Чемоданчик из дерматина
В 80-х годах была
наконец построена дача, и появилась возможность разобрать антресоль в
московской квартире родителей, до которой все никак не доходили руки, и увезти
часть хранящихся там вещей на более просторную дачу. Разборкой командовал отец,
а мой муж, стоя на лестнице, с трудом доставал вещи из глубокой антресоли над
кухней и передавал их мне. Тогда-то и появился из самых глубин старый и
потрепанный чемоданчик из дерматина. Даже не поинтересовавшись его содержимым,
отец скомандовал: «В помойку!» Туда уже были отправлены и старая военная
гимнастерка - свидетель краткой армейской службы отца, и связки справочников с
готическим шрифтом, привезенные еще до войны из Ленинграда и принадлежавшие
отцу матери, профессору Горного института, и старые пустые чемоданы и
портпледы. На приказ отца обычно соглашавшаяся с ним мама на этот раз горячо
возразила: «Шурик, как можно! Это же историческая реликвия! Разве ты не
помнишь, при каких обстоятельствах ты собрал этот чемоданчик?» Чемоданчик
открыли, и мы увидели весьма типичный для известных времен набор вещей: две
теплые старые фуфайки, несколько пар трусов и носков, бритвенный прибор, две
пачки папирос «Беломорканал», почти превратившихся в труху, несколько листков
бумаги из школьной тетради и три карандаша. «Этот чемодан надо сдать в музей"
- сказала мама: "Он свидетель ужасных страхов, которые мы пережили, и который
мы еще долго хранили на всякий случай».
Родители
Почему я тогда подробно
не расспросила родителей о том, что заставило моего отца собрать этот
"тюремный" чемодан? И по какому поводу он был собран?
Вновь и вновь я возвращаюсь
памятью к этому дерматиновому чемоданчику, пытаясь восстановить события
полувековой давности…
Глубокой осенью 1947
года в дверь нашей квартиры (во дворе Института Физических проблем) раздался
звонок. Я открыла дверь. На пороге стояли трое мужчин. Внешность одного была
особенной, и я сразу узнала его - это был Соломон Михоэлс. Я никогда не видела
его на сцене в Еврейском театре, но, когда я с родителями смотрела кинофильм
«Цирк», отец сказал мне про человека на экране, убаюкивающего ребенка: «Это
великий еврейский актер - Михоэлс". Я запомнила его пение и доброе лицо. Гости
поднялись на второй этаж квартиры в кабинет отца и дверь закрылась. Закрытая
дверь в кабинет отца - уже это было в нашей семье чем-то очень необычным. Я
несколько раз проходила мимо кабинета, но за дверью ничего не было слышно.
Разговор был долгим. Мама попросила меня постучаться и предложить всем чая. Но
гости отказались, а через несколько минут спустились вниз. Мама снова предлагала
чай, - они, поблагодарив, отказались, оделись и ушли. Проводив посетителей,
отец - очень бледный и взволнованный, войдя на кухню, сказал маме: «Оленька, мы
думали, что самое страшное, что у нас в последнее время было, связано с Граней,
но то, о чем я сейчас услышал, во много раз пострашнее будет». Больше ни о чем
в моем присутствии родители не говорили. Почему я не поинтересовалась этим
после смерти Михоэлса? Ведь помню, какой шок это известие вызвало у родителей.
Они повторяли, что это «убийство, убийство», а не трагический случай, как тогда
официально сообщали.
Отец познакомился с
Михоэлсом на банкете по поводу 50-летия Капицы. Помню этот праздник на фоне
тяжелого военного 1944 года с приглашением многих знаменитостей кино и театра
того времени и высоких военных чинов.
В нашей семье языка "идиш"
не знали, в Еврейский театр не ходили, но Михоэлсом восхищались. В послевоенные
годы у отца появились знакомые, которых впоследствии стали называть
«сионистами». Тогда этот термин не использовался, ведь и государство Израиль
появилось только в 1947 году. Различать людей по этническому происхождению в
нашей семье считалось «некультурным». Многие из окружавших нашу семью людей
были евреями по паспорту, но глубоко русскими людьми по культуре. Помню, как я
стеснялась спросить своего будущего мужа о его национальности, видела, что он не
похож на русского, а потом очень удивилась, что он наполовину грек (думала, грузин)...
Словом, мне было все равно.
Скорее всего, встреча с
Михоэлсом была организована приятельницей отца художницей Фаней Каплан,
работавшей в Еврейском театре. Она была знакома с Михоэлсом. Последнее время
она часто встречалась с отцом у художницы Екатерины Васильевны Сыромятниковой, которая
жила недалеко, на территории Института Химической физики.
Что хотел узнать у отца
Михоэлс? Зачем он пришел к малознакомому человеку? Что испытывал он – друг
Капицы, придя на территорию Института Физических проблем, где весело
праздновали юбилей директора, а теперь Капица в ссылке на даче и уже не директор
своего любимого института? И почему отец вспомнил историю Грани, а не другие
тяжелые события в нашей семье? Что так напугало отца в разговоре с Михоэлсом?
Граня Велле был
двоюродным братом моего отца. Его мать Лина Мейеровна была родной сестрой
дедушки Иосифа Мироновича (Мейеровича) Шальникова. Не знаю, как судьба
забросила Граню молодым человеком во Францию. Был он там вполне успешен, женат
на француженке, имел двух сыновей. Во время войны активно участвовал во
французском сопротивлении немецкой оккупации, воевал в "маки". На
волне восторженности от победы в войне, решил репатриироваться на бывшую Родину
вместе со всей семьей. В результате – сначала лагерь под Ленинградом, затем
ссылка в Ульяновск, лишения, болезни. Сыновей не принимали ни в какие вузы,
кроме, кажется, физкультурного. Во времена Хрущева семье разрешили перебраться
в Москву, где Граня с женой умерли. А дети вернулись во Францию. Вот что
вспоминает об этом мой двоюродный брат Вадим Григорьевич Шальников: «Помню, как
папа водил меня на встречу с семьей Грани, когда они приехали в Ленинград из
Франции. Было это, видимо, на волне послевоенной эйфории и особого отношения к
СССР как к победителю фашизма. Приехали они, как герои французского
сопротивления и, видимо, надеялись осесть в Ленинграде. Как мне запомнилось,
старший из мальчиков тоже был в маки, он даже показывал мне партизанский
кинжал, который каким-то образом привез с собой. Жена Грани надеялась, что без
труда найдет у нас работу: у нее была редкая по тем временам профессия – косметолог.
Видимо, вскоре они были высланы, т.к. больше встреч не было, а мне далеко не
все рассказывали».
В 1946 году Граня с
семьей проезжали Москву по дороге в Ульяновск, их эшелон из теплушек стоял
где-то на запасных путях почти неделю, от своих родителей мальчики приносили
отчаянные письма о помощи. Детей кормили, мама посылала с ними еду и одежду. Но
отец категорически отказывался от встречи с Граней, и на все упреки мамы
отвечал одно и то же: «Я не боюсь, а не хочу иметь дело с идиотом, который
погубил не только себя, но и всю свою семью».
Отец был максималистом. Вспоминаю
такой эпизод. Папин двоюродный брат Михаил Поляк был редактором газеты «Красная
звезда», в 1937 году был арестован вместе с женой, и вышел на свободу только в
1955 году в числе первых реабилитированных после смерти Сталина. Все в семье
радовались его возвращению. Наступил день его прихода к нам. Был приготовлен
праздничный обед, приглашены и другие общие родственники. Михаил был встречен
слезами радости и объятиями…
Он поднялся вместе с
отцом в кабинет на втором этаже нашей квартиры, а все остальные сели за стол в
ожидании обеда. Вдруг мы услышали крик отца, шум, а затем по лестнице буквально
кубарем скатился гость, схватил пальто и выскочил на улицу. За ним с
проклятиями устремился отец. Все застыли в полнейшем недоумении, как в
финальной сцене спектакля «Ревизор». К праздничному столу подошел отец со словами:
«Таких подлецов и идиотов надо было еще подержать в лагерях. Он утверждает, что
только он один был невиновен, а все остальные сидели за дело. Этот человек так
ничего не понял и ничему не научился». Отец категорически отказывался от встреч
с Михаилом Поляком до самой его смерти…
Возвращаюсь к визиту
Михоэлса. Ясно, что он пришел к отцу потому, что тот был евреем, потому что
занимал в Академии высокое положение (только что был избран член-корреспондентом
Академии). А может и потому, что отец знал многих ученых и занимался секретной
работой государственной значимости? Это было и сверхсекретом, и секретом
Полишинеля. Фаня Каплан, конечно, об этом знала.
Может отец вспомнил
историю Грани потому, что она была последней по времени? А может быть потому,
что было произнесено слово «эмиграция»? Оно еще и сейчас в России
воспринимается, как символ предательства, а в те годы было зловещим и опасным.
Михоэлс уже должен был
знать о решении Организации Объединенных наций о создании Государства Израиль (26
ноября 1947 года). Он в Политехническом музее на вечере заявил об этом решении
до его официального объявления в газетах, чем вызвал в аудитории шквал
аплодисментов. Может он хотел узнать у отца отношение к эмиграции в Израиль
научных сотрудников - евреев по национальности? В одном я не сомневаюсь - уверена,
что отец был абсолютно правдив с Михоэлсом. Не создал у него ложных надежд на
поддержку и, возможно, объяснил, что многие научные работники евреи - ассимилянты.
Большинство друзей и знакомых родителей, как и мы, считали себя русскими и ни о
какой эмиграции не думали. При этом страдали от антисемитизма. Неудивительно
поэтому, что получая премии за секретные работы, эти ученые просили
правительство о разрешении на поступление их детей в вузы (конечно, после сдачи
вступительных экзаменов). Наверно, и я не была бы принята в 1950 году на
физический факультет МГУ, если бы у меня такого разрешения не было.
Удостоверение
Как известно, перед трагической
поездкой в Минск Михоэлс позвонил Капице на дачу попрощаться. Возможно,
эмоционально это как-то связано с тем, что Михоэлс побывал на территории
Института Физпроблем, рядом с домом Капицы, когда того уже там не было. Сейчас
это можно только предполагать.
Думаю, что дерматиновый
чемоданчик был собран отцом после убийства Михоэлса. Отец думал об аресте. Почему
этого не произошло? Защитило его, наверно, участие в атомном проекте. А потом
начались "дело врачей", гонения на евреев... и чемоданчик все ждал
своего часа. Слава Богу, не дождался.
Всего понравилось:0
Всего посещений: 2914
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer2/NShalnikova1.php - to PDF file
Комментарии:
Яков
СПб, - at 2013-03-03 12:45:59 EDT
Спасибо за эти весьма интересные, хоть и краткие воспоминания.
У меня есть несколько замечаний.
!) Люди, причастные к атомному проекту, иногда до самого конца отказывались что-либо говорить о нем. Однажды, много лет спустя, Я.А.Смородинского упрашивали хоть немного рассказать о тех временах. Он всячески уклонялся, но потом, в более узкой аудитории, слегка "раскололся". Он рассказал, что была такая доска объявлений (где она была, конечно, не говорилось), на которой вывешивался список проблем, требовавших решения. К каждой проблеме прилагался перечень поощрений тому, кто ее решит. Кроме привычных наград, премий и т.п., там встречался и такой "экзотический" пункт, как разрешение детям поступать в вузы без экзаменов. Такое разрешение, по его словам, действительно применялось. Правда, как задумчиво добавил Смородинский, ни один из поступивших таким способом впоследствии не вызывал сомнений
в своей успеваемости. Недавно в чьих-то воспоминаниях я прочитал подтверждение существования таких разрешений, но с добавлением, что освобождение от экзаменов вскоре (видимо, после первого взрыва советской бомбы 29 августа 1949 г.) было отменено. Как "технически" реализовывались такие разрешения, я не знал. Но это и не важно. Оно могло обходиться и без специальных бумаг или телефонных звонков. Например, могло быть, что получив заявление о приеме от "сомнительного" абитуриента, вуз запрашивал "вышестоящих товарищей", следует ли его принимать.
2) Наталья Александровна продемонстрировала, что были именно бумаги (хотя возможно, что могли быть и другие варианты. Ее Удостоверение обосновано Постановлением от 29 октября 1949 г., т.е. через два месяца после испытательного взрыва, и в нем уже нет освобождения от экзаменов. Интересно заметить, что использован специально заготовленный бланк, в который лишь вписаны нужные имена.
Видимо, потребовадось заметное число таких бумаг (доля "инвалидов 5-го группы" в Атомном проекте была ОЧЕНЬ высокой). Очень любопытна также мотивировка разрешения - освобождение от оплаты. Плата за обучение в техникумах и
вузах, и даже в старших классах, действительно существовала и была отменена лишь в 1956 г. Она действительно срезала
некоторым семьям доступ к образованию и ускоряла включение молодых в "производительный труд" (возможно, это и было причиной ее введения перед войной). Но реально плата была символической и, конечно, не покрывала расходов государства. Она составляла 100 рублей за полугодие
в старших классах школы (тогда это были 8-10 классы) и 200 рублей за семестр в вузе (для сравнения: обычная стипендия на 1-м курсе была 290 рублей в месяц). Можно быть уверенным, что член-корр. АН СССР Шальников смог бы выдержать такую оплату без большого напряжения. Так что истинный смысл бумаги был, конечно, в другом. Видя такую бумагу, вуз знал (даже без всякого испуга), что этого человека не надо "заваливать" на экзаменах. Без нее завал тогда мог быть гарантирован.
3) Чемодан из чистого дерматина, конечно, был не возможен из-за полного отсутствия жесткости. Фибровые чемоданы действительно выпускались, но они были более дорогими. Более дешевые могли быть из плотного картона или из фанерки. Для "красивости" их обтягивали/оклеивали какой-нибудь "искусственной кожей". Это мог быть дерматин или даже еще более простая тряпочка. Внутри обычно оклеивали бумагой. Вероятно, именно о таком чемодане и рассказано в воспоминаниях.
4) Вопрос о причине визита Михоэлса - самый сложный. Вряд ли он не понимал полной невозможности в то время (да и еще долго потом) эмиграции А.И.Шальникова, как и многих его коллег. С другой стороны, по совокупности воспоминаний о последнем периоде жизни Михоэлса, можно думать, что он догадывался о "назначении" своей поездки в Минск (например, Н.А. упоминает о прощании (!) его с Капицей). Эначмт было
что-то другое. Возможно, какие-то намеки могли бы возникнуть, если знать кто его сопровождал. К сожалению, об этом ничего не сказано.
Еще раз спасибо за эти воспоминания.
Соплеменник
- at 2013-02-16 05:08:11 EDT
Потрясающая псевдо-индульгенция. Но такая бумага наверняка была полезна. Её реквизиты пугали бюрократа любой масти.
....
Но чемоданчик, скорее всего, был фибровый. Дерматин (дермантин, в бытовой терминологии - клеёнка) для изготовления чемоданов не применяли, из него в артелях шили только хозяйственные сумки.
....
У моего отца, "для срочной командировки", был
американский рюкзак с аналогичным набором. Только вместо папирос - пачка пилёного сахара.
Наблюдатель АБВ
- at 2013-02-15 22:22:29 EDT
Документ о праве на образование детей еврея-академика выглядит экстраординарным, но на самом деле таковым не является. В 1950 г. обучение в старших классах и в вузах было платным, так что документ всего лишь освобождает детей видного ученого от этой платы. Ограничения на прием евреев в вузы никогда не выражалось официальными (по крайней мере, открытыми) документами, так что и противостояние этой практике могло быть сделано только личным телефонным звонком, но никак не формальной бумагой от Совета Министров СССР.
Майя
- at 2013-02-15 19:15:34 EDT
Как я поняла из текста, Михоэлс приходил узнать у отца автора, не думает ли он об эмиграции в Израиль?
Если это так, то Михоэлс был очень опасный человек
Владимир Бабицкий
Лафборо, Великобритания - at 2013-02-14 20:13:13 EDT
Какой документ! Уникальный экспонат для любого музея истории тоталитаризма. Я бы назвал его - персональный допуск в спецраспределитель конституционных прав. Такое, конечно, выдавалось только постановлением Совета Министров.
Бедный Оруэлл, какая ограниченная фантазия!
Спасибо, храните его, пожалуйста, для потомков, а то ведь обязательно найдутся такие, что и не поверят.