Яков Суконник Трагические страницы Бабьего Яра

[Weissberg]

Яков Суконник
Трагические страницы Бабьего Яра
Посвящается страшным событиям, имевшим место на территории Бабьего Яра в городе Киеве в начале и в середине войны, а также в послевоенное время.
При написании автором использованы различные источники: беседы с участниками событий; личное присутствие на месте разыгравшейся трагедии в послевоенное время; «Чер¬ная книга», составленная под редакцией Василия Гроссмана и Ильи Эренбурга (издатель¬ство «Над», Вильнюс, 1993 г., ее. 17-25), в которой помещены документальные материалы и показания киевлян; а также сообщения радиожурналистов по радио «Свобода» и «Голос Америки».
«Об одном прошу тех, кто переживет это время:
Не забудьте!
Не забудьте ни добрых, ни злых; терпеливо
собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя
и за вас».
Юлиус Фучик
Проходят годы, десятилетия, завершил свой неугомонный бег полный человеческих драм и трагедий, величественных побед и бесславных поражений Двадцатый век, а вместе с ним ушло в Историю Второе Тысячелетие нашей эры.
На смену старым поколениям приходят новые поколения - полные сил, энергии и благо¬родных устремлений разобраться, понять и осмыслить нашу недавнюю историю и особенно ее трагические страницы. Многое из прошедшего уже объяснено, стало ясным и доступным нашему пониманию.
Однако, до сих пор все прогрессивное человечество ищет ответ на вопрос, связанный с Катастрофой европейского еврейства во Второй мировой войне, и не находит его.
В 2001 году, в конце сентября, отмечалась печальная и скорбная дата - 60-летие трагедии Бабьего Яра, одного из самых первых и самых массовых расстрелов мирного еврейского населения. Снова и снова всплывают в памяти ее трагические страницы. Не находя должного ответа и не видя причин случившегося, откроем же, прочтем и вникнем в некоторые из них.

Страница первая: Расстрел

Всем, наверное, знакомы и памятны слова ставшего популярным в годы войны четверостишия:
«Двадцать второго июня
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война».
Киев сразу же стал прифронтовым городом.
.. .Заканчивался второй месяц войны. 21 августа Гитлером был подписан приказ о насту¬плении на Киев. Почти месяц город героически оборонялся, оттягивая на себя мощь и натиск авангардных сил противника, рвавшегося к Москве (этот ратный подвиг уже после войны был отмечен высокой наградой: присвоением звания «Город-Герой»).
И вот, 19 сентября 1941 года Киев пал. В городе вводился «новый порядок». Приближалась трагедия Бабьего Яра.
Из документальных материалов и показаний киевлян следует:
... 22 сентября киевлян разбудил взрыв страшной силы. Со стороны Крещатика тянуло дымом и гарью. По вечерам небо окрашивалось багровым отсветом гигантского пожара. Подожженный Крещатик пылал в продолжение шести суток.
27-28 сентября 1941 года, через неделю после вторжения оккупантов в Киев, на стенах городских домов появилось объявление, напечатанное четким шрифтом, на украинском и русском языках, на грубой синей бумаге:
«Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться в понедельник, 29 сентября 1941 года, к 8 часам утра на угол Мельниковой и Доктеривской улиц (возле кладбищ). Взять с собой документы, деньги и ценные вещи, а также теплую одежду, белье и пр. Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян».
Подписи под этим страшным приказом, обрекшим на смерть семьдесят тысяч человек, не было.
Когда читаешь это объявление, невольно напрашивается следующая мысль: если угроза, направленная в адрес евреев, начинается со слова «жид», то нередко заканчивается она словом «смерть». Не символично ли это?
На рассвете 29 сентября киевские евреи с разных сторон города медленно двинулись по улицам в сторону еврейского кладбища, на Лукьяновку. Многие из них думали, что предстоит переезд в провинциальные города. Некоторые понимали, что Бабий Яр - это смерть. Поэтому в этот день было так много самоубийств.
Толпы людей непрерывным потоком шли по Львовской улице (ныне улица Артёма), а на тротуарах стояли немецкие патрули. По мостовой с раннего утра до самой ночи двигалось такое множество людей, что трудно было перейти с одной стороны улицы на другую. Это шествие смерти продолжалось три дня и три ночи. Город притих.
За этой улицей начинается улица Мельникова, а дальше - пустынная дорога, голые холмы, овраги с крутыми склонами - Бабий Яр. По мере приближения к Бабьему Яру нарастал ропот, смешиваясь со стонами и рыданиями.
Под открытым небом была развернута канцелярия, стояли письменные столы. Толпа, ожидавшая у заставы, организованной немцами в конце улицы, не видела этих столов. От толпы каждый раз отделяли по тридцать-сорок человек и вели под конвоем «регистрировать». У людей отбирали документы и ценности. Документы тут же бросали на землю: свидетели говорят, что площадь покрылась толстым слоем брошенных бумаг, порванных паспортов и профсоюзных билетов. Затем немцы заставляли людей раздеться догола, всех без исключения - и девушек, и женщин, и детей, и стариков; одежду их собирали и аккуратно складывали. У голых людей - мужчин и женщин - срывали с пальцев кольца. Потом палачи ставили обреченных группами на край глубокого оврага и в упор расстреливали их. Тела падали с обрыва. Маленьких детей сталкивали в Яр живыми. Многие, подходя к месту казни, теряли рассудок.
Множество киевлян до последней минуты расправы не знали, что делали немцы в Бабьем Яру.
Одни говорили - трудовая мобилизация, а другие - переселение, третьи заявляли, что немецкое командование договорилось с советской комиссией и предстоит обмен: еврейская семья на одного военнопленного немца.
...Молодая русская женщина, жена командира-еврея, сражавшегося в Красной Армии, Тамара Михасёва тоже пошла в Бабий Яр, рассчитывая выдать себя за еврейку: ее тоже обменяют, и она на советской земле найдет мужа.
Тамара очутилась за изгородью. Сначала она стала в очередь на сдачу вещей, затем в очередь к регистраторам.
Рядом с ней стояли высокая старуха в шляпе, молодая женщина, мальчик и рослый, плечистый мужчина. Мужчина прижал к себе мальчика. Михасёва подошла к ним, спросила:
- Мы еще в этом месяце будем обменены? Мужчина посмотрел на нее:
- А Вы разве еврейка?
- Муж у меня еврей.
Мужчина посмотрел на нее внимательно и сказал:
- Вам следует уйти отсюда, подождите немного, мы уйдем вместе.
Он поднял ребенка, поцеловал его в глаза, простился с женой и тещей. Что-то резкое и повелительное сказал он по-немецки, и патрульный отодвинул доску.
Этот мужчина был обрусевшим немцем, он проводил в Бабий Яр свою жену, сына и мать жены.
Михасёва вышла вслед за ним. Со стороны Бабьего Яра слышался лай служебных собак, треск автоматов и крики казнимых...
Оставим этот короткий трагический эпизод без комментариев. Не нам судить людей в критические минуты их жизни. Тем более, что следующий эпизод совершенно противоположно¬го свойства.
...Молодой литератор Марк Чудновский не мог своевременно эвакуироваться из Киева: он был болен. Жена его, русская женщина, не пускала мужа одного на Лукьяновку; она понима¬ла, что ждет его там. «Мы были вместе в дни радости, и теперь я тебя не оставлю», - сказала она. Они пошли на Лукьяновку вдвоем и погибли вместе...
Вот рассказ женщины, чудом спасшейся из Бабьего Яра.
Елена Ефимовна Бородянская-Кныш с ребенком пришла к Бабьему Яру, когда было уже совершенно темно:
«По дороге к нам присоединили еще человек сто пятьдесят, даже больше. Никогда не за¬буду одну девочку лет пятнадцати - Сарру. Трудно описать красоту этой девочки. Мать рвала волосы на себе, кричала душераздирающим голосом: «Убейте нас вместе»... Мать убили прикладом, с девочкой не торопились, пять или шесть немцев раздели ее догола, что было дальше - не знаю, не видела.
С нас сняли верхнюю одежду, забрали все вещи и, отведя вперед метров на пятьдесят, забрали документы, деньги, кольца, серьги.
У одного старика начали вырывать золотые зубы. Он сопротивлялся. Тогда эсэсовец схва¬тил его за бороду и бросил на землю, клочья бороды остались в руках у немца. Кровь залила старика. Мой ребенок при виде этого заплакал.
- Не веди меня туда, мама, нас убьют, видишь — дедушку убивают.
- Доченька, не кричи, если ты будешь кричать, мы не сможем убежать и нас убьют, - упрашивала я ребенка.
Она была терпеливым ребенком - шла молча и вся дрожала. Ей было тогда четыре года. Всех раздевали догола. Но так как на мне было старенькое белье, меня оставили в белье.
Около 12 часов ночи раздалась немецкая команда, чтобы мы строились. Я не ждала следующей команды, а тотчас бросила в ров девочку и сама упала на нее. Секунду спустя, на меня стали падать трупы. Затем стало тихо. Прошло минут пятнадцать, - привели другую партию. Снова раздались выстрелы, и в яму снова стали падать окровавленные, умирающие и мертвые люди.
Я почувствовала, что моя дочь уже не шевелится. Я привалилась к ней, прикрыла ее своим телом и, сжав руки в кулаки, положила их ребенку под подбородок, чтобы девочка не задохну-
лась. Моя дочка зашевелилась. Я старалась приподняться, чтобы ее не задавить. Вокруг было очень много крови. Расстрел шел с 9 часов утра. Трупы лежали надо мной и подо мной.
Слышу, кто-то ходит по трупам и ругается по-немецки. Немецкий солдат штыком проверял, не остались ли живые. И вышло так, что немец стоял на мне, и поэтому меня миновал удар штыком.
Когда он ушел, я подняла голову. Вдали слышен был шум. Это немцы ругались из-за вещей - шел делёж.
Я высвободилась, поднялась, взяла на руки дочь - она была без сознания. Я пошла яром. Отойдя на километр, почувствовала - дочь едва дышит. Воды нигде не было. Я смочила ей рот своей слюной. Прошла еще километр, стала собирать росу с травы и увлажнять ею ребенку рот. Понемногу девочка стала приходить в себя...».
Эта женщина и ее ребенок остались целыми и невредимыми. Добрые люди укрыли их и помогли им выжить.
На территории Бабьего Яра, длина которого - 2,5 км, ширина 200 м и глубина - 53 метра, только за первые два дня, 29 и 30 сентября 1941 года, было убито: 33771 еврей. Об этом было сообщено руководителем расстрела в Берлин в письме от 8 октября 1941 года. В последующие дни было истреблено еще несколько десятков тысяч евреев.
Кто же были исполнители этой кровавой бойни?
Они известны. Назовем их: это зондеркоманда 4-А при помощи личного состава айнзатцгруппы-Ц и при активном участии двух батальонов украинской полиции и Буковинского куреня.
Прервем наш печальный рассказ для необходимого в этом месте отнюдь не лирического отступления.
Украинцы и евреи...
Летописные архивы (как и рукописи) не горят. Они хранят много интересных и поучи¬тельных сведений о совместной жизни этих двух народов на одной земле и под одним небом. Жизни, нередко омрачавшейся вспышками злобной ненависти к евреям со стороны местного населения, доходивших порою до открытых насилий, погромов и резни.
Первые евреи появились в Киеве в 927 году, то есть за 61 год до принятия христианства в 988 году, а уже в 1113 году состоялся первый погром в городе. В 1648-1649 годах еврейский народ пережил черные времена кровавого разгула Хмельничины. Черта оседлости и сфабри¬кованное дело Бейлиса, петлюровщина и процентная норма при поступлении в вуз и многое-многое другое - вот жалкий и прискорбный удел евреев в Киеве и во всей Украине.
И вот пришел сентябрь 1941 года.
Во все века гнусным и отвратительным был предательский промысел. Но наступили новые времена, и такса за предательство изменилась. Не тридцать сребреников, а 1 кг соли давали теперь за голову пойманного еврея.
Известно, что не существует народа-преступника, народа-убийцы, а могут существовать лишь отдельные отщепенцы, способные на самые низменные бесчеловечные поступки. И это действительно так. Но как тогда понимать то, что во время массового расстрела евреев в Бабьем Яру был развернут транспарант: «Выполняя волю украинского народа»? Это - что, действительно выполнялась народная воля? Если нет, то почему безмолвствовал народ? Мо¬гут возразить: что способен был сделать безоружный народ против вооруженных до зубов фашистских оккупантов? Отвечу: из 1200 исполнителей казни евреев было всего 150 немцев, остальные - украинцы. Конечно, украинский народ здесь не причем, но...
В годы горбачевской перестройки на Западной Украине раздавались возгласы: «Утопим москалей в жидовской крови!». В Черновцах открыт памятник Буковинскому куреню, а его
главарю Петру Войновскому присвоено звание «Почетный гражданин города»». Ну, что ж, где кончается память, там повторяется трагедия. Этого не следует забывать.
Цифры, даты, факты, события...
Они красноречиво говорят о том, каким жестоким, кровавым образом переплелись воедино трагические страницы истории еврейского народа на Украине с позорными страницами исто¬рии украинского народа.
Но пусть не забывают предатели, насильники и убийцы, что рано или поздно над их головами прогремит грозное неотвратимое «Встать! Суд идет!». И тогда прозвучит настоящая воля украинского народа.
Продолжим повествование.
Это не была акция устрашения или усмирения и, тем более, это не была акция возмездия.
Это была невиданная прежде и неслыханная доселе в истории цивилизованного человеческого общества методично и планомерно подготовленная и проведенная акция геноцида, на¬правленная на полное физическое уничтожение мирного еврейского населения.
За что? Почему выпала такая горькая трагическая судьба советским гражданам еврейской национальности?
Никто не знает, не имеет однозначного ответа.
Но зато можно и нужно однозначно назвать тех, кто косвенно причастен ко всему случив-шимуся.
Это, прежде всего, советские компетентные органы, которые были прекрасно информированы о событиях Погромной (т.н. Хрустальной) ночи с 9 на 10 ноября 1938 года, ночи, после которой не оставалось ни малейших сомнений в истинных намерениях нацистов по истреблению евреев. Знали, но ничего не сделали для еврейского населения тех областей и районов, которые становились временно оккупированными территориями страны.
...Ах, как знать! Как знать! Быть может, если бы тогда в том далеком, грозном и суровом сорок первом году партийное и хозяйственное руководство страны увозило на восток не только оборудование заводов, фабрик, предприятий и учреждений, но прежде всего всех до единого еврея (ибо каждому из них угрожало неминуемое истребление), то миновали бы те беды и невзгоды, страдания и лишения, которые постигли страну во время войны, и потом -после войны, привели к крушению многих надежд и чаяний народа и свирепствуют в странах СНГ и поныне.

[Weissberg]

Страница вторая: Заметают следы
Еще продолжал бушевать жестокий смерч войны над городами и селениями, дорогами и полями. Но уже на всех фронтах чувствовался великий перелом. Сталинградская битва была проиграна противником. Советские войска устремились на запад, освобождая от врага наши земли, обильно политые кровью невинных жертв нашего народа. Перед командованием отступающих войск встала непростая проблема по сокрытию творимых ими кровавых зверств и страшных злодеяний. В 1942 году Гиммлер приказал уничтожить все следы массовых расстрелов. Для этой цели была создана «зондеркоманда 1005» под командованием штандартенфюрера СС Пауля Блобеля, того самого, который руководил расстрелом в сентябре 1941 года.
Откроем следующую трагическую страницу Бабьего Яра и дадим слово «Черной Книге», вышедшей под редакцией Василия Гроссмана и Ильи Эренбурга:
«Несколько ушедших из Бабьего Яра евреев сохранены судьбой, чтобы человечество услышало из их уст свидетельство жертв, правду очевидцев.
Когда спустя два года Красная Армия подошла к Днепру, из Берлина пришел приказ уни¬чтожить трупы, зарытые в Бабьем Яру.
Владимир Давыдов - заключенный Сырецкого лагеря - рассказывает о том, как осенью 1943 года немцы, предчувствуя, что им придется оставить Киев, спешили скрыть следы массовых казней в Бабьем Яру. 18 августа 1943 года немцы отобрали из Сырецкого лагеря триста заключенных и заковали в ножные кандалы. Все в лагере поняли, что предстоит какая-то важная работа. Эту группу заключенных сопровождали только офицеры и унтер-офицеры СС. Заключенных вывели из лагеря и перевели в темные бункеры-землянки, окруженные проволокой. Возле бункеров на высоких вышках стояли пулеметы, днем и ночью дежурили немцы. 19 августа заключенных вывели из бункеров и повели под усиленной охраной в Бабий Яр. Там им выдали лопаты. Тогда люди поняли, что им предстоит страшная работа: выкапывать тела людей, расстрелянных немцами в конце сентября 1941 г.
Когда заключенные вскрыли верхний пласт земли, они увидели десятки тысяч трупов. Заключенный Гаевский, увидя груды трупов, сошел с ума. Трупы от долгого лежания под землей срослись, и их приходилось отделять друг от друга баграми. С четырех часов утра и до поздней ночи Владимир Давыдов и его товарищи работали в Бабьем Яру. Немцы заставили заключенных сжигать останки. На штабеля дров клали две тысячи трупов, затем обливали их нефтью. Гигантские костры горели днем и ночью. Было предано огню свыше 70000 тел.
Кости, оставшиеся после сожжения трупов, гитлеровцы заставили толочь большими трамбовками, смешивать их с песком и разбрасывать в окрестных местах. Шеф гестапо Гиммлер приехал из Берлина инспектировать качество этой страшной работы. 28 сентября 1943 года, когда работа подходила к концу, немцы приказали заключенным вновь разжечь печи. Заключенные поняли, что теперь готовится расправа над ними самими. Немцы хотели убить, а затем сжечь в печах последних живых свидетелей. Давыдов в кармане пальто одной мертвой женщины нашел ножницы. Этими ржавыми ножницами он расковал свои кандалы. То же сделали остальные заключенные. На рассвете 29 сентября 1943 года, ровно через два года после массового убийства киевских евреев, Давыдов и его товарищи выбежали из своих землянок и кинулись к кладбищенской стене. Ошеломленные внезапным побегом эсесовцы не успели сразу открыть огонь из пулеметов. Они убили 280 человек. Но Владимир Давыдов и еще одиннадцать человек успели взобраться на стену и бежать. Их приютили жители киевских предместий. Затем Давыдов сумел уехать из Киева и жил в селе Варовичи».
Я по профессии - учитель, но учитель - это больше, чем профессия. Учитель - это судьба. И вот моя учительская судьба свела меня с этим человеком.
Это случилось в 1962 году, когда я работал в средней школе для взрослых. Школа была расположена на Куренёвке, буквально в ста метрах от Бабьего Яра. То было время, когда 30-40-50-летние люди, по тем или иным причинам, в основном из-за военного лихолетья и послевоенной неустроенности не получившие среднего образования, учились и заканчивали вечерние и заочные школы. Однажды в классе, где я преподавал математику, появился новичок. Он сидел в конце третьего ряда, третьим за партой. Среднего роста, коренастый с круглой стриженной головой и удивительно спокойным взглядом больших серых глаз. Это был Давыдов Владимир Юрьевич (именно так мне запомнилось, потому что к ученикам я обращался по имени-отчеству). После занятий мы познакомились, и он поведал мне описанную выше в «Черной книге» страшную историю его жизни. Рассказывал он неохотно, стараясь не беспокоить свою память о пережитом, а я не настаивал на уточнении некоторых сообщаемых им подробностей, хотя узнать хотелось абсолютно все.
Психологи утверждают, что убийцу влечет к месту преступления. А какие чувства должна испытывать жертва, чудом оставшаяся в живых, когда она оказывается на том же месте? Что испытывал Давыдов, проходя мимо тех мест, не знаю, не спрашивал, но точно могу сказать, что это был сильный, мужественный человек.
Заканчивались годы хрущевской оттепели, в жизни страны появились признаки похолодания, и поэтому не мог тогда этот человек вызвать к себе общественный интерес. Последний раз я видел его в 1966 году на трибуне митинга, посвященного закладке Памятника расстрелянным в Бабьем Яру.
Имя Давыдова упоминается в книге Анатолия Кузнецова «Бабий Яр», в которой он - один из главных ее литературных героев.

[Weissberg]

Страница третья: Катастрофа
6 ноября 1943 года войсками Первого Украинского Фронта под командованием генерала армии Н.Ф.Ватутина был освобожден Киев. 778 дней и ночей был город под пятой фашистских оккупантов. Много горя и бед принесли они жителям, но самым трагическим был массовый расстрел евреев в Бабьем Яру.
Сразу после ухода из города немецких захватчиков, не боясь более преследований и репрессий, не прячась и не оглядываясь по сторонам, люди, уцелевшие и устоявшие, живые свидетели всего происходившего стали рассказывать о гражданах, оставшихся в городе и спасавших тех евреев, которым удалось избежать злой трагической участи.
Наш рассказ будет не полным, если не высветить на темном фоне трагического полотна светлое оптимистическое пятно, каким была опасная и тревожная деятельность киевлян-праведников.
Вот лишь один, но весьма красноречивый пример.
На Подоле, в домике Покровской церкви проживал священник отец Алексей, Глаголев Алексей Александрович, со своей женой Татьяной Павловной. Многих евреев спасли они от верной и неминуемой гибели, многих, многих русских и украинских подростков уберегли от принудительной отправки в Германию. Во всех делах активную помощь Глаголевым оказывал Александр Григорьевич Горбовский, который был управителем церковных зданий Киево-Подольской Покровской церкви. Он ухитрялся даже для своих «жильцов» получать хлебные карточки.
Многие скрывавшиеся в церковных зданиях получили справки о том, что они - певчие, пономари, сторожа и так далее. Если бы немцы обратили внимание на то, что при маленькой и бедной церкви такой огромный штат, и разобрались бы в подлоге, авторы этих справок были бы тотчас расстреляны.
Однажды, спасая еврейскую женщину, Татьяна Павловна отдала ей свой паспорт и метрическое свидетельство о крещении и отправила в село к знакомым. Оставшись без документов в столь тревожное время, эта смелая женщина подвергла себя большой опасности. Гестаповцы, ходившие по квартирам в поисках добычи, едва ли не увели с собой Т.П. Глаголеву как подозрительную особу без документов. Еле удалось ее отстоять путем свидетельских показаний.
Спасение евреев, когда им угрожала смертельная опасность, было доброй благородной семейной праведнической традицией Глаголевых. Благодарная память прогрессивной киевской общественности сохранила воспоминания о том, как профессор Киевской духовной академии Александр Александрович Глаголев - отец Алексея Александровича - выступал осенью 1913 года экспертом на провокационном процессе над евреем Менделем Бейлисом, разоблачая лживость и абсурдность обвинений против последнего, доказывая, что ритуальных убийств нет.
И подобных примеров можно привести немало.
Как после тяжелой и опасной болезни, поднялся Киев на ноги, залечил раны, нанесенные войной, возродился и стал величественнее и краше прежнего.
Вполне естественным было желание городских властей отразить и увековечить в монументальной пропаганде героический подвиг народа и его полководцев, запечатлеть в бронзе и камне недавние трагические события военного времени. За тридцать послевоенных лет поя¬вились десятки обелисков и мемориальных досок, было установлено свыше двадцати памятников и мемориальных комплексов. Действительно, казалось, что «никто не забыт и ничто не забыто».
Но вот раздаются тревожные слова поэта:
А людям непонятно, почему?
Иль мало жертв зарыто в этом месте?
Кто объяснит и сердцу и уму?
И «объяснения» не заставили себя долго ждать.
...Ужасающую картину представлял собой Бабий Яр после освобождения города. Не все трупы были сожжены, не все кости перемолоты, - слишком много их было, - повсюду валялись осколки черепов, кости, вперемешку с углями, ботинки со сгнившими человеческими ступнями, туфли, галоши, тряпки, платки, детские игрушки, чугунные решетки, выломанные из кладбищенской ограды, и служившие колосниками печей, на которых складывались для сожжения открытые тела убитых в те страшные дни.
И вот, вместо того, чтобы бережно и заботливо предать земле останки жертв, захоронить их с честью и достоинством, создать на этом месте мемориальный комплекс, власти приняли кощунственное, воистину, трагическое по своим последствиям решение - намыть песок в Бабьем Яру.
По поводу сооружения памятника было высказано мнение о том, что памятники следует устанавливать лишь тем, кто погиб на фронте.
Такое «объяснение» недвусмысленно свидетельствовало о явном забвении и неуважении к памяти погибших евреев. Ни одно правительство цивилизованной страны не рискнуло бы так поступить, не опасаясь быть обвиненным в антисемитизме.
Здесь же - рискнули. Более того, функционеры-временщики, никого и ничего не страшась, намеревались вообще стереть с лица земли место фашистских злодеяний, создать в Бабьем Яру большой увеселительный комплекс: разбить парк культуры и отдыха, соорудить «колесо обозрения» и прочие аттракционы.
Задумаемся над всем этим и представим себе на мгновение, что этот кощунственный план был бы реализован. Это означало бы, что неудавшиеся прежде усилия гестаповцев по полному заметанию следов преступления, теперь, наконец, были бы полностью завершены.
Чудовищно! Уму не постижимо!
И это все случилось бы, если бы сама природа не возмутилась неслыханным надругательством над памятью невинных жертв фашизма и не отреагировала самым жестоким образом. В понедельник, 13 марта 1961 года, в 8 часов 40 мин. произошла катастрофа. Песок, который намывали на протяжении десяти послевоенных лет, после весенних дождей превратился в кроваво-ржавую пульпу. Образовавшаяся смесь песка и воды из верхней части Бабьего Яра, где проводился расстрел, с невероятной силой и мощью ринулась к нижней части, сметая все, что попадалось на ее пути. Была прорвана наспех сооруженная дамба, спускавшейся лавиной были накрыты и разрушены одноэтажные дома, проезжавший троллейбус, как спичечный коробок, был несколько раз перевернут и отброшен в сторону от дороги на расстояние не менее пятидесяти метров. По официальным сообщениям, помещенным в
центральной прессе, в катастрофе погибло более полутысячи человек.
Прошло пятнадцать лет после этого трагического события. Залечились раны, нанесенные страшной бедой.
Власти по-прежнему упорствовали в создании памятника расстрелянным евреям в Бабьем Яру.
В 1976 году на территории бывшего Сырецкого концентрационного лагеря, расположенного рядом с Бабьим Яром, был открыт памятник, перед которым стоит бронзовая плита с надписью: «Здесь в 1941 - 1943 годах немецко-фашистскими захватчиками были расстреляны более ста тысяч граждан города Киева и военнопленных». Представляет он собой многофигурную композицию, выполненную в бронзе. На переднем плане - крупная фигура военнопленного в шинели, а по бокам и сверху - фигуры людей в скорбных позах, сплотившихся в свой смертный миг вокруг этого человека.
Догадки и предположения приводят к мысли о том, что этот памятник, по замыслу авторов, должен был увековечить два трагических события: уничтожение узников концентрационного лагеря и уничтожение евреев, проводившиеся в одном месте - в Бабьем Яру. Поэтому он в своем воплощении получился невыразительным и непонятным.
Прошло еще пятнадцать лет. Наступил 1991 год - год великих надежд и больших разочарований. Приближалось пятидесятилетие трагедии Бабьего Яра.
И вот, наконец, у того самого места, где совершался массовый расстрел мирных еврейских граждан, был установлен еврейский религиозный национальный символ - Менора. В городе появился памятник, к которому может прийти каждый человек, постоять в скорбном молчании и положить свой камешек у края огромной братской могилы в знак памяти невинно убиенных в Бабьем Яру.
Пятидесятилетие печального события не осталось не замеченным в мире.
В Киев на торжественно-траурные мероприятия из Америки прибыл Джонатан Буш - брат тогдашнего президента США Джорджа Буша (дядя нынешнего президента Джорджа Буша-младшего), а также из Германии прибыла тогдашняя председатель бундестага Рита Зюссмут.
Из Москвы никто не приехал, не сочли нужным. Злая горькая ирония в том, что, не попытавшись спасти тогда в 1941 году живых евреев, не было резона теперь в 1991 году почтить память мертвых евреев. Не до погибших было тогда, когда сам Советский Союз стоял накануне своей гибели.
Память погибших евреев приехали почтить поэт Евгений Евтушенко и певец Александр Розенбаум,
...Время летит. Уходят годы, десятилетия. Многое из пережитого забывается, острота впечатлений притупляется. Мягкая резинка времени стирает самые жесткие контуры нашей жизни.
Но мы твердо знаем, что до тех пор, пока наши души слышат плач, крики, стоны и голоса из могилы Бабьего Яра и других мест массового или одиночного истребления евреев, а в сердца стучится пепел сожженных заживо, сохранится в нашей памяти великий и печальный образ великомучеников, ставших у краев могил, у входов в крематории и вступивших в Бессмертие как подлинные настоящие герои, так, быть может, и не совершив в своей жизни ни единого геройского поступка.
Ох, как хотелось верить в то, что все будет именно так всегда и везде. Но наступают новые времена и приходят новые люди, которые не знали, не знают и, самое страшное, не желают знать о трагедии Бабьего Яра. Нет, это не только антисемиты (о них уже говорилось выше), это рядовые обыватели, которых ничему не научили и сами они ничему в жизни так и не научились.
Вот пример.
На улице одного из главных городов современной России случайным прохожим был задан единственный вопрос: «Что Вы знаете о Бабьем Яре?».
Последовали такие ответы:
«Бабий Яр» - это название ресторана, где вкусно готовят»; «Бабий Яр» - это название универмага, где продают красивые и модные вещи»; «Бабий Яр - это нечто, связанное с осенью: желтые листья, голые деревья и так далее...» (очевидно, опрашиваемому прохожему это напомнило «бабье лето»). Ну а евреи, могут ли они не знать о чудовищной еврейской трагедии в Бабьем Яру? Оказывается, могут.
...Это был один из тех четырех дней в году, когда в синагогах читают Изкор - поминальную молитву по умершим родителям и по всем евреям, погибшим, расстрелянным и замученным в военное время. Кантор читал преисполненную глубокой боли, трогательную и вдохновен¬ную молитву в память о жертвах Катастрофы Европейского Еврейства. Во время чтения он упомянул места массовых уничтожений евреев: Аушвиц (Освенцим), Берген-Бельзен, Бухенвальд, Дахау, гетто Варшавы, Майданек, Треблинка. Я внимательно слушал молитву, стоя и мысленно повторяя каждое название, но не мог понять, почему не был назван Бабий Яр. После службы я спросил кантора об этом. Он ответил, что так записано в тексте молитвы. На мою просьбу внести в список названное место, кантор пообещал сделать, предварительно согласовав это с руководством общины.
В следующий раз все повторилось без изменения, как и в первый раз. Я вновь обратился к кантору с той же просьбой и услышал убийственный ответ:
- Нам не известно место, о котором Вы говорите.
- К-а-к! Вам не знакомо место, где было расстреляно несколько десятков тысяч евреев? Не может этого быть! - не владея своим голосом, произнес я.
Кантор снова пообещал выяснить этот вопрос.
И в третий раз, как в оба предыдущих, Бабий Яр не был назван. Я не успокаиваюсь и вновь, в который раз, спрашиваю:
- Почему, по какому праву, Вы обходите молчанием место, которое я назвал?
На тот раз мне говорят, что, мол, тогда необходимо назвать и много других мест массового уничтожения евреев. Я не выдерживаю и, буквально, кричу:
- Да-да, конечно, справедливости ради, следовало бы назвать все до единого места Великой Катастрофы!
И кантор, прекрасно понимая, о чем идет речь в моей просьбе, обещает в следующий раз включить Бабий Яр в список называемых им мест.
Наступил четвертый день чтения молитвы Искор. Кантор, как обычно, в алфавитном по¬рядке, произносит:
- Аушвиц, Берген-Бельзен, Бухенвальд, Дахау...
Гнев и возмущение охватывают меня. Что же произошло в одном из районов Киева - Ба¬бьем Яру? Я напрягаю память, пытаюсь представить все известное мне о событиях 60-летней давности и вспоминаю то, что было изложено выше в трагических страницах...
...А тем временем продолжается чтение молитвы Изкор:
- ...гетто Варшавы. Майданек, Треблинка, Бабий Яр...
Да-да, я не ослышался, Б-а-б-и-й Яр!!! Наконец-то! Спасибо тебе, кантор, милая, ни в чем не повинная душа, за то, что сдержал свое обещание.
Я пришел домой, включил магнитофон, и зазвучала песня в исполнении Вахтанга Кикабидзе:
- Мои евреи, живите вечно, - пел певец.
Внимательно слушал я эти простые слова, прикрыв рукою глаза, а по щеке сползала скупая не прошенная слеза, и губы еле слышно шептали:
- Мои евреи, живите вечно, и умоляю, нет, заклинаю вас: никогда-никогда не погибайте ни в тюрьмах, ни в лагерях, ни в ярах, чтобы потом, спустя много времени, не пришлось бы тем, кому выпало жить, отстаивать, отвоевывать ваше законное человеческое право на память.

[Weissberg]

Страница пятая, последняя: Поэтическое приложение.

Не до поэзии после всего случившегося.
Но ведь известна жизнеутверждающая сила духовного, нравственного и эмоционального воздействия страстного и проникновенного поэтического слова на умы и сердца живых людей.
И поэтому - слово поэзии.
... Когда пушки говорят, музы молчат. Но муза Ильи Эренбурга не молчала. Во время войны он написал стихотворение:

Илья Эренбург. Бабий Яр.

К чему слова и что перо,
Когда на сердце этот камень.
Когда, как каторжник ядро.
Я волочу чужую память?
Я жил когда-то в городах,
И были мне живые милы,
Теперь на тусклых пустырях
Я должен разрывать могилы.
Теперь мне каждый яр знаком,
И каждй яр теперь мне дом,
Я этой женщины любимой
Когда-то руки целовал.
Хотя, когда я был с живыми.
Я этой женщины не знал.
Моё дитя! Мои румяна!
Моя несметная родня!
Я слышу, как из каждой ямы
Вы окликаете меня.
Мы понатужимся и встанем.
Костями застучим — туда,
Где дышат хлебом и духами
Ещё живые города.
Задуйте свет.Спустите флаги.
Мы к вам пришли. Не мы — овраги.
1944

Приближалось 20-летие трагедии Бабьего Яра и вот другой одарённый и талантливый молодой поэт Евгений Евтушенко берётся за ту же тему и блестяще справляется с ней. Его стихотворение стало воистину хрестоматийным, принятым и признанным всей прогрессивной общественностью страны.

Евгений Евтушенко. Бабий Яр.

Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.
Мне кажется сейчас -
я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
и до сих пор на мне - следы гвоздей.
Мне кажется, что Дрейфус -
это я. Мещанство -
мой доносчик и судья.
Я за решёткой.
Я попал в кольцо.
Затравленный,
оплеванный.
оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо.
Мне кажется -
я мальчик в Белостоке.
Кровь льётся, растекаясь по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
и пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю.
Под гогот: «Бей жидов, спасай Россию!»
лабазник избивает мать мою.
О, русский мой народ! У' '
Я знаю -
ты
по сущности интернационален.
Но часто те, чьи руки нечисты,
твоим чистейшим именем бряцали.
Я знаю доброту твоей земли.
Как подло,
что. и жилочкой не дрогнув,
антисемиты пышно нарекли
себя «Союзом русского народа!»
Мне кажется -
я - это Анна Франк,
прозрачная,
как веточка в апреле.
И я люблю.
И мне не надо фраз.
Мне надо,
чтоб друг в друга мы смотрели.
Как мало можно видеть,
обонять!
Нельзя нам листьев
и нельзя нам неба.
Но можно очень много -
это нежно
друг друга в тёмной комнате обнять.
Сюда идут?
Не бойся - это гулы
самой весны -
она сюда идёт.
Иди ко мне.
Дай мне скорее губы.
Ломают дверь?
Нет - это ледоход...
Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно,
по-судейски.
Всё молча здесь кричит,
и, шапку сняв,
я чувствую,
как медленно седею.
И сам я,
как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребённых. Я-
каждый здесь расстрелянный старик.
Я-
каждый здесь расстрелянный ребёнок.
Ничто во мне
про это не забудет!
«Интернационал»
пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет
последний на земле антисемит.
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам,
как еврей,
и потому -
я настоящий русский!
«Литературная Газета», 19 сентября 1961 года.

Ну, что можно сказать, прочтя эти волнующие строки. Да и нужны ли здесь какие-то слова. Просто, по возможности, следовало бы встретиться с поэтом, обнять его, взглянуть в глаза, пожать руку и тихо произнести: — Спасибо, друг, ты - настоящий человек!
Но не всё так ясно и безоблачно в нашей жизни. Спустя тридцать лет, в 1991 году, Е. Евтушенко вспомнит:
«... Черносотенцы взъелись, как лютые урки, «Бабий Яр» не простившие «Литературке»...»
А тогда, после опубликования поэмы, нашёлся антисемит-черносотенец, который выступил с ответом на неё.

Алексей Марков

Ответ на «Бабий Яр».

Какой ты «настоящий русский»,
Когда забыл про свой народ?
Душой, что брючки, ставшей узкой,
Пустой, как мельничный пролёт.
Забыл, как свастикою роковою,
Планету чуть не оплели,
И за державою державы
Стирались с карты и земли.
Гудели Освенцимы стоном,
И обелисками дымы
Вздымались к чёрным небосклонам
Всё выше, выше в бездну тьмы.
Мир содрогнулся Бабьим Яром,
Но это был лишь первый яр.
Он разгорелся бы пожаром,
Земной охватывая Шар.
И вот тогда, как поимённо.
На склоне помянуть бы в ряд.
Ах, сколько пало миллионов
Российских стриженных солдат.
Их имена не сдуют ветры.
Не осквернит плевком пигмей.
Нет, мы не спрашивали метрик,
Глазастых заслонив детей.
Иль не Россия заслонила
Собою амбразуру ту?
Ну, хватит ворошить могилы,
Им больно, им невмоготу.
Пока топтать помосты будет
Хотя б один космополит,
Я говорю: «Я русский, люди!»
И пепел в сердце мне стучит.

Это мерзкое и гнусное выступление было замечено и не осталось без достойного и справедливого ответа.
Сначала отозвался на него Самуил Маршак, а затем - Константин Симонов. Вот их ответы-отповеди.

Самуил Маршак

Мой ответ Маркову.

Жил в царское время известный герой.
По имени Марков, по кличке «второй».
Он в Думе скандалил, в газете писал.
Всю жизнь от евреев Россию спасал.
Народ стал хозяином русской земли,
От Марковых прежних Россию спасли.
И вдруг выступает сегодня в газете
Ещё один Марков по имени «третий».
Не мог он сдержаться - поэт не еврей,
Погибших евреев жалеет - «пигмей».
Поэта «врага» добьёт он ответом,
Обёрнутым в стих хулиганским кастетом.
Нет, это не вдруг! Знать жива в подворотне,
Слинявшая в серую «чёрная сотня».
Хотела бы снова подгнившая гнусть
Спасать от евреев несчастную Русь.
Знакомый подход! Символично и ярко
Подчёркнуто это фамилией Марков.
И Маркову «третьему» Марков «второй»
Кричит из могилы: «Спасибо, герой!»


Константин Симонов.
Передо мной два стихотворения лежат.
Две вырезки из разных двух газет.
Нельзя пройти и не ответить! Нет!
Над Бабьим Яром - страшною могилой
Стоял поэт, он головой поник.
Затем в стихах со страстию и силой
Сказал о том, что пережил в тот миг.
И вот другой берётся за чернила.
Над пылкой фразой желчный яд разлит.
В стихах есть тоже пафос, страстность, сила,
Летят слова «пигмей», «космополит».
Что Вас взбесило? То. что Евтушенко
Так ужаснул кровавый Бабий Яр?
А разве в Вас фашистские застенки
Не вызывали ярости пожар?
Или погромщик с водкою и луком
Дороже Вам страданий Анны Франк?
Иль неприязнь к невинным узким брюкам
Затмила память жгучих страшных ран?
Прикрывшись скорбью о парнях убитых,
О миллионах жертв былой войти.?
Вы замолчали роль антисемитов,
Чудовищную долю их вины.
Да, парни русские, они герои были.
И правда, что им метрики лискт.
Но Вы бы, Марков, метрики спросили,

Так и читаешь это между строк.
И потому убитых Вы не троньте,
Им не стерпеть фальшивых громких слов.
Среди голов, положенных на фронте,
Немало и еврейских есть голов.
Над Бабьим Яром памятников нет,
А людям непонятно, почему?
Иль мало жертв зарыто в месте этом?
Кто объяснит и сердцу и уму?
А с Евтушенко каждый честный скажет:
«Интернационал» пусть прогремит,
Когда костьми поглубже ляжет
Последний на земле антисемит!

[Weissberg]

Владимир Абаимов
С 17 по 28 января 1946 г. в Киевском доме офицеров Красной Армии состоялось заседание военного трибунала Киевского военного округа, во время которого было рассмотрено большое уголовное дело о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков на территории Украины. Перед судом предстали 15 человек, которые во время Второй мировой войны в составе немецкой армии и иных формирований оккупационного режима на временно захваченной украинской земле совершили неслыханные преступления против мира и человечности.
Что мы знаем об этом процессе? Информацию о нем можно почерпнуть из эпизодических публикаций, порой довольно противоречивых, да в сборнике документов и материалов, вышедших в 1995 году в издательстве «Либідь». Автор-составитель этого сборника старший советник юстиции Леонид Абраменко рассказывал мне о трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться при подготовке издания. Дело, насчитывающее двадцать два тома, хранилось в Москве в Центральном архиве ФСБ Российской Федерации. Естественно, не все материалы смогли войти в книгу. Были и финансовые проблемы и т.д. и т.п.
Я предоставляю слово родному и дорогому для меня человеку, которому Киевский процесс знаком не по книжкам и статьям, а составляет одну из страниц его биографии.

«Я попал на фронт в 1942 году, а до этого, будучи в тылу, слушал радио и читал газеты, в которых рассказывалось о зверствах фашистских оккупантов, и тогда мне не верилось, что это правда. И только когда в составе советских войск прошел по городам и селам Украины, когда увидел все собственными глазами, понял, что услышанное и прочитанное — лишь мизерная частичка звериных преступлений фашизма на нашей земле.
И вот после войны я, молодой офицер госбезопасности, попал в группу следователей, которая готовила этот процесс, проходивший в Киеве в январе 1946 года».
Перед судом военного трибунала Киевского военного округа предстали:
Шеер Пауль Альбертович — генерал-лейтенант полиции, бывший начальник охранной полиции и жандармерии Киевской и Полтавской областей;
Буркхардт Карл Карлович — генерал-лейтенант полиции, бывший комендант тыла 6-й армии на территории Сталинской (ныне Донецкой. — Авт.) и Днепропетровской областей;
Фон-Чаммер унд Остен Эккардт Ганс — генерал-майор, бывший командир 213-й охранной дивизии, действовавшей в Полтавской области УССР, а позднее — комендант главной полевой коммендатуры №392;
Хейниш Георг Юзефович — обер-штурмфюрер СС, бывший гебитскомиссар (окружной комиссар) Мелитопольского округа;
Валлизер Оскар — капитан, бывший ортскомендант (местный комендант) Бородянской межрайонной комендатуры Киевской области;
Труккенброд Георг Генрихович — подполковник, бывший военный комендант городов Первомайска, Коростышева, Коростеня и других населенных пунктов УССР;
Геллерфорт Вильгельм Вильгельмович — обер-шарфюрер, бывший начальник СД (служба безопасности) Днепродзержинского района Днепропетровской области;
Кноль Эмиль Эмиль — лейтенант, бывший командир полевой жандармерии 44-й пехотной дивизии и комендант лагерей военнопленных;
Беккенгоф Фриц Фрицевич — зондерфюрер, бывший сельскохозяйственный комендант Бородянского района Киевской области;
Изенман Ганс Вильгельмович — обер-ефрейтор, бывший военнослужащий дивизии СС «Викинг»;
Иогшат Эмиль Фридрих — обер-лейтенант, командир подразделения полевой жандармерии;
Майер Вилли Вилли — унтер-офицер, бывший командир роты 323-го отдельного охранного батальона;
Лауэр Иоганн Пауль — обер-ефрейтор, военнослужащий 73-го отдельного батальона 1-й немецкой танковой армии;
Шадель Август — обер-ефрейтор, бывший начальник канцелярии Бородянской межрайонной ортскомендатуры Киевской области;
Драхенфельс-Кальювери Борис Эрнст Олег — вахмистр полиции, бывший зам. командира роты полицейского батальона «Остланд».
Вся Украина и весь мир следили за процессом, который был совсем не рядовым. Люди, присутствовавшие в зале суда, стали свидетелями полного изобличения преступлений гитлеровцев палачей на временно оккупированной украинской территории. Они могли оценить четкую организацию процесса, достаточную полноту предварительного и судебного следствия, неопровержимость вины подсудимых, обоснованность и законность приговора.
«Барьер… Поблескивает штык на винтовке стрелка. Тысячи глаз устремлены только на них — зал созерцает их в жутком безмолвии.
Я сижу и смотрю на них.
Они в десяти метрах. С такого расстояния они, пожалуй, и расстреливали свои жертвы. Жертвы — мои братья и сестры, мои сограждане, люди с гордой ненавистью плевали им в морды, или, быть может, плакали, прощаясь со своей прекрасной, со своей зверски оборванной жизнью…
Ведь они, эти пятнадцать — не просто пятнадцать убийц. Они только пятнадцать песчинок из гигантского фашистского смерча».
Это настроение украинского писателя Юрия Смолича было общим для всех, кто находился тогда в зале суда. Акты Чрезвычайной государственной комиссии и материалы дела свидетельствуют, как названные преступники сами объясняют свои деяния, как их мотивируют, что ощущали, расстреливая женщин и детей, сжигая их дома. Так сказать, «из первых уст» мы имеем возможность узнать, кто конкретно проводил расстрелы, в т. ч. массовые, сжигал заживо людей, кто конкретно и по чьему непосредственному приказу подрывал и сжигал шахты, заводы, театры, университеты, зернохранилища и села целиком вместе с людьми. В этой конкретике четко определяется главная цель «нового порядка», как это ни старались отрицать подсудимые — полное уничтожение местного населения для обеспечения «жизненного пространства» для немцев и прежде всего для участников «восточного похода» .
Знакомясь со сборником документов и материалов судебного процесса, видишь ту патологическую ненависть к евреям, которую демонстрировали гитлеровцы. Приведем слова еще одного очевидца, присутствовавшего в зале, — Владимира Сосюры:
За Бабин Яр прийшла година суду!
За нашу кров, за тьми свавільний гніт,
Це зла потвор, і безуму, і бруду
Рука відплати витягла на світ.
Судіть же їх, судіть в ім’я народу,
Від імені і мертвих, і живих,
Від імені життя і щастя, і свободи
О, судді праведні, судіть проклятих їх…
Нелишне было бы ознакомить с этими материалами тех, кто ставит под сомнение виновность палачей Бабьего Яра, равно как и тем, кто пытается выделить какую-либо особо пострадавшую нацию во всенародном горе народов СССР в Великой Отечественной войне.

«Київський процес. Документи та матеріали» — эта книга уже стала библиографической редкостью. Листая ее, мой отец продолжает вспоминать:
«Мне довелось вести в предварительном досудебном следствии дело подполковника Труккенброда. Так вышло, что следствие по этому делу, которое проводилось до меня, было очень некачественным. Даже фотография для опознания была не его, а какого-то майора Габеля. Когда я доложил обо всем этом заместителю главного военного прокурора Красной Армии генерал-майору юстиции А.Чепцову, который был одним из государственных обвинителей в суде, он, выслушав меня, сказал:
— Наверное, надо снимать его с процесса. Несолидно такими материалами оперировать в суде.
— Однако время еще есть, — сказал я. — Разрешите выехать в Первомайск и дополнительно поработать над этим делом.
— Ну что ж, попытайся, жду от тебя доклада.
Нам удалось найти неопровержимые факты, доказывающие преступную деятельность Труккенброда. В Первомайске, Коростене, Коростышеве мы нашли много свидетелей его злодеяний на украинской земле. Когда слушал их, не мог себе представить, что такой изверг мог бы уйти от ответственности. Все показания свидетелей мы тщательно задокументировали и приобщили к делу. Некоторые из них были оглашены на процессе, а кое-кто из свидетелей на нем выступал. Труккенброд и во время следствия, и во время суда вел себя нагло и вызывающе. Виновным себя не признавал.
Мы разыскали женщину, работавшую в аппарате бургомистра г.Первомайска. Она мне рассказала кое-что о делах Труккенброда, в частности, о его указаниях по уничтожению еврейского населения и массовых расстрелах. Кроме того, у свидетельницы осталось немало документов, которые подлежали уничтожению или вывозу, но она их спрятала, закопав в огороде. Эти материалы также были приобщены к делу.
Когда я со всем этим явился в Лукьяновскую тюрьму, где содержались подследственные, Чепцов при мне позвонил в Москву:
— Труккенброд остается в деле, — сообщил он.
Помню первый допрос, который я проводил после своей командировки. Куда девалась наглость Труккенброда! Он так расстроился, так сник, что в бане, куда его повели вместе со всеми подследственными, самостоятельно не мог ни раздеться, ни одеться».
Обратимся к прессе того времени. «Подполковник Труккенброд вчера еще доказывал, что он был «исключительным» комендантом: массовые расстрелы не его дело — их просто не было при нем, — писала «Радянська Україна». — Сегодня, изобличенный и опознанный свидетелями, бывший комендант Первомайска и Коростеня бледнеет, бормочет что-то нечленораздельное в ответ на свидетельства, что именно он организовывал и массовые расстрелы, и карательную экспедицию в Андреевку на Первомайщине, где было расстреляно и повешено более 130 человек».
А вот некоторые из показаний, которые впервые услышал и записал мой отец:
«Свидетель Яремченко Виктор Иванович: В период оккупации я жил и работал в Первомайске в горуправе бухгалтером. С октября 1941-го до весны 1943 года коммендантом города был Труккенброд. Я его опознаю: он сидит на скамье подсудимых в первом ряду в очках.
Первые расстрелы в городе начались в конце сентября, но основные расстрелы производились в период октября–ноября и начала декабря 1941 года…
Вечером и ночью по квартирам производились облавы, людей собирали группами по нескольку сотен, сажали в грузовики, отвозили к противотанковому рву и расстреливали. Расстреливали в большинстве случаев евреев, которые носили желтые повязки с шестиконечной звездой на правой руке… Все приказы исходили от военного коменданта до конца декабря.
В конце ноября в пеньково-ткацкой мастерской загорелся склад пеньки. Явился начальник полиции Гейтель.., схватил Островского и еще нескольких человек и живьем бросил в пылающую пеньку.
Председательствующий: Встаньте Труккенброд.
Прокурор: Подтверждаете вы это, подсудимый Труккенброд?
Подсудимый: Да, такой случай действительно был; мне сообщили мои жандармы о том, что полицейские бросили в огонь двух человек.
Свидетель: Я помню случай, когда были повешены два человека из Тишковского района.
Прокурор: Расскажите, подсудимый Труккенброд, об этом.
Подсудимый: Это было в марте или апреле; я был на совещании и на завтраке у генерала Андре в Кировограде. Когда я вернулся домой, мне доложили, что на площади повешены три еврея. Я приказал немедленно снять повешенных.
Свидетель: Эти люди были повешены на самом видном месте — на берегу Буга. Их было видно со всех сторон города. Они висели на протяжении 3—4 дней».
«В одной из бесед со мной, — продолжает свои воспоминания отец, — Чепцов поинтересовался, как ведет себя Труккенброд. Я ему сказал, что тот дает объяснения по новым фактам, причем объяснения эти абсурдны и нелепы.
— Например? — спросил Чепцов.
— Он действительно выезжал с карателями в село Андреевку, он от этого уже не отказывается, ибо полицаи, которые ездили с ним, его опознали. Так вот, он говорит: «Я действительно ездил туда, но не для расстрелов, а для организации похорон убитого коменданта».
Я добавил, что при таких неоспоримых материалах и доказательствах Труккенброд все равно будет вынужден признать себя виновным и рассказать правду. Чепцов меня перебил:
— Ты не пытайся давить на него, а, наоборот, протоколируй всю чушь и нелепицу этого гада. При наличии таких доказательств его объяснения будут восприниматься с возмущением как у присутствующих в зале, так и у судей.
Так оно и вышло. Каждый ответ — лживый и глупый — вызывал бурную реакцию: зал гудел, а иногда и откровенно смеялся».
...«Киевский процесс — это явление не только советского уголовного права, но и права международного, — писала в 1946 году «Київська правда». — Параллельно с Киевским проходил Нюрнбергский процесс. На их взаимосвязь указывал в своей речи государственный обвинитель А.Чепцов.
На территории Киевской и Полтавской областей планы гитлеровской клики претворял в жизнь Шеер, в Донбассе — Хейниш, в Новомосковске, Кременчуге, Знаменке — Чаммер унд Остен, в других городах — Валлизер, Буркхардт, Геллерфорт, Кноль, Беккенгоф, Изенман, Иогшат, Майер, Шадель, Драхенфельс-Кальювери. Все они, за исключением трех последних, которым дали длительные сроки каторжных работ, были приговорены к смертной казни через повешение. Их преступления были доказаны. Срока давности они не имеют. Опровергнуть их невозможно, подобно тому, как невозможно опровергнуть истину.
Когда приводили приговор в исполнение, а это происходило 29 января 1946 года на площади им.М.Калинина (ныне Майдан Незалежности), веревка на шее Труккенброда оборвалась. Нашли новую и вновь повесили. До сих пор убежден: веревка оборвалась не столько потому, что то был громила под два метра и под сто килограммов, сколько потому, что уж слишком велика была тяжесть его грехов.
Это был суд народа — суд праведный и суровый».
На следующий день пресса сообщила: присутствущие, около двухсот тысяч жителей столицы УССР, встретили исполнение приговора единодушным одобрением.
Так закончил свои воспоминания мой отец — ветеран Великой Отечественной.
Но меня не оставляет в покое вопрос, который задают мне мои ученики: почему о Киевском процессе ничего не написано в учебниках истории, почему о нем нет почти никакой литературы? А работник одного из киевских музеев (!) мне сказал: «Я даже не знал, что такой процесс был». Эта историческая веха сегодня, как никогда, нуждается в осмыслении и историко-правовом анализе.