[Архивариус]

Прислано в редакцию автором

Евгения Крылова (Виленская)
Помнить во имя живых

Их немного осталось, тех, кто знает войну не понаслышке – каждому из них она заглянула в глаза, сея вокруг смерть, ужас и горе. Они зажигают поминальные свечи в память погибших, кто – одну, две, а кто сразу несколько, шепча имена уничтоженной когда-то большой семьи…
Барух Ата Адонаи Элогейну…
Благословен Ты, Господи, Боже наш…
Горят свечи… Бьются в памяти слова А. Галича из «Реквиема по убиенным»:
Шесть с половиной миллионов,
А надо бы ровно десять…
Любителей круглого счета
Должна порадовать весть:
Осталось не так много,
А опыт уже есть…
Снова пришел к нашему многострадальному народу этот день. День Памяти. День Скорби. День Гнева. С особой болью стучится в этот день в наши сердца пепел миллионов и пепел тех единственных родных, любимых, которых помнит каждая еврейская семья.
Барух Ата Адонаи Элогейну…
Шесть с половиной миллионов,
А надо бы ровно десять…
Да, они хотели именно столько. И считать они, эти нелюди – звери, тоже умели. Но – не успели…
Нет и уже никогда не будет знаменитого города «Литовский Иерусалим» - так во всем еврейском мире когда-то называли Вильно. До войны здесь жили 70 тысяч евреев. 6 сентября 1941 года в Виленское гетто было загнано более 40 тысяч человек. Еврейский Йом Кипур фашисты отметили с размахом, уничтожив 25 тысяч. В ноябре евреев осталось всего 12 тысяч. А шел еще только 41 год…
Барух Ата Адонаи…
Шесть с половиной миллионов,
А надо бы ровно десять…
Они торопились. Фабрика смерти работала круглосуточно. Сначала в Вильнюсе собрали мужчин и отправили на торфоразработки. Там щедро расплатились за работу пулями.
«Прошу Вашего разрешения выдать на нужды полиции три тысячи боевых патронов» - пишет 12 июля 1941 года начальник полиции Литовскому военному коменданту. А 16 июля снова просит еще три тысячи.
Барух Ата Адонаи…
Новая жизнь уготована и всем уцелевшим к осени. Евреев переселяют на новые квартиры – в гетто. Вряд ли кто-нибудь, родившийся после войны, представляет себе, что такое гетто. Об этом не принято было говорить. В 1949 году только в Вильнюсе по приказу Сталина вместе с ликвидацией Еврейского музея было уничтожено 30 тонн (!) документов, относящихся к истории виленских евреев и виленского гетто.
Оцеплен старинный центр города с узенькими улочками, маленькими домишками. Здесь собрали людей, чтобы потом их легче было уничтожить. Сотнями, а потом тысячами гнали отсюда в Понары, что в 6 километрах от Вильнюса, и стреляли. Комендант даже «изобрел» способ, позволявший убивать быстрее, как на конвейере, по 100 человек в час.
Только воспоминания очевидцев, переживших тот день, могут воссоздать жуткую картину «организованного» перемещения тысячных масс в неизвестность. Шли женщины с грудными детьми, инвалиды на костылях, больные, поддерживаемые родственниками, шли с кое-каким скарбом, с мыслями о брошенных домах, пропавших мужьях, среди плача потерявшихся детей и причитаний обессилевших стариков. Их расселяли по профессиям: там швеи, тут врачи, там рабочие. В тесных квартирках по 40-50 человек, часто даже на полу не хватает места.
Евреев много. Квартир мало. Начали со стариков: им-де плохо живется в такой тесноте, им нужен свежий воздух, поэтому их отправляют на дачи. Перед уничтожением заставили стариков написать несколько писем родным и знакомым, сообщить о своей сытой и счастливой жизни. Долго еще шли эти письма от людей, лежавших на дне страшных ям в Понарах.
Однажды во двор домов, где жили рабочие меховой фабрики, въехали грузовики. Был теплый солнечный день, все взрослые были на фабрике. Полицаи проверяли каждую щель, каждый укромный уголок. Впрочем, дети шли навстречу своим палачам сами: они верили, что их везут на медосмотр. В Кракове их сдали в немецкий госпиталь, где у одних брали кровь, у других снимали кожу с лица для раненных и обожженных.
Барух Ата Адонаи…
Облавы все чаще. За кусок хлеба, картофелину, найденную в складках одежды, бьют палками. Женщин обыскивают, заставляя голыми стоять на морозе. Во время очередных «акций» людей избивают, выгоняют по ночам на улицу и ведут через весь город дальше, дальше, к лесу, в Понары.
Моя мама ежедневно молила Бога, чтобы он спас хотя бы ее дитя. Мне тогда был всего один год. Добрая девушка Мария, у которой были польские документы, вынесла меня из гетто. Всю войну меня прятала от немцев другая полька – Казимира. Ежедневно она рисковала своей жизнью. Если бы кто-то выдал нас…
Из всей нашей большой семьи в живых осталась только я.
Барух Ата Адонаи…