Юлия Могилевская. Совесть переживших Холокост

Среди 38 тыс. нидерландских евреев, переживших оккупацию, было и около 670 членов группы Барневельд. В то время как по стране проходила волна облав, арестов и депортаций, они открыто жили в замке, предоставленным им в распоряжение властями. Впоследствии они всё же были депортированы, но сохранили привилегированное положение и могли не опасаться за свою жизнь. Кем были эти люди и их покровители? И почему их военное прошлое стало одной из тёмных страниц истории Нидерландов?

Летом 1942 года восемь евреев обратились к генеральному секретарю Министерства внутренних дел Нидерландов Карелу Йоханесу Фредериксу (K.J. Frederiks, 1881-1961) с просьбой освободить их от депортации в Германию. Фредерикс изложил дело немецкому командованию и получил согласие. Так же благосклонно отнеслись нацисты к нескольким последующим подобным просьбам. К августу 1942 года девятнадцать евреев получили письмо с заверением, что они не будут высланы ни за границу, ни в пределах страны. В чём причины такого милосердия? Объяснений несколько. Ещё осенью 1941 года Фредерикс заявил, что покинет свой пост, если нидерландские евреи будут депортированы в Польшу. Отставка генерального секретаря, исполнявшего обязанности министра иностранных дел[1], была крайне невыгодна оккупационным властям, вот они и старались сохранять с ним хорошие отношения. Впрочем, первоначально Фредерикс получил решительный отказ. Обергруппенфюрер СС и лютый антисемит Ханс Альбин Раутер (H.A. Rauter, 1895-1949) дал ему понять, что решение еврейского вопроса — не его ума дело. Тогда Фредерикс обратился к генеральному комиссару специального назначения Фритцу Шмидту (F. Schmidt, 1903-1943), карьерному оппоненту Раутера. Шмидт, зная о реакции своего противника, решил пойти тому наперекор, потому и оказался таким сговорчивым. Значит, евреев спасло карьерное соперничество? Не только. Рейхскомиссар Нидерландов Артур Зейсс-Инкварт (Arthur Seyss-Inquart, 1892-1946) был в курсе о протекциях и переговорах Фредерикса, однако не проявил возражений или недовольства. Согласно мнению историка и писателя Луи де Йонга[2], главный нацист страны считал, что небольшое послабление поможет предотвратить крупные акции протеста: «Такова была общая стратегия немецких властей: идти на временные мелкие уступки ради достижения основной цели».

Между тем Фредерикс получал всё больше писем с настоятельными и душераздирающими мольбами о спасении. Люди видели, как арестовывают и увозят их соседей, друзей, родственников. Наблюдали за тем как экономические и возрастные льготы, гарантированные ранее оккупационным правительством, теряют силу. В список же Фредерикса евреи верили почти безусловно — насколько вообще можно было чему-то верить в тех невероятных условиях. Ему писали даже перед отправкой в пересыльный лагерь Вестерборк и из самого лагеря.

«Глубокоуважаемый г-н Фредерикс. Я слышала, что в Ваших полномочиях дать евреям освобождение от принудительных работ в Германии. Очень прошу Вас помочь мне. Я преподавательница музыки. Боюсь, что мои руки и пальцы пострадают от тяжёлого физического труда и впоследствии я не смогу заниматься любимым делом...»

«Глубокоуважаемый г-н Фредерикс. Пишу Вам, потому что не знаю, к кому ещё обратиться. Моей двоюродной сестре предстоит депортация. Но это совершенно невозможно — как в настоящий момент, так и в ближайшем будущем. Моя кузина отличается чрезвычайно слабым здоровьем, она ещё не оправилась от тяжёлой операции, которую перенесла полгода назад. Прошу также учесть, что её покойный супруг был заслуженным работником текстильной промышленности, обладателем нескольких наград…»

«Любезный г-н Фредерикс. На Вас наша последняя надежда. Ещё раз выражаю Вам благодарность за неоценимую услугу, оказанную мне и моей семье. Мы теперь в безопасности. Но нас чрезвычайно беспокоит судьба двух незамужних подруг моей жены: сестёр Ребекки и Иоганны Бигель. Они находятся в Вестерборке, в бараке 55. Ребекка — профессор астрономии, Иоганна — биолог…» Эта просьба оказалась напрасной: четыре дня спустя сёстры Бигель покончили с собой.

К работе с корреспонденцией было подключено несколько сотрудников Фредерикса, но решение об удовлетворении или отклонении просьб принимали двое: он сам и Ян ван Дам (Jan van Dam, 1896-1979), генеральный секретарь Министерства науки, культуры и образования. Какими критериями руководствовались оба господина? Фредерикс, будучи ответственным за проект и его главным исполнительным лицом, полагал, что список избранных должен состоять из известных и именитых голландцев: так будет проще отчитываться перед немцами. Впоследствии оказалось, что отчётов вовсе не требуется: немецкое командование не интересовалось заслугами и талантами евреев. Оно лишь установило максимальное количество помилованных: пятьсот. Позже Фредериксу удалось добиться увеличения этого числа до семисот.

Кто в итоге был включён в заветный список? В нём и в самом деле было много известных и уважаемых имён: учёных, изобретателей, юристов, писателей, музыкантов, актёров. А также членов их семей – они автоматически получали льготы вслед за своими отцом, матерью, супругом или супругой. Были в списке также люди, не обладавшие особыми талантами и не пользовавшиеся известностью, но занимавшие высокие посты: директора предприятий, врачи, инженеры, преподаватели высших учебных заведений. Или те, кто сами ничем не отличились, но чьи отцы или деды имели большие заслуги перед страной. Вместе с тем среди избранных было и немало евреев с обычной биографией и родословной. Почему Фредерикс решил спасти именно их, тогда как многим ему приходилось отказывать? Возможно, это были просто его знакомые. Или друзья и родственники знакомых. Что ещё могло повлиять на его выбор: возраст, семейная ситуация, содержание письма просителя? Ответ на этот вопрос так и не найден. Впрочем, надо отметить, что в список — за малым исключением — вошли выходцы из элитарных слоёв общества, имевшие солидный достаток. Есть мнения, что Фредерикс получил от них крупные взятки. И даже, что некоторые спасённые состояли членами NSB — Нидерландской национал-социалистической партии[3]. Но это только предположения, ничем не подтверждённые и не доказанные.

Евреи из списка Фредерикса получали справку об освобождении от депортации и принудительных работ. И на её основе — соответствующую печать в паспорте. Однако последняя процедура сопровождалась дополнительными проверками, что влекло за собой отсрочку. В результате некоторых льготников брали под арест: сотрудники полиции часто не доверяли справке. Людей отправляли в пересыльный лагерь Вестерборк, и попытки Фредерикса освободить их оттуда не всегда заканчивались успехом. К тому моменту, когда его телеграмма доходила до коменданта лагеря, заключённых могли уже транспортировать в Польшу или Германию. Если же они ещё находились в Вестерборке, их обычно беспрепятственно отпускали на свободу, однако всё их имущество оказывалось конфискованным, их дом был опустошён и заколочен. Чтобы избежать таких фатальных недоразумений, Фредерикс — сам или при содействии других — разработал особый план: разместить ‘своих евреев’ в одном месте, где им будет гарантирована безопасность. Для этой цели были выбраны два пустующих замка в деревне Барневельд, лежащей на востоке страны. План был одобрен в высших кругах, и в начале декабря 1942 года около 250 человек (столько имён насчитывал тогда список) получили письмо с вопросом, согласны ли они на переезд. Люди были испуганы, растеряны, не знали, на что решиться. В итоге все дали положительный ответ. В конце декабря их — из разных городов страны — доставили на автобусах в Барневельд. Багаж перевозили отдельно: не только личные вещи, но и мебель, посуду, книги и пр. Были даны чёткие предписания о том, что можно и что нельзя взять с собой.

Прощание с родным домом, друзьями и близкими, а в некоторых случаях и с работой[4] далось людям нелегко, но немного освоившись и привыкнув, они ощущали облегчение. Некоторые описывали потом пребывание в Барневельде — тихом зелёном месте, вдали от облав и погромов — как счастливое время. Но разумеется, ситуация была отнюдь не идеальной. Полной уверенности в безопасности у переселенцев не было, кроме того их тревожила судьба друзей и родственников. Их новая жизнь была далеко не такой комфортной как дома: они были лишены свободы передвижения и оказались по сути в огромной коммунальной квартире.

Евреи вселились в два замка: Де Бизен и Де Шефелаар. В первом — отлично оборудованном и напоминавшим гостиницу среднего класса — разместилось несколько десятков наиболее состоятельных семей. Большинство же заняло второй замок. Когда-то в нём располагался детский дом, но последние годы здание пустовало. Оно было плохо пригодно для жилья: огромные, холодные залы, перебойное водоснабжение, мало санузлов и душевых. Однако в нём уже велись ремонтные работы. А рядом сооружались новые строения — с учётом, что вскоре евреев в деревне станет больше. Сами новосёлы тоже взялись за дело: расставили привезённую мебель, разложили ковры, повесили картины. Жизнь постепенно налаживалась. Евреи, прибывшие в Барневельд несколько месяцев спустя, застали гораздо более оптимистичную картину. Несколько семей занимали отдельные комнаты, остальные спали в четырёх залах, два были предназначены для мужчин и два для женщин. При этом супружеские пары могли уединиться — на чердаке или в других подсобных помещениях. В кухнях было всё необходимое оборудование для приготовления пищи. Ели три раза в день — группами, в разных салонах, приспособленных под столовые. Еда была простой, однообразной, но достаточно питательной. Имелись большая библиотека и почтовая контора. Для религиозных обрядов были выделены специальные залы. Для детей организовали школу, при этом преподавателей было больше, чем учеников: классы состояли из двух-трёх, а то и одного человека. В конце школьного года дети получили годовые оценки по всем предметам, двое даже сдали выпускные экзамены.

В замке работали прачечная, химчистка и парикмахерская. Еврейский парикмахер из Гааги получил в Барневельде приют, поскольку без его услуг никак нельзя было обойтись. Это спасло ему и его семье жизнь. В обслуживании клиентов ему ассистировали его супруга и известная арфистка. Работы было много: жильцы — как и прежде на воле — тщательно следили за своим внешним видом. В ряде комнат размещались поликлиника, стационар и аптека, где работали восемнадцать врачей, зубной врач, два медбрата, пять медсестёр и три аптекаря. Но этого оказалось недостаточно, позже — по протекции начальства — из Вестерборка прибыли ещё два дантиста и шесть сотрудников младшего медицинского персонала.

Правление обоих замков состояло как из самих жильцов, так и лиц (голландского подданства), назначенных свыше. Среди последних не было антисемитов или сторонников нацистского режима. Действовало несколько комиссий: по вопросам продовольствия, образования, культуры, по техническому обслуживанию, здравоохранению, поддержанию чистоты и другие. Были назначены ответственные за порядок в отдельных помещениях или частях здания. Соблюдался режим дня: подъем в 6:30, отбой не позже 22:30. По воскресеньям разрешалось вставать и ложиться на час позже. Работы по дому выполнялись согласно чёткому графику, у каждого был свой круг обязанностей. Именитые академики и известные дирижёры мыли полы и чистили картошку наряду с остальными. Однако у всех оставалось время и на более интересные дела. Актёры и музыканты давали представления и концерты. Учёные, исследователи и преподаватели склонялись над книгами, тетрадями, и чертежами, чтобы сохранить свой профессиональный уровень. Кроме того они учили других — и не только школьников и студентов. Для всех желающих устраивали лекции и семинары. Были организованы курсы теологии, биологии, математики, химии, экономики, стенографии, и рисования. А также — иврита, испанского, итальянского, английского, древнегреческого и латинского языков.

Праздники и дни рождения отмечали совместно. Впрочем, не все считали себя вправе предаваться веселью, в то время как в Европе происходили страшные события. Наиболее беспечными были дети и молодёжь. Они гордились тем, что получают уроки от известных профессоров. Им нравилось элитное интеллектуальное окружение. Среди своих ровесников они находили друзей. Случались, разумеется, и влюблённости, одна пара даже обручилась.

Первое время свобода евреев мало ограничивалась, они даже ходили за покупками в деревенский магазин. Правда, вскоре это запретили. Но люди по-прежнему могли гулять в большом парке, окружавшем оба дворца. Один из жильцов, профессор-энтомолог, собрал там уникальную коллекцию бабочек. Приезжали гости извне — как евреи, так и ‘арийцы’. Разрешение на визит последних было отменено в конце июня 1943 года, а еврейские посетители постепенно — по известным причинам — появлялись всё реже. Охраны не было. Это понятно: куда евреи могли бежать? Но почта — все приходящие и отсылаемые письма и посылки — проверялись специально нанятыми контролёрами. Несколько раз являлись немцы с проверкой. Жильцы тогда поспешно брали швабры, тряпки, грабли и лопаты и принимались за работу, чтобы у эсэсовцев не создалось впечатления, что они целый день бездельничают.

Кто оплачивал безбедную и даже шикарную по тем временам жизнь в двух замках? Прежде всего сами евреи из списка Фредерикса, они внесли все свои сбережения за право проживать в Барневельде. Недостающие средства предоставил банк Liebman Rosental, где хранились деньги депортированных евреев. Жильцам ежемесячно выдавали небольшие суммы на карманные расходы.

До осени 1943 года Фредерикс и Ван Дам продолжали пополнять свой список. 18 сентября в замок Де Шефелаар прибыли двадцать шесть новых жильцов. А утром 28 сентября, через девять месяцев после появления в Барневельде первой группы евреев, в деревню въехали персональный автомобиль и десять грузовиков. Старший офицер объявил жителям обоих замков, что через два часа их всех, включая лежачих больных, переправят в пересыльный лагерь Вестерборк, находившейся на северо-востоке страны. При этом он подчеркнул, что все они останутся в Нидерландах, и что их жизни ничего не грозит. Потрясённые и перепуганные люди начали упаковывать вещи. Такой поворот событий оказался неожиданным не только для них, но и для Фредерикса: о решении высшего начальства он узнал лишь накануне, его протесты не возымели действия. А генерального комиссара Фритца Шмидта, который летом 1942го дал разрешение на спасение несколько сотен человек, к тому времени не было в живых — причиной смерти стало, вероятно, самоубийство. Возможно, как раз кончина Шмидта ускорила события, произошедшие в Барневельде.

Не все из 675 евреев, проживавших в замках Де Шефелаар и Де Бизен, подчинились приказу. Тридцать человек (согласно другим сведениям, двадцать два или двадцать семь) бежали и нашли тайный приют у жителей окрестных деревень. Основная же группа была доставлена в Вестерборк. Новоприбывшие прошли унизительную процедуру регистрации. Пришлось стоять в длинной очереди: в тот день в лагерь прибыло более двух тысяч евреев, арестованных во время последней крупной облавы в Амстердаме, в том числе, высшие чины Еврейского совета. Лишь в четыре утра ‘барневельдцев’ направили в барак — один на всех, места едва хватило. Спать им надлежало на нарах, которые они сначала приняли за полки для багажа. Вместо зелёного парка их окружали грязь и песок. Умываться предстояло на улице, у всех на виду, из примитивных кранов с холодной водой. Их чемоданы были доставлены лишь несколько дней спустя и оказались наполовину, а то и совсем пустыми: немецкие полицейские разграбили их личные вещи. В первые дни лишь одно утешало людей: их разместили вместе, а значит всё ещё рассматривали как отдельную группу.

Вскоре ‘барневельдцам’ предоставили ещё один барак, их особое положение при этом сохранялось. Они жили в тех же условиях, что и другие, однако обладали главной прерогативой: освобождение от депортации. Поезда на восток отходили по вторникам, списки отъезжающих зачитывали накануне вечером. Весь лагерь пребывал в мучительной тревоге и панике. А людям из списка Фредерикса можно было не бояться — их не трогали. В том числе тех, кто за ту или иною провинность попал в штрафной барак, как например, один бывший генерал, не исполнивший повеления эсэсовца снять шапку. При этом ‘обычных’ штрафников высылали в первую очередь.

Как и всё трудоспособное население Вестерборка, привилегированные заключённые были обязаны трудиться. Одни работали на кухне, в прачечной или на территории лагеря. Другие разбирали использованные аккумуляторы или распутывали телефонные провода. А по вторникам ‘барневельдцы’ помогали евреям, отъезжавшим в Польшу или Германию, загружать багаж в поезда. Из воспоминаний очевидца: «Мне было тогда четырнадцать лет, я подружился с ребятами моего возраста. Потом мне случалось помогать им тащить вещи к вагонам. Не помню, чтобы я испытывал особые переживания — ведь я понятия не имел, что их ждёт». Этот же мужчина (во время войны подросток) передал свои лагерные впечатления первых дней. Несколько неожиданные впечатления, и в то же время вполне понятные для ребёнка из аристократической семьи: «Я увидел там людей из совсем другой среды: рабочих, мелких служащих и тому подобное — народ, так сказать. Конечно, я и раньше сталкивался с такими, но тут я проводил рядом с ними рядом целые дни. Для меня это было своего рода открытие: совсем иной, непривычный для меня мир».

Фредерикс между тем не мог смириться с тем, что люди из его списка оказались в лагере. Он настаивал на том, чтобы им снова предоставили надёжное укрытие, не уставая напоминать оккупационным властям, что те нарушили своё обещаниё. Его призывам никто не внимал, было ясно, что он утратил своё влияние. Однако у его группы появился другой, более высокопоставленный и влиятельный защитник: рейхскомиссар Нидерландов Артур Зейсс-Инкварт. Именно он летом 1942 года, во избежание конфликтов, согласился на создание привилегированного списка. Сохранил бы он жизнь подопечным Фредерикса в случае победы Третьего рейха? Скорей всего, нет. Но в конце 1943-го года перспективы Германии на фронте были не самыми лучшими. Предвидя возможность поражения, Зейсс-Инкварт, очевидно, надеялся, что победители помилуют его, как спасителя евреев[5].

Элитные заключённые пробыли в Вестерборке почти год. Постепенно они привыкли к скудному питанию и отсутствию комфорта. В лагере были школа, театр, библиотека, больница. Как-то прожить было можно. Профессор-энтомолог, собравший в Барневильде большую коллекцию бабочек, не оставлял своих изысканий и тут: собирал жуков, стрекоз и кузнечиков. Все ждали скорого окончания войны. А 2 сентября 1944 года комендант Вестерборка Альберт Конрад Геммекер объявил всем узникам, что лагерь почти полностью депортируют. Лишь трёмстам заключённых, в том числе нескольким ‘барневельдцам’, позволили остаться для поддержания порядка на территории и в строениях. На следующий день более тысячи человек отбыло в Освенцим, а более двух тысяч – в Терезиенштадт. Среди последних были 632 еврея из элитного списка. Один из них умер от разрыва сердца перед самым отходом поезда.

Фредерикс и теперь делал всё возможное, чтобы вызволить своих подопечных из лагеря и вновь — безуспешно. Однако благодаря покровительству рейхскомиссара Артура Зейсс-Инкварта, их жизни ничего не угрожало. Как известно, режим в Терезиенштадте был относительно мягким. Энтомолог и здесь искал насекомых, но отсутствие необходимого инвентаря не позволило ему их сохранить. Прежние две коллекции он передал охранникам с просьбой переправить их в амстердамский университет. Первая уцелела, вторая пропала бесследно.

В феврале 1945 года 245 евреев Фредерикса были переправлены из Терезиенштадта в нейтральную Швейцарию[6]. Остальных 7 мая 1945-го освободили российские войска. В итоге почти все ‘барневельдцы’ выжили, кроме нескольких пожилых людей, умерших от болезней, и одной семьи, которую по ошибке депортировали в Освенцим.

Возвращение на родину нидерландские евреев, переживших войну, трудно назвать радостным. Они столкнулись с послевоенным антисемитизмом, массой материальных и бытовых трудностей и равнодушным отношением властей. Их имущество было разграблено, в их домах проживали другие люди. Они узнавали о том, что большинство их родственников и друзей погибло. И испытывали чувство вины из-за того, что сами спаслись. Холокост навсегда изменил их сознание, отношение к жизни. Так было и с евреями из списка Фредерикса. Но было и ещё что-то, касавшееся только их: они по-прежнему представляли собой отдельную группу. Из воспоминаний очевидицы: «Из моих одноклассников лишь пять человек остались в живых. Двое скрывались по тайным адресам, двое вернулись из Берген-Бельзена, один из Освенцима. Я впервые услышала об ужасах этих лагерей. На таком фоне мои испытания казались ничтожными. А повезло мне лишь потому, что мой отец занимал важную должность. Мне было трудно объяснить это друзьям. Одна моя подруга потом пришла ко мне в слезах и сказала, что это наша последняя встреча. Она не могла простить мне, что я в своё время не рассказала ей о привилегированном списке, иначе её родные, возможно, тоже выжили бы».

Фредерикс, спасший 675 человек, не стал национальным героем. Государство и общество не признали его заслуг, он умер в полной неизвестности в 1961 году, в возрасте 80 лет. Почему? Его предполагаемые коррупционные мотивы не были доказаны. Даже если он и получил какие-то деньги, то точно не от всех — ведь он спасал людей и из пересыльного лагеря. В какой-то степени он рисковал своей карьерой: голландские национал-социалисты клеймили его позором, как спасителя евреев, предлагали его самого отправить в концлагерь. Он продолжал бороться за безопасность ‘своих евреев’ до конца, без всякой для себя выгоды. Фредерикс оставил воспоминания о своём военном прошлом, но рассказал в них лишь о деятельности Министерства внутренних дел, не упомянув даже о своём списке. И сами спасённые евреи предпочитали хранить молчание, лишь немногие из них дали в разные годы анонимные интервью. Правомерны ли их муки совести? Они ведь никого не предали. Они не выжили за счёт других. Тем не менее согласно общественному мнению, список Фредерикса не имел права на существование.

В статье, опубликованной в газете «Еврейский вестник» в январе 1954 года и перепечатанной несколькими центральными изданиями, известный нидерландский общественный деятель Соломон Клееркопер писал: «….Мы (редакция) ещё раз хотим подчеркнуть, что ни в коей мере не осуждаем наших соотечественников, которые с 1940-го по 1945 год делали всё возможное ради спасения своей жизни. Но люди из группы Барневельд смогли избежать опасности только потому, что принадлежали к так называемой высшей аристократии, элите общества. Только по этой причине один высокопоставленный чиновник взял их под свою защиту. Несколько сотен человек получили право на выживание исключительно благодаря своему общественному статусу и, возможно, материальному положению. Это мы считаем абсолютно неприемлемым».

Не слишком ли радикальное и однозначное суждение о ситуации, в которой переплелись сложнейшие эстетические и нравственные аспекты? О событиях, имевших место в страшных, немыслимых условиях, когда отступление от некоторых прежних норм допустимо и даже необходимо? Но мнение Голландии, отвергающей любые привилегии, основанные на классовых различиях, звучало однозначно и неумолимо. Поэтому спасение евреев списка Фредерикса — их комфортабельная жизнь в деревенских замках и последующее привилегированное положение в лагерях — остаётся одной из тёмных страниц истории страны.

1. Boris de Munnick “Uitverkoren in uitzondering? Het verhaal van de Joodse ‘Barneveld-groep’ 1942-1945”, BDU, Barneveld, 1991

2. J.Presser “Ondergang, de vervolging en verdeling van het Nederlandse Jodendom, 1940-1945”, deel 1 en 2, Staatsuitgeverij, Den Haag, 1965.

3. L. de Jong “Het Koninkrijk der Nederlanden in de Tweede Wereldoorlog”, deel 5 en 6, Staatsuitgeverij, Den Haag, 1988

4. Philip Mechanicus “In Dépot. Dagboek uit Westerbork”, Verbum, Amsterdam, 1985

5. Oeke Hoogedijk, Xandra Schutte “Geen gelukkige tijd”, De groene Amsterdammer, mei 1988

Примечания

[1] Министр иностранных дел Нидерландов Хендрик ван Бойен находился в то время в Великобритании, куда в мае 1940 года эмигрировали правительство и королевская семья.

[2] Луи де Йонг (1914-2005) известен прежде всего как автор монографии «Королевство Нидерландов в период Второй мировой войны» в четырнадцати томах.

[3] Как ни парадоксально это звучит, Национал-социалистическая партия Нидерландов (NSB) первоначально не была антисемитской. До нападения Германии на Нидерланды евреи могли свободно вступать в неё. Председатель партии Антон Мюссерт говорил в 1933 году: «Национал-социализм в Нидерландах не должен отождествляться с антисемитизмом. Евреи нашей страны являются неотъемлемой частью всего народа». Это заявление не могло быть искренним, поскольку в то же время Мюссерт никак не осуждал преследование евреев в Германии. Первоначально голландские евреи, являвшиеся членами NSB (их число составляло несколько десятков), были освобождены от депортации. Впоследствии эти льготы были сняты.

[4] В конце 1942 года - из-за массовых увольнений и запретов на профессию - лишь немногие нидерландские евреи оставались на своих должностях.

[5] 16 октября 1946 года Артур Зейсс-Инкварт был казнён по приговору Нюрнбергского трибунала.

[6] В феврале 1945 г. Международному Красному Кресту удалось вызволить из Терезиенштадта 1,2 тыс. евреев и переправить их в Швейцарию. Рейхсфюрер Генрих Гиммлер и другие лидеры СС согласились обменять этих заключенных на пять миллионов швейцарских франков.