставить русскую и еврейскую классику, а также пьесы на военную и послевоенную тематику. И если сапожник, например, играл роль американского негодяя Скундрела, то это был потрясающий правдивый образ негодяя и зритель верил, что вот такая скотина этот Скундрел. Между прочим, scoundrel в переводе с английского и означает - негодяй, подлец. Папа играл в этой пьесе сенатора Уиллера, и это было событие в городе. Помню его реплику из этой пьесы: американцы, мы сломили голову немцам. Отныне во всем мире будет установлен наш образ жизни. Что-то в этом роде, а американский солдат обращается к своей невесте и говорит ласково...иго-го, моя лошадушка. Так после войны создавались и успешно внедрялись в головы людей стереотипы. Я неоднократно слышал, как папу называли Уиллером на улице. Были и другие клички из его ролей. Каждая новая его пьеса была событием в городе. Странное свойство памяти, прошло более 60 лет, а я все еще помню имена некоторых актеров, например Айзенштат, исполнявшая роли старух, Мотя Соловейчик, усатый красавчик Саша Масленников, исполнявший роли первых любовников и имевший успех у речицких девушек. Я очень любил бывать на репетициях и на премьерах. После войны нехватало реквизита, поэтому силами драмколлектива изготавливались самоделки и иногда использовались вещи родственников или друзей. В одной из постановок папа играл в своем плаще, в другой, молодая актриса напялила мои шаровары, и я не мог из-за этого выйти погулять. Однажды папа приобрел ламповый приемник – радиолу «Урал», это позволило ему слушать коль Исраэль, голос Израиля, а мне – песни на пластинках. В доме было много пьес еврейских, русских и советских авторов и папиных тетрадей с мизансценами. Одной из первых прочитанных мною серьезных вещей были пьесы Островского. Папа продолжал заниматься языком и произношением самостоятельно. Так, я от него узнал, что в конце слова звонкие согласные заглушаются. Например, снег и стог нужно произносить как снех и стох. Все повторяется, и его трудность, связанная с изучением языка, через много лет коснулась и меня, когда в 52 года мне представилась возможность уехать, как здесь говорят, на историческую родину в Израиль, и начать изучать иврит. Папа приносил домой самые свежие перлы не только советской драматургии, но и советской эстрады. Сейчас мне кажется, что авторы потешались над цензурой, органами, как и вкусами публики тех лет. Хотя их призванием было воспитание вкусов. Вот несколько примеров эстрадных куплетов:
Римский Папа как - то высказался нелестно о СССР и тут же с эстрады прозвучал стишок: Римский Папа своей лапой лезет не в свои дела, и зачем такого папу только мама родила…
Зарождалась и реклама. Так, в продовольственном магазине по улице Советской, во дворе которого меня однажды жестоко избили хулиганы, по наводке одноклассника Пинчука, висел плакат, где был изображен, атлетически сложенный с квадратной челюстью улыбающийся красавец, явно не наш, который советовал всем курить сигареты: На сигареты я не сетую. Сам курю и вам советую. В магазине продавались папиросы Спорт, их называли гвоздики, и шоколад Труд. По этому поводу ходила такая немудреная песенка-шутка: мы любим спорт, но только папиросы, мы любим труд, но только шоколад. Папа шутил. Когда я записался в легкоатлетический кружок и сказал ему, что я легкоатлет, то из-за моей худобы папа назвал меня легким котлетиком. Боже, как это было давно!
Смерть Соломона Михоэлса в Минске в результате убийства папа очень переживал, это был его кумир. И, несмотря на то, что органы пытались списать это убийство на уголовников, папа знал, чьих рук это дело.
Я любил наблюдать, как он бреется. А брился он опасной бритвой и правил он ее на кожаном ремне, потом он делал горячий массаж лица смоченным в горячей воде полотенцем.
фото:
Пьеса «Армия мира»
Отдельно хочется выделить его совершенно оригинальные приемы в кулинарии.
Традиционными блюдами были цимес, картофельная бабка, драники, картошка тушеная с мясом. А вот салат из овощей, заправленный кислым молоком, мне не приходилось потом есть. А масло, топленное наполовину с медом, из которого приготавливались вкусные бутерброды. В качестве заварки, вместо чая, он всегда использовал листья смородины. Или бураки (красная свекла), нарезались и заливались водой, и через несколько дней получался хорошо утоляющий жажду квас с терпким привкусом. Кроме того, папа готовил наливки из поречек, смородины, вишневое варенье.
В доме появилась квартирантка Мария Бондаренко с дочуркой Надюшей. Папа называл ее Морфа. Это была славная женщина средних лет приятной внешности. Мать одиночка, после родов у нее не функционировала рука и нога. Тем не менее, она работала в охране, как это ни странно, и смотрела за домом. Стирала, мыла полы. Помню, как она чистила картошку. Помещала картошку в неподвижимую руку, а в здоровую руку брала нож и чистила ее. Картошку она называла салоники.
Так мы с ним жили, пока я не уехал с Яшей по просьбе папы в сельскохозяйственный техникум. Вскоре папа вышел на пенсию. Пенсию ему начислили небольшую, по одному месту работы.
После моего отъезда в 1954 году папа сошелся с Марией Борисовной Янкулиной, проживавшей в гор. Лоеве и работавшей там главным бухгалтером. Одно время папа жил у нее в Лоеве. Я приезжал к нему на каникулы. Однажды в Лоев приехал ее брат с семьей из Москвы. Его сын Слава, начитанный мальчик, и дочь Римма были моими друзьями по времяпровождению в это лето. Помню, Слава спросил меня, читал ли я «Хуторок в степи». Это Катаевское продолжение «Белеет парус одинокий». Потом папа с Марией Борисовной переехали в Речицу, где она без труда устроилась на работу по специальности. Занялась так же ремонтом дома. Она была неплохая женщина и к тому же деловая, но папа считал, что она ему изменяет, слушал сплетни и, в конце концов, через несколько лет они расстались. Моник вспоминая это время, отметил, что она была толковая деловая женщина. Жаль, папа с ней расстался.
В 1958 году осенью я приехал в совхоз Меркуловичи Гомельской области (деревня Осиновка), и приступил к трудовой деятельности в должности агронома. Оттуда я ушел служить в армию. А папа сошелся еще с одной женщиной из Гомеля, бывшей на пенсии, работавшей ранее главврачом, Розой Яковлевной Хазановой. Она поселилась в Речице. К тому времени дом по Советской снесли, а папа получил полдома с небольшим земельным участком на другой улице. На участке росло вишневое дерево, и стоял небольшой сарайчик, в котором папа устроил курятник. На участке выращивал клубнику. Жизнь протекала в обычном ритме. Летом работал на участке обычно без рубашки, ходил на Днепр купаться, утром делал зарядку. Зимой обтирался на веранде снегом, приносил или привозил на саночках воду от колонки, слушал Голос Израиля (קול ישראל). Роза Яковлевна много внимания уделяла Анечке, став фактически ее бабушкой. Покупала ей одежонку, ботиночки, читала ей сказки, много разговаривала с ней. Иногда в Речицу к папе и Розе Яковлевне летом свозили всех внуков. Папа водил их купаться на Днепр. Папа гостил у Белы в Вильнюсе и у Яши в Минске. А еще раньше он побывал в Смольянах еще при Марии Борисовне.
Я демобилизовался летом и приехал домой подготовиться к вступительным экзаменам в Белорусский Государственный Университет. Со мной приехал на пару дней приятель, а дома кроме папы и Розы Яковлевны, гостили ее племянницы Роза и Клара. Имена они получили в честь легендарных немецких коммунисток Клары Цеткин и Розы Люксембург. По-видимому, сестра Розы Яковлевны была в молодости очень идейной. Девочки были симпатичные и умные, они оканчивали Ивановский текстильный институт. Но после армии жизнь только начиналась, и нужно было думать о предстоящих экзаменах в университет, а не о женитьбе.
На рассвете 29 октября 1968 года папы не стало. Меня вызвали из гор. Гродно из командировки телеграммой. Когда я приехал в Минск, Яша пришел ко мне и сообщил почему-то на белорусском: «Лёня, наш бацька помер». В Речицу приехали рано утром. Подошли к папиному дому. Вышла навстречу Роза Яковлевна в слезах.
фото:
Папа Блянкман
Папа лежал на полу прикрытый простыней. Немного позже приехала Бела из Вильнюса. Когда его собирались обмывать, все вышли, я задержался на пару минут и взял папу за ногу. Вот тут и прорвались слезы. Так я с ним простился. Из пришедших проститься, помню, был Миля Бухман, такой же упитанный как много лет назад, и пожилая женщина, выражавшая сочувствие. Миля пытался отвлечь Яшу разговором. Хоронили его в пасмурный день. Накрапывал дождь. Яша произнес прощальное слово. Умер он через 20 лет после смерти мамы, как и предсказала ему цыганка.
К сожалению, в тот период жизнь была такой неустроенной, что не было возможности продолжить общение с Розой Яковлевной, которая уехала из Речицы
К своей сестре и ее племянницам в гор. Иваново, город ткачих.
За еврейским кладбищем расположены гаражи, мастерские и еще что-то. Добираются к ним через кладбище, часто круша могилы в пьяном угаре. А иногда используют это место для попоек с вытекающими из этого последствиями. Местные вандалы надругались над многими могилами на еврейском кладбище в Речице. Не избежали этой участи и могилы моих родителей. С помощью моих друзей детства
мне удалось восстановить их.
фото:
Речица. На еврейском кладбище.
Леонид
участник форума
Posts: 28
Joined: Thu Mar 21, 2013 5:40 pm

Re: Страничка Леонида Блянкмана

Post by Леонид »

Испания.
Выражения, которые часто слышал в Испании: "курва пелигроса" это все-таки опасный поворот; "маняна" это завтра; "мучо грасиас" это большое спасибо.
Леонид
участник форума
Posts: 28
Joined: Thu Mar 21, 2013 5:40 pm

Re: Страничка Леонида Блянкмана

Post by Леонид »

admin2 wrote:Леонид Блянкман. О себе:

Доктор технических наук. Специальность — водоподготовка. Место проживания — 25 лет назад Минск, сейчас Израиль. Если увидите пожилого человека с бородкой, до боли похожего на Шона Коннери, игрющего с подростками в баскетбол на открытой площадке, предупреждаю: это не агент 007, это — я.
Post Reply