Мореплаватель в критическую минуту бросает в воды океана запечатанную бутылку с
именем своим и описанием своей судьбы. Письмо, запечатанное в бутылке,
адресовано тому, кто его найдет.
О. Мандельштам
Последняя поэма... Но кто из наших читателей читал его
предыдущие поэмы, например «Литву» или «Историю журавля»? Само сочетание поэт
Хаим Ленский звучит едва ли не пародийно. Для русского слуха поэт Ленский это,
разумеется, пушкинский Владимир Ленский, а имя Хаим в лучшем случае
ассоциируется с другим поэтом, с Бяликом. Не только произведения, но само имя
Хаима Ленского, крупнейшего ивритского поэта, творившего в 20-30 годы в
Советском Союзе, почти неизвестно русскоязычному читателю.
Хаим Ленский родился в 1905 году в городке Слоним
Гродненской губернии (ныне Белоруссия). После развода родителей воспитывался в
семье деда в местечке Деречин. Дед был
лесорубом и водовозом, семья жила очень бедно, но тем не менее мальчик учился
не только в хедере, но и в немецкой школе и получил достаточное начальное
образование, чтобы в 1921 году поступить в еврейскую учительскую семинарию
общества «Тарбут» в Вильно. В семинарии занимался неровно, увлекался рисунком и
лепкой, игрой на скрипке и мандолине, много читал. В семинарии же начал писать
стихи. Вместе с тремя другими студентами семинарии выпустил литографированный
сборник стихов в количестве 300 экземпляров, обративший на себя внимание
виленской еврейской общественности. Сборник был послан известному поэту Якову
Кагану в Варшаву, который с одобрением отозвался о стихах Ленского.
Ленскому не сиделось в Вильно. Он вынашивал план переезда
в Палестину, но план не реализовался. В 1923 году Ленский получает письмо от
отца из Баку с приглашением приехать. Для того, чтобы собрать деньги на дорогу,
Ленский несколько недель работает лесорубом. Осенью 1923 года он нелегально
переходит советско-польскую границу. После перехода границы был арестован,
провел два месяца в карантине в окрестностях Борисова, после чего был
этапирован в Самару с удостоверением «советский гражданин со всеми правами, но
без права покидать Самару в течение двух лет». Ленский покидает Самару, в
Царицыне меняет фамилию на Штейнсон и с новыми документами приезжает в 1924
году к отцу в Баку. Отношения с отцом
не складываются, и на следующий год Ленский переезжает в Москву, а затем в
Ленинград.
Десятилетие жизни Ленского в
Ленинграде, до ареста в 1934 году, это время становления Ленского как поэта.
Внешняя канва его жизни – безденежье и
неустроенность. Ленский сначала работает рабочим-револьверщиком на фабрике
«Амал», основанной сионистской организацией Хахалуц, затем на заводе
«Электроприбор». Одновременно Ленский интенсивно занимается самообразованием.
По воспоминаниям современников, Ленский был высокообразованным человеком.
Обладая выдающимися лингвистическими способностями, он владел многими языками –
ивритом, идишем, русским, немецким, польским, белорусским, был знаком с
санскритом и пушту. Прекрасно знал Ленский
и мировую литературу, читал наизусть произведения Гейне и Гете в
оригинале, знал творчество Рильке и Верфеля, эпиграфы к своим произведениям
брал из Мицкевича, Гельдерлина, Тагора. Как поэт, находился под большим
влиянием русской литературы, особенно Пушкина и Есенина. Но основным
содержанием его жизни была ивритская поэзия.
На рубеже двадцатых-тридцатых годов
в Ленинграде сложилась небольшая группа ивритских поэтов, в которую входили
Иосиф Матов, Нахман Шварц, Гершон Фрид, Семен Трибуков. Ленский был душой этого
кружка. Все эти поэты, как тогда говорили, «стояли на советской платформе», а
более пролетарского происхождения и социального статуса, чем у Ленского, и
придумать трудно. Но иврит был объявлен мертвым и контрреволюционным языком, и,
следовательно, творить на нем, а тем более печататься в Советском Союзе было
запрещено. Ленский публикуется в Палестине в журналах «Мознаим» и «Гильонот»,
получает письмо от Бялика с высокой оценкой своего творчества. Воодушевленный
этим отзывом, Ленский пытается добиться права печататься в СССР, доказывая, что
если живые люди говорят и пишут на иврите, то язык является живым. Он
обращается по этому поводу к Калинину, пытается пробиться к Крупской. Излишне
говорить, что все его попытки остаются
безрезультатными, но группа привлекает внимание властей. 29 ноября 1934 года, за несколько дней до убийства
Кирова, Ленский и его друзья были арестованы и обвинены в сионизме. Через семь
месяцев ОСО приговорило двоих –
Ленского и Александра Зархина, будущего создателя опреснительных установок в Израиле, к пяти годам, остальных – к
трем годам лагерей.
Свой пятилетний срок Ленский отбывает сначала в лагерях Кемеровской
области, затем в Горной Шории. Лагеря Горношорлага считались одними из самых
тяжелых в системе Гулага. Ленский, вообще не отличавшийся здоровьем (в свое
время он был освобожден от воинской повинности по состоянию здоровья), очень
тяжело переносил лагерные условия. Вдобавок за время заключения ему пришлось
сменить около десятка лагерей, а известно, что ничто так не изнуряет
заключенного, как этапы. Письма Ленского из лагерей зимой 1937-38 годов говорят
о невероятных страданиях: «Этап был исключительно тяжел для меня. Я не был в
состоянии ходить, меня кое-как волочили под руки. Я физически и нравственно
опустошен. Только одно желание осталось – поскорее умереть». Физические
страдания усугубляются нравственными. Ленский пишет, что уголовники украли и
уничтожили все его рукописи: «опять приходиться мне восстанавливать мои стихи
по памяти, а их было около 5 000 строк!» Мучает Ленского и то, что его семья –
жена и пятилетняя дочь – высланы из Ленинграда, и что он – причина их высылки.
Но как только следующей зимой он попадает в более сносные условия, в письмах
появляются другие мотивы – просьба прислать Пушкина, подробный и радостный
рассказ о том, что ему удалось раздобыть книги – стихи Тютчева и томик писем
Блока. По свидетельству Иосифа Бергера-Барзилая, деятеля Коминтерна,
отбывавшего свой срок в одном лагере с Ленским, последний не прекращал творить
в самых тяжелых условиях. « Не раз мы видели Ленского стоящим около канавы,
которую он копал, работая с настоящей самоотверженностью, выбрасывая землю
лопату за лопатой, так, что он даже не слышал голоса бригадира, командующего
перерыв. Когда к нему подходили и предлагали остановиться, он улыбался, как
мальчик, которого застали за озорством, и оправдывался : «Только что закончил
вторую строфу стихотворения» или «Если бы мне дали, я бы закончил еще несколько
рифм».
В конце 1939 года срок заключения Ленского заканчивается и он поселяется в
городке Акбулак в Казахстане, куда была выслана его семья. Летом 1940 года жена Ленского получает разрешение вернутся в Ленинград. Ленский, которому пребывание в Ленинграде
было запрещено, поселяется за сотым километром, в Малой Вишере. Там он перебивается
случайной работой – рабочим в артели по упаковке красок, сторожем, и продолжает
писать стихи. Время от времени Ленский нелегально
приезжает к семье в Ленинград. Но в Ленинграде уже не было того узкого круга
друзей и единомышленников, который он оставил в 1935 году. Понятно, сколь
трагическим было мироощущение поэта, лишенного не только читателей, но вообще
людей, понимающих язык его поэзии. В этот свой «один добавочный день» Ленский
сблизился с моими родителями Владимиром Ильичем и Бертой Давидовной Иоффе.
[1]
Оба они владели ивритом, хорошо знали еврейскую литературу
и историю. Отец сам в начале двадцатых годов с целью демонстрации современных
возможностей иврита переводил на иврит самые различные произведения – романсы Вертинского и арию Томского, городские частушки
и «Пана» Гамсуна. В свои редкие посещения Ленинграда Ленский бывал в нашей
квартире. Я помню то глубокое уважение, с которым относились родители к
Ленскому. Запомнился чисто бытовой случай: очень холодным днем Ленский пришел
к нам в продуваемой ветром куртке, и родители уговорили его одеть старое
зимнее пальто отца. Детская память (мне было восемь лет) сохранила сцену
«примерки» – пальто было слишком коротко высокому Ленскому, его руки торчали
из рукавов. Значительно позже я узнал, что родители оказывали Ленскому материальную
помощь. Чтобы не обидеть чрезвычайно щепетильного в денежных делах поэта,
отец предложил ему оплатить труд по подготовке к печати будущей книги стихов.
В результате появилась на свет школьная тетрадь с подготовленными к печати
стихами, переданная на хранение нашей семье. Зимой 1940-41 годов Ленский
переводит лермонтовского «Мцыри» и
также передает перевод нашей семье.
На обложке школьной тетради написано «Стихи, баллады, поэмы. Тетрадь
первая». По-видимому, Ленский готовил и следующую тетрадь. Но 30 июня 1941
года, вскоре после начала войны, он был арестован и 11 декабря приговорен все
тем же ОСО к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Ленский отбывал наказание
в лагерях Красноярского края. По воспоминаниям Иосифа Рехена, встретившего
поэта в июле 1942 года в лагере под
Канском, Ленский был совершенно истощен и не мог выполнять норму. Зачастую он
не получал даже похлебки, только 400 грамм хлеба. По официальной справке,
Ленский умер в лагере 22 марта 1943 года. Однако последнее, предсмертное письмо
Ленского, полученное его другом, датировано 24 (!) марта 1943 года и написано
явно не из лагеря. Можно полагать, что больной и совершенно обессилевший Ленский был «актирован», т.е. попросту выброшен за
ворота лагеря, где вскоре и умер от голода. [2]
Оборвалась жизнь человека, но его поэзия продолжала жить.
Как он пророчески писал в своем предсмертном письме «не муж, не отец и не друг
я, нет у меня частной жизни. Хаим – ничто, Ленский – все».
Рукописи не горят. Тетради со стихами Ленского пережили
блокаду и войну. Родители постоянно помнили о них и искали пути для их переправки
в Израиль. В 1958 году ленинградский
раввин Абрам Рувимович Лубанов, глубоко уважавший Ленского и оказывавщий
материальную помощь его дочери Тамаре, сообщил моей матери об имеющейся
у него возможности переслать рукописи. Во избежание случайной пропажи в
пути перед отправкой рукописей мать переписала их – у нас не было доступа
к копировальной технике. Дарственная надпись, сделанная в свое время Ленским
на обложке тетради «Дорогим друзьям Берте и Владимиру Иоффе» (разумеется,
на иврите), была аккуратно срезана, рукописям предстоял длинный путь через
многие руки, среди которых могли быть и чуждые. Адресатом в Израиле был
назван брат матери, Элиягу Каценеленбоген, живший в Иерусалиме с начала
тридцатых годов. Вскоре мы узнали, что рукописи дошли по назначению, а спустя
два года через того же раввина Лубанова получили изданную и Тель-Авиве книгу
Ленского «С того берега Леты», основную часть которой составили пересланные
стихи. Помню радость, которую принесла нам эта книга, и ту гордость, с которой
родители читали выраженную в предисловии благодарность «неизвестным, хранившим
в течение почти двадцати лет рукописи,
переданные им Хаимом Ленским, не взирая на грозившие им кары».
Казалось бы, это были последние произведения поэта. Но
после кончины отца в 1979 году в одном из ящиков его письменного стола была
обнаружена маленькая, размером в два спичечных коробка, записная книжка, на 27
страничках которой четким бисерным почерком Ленского была записана его поэма «В
снежный день». Судя по датам написания, поэма была передана Ленским отцу весной
1941 года. Начавшаяся вскоре война стерла из памяти это событие, и рукопись
была обнаружена через сорок лет. Времена были другие, и предварительно
сфотографированная рукопись была сразу переслана через семью наших
друзей-отказников Шломо и Ирины Готман тому же адресату с просьбой при
публикации не печатать фигурирующую в посвящении фамилию. Поэма была
опубликована в 1986 году во втором издании «С того берега Леты». Несколько
позже переведенная мною на русский язык поэма была опубликована в самиздатском
Ленинградском Еврейском Альманахе (№ 12, 1987г). Этот перевод и предлагается
вниманию читателей.
«В снежный день» написан в жанре идиллии, возникшем еще в древнегреческой
литературе и связанным с культом умирающего и воскресающего молодого бога
Адониса. В ивритской литературе этот жанр впервые использовал Саул
Черниховский. Содержанием идиллий Черниховского как правило является конфликт
между старшим поколением, живущим традиционной («идиллической») жизнью, и
стремящимся изменить эту жизнь молодым героем, погибающим в жизненной борьбе.
Само название поэмы Ленского «В снежный
день», равно как и построение поэмы – рассказ отца о погибшем сыне –
перекликается с идиллией Черниховского
«В знойный день». Многочисленные библейские реминисценции также уходят корнями
в еврейскую поэзию, хотя само произведение совершенно необычно для нее – это едва ли не первое по времени написания
произведение о сталинских лагерях и ссылках не только в ивритской, но и вообще
в мировой поэзии. Не меньше, чем с ивритской литературой, связана поэма с
литературой русской. Пушкинские стихи играют в поэме очень важную роль – строки
послания служат переломным моментом произведения. Содержащееся в них предсказание
об освобождении обновляет силы героя. Мрачный тон поэмы, начинающейся со
встречи с погребальными дрогами и
описывающей многочисленные смерти и похороны, меняется. Концовка поэмы
оптимистична, несмотря на то, что все герои поэмы обречены. Старик Копл,
осужденный за «вину» своего погибшего сына, предчувствует смерть. Семену Шохаму
предстоит жизнь ссыльного, и неизвестно, выживет ли он. Третий герой поэмы, ее
автор Хаим Ленский во время создания поэмы был обречен на гибель через
несколько лет, и, возможно, предвидел свою судьбу. «В снежный день» – это
поэтическое завещание Хаима Ленского, которое кончается словами «он сметет все
преграды». Его поэзия смела все преграды и нашла своего читателя.
При написании
статьи использованы следующие материалы:
1. Воспоминания о
Ленском И.Саарони, А.Зархина и И.Бергера-Барзилая,
опубликованные в первом издании «С того
берега Леты» (иврит)
1960 מעבר נהר הלתי,עם עובד, תל אביב
2. М. Альтшуллер, Последние годы Хаима Ленского
(иврит),
בחינות, גיליון 9-8, 1978-1977
3. Дан Мирон,
Идиллия ям и могил. Завещание Хаима Ленского (иврит), Газета הארץ 13-19.04.1987
4. М. Бейзер, Евреи Ленинграда, Мосты культуры,
Иерусалим-Москва, 1999
[1] См. статью Ш.Шалит «Академик В. Иоффе:
Родной язык еврейский» в "Заметках по еврейской истории",
№ 37.
[2] Бросается в глаза общность судьбы двух
совершенно различных поэтов – Ленского и Мандельштама: запрещение печататься в
двадцатые годы, арест в середине тридцатых, относительно «мягкий» приговор,
освобождение на короткий годичный срок, повторный арест и гибель.
