Морис Сэмюэль

"Вы язычники"
Главы из книги "You Gentiles" (1924)

Перевод с английского Марка Эппеля

 

Вопрос

Есть ряд вопросов, которые я задаю себе всё с большей настойчивостью уже десять с лишним лет.

Существует ли что-то особенное в различии, так мною лелеемом, между евреем и не-евреем, которое не похоже на различия, скажем, между американцем и не-американцем или англичанином и не-англичанином? Есть ли что-то между нами евреями и вами – не-евреями, другими словами, между евреем с одной стороны, и англичанином, французом, американцем, с другой стороны, нечто, что превосходит все существующие различия между вами?

Другими словами, мы, евреи - частица ваших наций (американцев, англичан, французов), или есть более глубокий раскол между нами? Действительно ли этот западный мир делится, прежде всего, на две группы: гои и мы, евреи?

Конечно же меня сразу же начнут вопрошать: "Даже если вы подозреваете, что такое изначальное расщепление, за пределами обычный национальной или расовой классификации существует, с какой целью вы привлекаете к нему внимание всего мира? Это может быть как-то практически использовано? Позволит ли оно каким-то образом уточнить статус еврея, или дать большую убедительность его, до сих пор неудовлетворенным, претензиям?" Этот вопрос будет задан мне многими евреями, и в частности, с особой настойчивостью, теми, которые начали борьбу за наши национальные права, национальное равенство, основываясь именно на предположении - что мы, евреи, являемся народом, как и все другие народы, ведомые теми же потребностями и импульсами: что мы евреи, а вы англичане, вы итальянцы, вы американцы; что мы, расы и народы мира, все похожи в наших различиях.

Оставляя в стороне тех, кто отрицает существование каких-либо различий вообще, тех, кто говорит, что еврей всегда либо француз, либо американец, либо англичанин, по месту своего рождения, я бы ответил: " Для меня обычный национальной или расовой классификации не хватает".

Если я долго размышлял над вопросом "евреи и не-евреи", то это потому, что с первой зари еврейского самосознания я подозревал, что "иудеи" и "язычники" это два отдельных мира, что между Вами, гоями, и нами, евреями, лежит непреодолимая пропасть.

Наряду с этим убеждением формировалось и другое, связанное с практическим аспектом различия. Я не верю, что мы, находясь так, как сейчас, среди вас язычников, разбросанные среди вас от одного края западного мира до другого, имеем право сохранить свою идентичность, если мы хотим быть лишь еще одним дополнением к нееврейским народам. (Но, кстати, я не считаю, что нам следовало бы отказаться от такого положения вещей, покуда оно существует). Если мы хотим быть лишь еще одним народов в длинном списке народов, живых и мертвых, у нас нет никаких достаточных претензий в этих условиях претендовать на продолжение специфичного самосознания. Такое утверждение не могло бы возникнуть, будь мы в безопасности, на нашей собственной земле; мы б были отдельным народом по умолчанию, по праву первородства. Но так, как это есть сейчас, наше существование поддерживается за счёт бесконечных усилий с нашей стороны, и определённого дискомфорта для вас. Где бы еврей не появился, он является проблемой, источником несчастий, как для себя, так и для окружающих его людей. С тех пор, как он рассеян среди вас, он должен поддерживать непрерывную борьбу за сохранение своей идентичности. Стоит ли, перед лицом этого двойного бремени (нашего собственного и вашего) того, чтобы увековечить то, что может быть, добавкой ещё одной единицы к сонму, ей подобных. Являются ли эти столетия попеременных пыток и передышек - непропорционально высокой ценой за право увеличить на одну строчку и без того перегруженные списки народов?

Если бы это было мое убеждение (как это, по крайней мере, высказывается в качестве аргумента многими собратьями-евреями), что наше право на существование основано на нашем сходстве с другими народами; что там, где американец, бельгиец, или итальянец имеет право на родину, культуру, историю, парламент, мы, евреи, имеем такое же право, по тем же причинам и без каких-либо иных причин, - будь это мое убеждение, у меня б не хватило сердца продолжать борьбу или призывать к борьбе других. Усилие слишком тяжело; цена слишком высока: награда ничтожна. Если бы мы были, как другие народы, мы должны были бы сделать то, что другие народы, при подобных обстоятельствах, делают: народ изгнанный со своей родины, народ, растоптанный в пыль, и разнесённый ветром несчастья по всем уголкам мира, не имеет права навлекать свои беды и тоску на других. Он должен прекратить свое существование, он должен избавить мир от своего назойливого присутствия.

Таково было бы мое убеждение, если б я видел в нас только реплику, с определёнными вариациями, остального мира. Но это не мое убеждение, ибо я вижу ситуацию иначе. Годы наблюдений и размышлений всё сильней убеждают, что мы евреи стоим отдельно от гоев, что исходный дуализм раскалывает человечество на две отдельные части; что этот дуализм является фундаментальным, и что все различия между вами гоями тривиальны по сравнению с тем, которое отделяет всех вас от нас.

Я знаю, что этот тезис не поддержишь диаграммами, таблицами и логарифмами. Его не выведешь из полу-достоверных социальных и экономических законов. Правда того, что я говорю, не основана на очевидных, признаных и неотвратимых законах природы. Я знаю, что вес общепризнанной точки зрения мне противопоставлен, что мои аргументы встретят снисходительные насмешки учености и здравoго смысла. И тем не менее я утверждаю прямо, что в Западном мире есть по существу два народа, две духовные силы, две существенных по смыслу человеческих группы: евреи и язычники.

Есть ли у меня полномочия высказываться (ибо представление полномочий всегда должно предшествовать презентации тезиса)? Откуда у меня претензии на внимание всего мира? Я могу только ответить, что эта книга, будучи книгой серьезной, сама является полномочием, и не пытается заимствовать свою важность извне. Я представляю себя только как еврея, который жил, наблюдал и думал: мой опыт и контакты были несколько более разнообразны, чем у большинства людей, но это не имеет ничего общего с моими взглядами. Истина, простирающаяся по всей вселенной, также содержится в любой её части. Законы гравитации проявляются целиком как в падение гальки на землю, так и в движении солнца, участвующего в полёте окружающих звезд. Закон Эйнштейна работает не менее верно в ползущей улитке, чем в головокружительном колебании самой быстрой атомной суб-частицы. Эти законы более легко наблюдаются в одном случае, чем в другом: вот и все.

Если я прикоснулся к правде, то это главным образом контактируя с жизнью, ибо книги я отношу к тому классу живых существ, которые следует прочесть, интерпретировать и поставить на нужную полку. В то время, как наблюдение за самой жизнью; мужчинами и женщинами, отдельными и в массах, знание их занятий (среди которых книги очень важны), ощущение их желаний, понимание их намерений; их города, их законы, их театры, игры и войны, все это привело меня к концепции, которую я изложу. Вся наука, особенно та, что изучает проявление человеческих страхов и желаний, есть лишь ряд не слишком глубоких заметок, представляющих интерес лишь потому, что дают нам некоторое представление о природе тех, кто их написал. Не вредно знать историю, ту, что заключена в книгах; но единственная достоверная история - вокруг нас. Она делается ежедневно: в газетах, в театрах, во время встреч и избирательных кампаний. И менее ли ценно знать, что сказал официант в кабаре Симплициссимус в Вене, когда я там был три года назад, чем знать, что сообщает Теренс о рабе, сказавшем нечто в Риме две тысячи лет назад? Мой сосед, профессор, читает по-гречески менее свободно, чем делал это какой-нибудь афинский дурак, живший во времена Перикла; и уж точно хуже, чем я читаю по-английски? Его знание греческого это доказательство мудрости и понимания? Или, предположим, мой другой сосед, знаменитый профессор истории, знающий гораздо меньше о Пелопонесской войне, чем обычный студент о Мировой Войне. Является ли этот профессор мудрее большинства людей, и будет ли его мнение о жизни более ценным?

А третий ученый, может нам расказать, во что верили древние египтяне, и на основе этой мертвой религии претендует учить нас секретам веры. Может ли он сказать мне, во что верит Джон Доу или Ицхак Леви? Верит ли Джон Доу, что Христос воскрес из мертвых? Действительно ли он в это верит, как в истину, так как он поверил бы, если б его мать, которую он похоронил пять лет назад, вдруг пришла к нему в дом, с отгнившей плотью, одетая в рваные погребальные одежды, -верит ли Джон в это так же ясно и ужасающе? А верит ли Исаак Леви, что воды Красного моря расступились, так как он бы поверил, если в один прекрасный день он бы увидел ниже Вильямсбургский мост, как воды расделяются, отступают, и вновь обрушиваются? А если ни Джон Доу, ни Исаак Леви не верят столь неоспоримо, то, во что они действительно верят, если они верят во что-нибудь вообще? И если профессор не может ответить на эти вопросы, что он имеет в виду, когда он говорит, что египтяне верили, что Осирис воскрес из мертвых? И имеет ли его сообщение значение? Нет никакой проверки или гарантии мудрости конкретного человека и надежности, им сказанного, сверх того, что он говорит о самой жизни. Жизнь является пробным камнем: книги должны быть прочитаны и поняты лишь для того, чтобы мы могли честно сравнить наш опыт с опытом других. Как бы то ни было, но для человека, прочитавшого все книги по истории и искусству, это не имеет никаких последствий, если они не являются для него косвенным комментарием к тому, что он ощущает вокруг себя.

Поэтому, если я опирался главным образом на опыт и созерцание, и лишь немного на книги, которые читатель обнаружит и без моего разрешения, - это не влияет на мою компетентность, о которой надо судить по стандартам применимости, бесконечно более сложным. Жизнь не столь проста, что бы можно было проверить приближение человека к истине, заставив его сдать экзамен в колледж. Такие экзамены просто игра - они не имеют никакого отношения к реальности. Вам хочется какого-то простого стандарта, по которому можно судить, надежны ли утверждения человека: он знает много о истории? Много о биологии? Много о психологии? а если нет, то его не стоит слушать. Но ведь это часть того легкомыслия в нашем мировоззрения, которое пытается свести жизнь к набору правил, и тем самым спасти себя от агонии постояной ссылки на базисные принципы.

Нет: стандартизированное знание не является гарантией истины. Зададим простой, живейший, вопрос, типа: "Убил ли А. Б.?" Опросите десять дураков: пять скажут: "Да," пять скажут: "Нет" Задайте его десяти умным людям: пять скажут: "Да", пять будут говорить: "Нет". Наконец, спросите у десяти ученых: пять скажут: "Да," пять скажут: "Нет,". Дураки ответили без всяких причин, умные люди имеют несколько аргументов за и столько же против; и, наконец, ученые имеют ещё больше аргументов за и против. Ну и где же лежит истина?

Что же тогда должно быть критерием надежности утверждений человека? Ничто. Вы не можете уклониться от ответственности, доверив свое спасение специалисту-священнику. Простак может принести вам спасение, а великий философ - вас запутать.

Поэтому, проверить правду, мною сказанного, я отсылаю напрямую к жизни; я видел, как это работает в других и чувствовал это внутри себя. А на книги я ссылаюсь лишь постольку, поскольку они являются проявлениями жизни.

И иной вопрос, более тонкий и раздражающий, стоит перед нами. Как я сказал: "Есть две, известные мне, жизненные силы в мире: еврейская и языческая, наша и ваша. "Если это правда, мы не должны забывать о ней, как о многих других истинах, затемнённых не относящимися к делу вещами, жизненными перипетиями и смешением. Вот движущая сила нееврейской жизни; а вот движущая сила еврейской жизни. Я не могу сказать, откуда они происходят. Я могу лишь смутно предположить, реакция на какие исходные обстоятельства, произвели еврейскую и нееврейскую жизненные силы. Я могу только утверждать, что евреям, в основном, принадлежит последовательная и связная сила направленной человеческой мысли и реакции. Вы обладаете иной, языческой, жизненной силой, иным образ жизни и мысли, отличными от наших. Вместе с тем, линия водороздела не чётка. Не все из нас евреев являются представителями еврейской жизненной силы: не все вам, неевреям, она полностью чужда.

На протяжении многих веков мы жили в тесном контакте, если не сказать, интимной близости. Книги наших пророков, наше самое характерное на вас влияние, читались вам на протяжении многих сотен лет. Что-то из этих книг проникло в вас здесь и там, и открыло вам скрытые импульсы нашего еврейского образа жизни и мысли. Книги наших пророков не могут изменить вашу нееврейскую природу в своей основе; но в ищущих, предназначенных к этому сердцах они принесли плоды. Ваш взгляд на жизнь, ваши доминантные реакции, такие же сегодня, какими они были две тысячи лет назад. Все, что изменилось - это инструмент их выражения. Вы живете той же жизнью под иной верой. Но что-то вцепилось в вас то там, то здесь, напоминающее первоначальную форму веры, которую мы вам дали.

Тут и там наша мрачная серьёзность вспыхивает на ослепительном калейдоскопе вашей истории. Но и мы, при всей нашей отделённости, подхватили, особенно в последнее время, что-то от вашего образа жизни. Как немногие неевреи говорят еврейским голосом, так и конкретный еврей говорит языком язычника. Там и тут евреи живут жизнью язычника, в то время как языческие жизни выплескиваются в еврейских эмоциях.

Однако раскол существует, бездонный и неоспоримый. В основе, мы навсегда различны.

Мы живем одной жизнью, вы другой. Случайное событие, делающее какого-то северянина темнее, чем некий южанин, не влияет на закон, по которому южанине обладают более темной кожей. Закон остаётся верен, несмотря на случайные и противоречащие случаи.

Возможно, среди вас есть евреи, не перенявшие образ жизни от нас, и не унаследовашие его от еврейских предков. В нашей среде может найтись 100% не-еврей; эти одиночные противоречия можно сбросить со счёта: они являются крайними и нерелевантными.

И так же можно сбросить со счёта принятые массами, но случайно перенесённые, обычаи и условности. Мы можем иметь ваши обычаи и условности, наложеные на наш фундаментальный образ жизни, как у вас есть, поверхностно наложенное на ваш образ жизни, кредо еврейской веры. Но в конце концов ваша истинная природа пробивает себе дорогу сквозь рамку заимствованной веры, и выражает себя неоспоримо. Так и мы; заимствуя от вас, в конечном итоге ассимилируем заём, со временем превращая его по существу в свой.

За всем этим не относящемся к делу, которое временами скрывает, но не меняет сути дела, заключается очевидный и роковой раздел между жизнями еврея и язычника. Поскольку я был тесно включён и в еврейский, и в нееврейский мир, я хорошо знаю, как легко исключения скрывают правило; но я прекрасно знаю и неизмеримую пропасть между нами. То, что я узнал в вашем мире стоит в моем сознании глубоко обособленно от того, что я познал среди моего народа. Я прислушивался к вашей жизни, к тому блестящему хоралу, поднимающемуся от земли, от правительств, городов и книг, от церкви и морали; но в уме я не спутаю его с тоном еврейской жизни, как нельзя спутать рев вихря со словом, намеренно произнесеным тихим и спокойным голосом. Я повторяю: я говорю о жизни, о массах мужчин и женщин; о вещах, которые они говорят и делают; об их повседневном "я", таким, как я его знал. Я говорю именно о жизни из первых рук; о вас в массах и в одиночку; о моём собственном народе, как его знаю. Мое убеждение пришло прежде всего из этого контакта, и из размышления о его значении. Я извлёк своё убеждение не из книг, и не из истории, но в Манчестере, Париже, Берлине, Вене, Нью-Йорке. Я пришел к выводу, что как у неевреев есть свой образ жизни и мышления, где бы они ни находились, так и евреи имеют свой образ жизни и мышления. Если б не было написаных книг, если б не было истории, на которую можно сослаться, я пришел бы к тому же убеждению.

Я не верю, что эта изначальная разница между язычником и евреем является разрешимой. Вы и мы можем прийти к взаимопониманию, никогда к примирению. Пока мы находимся в тесном контакте, между нами всегда будет существовать взаимное раздражение. Поскольку природа, внутренняя конституция и взгляды отделяют нас от всех вас навсегда; не просто убеждения, не просто язык, не просто разница в национальной или религиозной принадлежности. Даже в самом лучшем случае, при желании обеих сторон, успешная адаптация друг к другу всегда будет ненадёжна и преходяща. Волны либерализма могут влиять на наши взаимоотношения время от времени; мы будем обольщаться, и вы, и мы, веря, что мы построили мост через эту пропасть. Многие проведут всю жизнь в этом заблуждении. Но, как это часто происходит, различие, более сильное, чем желание; более глубокое, чем понимание, будет вновь и вновь утверждать себя. Есть предел нашим моральным и умственным возможностям. Мы не можем выкарабкаться из самих себя. Полное и постоянное примирение вашего образа жизни с нашим - за границами возможного.

Конечно, частая тема редакторов, популярных профессиональных оптимистов, и доверчивых, но неглубоких публицистов посвящена пути примирения между иудеями и язычниками, который состоит в изучении, или, точнее, в информированности. Чем больше вы знаете о нашей истории, наших обычаях и убеждениях, тем ближе вы чувствуете себя к нам, тем меньше вы будете нас не любить. Но это лишь любезность, бесполезная (и непрочная). Это никоим образом не общее правило, что люди, наиболее информированные, являются менее восприимчивы к антисемитизму, так же, как более отсталые страны - им более заражены. Этот культ (или, по крайней мере, эти чувства) равно благославляем и среди грубейшого вашего крестьянства, и среди вашей самой рафинированной аристократии. В одном случае он подкрепляется суеверием, в другом - всей доступной информацией, которую только «научные» исследования в области философии, истории, этнографии и антропология смогли накопить. На мой взгляд, ни аристократ не знает нас лучше, чем крестьянин, ни ученый лучше, чем хам. Но даже если вы поймёте нас, а я предлагаю вам двигаться в этом направлении, взаимная терпимость не станет легче достижима.

Эта книга, поэтому, не может быть представлена ​​как попытка достижения цели, которая изначальна объявлeна недостижимой. Я не предлагаю бороться с антисемитизмом. Я хочу только представить то, что мне кажется, его истинным объяснением в надежде изменить некоторые из его проявлений.

Мы не придём к пониманию изначальной разницы между нееврем и евреем, если будем относиться к ней, как просто к различию в принятых догмах и философии.

Религия, как она официально формулируется, - редко истинная религия, истиные обычаи и вера. Символы веры, сформулированные, и в сущности народу чуждые, могут быть им приняты. Но истинная природа людей всё равно заявит о себе. Форма и догмат религии могут сохраниться; но устройство, институты, истинные рефлексы, составляющие религию, и находящиеся за пределами её священных книг - именно это является истиным показателем её фактической силы и значимости. Существует такая вещь, как изменение человеческого мнения, но нет такой вещи (за пределами области долгой и кропотливой психотерапии в отдельных случаях) как изменение человеческой природы. Это за пределами возможных сознательных усилий, и уж безусловно, за пределами возможностей миссионера. Измени официальные символы веры, и человеческая природа скоро научится выражать себя новым способом.

Этим я предваряю свои наблюдениям о различии между иудеями и язычниками,

Предвосхищая общеизвестные ссылки на сходство наших вероучений, идентичность их источников и происхождение основателя вашей религии. Христианство (реальное, а не его символы веры) не вариант иудаизма, какие бы намерения не были у Христа и его летописцев. Ваша природа сегодня такая же как это было до появления христианства. В рамках другого вероисповедания ваши инстинкты соткали бы подобную же конструкцию.

И если не в религии, это различие, конечно же не будет обнаружено в философии или в официальном мировоззрении. Это верно, что природа человека диктует его философию и мировоззрение, так же, как и его религию. Но мы также должны помнить, что наша логика почти всегда не совпадает с нашей натурой; природа человека выражает себя всегда косвенно и не утверждает себя прямолинейно. Конечно, мы отличаемся и в религии и в философии, но только если мы рассматриваем религию и философию не как официальные утверждения, а как практическое поведение, как искусство жить, их представляющие. Хоть вы и мы согласовали все сновополагающие принципы, хотя мы согласились, что есть только один Бог, что война есть зло, что всеобщий мир является наиболее желательным человеческие идеалом, но мы остались всё же в корне различны. Язык наших внешний высказываний одинаков, но язык нашего внутреннего смысла иной. Вы называете линию в данной части спектра, красной; и мы тоже. Но кто когда либо поймёт, является ли ощущение "красного" в вас таким же, как это ощущение в нас?

Жизнь текуча, а догмы постоянны; и жизнь, пытаясь прийти в соглашение с догмами, не порывает с ними, но наделяет их почти биесконечной пластичностью. В рамках одного и того же догмата человек и убьет другого, и скорее умрёт сам, нежели поднимет руку, чтобы убить. Для одно поколения догма означает одно; для другого - означает другое. Наконец, когда эластичность догмата не выдерживает напряжения, внезапный взрыв эмоций, накатываясь, вздымает накопленное возмущение; это и есть революция, когда основывается новая религия и принимаются новые догматы. Возможно, они не отвечают потребности; возможно, они выражают лишь проходящую моду; возможно, они ничем не ближе к примирению между философией и инстинктом, чем старые догмы. Но они пускают корни. И процесс начинается сначала. Инстинкты выдерживают ледниковые периоды; религии сменяются вместе с цивилизациями.

Давайте проведём грань между религией, как догмой, и той же религией, как искусство или образ жизни. Мы можем сравнивать одну религию с другой; это законно и плодотворно. Но давайте сравнивать догму с догмой, и практику с практикой; и даже когда мы обсуждаем догму будем осторожны, различая догмат провозглашенный от той догмы, что выражается эмоциями.

Конечно же, между догматами вашей религии и нашей мало разницы, ибо мы дали вам эти догматы. Абсурдно утверждать, что единственная разница между вами и нами в том, что вы верите, что Мессия уже пришел, в то время, как мы считаем, что он еще будет; или что Вы верите, (пусть даже в теории) в учение о прощении, а мы - в доктрину возмездия. Даже в теории эта разница ничтожна перед лицом общей массы одного и того же источника вдохновения. Тем не менее, разница между нами безгранична; это не просто разногласие по поводу исторического факта или заповедей, которые ни один из нас не соблюдает. В некоторых из догматических разногласий мы можем найти ключ к нашим различиям; но не они суть разница. Некоторые из них (те, что были растянуты, чтобы легче выразить ваши инстинкты) вызваны различием между нами. Но не они его вызвали. Это изначальное различие, ощущаемое мной все острее по мере того, как я всё больше вкушал от жизни, вашей и нашей, эта разница - в итоговой сумме соответствующих эмоций под воздействием внешнего мира; это разница в базисном качестве, или тональности, нашего психического и духовного существования. Жизнь для вас одно, для нас - другое. Есть две существенные характеристики, в соответствии с которыми мы реагируем на потребности и импульсы, общие для всех нас.

Для вас жизнь это игра, и галантное приключение, и все жизненные предприятия несут дух приключений. Для нас жизнь является серьезным и трезвым долгом, диктуемым определенной и неуклонимой целью. Ваши отношения с богами и людьми происходят в радостном ритме временного товарищества или духовной вражды. Наше отношение к Богу и людям продиктовано трезвым подчинением какому-то вечному принципу. Ваш образ жизни, ваша мораль и кодексы, являются правилами игры, - не менее от этого тяжелой и требовательный, но не проникнутой чувством фундаментальной целеустремленности. Наш образ жизни, наша мораль и кодексы, не связаны с мимолетными правилами, регулирующими временное и тривиальное времяпрепровождение; они вдохновлены верой (истинной верой, верой, выражающейся в инстинктивной реакции) в вечное достоинство человеческого предприятия. Для Вас мораль это "правильная вещь", для нас - мораль "права". Для всех меняющихся проблем человеческих отношений, возникающих с изменением обстоятельств, Вы устанавливаете правила и нормы - воина, спортсмена, джентльмена; мы отсылаем все проблемы со всей серьезностью к вечному закону. Для вас определенные действия являются "недостойными" соответствующего идеального типа, будь он рыцарь, или "Порядочный человек". У нас нет таких меняющихся систем отсчета - одна только заповедь.

Все ваши моральные атрибуты это лишь разнообразные варианты правил благородного бокса. Честь, верность, чистота- это наборы правил. Лучший из вас не отклонится от них: вы умрёте их защищая, как полагается джентльмену. Но вы не потерпите вопроса о том, основаны ли ваши правила чести на чём-то фундаментально "справедливом", имеет ли лояльность отношение к интеллекту, имеет ли отношение чистота к состоянию ума. Честь означает только одно - сделать что-то благородно, будь то честь в дуэли, честь среди воров, честь женщины; лояльность означает качество быть лояльным, независимо от "справедливо" - "несправедливо"; чистота означает целомудрие тела или отрицание желаний, как таковых; но ведь это - игра, это никак не связано с Богом.

Для нас эти различия не существует, потому что мы серьезны в наших намерениях. Мы не примем ваши правила, потому что мы их не понимаем. "Верно" - "не верно" - это единственное различие, которое мы ценим в соотверствии с нашей природы. Мы озадачены всей вашей пуктуальностью, причудливым различием, cotnme il fauts вашего джентльмена. Нас поражает, что вы сражаетесь за них; нас ставит в тупик, что вы умираете за них с песней на губах.

Не то, чтобы я не знал, что значит умереть за правое дело. Но мы должны умереть по серьезному поводу, причине, за нечто верное, за Бога. Не за лозунг без смысла, за символ ради него самого, за правило, чтоб его исполнить. Мы умрём за справедливое, а не за "правильную вещь."

Это различие в поведении и реакции проистекает из чего-то гораздо более искреннего и значительного, чем разница в вере: оно вытекает из различия в нашей биологии. Здесь нет спора о превосходстве одного или другого. Это разница в восприятии жизни, о котором невозможно спорить. У Вас есть свой образ жизни, у нас свой. В рамках вашей системы мы не обладаем «честью». В нашей же системе у вас нет нравственности. В вашей системе мы навсегда обречены выглядеть неприличными; для нас, вы всегда выглядите безбожниками.

 При взгляде на нас обоих со стороны, здесь нет ни правильного, ни неправильного. Существует ваша Западная цивилизация. Если ваше ощущение непостоянства всего, ощущение неотъемлемой черты жизни, как спортивность любых усилий, элемента игры, - расцвело достижениями и законами, подобными тем, что я вижу вокруг, оно не может, с внешней точки зрения классифицироваться как правильное или неправильное. Войны за Елену и за ухо Дженкинса (конфликт между Великобританией и Испанией, 1739 - 1748, начавшийся из-за отрезанного у капитан торгового судна уха); поединки за честь и за карточные долги, смерть за флаг, из лояльности, или как галантный жест; мир, который крутится вокруг спорта и войны, с системой добродетелей, этим определяемой; искусство, исходящее не от Бога, а от радости и страданий свободного человека, мир игры, который принимает саму смерть как часть игры, к которой следует относится небрежно и с удовольствием, как к любому иному повороту удачи; мир городов и государств, и великих предприятий, построенных в том же порыве чувств и энергии, что несет в себе футбольная команда, и на тех же принципах, - это кристаллическая суть Западного мира. Его красота великолепна и мимолетна. Это доблестный вызов Вселенскому мраку, вопль воина в жуткой пустоте - бесполезный, но юношеский и прекрасный. При всем своём внутреннем несоответствии и провалах, у него есть шарм и ритм, нам неизвестные. Мы никогда не смогли бы построить такой мир, как ваш.

Кристаллическая суть нашей жизни глубоко отлична. У нас нет этой радостной игривости. Мы боремся, страдаем, умираем, и даже работаем и творим, неспортивно, и не по правилам спорта, а с чувством и верой, что мы являемся частью вечного процесса. Мы не можем иметь искусства, такого, как ваше, свободного, с лирической беззаботной красотой, песнями и сагами. Наше чувство красоты проистекает из глубин Вселенной, от мрачной жажды увидеть торжество справедливости во имя Бога. Нравственность мы воспринимаем серьезно и ясно; у нас нет вашей произвольности многочисленных правил, ваших тонких завитушек и дисциплинированной изысканности; мы знаем только верно или не верно; все остальное нам кажется детской неуместностью. Когда Бог говорит в нас, когда его сминающая воля заставляет нас высказаться, мы велики; в противном случае мы тщетны. С вами не стоит вопрос о тщетности. Мы принадлежим Одному властительному Богу; вы принадлежите к республике игривых богов.

Это два образа жизни, каждый совершенно чужд другому. У каждого свое место в мире, но они не могут процветать на той же почве, они не могут быть в контакте без антагонизма. Хотя по отношению к самой жизни каждый способ является идеально высказанным, друг другу они являются врагами.

Спорт

Самое поразительное в вашей жизни, и больше всего отличное от нас, это спорт. Под этим я подразумеваю не просто вашу любовь к физических упражнениям, некое физическое излишество, но психологическую и социальную институционализацию спорта, его организация, его доминантную роль в качестве выражения и выхода вашей духовной энергии.

Я не буду вдаваться в историю спорта у Вас, противопоставляя её с отсутствием такового в наших источниках и наших эмоциях. Но, конечно, есть что-то исключительное в доминантности спорта, представленное в вашей первой цивилизации высокого уровня, его религиозный характер и постоянное внимание и привязанность к нему масс. То, что ошеломляющее значение этой манифестации жизни было проигнорировано до сих пор, обусловлено ​​в основном тем, что напыщенных историков интересует больше благородство и "научность" нежели правда, и им часто не хватает проницательности, зоркости, цинизма, лукавства, вульгарности, любви к жизни и прямого с ней контакта; короче, чего-то мирского и суетного, чтобы понять, что происходит вокруг них: в газетах, политике и социальных движениях; они думают, что могут, тем не менее, понять историю, которую они считают не деятельностью людей вокруг них до сегодняшнего дня, а каким-то своеобразным и обособленным механизмом, недоступным средним, неокультуренным мозгам. Мне не нужно обращаться к древней истории. Когда я читаю «серьезные» отчёты по истории нашего времени, и вижу, ну просто, заговор глупости наших историков, игнорирующих наиболее мощное проявление современной жизни - спорт, футбол, бейсбол, - и концентрирующиеся почти исключительно на такой ерунде, как политика, которую никто не воспринимает всерьез, я преиполнен удивление и отчаяние. Такие люди не в состоянии написать истинную историю... И всё же некоторые записи существуют, и какое бы малое внимание "серьезные" историки не уделяли этому, мы чувствуем, что главное свободное увлечение, главная страсть (кроме неизбежно вызываемая борьбой за существование), главный духовный азарт, был спорт: свидетельство тому - детально продуманные религиозные праздники мероприятий, выстроенных вокруг спортивных состязаний; свидетельство тому - лести и любовь, изливавшаяся на спортивные дарования; свидетельство тому - посвящение высочайших и вдохновеннейших талантов их прославлению; свидетельство тому - потрясающие массовые страсти, связанные со спортивными состязаниями в Афинах, Риме, Византии и иных местах.

Но в данном случае, как и в большинстве других, история менее важна, чем непосредственный контакт с жизнью. Мне не нужно изучать историю и читать книги, чтобы знать, что означает спорт для вас. Я должен только ощутить эмоции вокруг, почитать газеты, посмотреть на бюллетени ваших университетов. Большинство наиболее определённых и последовательных, наиболее постоянных и ярких, свободно выражающихся эмоций вашей жизни есть спорт. И когда здесь, в Америке (как, впрочем, и в других местах) некоторые из ваших профессоров и педагогов с сожалением осуждают преобладающую роль спорта в школах, они не в состоянии понять ваш дух. Ваш дух это спорт: ваши юноши, еще не поглощённые борьбой за существование, чьи эмоции поэтому свободны, находят в спорте, играх и конкурсах наиболее удовлетворительное выражение своих инстинктов.

По большей части, конечно же, как профессора, так и публика, несмотря на отдельные шутки в адрес институтов и свой собственный, сочувствовуют энтузиазму молодёжи и поощряют их, как энергичным интересом к спорту, так и страстным вниманием, с которым они следят за спортивными рекордами колледжей. Общеизвестно, что учённые достижения университетов остаются непонятными и неинтересными огромной массе выпускников, и что академическая деятельность ни в коей мере не может конкурировать со спортивными достижениями в завоевании сердец, как их, так и всей публики. И даже тех, кто может понять содержание научных достижений, также больше притягивают спортивные достижения. Я не согласен с теми немногими критиками ваших университетов, которые видят в этом положении дел упадок духа страны и ее педагогов. Такое положение дел не декаданс, а полный и энергичный расцвет вашего духа. Это ваш образ жизни. Утверждение большинства ваших педагогов, что моральным инстинктам обучаются на футбольном и бейсбольном полях, в боксе, гребле, борьбе и других соревнованиях, является истинным, и даже истиннее, может быть, чем большинство из них предполагают. Идеал вашей морали - это мораль спорта. Напряжённая дисциплина игры, дух честности; качества выносливости, доброго юмора, традиционная серьезность усилий, верность, борьба без злобы и горечи, готовность забыть прошлую неудачу - всё это воспитывается в их чистейшем виде в хорошо организованном и тщательно регламентированном спорте колледжей. На опыте и уроках, которые спорт подразумевает, неминуемо основана вся ваша духовная жизнь.

Поэтому несправедливо рассматривать этот аспект вашей жизни легкомысленно; вы сами часто не признаёте (кроме не признаваемому инстинкту), как глубоко укоренен он в вашей жизни. Не принося ему дань, как духовной ценности, официально и открыто (т.е. в церкви) вы остаётесь расколоты. Отсюда сравнительная слабость организованных вами церквей, основанных на неверной идее. Спорт для вас серьезное духовное явление. Это подходящий символ, совершенный ритуал, в котором ваши духовные силы упражняются, находя выражение и питательную среду. Те, кто до появления христианства тесно связали спорт с вашей религиозной жизнью, были чище и мудрее. Сегодня же вы практикуете в огромных масштабах проблематичное лицемерие тех обращенных несчастных, которых убедили в доводах новой религии, но чьи здоровые инстинкты заставили их исподтишка продолжать приносить дань древним богам. Получи спорт снова своё истинное место в вашем официальном духовном учреждении - церкви, вы были бы счастливее, чище, сильнее.

В раз принятом предпосылке, что жизнь сама по себе это весёлое приключение, драка, стычка, вам не сделать лучше, чем символизировать это предположение спортивными соревнованиями, Олимпиадами, локальными богослужениями на деревенских площадях, в спортивных залах и городских академиях. Строгость правил (я б сказал, священнодействия), сопутствующие спортивным ассоциациям и религии, свидетельствует о глубокой внутренней потребности, делающей оба эти явления одинаковыми. И в самом деле, даже после того, как религия и спорт разделились, нравственное отвращение к не спортивному поведению (мошенничеству в игре, трусости, подкупу, нарушению правил и т.п.) более велико, чем к нарушению моральных запретов неспортивного характера. Вы не можете сделать лучше, с вашей точки зрения, чем прививать юношам обостренную любовь и восторг к спортивной честности, поощряя их участие в спорте, регулируемом суровыми правилами. Обученные достаточно последовательно, они унесут во взрослую жизнь имманентное чувство "хорошего" и "плохого" в духе вашего света. И конечно же, не не придумаешь лучшего обучения, чем встроенного в высшие учреждения образования.

Это верно, что система, даже с собственной точки зрения, имеет свои потенциальные пороки. Приверженность может оказаться настолько сильной, что она расстроит саму цель института спорта. Желание выиграть или оказаться на стороне победителя может стать столько резким, что превзойдёт нравственное чувство; а борьба между чемпионами (как когда-то между принципалами противоборствующих армий) может фактически воспрепятствовать личному участию. Но любая система, пока она жива, подвержена такой опасности. И даже из недостатка может произойти нечто хорошее. Когда миллионы бездыхано наблюдаёт бой чемпионов, бой, проводящийся в рамках чистейших спортивных правил, это оказывает огромное влияние, и лучшие спортсмены -джентльмены становятся учителями нации. И опять таки; увиденная изнутри, мораль спорта (как и любая искренность духа) провозглашает строгую дисциплину в качестве Божьей морали. Быть джентльмен - трудно, и столь же обязательно, как быть " правоверным". Во многом, конечно, эти два понятия совпадают, хотя фокусируются различно. Оба призывают к сдержанности и соблюдению правил. Оба атакуют моральную анархию.

Характеризуя таким образом вашу этическую концепцию, я уже обозначил существенную разницу, отделяющую вас от нас. Спортивная этика не касается нашего образа жизни и наших проблем человеческих взаимоотношений. Нашу жизненную мораль нельзя воспроизвести в какой-то символической миниатюре. У нас нет игровой модели жизни. Наша молодёжь, как и взрослые, отсылаются сразу к первоисточнику, к слову Божию, к слову пророка или учителя выступающего от имени Бога. Или, если секуляризовать это утверждение, наша молодёжь, как и взрослые, проникнуты чувством абсолютности своих нравственных отношений. Наши добродетели не цветут в огороженном месте: наши пороки не смягчаются благонамеренным, очаровательным лицемерием. Убийство (за исключением случаев самообороны) является убийством, будь то совершено на дуэли, со всеми её джентльменскими правилами, или в безудержной ярости. Когда мы встречаемся лицом к лицу с противником, и один должен убить другого, мы стараемся это сделать наиболее эффективным путём: нам не понятна идея, что убийство подчинено определённым правилам поведения. Мы не можем понять человека, который, нападая на другого, утверждает, что противник, в порядке самообороны, имеет право разить только выше пояса. Странный персонаж, благородный вор, галантный и привлекательным головорез, который появляется постоянно в вашей как изящной, так и популярной литературе, возможно, демострирует то, что я хочу сказать, лучше всего. Идея "вора-джентльмена" совершенно невозможна для еврея; только вы, неевреи, с вашей идеализацией спортивных достоинств, можете объединить в универсально популярном герое безнравственность и рыцарскую этику. Вполне вероятно, что большинство ваших Робин Гудов и Клодов Дювалей были не более, чем низкими негодяями, лишенными даже рыцарских качеств; но их значение не в том, кем они были, а в том, кого вы из них делаете, боготворя.

Сохранение типов очевидна сегодня, как и прежде; фантазия общества очаровывается, и молодежь соблазняется быть похожими на "джентельменов удачи" мира книг. Никогда мы, евреи, не симпатизировали это типу. Мы нечувствительны к призыву быть грациозным и корректным в качестве замены нашей морали. По-рыцарски или не по-рыцарски, изысканно или не изысканно, спортивно или наоборот, в нашей реальной жизни ничего не значат. Мы только спрашиваем: справедливо это или нет?

Правила, которые вы приносите в жизнь со спортивной площадки не имеют никакого отношения к моральной ценности ваших действий, и служат только для того, чтобы дать вам моральное удовлетворение от подчинения тем или иным правилам, делая при этом то, что вам хочется. Допустим, умные и воспитанные, как вы есть, вы контролируете охоту на животных интересными, серьезно обсуждавшимися, правилами. Вы не должны стрелять в голубя или кролика просто так, ради спорта, если такие-то и сякие-то правила не соблюдены; это «неспортивно». Вы выстраиваете целую мораль вокруг этих правил. Ну как, ради Бога, это связано с тем, справедливо или нет, убивать беззащитных животных ради спортивного интереса?

Бизнесу - этому вашему суровому переводу на современные социальные условия старого убить-или-быть-убитым хаоса, - вы попытались придать бесплодную галантность, которая дала бы вам ощущение "игры", представляя свободу вашим худшим инстинктам. Я имею в виду что, помимо необходимого закона, вы пытаетесь ввести в область бизнеса курьёзный педантизм фехтовальщика - обмен любезностями и отговорками, девизы и пароли, которые бы смягчили, но только внешне, первобытную дикость борьбы. "Служение", "благо общества"," честная сделка "- всё эти словечки рекламщиков, придающих вкус шутливого дружелюбия миру, который, по сути, беспощаден, - не просто намеренная ложь или продуманное лицемерие. Вы действительно считаете, что дань уважения к этим формам отношений составляет мораль. И это, действительно, своего рода мораль. Мы же, со своей стороны, не признаём какой-то особой системы, отделяющий бизнес от остальной жизни. Человек столь же честен в бизнесе, как и в чем либо ином. Для нас бизнес - не специфическая романтизация или придворный этикет, не специализированный кодекс чести. Мы или честны и правдивы, или мы не честны и не правдивы; это не имеет ничего общего с быть в этой или иной "игре", быть владельцем магазина, портным или банкиром. И поскольку мы не можем, в силу нашей природы, следовать за вами в этом игривом гарцевании и галопе, а скачем прямо к цели, используя здравый смысл и честность или, при случае, бесчестность вы просто обязаны считать, что нам не хватает «этикета», - то бишь вашей морали.

Аналогичное разногласие и в других весьма важных взглядах иллюстрирует изначальную разницу между нами. Ваше отношение к поединкам (дуэлям, войнам) и все добродетели, к этому относящиеся, являются тем, что мы избегаем. Для вас мужество это самоцель, чтобы прославиться, которому поклоняются, придавая моральный аспект самому акту. Для нас, мужество - это средство достижения цели. Поэтому ваше мужество воинственно, а наше пассивно, ваше наступательно, наше оборонительно. Героическое играет большую роль в вашей поэтике, никакую - в нашем. Для нас сражение никогда не есть дело славы. Это грязное дело: мы выполняем его, когда должны (и думаю, есть малая разница между нами и вами в вопросах мужества), но мы не делаем вид, что отвратительная необходимость является высшей добродетелью. "Сладко и почётно умереть за Родину" - это не еврейский сантимент, ибо умирать не сладко ни за что; но если мы должны умереть за нечто, мы умрём.

Мы не прославляем воина, как воина, несмотря на случаи отступничества от этой нашей точки зрения. Если брат мой сошёл с ума и напал на меня, и я должен убить его в целях самообороны, как я могу чувствовать себя счастливым от этого? Это жестокое и гадкое дело, которое нужно закончить как можно скорее, и как можно быстрее забыть. Это, собственно, еврейское отношение к войне и воинам. Я не нахожу в Библии восторгов по поводу воинов и войны. Наше ликование победе не прославление воина, а только яростная радость выжившего. Мы сражались с горечью и мстительно, чтобы убить; и Бог наш был Богом войны. Но как бы то ни было, я знаю с полной уверенностью, какие мы сейчас, что осознающий себя евреем - еврей, пропитанный еврейской жизнью, презирает бойца, как такового, и не приемлет войны; и хотя он может умереть за свою веру, также, как любой иной, он отказывается возводить бой в радостный ритуал.

Ибо, когда вы гои утверждаете, что ненавидите войну, вы обманываете себя. Война есть наивысший из видов спорта, и, следовательно, наиболее глубоко почитаемый. Скорбите ли вы, когда должны сражаться? Погружается ли нация во мрак при объявлении войны? Мучает ли ваше сердце вопрос, не виноваты ли вы сами в том, что столь чудовищная вещь свершилась? Пронзает ли вас дрожь ужаса: "Может быть, мы виновны?"? Ропщите ли вы по поводу всех тех осложнений и неудач, выплеснувшихся в этом кошмаре? Приступаете ли вы к задаче защиты или наступления с горечью, мрачно и угрюмо? Нет, вы вывешиваете свои лучшие флаги, играет веселая музыка, ваша кровь быстрее струится по жилам; счастливые; ваши щеки розовеют, глаза искрятся. Благородное воцарение силы ощущается повсюду. От конца до конца земли гремят известия, и у каждого пылкого мужчины и женщины, у каждого, в ком теплится кровь, чешутся руки принять в этом участие.

Позвольте мне выразиться ясно, я не думаю, что все вы военные герои. У меня нет сомнений в том, что миллионы из вас, в каждой стране, пошли на войну неохотно. Но это не противоречит моему заявлению. Это лишь означает, что миллионы из вас не способны жить той идеальной моралью, которую вы лелеете. Но даже самый большой трус, даже самый подневольный призывник, в своих эмоций проигрывает приключения и триумфы войны. Я говорю в этой книге о идеалах, к которым вы стремитесь, и из которого вы черпаете своё моральное вдохновение. Определённо, война сама по себе, независимо от её оправданий и целей, есть для вас предмет первой необходимости; и объявление войны является долгожданным сигналом высвобождения, приветствуемый восторженной истерической радостью. Не любовь к своей стране вызывает этот поток счастья; а - сражение, спортивная слава, игра, великолепие величайшего из всех состязаний. И вновь скажу, они были мудрее и чище, те из вас, кто заявили откровенно и открыто, что война есть естественное занятие королей и аристократов. Самые благородные из вас, самые страстные к жизнь, самые возвышенные, должны более остальных посвящать себя вашему образу жизни. И наоборот, ваши низы считаются недостойными допуска в великолепную компанию воинов. Поваренку не положено стремиться к воинским отличиям. Сегодня, как встарь, у вас нет ничего, кроме презрения (особенно откровенного в дни войны) к истинному пацифисту. Ваша природа сегодня та же, что была тысячу лет назад. В угрюмом упорстве британского рабочего всё ещё хранится подспудная ярость скандинавского викинга. И напрасны, бесполезны и глупы все усилия поставить заслон и придушить этот предельный и самый заветный выход вашего естественного инстинкта.

И на войне, как и во всех иных играх, в которые играете на протяжении жизни, вы удовлетворяете свою мораль с помощью удивительной пунктуальности. Убив определённым образом вы остаётесь чисты, убив иным - поступили не по-джентльменски. В некоторых из этих замечательных правил ведения войны и дуэлей, возможно, и прячется какой-то истинный моральный смысл. Но нас поражает, что в следованию этому педантизму вы находите достаточное оправдание полному облегчению своей совести.

Если бы вас на самом деле волновали праведность и неправедность, вместо благородной "спортивности", какая бы прострация ужаса и жалости следовали за каждой из ваших войн; с какой безумной поспешностью вы бы бросились утешать друг друга; с какой дрожью нравственного ужаса вы бы оглядывались вновь и вновь на катастрофическое безумие, из которого только что выбрались. Боже милостивый! Вы только что убили десять тысяч, сто тысяч человек, отцов и сыновей: в кровавой ярости сражения вы выпотрошили их, удушили, утопили, разорвали на куски, ослепили. Миллионы любящих родителей, детей, друзей просыпались в горячем поту из-за ужасного видения последних отчаянных судорог их агонии. И теперь, когда это закончилось, бежите ли вы в свои церкви, проливая потоки слёз, что бы швырнуть себя к ногам священника у алтаря, с ужасной мыслью, что совершённое вами убийство можно было избежать, что часть вины лежит и на вас? Ведь, несомненно, что если малейшее пятно виновности, мельчайшая точечка, зернышко, невидимая капля недомыслия, сиюминутной нетерпеливости, гордости, беспечности, не оставили вас совершенно, совершенно, совершенно беспорочными, вам нужно всё Божье Сострадании, всё всепрощение Бога.

Но с тех пор, как существуют исторические записи, ваши войны кончаются не так, сохраняя всё те же горделивые и дерзкие вопли, с которых они начались. Превратился ли хоть раз благодарственный молебен в крик покаяния? Вошла ли в книгу истории хоть раз война, не славная своими приключениями, своими победами, своими катастрофами? И даже если по прошествии ста лет, историк решается лишить блеска безупречные записи ваших намерений правдоподобным сомнением, пробуждается ли чувство вины хоть в тысячную долю так сильно, как счастье и гордость, сопровождающие воспоминания о подвигах войны, какой бы ни было далекой?

Вы только что прошли через самую дикую, абсолютнейшую из всех ваших войн. Поройтесь в воспоминаниях, полистайте хорошенько вашу прессу. Где тихая кротость, благоговение, судорожное изумление, опустившееся на мир, при объявлении перемирия? Нет же, вы немедля послали эмиссаров, чтобы торговаться и обменивать, обвинять и порицать? И прежде всего поддержать своё национальное достоинство! Какое достоинство, ради бога? Какое ещё достоинство осталось хоть у одного из вас? Что осталось от порядочности у любого, примкнувшего к яростному, богохульному кутежу этих пяти лет? Вы ненавидите войну? Нонсенс; вы ей наслаждаетесь. Если в накопившейся усталости, последовавшей за сильным напряжением, вы и приостановились на время, поразмыслить, вы, тем не менее не смеете вдуматься в первопричину зла, чтобы на самом деле сделать войну невозможной. Вы возитесь с разными правилами, законах о газах, огнемётах, военных и гражданских кораблях и столько же бесполезных мелочах. Вы обвиняете друг друга в "неспортивности'' - и через день уже готовы, если подвернётся случай, снова затеять волнующее предприятия.

И поэтому, чтобы религия и церковь ни проповедовала в промежутках между настоящими сражениями, вы вспоминаете все свои войны с меланхолической, тоскливой гордостью, как величайшие события вашего существования. Великолепие войны, в её подготовке, в её битвах, в её анализе: ритм подготовки армий, безумное волнение битвы, славная память в памятниках, песнях, гобеленах, - это цветы вашей цивилизации, материальной и духовной. Ни в чем вы так не действенны, как в войне; ни в чем так не верны себе. Напряженные до предела в этой потрясающей игре ваши блестящие способности находят полное и яростное проявление. И если кто-то, прикрываясь Богом, упрекает и мешает вам, тот ваш вечный враг.

Я не могу, развивая эту тему ответить на все возражения, которые понятны и мне самому. Отчасти некоторые из этих возражений неопровержимы, и, на мой взгляд, могут быть парированы лишь встречными возражениями. Другие же бессмысленны.

Но коснувшись некоторых из них, я возможно смогу прояснить мою мысль. Я напомню, что везде, где была объявлена ​​война, мы евреи отреагировали с той же готовностью и нетерпением, как и вы неевреи. Статистика (которая достаточно надежна в таких важных вопросах) подтверждает это. Но я не верю, что мы сделали это по мотивам, напоминающим ваши. Много причин заставило нас это сделать. В значительной степени, мы везде, чужаки. Ощущение статуса неполноценности побуждает нас приносить большие жертвы в оправдание наших притязаний на равенство. Более того: нам, евреям, так часто и так энергично напоминают во всех конституционно регулируемых, либеральных стран, что мы должны быть благодарны за разрешение жить там, что в нас развивается благодарность, не только несоразмерная, но просто гротескная. Наших детей, в школах и повсюду, учат, год за годом, противопоставляя их нынешнюю свободу и равенство возможностей с той горечью и угнетением, которые испытывали их родители до иммиграции. Часто противопоставление, возникающее в их воображении, не соответствует реальности. Тем не менее, эти ярые, непрекращающиеся напоминания производят свой эффект. Ребенок почти начинает верить, что Америка стала "свободной", в качестве особенного дара угнетенным иностранцам, и, вместо того чтобы принять американскую форму правления с ясной головой и надлежащей степенью оценки и критики, в нём развивается подспудная истерия благодарности. Это нездоровое и неестественное чувство. Не надо, чтобы дети испытывали такие чувства. И если речь идет об участии в деле свободы, мы, евреи, сделали для освобождения человека не менее других народов. Но еврей, по преимуществу, угнетенный, начинает смотреть на свободу в Америке, как на персональный подарок. Не удивительно, что евреи бросились воевать за Америку. Тем не менее, несмотря на несоответствие цифрам, за границей всё еще сильно впечатление, что евреи "не выполнили своего долга", "играли дурака". Это впечатление произрастает из инстинктивного ощущения различия между нами. Мы евреи не любим сражаться. Вы гои - да. Кроме того, поскольку вы любите воевать, вы гораздо искуснее в сокрытии нежелания время от времени это делать. Это очевидно, что чем страшнее вам принять участие в бою, тем более вы будете его прославлять и поэтизировать: в то время как для еврея страх только увеличивает фактическую и явную неприязнь боя.

Но кроме этого, мы не должны забывать, что по мере того, как школы западного мира открываются для наших детей, ваш взгляд на вещи постепенно накладывается на нашу чуждую психологию. О реальных и очевидных успехах ваших усилий я уже писал в этой книге. Но здесь позвольте отметить, что еврейского ребенка в ваших школах заставляют чувствовать, что не любовь воевать является признаком абсолютной неполноценности. Будучи преисполнен решимости стать вам равным, он пытается, часто с успехом, быть воинственным в своих взглядах. Но это искусственный успех. Он происходит от властного чувства долга, в то время как у вас это чувство инстинктивно. Он сражается, заставляя себя делать это. У него нет природного дара и склонности к войне.

Конечно, в ответ на утверждение подобных различий, мне скажут, среди прочего, что "опасно обобщать." Занимательно, до какой степени такое "общее место" работает против обобщателя. Предположим, правда, что обобщение опасно; но, ведь, немало вещей необходимы, хотя и опасны; например, вынашивание детей или добывание угля? Истина остаётся истиной, даже если опасна - т.е. ей легко злоупотребить. Тем не менее, самые серьезные истины можно подать, только как обобщения. И среди них самая серьезная истина это контраст в отношении к войне между евреями и язычниками. И до тех пор, как этот контраст существует, он будет сильнее воли, сильнее разума. До тех пор пока мы на противоположных полюсах, нам необходимы непрерывные и напряжённые усилия просто для того, чтобы находиться рядом друг с другом.

Боги

В этом суть нашего различия: мы серьезны, вы нет. Французский оттенок этого слова ближе к моему смыслу: vous n'etes pas serieux. Это - не вопрос о намерениях, а вопрос устройства организма. Отсутствие серьезности, выражающееся в вашей этикe, и регулирующее характер вашего отношения друг к другу, должно обусловливать и вашу религию, символизирующую ваши отношения со Вселенной. И я всегда чувствовал, созерцая вашу религиозную практику и декларации, то же самое отчуждение, как и по отношению к вашей морали. Ваше чувство к Богу имеет примесь той же одаренной воображением, лирической игривости, которая является вашей сутью, и какими бы ни были формальные символы веры, в которые обёрнуты ваши чувства, их истинная природа, не может быть скрыта.

Вы гои, по существу, многобожники и в некоторой степени идолопоклонники. Мы, евреи, в своей основе, монотеисты. Я бы утверждал это, даже если б не было известно, что мы выделялись на протяжении многих веков наших упрямым монотеизмом. Я бы утверждал это на основе моих личных наблюдений известных мне сообществ. Единобожие - беспредельное и ошеломляющее вероучение. Оно может быть выражением только самых серьезных натур. Это - фундаментальный символ, объединяющий личность и массы в бездонное море единства. В монотеизма нет места различиям и стаям, нет места радостной самоуверенности. Монотеизм означает бесконечный абсолютизм, сокрушительную победу Единого, растирающего в порошок отдельные "я".

Для серьезного натуры немыслимо, что этот мир может быть во власти меняющихся, неконтролируемых противоположных сил: что боги разной силы и с собственными целями заняты спортивным состязанием с нами и между собой. Но для игривой натуры страшное единство всей жизни и всех сил, мрачная и вечная предначертаность всех усилий является мыслью невыносимой.

Мы, евреи неспособны к многобожию. Вы гои неспособны к монотеизму.

Принимая определение монотеизма в максимально явных терминах и со всею искренностью, на которую вы способны, вы все еще не в состоянии его сделать вашим собственным. Если жизнь это спорт и героический эпос, то и источник жизни должны быть таким же. Что бы исключительные из вас ни провозглашали, я знаю, что символы веры ваших масс, те толкования, услышанные мной с амвонов и в домах, прочитанные в книгах и в периодике, являются политеистическим вероучением. В "триединстве" - "три" подчеркивается, "единство" является неохотной уступкой догмату.

Ибо, где есть счастливый, образный языческий дух, личность не может быть полностью и безусловно повержена.

В наших молитвах Богу, в наших чувствах по отношению к нему раскрывается слом личности - то переживание, которое вы слишком горды разделить. Большинство наших молитв - беспомощные повторы нашей беспомощности, как у запинающегося ребенка, ошеломлённого и покорённого созерцанием высшего единства. Вы не можете молиться так: никогда, даже в присутствии богов вы не теряете своего самообладания и достоинства. Вы тоже молитесь, но ваши молитвы, в сравнении с нашими, это просьбы. Ваши службы богу-Христу являются дарами вассала высокому господину. Наши молящиеся тоже вымаливают что-то, но наши просьбы обёрнуты в такое унижение и смирение, которое у вас вызывало бы отвращение.

Вот почему вы никогда за многие века христианства не создали откровения, подобного произведениям пророков Иова и Давида. Вы черпаете вдохновение не из этого, а из иных источников. Ваши боги, по существу, боги этого мира, а не вселенной. Универсальный аспект божественного - его свойства бесконечности и вечности, его всемогущества, находят у вас только официальное признание; но эмоционально вы непригодны дать им истинный выход своим полным унижением. Этот язык чужд вашему духу; ужас перед бесконечным не может коснуться вас; вечное вам знакомо, как символ, как формула, но не испытываемый страх. Ваши исповедания лишь гордые трубные фанфары, и все ваше унижение пред королями, ваши габсбургские обряды захоронения и помазания священников не более, чем художественные завитушки, добавляющие изящный рельеф к солдафонству вашего характера.

Я не помню, чтоб я встретил среди вас исключения, которые должны бы существовать; не помню, чтобы когда-нибудь слышал молитву гоя с тем отказом, с тем уничижением, с тем (как это должно вам казаться) чрезмерный почтением, характеризующими нашу молитву. Только те, кто (как мы) сломлены тяжким осознанием бесконечного могут молиться так; только те, кого, в мечтах, в пробуждённом экстазе и, прежде всего, в инстинкте, коснулся гнев Власти Неоспоримой может выражать такое обожание, как мы.

Даже в антропоморфизме отражается наше духовное различие. Мы говорим с нашим персонифицированным Богом так, как вы никогда не будете. Транслируя бесконечную вездесущность в бесконечную индивидуальную мощь, в нашем сознании брезжит образ Существа, обладающего такой интенсивностью бытия и концентрацией жизненной силы, какую вы не в состоянии постичь, будучи слишком свободными по духу, чтобы приписать какой-то внешней силе столь беспрепятственную и недостижимую тиранию.

А ваши боги - это игрушки, сильные фигуры, в бурной игре жизни. Все ваши мифы это рассказы о приключениях, ибо и сами боги несерьезны. И самыми увлекательными являются рассказы о тех богах, которых вы лепили во времена вашего первого блестящего расцвета в Греции, начавшегося на вашей буйной почве. Можно ли представить себе мифологию Греции произведением еврейского народа? Это изящество, солнечный шарм, эту авантюристичность, то бишь склочность; могли ли такие боги возникнуть у нас? С пустотой жизни в пространстве и времени, проистекающей из вашего свободного, ограниченного воображения, - хозяева существ, которых вы изображаете с бесконечной прелестностью в камне. Один Бог для неба, один для недр земных, один для моря; бог для музыки и театра, бог для торговли и для плаваний - не очаровательная ли это игра, детская игра? Можно ли считать это серьезной и отчаянной попыткой сделаться, хотя бы в концепции, единным универсальным духом жизни?

Сравните с этим наши собственные первые поиски на ощупь, наше собственное первое неуклюжее выражение всеобщего духа, искавшего в нас выражения. Даже в качестве высшего правителя племён наш Бог был Один, был хозяин, был серьезный Бог. И из этого единого Бога, которого мы ощущали, даже в наших примитивных границах, выросла, наконец, концепция, коснувшаяся в бессмертной экстазе губ наших пророков и определившая жизнь всего народа, на все времена, в тени вездесущности и всемогущества.

 Даже когда Бог наш был ревнивый Бог, его ревность была абсолютной: он не потерпит дани - не ему, признания - не его. Зависть ваших богов была завистью, как в спорте. Они не искали универсальной власти и исключительности своего превосходства. Быть Первым среди равных было их стремлением, хозяином каждого в своей области; а наш Бог искал универсального владычества в наших сердцах, такого владычества, которое сделало дань любому другому немыслимой.

Ваши боги даровали вам красоту, радость и воинственность. Вам нравились ваши боги и вы служили им с чередующейся привязанностью: вы противопоставляли одного другому, призывали одного против другого, натравливали одного на другого. Ваши боги, как ваши короли и князья, были великолепнее и могущественнее вас. Но ни один из богов не был Царём Царей в вашей душе. Ваши боги никогда не повзрослели, ни один из них. Также и вы не вросли в бога вашего, оставшись навсегда вовне, гордые, воинственные и свободные, воздавая дары, как в старь, но оставшиеся хозяевами самих себя.

Вы не знаете Бога, который Всё, Бога, в котором вы заключаетесь; Бога, который свёл вас к ничтожной пыли, в котором вы лишь пузыри на глади бесконечного моря; лопающиеся, возникающие и исчезающие, во веки веков.

 И поэтому, несмотря на отдельные исключения, которые я легко признаю, посвящение всей своей жизни, всего существа, Божьей воле и путям Его, чуждо вам. Вы не пропитаны Богом естественным образом. Вы приветствуете его и приносите ему дань. Ваши отношения с богами случайны, если и неизбежны; и вы не можете сравнить это с близостью, имманентностью верховной роли Бога в еврейской жизни. Бог является постоянным ощущением еврейской жизни. Он - непрерывное молчаливое чудо всех наши дней и ночей, мыслей и переживаний.

Мы не в состоянии постичь дуальности “религия – жизнь”, священное и светское. Еврей является евреем во всем, а не только в молитвах и синагоге. В глазах набожного, еврей, не следующий правилам и предписаниям синагоги, отрицающий все догмы, не является не-евреем; он лишь плохой еврей, грешный и мятежный еврей.

В ортодоксальном мире еврейства, каждое действие и событие является признанным еврейским феноменом; признанным открыто, то есть, молитвой. Весь день насыщен Богом, или связан с еврейством. Наше еврейство не вероучение; это мы сами, в нашей целостности.

На самом деле, честно говоря, самое верное доказательство отсутствия серьезности в вашей религии это тот факт, что ваши религии не национальны, что вы не поставите себя, в массе, под угрозу из-за преданности вере. Какое значение для вас имеет Бог если вы не отдаёте ему, хотя бы формально, всё, что вам дано, все ваши способности, навыки и эмоции? Какая удивительная двойная лояльность: прежде всего англичанин, а затем уже христианин; сначала американец, а лишь потом баптист! Ваше благороднейшая из привязанностей, ваша наибольшая готовность к жертве вдохновлены вашим национализмом. Ваши достоинства являются национальными; Вы говорите: "Это типично по-американски, это типично по-британски, это типично по-французски." В конце концов, вы вмешиваете и Бога, но лучшее, что вы могли бы, это воздержаться от него совсем.

Но у евреев, нация, народ, дарования, культура и Бог все едины. Мы не говорим: "Я еврей", подразумевая представителя данной национальности; чувствовать себя евреем, даже свободно мыслящим евреем, каким являюсь я, означает быть единым со своим народом, и таким образом быть допущенным к могучему наслаждению беспредельным. Я мог бы сказать, о нас: "Мы и Бог росли вместе."

 Создать великую нацию из миллионов человеческих существ - со школами, армией, художественными галереями, книгами, парламентом, театрами и гигантскими тиражами газет, - разве не это из всех национальных достижений является лучшим и сильнейшим в вас? -и сделать всё это без бога, в качестве центрального стержня, означает воспринимать религию всерьёз? Нет; любой народ, воспринимающий религию всерьез, становится нацией священников.

Вы скажете мне, что такая вещь была и у вас, что и вы имели национальные религии и национальных богов. Я не верю; я уж, точно, не обнаружил этому никаких доказательств в тех летописях, которые коснулись моего внимания. Ибо мы должны различать между богом-покровителем, опекуном, и национальным богом. Первому приписывается определённое могущество. Второе это абсолютное отражение народа; бог, который родился с народом, который является его смыслом существования, без которого люди не пришли бы к существованию, как нация. У вас были покровители и соответствующие боги; у нас есть национальный Бог. В сердце любого благочестивого еврея, Бог - еврей. Является ли ваш Бог англичанином или американцем? Нет никакого противоречия между этим признанием антропоморфизма и моим утверждением, что мы, евреи - единственные, кто поняли и прочувствовали универсальность Бога. Антропоморфизмом мы просто символизируем Бога; мы уменьшаем бесконечное, временно, до ощутимым пропорций, мы делаем его доступным для ежедневного использования. Да, ни мы, ни вы не можем вести обычную жизнь в рамках постоянной абстракции. Я обвиняю вас в том, что ваши религиозные чувства тривиальны не из-за вашего антропоморфизма. А из-за типа вашего антропоморфизма, из-за того, что он плодит.

Таким образом, по естественной реакции, мы в нашем антропоморфизме более личны, ибо в нашей абстракции мы, действительно, абстрактны. Поскольку мы одни посвящены безграничному, наш Бог, когда он антропоморфен, это наш собственный Бог. Я мог бы сказать, что нет ни одного еврея, который не верит в Бога. Вольнодумные евреи, агностики или атеисты, как и я, просто не антропоморфизируют его. В своих религиозных эмоциях еврей-атеист также отличается от гоя-атеиста, как исповедующийся еврей от исповедующегося гоя-христианина.

Ибо если боги это рационализированное объяснение религиозных эмоций, то они отличаются и в их приятии, и в их отрицании, как отличаются сами эти эмоции. И, безусловно, под "религиозными" эмоциями мы подразумеваем вполне определённый один аспект любых эмоций. Ваши эмоции, ваши жизненные реакции коренным образом отличаются от наших; почему? - я не могу сказать. Но, как в нравственности вы свободнее, спортивнее и разнообразнее, так и ваши боги разнообразны, мужественны и их много. И наш мрачный, безжалостный монотеизм, нетерпимый и в абстракции, а в персонификации, является вечным врагом ваших богов.

 

Утопия

Мечты людей о днях будущих являются простым показателем их жизненного идеала, ведь никто, кроме них самих не будет думать об их собственном будущем. Эти мечты, как и родственные им, ночные сны, чрезвычайно трудно интерпретировать, гораздо сложнее, чем психоаналитики пытаются нас убедить. Но иногда они представлены с несомненной ясностью и прямотой - пророками.

Это - причина, по которой роль пророка, как провидца и предсказателя, была не раз посрамлена. Истинный пророк всматривается в предельные чаяния своей группы, которые могут идти даже вразрез с пожеланиями дня. Это предельное стремление смещается в далекое будущее, за пределы временных осложнений и компромиссов; и он, снимающий завесу с сокровенных вожделений человека, становится доверенным лицом, предвидящим истинное завершение жизни.

Я выбрал "Республику" Платона и наших собственных еврейских пророков в качестве противопоставления между вашими мечтами о днях грядущих и нашими, между вашей тоской о совершенстве и нашей. Я избрал Платона среди всех возникших у вас прорицателей, поскольку он самый общепринятый, и из всех утопий, на которые ваши мыслители ссылаются, его цитируют чаще всего; иными словами, он ближе всего вашим мечтам. Так что, обсуждая его, я обсуждаю вас.

Я использовал фразу "среди всех возникших у вас провидцев", потому что, хотя верно, что вы всё ещё упоминаете еврейских пророков чаще Платона, но (и это единственно важно), как только вы развиваетесь умственно и желаете высказаться, вы обращаетесь от наших пророков к своим собственным. Подавляющая часть ваших интеллектуальных дискуссий о жизни и её конечной форме фокусируется вокруг свободных философов и провидцев, и Платона вы выделяете среди них особо. Анализ идеальной жизни Платоном по-прежнему интимно соответствует вашим чаяниям. Исследуя истинную природу нравственности, Платон выдвигает свой идеал совершенного государства, и, под привилегией мечты, дав полную свободу своей фантазии, разворачивает шаг за шагом свою знаменитую "Республику". Никакие соображения практичности или возможности не обуздывают галоп его фантазии. Республика для него это жизнь, какой она должна быть, и какой он хотел бы её видеть; апофеоз человеческих стремлений.

Сравните это с видением его почти современников, еврейских пророков, и в этом контрасте вы снова найдете ключ к нашему существеннуму различию.

Республика Платона это институт, организованный с бесконечной изобретательностью и посвящённый наслаждению тела и ума. Он черпает свое вдохновение из неразбавленной жизнерадостности идеального человека, совершенного физического и психического здоровья. Напрасно вы будете искать там внешний диктат Бога, который евреи называют вдохновением. Там нет сумрачной страсти, понуждающей творить, нет невыносимых требований, которые невозможно исполнить. Это - не Бог слепил человека по своему образу; это человек создал Бога или богов, таких, как он сам: богов компанейских и понятных.

Он разворачивает перед вами симпатичную и интригующую маленькую модель ("город не слишком большой, чтобы потерять характеристику города”), которая оторвана от всего человечества, не тронута всеобщим голодом и ограничивает владение этим Высшим Благом для комфортно изолированной группы обитателей. Это город для ведения счастливой и творческой жизни в тщательно сохраняемой гармонии и симметрии, мудро преследующей удовлетворение как тела, так и ума. Более того, в этом высшем продукте человечества должна быть и такая поразительно простая вещь, как цензор!

Много изобретательности вложено в обсуждение вопросов: как молодёжь знакомить с военным искусством; как поступать с трусами и героями; как увековечивать в памятниках деяния битвы и следует ли грабить убитых. "...А разве не важно хорошее выполнение всего, что относится к военному делу? Или оно настолько легко, что земледелец, сапожник, любой другой ремесленник может быть вместе с тем и воином? Прилично играть в шашки или в кости никто не научится, если не занимался этим с детства, а играл так, между прочим. Неужели же стоит только взять щит или другое оружие и запастись военным снаряжением — и сразу станешь способен сражаться, будь то в битве тяжело вооруженных или в какой-либо иной?" Разве это не величайший момент, что работа войны должна быть хорошо сделана?". В этом - видение человеческого совершенства! Поскольку Платону никогда не приходит в голову, что человеческое совершенство исключает возможность войны.

А по поводу Бога, он говорит: "Безусловно, Бог - это хорошо, и ему должно дать подобающее место";

Но что мы можем заключить из его "хорошо"? Разве его "хорошо" не просто "правильная вещь", ибо хорошо для вас "правильно"? А какое заключение мы можем сделать о его Боге, если после разговора о божьей благости и достоинстве, он продолжает говорить о богах, и о том, как поэты должны быть привлечены к суду за неуважительное к ним отношение, высмеивая или изображая их в несолидных позах и занятиях, и замечает: "мы проводим не простое расследование, требующее острого зрения. "Он не говорит, что оно требует божьей помощи, или любящего сердце, или жажды справедливости. Да и сам вопрос о Боге тривиален, поскольку как кто-то произносит в этой книге: "Но от богов-то невозможно ни утаиться, ни применить к ним насилие. Тогда, если боги не существуют или если они нисколько не заботятся о человеческих делах, то и нам нечего заботиться о том, чтобы от них утаиться."

Этот изящный скептицизм звучит начальной нотой книги и задает тон всей теме. "Что есть справедливость?" - "Что на самом деле?" И есть ли человек, любящий истинную справедливость (а не игру), который задаёт этот вопрос? Кто-то действительно считает, что тончайший и профессиональнейший анализ справедливости на йоту поможет возлюбить справедливость, стремиться к ней? Как контрастирует видение совершенного человечества с детьми, проходящими военную подготовку, вот с этим: "В тот день будет дорога из Египта в Ассирию, и будут приходить ассирийцы в Египет, и египтяне в Ассирию, и египтяне будут работать с ассирийцами. В тот день Израиль будет третьим с Египтом и Ассирией, равно благословенным посреди земель. Кого Господь благословил, сказав: благословен народ Мой в Египте и Ассирия - дело рук Моих, и Израиль - Мое наследие." Или с более известным пассажем:". И произойдёт в конце дней что скала дома Господня поставлена будет ​​во главу гор, и возвысится над холмами, и все народы потекут к ней. И множество народов придёт и скажет: Давайте пойдем в горы Господa, в дом Бога Якова, и научит Он нас Своим путям и пойдём мы его путями.... И рассудит Он народы, и даст поучение многим, и перекуют они мечи свои на орала, и копья свои в серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать."

 Видение совершенного человечества, с цензурой и с тщательно обихоженными богами - предел его воображения. - Вот с этим! - "И земля наполнится знанием Бога как воды наполняют море". - Или с этим! - "И сбудется в грядущем, что я пролью дух мой на всякую плоть, и сыны ваши и дочери станут пророчествовать, и старики ваши увидят сны. Будут видения юношам вашим. И также на рабов и на рабынь в те дни изолью дух мой."

И поскольку его мир не есть мир Бога, а мир созданных им самим богов, он должен сидеть и тревожно вопрошать: "Что же такое справедливость?" Но тот, кто действительно проникнут справедливостью не задаёт никаких вопросов; вместо этого он вскричит: "Ищите добра, а не зла, чтобы вам остаться в живых, – и тогда Господь Бог будет с вами, как вы говорите. Возненавидьте зло и возлюбите добро, и поставьте у врат правосудие." И - "Пусть правосудие нисвергается, как вода, и праведность - как могучий поток."

И когда сбитый с толку неадекватностью своих человеческих стандартов, ваш философ обозначает справедливость "категорическим императивом", он выдаёт тривиальность вашего мира. Что это такое "Категорический императив", как не беспомощный компромисс и признание? Склонится ли человек перед тем, что признает? Это фраза сама по себе является собственным отрицание, ибо тот, кто относит человечество к "категорическому императиву" сам не является ни категорическим, ни императивом. Но даже глухие слышат и трепещут когда Пророк гремит: "Так говорит Господь!" Это - категорический императив!

Для меня, сознающего себя евреем и сознающего смысл быть евреем, невозможно писать об этого контрасте без предвзятость, как если бы эта книга была просто интеллектуальным упражнение. Потому что я еврей смотрю с предельным неприятием на мир, находящий своё высшее идеальное выражение в Республике Платона. И хотя я могу повторять, что это - не вопрос верного и неверного, меж этими двумя мирами, вашим и нашим, я не могу не чувствовать, глубоко и неистово, что наш есть Путь и Жизнь.

 Тем не менее, я отдаю дань, как могу, тем, кто мечтает, как Платон. По крайней мере, я достаточно близко прикоснулся к вашему мир, чтобы уловить некую прелесть его свободы.

Существует еврейская легенда, рассказывающая, что когда Бог дал Закон, его Закон, и дети Израиля собрались у подножия Синая, после того, как Он предложил закон всем другим народам, лишь отклонившим его, Бог не оставил евреям выбора, сказав: "Либо вы принимаете мой закон, либо я подниму эту гору и раздавлю вас." Я не придаю никакого психологического значения этому мифу (практика психологической интерпретации мифов, как правило, лжива), но цитирую её, как подходящую иллюстрацию. Мы не свободны выбирать или отказываться, играть, сочинять, делать что-то более утонченным. Мы народ, закабалённый и посвящённый одной, предопределённой и неизменной связи. Свобода, в целом, никогда не была и не является еврейским идеалом. Служение, любовь, посвященность - это наши идеалы. Свобода ничего не значит для нас; свобода делать что?

И всё же, проблесками я проникаюсь прелестью вашей жизни, и иногда теряюсь в очаровании Платоновской мечты. В мире, предвещаемом им, мире солнечного света, физических упражнений, пения, фантазий; мире изящных и упругих тел, увлеченных блестящих умов, борьбы и напряжений, войн, героев, и памятников; жизни, лихо несущейся в великолепном строю, радуясь под свободным и прекрасным небом; жизни без раздумья и мрака, без невыносимого бремени этого неослабного постоянства. Человек и его усилия, человеческая любовь и муки замыкаются сами в себе, используются для себя; появление и исчезновение людей, народов, богов не имеют высшего значения; танец атомов, приходящий исступленный восторг без мысли о зловещей запредельности. Красиво - но не для нас! Пока продолжается этот танец, пока народы и боги вступают в игру и покидают её, мы остаёмся как прежде, во все времена, почти как привидение, страшным напоминанием безграничного.

Ваши мечты о совершенстве - частица лишь вашей приходящей жизни, когда мгновенное становится постоянным: небо навсегда будет синим, ваш танец никогда не закончится. Ваши тела всегда будут сильными, ваше остроумие тонким, ваши бои прославленными; игра, достигающая предела наслаждения!

 Но для нас это - не апофеоз: это - не провидение. Для нас грядущее в восторженном единении, отождествлении человека с Богом. Ваш идеал - вечная молодость, наш - подъём к неизменяемой высшей точке взрослого совершенства. Вам бы хотелось играть со своими богами всегда: мы вернемся к Богу, во Вселенную. Ваш - залитый ярким солнцем полдень, с атлетами, раскачивающимися навсегда в радостном поединке. Наш - целый мир, где дух Божий проливается через любую вещь.

 Ваш идеал Республика Платона: наш - Царство Божье.

Лояльность

Всякий раз, когда дань дружелюбного уважения платится более высокой этической природе евреев, это представляется так, будто евреи подчиняются законам общей морали более строго чем неевреи. Евреям и филосемитам хотелось бы, чтоб если мы отличаемся от вас этически, то именно в том, что мы более склонны к самопожертвованию, щедрости, лояльности, честности и т.д. Я не хотел, чтобы оно так выглядело, и на предыдущих страницах пытался избежать таких выводов. В рамках нашей системы не должно нам быть лучше или хуже, чем вы ведёте себя в рамках вашей. Возможно мы преступаем закон столь же часто, как вы, возможно, чаще, не могу сказать; я базировал различие на самой природе систем. Мы отрицаем саму вашу систему, вы - нашу.

Так что, временами, мы должны казаться аморальными вам, а вы нам. Поэтому даже самый ничтожный тип гоя презирает еврея; самый ничтожный еврей - гоя. Поскольку, напоминаю, уголовники не отрицают этическую систему: они лишь преступают её. Для преступника разрушитель моральной системы - нечто ужасное, как и (о чём я уже мельком упоминал) для пацифиста трус особенно отвратителен. Это проистекает из того факта, что для профессионального преступника важно, чтобы человечество было моральным; само его существование как преступник иначе было бы невозможным. В самом деле, у него есть больше оснований, чем у кого-либо другого в укреплении чувства морали в человечестве, ибо чем он исключительнее, тем лучше для его профессии. Следовательно, его самый большой враг не полицейский (ибо полицейский поддерживает общественный порядок, на который этот господин охотится), а моральный анархист. А так как еврей по отношению к образу поведения гоя - моральный анархист, гой-преступник, вступая в контакт с евреями, наиболее склонен ненавидеть евреев. Думаю, это причина того, что преступность настолько роднится с антисемитизмом.

Во взглядах общества на литературу и цензуру театральных постановок я нахожу чистейшую иллюстрацию различия между нарушением закона и отрицание закона; пьеса, являющаяся "неприличной" может быть таковой по двум причинам. Либо она имеет дело с сексом в моральных рамках, либо она отрицает саму обоснованность этой морали. В первом случае (охватывающем наиболее успешные пьесы) мы не наблюдаем атак на текущие постановки, обсуждающих, что в сексуальных отношениях правильно или неправильно. На самом деле, здесь мы имеем полное приятие нынешних норм сексуальной морали. Но с этим приятием - в принципе, идёт изрядный отказ на практике; пьесы такого рода охватывают бесчисленное множество нарушений морали с понимающим подмигиванием и толерантным отношением к человеческой слабости. Нелепо отрицать, что желание пощекотать и спровоцировать сексуальный аппетит, а заодно скрытно стимулировать его беспорядочное удовлетворение, правит в этих пьесах; но это не становится принципом. Это нарушение закона, а не отказ от него. Поэтому такие пьесы (кроме случаев, когда становятся слишком очевидны их цели и таким образом, они являются открытой атакой на массы) допускаются цензурой и поощряются общественностью.

Но с пьесой, имеющей малую сексуальную привлекательность, но тем не менее серьезно отвергающую обоснованность принятой сексуальной нравственности, поступают жёстко и незамедлительно, и среди тех, кто осуждает её, наиболее энергичными будут найдены те, кто был так мягок с пьесами первого типа. Я не вижу в этом ничего нелепого, и даже нелогичного. Пьеса первого типа это, возможно, предохранительный клапан человеческой природы: он - смягчающая и неизбежная лицензия, без которой мораль стала бы невыносимым бременем. Но второй тип пьес рушит мораль полностью. Для законадательной системы аморальный тип опаснее преступника. Голый хор-девушек менее опасен, чем голая правда. Такая опасность, опасность не просто злоупотребления, но существенного отрицания - это еврей со своей моралью. И против еврея существует святой союз всех классов и сословий людей, от королей до трудяг: профессора, святые, воры, проститутки, солдаты и купцы.Кажется, нет ни одной страны с длинной историей, которая не была бы антисемитской в тот или иной момент. Нет ни одной страны сегодня, про которуй еврей может сказать: "В этой стране антисемитизм никогда не восторжествует. "Ваша нелюбовь к нам находит своё выражение непостоянно и неравномерно; убаюкиваясь на какое-то времени, иногда ослабленная импульсами великодушия, но это явление присуще природе вещей; и мне не мыслимо, чтобы до тех пор, пока существуют евреи и неевреи, оно когда-нибудь исчезло.

Ни одно качество или добродетель не демострирует нашу взаимную вражду ярче, чем лояльность, которая, среди всех качеств, составляющих вашу мораль, пожалуй, самая заветная и защищаемая. Невозможно когда я пишу об этом, занять чисто аналитическую позицию; но надеюсь, что предпочтения и антипатии, выраженные мною здесь, по крайней мере, послужат прояснению непримиримых различий между еврейской и нееврейской моралью.

 Эта абстракция - лояльность, не связана с хорошим или плохим. Лояльность проповедуется, как чистая добродетель сама по себе. Это верно и правильно быть лояльным. Сделать что-либо из лояльности (лояльности человеку, группе, идее) само является своего рода оправданием. Проявить лояльность само по себе похвально.

 Для еврея же лояльность в чистом виде - вещь непонятная, приводящее в изумление. То, что людей призывают сохранять некое количество этой добродетели постоянно доступной и использумой по указанию в той или иной связи, не просто иррационально для нас; это - выше нашего понимания.

Мы можем понять любовь, рождённую из естественных взаимоотношений. Но любовь по своим свойствам существенно отличается от лояльности. Лояльность требуют, как свойство независимое, как вещь в себе; её взращивают (любовь невозможно "взрастить"); её стимулируют и вынуждают. По сути, не требуют, чтобы вы любили: требуют, чтобы вы были лояльны.

 Очень часто, лояльность требуют, когда требование любви было бы, очевидно, смехотворным. Лояльность применима как к объединению продавцов башмаков, так и к целой стране.

 В вашем мире ожидаемо, что человек будет лоялен к своей стране, своей провинции, своему городу и району, своему колледжу, своему клубу и ассоциации бизнесменов, к своему землячеству и вообще к любой случайной группе, в которую события могут его закинуть. В первом случае - страны, различие между любовью и лояльностью поразительно ясно. Любовь к стране есть качество глубоко духовное; оно может идти рука об руку с возвышенной, серьёзной нравственностью. Но лояльность просто говорит: «Моя страна должна одерживать победу во всех начинаниях, будь они правильны или нет"-или даже: "Нет такого понятия, как "моя страна поступила неправильно." Те же различия или замещения наблюдаются и в лояльности по отношению к царю, классу или церкви. Лояльность есть жесткий кодекс поведения, а не эмоций.

Но истинная природа лояльности видна в применении к гораздо более случайным отношениям, нежели страна, церковь, класс. В такой лояльности четко раскрывается фиктивное, искусственное регулирование, неукорененное в моральных убеждениях. Возьмем случай юноши, сталкивающегося с выбором колледжа. У него могут быть предпочтения, но нет неотразимый тяги, идентифицирующей его с каким-либо ВУЗом. Выбор, в конечном итоге, решается каким-то мелким посторонним воздействием; он поступает в определённый колледж, как он, возможно, пошел бы в любой другой. Но как только он там, лояльность требует, чтобы он считал свой колледж лучшим в стране. Возможно, не абсолютно, ибо абсолютно - это чересчур, но в целом, его колледж - самый лучший, самый прекрасный, самый благородный. Об этом колледже он должен думать, а главное, говорить с энтузиазмом, страстью и преданностью; он должен защищать его имя от любой клеветы, не исследуя её причин; и если он чуть приостановится, чтобы рассмотреть реалистична ли такая клевета, прежде, чем осудить её, его лояльность уже второсортна. Преподавательская репутацию его колледжа может быть ниже посредственной; его состав может не насчитывать и одного ученого; его выпускники могут быть неразличимой толпой безвестных неудачников; хуже того, его футбольные и бейсбольные команды могут быть местным посмешищем. Но его колледж - лучший и благороднейший в стране и мире; удивительная особенность всего этого, что не только его одноклассники ожидают, что он так будет говорить, и, похоже, считают, что так оно и есть, но что каждый за стенами колледжа, верящий, что он чего-то стоит, также ожидают этого от него и посчитают его хамом, если он соглашается с тем, что для них, возможно, очевидная правда.

 Эти обязательства лояльности будут преследовать человека до конца жизни. Через сорок лет после того, как он покинул свой колледж, на него посмотрят с подозрением, как на не совсем джентльмена, если он выскажется, что его альма-матер была учреждением убогим и неинтересным: "Это может быть и так, но вы знаете, человек должен быть верен своему колледжу."

Что верно относительно лояльности колледжу, относится и к иным вариантам лояльности. Человек, вступающий в ряды армии и посланный в любой полк, должен быть лоялен своему полку, а это значит, что он должен потерять способность различать и критиковать, как только предметом рассмотрения оказывается полк, к которому он был случайно приписан. Предстоит ли ему в дальнейшей жизни стать членом братства, ассоциации бизнесменов или членом покер-клуба, он должен быть лояльным. Он должен быть лоялен в целом, вне всякой организации, которой надо быть лояльным. Он должен быть лояльным к торговле бумажной продукцией, к уборщикам и красильщикам, к транспортному бизнесу. И если он отправляется на фабрику, чтобы в поте лица зарабатывать хлеб свой насущный, он должен быть немедленно лояльным к своим работодателям.

 Рвение лояльности иногда толкает в крайности, которые не что иное, как гротеск. Каждый может прочитать на автомобилях стикеры типа: "Будь лоялен Бронксу, Уэппингу, Пендлтону, Шарлоттенбургу, ..., Монмартру." Иногда я задавался вопросом:" Если вы живете в Бронксе и преданы вашему местному бакалейщику, как долго вы должны тосковать по нему, переехав в Бруклин; и как быстро в вас должна развиться лояльность к ближайшему бакалейщику в Бруклине? Или вам следует прыгнуть в вашу новую лояльность сразу, как в ванну и погрузиться в неё без потери минуты? И точно то же, если вы учитесь в двух или трёх колледжах один за другим, или приписываетесь последовательно в разные полки? Или меняете бизнес, или братство, или ваш покер-клуб?

 Для меня ясно, что само свойство вашей лояльности и ее место в жизни дважды подтверждает "спортивное" происхождение вашей нравственности. Успех футбольной команды зависит не только от физических способностей и адекватности её членов, но и от их духа, их ощущения чести мундира. Нужна атмосфера для демонстрации "спортивного характера"; это так же важно, как и физическая подготовка, и должна культивироваться так же прилежно, тщательно, и умело, и столь же искусственно. К какой бы команде вы не присоединились, ваша лояльность важна для её успеха и она должна быть мгновенной и безусловной, ни укороченной задержкой, ни смягченной размышлением. Ваша лояльность не имеет ничего общего с окончательным моральным смыслом. Она часть игры - а жизнь для вас игра: на футбольном ли поле, в колледже, на предприятии или поле боя. Только "Игра" может сделать лояльность - такого рода мобильным качеством. Только "Игра" может породить понятие лояльности.

Евреев-студентов обвиняют в отсутствии правильного отношения к колледжу. И это совершенно верно; у нас нет той "лояльности", как у вас, или, несмотря на отдельные усилия, - той степени "лояльности", что характерной для вас. Мы склонны видеть колледж как институт, в котором учатся; мы идём туда учиться под руководством компетентных преподавателей. Какое отношение лояльность имеет к такой организации? В нас может развиться любовь к этому месту: она может, продолжаться все последующие годы, стать любимым воспоминанием, а может этого не произойти. Но наша связь с колледжем не приводит к немедленной воинственной защитной реакцией - мгновенной защите мундира; мы не можем привязать моральный смысл к заданному набору спортивных эмоций и острых ощущений, которые должны быть "правильной" частью жизни колледжа. Мы, безусловно, чуждый дух в ваших колледжах. Ибо ваши колледжи есть наиболее когерентные рупоры вашей морали: и эта мораль не наша. Ваш колледж представляет собой миниатюрный мир, в котором у вас впервые развиваются спортивные инстинкты, долженствующие сопровождать вас всю реальую жизнь. Мы (за некоторым исключением) видим в колледже только образовательный центр, и, порой, место приобретения закадычных друзей. Идея соперничества с другими колледжами, в которых каждый студент должен защищать свой собственный колледж, кажется нам детской. Это вообще не цель. Это не серьезно.

Я затронул колледж в качестве лишь одной иллюстрации господства лояльности в вашей концепции подобающих человеческих отношений. Все ваше общество разделено на "команды" - с фиктивной моралью, которой надо соответствовать. Это имеет мало общего с прямым Black Watch или Old Guard, районной ассоциации г. Уиган или ротарианцам Лос-Анджелеса, ..., прогрессивным республиканцам или ассоциации декораторов, объединению изготовителей сигарет или фашистам! Всё это развлекает; это интересно, весело, спортивно. Это вносит движение и веселье в жизнь. Но мы, евреи, не слишком в этом хороши. Подобно тому, как нам недоступно бессмысленное волнение лояльности к колледжу, так мы сбиты с толку яростными, стремительными игрищами всей вашей жизни. Мы, евреи, не умеем играть в игры.

Возможно, вы ответите, что именно вы, воспринимающие случайные жизненные связи как всеобщую основу существования, в действительности, серьезны; что серьезность человека утверждается именно тем, что он отдает все свои эмоции, все свои способности каждой приходящей связи. Но такой аргумент был бы уверткой. Женщина может быть поглощена интересом к одежде до степени, исключающей все остальное; но трудно назвать ее серьезной. Серьезная поглощенность ерундой - это несерьезность. Такая куропатка, возможно, ответит мне: "Но вся жизнь ерунда." И это как раз высветит разницу между вашим и нашим взглядом на мир. 

(окончание следует)

---

---

Всего понравилось:3
Всего посещений: 6273

Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer8_9/Eppel1.php - to PDF file

Комментарии:

---

Benny B
Toronto, Canada - at 2019-05-17 15:58:56 EDT
Очень важный пример: в иврите нет западного понятия "вера".
==============
Ивритское "ани маамин" значит НЕ "я верю", а скорее "я стремлюсь убедиться". Ивритский корень "АМН" всегда связан именно с УБЕЖДЕНИЯМИ (исполнение заповедей "человек к человеку" и "человек к Богу"). "Веру" и "убеждения" хорошо проверять жизненным опытом, но проверка разумом укрепляет только "убеждения", а "веру" она разрушает.
Важно понять, что "Убеждения" это объективно существующая биологическая истина-смысл, верная для любой цивилизации любой эпохи. Но убеждения бывают разные: искренние и само-обман; примитивные ("у нас так надо делать") и разумные (человек над ними долго думал) и т.д.

С другой стороны: во всех языках западной цивилизации есть понятие "вера", которое является прекрасным примером созданной людьми истины-смысла. Именно в результате этой созданной западными людьми истины-смысла Запад сумел создать Великую Цивилизацию, потом Великую Науку - и именно из за науки Запад сейчас вошёл в глубокий кризис "веры в Бога".
Но сама концепция "вера" глубоко-глубоко сидит в людях Запада: теперь очень многие из них фанатично верят в "равноправие" (даже для терпимых к джихаду мусульманских граждан Запада), в "право на медицинское обслуживание" (даже для молодых, работоспособных и наглых бездельников) и т.д.
Людям запада аморально сомневаться в этих созданных ими смыслах - а люди еврейской цивилизации надо проверять, жизненным опытом и разумом, свои убеждения о универсальных истинах-смыслах: "нельзя давать права и равенство в тех ситуациях, когда это поощряет наглость, насилие и паразитизм", "интересы своей семьи-общины-народа должны быть для меня важнее, чем интересы другой семьи-общины-народа".

---

Benny B
Toronto, Canada - at 2019-05-16 20:17:53 EDT
В отличие от английского и русского языков, в иврите глаголы очень часто имеют общий корень с существительными:
БЛОГ ИННЫ БЕЛЕНЬКОЙ http://blogs.7iskusstv.com/?p=73969

Это наблюдение о иврите ещё раз подтверждает вывод книги Мориса Сэмюэля о фундаментальной разнице между еврейским и западным мировоззрением:
1) в западной цивилизации главное это СОЗДАНИЕ НОВЫХ "смыслов-истин" (в данном случае: разные корни создали ещё один уровень абстракции в языке), которые слабо связаны с реально существующими в природе (то есть общими для любой цивилизации любой эпохи).
2) в еврейской цивилизации главное это ОТКРЫТИЕ СУЩЕСТВУЮЩИХ в природе "смыслов-истин". Новые смыслы-истины всегда стараются создать именно на этом фундаменте.

---

Mark Appel
Israel - at 2016-09-13 20:38:31 EDT
Вы напомнили мне rabbi Sholey Boteah:
"...Without the Bible, how would we even know what good and evil are? Through science? Like the idea of Prof. Bently Glass, who suggested that the notions of good and evil be completely divorced from their moral connotations and redefined as what is good or bad for the development of a species? Would we then justify the elimination of carriers of disease or the mentally defective, the interbreeding of which might be “bad” for the health of the species?
Hitler used this very argument as the rationale for his program of euthanasia for the mentally infirm, saying, “In nature there is no pity for the lesser creatures when they are destroyed so that the fittest may survive. Going against nature brings ruin to man… and is a sin against the will of the eternal Creator. It is only Jewish impudence to demand that we overcome nature.”
In his book, Hitchens mocks the Ten Commandments. Didn’t the ancient Israelites already know that thievery and murder were wrong? Quite right. Mankind would have easily legislated much of the morality contained in the Bible even without God.
But then the whole point of the Ten Commandments is the establishment of absolute, divine morality. These are not laws legislated by man and subject, therefore, to human tampering. They are the absolute rules that dare never be changed - at any time, at any place, under any circumstances.
Hitler also believed in “Do not murder.” But it was his law that had been legislated, and it was therefore he who determined to whom it applied and to whom it did not. Indeed, Hitchens overlooks that the world’s foremost genocides have all been committed by secular, atheistic regimes that maintained the right to determine which lives were worth preserving, and which worth discarding..."

---

Benny
Toronto, Canada - at 2016-09-13 19:43:39 EDT
Mark Appel : ... или, напротив, убедив какого-нубудь еврея эммигрировать из Германии, спасла чью-то еврейскую жизнь? Мне кажется, Benny намекал на это?
--------------
Если немецкий еврей в начале 1930-ых понимает, что немцы НЕ "открыли в природе" а именно "создали сами" (или адаптировали от французов) идею "равенства всех граждан", то такому еврею очевидно, что немцы вполне могут создать и идею "евреи виноваты во всех бедах человечества".
Если немецкий еврей это не понимал, то к сожалению ему было очевидно, что "высококультурный немецкий народ не будет убивать миллионы евреев". Но немецкому народу было очевидно совсем другое: мы имеем полное право прекратить "играть в футбол" и начал "играть в хоккей на траве".

Но моя идея "Сначала необходимо понять СВОЮ точку зрения, иначе бессмысленные ссоры гарантированны" не создана мной, а ИМХО именно существует в природе - и поэтому она верна в очень многих ситуациях, например:
1) Если человек очень хочет много детей, то ему не стоит выбирать супруга, который очень хочет быть "child free".
2) Если человек сам "СОЗДАЁТ смысл", но убеждён, что он "ОТКРЫВАЕТ" реально существующий смысл, то так можно сделать ОЧЕНЬ МНОГО ЗЛА, начиная от изобретения "научного коммунизма" и заканчивая фанатичным доведением до фатального абсурда многих современных лево-прогрессивных идей.

---

Mark Appel
Rishon LeZion, Israel - at 2016-09-13 09:42:28 EDT
Я ещё раз решила проанализировать своё неприятие....«Другого», из совершенно другой подгруппы, не жалко и не должно быть жалко.
------------------------------
Ася! Я искренне снимаю перед Вами шляпу за то, что, прежде чем "броситься в бой", вы стараетесь понять чужие аргументы и осмыслить собственные чувства (неприятия). Это - редкое свойство, тем более, среди евреев.
Нет, мы - не разные species; мы - разные цивилизации. Великий историк Арнольд Тойнби выделил 8 известных человечеству цивилизаций, перечислив среди них "ископаемую" еврейскую (на что Сэмюэль отреагировал книгой "Профессор и ископаемое"). Тойнби, собственно, не хотел обидеть, а лишь имел ввиду древнееврейское государство. Но Сэмюэль считал, что мы остались отдельной цивилизацией до сих пор. От этого очень далеко до "Другого... не должно быть жалко". Разве мы не испытываем сострадание, уважение и прочие чувства к японцам?

amazon.com называет эту книгу "классикой". Любая классика - это предельно заострённая и углублённая одна мысль, один аспект. Вежливое раскланивание в разные стороны классикой не станет. М.Самюэль заканчивает книгу следующей фразой:
"...Но вместо того, чтобы произносить старые любезности, затушёвывая обиду с осторожностью и тактом, было бы лучше не писать совсем, но меня гнала жажда написать. И хотя, возможно, здесь и там я допустил ошибки, в основном, я думаю, я прав. И я утешаю себя мыслью, что, если эта книга оскорбляет резкостью утверждений, то, Бог свидетель, бесконечная тактичность тысяч других евреев, кажется, обижает не меньше. Что бы мы не делали, нас проклинают, и я предпочитаю быть проклятым стоя, а не пав ниц."
Это - позиция. Это ощущение юноши, только что работавшего в комиссии по расследованию погромов в Польше, и свидетеля лишь нарастающей волны антисемитизма (вы это увидите во 2-й половине книги), которая через 10 лет приведёт к Катастрофе. Мне кажется, заражённые категоричностью автора, мы упускаем исторический аспект книги. Я не читал «Благоволительницы» Литтела, но я ещё раз спрошу, выход книги привёл хотя бы к одной добавочной жертве Катастрофы или, напротив, убедив какого-нубудь еврея эммигрировать из Германии, спасла чью-то еврейскую жизнь? Мне кажется, Benny намекал на это?

---

Benny
- at 2016-09-12 23:56:08 EDT
Ася Крамер: ... А вот это опасно! «Другого», из совершенно другой подгруппы, не жалко и не должно быть жалко. ...
------------
В еврейской системе это СОВСЕМ НЕ ТАК: "жизнь, достоинство и действия" ЛЮБОГО человека имеют абсолютный смысл - даже если он принадлежит к враждебному народу с полностью противоположными ценностями. Но мои "жизнь и достоинство" тоже имеют смысл, поэтому от "враждебного чужака" евреи требуют уважать свои жизнь и достоинство, но НЕ требуют изменить его ценности или чтобы он перестал быть чужаком.
Я много раз видел, как эта система ПРЕКРАСНО работала в реальном мире между ультра-правыми поселенцами и палестинцами, которые были очень строгие мусульмане и анти-сионисты. Например, умерший неделю назад 85-летний "хевронский шериф" Eddie Dribben ז"ל: арабы его глубоко уважали, помогали ему и он уважал их и помогал им - но когда в прошлом его попробовали убить, то он в отместку убил шейха деревни, откуда вышли те неудачливые убийцы.

Ася Крамер: ... Так работают плохие дипломаты (которых сейчас пруд пруди): они ссорятся и дразнятся там, где можно и нужно найти точки соприкосновения и общие платформы.
------------
Сначала необходимо понять СВОЮ точку зрения, иначе бессмысленные ссоры гарантированны. Без понимания своей позиции евреи говорят с арабами и с западом с позиции глубоко чуждого (и реально враждебного) и тем и другим "коктейля ценностей".

---

Ася Крамер
- at 2016-09-12 23:00:49 EDT
Я ещё раз решила проанализировать своё неприятие. Оно касается вот чего. Автор книги все время выводит на кощунственную для меня мысль: мы настолько разные, что по сути мы разные species! А вот это опасно! «Другого», из совершенно другой подгруппы, не жалко и не должно быть жалко. Там включается совершенно другая этика. Когда я читала книгу Литтела «Благоволительницы» (у меня здесь была рецензия на роман – название «Богини мщения ещё летают») я не могла избавиться от ощущения: они только тогда смогли так бесстрастно и деловито убивать, когда вычеркнули нас из списка себе подобных… Они выполняли работу – только и всего… Собственно, это основная мысль романа. А теперь ответьте, не было (не могло ли быть – в числе прочего?!) -это воздействием книги «Они язычники», её самонадеянного вызова неевреям? Так работают плохие дипломаты (которых сейчас пруд пруди): они ссорятся и дразнятся там, где можно и нужно найти точки соприкосновения и общие платформы.

---

Benny
- at 2016-09-12 22:47:15 EDT
Интересный пример из моей небольшой (2-3 сотни работников) британско-канадско-американской фирмы:
сейчас у нас все агитируют за британскую компанию борьбы с раком ( https://bravetheshave.org.uk/ ): пожертвуй деньги на исследования и побрейся налысо ради солидарности с больными. Конечно, больше людей пожертвуют деньги, но всё же "побриться налысо" цениться коллегами значительно больше.
А для меня эта "игра в солидарность" просто "глупость": сочувствие больным я очень ценю, но я НЕ способен понять смысл этой "солидарности", очень похожей на солидарность со своей любимой футбольной командой.

Юрий Ноткин: ... Ладно бы и это, но куда деваются гигантские массы индусов, китайцев, японцев, корейцев? ...
------------
ИМХО: У них нет реальных претензий на "универсальность". Все они или постепенно адаптируют "западные ценности" (а корейцы - даже христианство) с сохранением некого местного колорита, или сохраняют свой "особый заповедник ценностей", который НЕ СМОЖЕТ СТАТЬ привлекательным для всего человечества.
Я одно время немного интересовался китайской культурой и Конфуцием. Моё мнение: у них есть очень большая проблема с необходимой в современном мире ценностью "личной инициативы масс людей". Я НЕ думаю, что "за ними будущее".

---

Б.Тененбаум-Ю.Ноткину
- at 2016-09-12 22:21:28 EDT
смущает один и тот же факт - в качестве противопоставления евреям принимается некий преимущественно христианский Запад с его концепцией национальных государств с намеками, etc
Ладно бы и это, но куда деваются гигантские массы индусов, китайцев, японцев, корейцев?
==
Автор описывает мир, современный ему. Если бы жил сейчас, то, м.б., сьездил в Пекин, или в Дели, или в Сеул. Но в 1924 центром мира была Европа, с приложенными к ней ответвлениями в виде США и/или Латинской Америки ...

---

Юрий Ноткин
- at 2016-09-12 21:49:42 EDT
Всякий раз, когда мир пытаются представить в виде дихотомии- евреев и неевреев (гоев),
монотеистов и идолопоклонников ( язычников), эллинов и иудеев, меня смущает один и тот же факт - в качестве противопоставления евреям принимается некий преимущественно христианский Запад с его концепцией национальных государств с намеками, что этот мир национальных государств потихоньку погружается в пучину антагонистической евреям, построенной по иным принципам,но все же формально монотеистической мусульманской не то религии, не то идеологии.
Ладно бы и это, но куда деваются гигантские массы индусов, китайцев, японцев, корейцев?
Неужто и на них распространяется, наиболее удачные по мнению переводчика разделы статьи - «Спорт», «Боги», «Утопия», «Лояльность», или это просто неведомый загадочный Лес, абсолютно ни на что не похожий и одинаково непонятный и иудеям и идолопоклонникам

---

Mark Appel
Rishon LeZion, Israel - at 2016-09-12 21:11:31 EDT
Мне, переводчику, может стоит помолчать, но позвольте вставить запоздалое слово.
1. Биография М.Самюэля почему-то не появляется, когда кликаешь на его имя, поэтому в конце я её приведу.

2. Я почувствовал, что кое-кто не обратил внимания на год издания. С 1924 г. эта книга издавалась многократно, последний раз в 2014 г. Как выразилась Ася, "книга УЖЕ, скорее всего, сыграла свою роль в обосновании, которое делали нацистские идеологи." И сейчас у меня вопрос к Асе: "СЧИТАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО НЕ БУДЬ ЭТОЙ КНИГИ, В ХОЛОКОСТ БЫЛО БЫ УБИТО МЕНЬШЕ ЕВРЕЕВ, ЧЕМ ИХ УБИЛИ С УЧЁТОМ ЭТОЙ КНИГИ? ДА ИЛИ НЕТ?" И пусть каждый читатель поразмыслит над этим вопросом прежде чем продолжать дискуссию.

3. Краткая биография Мориса Сэмюэля.
Морис Сэмюэль (1895 - 1972) родился в Румынии в рабочей еврейской семье. Когда ему было 5 лет, семья переехала в Манчестер. Там он окончил школу и университет и познакомился с Хаимом Вейцманом, профессором химии того же университета. В 1914 г.Сэмюэль переселился в Нью-Йорк. С вступлением США в Первую Мировую войну его призывают в армию для работы с еврейскими новобранцами, неговорящими по-английски. В 1919 г. он становится секретарём и переводчиком на Версальской мирной конференции и в комиссии по расследованию погромов в Польше. Эти формирующие личность события молодости дают толчок всей его дальнейшей активности и привязанности к судьбам еврейского народа. Тогда и была написана книга "Вы - язычники".Сэмюэль возобновляет переписку с Вейцманом, участвует в Сионистском движении США, а с 1928 г. посвящает себя карьере писателя целиком. Он путешествует по всему миру с лекциями на еврейские темы, пишет художественные книги и публицистику, много переводит с идиша, в том числе Бялика, Шолом Аша и Шолом Алейхема. С 1953 по 1971 гг. он соавтор и ведущий радиопрограммы "Вечный Свет Слова", посвящённой Библии.
"Вы - язычники" - его первая и самая цитируемая книга.

---

Benny
Toronto, Canada - at 2016-09-12 20:57:45 EDT
" ... Существует такая вещь, как изменение человеческого мнения, но нет такой вещи (за пределами области долгой и кропотливой психотерапии в отдельных случаях) как изменение человеческой природы ... "
-------------------------
В данной статье речь именно о УБЕЖДЕНИЯХ, которые нормальные люди могут менять даже 2-3 раза в жизни. Это совсем не легко, но вполне можно обойтись и без "кропотливой психотерапии".

Я могу объяснить, почему я считаю это НЕ "своим СУБЪЕКТИВНЫМ мнение" но ОБЪЕКТИВНОЙ истинной.
В этом вопросе я полностью согласен с критикой [Беленькая Инна - at 2016-09-12 15:17:16 EDT].

---

Benny - Ася Крамер, Беленькая Инна
- at 2016-09-12 18:50:09 EDT
Обратите внимание на мой пост "(наблюдение 1)" 2016-09-12 18:02:13 EDT (278 в Гостевой): эта книга НЕ только может быть идеологической базой для НОВОГО Холокоста (не дай Б-г), но и идеологической базой для ПРЕДОТВРАЩЕНИЯ очередного Холокоста.

---

Benny (наблюдение 2)
Toronto, Canada - at 2016-09-12 18:32:18 EDT
Вывод из этой статьи: если человеку очевидно, что жизнь и поступки любого человека имеют "смысл и цель" - то на уровне "хохма" он даже не верит, а просто ЗНАЕТ, что Б-г Авраама существует.
Именно Б-г Авраама, которые ожидает от человека сотрудничества в исправлении этого мира.


Оффтопик: "понимание" человека имеет 3 этапа:
1) "Хохма": человек осознаёт существование идеи, но смутно понимает её суть и тем более её детали.
2) "Бина": понимает логические законы и количественные связи.
3) "Даат": эмоциональное осознание: идея становится частью жизни человека, то есть НЕ следование этой идеи причиняет ему боль. Например, идея "плохо бить молотком по боевой гранате" :-)

---

Сэм
Израиль - at 2016-09-12 18:28:45 EDT
Что же до слова "сионист", то, полагаю, это понятие было несколько шире, чем "резидент Британской Палестины".
Б.Тененбаум - at 2016-09-12 18:00:37 EDT
------------------------
Рекомендую прочесть мнение Кестлера по вопросу, кто есть сионист.
И абсолютно не принципиально в данном случае, идёт речь о Еврейском Государстве или о Еврейского доме.
Если книга вышла в 1924 г, то писалась она как раз во времена 3-ай алии и я, хотя я конечно могу ошибаться, полагаю, что автор, рассматривая связку: евреи – не евреи (мне не нравится термин "гои"), должен был хотя бы упомянуть о таком варианте решения вопроса. Тем более, что со времени Базельского конгресса прошло уже пара десятков лет.

---

Benny (наблюдение 1)
Toronto, Canada - at 2016-09-12 18:02:13 EDT
"... Годы наблюдений и размышлений всё сильней убеждают, что мы евреи стоим отдельно от гоев, что исходный дуализм раскалывает человечество на две отдельные части; что этот дуализм является фундаментальным, и что все различия между вами гоями тривиальны по сравнению с тем, которое отделяет всех вас от нас ..."
------------
Этот "дуализм" одновременно и фундаментальный и его как бы нет вообще. Например, "физика Ньютона" и "общая теория относительности" дают де-факто одинаковые результаты в одних условиях, и очень разные результаты в других.

Также, эта реально существующая "пропасть в мировоззрении" может не только стать причиной Холокоста, но и предотвратить Холокост.

Например:
1) если действия человека это "игра" (Западная идея: человек создаёт смысл), то нельзя одновременно играть и в "футбол" и в "хоккей" - или в "мир" и в "войну".
Конкретный пример: "сирийские беженцы" в Германии: если с ними "мир", то есть "презумпция невиновности", а если они насилуют немок и одобряют это как группа, то значит с ними "война" - и тогда есть совсем другие законы.
2) если действия человека имеют "смысл и цель" (Еврейская идея: человек открывает реально существующий абсолютный смысл), то нет никаких проблем сейчас вести себя с этими "беженцами" по законам "мира" (милосердие, презумпция невиновность, личная ответственность), а через день - по законам "войны" (вселить ужас в сердца дикарей, которые не просто осмелились насиловать немецких женщин, но и вовсе не осуждают это как группа).

ИМХО: только такие идеи могут одновременно спасти Западную цивилизацию от "исламизации Европы" и от "ксенофобизации Европы" на уровне нацизма.

---

Ася Крамер
- at 2016-09-12 18:02:09 EDT
Поскольку книга написана в 1924 году (я это выяснила только сейчас), то будущее время можно сменить на прошедшее: она УЖЕ, скорее всего, сыграла свою роль в обосновании, которое делали нацистские идеологи. Ведь это настоящий подарок для них: Самуэль говорит, что эти присущие евреям неизменные различия всегда будут делать их "разрушителями" и "ниспровергатели" европейской культуры и общества.
Но что значит - убрать текст! Мы, конечно, можем обеспечить праведную чистоту и неосведомленность наших рядов, но не о нас ведь речь! Я как раз полностью поддерживаю предложение Сэма отметить труд переводчика Марка Аппеля - он открыл для нас текст и целый пласт, о котором мы не знали.

---

Б.Тененбаум
- at 2016-09-12 18:00:37 EDT
Нашёл в Интернете информацию об авторе, в ней он характеризуется как сионист!
Ну какой же он сионист, если в своей статье он ни разу не упомянул евреев, живущих в еврейском государстве.
==
Kнига вышла в 1924 году, а задумана, конечно же, была куда раньше. Так что до еврейского государства, как такового, должно было пройти еще целое поколение. Что же до слова "сионист", то, полагаю, это понятие было несколько шире, чем "резидент Британской Палестины".

А материал - глубок и великолепен.

---

Сэм
Израиль - at 2016-09-12 17:21:41 EDT
Принудил себя взяться за эту статью – уж больно заинтересовала реакция на неё уважаемых Инны и Аси.
Должен только сказать, что полностью с ними согласен.
Нашёл в Интернете информацию об авторе, в ней он характеризуется как сионист!
Ну какой же он сионист, если в своей статье он ни разу не упомянул евреев, живущих в еврейском государстве. А дело с ними в любом случае обстоит абсолютно иначе.
Некоторое время назад на сайте был отрывок из книги Кёстлера, именно посвящённой этой теме.
Там было всё сказано намного яснее и намного короче.
И последнее.
Надеюсь, что я отвечаю требованиям, появившемися сегодня по отношению к посетителям сайта, выдвигающим претендентов на конкурс.
Так вот, позвольте выдвинуть переводчика статьи Марка Эппеля по разделу Переводы.

---

Беленькая Инна
- at 2016-09-12 15:17:16 EDT
Дежурный по сайту
- 2016-09-12 12:53:24(256)

Если Вам так уж необходимо отдавать распоряжения редакции, что печатать, а что убрать, то найдите более серьезные аргументы, чем "слова Аси Крамер".
__________________________________

Собственно, другого ответа я и не ждала. Правда ваша, не мое это дело. Да и подставлять Асю Крамер нехорошо. Но угроза–то, о чем Ася говорит, действительно серьезная. Поэтому по существу. Вот только несколько выдержек из текста, которые не требуют комментариев:

«…кто говорит, что еврей всегда либо француз, либо американец, либо англичанин, по месту своего рождения, я бы ответил: " Для меня обычный национальной или расовой классификации не хватает"….

«Годы наблюдений и размышлений всё сильней убеждают, что мы евреи стоим отдельно от гоев, что исходный дуализм раскалывает человечество на две отдельные части; что этот дуализм является фундаментальным, и что все различия между вами гоями тривиальны по сравнению с тем, которое отделяет всех вас от нас»….

«В нашей же системе у вас нет нравственности. В вашей системе мы навсегда обречены выглядеть неприличными…»;

«Существует такая вещь, как изменение человеческого мнения, но нет такой вещи (за пределами области долгой и кропотливой психотерапии в отдельных случаях) как изменение человеческой природы»…

Здесь все вроде ясно: между евреями и гоями пропасть и пропасть непреодолимая.
И отличие не только в системе духовных ценностей. Отличие - в самой биологической природе евреев.

Автор задает важный вопрос: «Есть ли у меня полномочия высказываться (ибо представление полномочий всегда должно предшествовать презентации тезиса)? Откуда у меня претензии на внимание всего мира?...
Я представляю себя только как еврея, который жил, наблюдал и думал: мой опыт и контакты были несколько более разнообразны, чем у большинства людей, но это не имеет ничего общего с моими взглядами.

И далее:
«Истина, простирающаяся по всей вселенной, также содержится в любой её части. Законы
гравитации проявляются целиком как в падение гальки на землю, так и в движении солнца, участвующего в полёте окружающих звезд. Закон Эйнштейна работает не менее верно в ползущей улитке, чем в головокружительном колебании самой быстрой атомной суб-частицы. Эти законы более легко наблюдаются в одном случае, чем в другом: вот и все».
Очень хороший пример. Но автор приводит это в доказательство своей правомочности говорить от имени евреев, поскольку его «опыт и контакты были несколько более разнообразны, чем у большинства людей».
Но говоря об этом, он почему-то не задумывается о том, что эти законы распространяются и на человеческое общество. И автор не подозревает, что этим рубит сук, на котором сидит. Потому что « все люди функционируют филогенетически в едином биологическом, материальном, духовном процессе….. Понятие национальной исключительности есть невежественная и злобная чепуха, измышляемая тиранами…
Смешно думать, что нет единого растительного или животного мира, потому что африканская гиена не живет с русским петухом или вяз не похож на черемуху. И тем более это относится к области духовной деятельности человека, к человеку, к физическому человеческому роду» (О.Фрейденберг). Тоже не глупые люди писали.

---

Ася Крамер
- at 2016-09-12 01:21:09 EDT
Mark Appel
Israel - at 2016-09-11 10:40:39 EDT
Ася Крамер,
Книга не политкорректна, и Вы угадали, антисемиты цитируют её без остановки.
--------
Не политкорректна? Нет, это слишком мягко. Она убийственна! Да, в прямом смысле - это может быть идеологической базой для очередного Холо. ... не хочу произносить. Вы знаете, я в последнее время имею серьезные проблемы к одному распространённому еврейскому характеру. Бог наградил этот тип людей мозговым бурлением невиданной силы. Мысли спешат, укладываются в красивые схемы и просятся наружу. Но вопрос - зачем - не возникает? Ответственность за произносимое и излагаемое отсутствует. А без неё на кой нам красоты стиля и извивов мысли?

---

Григорий Тумаркин
Israel - at 2016-09-12 00:48:48 EDT
На это гой ответит здраво
- Мы столь ужасны? Хорошо.
Но коль тебе мы не по нраву,
Зачем тогда ты к нам пришел?

---

Mark Appel
Israel - at 2016-09-11 10:40:39 EDT
Ася Крамер,
Книга не политкорректна, и Вы угадали, антисемиты цитируют её без остановки: впервые я нашёл цитаты из книги в нацистских сайтах. Делая перевод, я сознавал, что добавляю русскоязычных антисемитов к сонму иноязычных.
Текст книги не должно воспринимать, как абсолют. Но вы же сами согласны, что главы: спорт, лояльность, - блестящи. Жаль, не опубликовать.
Случайно вышло, что текст 1-й части вышел недовычитанным и без предисловия. Вторая часть выйдет в лучшем состоянии.
Если хотите со мной связаться, я могу дать ссылку на вычитанный текст.

---

Ася Крамер
- at 2016-09-10 05:19:40 EDT
Страшная вещь! Я даже хотела, чтобы это было произведение графомана (поначалу там небольшая мания величия просматривалась), но –нет, некоторые куски там гениальны, формулировки – замечательные, четкие. Эти страницы про спорт, про войну – гениальные. А почему страшная? Автор хочет доказать, что противоречия между евреями и неевреми – непреодолимые и сущностные. От этого мне явно не себе. Так и вижу, как антисемиты цитируют её абзац да абзацем. Ведь если мы такие разные по сути, так зачем нам сострадать? Понимать? Мы – разные люди. Нет, все-таки любим мы все сформулировать, высказать, доказать. А нужно ли?
PS. Перевод в целом хороший, но есть немало несовпадений в падежах

---

Mark Appel
Rishon LeZion, Israel - at 2016-09-04 09:49:06 EDT
Benny,
Лучший подарок автору, в данном случае - переводчику, когда читатель абсолютно верно понял смысл текста, его тональность и следствия. Спасибо. Пример с генералом Ли - великолепный.
Mark Appel

---

Benny
Toronto, Canada - at 2016-09-04 07:44:35 EDT
На мой взгляд, это одна из чрезвычайно редких и ГЕНИАЛЬНЫХ статей на очень важную тему: принципиальная разница между еврейским и западным мировоззрением.

Конкретный примеров (один из очень многих): http://7iskusstv.com/2016/Nomer2/Barhavin1.php
самый конец Гражданской Войны в США, начало Апреля 1865 года, главнокомандующий главной армии южан Роберт Ли принимает решение: а) сдаться и закончить войну; б) пойти в последний бой, умереть героем и война закончится уже без него; в) продолжить партизанскую войну.
Чувство долга не дало Ли выбрать опцию "б)", но всё же она была для привлекательна и почётна для него и для многих его солдат, которые за ним бы последовали. Но в еврейском мировоззрении такой опции просто нет, это НЕ "почётная смерть героя", это "глупая мерзость".


Объяснение: есть принципиальная разница между западным "я раб Бога" (или "многих богов" или "нет Бога") и еврейским "нет никого, кроме Бога одного".
В еврейской версии даже 99% атеист глубоко ощущает, что ЖИЗНЬ И ДЕЙСТВИЯ ЧЕЛОВЕКА ИМЕЮТ ЦЕЛЬ И СМЫСЛ.
Но из западной версии следует, что человек сам создаёт себе цель и смысл. Фактически это значит, что в западном мировоззрении ЖИЗНЬ И ДЕЙСТВИЯ ЧЕЛОВЕКА ЭТО ТАКЖЕ ИГРА - а в игре не спрашивают, почему в американском футболе можно брать мяч руками. Надо просто соблюдать правила игры - и тогда ты будешь уважать себя и тебя будут ценить и уважать твои сограждане.

В еврейском мировоззрении стоит вопрос о смысле и цели этой игры, а в западном - эта игра есть цель сама по себе.
Например, если охотник-любитель подстрелил утку на земле, то в зап. мировоз. такой охотник совершил тяжкий проступок и он потеряет уважение коллег, а в евр. мировоз. - если уже всё равно решили, что можно убить "Х" уток ради удовольствия, то такой охотник всего лишь немного поленился, ничего страшного не произошло.

---

Б.Тененбаум
- at 2016-09-01 18:52:28 EDT
Время от времени в журналах Портала публикуются материалы, трудные для чтения. Они, что называется, много весят, и касаются вопросов, которые поставлены высоко, намного выше каждодневных помыслов. Вот эта публикация - одна из их числа.

P.S. Огромная признательность переводчику - самому взяться за английский оригинал мне и в голову бы не пришло.

---

---

---