ЕВРЕЙСКИЕ ЗАРИСОВКИ_ Продолжение

[Борис Финкельштейн]

ЕВРЕЙСКИЕ ЗАРИСОВКИ (продолжение)
(из книги « Под созвездием Арье-Лейба»)
ШКОЛА 38

38-я средняя школа г.Киева, 1967 год, 9-й класс, естественно – математический. Где еще, тогда, могли встретиться за одной партой, придя из других школ, два еврейских мальчика.
Это был первый год возникновения, в этой школе, математического класса. Ну, были иные математические школы (например, 145, куда перешел из 13-ой Фимин друг и неизменный партнер по киевским олимпиадам Саня П.), но какая из школ Киева была достойней называться школой с математическим уклоном, чем 38-я?
Ведь в ней тогда преподавали корифеи школьного курса математики – Яков Львович Каплан и Ефим Самойлович Динер.
Кто из еврейского и нееврейского Киева тех лет не мечтал о подготовке своих чад по математике: дома – у Каплана или в школе - у Динера?
Что греха таить, негласная 2-х процентная норма по евреям в практически все киевские и наиболее престижные ВУЗы других столичных городов заставляла старших школьников, с пунктиком в 5-й графе, готовиться к вступительным экзаменам загодя с репетиторами.
. И Фима, и Леня Гофман шли в класс Динера не просто по прихоти родителей. Визуально они даже были знакомы по участию в киевских математических олимпиадах, на которых мы не без успеха участвовали: в 7 классе Фима занял 2-е место, а Леня в 8-м классе - 3-е.
Вообще-то планка на попадание в этот математический класс была достаточно высокой.
Начальным ядром его состава стал класс Я.Л.Каплана и дополнительное вливание туда еще пяти-шести новеньких: 4-х стопроцентных евреев и одного с семидесяти пяти процентным составом того же кровного наполнения. Эти двое плюс Павлик Виман. и Дима Шайхет. – те самые четверо, а Витя Зорев – тот один 75%-й (впрочем, фамилия Вити, как и у его однофамильца - известного политического обозревателя тех лет - тогда мало кого обманывала).
Тогда как раз ходил анекдот про Витиного однофамильца и Киссинджера, когда на вопрос последнего по поводу еврейства первого, первый возразил, что он, дескать, русский. На что Киссинджер ответил, что он – американский.
К удивлению всей школы, влившаяся пятерка по математике «утерла нос» каплановскому классу.
Динер, по всей видимости, испытывал к Каплану непростые чувства: от уважения до скрытой сопернической зависти.
Яков Львович Каплан – лучший киевский репетитор по математике, разработавший свой курс подготовки в самые престижные вузы, издавший на украинском языке (а на каком языке на Украине мог тогда издаться еврейский автор?) десяток учебников со своей методикой обучения по всем разделам элементарной математики. Учитель, сам создавший свое имя, условием «присутствия» в 38-й школе поставил: преподавание только в одном классе, который он принимал в 5-м и доводил до 10-го.
Можно понять, как рисковало руководство 38 школы «прикрыв» формального (по понятиям тех лет) «тунеядца»!!!! Сам же Каплан, кроме редких часов преподавания в школе, целиком отдался репетиторству и изданию своих книг.
Фиме, в отличие от Лени, повезло. В этом же 9-ом, он «столовался» у Каплана, как, впрочем, и Павлик. Леню мама, тоже отдала неплохому репетитору, одному из известных в Киеве. Но, Каплан (кроме того, что был Каплан) никогда не занимался (в отличие от большинства репетиторов тех лет) крохоборством.
Его жизненный принцип: 5 руб. в час и один человек на два часа – не нарушался никогда.
Ленин репетитор готовил одновременно по несколько человек и брал те же 5 руб. в час, но с каждого. Поэтому и результат у учеников Каплана был почти всегда 100% - 5 балов на любом вступительном экзамене по математике в любой вуз страны. А классы, которые он вел и выпускал, отличались проходимостью по этому предмету. Его троечники (правда, без понятной графы в паспорте) выстреливали на вступительных экзаменах по математике «в яблочко» (хотя, для объективности - не испытывая судьбу на мат. факультеты университетов).
При этом, являясь сильным специалистом по подготовке к поступлению, Каплан предъявлял необычайно высокие требования ко всем своим ученикам. Он работал дома только с теми, кто был готов выдерживать максимальные (им задаваемые) умственные нагрузки. Понятно, что в школе его требования не находили понимания: ученики «пищали», родители жаловались, дирекция отбивалась.
Динер, в отличие от Каплана, ориентировался не только на самых сильных учеников. В каплановском классе слабые ученики (как выброшенные за борт корабля) на последнем дыхании «плыли за судном» – догонят, не догонят. У Динера все ученики в классе участвовали в учебном процессе: расставленные по ранжиру, но и с шансами на повышение. Динер ориентировался на средний уровень, к которому подтягивал отстающих, не забывая о том, что высокий уровень учеников необходимо постоянно «подпитывать», дабы «планка» ориентира не падала.
Вливание этой пятерки для Динера стало несомненным успехом, в его негласном соперничестве с Капланом.
Хотя, к чести Каплана, тот 8-й, который в 9-ом стал математическим, не был его основным классом, а был «подхвачен» им только за год до появления «пятерки» в 38-й школе.
Первые дни и месяцы в новой школе проходили для Фимы, ох как, не просто. Ну, естественно, речь идет не о математике.
Здесь расстановка сил определилась практически с того момента, когда Динер «включил» в процесс стимуляции неординарные задачи и «плату» за их решение. Возможно активность, уровень и быстрота пятерки, напрочь подавившей остальных, стали лакмусовой бумажкой для агрессивной части класса. И, как это обычно бывает, достаточно быстро выявилась пара, решившая простым методом силы и запугивания поставить «этих …» на подобающее им место.
Вначале они «брали» вновь прибывших по одиночке, на переменках в школе. Затем, подбив пришкольную шпану, стали разбираться с ними после занятий.
К своему стыду Фима осознавал, что если бы не Дима, им бы, возможно, удалось его «прогнуть». Уж слишком сильным было давление и неравенство сил.
В один из дней, после занятий, за зданием школы Фима получил несколько синяков и с трудом вырвался из их рук.
На следующий день оказалось, что он не единственный попал в тот день в переплет. Досталось и Павлику, и Вите, и Лене.
Последние трое решили уходить домой другой дорогой. Но к Фиме подошел Дима и предложил проводить его к остановке трамвая, через тот двор, где их встречали.
Фима предупредил Диму, что он рискует... Но Дима настоял.
Во дворе их ждали не только «классная» парочка – Ростик Януша. и Пашка Олейченко., но еще и несколько их приятелей.
Дима им был тоже неприятен, но его они опасались, зная о 1-м разряде по классической борьбе.
Ростислав был сильным, физически развитым парнем. На его фоне Пашка смотрелся, как шакал на фоне льва. Но как это часто бывает, именно шакал ненароком указывает путь:
- Побуцаемся- с ехидцей прогундосил Пашка.
- Я не возражаю - сказал Дима и повернулся к Фиме: «Ты как?»
-Я тоже - ответил Фима.
Сказал уверенно, но внутри попахивало зайчатинкой.
К их удивлению, повисшую паузу разрядил Ростик:
-Мы пошутили!
И они расступились!!!
Это была больше, чем победа.
К сожалению, Фима с Димой не сразу осознали, что свое поражение эти подонки перенесут на тех, кто менее защищен. Им бы сразу объединиться.
Леню, Павлика и Витю двое подонков доставали еще некоторое время, пока не была создана пятерка с хартией о взаимопомощи.
Впрочем, Фиму «парочка» перестала доставать достаточно скоро после ряда событий. Вначале, на уроке физкультуры при игре в баскетбол, Фима на спор «сделал» Ростика один на один. А затем, на другом уроке физкультуры, Ростислав решил с Фимой побороться … Очевидно, что опасений за результат у него не было никаких, Фиму он превосходил и весом, и ростом, и, в чем уж совсем не сомневался, физически.
Почти сразу Ростик осуществил захват и бросил Фиму через спину. Одного лишь аспекта он не учел по незнанию – опыта Фиминой борьбы со старшим братом. Тот кошкой вывернулся и… более сильный и тяжелый оказался под противником. А в этом положении рост и вес мало помогают. Фиму, с лежащего под ним противника, стащил учитель физкультуры.
С тех самых пор - куда делась презрительная кличка «Штопор», которую они изначально навесили Фиме. Только: «Фима, пожалуйста» – и никаких…
Почти сразу при появлении в этом классе «пятерка» разделила трудные задачи Динера.
Составили график – кто сегодня тянет руку. Если не знает – вступает в дело следующий по списку. Изредка только Витя Б. «вклинивался», но ему и остальным ученикам этого класса практически ничего не оставалось.
Обычно Динер нагружал класс «супертрудными» задачами - на дом. Фима на этом и «словил» прилипшую к нему на долгое время кличку «товарищ Фима».
Задачка попалась с выкрутасами. Целый вечер он просидел – но все же ее решил, на …вырванных из тетради листочках. Хотелось спать. Поэтому и домашнее задание, и перепись этой задачи набело Фима перенес на «раньше встану». И, конечно, проспал…
Когда в классе Динер спросил:
- Кто решил?
Фима, сидя на первой парте, поднял руку в полной уверенности, что еще кто-то (хотя бы Павлик) с ней справился. К собственному удивлению, он оказался единственным.
Динер пригласил Фиму к доске.
Тот – фасом в доску, задачку «накатывает», а Динер, тем временем, к его тетради с домашним заданием подобрался. Благо место ученика – за первой партой. А в тетради - только листочки с каракулями.
Залп прозвучал в затылок:
- А Ваше домашнее задание где?
Фиму переклинило:
- Не успел. Поздно справился…
Не знаю от чего более: то ли от Фиминой наглости, то ли из уважения к нему, как ученику, но их грозный «папа» Динер, с высоты своего 190 см роста (за что и получил свое уважительное прозвище) метнул Фимину тетрадь на парту с единственным возгласом на который был способен выразить его возмущение: «Товарищ Фима»!
И «закатал» ему «кол» в журнал.
На Павлика и, пожалуй, на Фиму, Динер возлагал особые надежды. При всей своей скромной интеллигентности Павлик был чрезвычайно амбициозен (что возможно, и помогло ему впоследствии реализоваться). Особо его задело, невзирая на дружбу, событие, когда Фиме в школе вручали грамоту за I-е место на киевской математической олимпиаде (в категории 10-х классов).
После двух «провальных» для Фимы олимпиадных лет, в 10 классе (уже 38-й школы) он, наконец, «выстрелил прямо в десятку» - 1-е место на киевской городской олимпиаде. Опять же, в одной связке со своим другом Сашей Фима удостоился чести испытать этот триумф.
Вообще, эта история требует более подробного повествования.
Результат был предопределен одной задачей. Уровень сложности задач того года, по Фиминому определению, был невысок. И большинство из десятиклассников, принявших участие в этой олимпиаде, решило все задачи.
Условие одной задачи было следующее: расположить восемь станций наблюдения на шаре радиусом R, чтобы контролировать все происходящее за сферой радиусом 2R.
На эту задачу никто не обратил внимания, т.к. большинство описало вокруг шара кубик и доказало, что его вершины находятся внутри внешнего шара. Из этого следовало, что и 6-ти станций достаточно. Через пять минут после начала олимпиадного марафона Фима получил это решение, но его друг Саша вдруг сказал:
- Что-то очень просто. Может быть, стоит описать тетраэдр (т.е. фигуру с 4-мя гранями). Если его вершины будут отстоять от центра вписанной окружности…
Идея была настолько же проста, насколько гениальна. Фиме не составило труда доказать, что вершины правильного тетраэдра описанного вокруг шара с радиусом R отстоят на расстоянии 2R от центра шара, и решение, соответственно, свелось к 4-м необходимым станциям. Именно такое решение этой задачи принесло Саше Поличенко и Фиме Факторовичу 1-е место на городской олимпиаде и, кроме того, еще и вывело Сашу на республиканскую олимпиаду (ну не еврея же туда «толкать», если выбор есть).
Справедливости ради, Фима не очень переживал, т.к. своим 1-м местом был обязан идее, которая зародилась в голове его друга. Впрочем, Саша был достоин оказанной ему чести. В том же году, он еще взял и I-е место на киевской физической олимпиаде. Вскоре, за свои успехи он получил сразу два приглашения в киевский университет.
Фима (понятно почему) такого приглашения из киевского университета не дождался.

НОВОСИБИРСК. УЧЕНЬЕ – СВЕТ! (фрагмент)

Антисемитизм в Академгородке существовал, но в скрытой, негласной форме. До приезда Фимы в 1969 году, это даже пресекалось академическими кругами. Обилие ярких физиономий, с характерными признаками принадлежности к одной национальности, на всех без исключения факультетах смутил, вначале, даже избалованного таким окружением Фиму. «Лафа» закончилась после провокации известных органов, очевидно сильно «пожуренных» сверху.
После «чешских» событий, в которых Гриша С. принимал непосредственное участие, находясь (в составе стройотряда) в Чехословакии тогда, когда советские танки «гуляли» по Праге, изменил Гришин взгляд на многое из происходящего. Его соображения, выражаемые им родным и близким, существенно отличались от официальной точки зрения и мнения ошельмованного советского народа. Московские события с последующими судилищами не могли не «аукнуться» в Академгородке.
И, с некоторым опозданием, сие выплеснулось уже в открытой форме.
. Парочка, как впоследствии выяснилось, не студентов НГУ, перед началом занятий встала перед входными дверями с провокационным вопросом кой-кому из входящих: «А ты кто по национальности?».
Естественно, такой вопрос, заданный двумя «здоровыми лбами» какому-нибудь щуплому еврейскому отпрыску, неоднократно «битому» подобным на всей территории нашего «необъятного», повергал последнего в шоковое состояние.
«Такое здесь, где так «вольно и легко дышалось», где подобное повсеместно было – «табу за семью печатями?..».
Поразительно, но эту пару «размазали по стенке» не еврейские ребята. Потасовка была не шуточная, ибо на помощь этим двум откуда-то вынырнули другие. На удивление быстро в центре конфликта оказалась милиция и какие-то бравые парни в штатском. В воронки «забивали» кого ни попади, правда, без последствий.
На этой драке, как на поводе, сразу же выстроилась «сионистская опасность» и … «пошло-поехало».
Фиме и его сверстникам еще повезло, так как раздутая пропаганда не успела помешать им при поступлении. Но следующей поросли уже было предначертано узнать, что и в НГУ – «тернии».

ВОРОНЕЖ. НОЧЬ БЕЗУМИЯ (фрагмент)

Он "включился" от истошного Наташиного крика: "Фима, остановись, что ты делаешь, ты же убьешь его, Фима, Фима". Уже занесенная для удара нога, и этот – лежащий на тротуаре …
Они шли по ночному Воронежу и, мило беседуя обсуждали все перипетии прошедшего вечера и концерта, на котором Фима впервые пел со сцены заполненного зала Воронежского университета.
- "Жиды… гуляют… Убирайтесь, пархатые, в Израиль" – послышалось вслед. Подобное Фима никогда не оставлял без внимания. Он резко развернулся и бросился к этому подонку, на лице которого одновременно застыли и полупьяная усмешка, и удивление от того, что этот коротышка имеет наглость … Это было последнее, что Фима запомнил. Вековая ненависть отключила, на какое-то время его сознание. Наташин крик вернул его к реальности. Жалкое подобие человека с разбитой физиономией, лежащего на тротуаре, мало напоминало того бравого скота с наглой ухмылкой.
-"Ты убил его"- с испугом прошептала Наташа.
-"Жить будет, сволочи так быстро не умирают"
-"У тебя нос разбит" – сказала Наташа.
Фима только теперь ощутил боль. Он не помнил, в какой из моментов его противник "достал" его переносицу, но, судя по струйке стекающей крови, рассечение было существенным.
Человек на асфальте приходил в себя. Его окровавленный рот норовил изречь очередную гадость. Но злость прошла.
-"Пошли"- сказал Фима, - а то мне придется его еще раз вырубать".
Наташа вытащила из сумки платок, вытерла кровь на Фимином лице и, взяв его под руку, потянула в направлении дома.
-«Я не ожидала от тебя такого – сказала она после некоторого молчания – Он же на голову выше тебя …"
-"Во-первых, не выше, как сказал Наполеон своему генералу, а длиннее. А, во-вторых, с такими подонками речи неуместны. Их надо давить, рвать и еще раз давить. Это не изменит их психологии и отношения к нам, но, по крайней, мере заставит в следующий раз задуматься, прежде чем оскорблять. А в-третьих, я немного занимался карате в Новосибирске".
Они подошли к дому, где Наташа жила на квартире. Как обычно, Фима хотел попрощаться, но Наташа, не замедлив у парадного, потянула его в подъезд.
"Испугалась – подумал он – Прогресс. Провожу до квартиры".
-"Я тебя сегодня никуда не отпущу. Будешь ночевать у меня".
-"А хозяйка?
-"Переживет! Только – тише, и сразу проходи в мою комнату … я тебе покажу. Она тихо открыла дверь и пальцем указала Фиме направление движения.
Когда Фима зашел в ее комнату, его сердце было готово выскочить из груди (и отнюдь не по причине боязни попасться на глаза хозяйке). В свои восемнадцать Фима был уже не мальчик, но обилием женской ласки, избалован не был. Его опыт ограничивался тремя попоичными ночами с разными полупьяными сокурсницами: как бы по ошибке, без взаимных чувств, безумных страстей и, даже, без долгих уговоров и ухаживаний. С Наташей многое было иначе. Она нравилась ему, возможно и он был ей не безразличен. Иначе - с чего бы это, она позволяла ему ухаживать за собой и с упоением отвечала на его поцелуи при прощании у подъезда. Он ощущал в ней скрытую, возможно сдерживаемую, страсть. Но это не было любовью, когда люди теряют голову и друг ради друга готовы на все. Фима инстинктивно чувствовал Наташину не по годам расчетливость. Слышал, также, и о ее ухажере с 5-го курса физфака.
Произошедшее в этот вечер, что-то перевернуло в Наташином сознании. Нет, нет. Ее кредо: "Ты возьмешь меня только после свадьбы" – не изменилось. Но это ночь обещала безумства.

ВОРОНЕЖ. СОБЫТИЙ ЧЕРЕДА (фрагмент)

Ряд последующих событий перечеркнул Фимины надежды.
В преддверии КВНа Фимина группа пережила свой, вполне прогнозируемый шок – первая "ласточка" из ВГУ, покидающая родные пенаты ради возвращения на землю обетованную, была из их числа. И немудрено. Его группа, даже на фоне общеизвестного обилия евреев на математическом факультете ВГУ, удерживала процентную пальму первенства: более 60% или - 15 из 24 студентов были евреями. Фима, будучи комсоргом группы, ждал от «первой ласточки» для себя и остальных немало неприятностей. О том, что Римма "собирается", Фима знал. Но вызов в комитет ВЛКСМ и сообщение о том, что: "через 2 часа состоится комсомольское собрание группы с вопросом об отчислении из рядов ВЛКСМ…, все равно явилось неожиданностью. Так же сообщалось, что: собрание будет в такой-то аудитории, что необходимо обеспечить явку всех без исключения комсомольцев группы.
Фима прекрасно понимал, что значит "всех без исключения" – готовится провокация. "Но ведь надо с ребятами встретиться и «прокрутить» последующие действия" – подумал он. "А как предупредить отсутствующих и обеспечить уважительную причину их отсутствия, подтвержденную документально?" К счастью для Фимы, еврейская часть группы в этот день была в полном составе, и они успели обсудить, вместе с Риммой, план действий.
"Ребята! Не вздумайте меня защищать. Исключат, не исключат – для меня это не имеет никакого значения" – наставляла их Римма.
"Как это? – вмешался Вова Кортман, который сам ждал разрешения на отъезд – Они нас будут поливать грязью, а мы будем утираться?"
По угрюмым лицам ребят Фима видел всю боль, сожаление и плохо скрываемый страх. Кто-то хорохорился, но большинство, как и сам Фима, внутренне готовились к предстоящей процедуре.
"Ребята! Не подставляйте себя – исключайте меня не задумываясь" – просила Римма.
Аудитория, в которую их пригласили, была лекционным залом, вмещающим до 200 человек.
Войдя туда, Фима был поражен: во-первых, ее необычной заполненностью и, во-вторых, тем, что последние ряды занимали неизвестные ему (не видел он их в университете никогда) лица с "рыбьими" глазами – совершенно холодными и пустыми. "Не спят "родимые органы" – догадался Фима.
Его попытка, как комсорга группы, взять бразды управления собранием в свои руки, была мгновенно пресечена секретарем комитета ВЛКСМ факультета: "Садись. Сегодня буду вести я. На повестке дня один вопрос: "О предательском поступке студентки … и т.д. и т.п.
-"Предлагаю выслушать высказывания по этому поводу всех членов данной учебной группы"
То еще начало!
Фима понимал, что провокация подготовлена в лучшем виде и, если сейчас он не перехватит инициативу, то кто-нибудь из ребят обязательно «подставится».
- "Предлагаю начать с комсорга группы" – услышал Фима последнюю фразу секретаря.
"У каждого своя Голгофа" – вспомнилась Фиме фраза из «Мастера…».
Ноги слушались с трудом. Расстояние до трибуны показалось Фиме вечностью.
"Ну что я могу сказать" – услышал он свой голос.
"Случай – не из приятных. Наш товарищ, с которой мы проучились полтора года, как говориться, "плечом к плечу", совершает поступок … очевидно … несовместимый со званием "комсомолец".
"Что я "несу"? – подумал Фима.
"Понимаю, что этот Риммин поступок совершается под давлением обстоятельств, вызванных решением ее родителей".
И тут Фиму "осенило":
"Мне трудно сказать насколько продуманно по своим последствиям это действие. Но, Римма! Делая этот шаг, ты должна была бы задуматься и о том, каково будет твоим товарищам, остающимся здесь? Как будут на них смотреть? Как относиться?"
Эта фраза заставила перемениться в лице комсорга факультета. «Лодка явно двинулась не по направлению» рекомендованному ему перед собранием теми самыми - с "рыбьими глазами".
Но не зря он занимал свой стул. Реакция, как, впрочем, и умение делать выводы, у него были поставлены.
Неуклюже оборвав Фиму вопросом: "Исключить?", и получив ответ: "Исключить", председательствующий посадил Фиму на место, пригласив высказаться следующего.
Но спасительная фраза, как идея, уже прозвучала - и "дорожка проторена". Выступления всех последующих ораторов стали похожи, как "две капли воды". Началом служила фраза: «А как на нас остающихся…?»
Провокация, мягко говоря, провалилась. Это ясно читалось после собрания на лицах "рыбоглазых". Только Вова, выступая в конце, несколько «подсластил» им «пилюлю», вылив все свое негодование: «О каком предательстве тут идет речь? О каком таком несоответствии званию комсомольца и человека можно говорить, когда в Конституции Советского Союза оговорено право личности на свободу выбора, если выбор этот не уголовно наказуем. И то, что государство отпускает своего гражданина – свидетельствует о его невиновности".
"Органам", знающим о его планах, ничего больше не перепало.
И совсем уже анекдот произошел через неделю, когда Фиме, как комсоргу группы, предстояло вместе с Риммой явиться в комитет комсомола университета для "утверждения решения групповой ячейки". Тон, смена интонации при произнесении вопросов секретаршей из "предбанника" немало повеселил и Фиму и Римму. Первый вопрос, заданный с извечной наглостью советской секретарши: "По какому вопросу?" после ответа: "Об отъезде в Израиль", мгновенно изменил тональность голоса до сочувственно–заискивающего (с нескрываемой завистью): "А кто из вас едет?"

[Soplemennik]

а Витя Зорев – тот один 75%-й (впрочем, фамилия Вити, как и у его однофамильца - известного политического обозревателя тех лет - тогда мало кого обманывала).
Тогда как раз ходил анекдот про Витиного однофамильца и Киссинджера, когда на вопрос последнего по поводу еврейства первого, первый возразил, что он, дескать, русский. На что Киссинджер ответил, что он – американский.

Обозреватель - Валентин Зорин.

[Борис Финкельштейн]

Я сознательно чуть ретушировал фамилии, дабы, невзначай, не обидеть "прообраз". Хотя, согласен, что данная ретушь немного неуклюжа.

[Soplemennik]

Я сознательно чуть ретушировал фамилии, дабы, невзначай, не обидеть "прообраз". Хотя, согласен, что данная ретушь немного неуклюжа.

Обидеть Зорина?
С меня 20 копеек! За хорошую шутку.