ВАГНЕР и ГИТЛЕР.

Ссылки на интересные книги, статьи, другие публикации

Moderator: vitakh

Forum rules
На форуме обсуждаются высказывания участников, а не их личные качества. Запрещены любые оскорбительные замечания в адрес участника или его родственников. Лучший способ защиты - не уподобляться!
Post Reply
Маркс ТАРТАКОВСКИЙ
ветеран форума
Posts: 1498
Joined: Sat Mar 08, 2008 9:19 am

ВАГНЕР и ГИТЛЕР.

Post by Маркс ТАРТАКОВСКИЙ »

1.
Композиторы, прежде всего классические, распределялись в гитлеровском рейхе по ранжиру. Первым бессменно стоял, конечно же, Рихард Вагнер, любимый маэстро фюрера (и Ницше тоже), «выразитель истинного нордического духа». Его грандиозные (уже по продолжительности) оперы представали образцом патриотического выбора темы и ее решения; воскрешая героический германский эпос, Вагнер как бы предвосхищал рождение нового рейха, очищенного от скверны гнилого либерализма, омытого кровью героев, подобных вагнеровскому Зигфриду, не ведающему сомнений.
Герой, не ведающий сомнений, — вот оно, по Гитлеру, олицетворение свободы, которая вся, так сказать, безудержное устремление по предуказанному пути. Фюрер полагал, что он послан Германии самой судьбой; при трубных звуках, подчеркивавших неукротимую мощь оперных героев в их картонных доспехах, в этого физически довольно жалкого человека, по его же словам, «вливались всякий раз новые сокрушительные силы».
(К автомобилю императора Вильгельма с первых дней мировой войны была приделана сирена, издававшая лейтмотив бога Одина из вагнеровского «Кольца нибелунга»).
Гитлеру импонировала и личность композитора, который и сам в свое время претендовал на фюрерство в своей епархии, в искусстве; Вагнер считал, что явился прямо на смену Бетховену, все прочие, которых смеют еще называть великими, — Берлиоз, Шуман, Мендельсон-Бартольди, Мейербер... — «жиды, позорящие искусство, стремящиеся обольстить грубую неразвитую душу народа», тогда как он, Вагнер, явился спасти эту душу, «погибающую в бездне жидовских интриг»...

2.
Бетховен числился чуть ниже рангом, но тоже в числе первых; это был, прежде всего, композитор, так сказать, на экспорт: он должен был, как это он делал и прежде, достойно представлять Германию в еще не покоренной Гитлером и, значит, загнивающей Европе. Уже после войны Томаса Манна призывали вернуться из эмиграции; вот, что он ответил:
«Дирижер, который, будучи послан Гитлером, исполнял Бетховена в Цюрихе, Париже или Будапеште, становился виновным в непристойнейшей лжи — под предлогом, что он музыкант и занимается музыкой и больше ничем... Каждый, если только он случайно не был евреем, всегда оказывался перед вопросом: «А почему, собственно? Другие же сотрудничают. Вряд ли это так уж страшно»... Как НЕ запретили в Германии этих двенадцати лет бетховенского «Фиделио», оперу, по самой своей природе предназначенную для праздника немецкого самоосвобождения? Это скандал, что ее не запретили, что ее ставили на высоком профессиональном уровне, что нашлись певцы, чтобы петь, музыканты, чтобы играть, публика, чтобы наслаждаться «Фиделио». Какая нужна была тупость, чтобы, слушая «Фиделио» в Германии Гиммлера, не закрыть лицо руками и не броситься вон из зала!» (Т. Манн. Письма).
Позиция сегодня вполне понятная. Она одна, даже помимо известных романов, могла бы обеспечить Манну заметное место в европейской культуре тех страшных лет. Он и сам замечает, что во время войны «полсотни радиопосланий в Германию... казались мне более важными, чем «художество». Тем более «непозволительно, невозможно было заниматься «культурой» в Германии, покуда кругом творилось то, о чем мы знаем. Это значило приукрашивать деградацию, украшать преступление. Одной из мук, которые мы терпели (в эмиграции), было видеть, как немецкий дух, немецкое искусство неизменно покрывали самое настоящее изуверство и помогали ему. Что существовали занятия более почетные, чем писать вагнеровские декорации для гитлеровского Байрейта (оперного зала. — М. Т.), — этого, как ни странно, никто, кажется, не чувствует. Ездить по путевке Геббельса в Венгрию или какую-нибудь другую немецко-европейскую страну и, выступая с умными докладами, вести культурную пропаганду в пользу Третьей империи — не скажу, что это было гнусно, а скажу только, что я этого не понимаю и что со многими (возвратясь из эмиграции) мне страшно свидеться вновь»...

3.
Но в довоенном концертном зале где-то в Европе, скажем в Норвегии, где «экспортному» Бетховену предстояло представлять Третий рейх, вполне мог находиться другой прославленный властитель душ, тоже Нобелевский лауреат по литературе, как и Томас Манн, — «великий скандинав», «викинг XX века» Кнут Гамсун; уж он-то наслаждался бы, разумеется, мастерским исполнением «Фиделио»... И, бесспорно, видел бы во всем этом политико-музыкальном представлении подлинный «праздник немецкого самоосвобождения»; ведь с этими чувствами и мыслями он и вступал в 1935 году семидесяти шести лет от роду в свой квислинговский филиал нацистской партии. В немецкой «национальной революции» (о которой Томас Манн писал как о «противоестественной и гнусной», которую великая Марлен Дитрих называла «революцией потных ног») Гамсун услышал «могучий симфонизм, подобный гулу надвигающейся очистительной бури». Ну а грозная природа как таковая всегда вдохновляла Кнута Гамсуна; разочарованный буржуазной культурой, он помещал своих излюбленных героев прямо среди норвежских диких фьордов, утесов, дремучих елей. Это были люди труда (но непременно с художественной жилкой), вступавшие, что называется, в единоборство с природой: корчевавшие пни, дробившие скалы, — но непременно с оттенком превосходства над прочими, занятыми менее утомительным делом. И само собой, высказывался о свободе в том смысле, что она-де не для робких сердец, видел в ней «сокрушение всех препятствий на раз и навсегда избранном пути»...
И когда весной 1940 г. гитлеровцы вторглись в Норвегию, старый писатель восторгался подвигами этих «новых викингов»; несмотря на крайне трудные природные и погодные условия, оторванность от баз снабжения, десантирование как с моря, так и с воздуха проходило даже с опережением графика немецкого командования. Понимал ли тогда Гамсун, что это он, более чем все прочие квислинговцы разом взятые, он — прославленный писатель, поставивший свое перо в услужение нацистам, преподнес фюреру свою обезоруженную родину?.

4.
«ДЕМОН НЕКОГДА ПОВЕЛЕЛ СОКРАТУ слушаться духа музыки, — писал наш Александр Блок в своем личном манифесте «Интеллигенция и революция». — Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию».
Быть может, есть загадочные пересечения смыслов, внятных лишь изощренному слуху?.. «Творение Вагнера, появившееся в 1849 году (манифест композитора «Искусство и Революция». — М. Т.), связано с «Коммунистическим манифестом» Маркса и Энгельса, появившимся за год до него. Манифест Маркса, мировоззрение которого окончательно определилось к этому времени, как мировоззрение «реального политика», представляет собою новую для своего времени картину всей истории человечества, разъясняющую исторический смысл революции...
Творение Вагнера, который никогда не был «реальным политиком», но всегда был художником, смело обращено ко всему умственному пролетариату Европы. Будучи связано с Марксом идейно, жизненно, то есть гораздо более прочно, оно связано с той революционной бурей, которая пронеслась тогда по Европе...
Пролетариат, к артистическому чутью которого обращался Вагнер, не услышал его призыва в 1849 году. Считаю нелишним напомнить ту слишком известную художникам и, увы, все еще не известную многим «образованным людям» истину, что это обстоятельство не разочаровало Вагнера, как вообще случайное и временное никогда не может разочаровать настоящего художника, который не в силах ошибаться и разочаровываться, ибо дело его есть — дело будущего...
Вагнер все так же жив и все так же нов; когда начинает звучать в воздухе Революция, звучит ответно и Искусство Вагнера...
Новое время тревожно и беспокойно. Тот, кто поймет, что смысл человеческой жизни заключается в беспокойстве и тревоге, уже перестанет быть обывателем. Это будет уже не самодовольное ничтожество; это будет новый человек, новая ступень к артисту» (А. Блок. Искусство и революция. 12 марта 1918 г.)...
Тогда же, когда другой почитатель Вагнера Кнут Гамсун вступал в нацистскую партию, в 1935 г., Карел Чапек грустно заметил: «Есть ли что-нибудь достаточно пагубное, страшное и бессмысленное, чтобы не нашлось интеллигента, который захотел бы с помощью такого средства возродить мир?»
Post Reply